Золотая книга романов о любви для девочек Щеглова Ирина

– А я не всегда.

– Хочешь, я с ней поговорю? – все-таки решилась спросить его Наташа.

– Да ты что?! – рассвирепел Разумовский. – Не вздумай! Она прекрасно себя чувствует, и не стоит ее… отвлекать. Да мне и все равно. Нам и говорить-то с ней не о чем. Повторяю, мне нет до нее никакого дела!

– Ну и дурак!

– Ты, знаешь ли, тоже не лучше! Я видел, как ты зачем-то к Максу липла. Не ожидал от тебя такого. Никитка ж его прибьет!

– Ты думаешь? – испугалась Наташа.

– Я в такой ситуации точно прибил бы.

Наташа бросила Андрея посреди зала и побежала искать Никиту, но не нашла нигде ни его, ни Марину.

Ночью почти никто не спал. Продолжали шумно и весело снова встречать уже несколько дней назад встреченный Новый год – с хлопушками, серпантином и бурными плясками. Когда закрыли дискотеку, девятиклассники переместились в один из девчачьих номеров и продолжили веселиться там. От танцев все уже устали, а потому проводили время за разговорами. Оказалось, что им так много надо сказать друг другу накануне выпуска из девятого класса. В училища и колледжи собирались поступать очень многие. И сейчас, тесно притиснутые друг к другу в небольшом номере, ребята вдруг впервые осознали, что скоро расстанутся, и, возможно, навсегда.

– Я предлагаю установить день встречи нашего класса. И каждый год все обязательно должны являться, несмотря ни на что! – предложил Осипенко.

– Точно! – подхватил Стас Белявский. – Можно, вот как сейчас, проводить этот день на лыжной базе. Здесь, в Шапках.

– Здорово! – согласилась Таня Брайлович.

– Надо только на всякий случай назначить не число, а день недели, – выступила со своим предложением Лутовинова. – Например, первое воскресенье января. А то мало ли чем мы будем заняты в другие дни!

С Ириным предложением все согласились и решили еще немного потанцевать под Максов магнитофон.

Наташа танцевала с Максимом, со Стасом, с Андреем и радовалась тому, что все у нее теперь так хорошо, что она приобрела в этом классе столько друзей. Если бы еще удалось помириться с Никитой, она посчитала бы себя самой счастливой девушкой на свете.

Осипенко вдруг вспомнил, что привез несколько петард, и после танцев одноклассники, к ужасу классной руководительницы, под собственные радостные вопли взорвали их на улице все до единой – в честь Нового года и старой дружбы. Взрывы перепугали до смерти всю местную живность в виде трех котов и одной кособокой собаки, которые до этого тихо, мирно и счастливо жили при кухне. Все смеялись и радовались жизни. Наташа радовалась тоже, но при этом зорко следила за тем, чтобы не пропустить Никиту, если он вдруг покажется. Однако Романенко так и не появился.

Угомонились все только под утро. Наташа долго не могла заснуть от избытка впечатлений и от огорчения. Где все это время был Никита, она так и не узнала.

На второй день с утра девятиклассники решили устроить соревнования по скоростному спуску с горы. Для этого, разумеется, была выбрана самая знаменитая вершина – Царь-гора. Наташа как человек северный хорошо каталась на лыжах, имела даже спортивный разряд. С гор она съезжала отчаянно и без страха. А когда Лазарева наконец увидела Никиту – опять рядом с Мариной! – то совсем потеряла голову. Она забиралась все выше и выше, выбирала самые сложные и крутые склоны. Съезжала с таким шиком, что снег веером летел из-под ее лыж.

– Наташка, прекрати, – пытался остановить ее Андрей. – Тут специальные лыжи нужны, горные!

– Отстань, Андрей! Я и не с таких гор на обыкновенных лыжах съезжала.

Она видела, с каким с ужасом следил за ее лыжными выкрутасами Никита, но это только прибавляло ей смелости. А Царь-гора, будто рассердившись на девушку за ее показушное бесстрашие, самым предательским образом подставила на пути… кочку. Наташа, подпрыгнув, как на трамплине, взвилась в воздух и упала, зарывшись лицом в снег. Она сломала лыжу и палку, а когда попыталась подняться на ноги, чуть не потеряла сознание от боли. Кроме лыжного снаряжения, она, похоже, сломала еще и ногу.

Путь обратно на базу был нелегок. Никита, Андрей и Стас Белявский по очереди тащили Наташу практически на себе. Девушка бледнела все больше и больше, и когда они наконец добрались до базы, походила уже не на Снегурочку, а просто-таки на Мертвую Царевну.

На Никите не было лица. Он забыл про все свои обиды и постоянно держал ее за руку. Андрей, тоже страшно нервничая, вместе с Татьяной Ивановной пытался разыскать хоть какую-нибудь машину, чтобы отвезти Наташу в ближайший медпункт, больницу или поликлинику. Постепенно к базе подтянулись и остальные девятиклассники. Кататься с Царь-горы всем расхотелось.

Последнее, что видела Наташа, с трудом забираясь в найденную машину, было взволнованное лицо Нитребиной с горячими воспаленными глазами.

15 Лариса

Лариса дрожала всем телом. Вот оно! Вот оно, возмездие! Она ведь так и не сходила в церковь, как советовал Макароныч! И – пожалуйста! Когда она смяла куклу с белыми волосами, первой отвалилась именно нога. Лариса тогда еще подняла ее с пола и вмяла в общий бесформенный ком пластилина. И теперь Наташа сломала ногу! Что же ждать дальше? Лариса с ужасом вспоминала, как после ухода Андрея она мяла и крутила в руках безобразный комок, обмотанный грязными белыми нитками. Но ведь Лариса тогда совсем не желала Наташе зла. Она просто успокаивала этими движениями дрожащие руки. Неужели это все-таки имело какое-то ужасное мистическое значение? Надо что-то делать… Надо срочно что-то делать!

Лариса сдала в прокатный пункт лыжи, наскоро покидала в спортивную сумку вещи и, никому не говоря ни слова, задним двором базы вышла на дорогу, ведущую к железнодорожному вокзалу. Не надо, чтобы кто-то ее видел: начнут останавливать, а ей никак нельзя дальше оставаться здесь.

Два часа, которые Лариса провела в электричке, показались ей столетием. Да за такой срок с бедной Наташей может случиться что угодно! Наверное, стоит проехать на Садовую улицу, к Линде. Конечно, у нее сейчас нет с собой денег, но ясновидящая наверняка поверит, что она принесет их позже. Они ведь уже знакомы.

Прямо с вокзала, как была, в лыжном снаряжении, с большой спортивной сумкой на плече, Лариса втиснулась в набитый троллейбус. Уже на Садовой она сообразила, что не помнит ни номера дома, ни квартиры, где находился салон Линды. Но ничего, она обязательно найдет дом, потому что хорошо помнит двор: грязный такой, неухоженный, а за помойкой – дверь в подъезд.

Лариса металась по улице, задевая своей большой сумкой прохожих, но никак не могла вспомнить, где же тот двор. Видимо, тогда она находилась в слишком взволнованном состоянии. Она обошла чуть ли не все дворы Садовой улицы. Ни одного похожего! Такое впечатление, что их специально вычистили и привели в порядок, чтобы запутать Ларису. Неужели придется ехать домой за газетой? Нет, это долго, а время уходит. Надо сосредоточиться. Так! В тот день она приехала на метро. Вышла на станции «Гостиный двор», прошла через подземный переход на другую сторону Невского проспекта, потом по номерам домов поняла, что поступила неправильно, вернулась обратно, дошла до Апраксина двора, а дальше… Что же было дальше? Лариса никак не могла вспомнить. Она огорченно тряхнула головой и решила все-таки попытаться еще раз пройти тем же путем, как в прошлое посещение салона Линды. Вдруг она узнает там где-нибудь неподалеку нужный дом.

Но и возле знаменитого на весь Питер рынка она ничего не сумела вспомнить. Мистика какая-то! Будто и не было никакой Линды! Может, действительно ничего не было и она зря так беспокоится и нервничает? Может быть, все это ей только приснилось? Хорошо бы… Но как же тогда кукла с белыми волосами? Как же Андрей? Как же ее признание в любви? После того дня она старалась больше не смотреть на Разумовского, но получалось это плохо. Она бросала на него взгляды украдкой, когда он не мог их заметить, а в голове всегда билось только одно: люблю, люблю, люблю… Лариса горько усмехнулась. Вот она – расплата за эту ненужную Андрею любовь.

Нитребина еще раз оглядела дома рядом с рынком. Ничего похожего. Хотя, может, как раз вот в этом доме, возле которого Лариса сейчас стоит, и живет Линда, только она его никак не вспомнит. Как отрезало! Лариса свернула в первый попавшийся переулок и бесцельно побрела по грязноватому тротуару, с которого тучная женщина в оранжевой куртке рабочих городских служб скалывала лед. Что же делать? Если вернуться домой за адресом Линды, от мамы будет не отвязаться. Засыплет вопросами, что случилось, почему да отчего вернулась с базы… Разве можно ей это объяснить! Этого вообще никому не объяснишь!

Лариса подняла голову к небу, чтобы отхлынули застилавшие глаза слезы, и увидела маленькую зеленую луковичку с крестом. Церковь! Как раз то, что надо! Маленькая какая… Но ведь размеры храма для такого дела не важны. Да и вообще ни для чего не важны…

Лариса вихрем ворвалась в церковь. Там шла своим чередом служба. С горящими глазами девушка бросилась к женщине, убиравшей от икон огарки свечей.

– Пожалуйста, – свистящим шепотом обратилась к ней Лариса, – не могли бы вы свести меня с каким-нибудь… священником… ну… я не знаю, как называется… с батюшкой…

– Так служба, – спокойно ответила женщина. – Обожди. Закончится, тогда уж…

– Я не могу ждать! Понимаете, речь идет о жизни и смерти!

– Бог с тобой, девушка! Шутишь так?

– Нет! Если я не узнаю, что надо сделать, как снять с себя грех, человек может умереть!

Сумасшедшие глаза Ларисы испугали женщину, и она попросила ее подождать. Вернулась она довольно быстро и позвала девушку за собой:

– Я проведу тебя к отцу Сергию. Он согласился поговорить с тобой.

Лариса была уже на таком пределе душевных сил, что с трудом держалась на ногах. Ее провели в чистую белую комнату, и она оказалась лицом к лицу со священником. Высокий худой старик с большим крестом на груди и с окладистой пушистой бородой показал ей рукой на тяжелый черный стул, но Лариса сразу с порога начала говорить. Ее душили рыдания, она перескакивала с пятого на десятое, но отец Сергий все понял. Он взял девушку за плечи, усадил на стул, снял с ее плеча сумку и сам сел напротив.

– Не надо так волноваться, – сказал он. – Я думаю, что происшедшее – лишь чистое совпадение. Ты, когда ломала куклу, ведь не думала о сопернице?

– Нет-нет!

– И никаких заклинаний не произносила?

– Что вы! Я их и не знаю. Мне и та… ясновидящая… Линда… запретила что-либо делать…

– Но зло ты все-таки на нее держала?

– Это раньше… А потом… я машинально мяла тот комок, а думала о своей несчастной любви, вовсе не о Наташе.

– Ну что ж… – Отец Сергий пытливо заглянул в глаза Ларисы. – Я вижу, ты раскаиваешься в своих дурных мыслях и поступках. Думаю, все у Наташи будет хорошо. А тебе скажу вот еще что: над тобой, дочь моя, властвует страшный грех – гордыня. Надо бороться с ним, пока он совсем тебя не поработил.

– Гордыня? Что ж тут плохого? – удивилась Лариса. – Нас всегда учили, что человек должен быть гордым. Это не так?

– Гордость и гордыня – разные вещи. Человек должен быть горд, что сотворен по образцу и подобию божию, знать свое предназначение и не опускаться до животного уровня. А гордыня – это уверенность в своем превосходстве над другими. Она далеко может завести. И, главное, счастливым человека не сделает. Подумай над этим! А сейчас – иди. Свечку во здравие Наташи все же поставь и молитву закажи. Валентина тебя научит. – И отец Сергий кликнул женщину, которая привела Ларису к нему.

Лариса вышла из церкви успокоенная и растерянная одновременно. С Наташей все будет хорошо, она теперь была уверена. А вот с ней самой, с Ларисой? Отец Сергий сказал – гордыня… Да, наверное, ею владеет гордыня… Из-за нее и из еще более гадкого чувства мстительности она весь первый день на лыжной базе провела с Антоном и старалась при этом как можно чаще попадаться с ним вместе на глаза Андрею. Да, там, в Шапках, оказался тот самый Антон, с которым она познакомилась случайно на улице после того, как видела его в витрине кондитерской «Белочка». Когда Лариса неожиданно увидела его в прокатном пункте в очереди за лыжами, то очень обрадовалась. Сначала просто как знакомому. Расспрашивала про Дашу. Оказалось, что они помирились и даже подали заявление в загс. Лариса тогда сразу оглянулась по сторонам в поисках Даши.

– Не ищи ее, – улыбнулся Антон. – Она сейчас в Новгороде, у себя дома. Поехала приглашать родных на свадьбу и, как говорится, все такое…

– А ты сразу и на базу? – не по-доброму усмехнулась Лариса.

– А что тут плохого? Нашу бригаду наградили путевками за хорошую работу. Почему бы мне не поехать, чтобы напоследок с ребятами отдохнуть?

Лариса хотела уже отойти к своим одноклассникам, но заметила, как напряженно смотрит на нее Разумовский, и осталась рядом с Антоном. Наоборот, она даже «прилепилась» к нему, вместе с ним взяла лыжи и целый день каталась рядом с ним и его бригадой. Его друзья наперебой ухаживали за ней так, что Антону было особенно и не подойти. Он притворно сердился, а они смеялись, что расскажут о Ларисе Дашке, которая ему за такую красавицу выцарапает глазенки. Все это сопровождалось таким громким заливистым смехом, что на их веселую компанию обращали внимание вообще все отдыхающие, не только Андрей. Лариса видела, как Разумовский становится все мрачней и мрачней, но его реакция только подливала масла в огонь ее мести. На дискотеке она самым отвратительным образом висла на Антоне и танцевала, специально положив голову ему на плечо. Испуганная классная руководительница несколько раз пыталась призвать Нитребину к порядку и даже вывести с дискотеки, а удивленный ее поведением Антон в конце концов сказал:

– У меня такое впечатление, что ты специально меня провоцируешь! Хочешь испытать, насколько я люблю Дашку или свою собственную неотразимость?

Ларисе стало стыдно, и она ответила:

– Ни то, ни другое. Прости. Мне просто хотелось доказать… одному человеку, что я вовсе не умираю без него…

– Вон тому, высокому, в светлом свитере? – кивнул на Разумовского Антон.

– Как ты догадался? – удивилась Лариса.

– Это, знаешь, не трудно. Я давно понял, что он уже просто готов меня убить.

– Скажешь тоже… – проронила Лариса, а у самой сладко замерло сердце. – Он меня презирает…

– Ерунда! Поссорились – так помиритесь. Как мы с Дашкой, – уверенно сказал Антон. – А хочешь, для усиления впечатления я тебя поцелую?

Лариса не успела ответить, как молодой человек приник к ее губам. Нитребина вырвалась, огляделась по сторонам, но Разумовского уже рядом не было. Она беспомощными глазами посмотрела на Антона.

– Он так тебе нравится? – спросил он.

– Я его люблю, – ответила Лариса.

Теперь, после разговора с отцом Сергием, она очень жалела обо всем, происшедшем на лыжной базе. Зачем она липла к Антону? Зачем отвлекала его от Дашки? Но разве он ей нужен? Ей нужен только Андрей! Только его она любит! Только о нем одном думает!

Лариса вдруг вспомнила, как хлестала Разумовского словами о своей любви. Разве так говорят об этом? Разве такими словами? Она будто стояла тогда на пьедестале своих чувств, несгибаемая и недосягаемая, а Андрей оставался где-то внизу, где бродят жалкие, непонимающие и недостойные ее людишки. А надо было встать рядом с ним и смотреть на него, понимая и признавая его власть над ней, во имя той самой любви, что раздирает ей сердце. «У меня пересыхают губы от одной лишь мысли о тебе…»

16 Андрей

Андрей метался по базе. Что за дурацкая поездка! Не зря он не хотел ехать. И зачем только поддался на уговоры Белявского? Наташа сломала ногу. Не уберег! Мать его убьет, хотя он ничего не мог поделать. Сто раз предупреждал, чтобы не лезла на самый верх, а Наташе – хоть бы что! Никитку своего хотела поразить, дуреха. Так ведь он и без того давно пораженный, в самое сердце. А Лариса вообще куда-то пропала. Зря он тоже вчера Наталью не послушался – с Нитребиной действительно надо было поговорить. Пора уже помириться. Надоели эти тягостные отношения. Он мог бы сказать ей, что вполне оценил юмор… на счет ее в него влюбленности и нисколько не обижается. Может, если бы они договорились о прекращении военных действий, она не исчезла бы так внезапно.

Он видел, как глазами, полными ужаса, Лариса смотрела на Наташу, то и дело теряющую сознание от боли. Андрей тут же все понял. Та кукла с белыми волосами… Лариса решила, что из-за нее произошло несчастье, и исчезла. Но куда? Ей может взбрести в голову что угодно. Куда бежать? Где ее искать?

Проваливаясь в сугробы, Андрей попытался пройти в сторону Царь-горы. Нет, это глупо. По колено в снегу можно брести туда целый месяц. А толку? Взять, что ли, лыжи? Но зачем? Что Ларисе делать у Царь-горы? Он вернулся на базу и поговорил с ребятами, с которыми Лариса провела весь вчерашний день. Тот, с которым она протанцевала всю дискотеку, сказал, что ничего не знает, что вчера Лариса не собиралась уезжать. Потом Андрей расспросил о Нитребиной Ольгу. Та сначала обозвала его дураком, сказала «все из-за тебя», а затем осмотрела комнату. Сумки подруги на месте не оказалось, вещей тоже. Андрей немного успокоился. С тяжелыми сумками не бегут кончать жизнь самоубийством, значит, она уехала в город. Но почему ничего никому не сказала?

Классную руководительницу девчонки отпаивали валерианкой. Еще бы: одна ученица сломала ногу, другая – вообще исчезла. Андрей прошел к ней в номер и сказал, что возвращается в город.

– Этого мне и не хватало! Еще один куда-нибудь пропадет, а меня – в тюрьму? – взвизгнула Татьяна Николаевна.

– Ничего со мной не будет! Я обычно в Шапки без вас езжу и – ничего: жив-здоров возвращаюсь. – И, не обращая внимания на стенания классной, Андрей пошел собирать вещи.

Сидя в электричке, он вспоминал вчерашнюю дискотеку. У него было дрянное настроение, и он действительно не понимал, от чего. Ему не нравилась дурацкая подсветка, из-за которой все окружающее потеряло свой натуральный цвет, а человеческие лица приобрели зеленоватый замогильный оттенок. Прямо бал вурдалаков – да и только! Графа Дракулы не хватало. Андрея раздражали и Наташа с Никитой, которые изображали из себя полных идиотов. Невооруженным глазом было видно, что они лезут вон из кожи, чтобы только уколоть друг друга побольнее. А Нитребина, как всегда, по своему обыкновению строила всем глазки. Мало ей было тех парней, с которыми она каталась на лыжах. Возле нее на дискотеке толклась еще целая куча отдыхающих разновозрастных мужчин. Особенно усердствовал один, в замшевом пиджаке… Но Лариса отдавала предпочтение все тому же парню, с которым Андрей как-то видел ее на улице. Неужели у нее с ним так серьезно? Андрею даже показалось, что они целовались, но утверждать этого он не мог, потому что в тот момент в зале как раз включили мигалку и трудно стало вообще что-либо разобрать.

И зачем он сейчас едет за Ларисой? Может, она весело проводит время как раз с тем «замшевым пиджаком», который лез к ней всю дискотеку. Андрей вздохнул. Зря он о таком думает. Сам ведь не верит ни в каких «пиджаков». У Ларисы были такие больные глаза, когда она смотрела на Наташу. Куда же она делась? Пожалуй, стоит сначала зайти к ней домой. Может быть, она всего-навсего сидит дома и тихо плачет в подушку. Андрей невесело улыбнулся. Нет. Это не для нее. Она может либо молчать до обморока, либо рыдать в голос. Середины для Ларисы не существует. Ну, а если она все-таки дома, что он ей скажет? Андрей задумался. Ничего в голову не лезло. Ладно, он потом придумает, на месте. Лишь бы была дома! Только бы была дома! Только бы с ней ничего не случилось!

У Андрея, как всегда, при мыслях о Ларисе перехватило горло, и сердце улетело куда-то вниз, чуть ли не в колени. Что она с ним делает, мучительница! Если ее не окажется дома, он совсем потеряет голову…

В Питере на вокзале Андрей никак не мог сесть в автобус. Он попал как раз в час пик, когда все население одновременно перемещается по городу с работы домой. Ему казалось, что он напрасно теряет драгоценное время. Пока он, как дурак, стоит на остановке, с Ларисой запросто может что-нибудь случиться, а рядом никого… Когда на очередной автобус опять не удалось сесть, Разумовский принял решение ехать вкруговую, на метро. Это дольше, чем на автобусе, зато он по крайней мере не будет стоять на месте.

В метро тоже было много народу. Андрей пропустил два поезда, и только в третий ему удалось кое-как втиснуться – очень мешала большая спортивная сумка. Он ехал, сжатый со всех сторон людьми, и по-прежнему думал об одном: только бы Лариса была дома, только бы с ней ничего не случилось!

Дома Ларисы не оказалось. Андрей насмерть перепугал ее мамашу, которая ждала дочь только завтра вечером. Он и сам испугался уже не на шутку, но все-таки сумел уговорить Майю Александровну ничего не предпринимать.

– Я догадываюсь, где она может быть, и сейчас приведу ее домой. – Он сочинял на ходу, лишь бы только успокоить взволнованную женщину.

Андрей вышел на площадку и хотел было, не дожидаясь лифта, сбежать по лестнице вниз, но лифт как раз остановился на этаже Нитребиных. Двери разъехались в стороны, и навстречу Андрею шагнула Лариса – без шапки, в распахнутой куртке, с яркими пятнами нервного румянца на лице.

– Лариса! Наконец-то! Я чуть с ума не сошел! – бросился к девушке Андрей.

Он обнял ее за плечи, а она, не отводя от его лица тревожных глаз, сказала:

– Я неправильно тебе говорила… Не так… Поэтому ты мне не поверил…

– Я верю, Лариса! Я верю! – Он прижал голову девушки к своей груди и гладил по спутавшимся тяжелым волосам. – Ты тут ни при чем… Это я сам… кретин… Я никак не мог разобраться. Мне почему-то казалось, что я ненавижу тебя. Я все время злился. А сегодня, когда ты уехала… я наконец-то все понял… Ты прости меня, дурака… Я люблю тебя, Лариса…

Ирина Щеглова Мечта идеальной девчонки

1 Железная дверь

Когда я вернулась из школы, она уже была. Я столкнулась с ней нос к носу. Новенькая, выкрашенная черной краской, железная дверь встретила меня матовой неприступностью.

«Ну прямо сейф!» – подумала я. И усмехнулась, представив, что мы теперь всей семьей будем жить в сейфе с таким сложным и многоступенчатым замком: клик-клак, колесико вправо, потом еще раз, но уже влево до щелчка, потом ручкой вверх-вниз…

Ключа у меня, конечно, не было. Я нажала на кнопку звонка и прислушалась.

Железная дверь вздрогнула, заскрежетала, лязгнула и распахнулась. На пороге стоял с торжественным видом папа.

– Привет, – сказала я.

И сразу же услышала мамин голос:

– Слава, кто пришел? Лера? Дай ей ключи!

Ну вот! Все дома! А я-то надеялась…

Конечно, такое событие! Рабочие приходили, устроили грохот на весь подъезд. Носили, вымеряли, устанавливали дверь. Как же мама пропустит такое развлечение! Небось с работы отпросилась… Пропал день!

Улыбающийся папа протянул мне связку ключей, я взяла их, не глядя, и хотела было пройти в квартиру.

– Погоди-ка, – остановил меня папа, – сейчас я покажу тебе, как работают замки. Вот, смотри сюда. – Он отобрал у меня ключи и склонился к замочной скважине.

– Этот длинный ключ вставляем сюда, видишь, тут такие бороздки, надо, чтоб они совпадали…

– Пап, ну я сама разберусь, ладно?

Он выпрямился и недовольно посмотрел на меня:

– Валерия, ты же знаешь, я не люблю, когда меня перебивают.

Рюкзак резал мне плечи. Я стояла у злополучной двери, переминалась с ноги на ногу и молчала.

Отец покачал головой и снова склонился к замку.

– Так вот, – увлеченно продолжал он, – эти бороздки должны совпасть… Лера, ты меня слушаешь или нет?

– Не слушаю, – обиженно буркнула я. Нашел время показывать тайные запоры! Хоть бы дали человеку в дом войти! Может, я в туалет хочу!

– Я не понимаю, – обиделся папа. Он всегда обижается, если я не хочу его слушать. Но он порой бывает просто невыносим со своими объяснениями! Как начнет разглагольствовать, в такие дебри забирается, просто мозги пухнут! А дело-то какое-нибудь совсем простое, известное даже младенцу. А мне уже почти шестнадцать!

– В чем дело? – Из-за его спины появилось озабоченное мамино лицо. Оно у нее всегда озабоченное. Непонятно почему.

– Я хотел объяснить, как открывается этот замок, – начал папа.

– Можно, я уже в квартиру зайду? – не выдержала я.

– Что?! – всполошилась мама, – зайдешь? А замок? А ключи? Тебе трудно выслушать отца?!

– Мне не трудно, – вздохнула я, потому что поняла: зря с ними связалась, сейчас начнется неизбежный семейный скандальчик с мамой в главной роли и со мной в роли козла отпущения, то есть козы…

В глубине коридора показалась испуганная бабушка. Она прислушалась, заохала и, по обыкновению, быстренько исчезла в своей комнате.

– Лера! О чем ты думаешь?! – взвилась мама. Она заводится сразу, с половины оборота. Ей много не надо. Повод может быть любой, даже самый ничтожный. Ба-бах! И мама уже кричит так, что звенят оконные стекла, бабушка хватается за сердце, кошка прячется под диван, папа нервно вышагивает по коридору, а виновата всегда я. Только я, и больше никто.

– Смотри на меня! – кричала мама. – Не отворачивайся! Что ты в пол уставилась? Ты видишь, мы полдня с этой дверью провозились! А тебе все равно, да?! Тебе наплевать?!

– Нет, – чуть слышно ответила я.

– Что?!

– Нет, не наплевать…

Они гремели ключами, скрежетали новой дверью, орали на меня, стараясь перекричать друг друга. А я все еще стояла на лестничной площадке, и лямки рюкзака резали мне плечи.

Бабушка выглянула в коридор и, дождавшись короткой паузы, попросила:

– Слава, Вика, зайдите в квартиру, не позорьтесь перед соседями.

Мама как раз набрала побольше воздуха в легкие, чтоб с новой силой обрушиться на меня, но напоминание о соседях мгновенно ее отрезвило. Она закрыла рот, поджала губы, схватила меня за локоть и втащила в квартиру. Папа закрыл дверь. Он бросил ключи на полку для обуви и молча ушел в комнату.

– Видишь! До чего ты всех довела?! Видишь! – снова закричала мама.

– Я никого не доводила.

– Не пререкайся с матерью!

Мне наконец удалось стянуть с себя набитый рюкзак. Я бросила его на пол и облегченно вздохнула.

– Ты почему вещи разбрасываешь?! – Мать всплеснула руками и даже подпрыгнула от возмущения.

– Мама, я не разбрасываю, просто он тяжелый и…

Мне хотелось помириться, чтоб все затихли и успокоились. Не тут-то было. Мама вдруг впилась в меня глазами и придвинулась поближе:

– Что? Что это такое?!

Я на всякий случай отступила назад и уперлась спиной в вешалку.

– Слава! – пронеслось по квартире.

Одновременно из разных комнат выглянули папа и бабушка.

– Ну что еще случилось? – сумрачно отозвался отец.

– Ты посмотри на нее! – Мама задыхалась от возмущения. Она резко подскочила ко мне, схватила за голову и развернула лицом к отцу.

– Не понимаю… – растерялся он.

– Да ведь она брови выщипала!

Папа нахмурился.

Я вывернулась из маминых рук и стала разуваться.

– Ты зачем это сделала? – Мать грозно надвинулась и остановилась передо мной. Руки скрещены на груди, глаза мечут молнии.

Я промолчала, только ниже опустила голову.

– Отвечай матери!

– Ни за чем, – я выпрямилась, посмотрела с вызовом. На сегодня с меня хватит! Достаточно железной двери.

– Ах ты, бессовестная! – Мама задохнулась и, уже не помня себя, подняла руку.

– Вика! – воскликнула бабушка.

Мать покачнулась, опустила руку и, рыдая, убежала в комнату.

Все. На сегодня концерт окончен. До вечера она будет дуться, пить валерьянку и страдать так, чтоб все видели. Завтра мы помиримся, а через день поссоримся снова.

Бабушка поманила меня пальцем, я тихонько скользнула к ней в комнату.

Я их люблю. Конечно, как же иначе. Как можно не любить своих родителей? Я люблю нервную, озабоченную маму – со всеми ее страхами, придирками и требованиями; и папу, который вечно настаивает, чтоб его непременно выслушивали до конца; и хлопотливую бабушку, присматривающую за мной, когда мамы нет рядом.

Я готова за них жизнь отдать! Но жить с ними невыносимо! И с каждым днем все невыносимее.

Бабушка еще ничего. Она меня частенько «покрывает», по словам моей мамы. Хотя что покрывать-то? До четырнадцати лет я ходила в школу только в сопровождении кого-нибудь из взрослых. Потом просто взбунтовалась, с мамой случилась истерика, но своего я добилась. Теперь хожу одна. И ладно еще, если бы школа была далеко, так ведь нет, под самым боком, можно сказать, во дворе нашего дома. Но все остальное время я должна быть на глазах.

Так как мама работает, то она не может все время держать меня под контролем. Остается бабушка. Она должна отчитываться перед мамой обо всех моих перемещениях, о том, когда я прихожу из школы, контролировать, чтоб я нигде не задерживалась, а если задержалась, то я непременно должна позвонить и сообщить, где и с кем.

Я стараюсь не подводить бабушку. Да и ходить мне особенно некуда. Моих подруг мама на дух не переносит, говорит, что все они идиотки. Как так может быть, чтоб все были идиотками? Из-за мамы ко мне никто не ходит, а меня ни к кому не пускают. Раньше я дружила с одной девочкой из нашего класса. Она нравилась маме, потому что у нее была «приличная семья» и сама она тоже была «хорошей девочкой». Но потом мы с ней разошлись. Мы не ссорились. Просто ей в отличие от меня родители разрешали гулять с друзьями, ходить в кино, общаться с мальчиками. Яркая, даже красивая, она постоянно находилась в окружении поклонников. На ее фоне я словно ушла в глубокую тень. Все, что она предлагала сделать, мне было недоступно. Так постепенно мы и перестали дружить. То есть мы продолжали общаться в школе, но чаще всего наше общение сводилось к простому «привет-привет». А совсем недавно я неожиданно сблизилась с другой девочкой – Аней. Она старше меня, и если бы мама узнала о ней, то ни в коем случае не одобрила бы такой дружбы. Так что Аню приходилось скрывать от всех, даже от бабушки, чтоб она не проговорилась. Аня жила в нашем доме, училась в колледже и уже подрабатывала. Маму страшно раздражают Анины родители. Она частенько говорит о том, что «от девочки толку не будет в такой семье», «яблочко от яблони…», и все в том же духе. Анина мама называется «предпринимателем» и работает на рынке. Отец тоже где-то работает, и еще: его часто видят пьяным. В свои неполные семнадцать лет Аня в основном предоставлена самой себе. При этом их семья считается обеспеченной. Ане купили компьютер, она всегда модно и дорого одевается. Как и ее мать. У них есть иномарка. Я не знаю, что больше всего раздражает мою маму: рынок, пьянство отца или иномарка. Наверное, все вместе. В разговоре с бабушкой мама называет родителей Ани жлобами, куркулями, алкоголиками. Понятно: при таком отношении я даже не могу заикнуться, что знакома с Аней.

Но иногда мне удается поболтать с ней. Чаще всего – днем, когда ни ее, ни моих родителей нет дома. Я отпрашиваюсь у бабушки на часок и бегу к своей единственной приятельнице. О чем мы говорим? Да в основном я взахлеб жалуюсь на родителей, а она слушает и сочувствует.

При этом я страшно рискую. Меня могут разоблачить в любой момент. Поэтому, когда я прибегаю к Ане, в дверь сразу не звоню, а прислушиваюсь, не идет ли кто-нибудь из соседей по лестнице. Когда выхожу от нее, смотрю в глазок.

Аня не обижается. Она все понимает.

Нас сложно назвать подругами. У каждой своя жизнь, к тому же у Ани не так уж много свободного времени, и все-таки, если б не она, мне было бы совсем невыносимо.

В компьютерах я совершенно не разбираюсь. У некоторых моих одноклассников они есть дома, другие постоянно зависают в интернет-кафе. На что у меня никогда нет денег. А если бы я попросила, мама ни за что не дала бы. Потому что «там непонятно кто собирается». К тому же, по твердому убеждению мамы, компьютерные игры наносят страшный вред психике.

Конечно, в школе нам преподают информатику, и мы занимаемся раз в неделю в компьютерном классе, где на всех всего пять машин. Так что в основном мои знания о компьютерах были чисто теоретическими.

О покупке я и не заикаюсь, и не мечтаю. Какой компьютер! Мне даже телевизор не разрешают смотреть!

Что самое смешное: мама постоянно спрашивает, почему это я ничем не интересуюсь. Попробовала бы я!

Когда я была маленькая, то очень любила ходить с папой в походы. Мы брали палатку, спальные мешки, грузили в рюкзаки всякие продукты, фонарики и другое снаряжение. Точнее, грузил папа в свой рюкзак, от меня толку было мало. Мы собирались и уезжали на несколько дней в какие-нибудь дикие, красивые места. Я так радовалась этим походам! Вдвоем с папой или с его друзьями было тихо, спокойно. По вечерам костер, люди песни поют, разговаривают. Мама никогда не ходила в походы. А без нее нам было чудесно!

Но потом как-то так получилось… В общем, я стала старше, отношения у меня с папой испортились. Может, из-за того, что он продолжал относиться ко мне как к ребенку. Не знаю. Но мне стало неинтересно. В стотысячный раз выслушивать, как устроен фонарик или как надо правильно разводить костер в сырую погоду… Увольте! Он не понимал и обижался, а я злилась. Дома злилась и кричала мама, потому что она отпускала меня неизвестно куда, то есть я была не на глазах. Каждые сборы – стресс. Крик, шум, слезы. И я подумала: ну их, эти походы. И с ними плохо, и без них, но без них крика меньше.

Теперь, когда папа в походах, мы дома или на даче у другой моей бабушки. И что бы я ни делала, мама все время следит за мной. Неотступно.

«Лерочка, иди чайку попьем… ну что ты вся скукожилась, выпрямись! Не ставь локти на стол! Что ты глаза пучишь?! Отодвинься, невозможно же пройти! Убери ноги!» И напоследок, измучившись: «Иди ты отсюда, ради бога!»

Если я так ее раздражаю, зачем она следит за мной? Зачем ходит по пятам, не давая ни минуты покоя? Я только и слышу: «не так!», «оставь!», «неправильно!».

Когда-то я очень любила животных. Родители купили мне двух морских свинок. Они очень забавные, лохматые, полосатые, их еще называют черепаховыми, они так смешно кричат и узнают нас не хуже нашей кошки Ульяны. Я так обрадовалась свинкам, когда впервые увидела их, даже разрыдалась от восторга. Мне хотелось кормить их, ухаживать за ними, смотреть, как они играют, как спят. Первое время я не отходила от клетки.

Ложилась рядом и смотрела на чудных зверьков до тех пор, пока мама, выведенная из себя тем, что «ребенок лежит на полу и собирает пыль!», не бросалась и не оттаскивала меня от моих любимцев. А потом началось бесконечное: «не мешай им!», «ты что, не видишь, ты их пугаешь!», «прекрати кормить!», «не так… не правильно… отойди, не крутись…». Я охладела к свинкам. Просто перестала их замечать.

Теперь они на попечении бабушки, как и Ульянка, как и вся наша квартира.

Раньше я могла плакать, даже рыдать, биться в истерике. Но теперь я просто молчу.

«Ты посмотри на нее, забьется в угол и сидит!» – возмущалась мама по телефону, жалуясь на меня тете Жене. А мне так проще. Ничего не делаю – и спроса с меня никакого.

Женя – папина родная сестра. Вообще-то она мне приходится тетей. Она живет в Москве.

Раньше она жила с нами, но я этого уже не помню, она уехала, когда я была совсем маленькая.

Мама часто звонит ей, когда хочет пожаловаться. Жалуется чаще всего на меня.

Женя – наш третейский судья. Бабушка тоже потихоньку рассказывает ей о наших проблемах. Они ждут от Жени ответов. Наверное, она что-то им советует. Но мне от этого не легче.

Женя часто приезжает к нам. Но я же понимаю, больше всего ее волнует бабушка. Иногда она пытается заговорить со мной, что-то спрашивает. Я вежливо отвечаю или не отвечаю вовсе. Очень мне нужны ее разговоры! Вполне достаточно родителей с их бесконечными придирками.

К тому же я немного ее стесняюсь и совершенно не понимаю, чего она от меня хочет. Так и общаемся, как будто отбываем повинность.

При ней мама сдерживается, и дома устанавливается временное перемирие. Бабушка перестает прятаться в своей комнате, папа выныривает из своих бесчисленных командировок и походов. Меня перестают замечать. Можно тихо сидеть в углу дивана и думать. Из дома все равно не выпускают.

Если у Жени есть время и она задерживается на несколько дней, мама тащит ее по магазинам.

Мама и покупка вещей – это вообще песни со сказками! Мне иногда кажется, если бы не Женя, мы бы все голые ходили.

Мама не может покупать одежду или обувь сама. Ей нужен постоянный советчик. А еще она просто повернута на приличиях: «Женя, посмотри, это прилично, как ты думаешь?» «Женя, какого цвета пальто покупать?», «Женя, сходи, пожалуйста, с Лерой в магазин, купи ей юбку, я совершенно измучилась!».

Женя закатывает глаза, и мы идем по магазинам.

Помню, как мы покупали одну злосчастную юбку. Это было пару лет назад. Я посмела заикнуться о той юбке, которую хотела, но мать, естественно, ответила категорическим отказом: «Слишком короткая!»

Все. Я замолчала. Мы уныло бродили по магазинам, я послушно мерила какие-то жуткие мешки и беззвучно плакала. Мать не выдержала и отвела меня домой.

Дома она устроила мне разнос за то, что я такая капризная и сама не знаю чего хочу. А я заявила, что больше никогда не пойду в магазин!

Но приехала Женя, выслушала маму, посмотрела на меня, и мы отправились.

– Покажи мне юбку, которую ты хочешь, – попросила Женя.

Я глянула на нее искоса: стоит ли? Но она настаивала. Я показала.

– Маме она не понравилась? – спросила Женя.

Я качнула головой.

Тогда Женя понимающе кивнула и спокойно объяснила мне, почему эта юбка не нравится маме.

– Мы можем ее купить прямо сейчас, – сказала она, – но я бы посоветовала тебе померить несколько таких же юбок, но чуть длиннее.

Я сразу же надулась.

Но Женя быстро просмотрела юбки разных размеров, выбрала похожую на ту, что нравилась мне, и попросила прикинуть.

Я присмотрелась, это была точно такая же юбка, как и моя. Пожала плечами и пошла в примерочную.

Пока я вертелась перед зеркалом, Женя притащила еще несколько вещиц.

– Вот, ради интереса можешь еще и эти померить, – предложила она.

Я вошла во вкус, померила все, что она мне принесла, и осталась довольна. Но купили мы все-таки ту, первую, я настояла просто из вредности. У нас в школе в том году все девчонки ходили в таких юбках, и мне ужасно хотелось ее!

Женя потихоньку посмеивалась и говорила, что она всегда старалась не походить на других. Она говорила о выборе своего стиля, рассказывала о знаменитых женщинах: Коко Шанель, Марлен Дитрих, Жаклин Кеннеди, Мерилин Монро… Мир узнал этих женщин благодаря тому, что все они были яркими индивидуальностями и, помимо таланта, обладали своеобразным вкусом.

– Мир стал одеваться как они, – сказала Женя, – Коко Шанель первая надела брюки и показалась в обществе без корсета. А ведь это – целая революция в моде!