Сильварийская кровь Орлов Антон

Он наконец-то ее рассмотрел. Круглое лицо, миловидное, но невыразительное, припухлые губы, россыпь веснушек на вздернутом носике. Ресницы и брови почти не выделяются, зато светлые волосы рыжеватого оттенка напоминают шевелюру дорогой куклы – пышные, возле ушей завиваются в колечки.

Нисколько не похожа на эльфийку. Ну и хорошо.

– А ты красивый, – заметила она, после того как Марек смыл с физиономии грязь. – Ты, что ли, эльф?

– На четверть.

Он заопасался, что Сабина сейчас выставит его на улицу, она ведь из благобожцев, которые ко всем «нелюдям» относятся с предубеждением, но девушка вместо этого сказала:

– То-то в темнотище ты был такой ловкий… Ты вроде говорил, что у тебя найдутся деньги для хозяйки, если поселишься вместе с нами? Давай сейчас, она еще не легла, у нее окошко светится.

– Хорошо, – согласился Марек, обрадовавшись, что не гонят, а то куда бы он пошел в такой час искать ночлег.

Пока Сабина бегала в соседний домик, он надел обереги.

– О… – увидев его в этих кандалах, она округлила и губы, и глаза, словно удивленное «о» мало произнести вслух, надо еще и изобразить. – Это чтобы тебя не утащили в чаролесье?

– Ага.

Запястья и лодыжки, охваченные тяжелыми холодными браслетами, опять заныли. До утра можно стерпеть. Это не сравнить с той болью, когда тебя кромсают ножами или впиваются нечеловечески острыми зубами, и все это сопровождается то издевательскими, то пугающе чувственными улыбками, которые достают не меньше, чем лезвия и зубы.

«Я к вам не вернусь, и вы меня здесь не найдете», – мстительно подумал Марек, засыпая под рваным ватным одеялом на полу ветхой веранды, которая плыла по лунным дюнам, словно сухопутный корабль, бороздящий пустыню, и никто не смог бы определить, в какой точке ночного пространства он сейчас находится.

Скоро он начал подозревать, что, спасшись из одной западни, угодил в другую. Они с Сабиной видели ситуацию по-разному. С его точки зрения они просто друг друга выручают: ей нужны деньги, ему – временное убежище, и никаких требований сверх того. Иное дело Сабина, сразу включившая нового знакомого в свои планы на будущее. Спустя два-три дня Марек с тихим ужасом осознал, что за него собираются выйти замуж.

Ну да, он спит с ней… Так она сама позвала его в кровать, сказав, что на веранде неудобно и сквозняк, а после начала ластиться. На неудобства он, кстати, не жаловался.

А вчера вечером Бренда, пухлощекая, с золотистыми кудряшками, подошла к нему и назвала «папой», вопросительно оглянувшись на мать: все правильно? Сабина умильно всплеснула руками: «Видишь, ты ей понравился!» То ли не заметила, что он уловил царапающую нарочитость трогательной сценки, то ли заметила, но решила все равно гнуть свое.

Она все чаще начинала распоряжаться: натаскай воды, полей грядки, забей гвоздь. Марек был не против помогать по хозяйству – почему бы и нет, если делать больше нечего, но его коробило от непререкаемого тона Сабины.

И еще она вслух мечтала о том, как лет через пять, когда темные эльфы оставят его в покое, он найдет хорошую работу, потому что грамотного парня куда угодно возьмут, и они снимут уютную квартирку в приличном районе, купят новую мебель, а Бренда пойдет в школу, и, наверное, к этому времени у нее появится младший братик или сестренка… И заведут знакомых, тоже людей семейных, чтобы ходить друг к другу в гости… И одеваться Сабина будет, как воспитанная дама, чтобы на людях показаться не стыдно…

– Мы неспроста встретились, – заявила она, сияя простодушной собственнической улыбкой. – Ты мне самой судьбой подарен!

Не успев опомниться, он обнаружил, что живьем замурован в фундамент химерического дворца, построенного из Сабининых грез, и хотя был тот дворец иллюзорным, а давил на плечи, как самая настоящая неподъемная глыба.

Сматываться отсюда надо. Оставить им с Брендой денег и уйти.

Выполнение этого решения Марек отложил – на несколько дней, не больше, – пусть и понимал, что призрачные чертоги Сабины с каждым днем разрастаются и наливаются тяжестью. Он рвался к избавлению и опасался скрытых за горизонтом неприятностей, но в то же время позарез нуждался в передышке.

Местечко словно зачарованное: старые серые заборы держат в пригоршне ухоженный огородик, над зарослями шиповника с желтовато-белыми цветами гудят шмели, возле канареечной скамейки (только вчера ее покрасил) валяется детское ведерко с облезлым рисунком, матерчатая кукла, новый мячик, и оба дома перемигиваются с летним солнцем всеми своими стекляшками. Он задержится здесь еще на пару дней, разве это много?

Марек не успел исчезнуть тихонько и по собственной воле, как запланировал. Избавление и неприятности пришли рука об руку и возвестили о своем приближении громким ревом, донесшимся из Сабининого жилища.

Бренда капризничает…

Он в это время пропалывал грядку с морковью, и ему то и дело приходилось закапывать обратно в землю миниатюрные, чуть побольше сосновых иголок, рыжие морковины, бросая по сторонам вороватые взгляды.

Хлопнула дверь, из дома выскочила Сабина.

– Голова! – они кричала так, будто начался пожар. – Марек, госпожа Селеста, помогите, скорее, голова!

– Что случилось?

Мареку почему-то сразу представилась громадная, с ярмарочный шатер, великанья голова, медленно и беззвучно всплывающая над горизонтом.

– У нее голова в стене застряла!

Двухэтажный домик нависал над улицей, как перезревший гриб. На первом этаже находилась кухня, она же прихожая, и пристроенная сбоку веранда, на втором – спальня Сабины и еще одна смежная комнатушка. В стене нижнего помещения, за лестницей, была сквозная дыра – невысоко от пола, как раз на уровне роста трехлетнего ребенка. Обычно ее прикрывала рассохшаяся старинная тумба, но сегодня Сабина искала закатившуюся клипсу и тумбу отодвинула. Добравшись до отверстия, Бренда заглянула туда, как в окошко, потом просунула голову, а обратно вытащить не смогла и ударилась в рев.

Сабина и госпожа Селеста, сухопарая старушка с напудренным лицом, суетились около нее и причитали, с невидимой улицы доносились голоса – кто сочувствовал, кто ругал недосмотревшую мать, кто уговаривал девочку потерпеть, потому что скоро ее вытащат и дадут конфетку.

– Бренда, не плачь, папа что-нибудь придумает! – крикнула Сабина, когда появился Марек. «Да какой я вам папа?!»

Он не сказал это вслух. Только зубы стиснул и подумал, что смоется отсюда, смоется, не откладывая, только сначала надо вызволить эту маленькую паршивку.

– Мужчина в доме – это совсем не то, чем когда нет мужчины, – пролепетала хозяйка, глядя на него с восторженным ожиданием.

Бренда басовито, как шмель, ревела.

Стена дощатая, источенная жучками-древоедами. Наверное, ее недолго разбить в щепки, обмотав чем-нибудь кулак, чтобы не пораниться. Но тогда может пострадать девчонка… Травматический способ, как выразился бы инспектор Креух.

Выпилить круг и потом отвести Бренду с этой колодкой на шее к колдуну, который освободит ее с помощью заклятья? Хотя… Он ведь и сам владеет подходящим заклятьем!

– Сабина, придержи ее. Сейчас я все сделаю.

Положив ладони на шершавые доски по обе стороны от дыры, он прошептал бессмысленное двустишие – и деревянная поверхность рассыпалась трухой.

Сабина, чихнув, проворно оттащила свое чадо в сторону, а Марек увидел за теперь уже здоровенным отверстием глухую улочку на пять-шесть футов ниже уровня пола, верхушки крапивы, нескольких зевак, наблюдающих за развитием событий.

– Знатное колдовство! – одобрительно цокнул языком сивобородый гном с корзиной за спиной. Марек стряхнул с ладоней налипшую древесную пыль. Дыра получилась чуток побольше, чем было задумано, – пожалуй, он и сам без труда в нее пролезет.

– Это что же, значит, теперь у нас даже стенки не будет? – расстроенно спросила госпожа Селеста.

– Да я все починю. Принесу доску и заколочу, а пока тумбой задвинем.

– Надо бы сегодня, – гладя по голове успокоенно сопящую Бренду, вмешалась Сабина. – А то ночью кто-нибудь заберется, собака или гоблин.

– Это же все-таки недвижимость! – просительно глядя на Марека, вздохнула напудренная старушка.

– Понял. Сегодня сделаю.

Хозяйка сказала, что подходящую доску можно найти на улице Розовых Фонариков, за особняком госпожи Туаны, наложницы маркиза норг Шликерхарта. Маркиз подарил своей пассии новый дом на Халцедоновом острове, а этот будут перестраивать, все внутри поломали и повыкидывали – там и доски, и расписная плитка, и куски резных панелей, и даже, говорят, хорошая мебель, но ее, наверное, уже прибрали к рукам, кто успел раньше.

Женщины принялись рассуждать о том, как повезло этой Туане, и какое же это счастье, когда тебя берет на содержание богатый покровитель. Сабину нисколько не смущало присутствие парня, которого она наметила себе в мужья. Мареку даже показалось, что все это говорится ему в назидание: стань таким, как маркиз Шликерхарт, – и тобой будут гордиться!

«Сегодня притащу доску и заколочу дыру, а завтра утром рвану отсюда. Хватит».

– Я пойду сейчас, чтобы до сумерек все сделать.

– Если увидишь там еще какое добро – целый стул, или штору, или что из посуды, тоже бери, – напутствовала его Сабина. – Обустроим свое гнездышко по-людски. Я бы сама с тобой сходила, да у меня стирка. И не суйся больше ни в какие мордобойства, чай, не пятилетний уже, остепениться пора!

Госпожа Селеста с одобрением кивала, потом заметила:

– Что-то он побледневший какой-то, скисший с лица… Голову бы не напекло. Надо шляпу ему дать.

От широкополой соломенной шляпы Марек сперва хотел отказаться, но передумал: дополнительная маскировка. В таком виде, да еще с рюкзаком за спиной, он похож не на беглого четвертьэльфа, а на деревенского паренька, приехавшего в город на заработки.

Малый мост издали напоминал длинное насекомое на тонких ножках, впавшее в меланхолию прямо посреди слепящей отраженным солнцем реки. Вблизи было видно, что его облепило множество рыболовов с удочками. Один из них развалился на шикарном лакированном стуле, обитом вишневым атласом. Не иначе, этот стул пришел сюда с тех самых мебельных россыпей, куда направлялся Марек.

Царство дремлющей крапивы, деревянных заборов и домиков, похожих на старые грибы, простиралось до реки, дальше начиналась совсем другая жизнь.

Одетая в светлый камень набережная. Галантерейные и цветочные лавки, шляпные мастерские, кофейни, аптеки, трактиры, танцзалы. Вывески с картинками, окруженными вязью надписей на нескольких языках. Сборчатые тенты над витринами отбрасывают на лица лиловые отсветы. Настоящей сутолоки пока еще нет – это район из тех, что начинают жить в полную силу при свете фонарей.

Пообедав в кофейне и съев на десерт мороженое, Марек подумал, что возвращаться к Сабине совсем не обязательно. Потом решил, что стенку он им все-таки починит и сразу после этого попрощается.

Он никогда раньше не бывал на улице Розовых Фонариков, но ему подсказали: вон за той лавкой, где на вывеске изображен тролль, похожий на золотого истукана, будет переулок, дойдешь до конца, повернешь налево, еще раз налево – и попадешь, куда надо.

Вывеска с троллем гласила: «Здесь лучшие лосьоны с блеском для чешуи!»

После первого поворота навстречу попалось патлатое существо неопределенной расовой принадлежности, в изодранном зеленом балахоне, тащившее дверцу от шкафа с инкрустированными перламутровыми рыбками, и Марек понял, что находится на правильном пути.

Улица как улица. Нарядные особняки с клумбами, скульптурами и зеркальными шарами. В этот час тут еще спят и гостей не видно, только перед одним из подъездов стоит, перекрывая тротуар, длинный золоченый паромобиль, сверкающий, как солнечная колесница Яра-Вседержителя, и в придачу украшенный торчащими во все стороны драконьими шипами. Надо понимать, шипы для того, чтобы никому не повадно было шоркнуть бортом о борт или посторониться без должного проворства. Такими машинами обзаводятся господа, у которых немереные кучи денег и столько же самомнения. Марек под своей широкополой шляпой презрительно ухмыльнулся.

Рядом с этим транспортным средством жарились на солнце двое молодчиков в богатых ливреях, внутри сидел шофер. Марек спинным хребтом почувствовал их взгляды – враждебные, оценивающие, выворачивающие наизнанку.

Это не просто лакеи. Охранники. И, похоже, он им не понравился. Решили, наверное, что парень в простецкой шляпе собирается что-нибудь стащить. Он и собирается, только не у них, а в доме напротив, и не стащить, а забрать ненужное.

Ворота и двери настежь, чернеют окна, лишенные рам, внутри виднеются ободранные стены. Из недр разоренного особняка доносятся грохот и голоса рабочих.

Обогнув дом, Марек увидел свалку. Там рылись двое старьевщиков-людей и приземистая, как тумбочка, гнома в зеленой шляпке с кокетливым букетиком. На новоприбывшего выжидающе посмотрели, но ничего не сказали. Скоро он нашел добротную полированную доску подходящего размера, взял под мышку – в самый раз по длине руки – и ретировался на улицу.

Там прибавилось действующих лиц: на крыльцо особняка, возле которого была припаркована шипастая золотая машина, вышел молодой человек в сопровождении двух троллей-телохранителей. Из-под его кружевных манжет выглядывали массивные тусклые браслеты. Собрат по несчастью. Это было первое, что отметил Марек. А второе – они с этим парнем знакомы, это же Довмонт норг Рофенси!

Его лоб прикрывала широкая парчовая повязка, расшитая жемчугом, глаза под ней блестели нездорово и раздраженно. Белокурые локоны рассыпались по голубому атласу камзола, как побеги умирающего вьюна. Лицо выглядело изможденным, потускневшим, черты заострились, как будто за прошедшие несколько дней Довмонт состарился на три десятка лет. То-то Марек не сразу его узнал.

– Эй, малый! Ты, с доской!

– Чего? – не останавливаясь, отозвался Марек.

– Кланяться надо, когда мимо господ идешь! – Молодчик в ливрее надвигался на него вразвалку, нехорошо ухмыляясь, но за мнимой неповоротливостью угадывалась хватка тренированного бойца.

– Я иду своей дорогой, вам не мешаю.

– Тебе сказали, стой! Шляпу сними!

Марек, из-за своей увесистой ноши, не успел увернуться. Сбитая шляпа упала на мостовую.

– Эльф! – подобравшись, крикнул молодчик. – Спасайте хозяина!

Остатки ухмылки метались по его сытой физиономии, как застигнутая ливнем курица по двору. Марек уже понадеялся, что все уладилось: его приняли за опасного темного эльфа и сейчас отвяжутся, но Довмонт, профессионально оттесняемый к двери, из-за спин своих дуболомов успел-таки его разглядеть.

– Стойте, дурачье! Это некто Ластип. Он здешний. Ублюдок честного лавочника и шлюхи-мамаши.

– А ты – скотина!

Удар в живот заставил Марека согнуться и выронить доску. На лице врезавшего ему лакея опять расцвела ухмылка.

– Тебя, я слышал, из дома выгнали? – процедил Рофенси, подходя ближе. – Папочка не простил мамочке позора, и ты больше не наследник семейного предприятия, а вшивый уличный голодранец, доски воруешь!

Задыхаясь от боли, Марек в то же время порадовался, что они догадались разыграть спектакль с «изгнанием». Иначе Довмонт наверняка постарался бы так или иначе навредить его родителям.

– Да плевать я на них хотел. Вышвырнули, оставили без денег, а мне наплевать, – в стекле сверкающего паромобиля отразилась его кривая усмешка. – Я и без них проживу.

Запах… Откуда он взялся? Как будто в кармане у Довмонта или у кого-то из его лакеев завалялся кусок испорченной колбасы.

– Я слышал, Ластипы удочерили какую-то девчонку. Она и получит весь их капитал, а тебе достанется дырка от сортира.

– Это еще посмотрим… – продолжая играть роль молодого проходимца, которому все нипочем, отозвался Марек. – Пусть попробуют, я отомщу.

«Он обо всем наводил справки. Точно собирался напакостить, но теперь, надеюсь, передумал».

– Прямо авантюрный роман, – хохотнул Рофенси. – Месть оскорбленного отребья!

Марек наконец определил источник зловония. Ничего себе… До сих пор он думал, что от графов должно пахнуть изысканными духами или дорогими винами, а не протухшим мясным бульоном.

– Это от тебя так воняет?

Болезненное лицо Довмонта исказилось, он издал сквозь зубы шипение, похожее на всхлип, и замахнулся. От его удара Марек ушел, но получил по уху от лакея, а второй подставил ему подножку и раньше, чем он успел вскочить, пнул по ребрам.

– Если хочешь дуэли, я к твоим услугам, – поднимаясь на ноги, выдавил Марек. – Или тебе больше нравится, когда за тебя работают кулаками другие?

– Ты не дворянин, чтобы драться со мной на дуэли, – он уже второй раз слышал от Рофенси эту фразу. – Ты возомнивший о себе дрянной простолюдин, паршивое отребье!

– Это смотря с какой точки зрения, – ухо горело, ныли мышцы брюшного пресса, и от острой боли в боку перехватывало дыхание, но к боли ему после чаролесья не привыкать. – Здесь я, может, и отребье, а ты, может, и дворянин, но сильварийский повелитель придерживается другого мнения.

Довмонт опять изменился в лице, и Марек понял, что совершил ошибку. До этого момента он еще мог отделаться малой кровью – поколотили бы и бросили, он бы потом встал, как-нибудь дотащился до Шмелиного квартала, а заживает на нем быстро… теперь, наверное, еще быстрее, чем до поездки на юг. Но он сослался на Гилаэртиса, чего делать не стоило. Судя по всему, для Рофенси это до крайности болезненная тема.

– Взять его! – прошипел граф. – Пошли, сюда!

Марек упустил момент, когда можно было броситься наутек. Вывернув руки за спину, лакеи-охранники потащили его к крыльцу. Довмонт шел следом, позади тяжело бухали ботинки его троллей.

Промелькнули белые ступеньки, прохладный изразцовый коридор, кружевная юбка появившейся в боковом проеме девушки. То, что выше юбки, он не увидел – один из конвоиров вцепился ему в волосы и не позволял поднять голову.

Протестующий женский возглас, злобный окрик Довмонта: обитающая в доме гетера не обрадовалась, увидев, что с улицы волокут какого-то постороннего парня, но граф напомнил ей, кто здесь хозяин.

Окованная железом дверь. Лестница в подвал. Вот это уже троллье дерьмо… Он ведь еще в Сильварии составил достаточное представление о паскудной натуре Довмонта норг Рофенси, так почему размечтался, что дело ограничится словесными оскорблениями и заурядным мордобоем?

Просторное помещение, сплошь облицованное мраморной плиткой. Магический светильник в виде пошловатого стилизованного сердца. Три стула с модными гнутыми ножками. Еще и зеркало. Со стены свисают цепи, на другой стене развешана коллекция плеток.

– Хочешь посмотреть, что со мной сделали? – буравя Марека ненавидящим взглядом, осведомился Рофенси. – Смотри!

Когда он снял роскошную парчовую повязку с жемчужными бусинами, мерзкий запах усилился. Лоб забинтован, на марле расплылось желтоватое пятно.

– Тоби, помоги, – бросил он надломленным голосом одному из лакеев.

Под бинтом оказалась язва – сама не больше горошины, но исходившее от нее зловоние валило с ног.

– Это не единственная. Если помнишь, зачарованных лезвий было три. Я до сих пор не знаю, что его настолько взбесило. Пока я был их пленником, он разговаривал со мной, как… – граф запнулся. – Для этого не подобрать слов…

– Наверное, как с отребьем? – подсказал Марек. Собеседник не ответил ни да, ни нет, только сверкнул глазами.

– Остальные вели себя так же, как их повелитель. Когда появился этот пентюх-инспектор, я решил, что все позади, дурной сон закончился, но на прощание эльф решил меня изуродовать. Лучшие маги ничего не могут сделать с этими ранами, даже запах убрать не могут, и его ничем не перебить… Но теперь я буду не одинок! Тоби, дай нож. Держите мерзавца!

Марек рванулся, но тролли его удержали. Такое впечатление, что его скрутили ожившие каменные статуи.

Полоснув его по лбу, Довмонт прижал к ране свой вонючий бинт.

– Ты теперь заражен! У тебя будет такая же гадость! Тоби, мне свежую повязку, а ему забинтуйте голову этой тряпкой, для верности…

Выполнив это распоряжение, Марека подтащили к стене и заковали в цепи. Рубашку сорвали, но оберег на шее оставили. Мало того, когда содержимое его рюкзака вытряхнули на пол, Рофенси, увидев защитные браслеты, приказал немедленно надеть их на пленника.

– Чтобы никто не явился его спасать… Дайте мне хлыст!

– Хозяин, позволю себе напомнить, что вас ожидает Хануц для лечебных процедур, – почтительно промолвил Тоби. – Ему сегодня должны были доставить чудодейственную грязь из Потерянного моря, он возлагает на нее большие надежды.

Довмонт капризно поморщился, повернулся к Мареку и стеганул его хлыстом, после чего распорядился:

– Я поеду к Хануцу, а вы останетесь тут. Спустите с него шкуру, потом полейте соленой водичкой, но смотрите, чтобы не подох раньше времени. Пусть поживет с этой дрянью на лбу, пусть узнает, что это такое!

Тролли двинулись вперед, Рофенси вышел следом за ними. Он так и не понял, что его удар не достиг цели: Марек вспомнил о том, что умеет ставить призрачный щит, и решил, что терять вроде нечего. У него, правда, было опасение, что из-за оберегов эльфийские чары не сработают, но все получилось не хуже, чем в Сильварии. В тот момент, когда возник щит, тупая боль в запястьях и лодыжках усилилась, но это была сущая ерунда по сравнению с остальным.

Треснувшие ребра. Пылающий порез на лбу. Расплющенное, кажется, ухо. Вдобавок бинт омерзительно воняет, и ресницы слиплись от крови. Тут не до мелких неудобств, причиняемых оберегами.

Тоби и его коллега, которого звали Нардо, скоро уразумели, что распятый на стене пленник защищается с помощью колдовства. Они также отследили, что это происходит не само по себе, а каждый раз ему приходится прикладывать усилия – и старались вовсю, сменяя друг друга: рано или поздно он выбьется из сил. Лишь бы не додумались оглушить… Но пока они действуют в точности так, как приказал Довмонт: видимо, инициатива здесь не поощряется.

Дверь приоткрылась. Черноволосая девушка в кружевном неглиже, с яркими карминными губами на белом лице, остановилась на пороге, непринужденно прислонившись к косяку.

– Госпожа Эрна, ступайте наверх, – заметив ее присутствие, потребовал Тоби, который в это время отдыхал. – Вам нечего тут делать.

Эрна подчинилась. Видимо, она не главнее графских лакеев, хоть и «госпожа».

Только не потерять сознание… Он ведь так и не научился удерживать щит в бессознательном состоянии… Жалко, что не научился. Силы постепенно тают. Свет магической лампы в форме сердца то режет глаза, то становится обморочно тусклым. Белые мраморные квадратики, кое-где забрызганные кровью – это когда Рофенси полоснул его ножом, – мельтешат и меняются местами, вызывая тошноту. Или нет, они на самом деле неподвижны, мельтешит шипастая плеть, пока еще не способная причинить ему вред.

Оскаленная рожа Тоби лоснится от праведного пота, а Нардо развалился на стуле и не видит, что Эрна вернулась, опять подсматривает. На этот раз она закуталась в темный плащ и стоит за приоткрытой дверью, как тень, одни глаза в полумраке мерцают.

Впрочем, умаявшийся Нардо не замечает и более интересных вещей. Сзади к нему подкрадываются, неслышно переступая тонкими полированными ножками, сразу два стула – они похожи на хищных насекомых, выследивших съедобную гусеницу. Уже бред?.. Марек ошеломленно моргнул и чуть не пропустил очередной удар.

Решив, что жертва дозревает, того и гляди сломается, Тоби счастливо ухмыльнулся и заработал плеткой с удвоенным азартом, не догадываясь о том, что творится у него за спиной.

Один из стульев прыгнул, и атакованный Нардо опрокинулся на пол. Тотчас оба оплели его своими неожиданно гибкими ножками, словно пауки брыкающуюся добычу. Человек, пойманный взбесившейся мебелью, выпучил глаза и разинул рот в беззвучном крике. Его голоса Марек почему-то не услышал.

Третий стул – еще минуту назад Нардо на нем сидел – начал потихоньку подкрадываться к Тоби, который после каждого удара крякал и смачно ругался.

«Меня чем-то одурманили, – осенило Марека. – Вот и вижу то, чего нет… Но если так, что здесь происходит на самом деле? И странно, несмотря на это, щит у меня все-таки получается…»

В нескольких шагах от Тоби стул остановился, хищно присел, а потом, прыгнув вперед, поддал палачу под колени. Тот с размаху плюхнулся на сиденье. Накренившись, стул сбросил его на пол, после чего нанес удар полированной ножкой в горло, точно под кадык. Наводящий оторопь хруст. Брызнула кровь. Тоби забился в агонии. Нардо, пока еще живой и невредимый, уставился на эту картинку безумными глазами, перекосив рот в немом крике.

Зритель в плаще шагнул из тени в комнату, откинул капюшон, и Марек увидел тонко вырезанное оливковое лицо повелителя темных эльфов. На этот раз без обруча с сапфиром, черные волосы отброшены назад и собраны в хвост.

– Хочешь умереть так же, как он? – обратился Гилаэртис к Нардо. Тот попытался ответить, не смог, панически замотал головой.

– Ты готов сделать то, что я скажу?

Кивок со слезами на глазах.

Поймавшие Нардо стулья расплели объятия и отпрыгнули в разные стороны – ни дать ни взять хорошо натасканные собаки.

– Встань. Подойди к этому прикованному паршивцу и сними с него все лишнее.

Нардо подчинился.

Это не бред. Только непонятно, хорошо или плохо, что не бред… Опять накатила тяжелая обморочная волна, Марек закусил губу, чтобы не уплыть вместе с ней.

– Я имел в виду обереги, а не штаны, – холодно заметил Гилаэртис.

Нардо покаянно затряс головой и начал расстегивать хитроумные механические замочки браслетов, потом снял медальон, висевший у Марека на шее.

– Отнеси все это вон туда.

Два стула двинулись к Нардо, отрезая путь к двери, оттесняя в дальний угол. Тот пятился от них, с оберегами в охапке, наконец уперся спиной в стенку и сполз на корточки. Можно было расслышать, как его зубы выбивают дробь.

– Где ключ от твоих оков? – поинтересовался эльф, которому теперь ничего не мешало подойти к Мареку.

– Там, – у него тоже стучали зубы, не столько от страха, сколько от дикого перенапряжения. Вместо ключа Гилаэртис взял плетку – обыкновенную, без шипов, – неспешно повернулся, как будто давая Мареку время осознать, что он собирается делать, и хлестнул наискось по груди. Щит… Никакого щита, хоть и приготовился. Обжигающая боль, аж в глазах потемнело.

– Это чтобы не воображал о себе, – отшвырнув плеть, сказал Гилаэртис. – От них ты защищался неплохо, но я, как видишь, могу пробить твой щит без малейших усилий. И не только я, а любой настоящий эльф, любой мало-мальски искушенный колдун, любой из диких обитателей чаролесья, способных к ворожбе, возьмет тебя, даже не заметив так называемого сопротивления.

После этой сентенции он снял с посеребренного гвоздика ключ и отомкнул кандалы, сначала нижние, потом верхние.

Марек первым делом застегнул сползающие штаны, а после чуть не упал. Его усадили на услужливо подскочивший стул. Еще чего не хватало… Он дернулся, но Гилаэртис удержал его, положив руку на плечо.

– Я лучше на полу посижу… – выдавил Марек. – Они живые…

– Не трусь, – темные переливчатые глаза эльфа весело блеснули. – Ничуть не живые. Это я заставляю их двигаться. Нам подвластно все, что сделано из дерева, со временем ты тоже этому научишься. А если бы даже стулья были живыми, что здесь такого страшного?

Попытавшись стянуть Довмонтову повязку, Марек поморщился: присохла, как будто клеем приклеили. Зашипел сквозь зубы, когда Гилаэртис без предупреждения сорвал бинт.

– Это тебе ни к чему. Сейчас запечатаем.

Он обеими руками вцепился в сиденье. На этот раз сумел промолчать. Когда боль утихла, утер залившую глаза кровь. Толку-то от запечатывания, если в рану попала вонючая пакость с повязки.

– Довмонт поделился со мной вашей заразой. Это его бинт.

Чем просить Гилаэртиса о помощи, лучше умереть, но это была именно завуалированная просьба, чего уж там. Хорошо, если голос прозвучал не жалобно… Потому что одно дело – красиво и гордо умереть, и совсем другое – жить с такой же, как у Рофенси, язвой, благоухающей протухшим мясом.

– Это не чесотка и не яд, а порча персонально для Довмонта, – преувеличенно участливый и ласковый тон не позволял усомниться в том, что повелитель темных эльфов его раскусил. – Я плету свои чары с филигранной точностью, и они поражают только тех, для кого предназначены.

Он подошел к затихшему Тоби с развороченным горлом, извлек у него из ножен кинжал.

Настороженно наблюдая за его действиями, Марек встал, сделал на пробу несколько нетвердых шагов. Подобрал с пола разорванную, испачканную кровью рубашку. Ее теперь только выбросить… Сгреб свои вещи в рюкзак.

– Оставь, тебе все это не понадобится. Мы возвращаемся в Сильварию, но сначала – одна последняя мелочь… Держи, – Гилаэртис протянул ему нож Тоби.

– Зачем? – растерялся Марек.

– Убей его, – эльф кивнул на второго лакея, который так и сидел в углу, под охраной двух пританцовывающих стульев.

– Нет, вы же сказали… – у Нардо вдруг прорезался голос. – Я же все сделал, как вы велели, снял с него обереги… Вы не смогли бы забрать его с оберегами! За что меня убивать?

– За нападение на одного из моих эльфов, – ровным, без признаков гнева голосом произнес Гилаэртис. – Вы собирались подвергнуть его пыткам и потом прикончить, за это полагается смерть.

– Он же еще не ваш, не инициированный! – взмолился Нардо. – Вы обещали…

– Ты запамятовал, я ничего не обещал. Раз ты служишь у Рофенси, должен бы знать, что несовершеннолетние темные эльфы, которые еще не прошли инициацию и живут среди людей, тоже находятся под моей защитой.

– Прошу вас, господин, я буду вашим рабом…

Голос пропал, и дальше Нардо разевал рот беззвучно, как рыба. Видимо, опять начало действовать заклятье молчания.

– Почему я должен его убивать? – хрипло спросил Марек.

– Хочу посмотреть, как ты это сделаешь.

– Я сейчас не в состоянии драться. Вы же видите.

– Это не требуется. Просто убей.

Что-то мелькнуло в воздухе, и Нардо обмяк, выронив звякнувшие обереги, мешком привалился к стене.

– Лезвие, смазанное парализующим снадобьем, – пояснил Гилаэртис, в его темных глазах, отливающих то зеленью, то золотом, то синевой, сквозила усмешка. – Подойди и перережь ему горло. Он бы тебя убил по приказу Довмонта не раздумывая.

Нардо беззвучно плакал, по его трясущимся щекам катились слезы.

– Я так не могу.

– Жалко?

– Я согласен убивать в драке, в бою, – все больше злясь, процедил Марек. – И вы… Вы мне не указ, я подданный королевы Траэмонской! Он сейчас не может защищаться.

– Из тебя много чего придется выколачивать, – заметил Гилаэртис – без раздражения, в своей обычной мягкой манере. – Он то, что он есть, и какая разница, в который из моментов ты его убьешь?

– Я не буду убивать по вашей указке.

– Ладно, отложим на будущее…

Примирительный тон человека, не желающего ссоры. Хотя какого там человека – темного эльфа. Марек едва заметил, как Гилаэртис шевельнул кистью. Нож со свистом рассек воздух и вонзился по самую рукоятку Нардо в грудь. Агонизировал тот недолго. Точно в сердце, через всю комнату… Спрашивается, от такого противника реально сбежать или даже пробовать бесполезно?

– Видите, из меня не получится темного эльфа. Я не такой, как вам нужно.

– Не обольщайся, ты не самый тяжелый случай. Мне приходилось работать и с более изнеженным материалом – и, знаешь ли, теперь с этими ребятами мало кто может сравниться. Пошли.

Напоследок Марек оглянулся: пятна крови на белом мраморе, два трупа, беспорядочно расставленные стулья, как будто не имеющие никакого отношения к разыгравшейся здесь драме. На полу валяются плетки, обереги, окровавленное тряпье, школярский парусиновый рюкзак. Попробуй, догадайся, что случилось в этой комнате. Рюкзак Марек поднял за лямку, незачем его тут оставлять.

Сводчатый коридор с лестницей и лакированными перилами, уходящих вверх ступеней слишком много, и кажется, что они колышутся, как морская вода. К горлу подкатила тошнота. Испугавшись, что его сейчас вырвет прямо Гилаэртису на плащ, он отвернулся к стене, вцепился в перила. Сразу все окружающее превратилось в зыбкую кашу. Потом он почувствовал, что его куда-то несут, и перестал цепляться за уплывающую реальность.

Прохладное прикосновение к лицу. Когда перед глазами прояснилось, Марек обнаружил себя на широком ложе под балдахином, напоминающим гигантскую медузу, столько там было складок, фестонов, полупрозрачной розоватой бахромы, шевелящейся от дуновения сквозняка.

Гилаэртис обтирал ему лицо мокрым полотенцем, сбоку стоял на табурете серебряный таз. Скосив глаза в другую сторону, Марек увидел рядом с собой лежащую навзничь Эрну.

– Ее вы тоже убили?

Язык еле ворочается. Привкус рвоты.

– Усыпил, как и всю здешнюю челядь. Не тащить же тебя на улицу в таком непотребном виде.

– А далеко до вашего портала? Этот вопрос остался без ответа. – Дальше я умоюсь сам.

Так и тянуло добавить, что в услугах камердинера он больше не нуждается, но Марек подумал, что за это можно схлопотать по физиономии, которую только что с такой заботой отмывали, и благоразумно промолчал.

Повелитель темных эльфов смерил его ироническим взглядом, но вслух ничего не сказал. Бросил в таз покрасневшее от крови полотенце и удалился в соседнюю комнату, а Марек запоздало вспомнил объяснения Шельн насчет того, что чужую мысль, плавающую на поверхности, кто-нибудь вроде Гилаэртиса прочитает без труда.

Смыв остатки запекшейся крови, он подошел к зеркалу. На груди косой багровый рубец, ухо распухло, зато запечатанный порез на лбу превратился в тонкую, как волос, царапину. Выбить окно – и наружу? Гилаэртис услышит звон стекла. Надо выбраться отсюда потихоньку. Отодвинув морщинистую кремовую портьеру, он взялся за фигурный шпингалет – и услыхал позади:

– Ты хоть рубашку надень. Если выскочишь, как есть, переполошишь праздношатающуюся публику.

Он обернулся. Ухмыляющийся эльф бросил на кровать нарядную мужскую рубашку из серебрящегося шелка. Наверное, эта аристократическая вещица принадлежала графу Довмонту или кому-нибудь еще из клиентов Эрны.

Неожиданно до Марека дошло, что он находится там, где давно мечтал побывать, – в доме у гетеры высшего разряда, и все вокруг намекает на профессию хозяйки. Фривольные сценки с фавнами и дриадами на обоях среди россыпи крупных диковинных цветов, круглое зеркало в искусно вырезанной раме в форме раскрытой раковины, расшитые бисером атласные башмачки возле комода, драгоценные украшения и флаконы на стеклянном туалетном столике, занимающая половину комнаты королевская кровать… И в придачу сама гетера на этой кровати! И все это не вызывает ни восторга, ни сладостной дрожи, ни даже умеренного интереса. Ему сейчас куда интересней поединок с повелителем темных эльфов.

Вот так хочешь чего-то, хочешь, а потом оно случается – и оказывается, что в этом нет ничего особенного, и тебе этого уже не надо. Потому и ничего особенного, что больше не надо… Наблюдение Марека поразило – вот оно как иногда бывает! – но обстоятельства были не те, чтобы размышлять на эту тему.

– Вы не знаете, где здесь уборная?

– Рядом. К твоему великому сожалению, окошко там маленькое, с циферблат вон тех часов. Гилаэртис взял свой плащ, переброшенный через спинку стула. Тяжелая темная ткань то и дело меняла оттенок, словно для эльфийского плаща вырезали кусок ночного неба, облитого переменчивым лунным светом.

В коридоре спала горничная – сидя, привалившись к стене. Пришлось перешагнуть через ее раскинутые ноги в вязаных полосатых чулках. С лестничной площадки тоже доносился чей-то храп. Весь дом погружен в зачарованный сон. Обычно эльфы избегают ненужных убийств, это Мареку нравилось, однако же роэндолцы истребили триста пятьдесят лет назад почти всех темных, кроме того небольшого отряда, который Гилаэртис увел в чаролесье. Или темные были настолько злокозненны и опасны, или на светлых нашло какое-то непостижимое помрачение.