Чужой астрал Буянов Сергей

Глава 7

– Все свободны!

Люди в белых халатах повыскакивали с последних рядов конференц-зала и исчезли, притворив стеклянную дверь. В зале остались врачи: сотрудники кафедры госпитальной хирургии и ординаторы хирургического отделения.

Главный врач, отпустивший средний медперсонал, оглядел аудиторию. Он посмотрел на пустующее место заведующего кафедрой. Академик месяц назад умер. Подыскать ему замену до сих пор не могли: много желающих, но возможности каждого претендента ограничены.

– Как вы поняли, уважаемые коллеги, сегодня будет разбор случая врачебной ошибки, – главный врач впился глазами в молодых ординаторов и продолжил: – Или вопиющей халатности!

Коллеги молчали.

– Итак, изберём президиум! – главный врач начал организационную часть собрания. Он предлагал – решения принимались единогласно. Никто не тянул руку кверху, как в прежние времена, но каждый говорил: «Да!» Доктора со стажем ограничились кивком головы. Избрали председателя, секретаря. Эксперт был назначен заранее. Рецензентом главврач собрался выступить сам.

– Заслушаем доклад врача-ординатора хирургического отделения, Лазарева Георгия Тимуровича! Георгий Тимурович, пожалуйста!

Георгий Тимурович вышел к столу, положил перед собой историю болезни пациента и вкратце доложил. Случай внезапный, операция экстренная – больной наблюдался хирургом несколько минут.

Посыпались вопросы.

– Георгий Тимурович! А скажите, пожалуйста, почему Вы взяли больного на операционный стол?

– Этого требовало состояние пациента. Налицо развёрнутая картина острого аппендицита.

– Это понятно из вашего доклада. Не будем разбирать клинику – мы не студенты! Скажите, почему Вы решили оперировать самостоятельно?

– Того требовало состояние больного.

– В четыре часа ночи?

– Да. В четыре часа ночи. Пациент поступил по «скорой» в тяжёлом состоянии.

– Уважаемый Георгий Тимурович! Слово «состояние» мы слышим несколько раз подряд! Скажите нам внятно, вы знали о предстоящей сложности операции?

Георгий Тимурович замешкался. Только что он рассказал всё. Теперь же несколько человек ему задают один и тот же вопрос!

– Знать это было невозможно до операции, – сказал он и покраснел. Удивительно, неужели коллеги этого не понимают?

– Хорошо. Этот пункт мы выяснили. Теперь следующий: ещё раз, пожалуйста, подробнее о ходе операции!

– Поперечным разрезом вскрыта толстая кишка, – начал говорить Лазарев, но его перебили.

– С самого начала, с самого начала!

– Как вас в институте учили? Ах да! Это так давно было!

– Мы уже доктора со стажем, нам уже не двадцать лет, а полных тридцать, мы плюём на старших коллег!

– Больной уложен на операционный стол, – начал Лазарев по порядку, как велено. Опять прервали.

– Не стройте из себя шута! Не нужно нам рассказывать, как вы обрабатывали руки перед оперативным вмешательством!

Георгий Тимурович растерялся и замолчал. Он осмотрел зал. Слева сидят сотрудники кафедры, справа – врачи больницы. За их спинами расположилось несколько «молодых специалистов». Они сидели, опустив головы, изучая спинки передних кресел. Лазарев проработал тут восемь лет, неоднократно выходил на эшафот, но никак не мог привыкнуть к этому. Всё время кричат одни и те же люди. Давно пора научиться отвечать, как они желают, но не выходит!

– Аппендикс больного располагался необычно, – сказал Лазарев.

– Наконец-то, одно здравое предложение! А знали вы, что такое расположение возможно?

– Нет, – честно ответил Лазарев. Сколько он перечитал учебно-методической и клинической литературы – такого не встречал.

– Тогда, почему вы самостоятельно взяли больного на операцию?

– Из-за тяжести его состояния.

– Хоть кол ему на голове теши! – разошлась секретарша собрания. Георгий Тимурович посмотрел на главного врача: неужели не остановит? Не остановил.

– Все вопросы, как об стенку горох! Отвечайте же!

– Аппендикс больного оказался приросшим к толстой кишке. Приросшим по всей длине. Удалить его без участка толстой кишки было невозможно, – сказал Лазарев. Он понял: надо повторить доклад по истории болезни, не заглядывая в записи.

– Так почему же вы не вызвали специалиста?!

Лазарев подавил вздох и продолжил монотонным голосом:

– Слепой червеобразный отросток отходит от кишечного тракта в месте соединения толстой и тонкой кишок. В данном случае, он был приросшим к толстой кишке. Убрать его можно было только с участком здоровой кишки. После этого пришлось бы сшить конец в конец две кишечных трубки, отличающиеся диаметром в полтора раза. Возможно ли?

– Вам – ничего не возможно! – взорвалась седая дама в позолоченном пенсне. – Это очень сложная операция – не для зелёных юнцов!

– Поэтому мною было принято решение: не удалять здоровый орган, а вскрыть червеобразный отросток, освободив его от гноя. Выпустить гной в брюшную полость нельзя! Это привело бы к грозному осложнению, из-за которого люди погибают. Я поступил иначе. С противоположной стороны приросшего аппендикса сделал небольшой разрез толстой кишки, через него рассёк изнутри червеобразный отросток, освободив его от гноя. После этого, ушил толстый кишечник.

– Вы считаете это правильным?

– Да, – ответил Лазарев.

– Вы теперь, герой! Не убрали здоровый кишечник, излечили аппендицит необыкновенным способом, не сделав больного инвалидом!

Если бы не тон со зловещим присвистыванием, Георгий Тимурович был бы рад похвале. Но он не потупился, опустив веки, наоборот, приподнял подбородок.

– Известно ли вам, дорогой Георгий Тимурович, что на такую операцию вы не имели права?

– Да.

– Так почему вы не вызвали старших коллег?!

– Потому что, держать больного под наркозом, два-три часа, не имело никакого смысла! К тому же, из-за пустякового аппендицита я не собирался давать общий глубокий наркоз! – поднялся анестезиолог. Похоже, ему надоело слушать.

Зал молчал.

– Я работаю с Георгием Тимуровичем не один и не пять лет, и ни разу не замечал за ним ошибок! – заявил врач-реаниматолог.

– Уважаемый Николай Иванович, никто не подвергает сомнению вашу квалификацию! – сказал главный врач. – Мы сейчас разбираем случай безнаказанной вседозволенности молодых специалистов!

– Больной умер? – громко спросил анестезиолог.

– Ещё не хватало! – замахала ладошками секретарша собрания.

– Аппендицит излечен? – не унимался Николай Иванович.

– Что вы заладили? Дело не в том, хорошо ли плохо сделана операция!

– Тогда в чём?

– В том, что на такие сложные случаи всегда надо вызывать старшего товарища!

Врач реанимации сел на место. Понял, что ничего изменить нельзя. Понял это и Лазарев.

– Вопросов больше нет? – спросил главный врач. Тишина.

– Заслушаем мнение эксперта!

Эксперт, зам. главного врача по лечебной работе, в течение четверти часа рассказывал о строении кишечника человека, о функциях, которые он выполняет, об истории чревосечения и многом другом, подходящем данному случаю.

– Воспалённый аппендикс надо удалять! – закончил речь эксперт.

– Вместе со здоровым участком кишечника и затем сшивать несопоставимые трубки, чтобы в этом месте образовался рубец, спровоцировавший кишечную непроходимость? – разозлился Георгий Тимурович.

Анестезиолог зааплодировал.

– Вас не спрашивают! Вы, Георгий Тимурович, сказали своё слово! – прокричал главный врач. – Теперь я скажу, как рецензент!

Николай Иванович скрестил руки на груди.

– Согласно научным данным, с глубокой древности по наши дни, воспалённый аппендикс подлежит удалению! Вы этого не сделали! Не смогли бы! Что-то я слышал о технической трудности операции, не ослышался?

Лазарев промолчал.

– Это сложно для молодого специалиста, да! Но вам, Георгий Тимурович, вменяется в прямую обязанность: вызывать старшего коллегу! Кто бы отказал? – Главный осмотрел зал. Люди в белых халатах закивали головами.

– Никто бы не отказал! Вы работаете уже предостаточно, чтобы уяснить это! Что ж, перейдём к предложениям! – главный достал из папки листочек и зачитал: – Предлагаю: «Врача-хирурга Лазарева, в целях повышения диагностической квалификации, направить в поликлинику для работы на приёме, сроком на три месяца»! Никаких наказаний я не желаю. Знаете, не одобряю таких методов. Поможем человеку разобраться в диагностике! Уверен, вернётся Георгий Тимурович более знающим специалистом, выросшим в профессиональном росте!

Решение поддержали.

– Николай Иванович, это начало конца? – спросил у анестезиолога Лазарев, выйдя из конференц-зала больницы.

– Не вешай нос, Георгий! – анестезиолог похлопал коллегу по плечу. – За три месяца всё забудется! К тому же, тебя вернут раньше! Главное, не дёргайся! Первым делом, разузнай, есть ли телефон на столе!

– Зачем?

– Чтобы «расти в профессиональном росте»! – передразнил главврача Николай Иванович. – Знай наперёд, разрезал фурункул – второй рукой набирай «ноль три»!

– Буду расти, – пообещал Лазарев.

– Звони! Не пройдёт и отчётного месяца, как вернёшься! – сказал анестезиолог на прощание.

Георгию почему-то показалось, что Николай Иванович сам не верит своим пророчествам.

Лазарев вышел во двор, в мартовскую слякоть. Солнца не было, влажный ветер освежил разгорячённое лицо. Ничего! В поликлинике он ещё никогда не работал. Подумаешь, одну весну не придётся стоять за спинами корифеев? Да и на работу в поликлинику из дому ближе. Что не случается – всё к лучшему!

Глава 8

Кто не любит каникулы? Никуда ходить не надо: делай, что хочешь! Гуляй по улице хоть целый день или телик смотри с самого утра! До прихода родителей – полная свобода! Можно, например, дома устроить войнушку, засыпав всю комнату солдатиками!

Всё же в школе лучше, чем в садике. Там никаких каникул: каждый день с утра, как на работу! Домой отпускают только в старшей группе и то, под расписку родителей, не раньше пяти! А что делать дома после пяти, когда родители пришли с работы? Егор никак не понимал нытиков со двора, которые не хотели идти в первый класс. Сам он даже заплакал, когда тётенька сказала, что Егор мал для школы. Ему только шесть! Тётенька пришла к ним домой, переписывая дошколят, но Егор не подходил ей. Вдруг, мама сказала, что он «зимний». И тогда тётенька записала Егора в первоклашки. Он очень хотел сказать: «Спасибо», но постеснялся. От тётеньки очень вкусно пахло духами и кудри у неё были крупные-крупные, больше чем у мамы, а глаза добрые.

Когда она ушла, мама задумалась.

– Ты не хочешь в школу, мама? – спросил Егор.

– Очень хочу, очень! – улыбнулась мама.

– Тогда почему ты молчишь?

– Думаю, где тебе купить школьную форму.

– В Москве! – подсказал Егор.

– Правда! Купим в Москве! – согласилась мама.

С того дня жизнь пошла совсем другая. Всей семьёй съездили в Москву на электричке, купили костюм с погонами и блестящими белыми пуговицами, чёрный ранец и новые, пахнущие вкусной краской книжки. А самое главное, приобрели здоровские кирзовые сапоги: чёрные-пречёрные, как у настоящего солдата!

И пускай теперь в детсад малышня сопливая ходит, а у Егора каникулы, вот!

В один из августовских дней на улице лил дождь, как из ведра. Никто не вышел гулять во двор. В подъезде мяукала промокшая кошка. Егор постоял у выхода и вернулся домой. Кошку эту он хорошо знал. Муська живёт в подвале и любит колбасу. Домой её брать нельзя, а колбасы у Егора не было, он погладил кошку и намочил руку. Обтёр ладонь о штаны и вздохнул. Какая глупая Муська! Шла бы к себе в подвал и спала. Все кошки постоянно спят, а она мяукает в пустом подъезде! Дура!

Дома скучно. По телику какой-то балет. Отец говорит, что это дармоеды. Они не хотят работать, поэтому прыгают в белом трико. Егор понял, они не могут работать! Трико сразу станет грязным, и все скажут: " Вот, свиньи!» Поэтому они прыгают. Смотреть на них, тоска смертельная! Егор выключил телевизор. На кухне бормотало радио, но оно никогда не мешало. Егор высыпал из посылочного ящика солдатиков, расставил их по полу. Он быстро убил всех немцев и опять заскучал.

Егор открыл шкаф. Надеялся увидеть что-нибудь интересненькое, но там одни газеты. Много газет! Он вытянул половину кипы на пол. Вначале делал корабли, а потом самолёты. Но самолеты не летали, взбросишь его, он вверх, и камнем вниз! Плохие самолёты из газет, Егор посмотрел на рисунки. Почти в каждой газете сидел Брежнев с медалями и орденами. Егор удивился. Сам Брежнев в чёрном костюме, а весь в медалях! У Аркашки дед воевал, так он надевает медали только на гимнастёрку. На простой пиджак не положено! Почему же Брежнев их надел? Егор догадался. У Брежнева нет гимнастёрки, он её потерял, когда от немцев драпал! Зато первый прибежал, когда медали раздавали! Так говорит Аркашкин дед, когда его спрашивают: «Почему у тебя всего две медали?»

Егор разозлился. Он вынул пасту из ручки, из катушки ниток и маминой резинки для волос сделал лук-арбалет. Этому его научили пацаны со двора. Здоровски бьёт, между прочим! Паста втыкается в газетку и торчит, как стрела!

Только со стулом не повезло – много деревяшек в спинке. Как в них попадёшь, так отскакивает стрела! Егор повесил газету на сиденье, после первого выстрела она упала на пол вслед за пастой от ручки.

Тогда Егор решил расстреливать весь боезапас, потом сдвигать газетку и опять расстреливать.

Спустя несколько минут портрет был изрешечен. Тогда Егор повесил другой, чуть поменьше. Теперь он подолгу целился, стараясь не мазать.

И попал-то прямо в звезду! Егор бросил арбалет, подбежал к газете, снял её на пол, сбегал в спальню, взял мамин клей и заклеил медаль. После чего вновь вывесил портрет и стал расстреливать его.

Хлопнула дверь в квартиру. Егор увлёкся и не оглянулся. А что? Дома прибрано, он не свинячит. Достреляет и уберёт газеты на место.

Егор прицеливался, стараясь попасть Брежневу в лоб. Чувствовал, попадёт!

И попало! Только не по портрету, а Егорке. Пальцы его соскользнули и пустили стрелу неизвестно куда, но Егору было не до этого. Отец врезал ему ремнём по заднице. Здорово врезал! Слёзы брызнули из глаз. А он ещё раз врезал! Егор обернулся.

Отец замахнулся сложенным вдвое ремнём и отбросил его прочь.

– Ты в тюрьму захотел? – крикнул он.

– Нет! – испугался Егор.

– Ты знаешь, кто это?

– Брежнев, кто ещё-то? – удивился Егор и за это получил ещё раз, ладошкой.

– Понял? – строго спросил отец.

– Понял! – крикнул Егор.

– Что ты понял? Что ты понял? – злился отец. – Говори, не реви!

– Что нельзя-а стрелять в Брежнева-а!

– Не вопи, как баба! Садись! – Андрей взял сына на коленки. – Вытри сопли и слушай!

Егор замолчал, но проклятые сопли текли и текли, он шмыгал носом.

– В Брежнева стрелять нельзя! И нельзя рисовать на его портрете!

– Почему тогда он валяется в туалете?

– В туалете валяется не Брежнев, а просто газета!

– Я видел, там Брежнев!

– Да, ты видел. И я видел, – Андрей замешкался ненадолго. – Но это не значит, что в него можно стрелять и портить газету! В туалете, между прочим, Брежнев целый валяется! Никто в него не стрелял.

– А почему нельзя в него стрелять? – не понял Егор и рассказал о том, как Брежневу достались медали.

– Это ты зря! – убеждённо сказал отец. – Ему давали медали уже в мирное время.

– За что?

– За что воевал и погиб твой дедушка?

– Чтобы был мир.

– Правильно! А Брежнев столько сделал, чтобы был мир! За это ему дали медали. Если бы не Брежнев, давно была бы война, и погибло бы много людей. Поэтому ему дают медали.

– Он боится войны?

– Мы все хотим мира, но войны никто не боится! Вот ты, хотел бы завтра вместо школы пойти на завод работать с утра до ночи? Играть было бы некогда! А конфет в войну совсем не бывает, дают маленький кусок чёрного хлеба, и всё!

– А солдатам?

– Солдатам дают по два куска. Но тебя в солдаты не возьмут!

– А если я вырасту?

– Всё равно не возьмут, потому что ты стрелял в Брежнева!

– А ты расскажешь? – испугался Егор.

– Я не расскажу, но если ты ещё раз что-нибудь такое сделаешь, меня заберут органы госбезопасности!

– Посадят в тюрьму? Насовсем?!

– Зачем пугаешь ребёнка? – спросила мама. Никто не услышал, как она вошла.

Андрей подмигнул сыну. Егор в ответ моргнул обоими глазами, неправильно, но отец понял.

– Так, болтаем чепуху! – весело сказал Андрей. – Рассказываю историю про одного бродягу!

Он ушёл в коридор к маме, а Егор убрал газеты, надёжно спрятав изрешечённые портреты Брежнева. Теперь никто и никогда не узнает!

Вечер в семье Нерословых прошёл как обычно. Ни один мужчина так и не выдал страшную тайну, а мама ничего не подозревала.

Когда Егор лёг, он долго не мог заснуть. Всё ему казалось, что какие-то дядьки из «госспецизбо» – так он запомнил слова отца – придут и заберут его родителей в тюрьму, насовсем.

Конечно же, никто не пришёл, но родители почему-то поднялись и тихонько прошли мимо его кровати на кухню.

Они включили ночник и начали вполголоса переговариваться. Егор прислушался.

– Зачем ты перепугал ребёнка? Ему надо знать в таком возрасте о госбезопасности?

– Надо, Марина, надо. Иначе поздно будет. Незачем Егору болтать на улице о том, что говорим дома.

– А что мы такого говорим?

– Хоть бы и то, что ты постоянно повторяешь: «Пропади пропадом твоя партия, только деньги за взносы уходят!»

– За это что-нибудь будет?

– Будет! И ещё как! Сегодня было закрытое партсобрание, не морщись ты так! Там объявили об особой бдительности. Вот оно как!

– Эт-то почему? – прошептала Марина.

– В Чехословакии антиреволюционный мятеж! Там убивают коммунистов на улицах!

– Да ты что? – руки Марины опустились. Она всхлипнула. – Это война?

– Не волнуйся так! – Андрей обнял жену. – Танки из ГДР разогнали врагов. Всё уже нормально, но только ни звука! Нигде!

– Поняла-поняла. А у нас такого не будет? Или тебе уйти из партии, пока не поздно?

– Опять ты за свою пластинку!

– Тихо, Егор проснётся!

– Из партии не уходят, – Андрей понизил голос. – Оттуда только выгоняют! А тех, кого выгнали, уже нигде не находят, поняла?

– Да какие ты страхи говоришь-то?

– Ты знаешь, где сейчас Хрущёв? Я, посещая закрытые партсобрания, не знаю! Да и он сам, наверное, не знает. Упрячут так, что не захочешь. Если сказали, быть бдительными – так надо быть бдительными!

– Всё-таки, война?

– Да не будет никакой войны!

– А Вьетнам?

– И там победим в скором времени! В Чехословакии, вот, вовремя взялись, теперь порядок! Так и во Вьетнаме будет, как было на Кубе в своё время.

– А что ты сказал Егору?

Егор насторожился. До этого вопроса он не понимал смысла разговора взрослых. Предаст его отец или нет?

– Я ему сказал, что в школе он станет октябрёнком.

– А при чём тут госбезопасность?

– Это к слову пришлось. Разболтались о том, что если вдруг он убежит из школы, вот я и сказал.

Молодец, отец! Егор никогда не называл отца папой. Потому что он был настоящим мужиком, а не размазнёй! И ведь не разболтал маме! Здоровско! Егору очень хотелось узнать, кто такой октябрёнок, но выдавать себя нельзя. Егор прокрался к постели, лёг и быстро заснул.

Глава 9

Георгий не знал, почему люди любят весну и так много об этом говорят. Но он догадывался, что каждый взрослый учился в школе и ждал каникул. На все лето!

Собрание назначили на середину апреля. Вначале выступал директор школы. Он долго говорил об образовании, о победе партии, о чём-то ещё. В основном непонятно. В заключение он сказал, что в их школе есть такие ученики, которыми гордится вся страна! Директор предложил поприветствовать отличников аплодисментами.

Стоящий за кулисами Георгий захлопал в ладоши. Ребята из классов постарше засмеялись.

– Иди туда! – сказал ему десятиклассник.

– Куда?

– На сцену!

– Я не знаю, что говорить! – Георгий перепугался. Он не мог вспомнить ни одного стиха, что говорить?

К счастью, на помощь поспела учительница, Елена Григорьевна. Она навела порядок. Все взялись за руки попарно и вышли на сцену. В школьных костюмах и в белых фартуках, с широкой кумачовой лентой через плечо. На ней золотыми буквами написано «Отличник учёбы».

В зале на первой ряду сидели взрослые тётеньки и серьёзные дяденьки. Они хлопали в ладоши и улыбались. Это были чужие люди, никого из них Георгий в школе не видел. Одна тётенька в строгом пиджаке и чёрном галстуке на белой блузке поднялась на сцену и стала называть фамилии, начиная с первого класса.

Лазарев был третьим. Георгий подошёл к тётеньке. Вблизи она оказалась доброй и ласковой. Она почему-то поцеловала Георгия в щёку и вручила ему подарок. Георгий смутился. Взяв в обе руки блестящую обёртку с чем-то тяжёленьким внутри, он не смог вытереть щёку. Так вот повезло: никого она не целовала, а ему досталось стоять, как дураку с помадой на лице!

Но никто не смеялся над ним. Все были радостные и возбуждённые. Когда раздали подарки, ребят пригласили в столовую на чай с огромный тортом. Первоклашек усадили за отдельный стол. Им пообещали ещё чаю с шоколадными конфетами.

Торт быстро кончился, каждому отличнику досталось по маленькому кусочку. Георгий подождал-подождал, да и достал из кармана яичко, которое дала бабушка. Он, не спеша, деловито, очистил скорлупу, разрезал яичко пополам и поделился с другом Славкой.

– Георгий, это ты принёс? – раздался из-за спины испуганный голос Елены Григорьевны.

– Вот, молодец! – сказала повариха, румяная бабушка Клава. Елена Григорьевна шикнула на неё и быстренько собрала крашеные скорлупки в кучку, сжала их в сухоньком кулаке и сунула Георгию в карман пиджака.

– Это очень хорошо, Георгий, что дома у тебя красят яички, но пусть это будет дома. Сейчас спрячь скорлупки и выбрось их подальше от школы. А лучше, отнеси к себе домой!

Баба Клава испугалась и отвернулась. Елена Григорьевна огляделась. Похоже, никто не заметил.

– Георгий, пожалуйста, больше не пугай нас! – попросила учительница ничего не понимающего первоклассника. – Видел, как тебя любит Оюшминальда Яковлевна?

– Елена Григорьевна, это которая подарки раздавала, да?

– Да, это она. Она главная на этом празднике.

– Она же со мной христосовалась! – сказал Георгий, выговаривая последнее слово сквозь прижатую к губам ладонь Елены Григорьевны.

– Т-с! Больше не говори так! Так можно говорить только дома. Я сегодня приду к вам с бабушкой!

Принесли конфеты. Георгий смотрел на учительницу и боялся за неё. Вдруг, Елене Григорьевне попадет за него от этой любовной тётеньки Матильды в мужском костюме? Он больше не произнёс ни слова.

А дома всё рассказал бабушке.