Собачья работа Романова Галина
По счастью, приезжий рыцарь не стал заострять внимания на вопросе, почему это посторонние топчутся около него. Осмотрев последний раз тело, где-то что-то пощупав, на что-то надавив и внимательно изучив ногти убитой, он пошел осматривать место происшествия.
Там перепуганные служанки как раз заканчивали уборку, замывали кровь и ликвидировали погром. Они так и порскнули врассыпную, когда над ними воздвигся «подорлик». Я уже как-то упомянула, что брат Домагощ красивый мужчина, и когда он улыбается, на щеках действительно появляются ямочки. Но, хотя он улыбнулся, служанки кинулись от его улыбки кто куда. Странно. Вот Коршун почти никогда не улыбался, а если и кривил губы в ухмылке, то с таким видом, словно делал одолжение. И тем не менее от «ястребов» никто так не шарахался. Или я просто не замечала?
Ворча себе под нос что-то насчет того, что глупые людишки уничтожили все следы и придется надеяться на слепой случай, рыцарь быстро осмотрел комнату, провел ладонью по каминной полке, наклонился, разглядывая ножки кресла. Чуть ли не облизал дверную ручку — так низко склонился над нею. Поскреб ногтем пол в самом мокром месте, зачем-то измерил шагами комнату, долго что-то прикидывал и наконец, выйдя в коридор, отправился бродить по замку.
Я таскалась следом с упрямством и равнодушием тени. Но бесцельное блуждание скоро стало надоедать.
— Что вы ищете? Если нужно конкретное место, могу подсказать, хотя бы на каком этаже стоит искать…
— Вы ничего не понимаете, — отмахнулся «подорлик». — Я ищу не следы. Я ищу знаки.
Спросить, что он имеет в виду, не успела. Брат Домагощ вдруг переменился — красивое лицо стало холодным и хищным.
— А это что такое?
В следующий миг он метнулся ко мне, схватил за запястье одной рукой, а другую поторопился сунуть за пазуху. Я не считаю себя ханжой, но позволять всем подряд лапать себя за грудь — ну уж нет! Однако рыцарь легко сломил сопротивление и извлек оберег против оборотней:
— Откуда это?
— Подарили.
— Кто?
— Один «ястреб».
— Что он здесь делал?
— То же, что и вы. Охотился на оборотня.
— А потом все бросил и уехал? — фыркнул «подорлик». — Не похоже. Что-то тут не то… Где он?
— Вернулся в свое Гнездо. — Вдаваться в подробности не хотелось. Еще неизвестно, как член одного ордена отреагирует на смерть адепта другого. Между «орлами» и «ястребами» не было мира, так что этот «подорлик» наверняка обрадуется.
— Где оборотень, женщина? Меня не интересует «ястреб», кем бы он ни был!
— Не знаю.
Кажется, он не поверил. Но мне этого и не хотелось.
На ужин в большом трапезном зале все собирались мрачные. Княжна Ярослава держалась в стороне, поджав губы и посматривая на всех пустопольских шляхтичей и панов так, словно ее нарочно заманили в жуткое логово чудовища, чтобы убить. Отец тщетно уговаривал дочь не торопиться с выводами. Хотя видно было: он тоже был недоволен и приемом, и происходящими в замке событиями. Ему вторил пан Матиуш. Приезжий «орел» успел обойти весь замок, побывать чуть ли не у всех его обитателей, и, естественно, мало кто порадовался учиненному им допросу.
Я немного задержалась перед выходом, раздумывая, не надеть ли мне платье. Оно уже больше года валялось среди моих вещей, а я так ни разу его и не примерила. Наверное, оно и не влезет теперь — портниха-то снимала с меня мерки практически сразу после болезни, когда я здорово похудела. Нет, она делала поправки на то, что рано или поздно я перестану выглядеть и весить как ведьма,[15] но явно не могла предугадать всего.
В конце концов платье со вздохом было убрано на прежнее место, я облачилась в свой старый мундир и постучала в дверь князя.
— Оставьте меня в покое, — глухо прозвучал из-за двери низкий хриплый голос.
— Но… ваше сиятельство…
— Я сказал — все вон!
— Это Дайна!
Звук, который раздался изнутри, мог походить на неумелое, но старательное подражание рычанию дикого зверя.
— Все равно. Уходи!
— Но сейчас начнется ужин.
— Я не хочу есть! — В голосе мужчины прорвалось раздражение. — Оставь меня в покое! Я… мне плохо. Уйди!
Он тихо застонал, и я стукнула кулаком в дверь:
— Вам плохо? Может быть, позвать кого-нибудь?
— Нет! — Он сорвался на крик. — Никого! Ни за что! Дайна, уходи… Прошу тебя! Пожалуйста!
За дверью что-то происходило. Можно было услышать, как, шаркая ногами и то и дело на что-то натыкаясь, по комнате с трудом передвигается человек. Прижавшись ухом к двери, можно было разобрать его тяжелое дыхание. Иногда он постанывал или начинал тихо подвывать от страха или боли. Оборотень! — дошло до меня. Сегодня полнолуние. Без зелий покойного алхимика и охраняющего артефакта князь оказался практически беззащитным перед этой тварью, и сейчас его так корежит от страха, что он потерял способность рассуждать. Вчера чудовище проникло в замок и убило молодую женщину. За кем оно придет сегодня? Не за самим ли Витолдом Пустополем? А если нет, то кто станет следующей жертвой? Княжна Ярослава? Маленькая Агнешка или ее мать? Или (от этой мысли пробрало холодом) пан Матиуш, который слишком много знает, но молчит?
За дверью что-то упало. Послышался треск рвущейся материи и болезненный стон.
— Дай… Дай-на? — Голос изменился так, что можно было лишь догадаться, что говорит князь. Он же там один?
— Да…
— Беги.
Этого голоса я послушалась. И сорвалась с места, стараясь не обращать внимания на звуки, которые раздались из-за запертой двери.
Ворвавшись в зал, заметила, что все собрались и ждут только князя. Зная, что я постоянно сопровождаю Витолда, люди тут же обратились в мою сторону. Даже княжна Ярослава сделала движение, будто собиралась о чем-то спросить. Не тратя времени, кинулась к брату Домагощу:
— Вы должны немедленно пойти со мной. Там…
— Оба-ра-тии-и-иинь!
Отчаянный визг служанки заставил всех подпрыгнуть от неожиданности. Агнешка завизжала. Некоторые женщины тут же принялись причитать. Княжна побледнела и со стоном упала в обморок на руки отца.
К чести «подорлика», тот среагировал мгновенно. Пусть к столу он вышел без доспехов, но меч оставался при нем, как и серый с белой каймой плащ. Сейчас рыцарь молниеносно намотал его на руку, превратив в щит, обнажил оружие и устремился за мной. К нам присоединились пан Матиуш, Тодор Хаш и еще несколько шляхтичей. Милсдарь Генрих остался в зале — было слышно, как он призывает всех сохранять спокойствие и отдает приказ слугам запереть двери, дабы обезопасить собравшихся тут женщин.
Белая, как мел, дрожащая в истерике служанка попалась нам на повороте. Выпучив глаза и вереща во всю глотку, она летела, не разбирая дороги. Пришлось как следует отхлестать женщину по щекам, чтобы она хоть ненадолго перестала орать и дергаться и сообразила, что больше ей ничего не грозит.
Ее рассказ был короток и малопонятен. Она шла с каким-то поручением на половину князя, как вдруг ей показалось, что впереди мелькнуло какое-то странное существо. Вроде человека, который смеха ради натянул на себя старую собачью шкуру с вытертым мехом. Она помнила, что когда-то в замке уже жил пес, старый Кусай, любимец князя. Но его отравили некоторое время назад. И служанка почему-то подумала, что это его облезшую шкуру натянул на себя шутник — раскопал, дескать, собачью могилу под стеной, вырыл труп, освежевал, провялил и выделал шкуру, чтобы не гнила и не воняла, и вот теперь развлекается. Она даже крикнула что-то вдогонку — мол, вот я все князю скажу, что ты творишь!
— А он что?
Служанку опять затрясло.
Услышав ее голос, «шутник» не стал убегать и прятаться. Он просто развернулся ей навстречу, оскалив клыки. И до бедной женщины наконец дошло, что это не человек нацепил на себя сверху волчью голову — это и есть волчья голова. Чучело не может скалить зубы и так сверкать глазами. У чучела не морщится нос, оно не прижимает уши, готовясь к прыжку.
От страха служанка завопила так, что оборотень предпочел ретироваться. Напоследок он рявкнул на незадачливую свидетельницу, и под той с перепуга образовалась лужа. Подобрав мокрый подол, служанка с дикими воплями кинулась бежать в противоположную сторону, почему-то уверенная, что теперь чудовище догонит ее и съест.
— Где это было? — «Подорлик» тряхнул ее за грудки и чувствительно приложил лопатками о стену.
Заскулив от страха и боли, женщина указала — дальше по коридору. И мы, оставив ее тихо сползать на пол по стене, бросились бежать.
Я чувствовала страх. Не за себя — с этим так давно научилась бороться, что даже ничего и не замечала. Страх за князя Витолда. За маленькую Агнешку. За ее маму. За эту княжну Ярославу, которая меня не считает за человека. За Тодора Хаша, бегущего рядом. За пана Магиуша, незаконного дальнего родственника князей Пустопольских. Даже за ту глупую бабу, брошенную нами в полутемном коридоре, и за ведущего наш небольшой отряд брата Домагоща. Любой из них мог стать следующей жертвой оборотня. А я… война научила меня бояться не смерти, а предательства, позора и плена. Видели бы вы, что делали наши враги с женщинами, которые попали к ним в плен с оружием в руках! А ведь я знала некоторых из них, были даже подругами… После такого поймешь и поверишь, что собственная смерть — ничто. А еще я почему-то была уверена, что оберег, врученный мне Коршуном, может помочь. Эх, дура! Надо было отдать его князю Витолду — ему нужнее. Встречу — так и сделаю. Главное — не опоздать!
Прыгая через три ступеньки, одолели лестницу.
— Здесь что? — «Подорлик» водил мечом из стороны в сторону, словно нащупывал что-то невидимое в воздухе.
— Покои князя…
Я поднырнула под его локоть и кинулась к спальне Витолда:
— Ваше сиятельство, откройте! Это очень важно! Мы…
Рука замерла в воздухе. Второго удара не понадобилось. Дверь оказалась не заперта, она дрогнула отворяясь.
— Ваше сиятельство?
Дверь качнулась. За спиной застыли мужчины. Сквозь приоткрывшуюся щель мы, онемев, созерцали пустую комнату.
В ней царил жуткий беспорядок. Мебель опрокинута. Шпалеры ободраны. Портьеры сорваны. На ковре разрывы, словно его кромсали ножом. Обрывки одежды валялись тут и там.
Еще больший погром был в спальне. Постель оказалась просто уничтожена. Одеяло — порвано в клочья. Повсюду пух и перья, вылезшие из подушек и перины. Полог сорван и превращен в лоскуты.
Понадобилась, наверное, целая минута, чтобы мы стряхнули оцепенение и решили переступить порог.
— Не затопчите следы! — распорядился брат Домагощ, проходя вперед. Припал на колено, озираясь по сторонам. Наклонился, провел кончиками пальцев по исцарапанному полу. — Он здесь был.
— Кто?
— Оборотень, — в пальцах рыцаря болтался жесткий волос. — Как я и думал — молодой самец светлой масти.
Мне захотелось завыть. Не смогла. Не уберегла. Эта тварь напала на Витолда. Эх, и зачем я только ушла с поста? Осталась бы у порога с мечом в руках. Тварь атаковала бы меня, ну и что? Оберег защитил бы. А если нет — что ж, можно было бы сказать, что я до последнего исполняла свой долг. А что теперь?
Комната бешено закружилась перед глазами. Колено стало ватным, и я рухнула бы на пол, если бы сзади не подвернулось упавшее набок кресло. Присела на спинку, переводя дух и скорее чувствуя, чем замечая мужчин, окруживших слабую женщину. Не сразу до меня дошло, что «подорлик» что-то говорит.
— А?
— Крови, говорю, нет, — повторил он презрительно. — Жив ваш князь.
Тодор полез за пазуху за ладанкой, поцеловал:
— Хвала Богине-Матери!
— Но князя надо найти как можно скорее, пока оборотень не добрался до него.
Я встала, пошире расставив ноги, чтобы не упасть, собирая в кулак разум и чувства. Витолд, находясь во власти страха, не смог усидеть на месте, и это спасло ему жизнь. Оборотень, как любое животное, идет по следу. Здесь все пропитано запахами князя, и чудовище явилось по нюху. Но в «логове» оказалось пусто, и тогда зверь рассвирепел и устроил тут погром. А потом все-таки опомнился (или же мы его спугнули) и предпочел удрать.
— Он был тут совсем недавно, — определил брат Домагощ. — Несколько минут назад. И наверняка затаился в одной из соседних комнат.
— Мы проверим их все, — воскликнул Тодор. — Если надо, прочешем весь замок. Будем искать с утра до ночи, но отыщем эту тварь и князя, где бы он ни был!
— Каждую комнату обыщем, — подтвердил пан Матиуш.
С этим никто не спорил. Я же поняла и приняла как данность, что за Витолдом готова пойти хоть на край света. Только бы он был жив… Он же мне восемьдесят злотых должен!
Дверей на этаже в общей сложности имелось около дюжины, не считая ложных — когда дверной проем был, но его заложили камнями и лишь снаружи замаскировали дверью, или когда две двери открывались в одну и ту же комнату, но вторая почему-то не использовалась и была заперта раз и навсегда. Предстояло проверить все, а также выяснить, куда дальше ведут следы оборотня. Кто знает, может быть, он не стал прятаться на этаже, а успел удрать?
— Вон та лестница куда ведет? — «подорлик» подумал о том же самом.
— В башню, — ответил Тодор. — Но там тупик. Крутая лестница и пара небольших комнаток наверху. Там никто не живет, в комнатках всякий хлам…
— Все равно надо проверить. И нашу лестницу тоже!
«Нашу» — ту, по которой мы сюда поднялись. Трое шляхтичей сразу направились в ту сторону. Тодор сам пошел проверять башню. Остальных увел пан Матиуш, рассредоточив на этаже.
Я шагнула к ближайшей двери, протягивая руку. Сердце гулко стучало в горле. Рядом «подорлик» ударом ноги распахнул двери в соседнюю комнату, заставив всех содрогнуться от грохота. Нельзя так шуметь. Оборотень где-то здесь. Может быть, даже…
Пусто.
В комнате сумрак, по углам сгустились тени, но здесь никого не было. На всякий случай огляделась по сторонам, водя мечом из стороны в сторону. Ну хоть какой-нибудь звук! Хоть скрип, хоть шорох, хоть мышиный писк… Ничего. Только мое дыхание. Пусто.
Следующая комната. Опять за порогом темнота. Вздрогнула от грохота — это «подорлик» пнул еще одну дверь прежде, чем войти. Послышались шаги и голоса остальных шляхтичей. Они ворвались в комнаты, начали шарить по углам, тыкать мечами под кровати. Только пугают зверя, не понимая, что от злости и страха он может атаковать без предупреждения. Будут жертвы… Нет, надо осторожнее.
Здесь тоже пусто. Пусто и на душе — странная смесь облегчения и разочарования: «Я знала, что это будет. Но не знала, что все будет — так!» Странное чувство — ты одновременно охотник и добыча. Ты следишь — и за тобой следят. Ты это чувствуешь, ощущаешь чужой взгляд на затылке, но даже придумать не можешь, откуда исходит опасность. Предугадать, успеть защититься, укрыться в надежном месте… в…
Я — ду-у-у-ра!
Воспоминание озарило разум и одновременно обожгло душу. Смятая постель. Два тела на мокрых от пота простынях. Горячие объятия. Слезы из-под век. Прикушенная — чтобы не кричать — губа.
Вылетела из комнаты спиной вперед, натолкнулась на Тодора Хаша, успевшего вернуться из башни.
— Ты чего? Он… — Рыцарь глазами указал на распахнутую дверь: «Он там?» Молча качнула головой в ответ: «Нет!»
— Тогда чего ты…
Он осекся, наверное, заметив выражение моего лица, когда я сделала шаг в сторону своей двери. Протянула руку. За спиной со свистом втянул в себя воздух Тодор. Догадался?
Тихо толкнула дверь. Она со скрипом — громко, слишком громко! — отползла в сторону. Внутри темнота. Только светлое пятно на полу. Теперь осторожно.
Шаг. Другой. Сердце бешено застучало в ребра. Задержать дыхание.
Еще шаг. Мир вокруг исчез. Только я и тьма.
Шорох. Взгляд.
Вот он!
На долю секунды время застыло. Мы уставились друг на друга. Я — и обладатель горящих глаз. Был какой-то миг нерешительности — бежать или драться? — но потом за спиной послышался вскрик.
— Зверь!
И темная тень сорвалась с места.
Я ничего не успела сделать. Взмах меча вспорол только воздух, а за миг до того что-то с силой толкнуло в грудь, и от удара об пол из меня вышибло дух. Только краем сознания я уловила отчаянный вопль Тодора Хаша, которым он спугнул оборотня. Как из колодца, зазвучали чужие голоса. Послышались топот ног, лязг железа. Звон высаженной рамы. Снова крики…
Впрочем, это-то я слышала четче. Несмотря на падение и ушибы, вскочить удалось легко — перекатилась на бок, опираясь на руки и уцелевшее колено, встала на четвереньки и уже потом выпрямилась. И опять обошлось. Ребра, кажется, целы. Да мне просто неприлично везет!
Окно в конце коридора было выбито вместе с рамой. Толпа мужчин, толкаясь, лезла в него, чтобы увидеть все своими глазами. Я подползла, прижимая руку к груди. Ребра-то, может, и целы, но синяков на груди теперь будет — хоть плачь. Впрочем, кому на нее смотреть?
В глазах заметившего меня Тодора Хаша сквозили разочарование и боль.
— Он ушел! Сволочь! Я ничего не успел сделать — пронесся мимо, как… как…
— Я тоже, — рискнула сделать глубокий вдох, проверяя самочувствие. Ой, нет, кажется, поспешила радоваться — маленько дышать получается, а вот если посильнее, то в груди все болит. — Ничего…
— Ты ранена? — Рыцарь поддержал меня под локоть.
— Ничего. Ушиб, наверное. Отлежусь. Князя не нашли?
— Пока нет. Никаких следов. Только этот…
Витолда так и не отыскали.
До поздней ночи замок не ложился спать. Запершись в своих комнатах, молились женщины — придворные дамы княгини Эльбеты и княжны Ярославы. Невеста плакала навзрыд — пропал без вести жених. На бледное личико Агнешки было больно смотреть. Она переживала так, словно любимый брат уже умер. То и дело вспоминала, как он сам искал ее, и жалела, что не родилась мальчиком. На старом рыцаре не было лица. Генрих Хаш еле сдерживал чувства и все твердил, что если с Витолдом что-то случилось, то ему, старику, нет прощения. И что лучше ему самому лишить себя жизни, чем пережить эту потерю.
Пока одни горевали, а другие сыпали проклятиями, остальные прочесывали замок и поместье. Дозорные на стенах вскоре прекратили поиски — они случайно заметили нашу «пропажу». По их словам, выпрыгнув из окна, оборотень какое-то время бестолково метался по двору, а потом в три прыжка взлетел на парапет крепостной стены, перепрыгнул через зубцы и был таков. По нему выпустили несколько арбалетных болтов, но, судя по тому, как резво он кинулся вниз, ни один чудовища не достиг.
Однако оставалась тревога за князя. У меня здорово болела грудь, так что даже пришлось сделать тугую повязку, но оставаться в стороне я не могла. Мне все казалось, что Витолд где-то здесь. Я была готова простить ему многое — недавнюю вспыльчивость, трусость, слабости — только бы найти его живым. Ничего не хотелось сильнее, чем просто еще раз увидеть его глаза. Я — телохранитель. Я должна быть рядом.
Но его так и не нашли. Ни живого, ни мертвого. Облазили все — от тех самых комнаток на нежилой башне, про которые вспоминал Тодор, до подземелий алхимика. Уже перед рассветом, злые, невыспавшиеся, усталые, шарили по конюшням, дровяным сараям, птичнику, кладовым. Челядь ходила понурая. Госпожа Мариша рыдала на кухне и никак не могла перестать плакать и заняться своими делами. Едва ли не впервые в замке на ночь не поставили тесто для выпечки, так что утром слуги с извинениями принесли обычные лепешки, больше похожие по толщине и форме на блины, состряпанные на скорую руку.
Княжна Ярослава горевала, запершись в своих покоях, и отказалась спуститься, чтобы позавтракать. Княгиня Эльбета все-таки появилась, печальная, задумчивая, сообщила, что Агнешке стало плохо и стоит, наверное, послать в монастырь Богини-Матери за толковой целительницей. Милсдарь Генрих тотчас же отрядил в Пустополь гайдука.
Рассвет мы все встретили в пиршественном зале. Слуги убрали вчерашнее угощение, к которому так никто и не притронулся, но столы еще стояли, и льняные скатерти с них не были убраны. Слуги молча принесли вина и тех самых блинов-лепешек. Больше ничего в рот не лезло, но я заставила себя поесть, через силу запихивая внутрь куски и давясь каждым до тошноты. Война приучила, что есть и пить надо, пока есть еда и питье. Кто знает, когда в следующий раз доведется перекусить. Точно так же и сон — никогда не знаешь, где придется отсыпаться. К слову сказать, Тодор и брат Домагощ тоже налегли на завтрак. Уважаю. Остальные больше пили, чем ели, заливая потрясение вином. Пан Матиуш вовсе напился так, что слугам пришлось волоком тащить его в постель. Радость от исчезновения соперника на пути к власти или горе от потери родственника были тому причиной — не знаю.
— Мы не можем терять ни минуты, — говорил старый рыцарь. — Князь пропал без вести. Никто не знает, что с ним случилось. А этот оборотень…
— Его надо найти, — оторвался от еды «подорлик». — И как можно скорее. У нас еще несколько часов.
— Вы о чем?
— Сами же говорили — оборотень как-то связан с родом князей Пустопольских. Его появление и исчезновение князя — две стороны одной монеты. — Рыцарь выудил из кошеля злотый, подбросил на ладони, показав поочередно профиль короля на одной стороне и цифры на другой. — Еще несколько часов, максимум — сутки, чудовище будет бегать в этом облике. Оборотень опасен, не спорю, но и уязвим. Он — зверь, животное, ведомое инстинктами. А у нас, — убрав монету, «подорлик» постучал себя по лбу, — разум. Мы должны изловить этого зверя как можно раньше. Оказавшись в нашей власти, он сможет рассказать, что случилось с вашим князем. Что-то мне подсказывает, что он — последний, кто его мог видеть…
Брат Домагощ не закончил фразу, опять взялся за лепешки и нарезанное тонкими полосками холодное мясо, но явно не мне одной послышалось недосказанное: «Мог видеть живым».
— Я его убью, — тихо прорычал Тодор, сжав кубок с такой силой, что руки затряслись. — Сам, своими руками убью. С живого шкуру спущу, если только он мне попадется!
— Он должен попасть к нам в руки живым, — не переставая жевать, напомнил «подорлик». — И не факт, что вам его так просто отдадут для расправы!
Я вспомнила слова Коршуна о том, что за истинными, настоящими оборотнями идет охота. Одни пытаются их уничтожить, другие — посадить в клетки и заставить размножаться. Какой вариант имел в виду наш гость из Орлиного Гнезда?
— Я имею на это право! — взвился рыцарь. — Эта тварь прикончила моего друга! Мы с Витко выросли вместе! Я — нареченный жених его сестры!
— Убийство еще надо доказать, — заявили ему в ответ. — А для этого как минимум поймать оборотня.
— Вы знаете, как это можно устроить? — подал голос Генрих Хаш. — Вы уже ловили оборотней?
— Скажем так — я участвовал в облавах на этих тварей. Всякий раз план приходится составлять заново. Но могу посоветовать сделать вот что…
Он долго не мог собрать свое тело. На все четыре конечности встать не получалось — неудобно, да и мозг активно сопротивлялся. А ходить на двух, как раньше, тоже было трудно — мешало само новое тело. Вообще все было новое — звуки, запахи, краски. Он теперь видел мир четче, но исчезли почти все цвета, а синий и желтый, которые еще можно было различить, казались какими-то приглушенными, смазанными. Зато появилось столько оттенков серого, что он потратил несколько минут только на то, что рассматривал окружающие предметы. Изменился и угол обзора — рассматривать свои новые конечности получалось, только склонив голову набок, поочередно глядя то одним, то другим глазом и никогда — двумя. Чтобы увидеть то, что находится прямо перед ним, приходилось поворачивать голову или тыкаться в это что-то носом, восполняя восприятием запахов это странное «слепое пятно». Зато можно было не вертеть головой, чтобы увидеть то, что находится сбоку или сзади.
Первые драгоценные минуты наполнили паника, боль и страх. Приходилось приноравливаться абсолютно ко всему — к сместившемуся центру тяжести (теперь нужно было сильно наклоняться вперед), к тому, что дышать теперь удобнее стало животом, а ребра при вдохе расходятся вперед-назад, а не в стороны, как раньше. Изменилась походка, и теперь в ней принимало участие все тело — когда он делал шаг задней ногой-лапой, сам собой слегка изгибался позвоночник, плечи отзывались таким же движением, и приходилось контролировать себя и каждый раз напоминать — да, это нормально, когда передние лапы не касаются земли.
Страх тоже был. Он управлял всем его существом. Страх не столько перемен, произошедших с телом — в конце концов, он с отрочества жил с осознанием того, что «это» рано или поздно случится, да уже иногда и случалось. Это был другой страх, смешанный с гневом и ненавистью. Страх и ненависть к двуногим, чьим тяжелым, едким, отвратительным запахом было полно все вокруг. Как они воняли! И, подумать только, точно так же еще недавно вонял он сам. Уже одно это будило ненависть. А если вспомнить, как они относились к нему и ему подобным…
Разума не было. Память о том, кем он был, ушла, уснула до поры. Осталось сознание того, что то, другое, «было». Даже если бы мог говорить, он бы не сказал, как его зовут, где он находится, откуда родом. Он стал зверем. И ему стало страшно и противно находиться среди двуногих.
Когда схлынула первая волна паники, он покинул место, где «это» произошло, просто потому, что не мог больше выносить разлитого в воздухе напряжения. Он пошел бродить по странным неживым, не земляным и не каменным норам, справедливо полагая, что ни одна нора не тянется бесконечно. Он очнулся в спаленке, значит, пройдя длинным лазом, выберется наружу.
Потом была эта двуногая. От самки исходили манящие, будоражащие запахи — он был голоден, а перед ним находилось мясо. Но она заметила его первой (как охотнику, ему пока не хватало опыта) и подняла тревогу. Пришлось бежать, ибо на крик могли примчаться другие двуногие, а он не был готов драться.
Обоняние и смутные обрывки воспоминаний привели его в другое, запасное логово, куда, как помнил, он уже несколько раз прятался в минуту опасности. Там царили тишина и покой. Там была «она» — самка. Он затаился в ее логове и на какое-то время почувствовал себя в безопасности, но его спугнули. Спугнули, когда «она» была рядом, в пределах досягаемости — мягкая, теплая, родная. Там были другие самцы, возможно, даже его конкуренты. Но это были двуногие, и он предпочел сбежать.
Ему удалось выбраться из этой странной бесконечной норы, проделав новый выход прямо сквозь странную стену, которой как бы не было. Напрягая тело, он как-то сумел вырваться на свободу, одолел еще несколько преград и помчался прочь. Инстинкт гнал его подальше от людского жилья с его вонью, шумом, грязью и ощущением страха. Прочь, в чащу леса. Под защиту деревьев и трав.
Сначала он бежал на двух ногах, как когда-то в прошлой жизни, но потом звериные инстинкты взяли верх, и дальше его тело вспомнило все само. Он понесся на четырех ногах длинными скачками, сначала сжимая тело наподобие пружины, а потом резко толкая его вперед. Это было великолепно. Свобода движений опьяняла, давала радость, о которой прежде не имелось понятия.
До леса, как смутно помнил, было всего около двух десятков верст по собранной в складки, состоящей из возвышений и впадин равнине. Мелочь для дикого животного! Но все-таки, когда добрался до опушки, он так устал и запыхался, так болели с непривычки передние лапы, что на несколько минут просто повалился на траву, тяжело дыша и силясь унять дрожь в напряженных членах. Справившись наконец со слабостью, он кое-как выпрямился, по одной подтягивая все конечности, и присел, озираясь по сторонам.
Нос чуял запахи — десятки, сотни запахов и их мельчайших оттенков. Каждое дерево, каждая травинка пахли по-особенному. Нужно было время, чтобы разобраться где что. Работа не для одного часа и даже не для одного дня, а у него так мало времени. Немного помогали глаза и уши. Зрение ослабело, но он быстро приноровился фокусировать взгляд на отдельных предметах — быстро осматривал, запоминая внешний вид и запах, накладывая одно на другое и составляя цельную картину мира. Звуков было тоже много. Шелест веток и травы, поскрипывание старых сучьев, еле слышное потрескивание остывающих, нагретых за день камней. Вот сквозь сон встряхнула перьями птица. Сонно каркнула ворона… Метнулась в ворохе опавших листьев мышь. Заныл над ухом первый комар. Эхо донесло далекий птичий крик со стороны человечьего жилья. Все это тоже складывалось в копилку памяти.
Присев (старая привычка того, другого тела все еще брала свое, да и размер задних лап не позволял устроиться по-иному), он водил головой из стороны в сторону. Связных мыслей, как у человека, не было. Он не думал, не размышлял, не рассуждал. Он жил инстинктами, и они в полный голос твердили, что времени мало, а он должен успеть так много.
Чувство вседозволенности, власти, внезапное осознание своей силы, а также радость свободы кружили голову. Задрав морду, он разразился хриплым кличем-воем, выплескивая накопившееся раздражение, тоску, нетерпение — и вызов. Прежде всего — это его территория. Он здесь вожак. Это — его земля. И остальные должны либо подчиниться и признать его власть, либо уйти прочь.
Его голос еще звучал, горло еще дрожало и судорожно сжималось в спазмах — он помнил, что прежде не мог издавать таких звуков, и это испугало, когда издалека пришел ответ. «Волкопсы», — мелькнуло в памяти откуда-то взявшееся слово. Он не понимал их наречия, но уловил эмоции и настроение. Нет, ему не бросали вызов — стая просто отзывалась на клич вожака. Любопытство и нетерпение — вот что слышалось в их вое.
Он ответил, стараясь показать радость от встречи со своими сородичами, и потрусил навстречу. На четырех конечностях это получалось как-то нелепо, и вскоре пришлось выпрямиться. Так было не совсем правильно, зато привычно. Да и дело пошло быстрее, что немаловажно. Ведь времени имелось так мало!
ГЛАВА 15
— У нас не более двух суток, — рассуждал «подорлик». — Время работает против нас. Сегодня и завтра. За это время мы должны выследить и изловить оборотня, где бы он ни был. Только он может внятно ответить на вопрос, куда исчез князь Витолд.
Тот до сих пор не появился, и замок погрузился в уныние. Лишь старый Генрих Хаш и его сын не теряли надежды. Еще на рассвете, по холодку, они разослали гайдуков на разведку во все стороны — смотреть и слушать в оба, но быть при этом настороже и начеку. Обычно оборотни, как сказал «подорлик», прячутся с наступлением рассвета и выбираются лишь по ночам. Возможно, днем оборотню даже удастся вернуть себе человеческий облик, и если не отыщет укрытия, голый незнакомец обязательно возбудит любопытство у местных жителей.
Так оно и случилось. После полудня прискакал один из гайдуков, решивший в своем охотничьем рвении наведаться в Уводье. Там из уст в уста передавалась странная весть — некто неизвестный, явившийся на рассвете в окружении стаи волкопсов, чуть ли не до полусмерти напугал пастуха, который только-только выгнал за околицу небольшое стадо. Пастухом служил старый и подслеповатый дед, у которого в подпасках был мальчишка — настолько ленивый, что его уж и не знали, куда пристроить, чтобы даром не кормить.
Они сначала погнали стадо к водопою, а потом вдоль берега на пастбища, но на берегу увидели лакающее воду странное существо.
Двуногая голая тварь, похожая на человека (дед сослепу не разглядел), окруженная стаей волкопсов, стоя на четвереньках, пила воду из реки. Пастушья собачонка с тявканьем ринулась было навстречу, но вовремя учуяла неладное и отступила. Встревоженное ее брехом двуногое существо отступило. Оно увело с собой и волкопсов, но напуганные коровы наотрез отказались подходить к воде. Пришлось отогнать их подальше, чуть ли не за полверсты от этого места, а там им не повезло наткнуться на еще одного жуткого хищника.
Вот уже почти полмесяца все окрестные деревни жили в страхе перед огромной свиньей, которая завелась в окрестностях. Несколько раз клыкастый кабан ростом крупнее лошади нападал на людей. Стоило дровосекам отъехать подальше в чащу, как на стук топоров прибегала эта свинья. Не только в Уводье, но и в соседних деревнях ее жертвами уже стало около дюжины человек. Жуткая тварь просто-напросто питалась людьми, не брезгуя ничем. Хозяева даже телят опасались привязывать на пустошах. Не раз и не два посылались жителями окрестных деревень ходоки в замок — пусть князь Пустополь защитит свои земли! Но сам князь к людям ни разу не вышел. Все они разговаривали со старым рыцарем и кастеляном замка милсдарем Генрихом Хашем или его сыном Тодором, которые в один голос твердили, что это, мол, дело рук оборотня. Правда, кое-кто из мелких шляхтичей пробовал устраивать на свинью загонную охоту, но тварь всякий раз уходила невредимой, часто при этом подранив кое-кого из загонщиков и их лошадей.
И вот сейчас чудовищный кабан напал на перепуганное стадо, учуяв коров по запаху.
Животные ринулись врассыпную, а люди замешкались, и чудовище одним махом откусило голову старику. Пока оно жадно пожирало остальное, подпасок со всех ног кинулся бежать обратно в деревню, бросив стадо на произвол судьбы. Он поднял односельчан по тревоге, те, вооружившись топорами и дрекольем, кинулись на выручку, но нашли только тушу одной растерзанной коровы. Видимо, не удовольствовавшись человечиной, кабан решил подкрепиться еще и этим.
Перепуганные уводцы кое-как собрали разбежавшееся стадо и снарядили гонцов к знахарке Одоре, которая жила в рощице неподалеку, но та наотрез отказалась пускать людей в избушку. Да, собственно, ходоки и сами бы к ней не подошли — возле избушки на отдых расположились волкопсы — не иначе те, которых пастухи видели вместе с двуногим существом. Штук шесть зверей преспокойно лежали на травке, не подпуская никого к домику знахарки. Люди покричали ей издалека, и Одора выглянула-таки на свет. Но разговаривать отказалась, крикнула только, что все образуется и надо идти по домам.
Уводцы привыкли верить знахарке, считая ее не только лекаркой, но и немного колдуньей, и послушались странного совета. Они воротились в село, а тут как раз и прискакал гайдук из замка. Выслушав жалобы людей: «Что же это такое? Чего князь сидит сложа руки, когда такие чудища по свету шастают? Пусть избавит нас от этакой напасти!» — он поскакал обратно.
— Так-так, — «подорлик» даже, кажется, развеселился, услышав эти новости. — Оказывается, у вас тут не только оборотни и волкопсы, у вас какие-то огромные свиньи людьми питаются? Сколько еще есть того, о чем не знают в ордене?
— Про дикую свинью, которую в северных лесах зовут дейнохом, мы сами узнали не так уж и давно, — как ни в чем не бывало ответил Генрих Хаш. — Должно быть, кто-то держал маленького кабанчика в поместье для забавы. А во время войны он сбежал. Прирученный, людей не боится, а есть что-то надо. Обычно свиньи жрут все подряд, а в наших лесах издавна водились кабаны, так что ему было чем питаться. Но недавно тут ставили свои ловушки «ястребы», и…
— Все ясно, — презрительно фыркнул брат Домагощ, — эти ремесленники ничего толком делать не умеют. Они, наверное, своими неумелыми действиями разозлили эту тварь и преспокойно уехали, оставив вам еще одну проблему. Что будете делать?
— Ну мы собирались устроить загонную охоту в честь приезда пани Ярославы, — спокойно ответил милсдарь Генрих. — Как раз сегодня и планировали… если бы не это событие.
Я тихо хмыкнула, стараясь ничем не выдать свои чувства. Лично для меня новость об охоте на дейноха действительно была новостью. Нет, до нас и раньше доходили кое-какие слухи — мол, где-то оставленную на привязи телушку разорвали на клочки, где-то было совершено нападение на дровосеков и даже кого-то убили, но все эти вести как бы между прочим подносились самим старым рыцарем или его сыном с таким видом, будто это дело рук оборотня. Оборотня, которого столь неудачно сыграл убитый мною Суслень. Значит, Хаши врали князю в лицо, зачем-то покрывали «проделки» свиньи-людоеда и лишь в отсутствие Витолда перестали притворяться. Но зачем?
Лично я видела только одно объяснение — они знали про дейноха больше, чем хотели показать. Одно к одному — оба воевали где-то далеко. Жену покойный Мирчо Хаш привез из дальних земель. Издалека же привезли и дейноха… Зверю было на вид больше года и появился он совсем недавно. Практически этой весной. Война закончилась почти два года назад. Если бы два или три года назад этот кабанище сбежал из разоренного поместья, то о нем стало бы известно намного раньше. Нет, он не сбежал — его выпустили. Нарочно. То, что он попался «ястребам» во время магической облавы, скорее случайность. Вероятно, учуяв магию, зверь вырвался из загона, в котором его держали в чаще леса, и…
Ой, что-то мне не нравились выводы, которые так и просились на ум. Но ведь и семейство Хаш получило бы выгоды от смерти князя Витолда. Достаточно вспомнить, что Тодор — нареченный жених Агнешки, которая после гибели брата станет единственной наследницей состояния, земель и титула. Но ведь они выросли вместе! Дружили! Генрих Хаш воспитывал Витолда Пустополя в отрочестве. Неужели уже тогда задумал убийство и столько лет вынашивал планы? Нет, это было бы слишком просто. И совершенно не учитывало интересов пана Матиуша, в жилах которого тоже текла кровь Хашей.
— Расскажите-ка мне про эту знахарку Одору, — тем временем вежливо поинтересовался «подорлик». — Что это за волкопсы возле ее избушки? Она что, их прикармливает?
— Я почем знаю? — пожал плечами старый рыцарь. — Я никогда не заезжал в Уводье ради нее.
— Я была там.
Мужчины развернулись в сторону женщины.
— Мы заезжали к ней, когда искали Агнешку. Девочка пропала, и знахарка дала князю Витолду дельный совет…
Язык прилип к нёбу. Ну как же сразу-то эта мысль не пришла в голову! Знахарка Одора! Она помогла найти девочку, она же и Витолда поможет отыскать. И ведь она уже ему что-то такое говорила… Я сама слышала. Вспомнить бы!
— Ну и что это за Одора такая? — отвлек от размышлений нетерпеливый голос.
— Просто знахарка и немного ведунья.
— Не колдунья?
Порывшись в закромах памяти, я вспомнила, что именно к ордену Орла относился церковный суд. И что изначально «орлы» создавались как орден защитников трона — в том числе и от враждебной магии.
— Вроде бы нет… Она лекарка. Ну гадает немного. Пропажи отыскивает, предсказывает будущее…
— Пропажи, — медленно произнес брат Домагощ и выразительно посмотрел на Генриха Хаша. — У вас, кажется, князь пропал? Как далеко это Уводье находится?
— Верстах в тридцати.
— Отлично. За час-другой доберемся!
Я, конечно, последовала за ними. Мое присутствие расценили как нечто должное — это нормально, когда телохранитель, по вине которого с объектом охраны произошел несчастный случай, пускается во все тяжкие, чтобы исправить ошибку. Правда, влезть на лошадь удалось с трудом и мучила паника — а ну как отстану? А если придется спешиваться? Как же было удобно, когда подхватывали сильные мужские руки! Мне так их не хватало.
Обошлось. Старый мерин, которого мне выделили под седло, спокойно дождался, пока всадница устроится у него на спине, после чего взял с места бодрой рысцой. Ему явно нравилось скакать вместе с другими лошадьми. Оставалось лишь крепче сжимать бедрами его бока и держаться за повод. Конечно, до грациозной посадки окружавших рыцарей было далеко, но они принимали это как должное. Много ли в наше время женщин, которые запросто скачут в седле, сидя по-мужски? Знатные дамы, если уж надо, садятся на специальное седло боком, оберегая длинное платье. Или их везут перед собой рыцари. Нет, не буду о грустном. Не хочу.
Скрипнула дверь. Он поднял голову, встретив взглядом протиснувшуюся внутрь женщину. В первую секунду тело напряглось — бежать! — но потом очнувшийся разум подсказал: опасности нет.
— Чего всполошился? — беззлобно проворчала та, ставя на лавку миску. — За молоком я ходила. Голодный небось?
Сглотнул слюну, борясь с желанием по-пёсьи облизнуться, и кивнул. Он снова понимал человеческую речь, хотя и с трудом, словно вспоминал нечто давно забытое.
— Хлеб вот тут есть, — продолжила женщина. — Молоко тоже. Щи из молодой крапивы и щавеля сварила… Да поди сюда, чего стесняешься? Иль уже забыл, как это делается?
Он осторожно приподнялся на дрожащих руках. Пришлось по крупицам собирать воспоминания о том, как и почему тут оказался. В памяти все равно зияли пустоты, и он предпочел бы терзаться неизвестностью и дальше, нежели знать жуткую правду.
Правда состояла в том, почему он лежит в уголке на полу этой тесной темной избы совершенно голый. Ему ведь не здесь хотелось находиться. Но когда приспичило, ноги-лапы сами понесли в рощу на холме. Уже у порога навалилась такая усталость, что, кажется, он уснул прямо там, свернувшись калачиком на крылечке, как собака. А очнулся внутри. Зачем бежал сюда? Что хотел найти?
Хватаясь для опоры за все, что подворачивалось на пути (а в заставленном вещами и заваленном всякой всячиной доме знахарки подвернуться могло многое), он кое-как добрался до стола и скорее свалился, чем сел на лавку. Со второй попытки подцепил лежавшую тут же ложку.
— Эва, как тебя скрутило, — покачала головой бабка Одора. — Ничего. Поешь. Я в щи приправку одну покрошила — она рассудок прочищает.
Мужчина на лавке глянул на знахарку снизу вверх светлыми глазами. Не такие глаза должны быть у оборотня. Он молчал, но это молчание было до того красноречивым, что бабка, как ребенка, погладила его по голове.
— Ешь, не бойся! Худого не сделаю. И помалкивай пока, — отвернувшись, чтобы не смущать гостя, она занялась своими делами. — Так оно легче.
Он заставил себя есть. Желудок требовал пищи, но что-то внутри противилось этому. Бывает же и другая еда! Она теплая, живая, исходит запахами и соками. Добыть ее трудно, но как сладко обладание! От этого еда еще вкуснее. А то, что стоит перед ним, пахнет вкусно, но нет в пище ничего притягательного. А вот если… Нет, не человечину, но хотя бы ту козу, от которой ему нынче предложили только молоко… Мм, как это здорово — догнать, соревнуясь с жертвой в силе и скорости, взвиться в последнем прыжке, успеть ощутить запах страха животного, вонзить клыки в теплую плоть, почувствовать неповторимый вкус крови…
— Эй! — несильный щелчок по лбу вырвал из мечтаний. — Слюни подбери и ешь! Черпай! Давай! Сам! Сам! Знаю, что противно. А ты через не могу!
Нет, все-таки лучше человечину, несмотря на то, что она старая! Женщину мало убить за то, что заставляет это есть!.. Хм, а эта жуткая вялая трава, похожая на водоросли видом и цветом, не так уж и противна на вкус! Пожалуй, его не вырвет от пары ложек. Ого! Там, в тарелке, есть нечто, что можно жевать! Не то, что мясо, но тоже неплохо. Четыре половинки от двух куриных яиц плавали в крапивных щах, он зачерпнул ложкой одну из них и отправил в рот.
— Хлеб бери, — последовал приказ, и он послушно взял кусок отрубного каравая. Долго придирчиво нюхал, примеряясь, с какого бока начать есть и залезет ли он в пасть целиком. Потом решился, откусил немного. Хм… тоже ничего. Вкусно!
— Молодец. — Бабка Одора стояла рядом, она погладила его по спутанным волосам, как мальчика. — Понял, зачем я тебя есть заставляла?
Он молча (пасть была забита едой) помотал головой.
— Затем, дурень, чтобы ты человеком остался! Или тебе так уж по нраву жизнь дикого зверя?
Человек прислушался к себе, пытаясь дать ответ на этот вопрос, и не смог. Он не помнил ничего из тех нескольких часов, которые провел в зверином обличье. Остались лишь ощущения, что мир полон звуков и запахов, что он бежал, чувствуя свободу, что был силен, ловок и окружен… кем? Друзьями? Сородичами? Верными слугами? Как он провел несколько часов, что делал — знания об этом выпали из памяти. Между воспоминаниями о том, что было накануне вечером, и тем, что происходило сейчас, словно кто-то вырвал кусок жизни. Мелькнула мысль: неужели он и остался бы таким?
— Остался бы, — ведунья угадала его мысли. — Помяни мое слово — навидалась я оборотней. Тебе от своего проклятия не избавиться. Верно говорят: «Черного кобеля не отмоешь добела». И совета моего ты не запомнишь, но все-таки я скажу: обернешься опять, так не вздумай в том обличье ничего есть, а особенно — пить кровь. Навсегда зверем останешься. Только в полнолуние будет разум в тебе просыпаться, на боль и муку. Понял?
Читать бесплатно другие книги:
