Сильварийская кровь Орлов Антон

– Во второй раз я размозжу ему голову. Усыпи мальчишку, и тогда продолжим торг.

Люто и безнадежно ругаясь, Креух достал из поясной сумки «сонного паучка» – хитроумно сделанный зажим с похожим на темную слезу камнем и восьмью бронзовыми лапками, шагнул к отшатнувшемуся Мареку, быстрым движением прицепил к пряди волос. Парень сразу же закрыл глаза, разжал пальцы, стиснувшие нож, и обмяк.

– Теперь надень ему на руку браслет, усиливающий кровоток, – велел Гилаэртис. – И уложи его поудобнее.

Лицо уснувшего Марека, с бледными гладкими щеками и раной на скуле, казалось совсем детским, доверчивым. Инспектор чувствовал себя последней свиньей: он отлично понимал, чем все закончится, чего уж там… Интересы застрахованного клиента – превыше всего. Поймав взгляд Лунной Мглы, угрюмо вздохнул и тут же отвернулся. Гил, сука, в этот раз его подловил. Все равно что сунул башкой в отхожее место.

Зато Рофенси сознания не потерял, удар был не сильный, скорее устрашающая демонстрация – обойдется шишкой на лбу. Эльф снова приставил лезвие к его горлу.

– Раймут, выбирай: или ты отдаешь мне Марека, или теряешь клиента, работу и репутацию. И не испытывай мое терпение. Как только мне надоест наша затянувшаяся дискуссия, он умрет.

– Я не могу распоряжаться жизнью Марека.

– Тем хуже для Довмонта, – к Гилаэртису вернулось и самообладание, и ирония, чего Креух не мог сказать о себе. – Подумай, пока время не истекло. Для твоего клиента это вопрос жизни и смерти, а Мареку ничего не угрожает, он нам нужен живой. Он по крови наш и должен стать темным эльфом.

– Он ранен.

– Тем более. Лечить раненых эльфов мы умеем лучше, чем вы с ифлайгри. Меняемся?

Инспектор хмуро кивнул.

– Тогда брось сюда пропускной амулет. Мой парень заберет мальчишку, и затем получишь графа.

– А не обманешь? – с трудом сдерживая клокочущее негодование, поинтересовался Креух.

– А у тебя есть выбор?

И то верно… Деваться некуда.

Его собеседник поймал блеснувшую в воздухе побрякушку, подержал в кулаке, изучая, потом отдал бесшумно возникшему рядом другому эльфу. Сердце екнуло: светловолосый… Но нет, не Рик. Надев медальон, тот прошел сквозь незримый барьер, поднял Марека. Гилаэртис в это время держал стилет у горла Довмонта.

– Мгла, не двигайся, – на всякий случай предупредил инспектор.

Светловолосый эльф с Мареком на руках вернулся к своему повелителю. Тот опустил нож, забрал амулет, выдержал томительную паузу – ну, как же без этого! – потом надел медальон на шею Рофенси и толкнул пленника к инспектору.

– Вот тебе граф – и, заметь, без стилета в спине. Раймут, ты заключил плохую сделку: обменял необработанный алмаз на пригоршню экскрементов. Ничего не поделаешь, служба у тебя такая… Искренне сочувствую.

– Заклятье свое сними! – рявкнул инспектор, не желая выслушивать эти издевательские соболезнования.

– Ты действительно хочешь, чтобы я снял с Довмонта норг Рофенси заклятье молчания? – Гилаэртис многозначительно заломил бровь. – Раймут, ты хорошо подумал? Мы с тобой враги, но для всего есть предел, я же все-таки не зверь… И если я удовлетворю твою опрометчивую просьбу, не упрекнешь ли ты меня потом в чрезмерной жестокости?

– Снимай! – прорычал Креух.

– Будь по-твоему.

Довмонт жалобно застонал.

Повелитель темных эльфов исчез в ночи, как растаявшее видение, только сверкнули напоследок звездные искры на его плаще.

– Они ушли, – сообщила ифлайгри минуту спустя. – Совсем.

К клиенту она не приближалась, чтобы ненароком не напугать его. Прецеденты имели место.

– Все в порядке, – заверил юношу инспектор. – Мы вернем вас домой. Это сотрудница «Ювентраэмонстраха», моя напарница, мы с ней оберегаем ваши интересы. Подождите минутку, сейчас разрежу веревки…

Багровые рубцы на запястьях. С ним не церемонились.

Его усадили к огню, набросили на плечи плащ, дали целебного травяного чаю, потом бульона, который Шельн варила для Марека. Лишь после этого, когда клиент перестал дрожать и почувствовал себя в безопасности, Креух и Лунная Мгла услышали его первые слова:

– Я вам этого так не оставлю!

Выплыть из забытья, милосердного и зыбкого, как медленно тающий туман, чтобы увидеть над собой физиономию, которую за несколько минут предыдущего контакта успел смертельно возненавидеть…

Раскосые глаза цвета гречишного меда, длинный, но изящно вылепленный нос с тонкими ноздрями, большой насмешливый рот. Волнистые золотые волосы зачесаны назад и собраны в «конский хвост». Если оценивать объективно – привлекательное лицо, даже красивое, но для Марека это была та самая морда, по которой надо как следует врезать. Он и попытался, да только руки не двигались.

– Не пугайся, это всего лишь приклеивающее заклятье, – голос Рианиса прозвучал дружелюбно, без издевки. – Чтобы ты в ванне не утонул. Сниму, если обещаешь вести себя хорошо.

– Я вам ничего не обещаю.

– Тогда будешь долечиваться обездвиженный.

Марек полулежал в небольшой овальной ванне, выдолбленной из дерева. Полированные края вровень с полом. Под головой что-то удобное. Вода теплая, кровавого оттенка, но пахнет не кровью, а травами. Кожу слегка пощипывает. Еще и раздели, сволочи.

Рядом еще три ванны, и в той, что напротив, тоже лежит человек… то есть эльф, к нему и отошел Рианис.

Все это находится внутри беседки, ее ажурный, неправильной формы купол выглядит так, словно его не соорудили из древесины, а вырастили – причудливое корневище, вздыбившееся над площадкой с ваннами. Сквозь отверстия проникает приглушенный солнечный свет, окрашенный легкой прозеленью. Ни боли, ни жажды, и воздух напоминает парное молоко. Если бы Марек не попал сюда пленником, он бы решил, что это приятное местечко.

Всколыхнулась лиственная завеса, маскирующая вход, и появился Гилаэртис. Бросив взгляд на Марека, поинтересовался, как себя чувствует Ноэрвин – видимо, так звали второго пациента. Марек не настолько хорошо знал эльфийский, чтобы разобрать их дальнейший негромкий разговор с лекарем.

Потом оба повернулись к нему. Стоят, молча смотрят.

Сказать им что-нибудь такое, чтобы изысканные эльфийские физиономии вытянулись, как в ярмарочном кривом зеркале? Но тогда ему не поздоровится.

– Приготовь для него тийгасэ.

Кажется, так называется эльфийское зелье, «раскрывающее разум».

– И потом перережете глотку, как Довмонту норг Рофенси?

– Не бойся, тебе это не грозит.

С какой же интонацией Гилаэртис это произнес – мягко, с затаенной насмешкой, словно успокаивал несмышленого ребенка. А Рианис подбадривающее подмигнул: этакий добрый доктор, искренне расположенный к своему пациенту.

«Скоты!!!»

У Марека хватило соображения, чтобы не выкрикнуть это им вслед. Еще после Кайны синяки не прошли.

Он пролежал так несколько часов, и вода, похожая на разбавленную кровь, оставалась все такой же теплой. Когда свет, льющийся сквозь многочисленные отверстия в древесном куполе, приобрел желто-розовый оттенок, за ним пришли – Рианис и еще двое.

Вода утекла в сливную дыру (опять какая-то магия, пробку никто не вытаскивал), и Марек сразу почувствовал, что мерзнет, мокрая кожа покрылась пупырышками. «Заклятье приклеивания» сняли, ему помогли выбраться на площадку. Лекарь осмотрел раны – да от них уже почти ничего не осталось.

Марек подчинялся молча. Сделать вид, что смирился с судьбой, а потом, при первой возможности, рвануть отсюда. Сейчас ему нужно выздороветь и восстановить силы, и поесть, и раздобыть оружие… И одежда, которую они принесли, тоже нужна, не нагишом ведь он по лесу побежит.

Рианис остался с Ноэрвином (как можно было понять из обрывков разговора, того ранил вепрь), а он вместе с двумя провожатыми вышел наружу.

Мягкая трава по колено, луговые цветы. Деревья с громадными раскидистыми кронами. Косые столбы чайно-желтого вечернего света, пронзающие их стебли кажутся позолоченными, а дальше, за этим солнечным пологом, белеет закругленная колоннада. Когда подошли ближе, стало видно, что она расцвечена танцующими радугами.

Над очагом, устроенным в центре площадки, жарится на вертеле мясо. Аппетитный запах незнакомых приправ. Эльфов около дюжины, и все выглядят молодыми: их можно убить, но они не стареют. Одежда с текучими, как на поверхности воды, переливами. Все вооружены, но чтобы кто-нибудь бросил свое оружие без присмотра – такого Марек пока не заметил.

Гилаэртис тоже был здесь. Смерил пленника вопросительным ироническим взглядом, чуть приподняв бровь. Марек промолчал. Чтобы он начал правозащитную дискуссию на потеху собравшемуся обществу – не дождутся.

Приступили к трапезе: мясо, грибы, лепешки, фрукты. Эльфы пили вино – все, кроме Гилаэртиса, и Мареку наливали одну родниковую воду.

– Перед тийгасэ нельзя пить спиртное, – объяснил сильварийский повелитель.

Темная радужка его глаз отливала то изумрудной зеленью, то звериной желтизной, то штормовой синевой. Марек только теперь как следует рассмотрел эти глаза.

– Я не буду пить тийгасэ.

– Так-таки уверен, что не будешь? – усмехнулся Гилаэртис.

Чтобы кто-то чужой проник в тайники твоей души, в твои воспоминания, сновидения, мечты… Тем более этот тип с непонятными глазами? Аппетит сразу отшибло. Допустим, у Марека не было никаких особых тайн, он не таскал купюры из отцовского бумажника и не подглядывал за посетительницами дамской уборной, а все равно сделалось муторно. Когда он в первый раз услышал о тийгасэ, такой реакции не возникло, но в той древесной беседке с ваннами все ощущения были притупленные, словно в приятной полудреме – то ли целебная жидкость так на него влияла, то ли какие-то вспомогательные чары. Другое дело теперь.

Пришел Рианис, присел перед ним, достал из поясной сумки эмалевую баночку.

– Сейчас тебе скулу обработаю. Сделай одолжение, посиди смирно, – дружеским тоном, как хорошему знакомому.

Это Марек стерпел. Беречь силы, не расходовать их на каждый пустяк.

Лекарь смазал ему рану на лице, прилепил сверху что-то наподобие пластыря. Больное место сразу начало зудеть, он машинально дотронулся до него, пальцы наткнулись на шершавую поверхность намертво приставшей нашлепки.

– Это чтобы не расчесывал. Иначе останется шрам, а так заживет без следа. А теперь вот вам угощение…

Две небольшие фляжки. Одну Рианис отдал Гилаэртису, вторую держал, оценивающе глядя на Марека. Понятно. Выбить, как только он отвинтит пробку…

Не успел. Должно быть, намерение отразилось во взгляде. Рианис сделал знак другим эльфам, и его мигом скрутили. Кто-то схватил за волосы. Они действовали ловко и умело, используя отработанные приемы – видимо, он был не первый, кто не хотел пить тийгасэ. Вначале он ни в какую не соглашался разжать зубы, но потом какая-то сволочь сдавила, будто клещами, мышцу у основания шеи – нестерпимая боль, он закричал, и ему тут же сунули в рот горлышко фляги. Захлебываясь, Марек все-таки проглотил большую часть проклятого зелья. Тогда его повалили на травяной тюфяк и удерживали, пока не затих, потому что, даже уплывая из этой реальности в страну сновидений, он пытался вырваться и кого-нибудь ударить.

Когда он открыл глаза в следующий раз, прохладный воздух звенел от стрекота цикад. Вокруг темень, от колоннады струится мягкий серебристый свет, украденный эльфами у Млечного Пути. За кронами деревьев, напоминающими задремавшие тучи, сквозит глубокая, переходящая в черноту полуночная синева, ностальгически желтеет половинка луны, мерцают не то звезды, не то алмазные светляки, обитающие в здешнем зачарованном мареве.

Марек лежал на тюфяке, укрытый плащом. Эльфы, похоже, спали, кроме Гилаэртиса, который сидел неподалеку от него и, кажется, уже заметил, что он очнулся.

– Ну что, перережете глотку?

– Зачем?

Это сбило с толку, но после паузы он пробормотал:

– Вам лучше знать, зачем. Если вам не понравилось то, что вы нашли, когда рылись в моей памяти, как ночной вор в магазине.

– Все понравилось, не волнуйся, – заверил его повелитель темных эльфов. С легкой усмешкой, словно не расслышал оскорбления. И, так как Марек глядел на него молча, добавил: – Это было сделано в твоих интересах. Мы не разделяем человеческой любви к стандартам, и каждый темный эльф проходит инициацию по-своему. Для того чтобы не навредить тебе, я должен знать, в чем ты нуждаешься в первую очередь и чего можешь не выдержать.

– А кого-нибудь интересует, хочу ли я пройти инициацию?

Ответ, как и следовало ожидать, прозвучал лаконично:

– Нет.

Марек уселся на тюфяке, кутаясь в чужой плащ. Скула чешется, и в горле пересохло, и шея ноет, а в остальном все в порядке. Вроде бы в недавней свалке ему ничего не вывихнули. И на том спасибо. Гилаэртис протянул фляжку:

– Сильварийское вино.

Поколебавшись, Марек взял: можно бы гордо отказаться, но пить-то хочется! Никогда не пробовал ничего подобного… Как будто оно не крепче пива, зато по всему телу разливается терпкая горьковатая сладость чаролесских сумерек. Не зря считается, что эльфийские вина – самые лучшие.

– Завтра начнется твое обучение. Первым делом ты должен научиться ставить призрачный щит. Вряд ли эти уроки доставят тебе большое удовольствие, но здешние упыри уже отведали твоей крови, и ты теперь меченый, так что мучиться будешь с утра до вечера. Могу только посочувствовать.

Эльф подмигнул. У него это получалось эффектно, подмигивание выражало интригующую смесь эмоций, такую же пряную, как плескавшееся во фляжке сильварийское вино. И то и другое опьяняло.

«Эльфы умеют зачаровывать, а этот – и подавно. Если я и сам на четверть эльф, у меня, наверное, должна быть способность не поддаваться их чарам».

– Я могу написать письмо родителям? Чтобы знали, что я живой, и так далее.

– Забудь о них. Ты как будто не особенно доволен тем, что оказался здесь, но разве не по их милости это произошло?

Марек пожал плечами:

– Они сами запутались и поэтому запутали меня. Когда вы говорили с инспектором, вы сказали насчет того, что в человеке многое можно исправить. По-моему, у них как раз тот случай, когда нужно и можно все исправить.

– Забудь, – повторил Гилаэртис, на этот раз его голос прозвучал прохладно, и радужка блеснула презрительной зеленью. – Разве рядом с ними ты не чувствовал себя одиноким?

– То, что я чувствовал, – это всего-навсего мои чувства. В том числе одиночество. Они-то заботились обо мне, как могли, и хотели, чтобы мне было хорошо. Честно пытались сделать как лучше. Я теперь думаю, они тоже чувствовали себя одинокими, и в этом смысле мы все трое находились в одинаковом положении. И не надо играть на моих прошлых детских обидах. Не сработает.

– Разве я хоть словом коснулся твоих детских обид? Ты сам о них вспомнил. И пришел сюда сам, а сидел бы в Траэмоне – я бы даже не узнал о твоем существовании. В действительности ты получил то, к чему стремился, но не хочешь это признавать.

– Раньше вы сказали, что я попал сюда по милости моих родителей.

– По чьей же еще? Из-за жалкой человеческой привычки игнорировать очевидное, но нежелательное. Твоя мать с самого начала прекрасно понимала, что ты, по всей вероятности, четвертьэльф.

– Вы ненавидите людей?

– Я не слишком высокого мнения о людях… За редкими исключениями, но исключения не меняют общей картины.

– Люди захватили вашу территорию.

– Всего лишь воспользовались плодами чужой победы – это во-первых, и рано или поздно им придется вернуть захваченные земли законным владельцам – это во-вторых. Лучше не хватай то, чего не сможешь удержать.

– А вы всегда удерживали то, что схватили?

– Если ты имеешь в виду своих предшественников, то чаще удерживал, чем терял. Страховые инспектора приходят не за всеми. За тобой никто не придет.

– Значит, я уйду сам.

– Попробуй.

«Наш разговор похож на танец на льду. Разговор двух эльфов… Но я-то на три четверти человек, и понять бы, чего я хочу – превратиться в эльфа или остаться человеком? Интересно, этот тип мысли читает?»

Он отхлебнул еще вина. Ночь звенела, мяукала и медленно плыла вокруг мерцающей жасминово-белой колоннады.

– Хватит с тебя, – Гилаэртис отобрал фляжку. – На людей это действует куда сильнее, чем на нас. Вышибает, если воспользоваться вашим сленгом.

– Так я все-таки человек? – с пьяным вызовом усмехнулся Марек.

– Пока.

– Зачем вам понадобилось, чтобы меня вышибло?

– Тебе надо расслабиться после тийгасэ.

– На колоннаде нет радуг, – он заметил это еще некоторое время назад, а теперь запоздало удивился: – Это значит, что вы ненастоящий?

– Это значит, что я умею их усыплять, если не хочу сообщать всей округе о своем присутствии.

– Как – усыплять? – недоверчиво переспросил Марек.

– Так же, как сейчас усыплю тебя.

Видимо, сразу после этих слов Гилаэртиса он и вырубился.

Когда его растормошили, солнце только-только встало и целеустремленно лезло наверх, продираясь сквозь путаницу ветвей, будя по дороге птиц, белок, дневных насекомых и крылатых зайцев. В просветах между кронами деревьев ослепительно сияло по-утреннему золотистое небо.

С Марека глаз не спускали. И когда умывался над чашей фонтанчика, до краев полной студеной воды – струя, похожая на жидкий хрусталь, вытекала из сердцевины большой мраморной кувшинки, – и когда, ожесточенно гримасничая, расчесывал волосы, спутавшиеся в сплошной колтун, и даже когда пошел за кусты по нужде. Убежишь тут, как же… Зато никакого похмелья после тийгасэ и сильварийского вина.

Потом Гилаэртис объяснил ему, что такое «призрачный щит».

– Для упырей чаролесья наша кровь – самое изысканное лакомство, но, как ты мог заметить, никто на нас не нападает. Это бессмысленно. Все мы владеем чарами щита, и посему жаждущий ничего не получит. Выслушивать лекции и пропускать их мимо ушей ты умеешь, не так ли? Поэтому сразу перейдем к наглядной демонстрации. Рене!

Вперед вышел невысокий гибкий парнишка с буйной копной волос пшеничного цвета. В отличие от остальных – представителей нестареющей расы, юных только с виду – он выглядел обыкновенным подростком пятнадцати-шестнадцати лет. И зовут его как человека… Сбросив рубашку, Рене встал спиной к тускло серебрящейся решетке, перегораживающей просвет меж двух колонн. Один из эльфов привязал его запястья к металлическим завиткам.

– Рене еще не прошел инициацию до конца и не получил эльфийского имени, но чарами щита уже давно овладел. Сейчас на его примере увидишь, как они действуют.

У Гилаэртиса появился в руке стилет, и он ударил привязанного в грудь. Или нет, не ударил… Узкий клинок как будто на что-то наткнулся, не коснувшись кожи.

– Видел? – повелитель темных эльфов оглянулся на Марека. – Попробуй сам.

Легко сказать – «попробуй». Условный рефлекс оказался сильнее умозрительного знания о том, что причинить Рене вред он не сможет. В драке он мог бы пустить в ход оружие, но ткнуть ножом беззащитного мальчишку – рука не поднималась.

– Да бей, наконец, у меня же щит! – Рене озорно улыбнулся из-под падавших на лицо волос, напоминающих дикие травяные заросли.

Марек беспомощно помотал головой, хотя и чувствовал себя полным дураком.

– Тогда просто царапни его острием, – посоветовал Гилаэртис. – Или попробуй укусить за шею. Ты должен на собственном опыте убедиться, что это не фокус.

Марек выбрал первый вариант. Меньше чем в половине дюйма от загорелой кожи Рене лезвие стилета увязло в чем-то невидимом, но непреодолимом.

– Чарами щита владеет каждый эльф, это у нас в крови. При желании я мог бы пробить защиту Рене, и твоя знакомая ифлайгри тоже могла бы это сделать, но от обыкновенных зубов и ножей гарантия стопроцентная. У чистокровных эльфов эта способность проявляется сама собой, обычно еще в детстве. У таких, как вы, она тоже есть, но ее надо разбудить, – говоря, Гилаэртис между делом отобрал у Марека свой стилет, и пришлось распрощаться с мыслью припрятать оружие. – Сейчас ты займешь его место и начнешь тренироваться, с перерывами на еду, сон и получение лекарской помощи. Два примечания, одно тебе понравится, другое не очень. Во-первых, никто не требует от тебя невозможного, речь идет о раскрытии врожденного потенциала. Во-вторых, эта пытка не закончится, пока не научишься ставить щит.

К вечеру его тело от подбородка до пояса представляло собой сплошную рану: неглубокие порезы и следы укусов на плечах и на шее – эльфы, хотя и не пили кровь, изображали вампиров очень даже правдоподобно. К поврежденным участкам кожи сразу прикладывали губку, смоченную в эликсире, который мигом останавливал кровотечение, зато ощущения вызывал такие, словно рану посыпали солью.

Сбежать от них. А перед этим – всех убить. Или сначала сбежать, потом убить… Он мог бы совсем одуреть от боли, но время от времени ему позволяли отдохнуть. С головой закутавшись в плащ, он лежал на траве и чувствовал себя скорее истерзанным подопытным животным, чем человеком или четвертьэльфом, а потом его силком поднимали, тащили к решетке, привязывали, и все начиналось заново.

Это прекратилось после наступления сумерек. Аппетита не было, но его все-таки заставили выпить чашку мясного бульона. Ночь он провел в древесной беседке, в ванне с целебной водой, и наутро следы истязаний исчезли. Ненадолго… Снова все то же самое. Хотелось то поскорее умереть, то поубивать всех темных эльфов, особенно Гилаэртиса.

– Ты напрасно тратишь время и силы на злость. Только затягиваешь игру. Вместо этого каждый раз пытайся поставить щит – это все, что от тебя требуется.

Может, совет был и дельный, но повелитель сильварийских эльфов произнес это после того, как самым немилосердным образом укусил Марека за шею, и парень в ответ с ненавистью прошипел:

– Я не буду делать то, что вы от меня хотите.

– Что ж, тогда это будет продолжаться целую вечность. Пока не поумнеешь. Если не нравится – ставь щит.

И опять это его подмигивание… У Марека вырвалось не то рычание, не то стон. Хотелось думать, что все-таки рычание.

– Тебе мешает твое же собственное упрямство, – мягко заметил Гилаэртис и добавил, обращаясь к стоявшим рядом эльфам: – Пусть полчаса полежит.

Вообще-то нельзя сказать, что над ним глумились, но деликатность, которую они проявляли, казалась Мареку неуместной, извращенной и бесила не меньше, чем если бы они злорадно скакали вокруг, корчили рожи и хихикали, словно шайка отморозков-гоблинов.

Перелом произошел на четвертый день, ближе к заходу солнца.

– У тебя получилось! – одобрительно улыбнулся высокий темноволосый эльф с остро выступающими скулами. – Давай-ка, попробуй это повторить!

Еще несколько порезов. Повторить удалось не сразу, с пятой или шестой попытки, но потом Марек понял или, скорее, почувствовал, как это делается, и больше его достать не могли. Впрочем, он рано обрадовался. Как выяснилось, это было только начало. Следующий этап – все то же самое с завязанными глазами и защита вслепую от ударов сзади, а в дальнейшем ему предстояло научиться удерживать щит во сне и даже в обморочном состоянии.

«Ага, выучусь у вас всему этому и смоюсь обратно к людям», – подумал Марек с мстительным азартом.

Он принципиально отказывался от общения, но с Рене все-таки разговорился, решив, что они находятся в одинаковом положении. Рене утверждал, что в глубине Сильварии намного интересней, чем во внешнем поясе, здесь полно такого, что даже сравнивать не с чем. По человеческой жизни он совсем не тосковал.

– Тебя давно украли? – спросил Марек.

– Год назад. Только никто никого не крал, мама меня по-хорошему отдала. Она рассказывала, что мой отец – сильварийский эльф и, когда мне исполнится пятнадцать, эльфы заберут меня к себе.

Марек слышал о том, что порой и так бывает. Вот и брали бы тех, кто согласен, и не трогали таких, как он… Хорошо бы познакомиться с кем-нибудь, кто мечтает отсюда смыться.

– Мгла, как думаешь, из арбалета можно застрелиться?

– Из такого, как твой, наверное, можно. Он маленький и удобный, в самый раз. Но стоит ли?

– Мочи нет терпеть этого поганца графа… Между нами говоря, так и свернул бы сиятельную шею.

– Нельзя. Сам знаешь, что нельзя. Мы солидная компания с восьмидесятилетним стажем работы на рынке страховых услуг, мы нашим клиентам шеи не сворачиваем. Ты сам меня так учил, забыл разве?

– Руки чешутся… Он ведь даже Гила достал! Даже Гила, в башке не укладывается… А я дурак.

– Ну, это чересчур самоуничижительно. Я бы с таким утверждением не согласилась.

– Дурак, не утешай. Был бы умный, не стал бы требовать, чтобы Гил снял с него заклятье молчания. Пусть бы столичные маги потом повозились, это их кусок хлеба с маслом, а наше дело сторона. Наше дело клиента из Сильварии вытащить – не важно, говорящего или бессловесного, об этом в служебных инструкциях ничего не написано. И ведь этот сапфироносный сукин сын меня предупреждал! Иногда и враг бывает прав.

– Не убивайся так, Раймут. За графа нам хорошо заплатят.

– Да я бы из своего кармана приплатил, чтоб сегодня же от него отделаться.

– М-м… Так, может, тогда… Понимаешь, о чем я? Скажем потом, что не удалось его у Гила отбить, раз на раз не приходится, все же об этом знают. И ты от него избавишься, и мне хорошо… А, Раймут?..

– Сожрать его хочешь? Нет, Мгла, это никуда не годится. Мы солидная страховая компания с восьмидесятилетним стажем, мы у наших клиентов кровь не пьем.

– Ты бы в это время смотрел в другую сторону – ничего не видел, ничего не знаешь…

– Я сказал, нет! И хватит таких разговоров. Лучше объясни, почему мы ходим кругами, хотя, по моим расчетам, давно должны были выйти из чаролесья?

– Скоро выйдем. Сразу после полнолуния.

– И какая тут связь? Хочешь сказать, обратную дорогу ты сможешь найти только в ночь полнолуния? Раньше таких заморочек за тобой не водилось.

– Раймут, я ведь уже говорила, что у меня есть принципы. Не то чтобы их было очень много, но они есть. В ночь полнолуния я обрету свою полную силу и тогда смогу потягаться с кем угодно, – ифлайгри понизила голос до чуть слышного, как шелест травы, шепота. – И у кого угодно что угодно отнять!

Иногда ему вспоминались вещи, в прежней жизни не имевшие особого значения. Например, часы на Часовой площади, на полпути между домом и школой. Высотой во весь первый этаж, с башенками и миниатюрными колоннами из лакированного темного дерева, с узорчатыми стрелками, с нарисованными на циферблатах парусными кораблями и диковинными цветами.

Пыльная брусчатка. Постоянная толчея, да еще путаются под ногами ленивые раскормленные голуби. Площадь окружена сверкающим кольцом стеклянных витрин, а выше тянутся к небу линялые оштукатуренные фасады, и на одном из них в солнечные дни слепит глаза гирлянда позолоченных щитов с почти неразличимыми гербами какого-то вымершего дворянского рода.

Около часов всегда толпится народ, по большей части приезжие, и в воздухе витает аромат свежих пончиков – рядом находится кафе «Сладкое время», где их жарят.

Это место нравилось Мареку, как и множество других симпатичных уголков Траэмона, но чтобы вдруг до боли захотелось там оказаться и чтобы напала тоска от невозможности немедленно осуществить это желание – такого раньше не случалось. Это результат его теперешнего положения.

Приступы ностальгии одолевали его перед сном, хотя глаза слипались, и истерзанное тело ныло. Из-за этого он засыпал не сразу, только после явления очередной картинки – яркой, во всех подробностях, вызывающей чувство щемящей утраты.

Сегодня привиделась Часовая площадь. Тоска уже миновала апогей, и картинка начала бледнеть, по мере того как он погружался все глубже в теплые воды вплотную подступившего сна, когда с него грубо сдернули одеяло, которым он, по обыкновению, укрылся с головой.

– Вставай!

Он сел на тюфяке, сонно моргая. Глаза тех, кто смотрел на него сверху вниз, мерцали в потемках. За спинами эльфов белела колоннада, на иссиня-черном шелке небес сияла круглая луна цвета куриной слепоты. В Траэмоне она никогда не бывала такой большой, как здесь, в чаролесье.

Марек не успел освоиться с этим зрелищем. Его схватили и поволокли в темноту.

Ошеломленный внезапным насилием, он подумал, что Гилаэртис, видимо, все-таки решил его убить, как Довмонта норг Рофенси, и начал вырываться. Эльфам это было нипочем. Кто-то засмеялся. Потом мельтешение черных веток, зыбкой белесой мошкары и прощально улыбающейся луны прекратилось. Сорвав рубашку, его привязали то ли к стволу дерева, то ли, скорее, к столбу в двух шагах от раскидистого куста, усыпанного продолговатыми темными бутонами с торчащими наружу серебристыми пестиками – чересчур серебристыми, как будто сделанными из металлической фольги. К соседнему столбу прикрутили кого-то еще. Повернув голову, Марек узнал буйную шевелюру Рене. В отличие от него, тот не сопротивлялся и не выглядел особенно взволнованным. Ясно, это не казнь. Всего лишь очередной сильварийский аттракцион.

Ноги стали ватными – только теперь от облегчения, когда Марек понял, что убивать не будут, – и он почти обвис на веревках.

– Эй, не спать! – какая-то сволочь больно дернула его за волосы.

– Это эмпихедора, – лекторским тоном сообщил Гилаэртис, указав на куст. – Возможно, ты о ней слышал. Она способна притворяться обыкновенным растением – боярышником, жасмином, олеандром, – но в ночь полнолуния сбрасывает личину и зацветает, а с первыми лучами солнца опять возвращается к своему маскараду. Как ты, наверное, уже догадался, эмпихедора – кровосос. Нападая, она старается одурманить жертву, и защититься от нее с помощью чар щита не так-то просто. Но научиться этому можно и должно, иначе вас с Рене сейчас бы здесь не было. Поскольку существуют и другие разновидности упырей, которые ведут себя подобно эмпихедоре, мы используем ее для тренировок. К сожалению… гм, с вашей точки зрения, конечно, к счастью… устраивать такие занятия можно только в ночь полнолуния. Вопросы, пожелания, протесты?

Он явно рассчитывал позабавиться, поэтому Марек, по примеру Рене, промолчал.

– Тогда желаю приятной ночи, – ухмыльнувшись, эльф повернулся ко второй жертве и добавил уже серьезным тоном: – Постарайся держаться, как в позапрошлый раз, и не позволяй эмпихедоре манипулировать твоими эмоциями.

– Ага, – отозвался Рене. Похоже, без всякой обиды.

Эльфы исчезли из поля зрения, но далеко не ушли, Марек слышал их негромкие мелодичные голоса и минорные переливы какого-то струнного инструмента.

Бутоны с высунутыми подрагивающими иглами – теперь он разглядел, что это самые настоящие иглы – медленно и, казалось, неуверенно потянулись к привязанным людям. Или к эльфам?.. Нет, к людям, ведь имена у них все еще человеческие… Но скоро они превратятся в два изувеченных окровавленных трупа, и тогда ничего человеческого, кроме имен, не останется. Марек рванулся, надеясь ослабить веревки, но, как и следовало ожидать, привязали его крепко.

– Успокойся, – услышал он шепот Рене. – Они впиваются неглубоко и крови забирают не больше, чем комары. Правда, это очень больно, и еще эмпихедора лезет к тебе в душу, действует на эмоции. Главное, не поддавайся и не забывай о том, что ты умеешь ставить щит.

Марек с удивлением понял, что как раз об этом он и забыл. Странно, ведь Гилаэртис говорил о щите, а он все равно забыл.

– Эмпихедора двигается медленно, – добавил Рене. – Обломать ей ветки можно запросто, если руки свободны, но она внушает, что ты перед ней беззащитен.

– Меня об этом не предупредили.

Внезапно его прошиб холодный пот, после чего он опять обмяк и теперь глядел на приближающиеся бутоны с нездоровым безразличием. Повисшие над местом действия магические шарики давали достаточно света, чтобы хорошенько рассмотреть эту гадость: лепестки бурые, как давно засохшая кровь, а внутри, откуда вырастают сияющие иголки, шевелится что-то черное, словно лапки паука или шмеля.

– Я ведь предупреждаю.

– А они ни слова не сказали. Если бы я был тут один, наверняка бы спятил.

– Так не делается, – возразил Рене. – Новички всегда проходят эту тренировку вместе с кем-то более опытным. Даже меня еще ни разу не оставляли с эмпихедорой наедине, хотя я здесь уже целый год. Ты помнишь о том, что умеешь ставить щит?

Снова забыл. Марек принял к сведению, что эти отвратительные цветы не слишком опасны и убить человека не смогут, но то, что… Что – то?.. Что-то важное, именно сейчас крайне важное, выскользнуло из памяти, как выскальзывает из пальцев мелкая монетка.

– Ты владеешь чарами щита! – Рене улыбнулся, хотя на лбу у него тоже блестели капельки пота. – Эмпихедора заставляет тебя об этом забыть. Приготовься, они уже близко.

Жадно приоткрытый темный бутон с дрожащей иголкой находился в дюйме от живота Марека. Сейчас эта мерзость проткнет кожу, вгрызется во внутренности…

– Ставь щит! – скомандовал напарник.

За секунду до того, как Марек успел завопить, опомнившись, поставил щит. Плотоядный цветок ткнулся в невидимое препятствие, нехотя отстранился.

– Молодец, – одобрил Рене.

Дальше стало хуже. Как будто эмпихедора лепила из человеческих эмоций, как из пластилина, все, что ей хотелось, и вдобавок пыталась совершать манипуляции с памятью. Богатый арсенал изощренных приемов, а цель одна-единственная – набить желудок. Или что там у этого окаянного куста вместо желудка?

Ощущение тягучей, тошнотворной безнадежности чередовалось с приступами дикого страха, который захлестывал, как ледяная вода, и тащил с собой, как волна тащит слизанную с берега добычу по острой, ранящей россыпи камней на мелководье. Еще и боль намного хуже, чем от комариных укусов. Выдержать это молча удавалось не всегда.

«Я. За это. С Гилаэртисом. Рассчитаюсь!..»

Рене тоже приходилось несладко, хотя он подвергался этому испытанию не в первый раз. Ставить щит он умел давно, однако сопротивляться воздействию эмпихедоры – совсем другое дело. Марек был старше и упрямей, это компенсировало недостаток опыта. Если бы они не поддерживали друг друга, было бы во сто крат тяжелее.

В один из моментов этой нескончаемой ночи – в момент передышки, им как раз удалось одновременно выставить щиты, и алчущее растение скребло ветвями, как по стеклу, – Марек даже подумал, что, если бы они с Рене встретились при других обстоятельствах и на другой территории, они бы, наверное, подружились.

Их совместная защита все-таки рухнула под напором голодной эмпихедоры, и обоих снова скрутил разъедающий волю страх, в кожу вонзились иглы. А потом, в довершение всего, из сине-черной искрящейся бездны ночных небес накатила сокрушительная звуковая волна – одновременно и чарующее пение, и ужасающий рев, и Марек оцепенел, чувствуя, как кровь в буквальном смысле стынет в жилах.