Иван Царевич и Серый Волк Шведов Сергей

Из провала запахло серой, в доблестных гоблинов полетели огненные стрелы, и они начали вспыхивать факелами один за другим. Царевичу огонь опалил брови, и он, не раздумывая более, бросился бежать вслед за повизгивающим от страха Мишкой Самоедовым. Кляев пыхтел рядом, но его лица Иван не видел, озабоченный только тем, чтобы не вляпаться лбом в какое-нибудь препятствие, которое в любой момент могло вырасти на их пути. Лабиринт, в который залетел Царевич, был слабо освещён, зато невероятно извилист, что давало шанс не только запутать погоню, но и самим заблудиться среди сужающихся каменных переходов. Во всяком случае, Царевичу казалось, что переходы сужаются, и он невольно замедлил шаги, тем более что погоня, кажется, отстала.

– Где это мы? – спросил задыхающимся шёпотом Самоедов. – А кто это «мы»? – эхом ответили из темноты.

Царевич хотел было выстрелить из пистолета в этот издевающийся над озабоченными собственным спасением людьми голос, но его остановил Кляев: – По-моему, это Бердов.

Царевич чиркнул обнаруженной в кармане зажигалкой и осветил выплывающее из тьмы бледное лицо. Валерка смигнул и облизал пересохшие губы. Из-за его спины высунулась ещё одна мордочка, и Царевич без труда опознал вакханку Елену. – Ты откуда здесь взялся? – спросил Царевич у задыхающегося Валерки. – Бежал, – почти всхлипнул Бердов.

– Так все бежали, – рассердился Кляев. – Ты как у Верки-то оказался? – От Романа спасался.

– От какого ещё Романа? – От золотого барана

Далее из рассказа перепуганного писателя выяснилось, что шибко умный Костенко почему-то вообразил, что Царевич с Кляевым вздумали его отравить волшебным зельем и не нашёл ничего лучше, как по совету премудрой Ираиды Полесской, испытать любовный напиток на баране Романе. Баран любовное зелье выпил с большой охотою, после чего воспылал неземной страстью к любезно напоившим его людям, то бишь к Костенко, Ираиде и ни в чём не повинному Валерке Бердову. Вызванная на помощь охрана, в лице трёх дебилов, дрогнула перед охваченным животной страстью бараном и выпрыгнула в окна, разбив стёкла медными лбами. Неистовый баран, гоняясь за своими доброхотами, разнёс в щепы всю мебель и все двери в доме несчастного мафиози. Самое жуткое, что этого сексуально озабоченного монстра даже пули не брали, они просто отскакивали от его золотого панциря. Возможно, делу бы помог гранатомет, но у прибывших на подмогу уважаемому в городе бизнесмену сразу двух милицейских нарядов его не оказалось. К счастью, их стрельба всё-таки слегка отвлекла барана Романа, что позволило Костенко, Полесской и Бердову выбраться из разгромленного дома и спастись бегством с помощью машины. Однако баран, разметавший доблестных стражей порядка, бросился за беглецами в погоню, развив запредельную скорость. Бердов предложил спрятаться у Верки, где по его расчетам должны были находиться Царевич с Кляевым.

Только– только жертвы животной страсти вошли в квартиру-замок, как буквально через минуту туда же ворвался и баран. Ну а дальше начался ад кромешный, который Царевич мог наблюдать собственными глазами.

– А монстриха Ева откуда взялась? – спросил Кляев. – Не было с нами монстрихи, – возразил Бердов. – Это Веркина работа. – Ты нам мозги нё пудри, – заступился за отсутствующую жену Царевич. – Монстриха эта не Веркина, а Самоедовская и нарисовал он её по твоему заказу.

Бердов зло глянул на сдавшего его конкурентам художника, но вслух ничего не сказал. Царевич не сомневался, что у Сан Саныча и Валерки есть какой-то, только им известный план, но в чём суть этого плана и какую цель перед собой ставят эти два проходимца, он, честно говоря, понятия не имел. Конечно, можно было бы подвесить Бердова на дыбу или тривиально набить ему морду, но, к сожалению, ни для того, ни для другого у Ивана не было времени, да и место не располагало к продолжительной дискуссии. Того и гляди из-за ближайшего поворота могла вывалиться погоня и в два счёта прихлопнуть всю собравшуюся в тупичке компанию.

– А где мы находимся? – полюбопытствовала прекрасная Елена.

Вакханка-неофитка, к удивлению Царевича, не выглядела испуганной, хотя и пребывала в слегка возбуждённом состоянии. Похоже, она была убеждена, что участвует в жутко интересном шоу с переодеваниями, которое закончится непременно хэппи эндом с последующей раздачей подарков наиболее отличившимся игрокам. Что же касается самого Ивана, то он ждал сюрпризов, но отнюдь не приятных, а в счастливый финал и вовсе не верил. У нас, в конце концов, не Америка какая-нибудь, и все наши метаморфозы заканчиваются очередной гадостью для раскатавшего губу народа.

– Если судить по запаху, – втянул носом воздух лорд Базиль, – то находимся мы, скорее всего, в аду.

– Я тебя умоляю, Василий, – попросил дрогнувшим голосом Самоедов, – не надо пугать девушку.

– А я не боюсь, – запротестовала вакханка. – А вы что, собрались победить Вельзевула?

В другой ситуации Царевич подобным вопросом был бы польщён и даже высказался бы в том смысле, что нам никакой чёрт не страшен. Но сейчас ему было не до широковещательных заявлений, тем более что появление этого самого Вельзевула после всего уже виденного, не показалось бы ему таким уж чудом.

– А почему Вельзевула? – спросил Кляев. – Есть же черти и поприличней. Мефистофель скажем. Я как-то по молодости лет ходил в театр Оперы и Балета, так он там прямо блистал.

– Я от Ирины Аркадьевны слышала, что воскрешать будут именно Вельзевула. – Зачем? – спросил потрясенный услышанным Царевич.

– Этого Полесская не говорила.

Царевич вопросительно взглянул на Бердова, но тот угрюмо отмалчивался, зато слово взял Кляев, с досадой хлопнувший себя ладонью по лбу:

– Я вспомнил, где читал про этого Вельзевула. В Бердовском романе. Вельзевул олицетворение злобной, но абсолютно тупой силы, способной потрясти весь мир. А героиня романа искала список, забыл его название, но солидный, на папирусе, где написаны заклинания, с помощью которых можно обуздать этого злодея.

– И она нашла этот список? – Нашла, – охотно подтвердил Кляев. – В каком-то совершенно жутком замке, заброшенном ещё две тысячи лет назад, в котором обитали злые дэвы, огромные существа персидского происхождения. Наташка обвела их вокруг пальца и выкрала папирус.

Бердов на Кляевские слова дёрнул плечом, видимо хотел возразить, но потом передумал. На лице писателя страх метался с надеждой. Похоже, Валерка ждал и боялся каких-то событий. Но, скорее всего, надежды его и страхи были, связаны с Сан Санычем Шараевым, которому Бердов и верил, и не верил. Царевич имел уже удовольствие считать шизофренический бред Иштар Полесской, но он сомневался, что такой прагматичный человек, как Шараев удовлетворится ролью олимпийского бога, пребывающего на вторых ролях в свите сбрендившей Бердовской тёщи. Шараев принадлежал к тому типу людей, которые верят только в золотого тельца, и никакой другой религии, кроме долларовой, им не нужно.

– Значит, ты выкрал из сейфа не только деньги и адреса, но и папирус? – спросил Царевич у Бердова.

– Я взял своё, – неожиданно взвизгнул Валерка. – А твой Костенко просто жулик, он заплатил лишь за папирус, клочок бумаги, на котором ничего важного не было.

У Царевича после всего с ним случившегося за последние дни начал заходить ум за разум. Но ход шараевско-бердовской комбинации с папирусом он, касается, уловил и в очередной раз удивился изощрённости Валеркиных мозгов. Костенко покупает кусок папируса, Бердов посылает ведьму Наташку в своём романе на поиски таинственных заклятий, которые она находит и запоминает, а потом записывает. – Так это было? – спросил Царевич у Бердова.

– Нет не так, – хрюкнул молчавший до сих пор Самоедов. – Наташка ничего не писала, она просто взяла Костенковский папирус, и все нужные слова, написанные нашенскими буквами, сами на нём проступили. Я видел это собственными глазами, но ни черта, не запомнил. Эти заклятья без шпаргалки произнести просто невозможно. – Ну а цель у них какая? – насел на Самоедова Кляев. – Откуда мне знать. Шараев сказал, что в золоте купаться будем. – А «девушка» твоя зачем?

– Разбудить Вельзевула, – нервно хихикнул Самоедов. – Почуяв самочку, он обязательно вылезет из своей норы, чтобы обольстить красавицу, вот тут Шараев с Бердовым и собирались взять его в оборот своими заклятьями.

– А потом что? – Не знаю, – пожал плечами Мишка. – Я ведь художник, меня сам процесс увлекал. – Дурак ты, а не художник, – рассердился Васька. – Сожрет тебя твоя монстриха, помяни моё слово. И по заслугам.

– Не кормил я её сегодня яблоками, – заныл Самоедов. – Мамой клянусь. – Значит, кто-то другой накормил, – хмуро бросил Царевич. – Ты Шараеву о монстрихе, убитой нами, рассказывал?

– Так всем рассказывал, ещё там, в гробнице, во время воскрешения Вакха-Осириса.

Теперь, после Самоедовских признаний, у Царевича уже не оставалось сомнений, что появление монстрихи Евы в Веркиной квартире не было случайностью. Яблоками невинную девушку накормил, конечно же, Шараев, он же протолкнул ее в нужное время в нужное место. А это нужное место находилось в заколдованном замке. Сан Саныч, хорошо знавший Веру Михайловну Царевич, нисколько не сомневался, что она не ограничится замками Мокрухи и Киндеряя, а непременно будет пытаться присоединить к уже имеющейся жилплощади замок феи Морганы, на стене которого висит злополучная картина, столь подробно описанная в романе Царевича. Картина была входом в лабиринт, где отсиживался потерпевший жесточайшее поражение в схватке с Белыми Волками Вельзевул. Теперь понятно, зачем этим сукиным сынам понадобился пожирающий богов дракон, зачем им понадобилась Иштар-Кибела, которая только одна могла взрастить дракона-богоборца. И этот поедающий богов монстр должен был либо уничтожить Перуна, либо сковать действия его Белых Волков, пока Шараев будет приручать Вельзевула.

Чудовищный вопль вдруг едва не оглушил Царевича, да что там Царевич, когда даже стены завибрировали и заходили ходуном, словно были сделаны из киселя. Нервы у художника не выдержали, он взвизгнул и бросился бежать. Валерка Бердов отшатнулся и вскрикнул в ужасе:

– Он проснулся, Царевич, он проснулся!

Если судить по резко усиливающемуся запаху серы, то проснулся Вельзевул где-то совсем неподалёку, ну, может, в километре от мирно беседующих в подземелье людей, которым не оставалось ничего иного, как следовать примеру расторопного Мишки Самоедова и уносить ноги. Никому не хотелось сталкиваться нос к носу с очнувшимся после долгого сна князем Зла.

Как долго продолжался этот забег средних лет российских интеллигентов, отличавшихся весьма скромными физическими кондициями, Царевич не знал, но вряд ли более получаса. Иван уже собирался падать, утомлённый непосильной для организма нагрузкой, но его неожиданно подбодрил радостный вопль Мишки Самоедова, который, похоже, обнаружил выход из жуткого подземелья. К сожалению, этот выход обернулся очередным тупиком, так, во всяком случае, показалось Царевичу, когда он обнаружил в огромном зале почти всю колдовавшую в замке феи Морганы компанию, включая Верку, Семирамиду, Ираиду Полесскую с вытаращенными от тихого ужаса глазами, мафиози Костенко, и даже Ларису Сергеевну с козлом Ательстаном. Здесь же были и вакханки-стриптизёрши из бара «Афродита». Правда, не было фурий и гоблинов. Последние, судя по всему, полегли все до единого в схватке с Вельзевуловой ратью. Зато по залу крутились пятеро Костенковских охранников в совершенно непотребном виде. Обратная метаморфоза прервалась на полдороге, и теперь все заколдованные, включая Синебрюхова, щеголяли хоть и в человеческом обличье, но с рогами на головах. И если охранники, люди, видимо, холостые, отнеслись к наростам, украшающим их головы, философски, то граф Ательстан Синебрюхов искренне страдал. Он, видите ли, считал, что виной всему не метаморфоза, прерванная на самом интересном месте, а как раз недостойное поведение его супруги графини Изольды, в смысле Ларисы Сергеевны, которая-де предавалась блуду, пока он страдал как последний козёл. Кроме всего прочего господин Синебрюхов наотрез отказался от графского достоинства, заявив во всеуслышанье, что он родился Николаем, им и умрет. Королевича Жана и лорда Базиля, которые клятвенно заверили графа в непорочности его супруги, Синебрюхов обозвал авантюристами, лжецами и аферистами. И даже позволил себе откровенно хамские намеки по адресу королевича Жана и графини Изольды, что весьма не понравилось фее Моргане.

– Ша, – рыкнула в сторону расходившегося козла ассирийская царица Семирамида, – Сейчас не до сексуальных разборок. Вельзевул проснулся, и если он доберется до этой самки Евы, то мы все сгорим в огне их страсти. – Ну, это, положим, – запротестовал Костенко. – Мне Шараев говорил, что Вельзевул если и опасен, то для существ второй реальности. И в случае неудачи нашего опыта он способен погубить только их. – А чего ты тогда от него улепетывал, – прищурился в сторону мафиози Васька Кляев. – остался бы в зале, поговорил бы с ним с глазу на глаз.

– Проблема в том, – взяла слово фея Моргана, – что мы с вами изолированы и от первой, и от второй реальности, и никто не может сказать точно, находимся мы вами сейчас в Мокрухином замке или в квартире гражданки Царевич. И уж тем более никто не возьмётся определить, в реальном мы здесь виде, то есть в плоти и крови, или являемся лишь овеществленной проекцией собственных мыслей.

Вообще-то Верка, скорее всего, была права. То есть любой из названных ею вариантов имел права на жизнь. Конечно, Царевичу было бы жалко, если бы его лирический герой королевич Жан пал в жестокой схватке со сказочным чудовищем Вельзевулом, но совсем другое дело, если бы в схватке с князем Зла скопытился бы реальный Иван Царевич, гражданин Российской Федерации, атеист по воспитанию и убеждению. Эта означало бы не только смерть самого Царевича, но и торжество князя Зла на всём пространстве России, да и не только её. Ситуация, конечно, парадоксальная: воскресить дьявола в воображении, чтобы потом пасть его жертвой в реальности, но, как говорится, чем чёрт не шутит, пока Бог спит.

– Надо опередить Вельзевула, – сказала Наташка. – И вернуть девушку Еву в первородное состояние. Нам пока удалась удержать её в сфере своего влияния.

– А каким образом вы её собираетесь возвращать в это самое состояние? – спросил Самоедов, испуганно косясь на двери, за которыми, если верить Семирамиде, находилась сейчас «крокодилиха».

– Нужен мужчина, способный увлечь девушку и направить её на верный путь, – пояснила Верка. – Лучше если это будет человек, которого она знала, находясь ещё в человеческом обличье. – Я протестую, – заверещал Самоедов, сразу сообразивший, к чему клонят милые дамы. – Нельзя насильственно принуждать мужчину к зоофилии, это уголовно наказуемое деяние. – Окстись, – цыкнула на него Наташка. – Какая здесь может быть зоофилия. Вспомни сказку «Аленький цветочек» и смело двигай на покорение заколдованной злыми волшебниками девицы.

– Так ведь она слопает любого, кто переступит порог комнаты. Я же эту стерву знаю, я уже был ею психически и физически травмирован. В конце концов, я вообще импотент.

– Стыдно, Самоедов, – укорила художника Верка. – Ты единственный здесь неженатый мужчина. Мы не можем послать к девушке этих баранов, они своими рогами произведут на Еву негативное впечатление. А потом, какая разница съест тебя сам Вельзевул или его самозваная невеста. По-моему, мужчине приятнее быть съеденным женщиной. – Протестую, – взвизгнул Мишка. – Кабы это была женщина, я бы пошёл, но это же монстриха. А с монстрихой пусть борются офицеры ФСБ, это их профессиональный долг, они за это зарплату получают. А потом Евочка лесбиянка, я это знаю совершенно точно. – Да что вы его слушаете, – нахмурилась Верка. – Забросим в комнату, а там пусть будет то, что будет. Если этому сукину сыну хватит мужского обаяния, значит, будет жить, ну а если не хватит, то на нет и суда нет.

– Как эта нет суда?! – возмутился Самоедов. – Но есть и божий суд, наперсники разврата, и он придёт, если вы отважитесь на чудовищное насилие против художника и гражданина.

Царевичу, честно говоря, было жаль Мишку Самоедова, который, к слову, хоть и был кругом виноват, но всё-таки не заслуживал столь жестокой участи. Есть же, в конце концов, гуманистические принципы. Хотя, очень может быть, в аду эти принципы как раз не действуют. Во всяком случае, Верка и Наташка были настроены весьма решительно и вполне способны были исполнить свою угрозу применения мер физического воздействия против несчастного художника. Бараны-охранники уже поигрывали мускулами и ждали только команды, чтобы наброситься на Самоедова.

– Может её пристрелить, – неуверенно предложил Костенко. – Если она уже однажды превратилась в девушку после смерти, то почему бы ни попробовать убить её во второй раз.

– Нет, – покачала головой Верка. – Мы сейчас находимся в совершенно другом мире, и убийство «крокодилихи» если ее здесь вообще можно убить, обернётся убийством невинной девушки, что вызовет астральный обвал с непредсказуемыми последствиями. Убив Еву, мы рискуем истребить весь человеческий род, ибо она сейчас олицетворение нашей общей праматери.

Если исходить из логики сумасшедшего дома, в котором пребывал в последнее время Царевич, то, надо признать, что Вера Михайловна совершенно права. Правда, Иван не был уверен, что последствия распространятся на всё человечество, но то, что находящиеся в аду граждане Российской федерации испарятся в один миг, словно их никогда на свете не было, это вполне возможный вариант развития событий.

Ситуация, что ни говори, оказалась практически безвыходной. И, между прочим, вина Царевича во всём происходящем была поболее, чем вина художника. Самоедов, как ни крути, прав – вначале было Слово. И слово это написал Иван Царевич.

– Я пойду, – махнул рукой Иван. – Ну, конечно, – пыхнула гневом фея Моргана. – На свежее мясо тебя потянуло, волк позорный. Девушка ему, видите ли, поглянулась.

Возмущение Веры Михайловны было столь велико, что она не ограничилась лексикой нормативной, но её протесты были отклонены высоким собранием, которое дружно, в один голос, благословило Царевича на подвиг во славу и спасение человеческой цивилизации.

– Что ты за него держишься? – возмутилась Наташка. – Он же разведённый. – Это я буду решать, разведённый он или нет, – вперила руки в боки ведьма Вероника. – Ты своими мужиками командуй, а моего не трогай.

Царевич не стал слушать перебранку милых дам, а решительно толкнул дверь в комнату, где пребывала в ожидании жениха монстриха Ева. Разумеется, как интеллигент и джентльмен, Иван не собирался покушаться на честь невинной девушки, в каком бы обличье она не пребывала. Просто бессмертная строка Михаила Юрьевича Лермонтова, невзначай оброненная Самоедовым, навела его на одну интересную мысль, которую он решил воплотить в жизнь. Идея, что там ни говори, была сомнительная и если бы не стеснённые обстоятельства, то Царевич не стал бы так отчаянно рисковать.

Монстриха скосила на вошедшего налитый кровью глаз и вывалила на сторону длинный, в полметра, розовый язык, словно собака, почуявшая лакомый кусок. Поскольку Царевич и был этим лакомым куском, то он почувствовал некоторое смущение и сильную слабость в ногах. Надо сказать, что расписанная непонятными символами комната, куда ведьмы заманили монстриху, была размерами в зал ожидания средних размеров железнодорожного вокзала. И если для монстрихи этот зал был по габаритам, то Царевич почувствовал себя здёсь муравьем, пришедшим говорить комплименты слонихе. Тем не менее, собравшись с силами, он произнёс заветные строки:

– Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты.

– Чокнутый, что ли? – удивленно спросила монстриха, оценивая гостя теперь уже с точки зрения не только гастрономической.

– Ну, почему же, – пожал плечами Царевич. – Слова были произнесены от чистого сердца. Средь шумного бала случайно, в тревогах мирской суеты тебя я увидел, но тайна твои покрывала черты.

– Скажешь тоже, – покраснела монстриха крокодильей мордой, которая, как показалось Царевичу, стала уже куда менее зверской.

– Я, собственно, к вам пришёл в качестве свата. У меня красный купец, а вы красная девица.

– Бизнесмен, что ли, сватает? – удивилась монстриха. – Молод, хорош собой, – соблазнял воодушевленный успехом миссии Царевич. – Сексуально и экономически активный. Аристократ по происхождению. Владеет двумя замками и виллой на Лазурном берегу.

– Мне Сан Саныч обещал власть над миром, – обиженно рыкнула монстриха. – На что мне какая-то вилла – Ну, милая моя, – разочарованно протянул Царевич, – нашла, кому верить – Шараеву. Тот ещё, я тебе скажу, сват. Он тут одну парижанку отдал за болотного принца. Можешь себе представить ужас девушки, которая из города Парижа вынуждена была перебраться в болота под Бердичевым. А муж до того зарос тиной, что несчастную уже второй год от него тошнит.

– Мой жених живет не в болоте, – обиделась монстриха. – И тиной от него не пахнет. – Твой жених Вельзевул импотент с тысячелетним стажем, и пахнет от него серой. Ты в Париже давно была? – Я там вообще не была, – тяжело вздохнула монстриха.

– Это, знаешь ли, сразу бросается в глаза, – понизил голос до шёпота Царевич. – Ты в курсе, что сейчас крокодилья кожа не в моде? – Да быть того не может, – ахнула монстриха. – А мне с Сан Саныч сказал, что на крокодилих всегда спрос.

– Врёт! – возмутился Царевич. – Тебя же засмеют, если ты в таком виде появиться на пляже не только там, но и у нас. В крокодильей коже сейчас только бабушки ходят.

Монстриха страшно расстроилась, узнав о чужом коварстве, выглядеть смешной, а уж тем более старомодной, в её нежном возрасте было невыносимо. Крокодилья кожа стала сползать с обманутой девственницы буквальна лоскутами. Метаморфоза происходила столь бурно, что Царевич не успел глазом моргнуть, как перед ним вместо ужасной монстрихи стояло чудное создание семнадцати лет, готовое хоть сейчас прогуляться по нудистскому пляжу.

– А как зовут вашего бизнесмена? – спросила Ева. – Адам, – быстро нашелся Царевич. – Но если вас не устроит этот Адам, мы найдём другого. У меня огромный опыт по части бракоразводных процессов.

– А вы кто такой? – Королевич Жан, – щёлкнул каблуками Царевич. – Великий маг игирийской школы. Рыцарь Огненного плаща. Белый Волк и майор Федеральной службы безопасности. Допущен во вселенский бомонд. Недавно был обласкан феей Морганой, моей любви добивались ассирийская царица Семирамида. Трижды я завтракал с богиней Кибелой.

– О, какой вы интересный мужчина. – К сожалению, уже женатый, – быстренько сориентировался в обстановке Царевич. – К тому же заколдован и зачарован своей ревнивой супругой. И в случае серьёзного проступка на интимной почве вынужден буду доживать свой век в шкуре осла. – Какой ужас, – всплеснула руками Ева. – Есть же такие жестокосердные стервы. – Совершенно с вами согласен, – вновь понизил голос до шёпота Царевич. – Но любовь, как извёстно, зла, а приворотное зелье ещё злее, и в нашем мужском положении приходится любить, кого ни попадя, и ведьм, и фей, и всяких других кикимор. – Я вам сочувствую, – искренне вздохнула Ева.

Появление Царевича бок о бок с прелестницей вызвало фурор в почтенном собрании. У Верки нехорошо заблестели глаза, и Иван ждал уже грома и молнии, но, к счастью, положение спасла Ева, очень вовремя задавшая свой вопрос:

– А где Адам? – Адам будет, – клятвенно заверил её Царевич. – Фея Моргана представит тебе жениха в лучшем виде. Надо потерпеть самую малость.

Взгляд Веры Михайловны потеплел, и Царевич уже собирался вздохнуть с облегчением, но тут стены замка потряс злобный и прямо таки раздирающий уши рык: – Он украл мою невесту. Приведите его ко мне.

Хотя имён произнесено не было, Царевич сразу же понял, о ком ведёт речь Вельзевул, продравший глаза после тысячелетнего сна. После страха, пережитого в компании с невестой князя Зла, Царевичу не хотелось встречаться с разочарованным женихом. Он вполне резонно полагал, что женщины ценят красноречие куда больше, чем мужчины.

Распоряжение Вельзевула было услышано, и вполне надёжные двери зала затряслись от глухих ударов расторопных служек злобного князя.

– Ну и где же твой Шараев с заклятьями?! – взвизгнул Мишка Самоедов, хватаясь скрюченными пальцами за плечо Бердова.

– Ничего я не знаю, – дико вскрикнул тот. – Слышите ничего.

А голос Вельзевула гремел уже, казалось, у самой двери: – Всех ко мне, а Царевича в первую голову.

– Не тронь лихо пока оно тихо, – запоздало выдал народную мудрость Васька Кляев.

Дубовые двери пошли трещинами, щепки полетели в разные стороны, и, наконец, в образовавшуюся щель просунулась совершенно свинячья голова с рогами. Кляев уже собирался выстрелить в неё из маузера, но Царевич удержал его руку. Сопротивление было бесполезно. Тем более что с тыла тоже наседали рогатые и хвостатые существа, готовые к крайностям, а возможно даже к убийству. – Мы сдаёмся, – громко произнёс Царевич и с сокрушением оглядел своё дрогнувшее сердцем воинство.

К его удивлению, воинство заметно поредело. Куда-то исчезли обе ведьмы, Вероника и Наташка, а с ними испарились вакханки вместе с бывшей монстрихой Евой. С одной стороны Иван почувствовал облегчение, с другой – недоумение: куда, собственно, могли испариться одиннадцать женщин из вроде бы со всех сторон окруженного помещения? Мужчины же все были в наличии: и Костенко, во главе стада баранов, и художник, и рогатый Синебрюхов, и Бердов, ну и, разумеется, неизменный лорд Базиль, который рванул было во всё горло песню о гордом крейсере, но тут же был сбит с ног и обезоружен превосходящими силами неприятеля, хлынувшими из всех щелей. Вконец ополоумевший от испуга Самоедов стал требовать адвоката и получил, как водится, по морде. Синебрюхов горячо и на полном серьёзе убеждал окруживших его чертей в том, что он местный и показывал на солидные рога, украшающие массивный череп. Бараны тоже были признаны чертями, как социально близкие, а вот Бердову с Костенко не повезло, им таки успели набить физиономии. Сам Царевич сдался благородно, вручив главнокомандующему нечистой силой свой ПМ и щелкнув каблуками. Польщенной черт, с маленькими хитрыми глазками, тоже защёлкал копытами, но вышло это у него хиленько, и он, засмущавшись, поджал хвост.

– Видите нас, маршал, к генералиссимусу, – распорядился Царевич. – Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути.

«Маршал», озадаченный Царевичевой лихостью, почесал затылок, прикидывая, видимо, в уме, где, собственно, может стоять этот бронепоезд, но так ничего не прикинув, скомандовал – вперёд.

Царевича и компанию доставили в тот самый зал, из которого они ещё совсем недавно героически бежали. В зале мало что изменилось, если, конечно, не считать картины, которая растеряла половину персонажей. Если Фея Моргана и окружающие её витязи были на месте, то Вельзевула и его нечистую рать, как корова языком с полотна слизнула. К сожалению, слизнула она их недалеко, в том смысле, что сам князь Зла горделиво восседал на гигантском троне в средине зала, а черти в большом количестве сновали вокруг, стараясь не попадаться патрону под горячую руку. Вельзевул же явно был не в духе, это было заметно по морде, покрасневший от усилий сдержать рвущуюся наружу ярость и по сверкающим лютой злобой глазкам, которые впились в Царевича, как только того ввели в зал. Размерами князь Зла раза в полтора превосходил свою невесту монстриху Еву, а уж сказать о его морде, что она похожа на крокодилью, значит обидеть крокодила. Голову чудища украшали огромные рога, которых, к слову, у монстрихи не было. Царевич, устрашённый жутким видом Вельзевула, не сразу опознал в суетящемся возле трона человечке, одетом в разрисованную звёздами хламиду, Сан Саныча Шараева. У чародея Магона был довольно бледный вид, хотя острая мефистофелевская бородка то и дело горделиво взлетала к потолку, но, увы, только для того, чтобы привлечь к себе внимание всесильного князя Зла, а отнюдь не для того, чтобы отдать ему команду. Судя по всему, заклинания, добытые Наташкой у дэвов, действовали на Вельзевула не больше, чем укус комара на разъярённого быка.

– А где ведьмы и вакханки? – грозно рыкнул с трона Вельзевул. – Ведьмы и вакханки сбежали, – пискнул испуганно «маршал». – Удалось поймать только особь, именующую себя богиней Кибелой.

Особью была Ираида Полесская, начисто утратившая в обществе князя Зла весь свой аристократический вид и не претендовавшая более ни на что, кроме статуса немолодой интеллигентной женщины, случайно угодившей в чужую вакханалию. – Догнать, лоботрясы, – даже привстал с трона Вельзевул. – Всех спалю, дармоеды.

«Маршал» исчез, словно его и не было, зато Царевич так и остался стоять в поле зрения владыки подземного царства, раздосадованного неудачей.

– Кто такой? – вопрос, похоже, адресовался Ивану, и он не стал медлить с ответом – Королевич Жан, наследник трона Беохотийского королевства.

– Врёт он, ваше сиятельство, – высунулся вперёд рогатый Синебрюхов, затаивший, похоже, злобу на ни в чём не повинного Царевича. – Это авантюрист и соблазнитель чужих жён. По его милости я хожу с рогами.

Вот ведь люди, даже настучать по умному не могут. Зачем намекать на рога, как символ бесчестья, если в данном конкретном месте они как раз предмет гордости владельцев? Бывший козёл Ательстан, увлечённый процессом разоблачения соперника, последнее обстоятельство как раз и не учёл.

– А я по чьей милости хожу рогатым? – брызнул слюной в его сторону Вельзевул.

Мишка Самоедов попытался было пинком в зад остановить сбрендившего Синебрюхова, но тот в своей дурости был неудержим.

– По его же милости, ваше сиятельство, это он соблазнил вашу невесту. – Тридцать плетей, этому сукину сыну, – лениво бросил Вельзевул. – За оскорбление князя Зла.

– Мало, – заверещал бывший козёл. – Мало? – удивился его сиятельство такой необычной самоотверженности. – Ты что, мазохист?

– В некотором роде, – заблеял растерявшийся Самоедов. – Я полагал… – Тогда пятьдесят, – смилостивился над «извращенцем» Вельзевул. – Люблю, понимаешь, мазохистов.

Черти подхватили растерявшегося Синебрюхова и потащили в угол, где уже щёлкал кнутом бравый палач с витыми рогами. Сообразивший, что угодил в отрытую другому яму, граф Ательстан завизжал как поросёнок, но, увы, в этих местах визг воспринимался как музыка. Во всяком случае, Вельзевул слушал концерт в исполнении Синебрюхова с большим удовольствием и даже изволил пару раз соединить в качестве поощрения ладони на редкость когтистых лап, не удержавшись при этом от комментариев:

– Редкостный виртуоз, а на верхних нотах даже, пожалуй, гений. А ещё мазохисты среди вас есть?

Увы, к огорчению князя Зла, больше виртуозов среди присутствующих не нашлось. Царевич высказался от имени всех своих спутников в том смысле, что истинный талант всегда редкость. И после столь профессионально исполненного визга вылезать на сцену жалким дилетантам просто стыдно, тем более перед истинным знатоком и ценителем.

– Набить бы тебе морду, – сказал Вельзевул, мечтательно глядя на Царевича. – А то и вовсе сожрать в сыром виде, чтобы чужих девок не портил. Такая, понимаешь, была красавица, пальчики оближешь, нет, превратил её, сукин сын, обратно в белую лягушку. Ты хоть знаешь, поганец, на кого хвост поднял – на Вельзевула! На хозяина мира. На князя Зла! На царя царей. Кабы не отсутствие аппетита, то я бы тобой позавтракал сейчас, но, видимо, придётся отложить удовольствие до обеда. Эй, Магон, ты закончил свои заклинания?

– Слушай, Пётр Семёныч, может, так договоримся? – сморщился Шараев. – Сожру я тебя вечером, – зевнул во всю чудовищную пасть Вельзевул. – Хоть ты, стервец, жутко неаппетитный. Гоните этих обезьян в подземелье, надоели.

Почувствовав увесистую лапу на затылке, Царевич не заставил себя уговаривать и бодро порысил вниз по лестнице вслед за поспешающим Шараевым, который на бегу продолжал шептать непонятные слова, смысла которых Иван так и не смог разобрать.

В подземелье было жарко, как в сауне, и Царевича бросило в пот сразу же, как только он переступил порог камеры, куда согнали всех арестантов за исключением Ираиды Полесской. Чем-то жутко огорченный Шараев в ярости ударил ногой в захлопнувшуюся дубовую дверь. Из-за дверей отозвались злобным хрюканьем и пожеланиями сгореть в аду во славу Вельзевула. На это пожелание пленники отозвались печальными вздохами, а мазохист Ательстан Синебрюхов даже стоном. – Ну, гад, – Шараев плюнул в дверь и в бессилии опустился на пол. – Ведь такой план порушил, скотина.

Таким Сан Саныча Царевичу видеть ещё не доводилось. Человек, можно сказать, был в полном отчаянии, словно продул последний одолженный до получки рубль в «Спортлото». О «Спортлото» Иван вспомнил не случайно, ибо за Шараевым во времена советские водился грешок азарта. Однако в те суровые времена развернуться Сан Санычу было в сущности негде. Иное дело, времена нынешние. Но, увы, и по нынешним временам чересчур азартным, оказывается, уготован ад, в полном соответствии с божественными предписаниями.

– Почему ты назвал его Петром Степановичем? – спросил у Шараева Кляев.

Сан Саныч поднял голову, почесал свалявшуюся до полного безобразия бородку и презрительно скривил тонкие губы:

– Не твоё дело, пролетарий. – А по сопатке? – не стал утруждать себя политесом Васька. – Колись, давай, – цыкнул на Шараева Костенко, слегка очухавшийся от пережитого. – Не то баранов на тебя натравлю. Они из тебя, гад, чучело сделают. Это по твоей милости мы в аду оказались.

– Да не ад это, – сказал Валерка, вытирая пот со лба, – то есть ад, но липовый.

О липовом аде никому из присутствовавших слышать ещё не приходилось, а потому все с удивлением уставились на разоткровенничавшегося писателя. – И Вельзевул ненастоящий.

– Это Куропатин Пётр Семёнович, – осенило вдруг Царевича, вспомнившего Шараевского соседа по дому, чиновника областной администрации. – А я-то всё думал, почему мне знакома морда Вельзевула.

– За моей спиной сговорились, – зашевелился в своем углу мафиози. – Костенко кинуть решили. Ну, Шараев, как только я отсюда выберусь, ни тебе, ни Куропатину несдобровать. Пасти порву обоим.

– Иди, порви, – брезгливо хмыкнул Шараев. – Куропатин наверху. Постучи чертям, они проводят.

После этого заявления боевой пыл в мафиози угас. Испугался он, разумеется, не областного чиновника, редкостную бестию надо признать, а князя Зла Вельзевула, которым все присутствующие налюбовались до тошноты. Настоящий он там или не настоящий, но сожрет за милую душу. С такими-то зубами. – Почему он тебе не подчинился? – спросил Валерка Бердов, который знал о плане Шараева больше всех. – Заклятие не сработало, Валера, – издатель забегал по камере, спотыкаясь о ноги сокамерников. – Ведь всё было сделано правильно, но эта взращённая нами скотина вышла из под контроля.

Царевич вдруг засмеялся. Его нервное хихиканье не на шутку встревожило присутствующих, решивших, что он свихнулся. Но Иван, к несчастью, пребывал в трезвом уме и твердой памяти.

– Он под контролем, этот ваш Вельзевул. – Под чьим контролем? – не понял Шараев.

– Наташка с Веркой обвели вас вокруг пальца, – пояснил Царевичеву мысль Васька Кляев. – Эх вы, мафиози. Комбинаторы хреновы.

До Сан Саныча начало, наконец, доходить. Наташка подсунула Костенко липу, а настоящее заклинание приберегла для себя, чтобы потом, сговорившись с Веркой, устроить весь этот бедлам и наложить лапу на созданного Шараевскими стараниями Вельзевула. Гениальная, что там говорить по своей простоте и незамысловатости комбинация.

– Зачем вам понадобился Вельзевул?

На вопрос Царевича вместо Сан Саныча, пребывающего в глубоком нокдауне, ответил Бердов:

– Вельзевул должен был помочь нам одолеть Кощея и захватить его сад с молодильными яблоками.

План, что там ни говори, был недурён. А и действительно, чем связываться с всякими там витязями и добрыми молодцами, которые, одолев Кощея, чего доброго решат выкорчевать его яблоневый сад, доблестные комбинаторы сделали ставку на ручного Вельзевула, а точнее на Куропатина Петра Семеновича, своего в доску мужика, кровно к тому же заинтересованного в сбыте колдовских фруктов. Однако в хитроумно задуманную комбинацию вмешались, как водится, люди ещё более хитроумные, но кто были эти люди Царевичу ещё предстояло выяснить, ибо как бы ни были самонадеянны Вероника и Наташка, они всё-таки нуждались в крышеваниии своих делишек, если не в Берендеевом царстве, то, во всяком случае, в Российской федерации.

Видимо к такому же выводу пришёл Шараев, который вдруг поднял голову и пристально глянул в глаза Бердову:

– Ты на кого работаешь, Валера?

Мафиози Костенко, тоже не отличавшийся слабоумием, действовал куда решительнее издателя и просто взял за грудки запутавшегося в многослойном предательстве писателя:

– Я тебя сейчас по стенке размажу, гад. – Меня принудили силой, – вскричал струхнувший Валерка. – Грозили тюрьмой. Да, в конце концов, они и без меня могли бы договориться с Наташкой.

– Кто они? – рыкнул ещё похлеще Вельзевула разъярённый Костенко. – Василевич, – сдался Бердов. – Ты его знаешь не хуже меня. – Значит, ты выдал ему наши секреты, – задохнулся от возмущения мафиози. – Показал все ходы и выходы в Берендеево царство.

– Я же сказал, что меня принудили. За Василевичем сила. Эти люди раздавили бы и меня и вас. Просто перестреляли бы и всё. У Василевича в руках власть и деньги, а вы всего лишь жалкие провинциалы, на которых случайно свалилась нечто, оказавшееся вам не по зубам. У этих людей грандиозные планы.

– А нас они собрались устранить? – Ну, зачем же устранять, – усмехнулся Кляев. – Когда вас можно спрятать в подземелье отдаленного замка и забыть о вашем существовании.

Спорить с лордом-пролетарием никто не стал, ибо положение, в которое попали незадачливые охотники за молодильными яблоками, было хуже не придумаешь, ибо находились они даже не в тюрьме, а в аду, причём в аду не настоящем, а липовом. А потому взывать к властям и земным, и небесным было совершенно бессмысленно. В дурацкое положение они попали не волею Закона или Высших сил, а исключительно по собственной глупости, подлости и неудавшемуся коварству. Незадачливые зэки сами выстроили несокрушимые стены своей темницы и сами закрыли за собой засовы с противоположной стороны.

Видимо, осознав безвыходность ситуации, Мишка Самоедов стал бить ногами в двери, призывая все кары небесные на головы недобросовестной охраны. Ответом ему была тишина, настолько глухая и безнадежная, что Царевичу стало не по себе. Похоже, Петр Семенович Вельзевул, понукаемый, ведьмами повёл свое рогатое воинство на штурм замка Кощея Бессмертного, оставив своих пленников на адовы муки в подземелье без воды и питья.

Вообще-то Царевич был лучшего мнения о своей супруге. Нет, Верка, конечно, не сахар и склонна к коварству, но не до такой же степени, чтобы ради коммерческой выгоды жертвовать мужем, пусть даже и бывшим. Ну и кому, спрашивается, после этого можно верить. Каким сердцем надо обладать, чтобы обречь некогда любимого человека даже не на смерть, а на прозябание в каменном мешке, длинною в целую вечность. Мысль о том, что ему придётся провести вечность в компании столь мало симпатичных людей, Царевича ужаснула. Причём даже удавиться от отчаяния ему не удастся. Во-первых, нет подходящей верёвки, а во-вторых, нельзя покончить счёты с жизнью в месте, которое в некотором роде уже не жизнь. Оказывается, бессмертие не такая уж весёлая и желанная штука, если оно сопряжено со многими бытовыми неудобствами.

Царевич до того был расстроен своим незавидным положением, а также невыносимой жарой и навалившейся жаждой, что незаметно для себя то ли уснул, то ли впал в беспамятство. И снился ему очень обнадёживающий сон. В частности оказалось, что находится он не в подземелье Вельзевулова замка, а в самой обыкновенной комнате, самой обыкновенной квартиры. И дверь этой комнаты можно открыть без труда и выйти из неё сначала в коридор, а потом и на кухню, дабы попить воды из крана. Царевич проделал все эти манипуляции с удивившей его самого легкостью и более того почувствовал большое облегчение, когда утолил жажду самой обычной водой из самого обычного крана. Побродив лунатиком по незнакомым помещениям, Иван пришёл к выводу, что его сон разворачивается в Веркиной квартире, сооруженной не циклопами, а самыми обычными нашими строителями. На это указывали и потолки, находящиеся далеко не на циклопической высоте и отдельные недоделки, которые сказочным существам не прощают. Отодвинув штору, Царевич убедился, что за окном наступает рассвет, весьма, к слову сказать, скудный, но, тем не менее, достаточный для оживления многолюдного города, который в Царевичевом сне в эту жуткую пору выглядел отнюдь не краше, чем наяву. – Вставай, лорд, – потряс Иван за плечо разоспавшегося Кляева. – Пора уходить отсюда по-английски.

Васька с трудом продрал глаза и, не задавая лишних вопросов, двинулся за Царевичем, перешагивая через ноги спящих вповалку на полу людей. – Где это мы? – спросил он, выходя в коридор.

– В моём сне, – пояснил Царевич. – Есть возможность выбраться из ада в оставленную кем-то открытой калитку. – А остальные? – У них свои сны, и свои пути выхода из ада.

К сожалению, пока Иван возился с замком на входной двери, в коридоре появился ещё один лунатик, Мишка Самоедов, заимевший претензию смыться из ада на чужом горбу. Царевич от души пожалел, что человек не властен над своими снами и придётся, пожалуй, брать этого паразита с собой.

– Я закричу, – пригрозил художник. – Чёрт с тобой, – ругнулся, сквозь зубы Царевич. – Пошли.

Лифтом Царевич пользоваться не стал, поскольку понятия не имел, работают ли они во сне лучше, чем наяву. В любом случае перспектива застрять между этажами его не устраивала. Столь удачно складывающийся сон сразу же превратился бы в форменный кошмар ожидания лифтёра, который вряд ли согласился бы ремонтировать сложный механизм в потёмках чужого подсознания. Уазик, брошенный у подъезда Веркиного дома наяву, и во сне стоял тут же, к великой радости лорда Базиля, который, проверив самодвижущую тележку на предмет бензина и масла, сообщил коллегам по бегству из ада, что машина в полном порядке. К слову сказать, сумка с молодильными яблоками и канистра с сексуальным стимулятором были на месте. Всё это не могло не зародить в душах беглецов смутные подозрения. Тем более что и окружающий дом пейзаж слегка изменился с тех пор, как они его видели в последний раз.

– Этой канавы не было, – сказал Кляев, указывая рукой на окоп, возникший на месте асфальтированной дорожки.

– Хочешь сказать, что мы находимся не во сне, а в реальности?

– А ты рассуди сам – способен ли человек вырыть такую яму одной лопатой пусть даже и во сне? – Не способен, – поддакнул Самоедов. – А на экскаваторе ты работать не умеешь. Следовательно, канаву вырыли коммунальщики, которые опять забыли проложить к дому сливную трубу. – Логично, – поддержал лорда художник.

Царевичу оставалось только ущипнуть, себя за руку, чтобы убедиться в правильности Васькиных рассуждений. Судя по всему, замок, захваченный Вельзевулом, вновь трансформировался в обычную квартиру, как только хозяйка, ведьма Вероника, его покинула.

– Куда рулить? – спросил Кляев, усаживаясь на своё законное место. – В Берендеево царство, – распорядился Царевич. – Вот только дороги к Кощееву саду я не знаю. Придётся выпытывать у Кабанихи. – Зато я знаю, – встрял в разговор Самоедов, устроившийся на заднем сидении к большому неудовольствию Ивана. – Могу показать. – И уж, конечно, недаром? – прищурился на художника Кляев. – Десять молодильных яблок, – быстро отозвался Самоедов. – Пять, – твёрдо сказал Васька. – Пусть пять, – тяжело вздохнул Мишка. – Но одно сейчас, в качестве аванса, а то у меня мозги будут работать не в ту сторону. – Они у тебя в ту сторону никогда и не работали, – в сердцах бросил Царевич, доставая яблоко из сумки, которую он предусмотрительно поставил себе под ноги, подальше от завидущих Мишкиных глаз. – На, подавись.

Пожелание Царевича, нельзя сказать, что уж очень человеколюбивое, пропало попусту. Самоедов не только не подавился, но прямо-таки ожил на глазах и зачирикал с заднего сидения бодрым чижиком:

– Я вас прямо к Кощею в спальню выведу. Мы его, гада, за жабры возьмём ещё раньше Вельзевула. – Вот они, – сказал вдруг Кляев, трогая машину с места. – Кто они? – аж подпрыгнул на заднем сидении Мишка. – Черти? – Шараев с компанией. Очухались, наконец.

Царевич обернулся и успел заметить через плохо помытое окно бывших сокамерников, потрясающих кулаками вслед удаляющемуся с места происшествия Уазику. – Рога у Синебрюхова пропали, – сообщил Мишка. – И бараны у Костенко теперь безрогие.

Царевич, как человек незлопамятный и где-то даже гуманный, выразил удовлетворение по поводу удачно завершившейся обратной метаморфозы, вернувшей жене-красавице незадачливого мужа. Самоедов цинично усмехнулся и готов был произнести по адресу Ларисы Сергеевны какую-то гадость, но Иван пресёк его словоизвержение в самом зародыше, заявив, что не желает слушать сплетни о своих хороших знакомых.

Поотвыкший от пейзажей родного города Царевич с удовольствием наблюдал из окна Уазика за утренней суетой на улицах, бывшей когда-то привычной глазу, а ныне вызывающей почти что умиление своей обыкновенностью. А ведь ещё совсем недавно Иван считал, что живём мы в натуральном бедламе, где нет простора ни чувствам, ни мыслям, ни здравым идеям, наконец. Но недаром же говорится, что всё познаётся в сравнении. Единственное, что настораживало Царевича, так это канавы, нарытые по городу без всякого порядка. Создавалось впечатление, что кто-то что-то ищет и никак не может найти. И это не могло не действовать раздражающе на взбудораженные необыкновенными происшествиями последних дней нервы писателя. А тут ещё Бердовские признания о некой группе могущественных лиц, которые задались целью подчинить себе с помощью берендеевского колдовства и чародейства наш и без того не шибко свободный мир. Царевич с опасливым пристрастием вглядывался в прохожих и к немалому своему, испугу находил в них некоторые признаки перерождения. Нет, рогатых пока ещё на улицах не было, клыкастых и хвостатых тоже, но попадающие в поле зрения писателя лица могли быть и подобрее. Словом, Царевича не покидало ощущение того, что процесс уже пошёл, и чем завершится эта новая метаморфоза, он лично сказать бы затруднился.

Кляев свернул в привычную нору, и Царевич постарался выбросить из головы дурацкие мысли и сомнения, всегда мешающие, интеллигенту трезво оценивать ситуацию, тем более в ответственный момент выполнения спецзадания. Подземный лабиринт всегда угнетал Царевича своим чудовищным однообразием, и он даже прикрыл глаза, дабы отвлечься от подсчета поворотов и загибов, запомнить которые он всё равно был не в состоянии. Возможно, Иван даже задремал, когда вдруг тишину салона нарушил треск включившейся рации и спокойный голос произнёс: – Майор Кляев, прямо по курсу засада.

Васька среагировал на голос мгновенно и круто развернул машину. Автоматная очередь разодрала тишину, нарушаемую лишь рокотом движка, и Царевич с удивлением обнаружил дырку от пули в боковом стекле машины. Самоедов взвизгнул, кажется, не от попавшей в него пули, а просто от страха.

– Целы? – спросил тот же голос, прорывающийся сквозь эфирные помехи. – Вроде да, – отозвался Царевич без всякой надежды, что его услышат.

– Мы не сможем прикрыть вас в лабиринте, – огорчил его голос. – Постарайтесь прорваться наверх.

Надо отдать должное Кляеву, он действительно старался, развив скорость до совершенно запредельной. Уазик рычал как преследуемый настырными шавками бульдог и метался меж автоматных очередей, которые трещали чуть ли не из-за каждого угла. Так, во всяком случае, казалось струхнувшему Царевичу, который чувствовал себя неуютно в качестве мишени для чьих-то упражнений в стрельбе. Васька, кажется, потерял направление, во всяком случае, Иван не очень удивился, если бы дело обстояло именно так. Какие-то злые и чрезвычайно настырные силы гоняли их по лабиринту, не стесняя себя способами устранения нежелательных лиц. Когда после нескольких автоматных очередей, понаделавших уйму дырок в салоне, буквально в метре, как показалось Ивану, громыхнул взрыв, вздрогнул даже сохранявший до сих пор ледяное спокойствие Кляев: – Из гранатомета бьют.

Самоедов визжал, словно его резали, Царевич в принципе готов был уже к нему присоединиться, но мешала мужская гордость и камуфляж на плечах. Всё-таки майору ФСБ не пристало визжать под пулями.

Кляев каким-то чудом всё-таки вырвался из подземелья наверх. И Царевич не то чтобы почувствовал облегчение, но успел перевести дух. Правда, очень скоро обнаружилось, что на хвосте у беглецов висят целых две машины, а у Царевича как назло, не было даже пистолета, чтобы пальнуть хотя бы для острастки. Кляёв тоже был обезоружен рогатыми слугами Петра Семёновича Вельзевула. Зато у преследователей и оружия и патронов было в избытке, и они не стесняли себя в стремлении отправить в мир иной и Уазик, и его пассажиров. – Это Костенко, – вскрикнул на заднем сидении Мишка. – Гадюка мафиозная! – Чушь, – огрызнулся в его сторону Васька. – Он бы просто не успел. Сдаётся, что эта засада была устроена на Матёрого, а мы просто случайно в неё угодили.

Царевич на слова Васьки только головой кивнул. Впрочем, вполне возможно, что причиной кивка была пуля, неприятно свистнувшая у виска.

– Уходите на окраину, – распорядился голос из рации. – Вертолёты вас прикроют.

Голос оказался прав, не прошло и двух минут бешеной погони по загородной трассе, как из-за соседнего лесочка появились две винтокрылые машины. Грозный рокот с неба и две предупредительные очереди, потревожившие асфальт прямо перед носом настырных преследователей, заставили тех резко притормозить, развернуться вспять и шустренько удалиться по направлению к городу. Вертолёты их не преследовали.

Кляев тоже остановился и вытер рукавом вспотевший лоб. Гонка по подземному лабиринту, а потом и по городским улочкам отняла у него уйму сил. Вертолеты опустились рядом с дорогой в полусотне метров от Уазика. Царевич, прежде чем вылезти из машины, огляделся по сторонам, но ничего подозрительного не обнаружил. Путь до вертолётов они с Кляевым проделали форсированным маршем и не очень удивились, обнаружив в одном из летающих монстров Вадима Матёрого. Выслушав Кляевский доклад о проделанной работе, Матёрый задумчиво кивнул головой.

– Значит, Куропатин Пётр Семёнович, он же Вельзевул, сорока семи лет от роду, не судимый, чиновник областной администрации.

– На руку не чист, – дополнил от себя Кляев, к большому неудовольствию Царевича, который считал, что для подобных обвинений должны быть серьёзные основания.

– Какие там к чёрту основания, – рассердился Кляев. – Убили бы нас сейчас, и дело к стороне. Зря ты, Вадим, их отпустил.

– Эти люди охотились не на вас, а на нас, – пояснил Матёрый. – Теперь наши люди попытаются через шестёрок выйти на заказчиков.

– Это Валерка Бердов всех сдал, – сказал Царевич. – И вас, и нас, и Костенко с Шараевым.

– Взорвать надо этот лабиринт к чертовой матери, – рассердился Кляев. – И оставить город без воды, тепла и канализации, – усмехнулся Матёрый. – К тому же мы ничего этим актом вандализма не достигнем: лабиринт этот создан не только руками, но и воображением. А против воображаемых стен тротиловые шашки бессильны. – Тогда хоть оружие дай, – возмутился Кляев, – чтобы не с голыми руками на Кощея Бессмертного идти.

Матерый распорядился. И усмешливый молодой человек в камуфляже выдал по пистолету Макарова расстроенным майорам. Васька пытался выторговать автомат Калашникова или пулемёт, но понимания не встретил. Матёрый взмахнул рукой, и вертолёт взмыл в небеса, оставив борцов с нечистой силой в раздражении и недоумении. – Бюрократы, – недовольно пробурчал Васька. – Философы. Мочить надо всех подряд. Какие могут быть права человека у нечистой силы.

– В некотором роде они не совсем нечистые, – попробовал заступиться Царевич за упырей. – Хотя, конечно, и не совсем люди.

Кляев только зло плюнул на дорогу, поскольку давно уже утратил способность различать, где тут люди, а где нелюди, так же как, впрочем, и сам Царевич. Оставалось только надеяться, что Матерый владеет большим объёмом информации и сумеет выбраться из лабиринта, нагроможденного из нашего прошлого, настоящего и будущего, реального и воображаемого. Сам Царевич в данную минуту начисто утратил аналитические способности. Сказался, видимо, пережитый нервный стресс. На этот раз Кляев въехал в знакомый туннель без обычной лихости. Самоедов и вовсе ударился в истерику, пришлось Царевичу потратить на художника еще одно яблоко. Мишка яблоко съел, но душевного равновесия не обрёл, продолжая дергаться и взвизгивать при каждом резком повороте Уазика, чем чрезвычайно нервировал Царевича, который беспрестанно хватался за кобуру.

Успокоился Иван только минут через двадцать, когда стало очевидным, что Матёрый прав, и никаких засад в лабиринте действительно больше не предвидится. Впрочем, тут же выяснилось, что успокоился он преждевременно, поскольку в свете фар вдруг мелькнуло белое испуганное лицо, и Кляев едва успел нажать на тормоза, дабы не размазать по дороге неосторожного велосипедиста, вывернувшего на проезжую часть буквально в десяти метрах от железного коня, злобно зафыркавшего на растяпу. Растяпа, однако, быстро сориентировался в обстановке и, бросив велосипед, метнулся в боковой проход.

– Держи его, – закричал Царевич, пришедший в себя после пережитого испуга.

Васька в подобных понуканиях не нуждался, ибо выскочил из машины раньше, чем Иван издал свой душераздирающий вопль. Расхрабрившийся Самоедов порывался поддержать Кляева если не действием, то хоть криком, но Царевич посоветовал ему сидеть и не рыпаться. Лорд-пролетарий вернулся через три минуты, гоня перед собой худенького человека среднего роста и вышесредних лет, со сморщенным хитроватым личиком, в котором Иван без труда узнал соседа Селюнина, родного дядю, как недавно выяснилось, мафиози Костенко, и по совместительству ближайшего сподвижника Кощея Бессмертного, шустрившего в Берендеевом царстве под именем Малюты Селютиновича. «Язык» что там ни говори, был ценный, и Царевич от души порадовался Кляевской прыти. – За яблоками отправился, гад, – кивнул Васька на сумку в руках перепуганного соседа. – Ты, Василий, зря это, – осторожно отозвался Селюнин, обретший дар речи. – Я в погреб полез за грибочками, огурчиками, капусткой и заблудился.

– А велосипед? – На дороге подобрал, – быстро отозвался Селюнин. – Иду и вижу – стоит. Дай, думаю, сяду и поищу хозяина.

– Так, – веско сказал Царевич. – Велосипед, выходит, краденный. Майор Кляев, предъявите гражданину удостоверение и составьте протокол.

Пока Селюнин ахал и закатывал глаза, заявляя, что сроду не брал чужого, лорд Базиль впихнул его в машину, убрал с дороги велосипед и сел за баранку. Уазик рванул с места прямо на просторы Берендеева царства. Царевич, увидев знакомые берёзки, вздохнул с облегчением.

– Так я это, – заволновался Селюнин, – выражаю протест по поводу незаконного задержания и требую адвоката.

– Раньше надо было требовать, – бросил ему через плечо Царевич. – Берендеевским законодательством адвокаты не предусмотрены. А за кражу чужого имущества здесь полагается секир башка.

– Жестоко, – вздохнул Мишка Самоедов, сочувственно глядя на увядшего Малюту Селютиновича. – Но ничего не поделаешь – закон есть закон. Примат права над произволом. – Рубить голову мы ему не будем, – возразил Кляев. – А передадим с рук на руки Вепрю и Михеичу, они где-то здесь на дороге промышляют.

Вепрев с Михеевым были лютыми врагами пенсионера Селюнина, и уж кому как не Ваське Кляеву было это знать. Разумеется, в родной Российской Федерации Селюнин их не шибко боялся, ибо наша хоть и не всегда праведная, но правовая система была на его стороне, в лице, как участкового, так и всего райотдела внутренних дел, куда бдительный пенсионер постукивал на соседей. В крайнем случае, Селюнин мог попросить защиты у племянника Костенко, который дворовых скандалистов согнул бы с помощью своих баранов в дугу. Иное дело Берендеево царство: здесь тебе ни участкового, ни райотдела, ни общественности, неодобрительно настроенной по отношению к хулиганам, ни даже местного мафиози чародея Киндеряя, изгнанного из замка липовыми аргонавтами. Оставался, правда, сам Кощей Бессмертный, но, к удивлению Царевича, Малюта Селютинович на горячо любимого босса ссылаться не стал. Очень может быть, боялся разоблачений со стороны свидетелей своих неблаговидных делишек. Надо полагать, Кощей будет потрясён, узнав, что его верный сановник приворовывает яблоки из принадлежащего Его Бессмертию сада.

– Ты клыки у Вепря видел? – обернулся к подследственному Кляев. – Прямо не клыки, а конноармейские шашки. Приласкает он тебя, кулацкая морда. – Ты, Василий, неправ, – запротестовал Селюнин. – Я тридцать лет на заводе отработал.

– Бумажки ты на том заводе перебирал, – ощерился Кляев. – Счетовод. Да ещё и спекулировал втихую.

– Бизнес у нас ныне дело дозволенное и похвальное, – огрызнулся Селюнин. – А ты Василий, консерватор и враг либеральных перемен. Нехорошо, брат, против законно избранной демократическим путём власти идёшь. А ведь ты майор ФСБ, если верить корочкам. Хотя и скрыл от народа, что происхождением из аристократов будешь. Опять же замком ты владеешь в Беохотии, а меня в кулацком происхождении упрекаешь.

– Каким ещё замком? – не врубился Мишка Самоедов. – По слухам, очень богатым, одних крепостных душ за ним числится десять тысяч, – охотно пояснил художнику осведомлённый пенсионер. – Лорд Базиль Антихойский это тебе, Михаил, не фунт изюма.

– Так это байки, – засмеялся Самоедов. – А сексуальная вода? – возразил Селюнин. – Мне Кузин самолично рассказывал о своих подвигах. А Леонид, подтвердил.

– С Костенко ты, выходит, успел повидаться? – обернулся к нему Царевич.

– Обменялись мнениями, – охотно подтвердил Селюнин. – От него я и узнал, какие, значит, лорды и прынцы жили в нашей хрущобе сначала на правах советских, а потом и российских граждан. А ведь и ты, Василий, в комсомоле состоял. Клятву давал пионерскую. Даже в офицеры ФСБ пробрался. Недоглядели мы, ох, недоглядели. Ну, как же можно лорда – в комсомольцы.

Царевич ждал от Кляева ругательств и протестов в ответ на лицемерные речи Селюнина, но Васька помалкивал – верный признак того, что готовил многоходовую комбинацию. За последние дни Иван открыл в своём старинном друге столько ума, изворотливости и страсти к интриганству, что поневоле усомнился в его пролетарском происхождении.

– Ну, был я лордом в Беохотии, – спокойно отозвался Васька. – Служба такая. Повязали мы там Магона, Аргелая и Тахтуниона, не последних, прямо скажу, магов подлунного мира. Но нынче меня совсем иной чародей интересует, резидент Кощея Бессмертного в Российской Федерации. Ты не помнишь, Селюнин, его имени.

Селюнин заёрзал на заднем сидении, не исключено даже, что хотел выброситься из машины на ходу, но место было уж слишком открытое, а потому резидент решил не рисковать. Но Селюнин не был бы Селюниным, если бы раскололся сразу же, пусть и под давлением майора ФСБ

– Откуда нам знать, мы люди маленькие. – Маленькие, – злобно плюнул в открытое окно Кляев. – Из-за тебя я можно сказать всю жизнь прожил, как пролетарий. Колись, Малюта Селютинович, а то хуже будет. – Так это, Василий, в смысле лорд Базиль, вернее товарищ майор, гражданин начальник, я ведь ничего такого, – заюлил Селюнин. – Я ведь в Берендеево царство попал случайно. Спустился в подвал за квашеной капустой, заблудился, вышел в незнакомую местность, а там садик с яблочками.

– Ты и нарвал целую сумку. – Не пропадать же добру, – развёл руками Селюнин. – А меня, значит, ни за что, ни про что схватили собачки и хотели скушать. Вот я, исключительно для спасения жизни, а не из корысти, назвался сановником Кощея Бессмертного. – И собаки тебе поверили?

– Так они, ваше сиятельство, хоть и о трёх головах, но совсем глупые. Я и Леониду рассказал всё: и про бесхозный замок в том числе. Стоит, говорю, Киндеряев замок, а хозяина нет. Леонид было силой хотел его взять, а ворота перед ним сами открылись. И стал он великим магом Киндеряем. А потом гляжу, и Кабаниха там же обосновалась, и Людка Шишова со своим Сеней. Это они меня Малютой Селютиновичем стали называть, а я что, мне без разницы. А Кощея я, товарищ майор, не видел, от чистого сердца говорю. Не знаю даже, как он выглядит. Может, он давно уже помер, а собачки сад стерегут вместе с гарпиями и ничегошеньки не знают.

Очень может быть, что Селюнин не врал, а если врал, то уж очень складно. Во всяком случае, Царевич не нашёл к чему придраться в его рассказе. Если бы Кощей был не абстрактным злом, а вполне определённым существом, то, наверное, Шараеву удалось бы с ним договориться. Но Шараева к молодильным яблокам безмозглые стражи за версту не подпустили, поскольку чародей Магон был чужд Берендееву царству, и не мог рассматриваться Кощеевой стражей иначе как враг. Сан Санычу ничего другого не оставалось, как выращивать своего Вельзевула, предводителя нечистой рати, которая только и могла совладать с ратью Бессмертного.

– А в Кощеевом замке ты был? – спросил Царевич у Селюнина. – Пустой он, – кивнул головой сановник-пенсионер. – В том смысле, что ни одной живой души я там не обнаружил. Я ведь собачкам сказал, что иду с докладом к его Бессмертию, они меня и пропустили. А когда, значит, Леонид решил туда наведаться, тут такое поднялось, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Почитай девять десятых наших железных рыцарей полегли в той битве, а мы с Леонидом ушли чуть живы.

– А рыцари откуда взялись? – Из пещеры смерти, – нехотя пояснил Селюнин. – Там этих железных истуканов лежит видимо-невидимо. Капнул на него живой водой, он и ожил.

– А живая вода откуда? – Взял я флакончик у Кощея Бессмертного. Надо было больше взять, а я, видишь, поопасился собачек и гарпий – вдруг заметят. А когда во второй раз туда пришёл, то шкатулочка на месте стояла, а оба оставшихся флакончика исчезли.

Живую воду, скорее всего, похитила ведьма Вероника, которая с её помощью и при содействии Мишки Самоедова понаделала гоблинов, способных существовать как в России, так и в Берендеевом царстве. Но каким образом Веронике удалось пробраться в Кощеев замок, и почему она ни словом не обмолвилась об этом разговоре с Царевичем? А главное, если у неё есть доступ в пустой Кощеев замок, то зачем ей понадобилась Наташка с её заклинаниями, дающими власть над Вельзевулом и его нечистой ратью?

– Проводишь нас к Кощееву замку, – распорядился Царевич. – Проводить провожу, – охотно согласился Селюнин, – но за последствия не ручаюсь. В том смысле, что собачкам наплевать, прынц перед ними или лорд, съедят и не поморщатся. – Это мы ещё посмотрим, кто кого съест, – заносчиво произнёс лорд Базиль, выруливая к знакомому лесочку, где милицейскую машину уже поджидал с хлебом-солью Берендеевский «гаишник» Тетеря.

В этот раз леший был облачен в роскошный зелёный кафтан и сапоги со скрипом. Морда, раздобревшая буквально за несколько дней, лоснилась от довольства. Вокруг значительного лица суетился с мешками и корзинами народ. Заметив подъезжающее начальство, Тетеря вытянулся во фрунт. – Здорово, служивый, – бодро приветствовал его Кляев.

– Здравия желаем, ваше благородие.

Из доклада Тетери выяснилось, что на вверенном его заботам участке дороги тишь да гладь, да божья благодать. Народ процветает, нечисть не летает.

– Взятки берешь? – нахмурился Кляев. – Как можно, ваше благородие, – всплеснула руками леший, – исключительно подношения, чтобы дорога намасленной казалась.

По словам Тетери, Вепрь с Михеичем дважды появлялись в трактире, но пили только самогон, который предусмотрительный трактирщик покупал специально у Кабанихи. Надравшись, дворовые хулиганы вели себя соответственно своей дурной славе, приобретённой ещё в Российской Федерации, и Тетере пришлось их усмирять, но это было происшествием мелким и не заслуживающим упоминания в Берендеевских хрониках.

– Этак они разорят трактирщика, – забеспокоился Царевич. – Ни-ни, – запротестовал Тетеря. – Всё окрестное население вносит налог на пропой упырю и чудищу, чтобы они не знали нужды в самогоне. Лучше уж двух пьяниц содержать, чем двух вампиров.