Клан двурогих Шведов Сергей

Глава 9

Капитан меченых

Эгберт поправлялся быстро. То ли раны были не слишком серьезны, то ли сказалось искусство врачевания прекрасной Хильды, но, во всяком случае, даже затянувшееся путешествие в неудобной скрипучей телеге не помешало его выздоровлению.

Хильда обычно скакала рядом с телегой, внимательно приглядывая за своим пациентом, и даже насмешки Хорса и Лося, именуемого еще Фрэем Ульвинским на нее не действовали. Ее заботы о здоровье Эгберта заходили так далеко, что она и спать ложилась в той же телеге. Сначала арвераг пробовал слабо протестовать, но на Хильду это не производило особого впечатления. Похоже, эта девчонка действительно считала Эгберта из Арверагов своей собственностью и беззастенчиво пользовалась его слабостью и своим временным превосходством в силе. Даже нагота Эгберта ее не смущала, и она без всякого стеснения обрабатывала его рану на бедре и помогала пациенту справиться с периодически возникающими проблемами. Эгберт отдавал себе отчет в том, что без этой черноволосой красавицы он давно бы уже стал трупом, гниющим в придорожной канаве. Вряд ли кто-нибудь стал утруждать себя рытьем могилы. Многотысячное войско Черного колдуна, частью которого неожиданно для себя стал Эгберт состояло из варваров-лесовиков, степняков и суранцев. Куда вел их Черный колдун для арверага поначалу оставалось тайной. Две недели он пребывал между жизнью и смертью и единственной его связью с этим миром была Хилдьда.

Черного колдуна он впервые увидел на рассвете: мрачный человек, с изуродованным шрамами горбоносым лицом склонился над ним и сказал что-то Хильде на незнакомом языке. Хильда принялась его в чем-то горячо убеждать. Эгберт увидел, как неожиданно заискрились смехом глаза Черного колдуна, а на лице промелькнула подобно молнии ослепительная улыбка.

– Ты же сам говорил, что можно, – Хильда неожиданно перешла с незнакомого языка на лэндский.

– Мало поймать одичавшего жеребца, его еще нужно объездить, – усмехнулся Черный колдун.

Хорс и Лось задохнулись от смеха, а Хильда обиженно надула губы.

Только через месяц Эгберт почувствовал себя настолько здоровым, чтобы попытаться сесть в седло. Прихрамывая он подошел к коню и с трудом вставил ногу в стремя.

– Не промахнись мимо седла, арвераг, – напутствовал его Хорс.

Этот мерзавец выводил Эгберта из себя, он с трудом подавил прихлынувшее бешенство. На коня он все-таки сел, хотя и заскрипел зубами от боли.

– Не спеши, – посоветовала Хильда, – пусти гнедого шагом.

Эгберт вздохнул полной грудью степной воздух: во все стороны до самого горизонта раскинулась пышущая жаром голая земля.

– Где мы? – спросил он у Хильды.

– В степи, – развела та руками.

– А куда идем?

– В Лэнд мы идем, арвераг, – вмешался в разговор Хорс, которого Эгберт ни о чем не спрашивал. – Выщиплем перья из твоих гуяров.

– Подонок! – Эгберт в ярости сжал кулаки.

Хорс засмеялся, огрел коня плетью и поскакал догонять пылившее впереди войско Черного колдуна.

– Это правда? – спросил Эгберт у Хильды.

– Конечно, – удивилась та. – Кеннет уже там, а отец ведет ему войско на подмогу.

Эгберт промолчал, хотя сердце его сжалось и вовсе не от боли в бедре.

– Скажи этому ублюдку Хорсу, чтобы снял с себя арверагские цвета.

– Не знаю, почему вас мир не берет, – покачала головой Хильда. – Родственники как-никак.

– Какой он мне родственник, – брезгливо поморщился Эгберт.

– Хорс не любит гуяров, – вздохнула Хильда, – хотя отец его был вождем арверагов. Гуяры убили мать Хорса, когда она кормила его кашей. С тех пор он и кашу не ест.

– Как звали его отца?

– Конан. Кеннет спас Артура и Хорса. Хорс был страшно капризным и никого не хотел слушать, кроме меня. С тех пор мы с ним дружим. Не будь он моим племянником, я бы за него замуж вышла.

Эгберт только фыркнул возмущенно – эта девчонка просто поражала его своим простодушием.

– Ты не ложись больше со мной в телегу, – сказал он после недолгого молчания. – Я уже выздоровел.

– Ну и хорошо. Я этого ждала.

Эгберт резко обернулся:

– Чего ты ждала?

– Когда ты станешь моим мужем.

Эгберта даже в краску бросило от смущения. Впервые он видел девушку, которая сама себя столь откровенно предлагала. За свою не такою уж долгую жизнь Эгберт повидал немало, а наслушался еще больше, но эта девушка удивила его не на шутку.

– А почему ты решила, что я им стану?

– Я тебе не нравлюсь? Я некрасивая?

– Ты красивая, и ты мне нравишься, но я должен первым тебе сказать об этом. Так принято.

– Так принято у вас, – тряхнула Хильда черными как смоль волосами, – а у нас меченых девушки сами выбирают, от кого им рожать детей.

– Тоже меченых и двурогих? – насмешливо поинтересовался Эгберт. – Таких как этот Хорс, не помнящих отцов?

– Как же он мог его запомнить, когда Конана убили. Хорсу тогда было четыре года от роду.

– Так вот запомни, Хильда из клана двурогих, – разозлился Эгберт, – моя жена будет мне рожать только арверагов, а не таких ублюдков, как этот Хорс.

Он огрел коня плетью и, не чувствуя боли в растревоженной ране, поскакал по бескрайней степи.

В эту ночь Хильда не подошла к его телеге, а молчаливая и угрюмая села у костра неподалеку, вместе с Хорсом и Лосем. Эгберт долго ворочался на соломе, до рези в глазах вглядываясь в чернеющее над головой небо. Нестерпимо болела рана, но Эгберт согласился бы скорее вовсе лишиться ноги, чем обращаться за помощью к Хильде, тем более когда рядом скалили зубы двурогие.

– Да плюнь ты на него, – услышал он голос Хорса. – Придем в Лэнд и украдем тебе владетеля покрасивше.

Хильда вскочила на ноги, прыгнула в седло и поскакала прочь, даже не оглянувшись на родичей, которые, впрочем, в этот раз не смеялись.

– Эх ты, арвераг! – презрительно хмыкнул в сторону телеги Хорс.

Эгберт только зубами скрипнул в ответ и вцепился ногтями в собственную ладонь. Не было на этом свете человека, которого он ненавидел бы больше Хорса. Арверагов немного осталось в этом мире, но лучше бы они совсем исчезли с лица земли, чем давали такое гнилое потомство. А Хильду ему было жаль до слез. Эгберт из Арверагов вел себя с этой девушкой как последняя свинья. И все из-за Хорса. Хотя нет, не только из-за него. Черный колдун – вот главная причина. Это он похоронил в Восточных лесах молодость и надежду гуярских кланов и шел теперь на Лэнд, чтобы добить тех, кто уцелел. И все его наемное войско жаждало гуярской крови. Будь на месте Хильды другая девушка, Эгберт обманул бы ее без зазрения совести да еще и посмеялся бы над ее простотой. Но с Хильдой он так поступить не мог. Он до сих пор ощущал тепло ее тела и ее ласковое дыхание на своей щеке. Наверное, он давно полюбил Хильду, просто не хватало сил, рассказать ей об этом. А сейчас он просто не имел права. Потому что Эгберт из Арверагов собирался умереть, но не в одиночку, а прихватив с собой на тот свет Черного колдуна. Остановит ли смерть предводителя поход на Лэнд, он не знал, но решил сделать все, что было в его силах. Хорошо бы прихватить с собой и Хорса, пусть Великий Конан полюбуется на негодяя сына, но такой подвиг Эгберту будет уже не по зубам. Он и в седле-то держится с трудом, где уж тут думать о серьезной драке. Удар из-за угла – единственное, на что он способен.

Бес ехал рядом с каретой, в которой находилась Сигрид, уставшая от долгой дороги и одуревшая от степной духоты, которая даже в предосеннюю пору была нестерпимой. Но ни усталость, ни духота не мешали Сигрид чувствовать себя счастливой. Она возвращалась в Лэнд, в свою страну, из которой бежала почти двадцать пять лет тому назад. Она верила в удачу. Не может же Бог отвернуться от нее в самую последнюю минуту, когда до окончательной победы рукой подать. Несколько дней пути, и благословенная земля Лэнда вновь будет петь под ее ногами, ибо не может не петь земля, освобожденная от сапога чужеземца.

Хильда сидела рядом с матерью, грустная, молчаливая и задумчивая. Что-то не заладилось у нее с арверагом. Это Бес во всем виноват: надо же было ему сказать, что меченые девчонки могут воровать себе мужей. Он шутил, а Хильда восприняла это всерьез. И все пятнадцать лет она, похоже, только и думала о том, как бы ей украсть подходящего мужа. Да и откуда им, девушкам, выросшим в Южном лесу, было набраться хороших манер. Двадцать с лишним лет, прожитых вдали от мира, даже для благородной Сигрид, вполне сложившейся и много повидавшей женщины, не прошли даром. Что же говорить о других. Возвращение в прежний мир оказалось делом не простым. Ну не может же благородный Кеннет, король христианской страны, иметь трех жен. Никто этого не поймет, в первую очередь церковь, а уж ссориться с нею Кеннету ни к чему. И как тут не крути, а единственной и законной женой Кеннета является Кристин, королева Лэнда. А значит и Рее, и Астрид придется отойти в тень. Конечно, рожденных от Кеннета детей не спрячешь, но приличия придется соблюдать. Бург – это не Южный лес, и продолжать здесь прежнюю жизнь просто невозможно. Рея, к счастью, это понимает, а Астрид нет. Но, тем не менее, ей придется смириться. Королю Таху в этом смысле повезло больше, на его стороне традиция: для горданца, а тем более короля, иметь трех жен не только ни зазорно, но и престижно. Правда, сам Тах сделал робкую попытку навести в семейных делах хоть какой-то порядок, но встретил такой дружный отпор трех своих жен, что вынужден был с позором и долгими извинениями вернуться на круги своя. И Гильдис Отранская, и Ингрид Мьесенская, и Марта Саарская здраво рассудили, что уж коли несли с меченым Тахом все тяготы лесной жизни, то вправе теперь попользоваться выпавшими на его долю богатством и славой. Бедный Тах пытался оправдаться тем, что руководствовался исключительно интересами женщин, но ему не поверили и оставили в подозрении.

Сигрид понимала женщин, кроме всего прочего или двигал еще и страх, остаться один на один с жизнью, без надежной, проверенной годами опоры. Придется, видимо, королю Таху до конца своих дней тащить этот груз. И, если судить по цветущему виду, сил у меченого должно хватить надолго. А с Астрид надо что-то делать. Говорят, что Стиг Гоголандский вдов, годами он чуть постарше Кеннета, так что человек по всем статям подходящий. Благородная Сигрид уже вступила с ним в переписку. И надо сказать, Гоголандский проникся ее заботами в обустройстве непомерно разросшегося королевского семейства и дал исчерпывающую характеристику всем уцелевшим владетелям брачного возраста. Особые надежды благородная Сигрид возлагала на молодого ярла Норангерского и трех сыновей владетеля Аграамского. Положим, сам Свен заслужил, чтобы его повесили за активное участие в хальбуржском мятеже, ну да Бог с ним, помрет и сам, не так уж долго им всем осталось. А вот с его сыновьями Сигрид ссориться не хотелось – хорошего рода и возраст подходящий. Такими разбрасываться не по хозяйски. Бьерн обещал ей, что не тронет Аграамского и присмотрит за его сыновьями. Им бы все смешки, а у благородной Сигрид голова идет кругом, шутка сказать, столько девушек! Чего-чего, а забот у нее в ближайшее время будет более чем достаточно. Если, конечно, все повернется так, как задумано. Но о плохом ей сейчас думать не хотелось. Владетель Ожский обещал ей победу. А этому человеку Сигрид верила теперь безгранично и гордилась его доверием. Да и любила, наверное. Хотя в ее возрасте думать о подобных вещах не совсем удобно, но раз пока еще думается, то пусть думается как можно дольше. Бог простит. Не может не простить и ее, и этого человека со страшной судьбой, и странным именем, которое он доверил только Сигрид. А Эвелина… Что ж, пусть будет Эвелина. По крайней мере, свой человек, проверенный общей горькой судьбой. Другим этого не понять. Да и буржские кумушки меньше будут судачить о связи королевы Сигрид с владетелем Ожским. Пищи для пересудов королевская семья и без того даст более чем достаточно. Сигрид даже слегка позавидовала буржским сплетницам: какие темы для разговоров! Может, посоветовать Бесу обвенчаться с Эвелиной, все слухов будет поменьше? Нет. Не сейчас. Потом, после смерти Сигрид. Слишком уж хорош этот мужчина, чтобы вот так просто взять и отдать его другой. Эвелина женщина молодая – подождет.

Сигрид выглянула из окна кареты. Бес ехал метрах в десяти впереди, чуть покачиваясь в такт шагам вороного коня. Здоровья и сил у этого человека хватит ни на одну войну. Дай Бог только, чтобы и для него, и для нее эта война была последней.

С противоположной стороны кареты появилась голова Хорса. Соскучился. Его, Хильду и Фрэя с детства водой не разольешь. Конечно, появление арверага ни тому, ни другому не пришлось по душе.

– Эй, красавица, не пожелаешь ли пересесть в седло?

Хильда промолчала, Хорс вздохнул и отстал. Зато появился легкий на помине арвераг. Правда, на карету он даже не взглянул. Сигрид успела заметить стальной клинок в складках его синего плаща, но крикнуть не успела, точнее, ее крик запоздал.

Бес не оглянулся, он только выбросил назад длинную руку, и арвераг тряпичной куклой вылетел из седла. Меч его, блеснув на солнце, отлетел в сторону и упал на порыжевшую траву. Сигрид приказала остановить карету. Ее трясло от страха и бешенства. Один взмах меча мог сейчас повернуть ее жизнь вспять. Двадцать лет борьбы и мучений были бы обращены в прах. Как он посмел, этот негодяй! Месяц Хильда, не жалея сил, выхаживала его, и вот она, гуярская благодарность! Чертово племя!

Хорс и Лось уже скрутили арверага и ждали только сигнала. Бес спешился и не торопясь подошел к несостоявшемуся убийце. Лицо его было на редкость спокойным, и только в черных глаза светилась страшная сила. Сигрид побаивалась такого Беса, и это еще мягко сказано. Эти непонятные приемы давления на людей, которым его научили в Храме, порой повергали ее в панический ужас. Лучше бы он просто повесил этого мальчишку.

Лицо арверага, и без того бледное, стало почти серым. Он задыхался, казалось, что стальной обруч обхватил его шею и перекрыл воздух в лихорадочно пытающуюся вдохнуть воздух грудь. А в синих глазах была такая боль и такой ужас, что Сигрид не выдержала и отвернулась.

– Нет, – крикнула Хильда. – Не трогай его, отец!

Бес вздрогнул и закрыл глаза. Крупные капли пота выступили у него на лбу. Огромным усилием воли он подавил силу, рвущуюся наружу.

– Ты будешь первым, кого пощадил Бес Ожский, и, надеюсь, последним.

Если честно, то Сигрид обрадовалась. Ненависть к арверагу разом ушла из его сердца. Пусть живет. Зачем владетелю Ожскому брать лишний грех на душу.

Бес взял ее под руку и проводил до кареты. Сигрид боялась заглянуть ему в лицо, но в конце концов, не выдержала: в его глазах были грусть и недоумение. К кому относилось это недоумение, Сигрид уточнять не стала, просто поднялась на цыпочки поцеловала его в лоб. Наверное, он заслужил этот поцелуй.

– Трогай, – крикнул Бес кучеру и птицей взлетел в седло.

Сигрид оглянулась. Хорс и Лось отпустили арверага, и теперь рядом с ним стояла только Хильда. Обессиленный гуяр сидел на земле, уронив светловолосую голову на колени. Кажется, Хильда гладила его по этой дурной голове. Господи, как странно ты устроил этот мир.

Глава 10

Король Кеннет

Хальцбург был захвачен лэндцами в одночасье. Ингерна едва успела сесть в седло, и в сопровождении ближайших родичей благородного Леира покинула дом и столицу. Ворота Хальцбурга открыл Освальд из Арверагов, которому Ингерна поверила на свою беду.

Киммарки, застигнутые было врасплох лэндским мятежом, довольно быстро оправились от шока. Междоусобица, полыхнувшая было в последние недели, разом стихла. Потеряв столицу и несколько замков, гуяры отошли к побережью и укрепились там. Сломить их одним ударом не удалось. Киммарки, в отличие от октов, почти не селились в городах и селах Приграничья, предпочитая им вновь отстроенные крепости и замки. Из этих укреплений киммаркские вожди контролировали всю округу, подчас не слишком считаясь и с королем Леиром. Смерть короля внесла раскол в ряды клана, но не подорвала его мощи. Союзные киммаркам кланы тоже оказались на высоте. Практически каждый гуяр был воином, поэтому в короткий срок киммарки и союзные кланы сумели поставить в строй тридцать тысяч человек. А потом начали теснить вооруженных лэндцев, которых насчитывалось не более десятка тысяч человек, не считая ополченцев. Впрочем, как вскоре выяснилось, гуяры совершенно напрасно игнорировали ополченцев. Кеннет Лэндский, используя опыт, полученный в восточных лесах, умело распорядился тысячами вооруженных лишь луками и стрелами крестьян, горевших ненавистью к притеснителям. Киммарков били из засад на лесных дорогах, мешая объединить силы, разбросанные по всему Приграничью. А потом – некого было ударить этой собранной в кулак силой. Лэндская конница ловко уклонялась от решающей схватки, а крестьянское ополчение, обстреляв гуяров из засады, тут же рассыпалось по лесу. Эта странная война раздражала гуярских вождей, которые никак не могли выработать единой стратегии и выбрать лидера, способного сплотить всех вождей. Каждый норовил воевать за себя, не считаясь с другими. Теряя замки и земли, киммаркские вожди почему-то продолжали считать, что им противостоят лэндский сброд, с которым они справятся без труда. Все попытки Ингерны, объединить киммарков под знаменами своего сына Леира, заканчивались ничем. Даже весть о разгроме октов киммаркские вожди поначалу не восприняли всерьез. Да и кто мог поверить, что Октское королевство, пусть и раздираемое междоусобицами, способно развалиться в несколько дней. Отрезвление началось с появления в Киммаркии беженцев. Их страшные рассказы потрясли всех. И впервые в киммаркские души стало закрадываться сомнение в собственной непобедимости. Вожди, осознав, наконец, надвигающуюся опасность, потянулись к Гоонскому замку, где укрылась принцесса Ингерна с сыном Леиром. Ребенка объявили сыном Хольдрика из Октов, последнего октского короля, павшего смертью героя в битве с врагами. Сомневающимся быстро заткнули рты. Киммаркских вождей поддержали окты, в немалом числе собравшиеся в Приграничье. Маленького Леира признали сразу королем Киммаркии и Октии, а регентшей при нем стала благородная Ингерна дочь Леира и вдова Хольдрика.

По слухам, у принца Бьерна в лучшем случае было тысяч десять-пятнадцать конных дружинников и тысяч двадцать разного сброда. Король Кеннет имел под рукой и того меньше. Гуяров в Приграничья собралось куда больше, не говоря уже о том, что это были отборные бойцы. Поражение октов объяснялось внезапностью, предательством арверагов, разобщенностью клана, не в добрый час затеявшего усобицу.

На совете вождей было решено, не втягиваться в стычки с восставшими смердами, а, собрав в кулак все силы, двигаться к столице Киммаркии, уничтожая все лэндские поселения на пути. Это заставит Кеннета принять сражение, иначе все Приграничье превратиться в пустыню.

Императором гуярского войска, с благословения благородной Ингерны, был избран Квелин из Киммарков, опытный военачальник, прошедший в свое время полмира, от Большой воды до Восточных лесов. Благородная Ингерна выступила вместе с войском, как и подобает истинной гуярке, верхом на боевом коне и с тяжелым отцовским мечом у бедра.

Король Кеннет отходил, не принимая боя, осыпая наседающих гуяров, градом стрел из засад. Квелин из Киммарков торопился разделаться с Кеннетом до подхода принца Бьерна, который, по донесениям лазутчиков, уже приближался к Расвальгскому броду. Отступая к Хальцбургу, Кеннет время от времени огрызался. Его конница наносила стремительные удары по флангам гуярской пехоты и мгновенно исчезала в зарослях Ожского бора. Такая тактика ведения войны раздражала гуяров, но головы они не теряли, в лесные дебри по глупому не ломились, а четко и размерен двигались к цели, столице Киммаркии.

На подступах к столице, неподалеку от замка Отран, Квелин остановился на привал, далеко разбросав по округе конницу, приглашая своей якобы неосмотрительностью лэндцев к атаке. Но под синими гуярскими шатрами вместо уставших пехотинцев ждали своего часа пушки, а сама пехота, разделившись на две части, укрылась за ближайшими холмами, в оврагах и зарослях подступающего к замку Ожского бора.

Расчет Квелина оказался верен: Кеннет не заставил себя ждать. Видимо, стремление воспользоваться беспечностью неприятеля оказалось сильнее обычной осторожности. Кеннет атаковал стремительно, и, судя по всему, гуярские разведчики сильно преуменьшили его силы. Это была первая неожиданность из подстерегавших в этот день Квелина из Киммарков. А вторая и вовсе поставила его в тупик: конница лэндцев не стала атаковать раскинувшийся перед ней гуярский лагерь, а ударила сразу в двух направлениях, по притаившейся в засаде за холмами пехоте. И прежде чем пришедший в себя Квелин успел отдать приказ, разворачивать пушки, из замка Отран и с соседнего лесистого холма, который, по уверениям лазутчиков, еще сегодня по утру чист как совесть киммарка, заработала артиллерия. Выскочившая на помощь пехоте гуярская конница попала под плотный обстрел, смешалась и стала рассыпаться. А в довершение всех бед в тыл коннице ударили подошедшие дружины принца Бьерна. Преимущество лэндцев в людях оказалось двукратным, и это решило дело. Гуярская пехота, потерявшая строй, была уничтожена. Коннице повезло больше – кого-то спасла резвость коней, кто-то вовремя нырнул под защиту Ожского бора. Победители преследовали бегущих.

Карета Ингерны сломалась почти в самом начале бегства. Охранявшие ее родичи были вырублены начисто подоспевшими варварами владетеля Ожского, а сама принцесса с маленьким Леиром на руках укрылась в зарослях, оглушенная всем происшедшим и почти потерявшая рассудок. Еще сегодня достойный Квелин уверял ее, что взятие Хальцбурга – дело решенное. Серые глаза его при этом восхищенно скользили по ее фигуре. Квелин был не стар и, вероятно, рассчитывал на благодарность Ингерны. И она ему эту благодарность почти обещала: в конце концов, в ее положении надежный человек рядом никак не помешает.

Но сейчас все это уже потеряло смысл: киммаркское войско было буквально смыто невесть откуда нахлынувшей лэндской волной. Достойный Квелин был убит, а сама Ингерна с ребенком на руках и ужасом в сердце была выброшена под сень Ожского бора, который не столько защищал, сколько пугал ее.

Ребенок молчал. Ингерна испугалась было, но, как вскоре выяснилось, Леир просто спал, прижавшись крохотной щекой к корсажу ее платья, надетого по утру специально для торжественного въезда в столицу. Все пошло прахом. Квелин оказался таким же ничтожеством, как и Хольдрик. А торжествует над всеми суранец Бьерн, который оказался самой страшной ее ошибкой. Знала же, чувствовала, что этот человек не тот, за которого себя выдает. Разве смог бы суранский плебей подмять под себя гуярскую принцессу?! Как же она была глупа, и как, наверное, смеется над ней сейчас лэндский принц.

В изнеможении Ингерна опустилась на траву, прижимая к груди спящего Леира. Ее белое платье было разодрано в клочья, ноги исцарапаны в кровь, а главное, она не знала, куда идти, где, в каком месте приклонить голову, помутившуюся от страшных потрясений. Она боялась леса, но еще больше ее страшила подступающая ночь. Люди, рыскающие по лесу, были чужими, она слышала их голоса и хриплые крики соплеменников, зарубленных безжалостной рукой.

Леир проснулся и заплакал, испуганная Ингерна тут же сунула ему грудь. Ребенок умолк и зачмокал толстыми как у отца губами. Она и любила суранца Бьерна и ненавидела одновременно, но даже сейчас не жалела о своем безрассудстве. Этот неведомо откуда явившийся человек и был самым светлым пятном в ее жизни. Потом суранский торговец исчез, и возник принц, но в ее сознании два этих образа так и не слились в один. Страшно было сознавать, что ее, благородную Ингерну, обманул человек, которому она доверила свою честь, свою жизнь, свою корону, свою любовь. Плод этой любви лежал у нее на коленях, а Бьерна не было. Был другой, жестоко надсмеявшийся над ее планами, погубивший не только ее жизнь, но и будущее ее сына. Не мог этот принц быть ее Бьерном, не имел права.

Леир плакал. Ингерна холодела от ужаса, слишком уж близкой была погоня, она уже чувствовала храп коня за спиной. И бежала, обезумев, пытаясь укрыться в тени чужого враждебного леса. Пока не упала, едва не раздавив Леира тяжелым, задохнувшимся от долгого бега и ужаса телом. Всадник спешился: она слышала, как звякнули стремена. Ингерна не успела вонзить кинжал в свою вздымающуюся грудь. Сильная мужская рука перехватила ее дрогнувшую руку. Широкий гуярский кинжал упал на траву рядом с заходившимся в крике Леиром.

Человек, помешавший ей убить себя, был немолод. Большие глаза его сочувственно смотрели на Ингерну. Леир, взятый им на руки, быстро успокоился.

– Идем, – сказал лэндец Ингерне, заворачивая ребенка в свой плащ.

– Мне идти некуда, – отозвалась она хрипло.

– Меня прислал Бьерн, он мой наследник.

– Ты король Кеннет?

– А что, не похож? – грустная улыбка промелькнула на его губах и угасла. Этот человек отнял у нее все, но Ингерна почему-то не испытывала к нему ненависти. Быть может потому, что в глазах короля-победителя не было торжества, а была только горечь много повидавшего на своем веку человека.

– Пусть путь этого мальчика к трону не будет таким кровавым, как мой.

Этой же ночью хальцбуржский епископ обвенчал Бьерна сына Рагнвальда и Ингерну дочь Леира в холодном, огромном и почти пустом соборе. Не более двух десятков человек присутствовали на этой церемонии, а из известных Ингерне только король Кеннет с маленьким Леиром на руках да старый Освальд сын Карадока.

А потом принц Бьерн пронес сына под скрещенными клинками суровых молодых людей, которых все называли мечеными и двурогими. Так начиналась жизнь Леира сына Бьерна, наследного принца, будущего короля и меченого.

Бург встречал Кеннета громкими воплями восторга. Древний город впервые приветствовал своего короля после четверть векового гуярского произвола. Король Кеннет в алом плаще старинного покроя, в сопровождении пышной свиты владетелей (и откуда столько набралось!) проехал на белом как снег скакуне по улицам своей столицы и остановился на площади перед старым королевским замком, мрачноватым логовом предков. Поднятый над головой гуярский меч с хрустом сломался в его руках, и опозоренные обломки бессильно зазвенели по буржской мостовой. Лэнд обрел утерянную было свободу. И хотелось верить, что никогда более чужой сапог не осквернит родную землю, а чужие мечи не засверкают над лэндскими головами.

Сигрид с гордостью посмотрела на сына: Кеннет будет достойным королем Лэнда, внук Бьерн его не менее достойным преемником. Есть и на кого опереться королю и принцу в деле возрождения былого величия Лэнда. Вот только долго ли продлится это счастье, надолго ли пришел мир и покой на родную землю?

Сигрид обернулась к владетелю Ожскому, единственному всаднику в черном среди благородных алых плащей. Лицо Беса было серьезным и чуть печальным:

– Пока Каин не убьет Авеля, и тогда все повторится сначала.