Расмус-бродяга Линдгрен Астрид
Когда они вышли на дорогу, Расмус спросил:
— Оскар! А тебе охота от меня избавиться?
Оскар уже шагал строевым шагом.
— Когда захочу избавиться, скажу, — только и ответил он.
Эти слова мало успокоили Расмуса. Другое дело, если бы Оскар сказал: «Будешь со мной, покуда не найдешь свой дом». Что же он станет делать, если надоест Оскару? Ведь он пробыл один всего ночь и ни за что на свете не хочет, чтобы она повторилась. Он бросил робкий взгляд на Оскара. Он будет стараться изо всех сил, будет слушаться Оскара, чтобы не надоесть ему!
— Оскар! Давай я сам понесу свою фуфайку, — с живостью сказал он.
Но Оскар не одобрил этого предложения.
— Это еще зачем? Ведь она лежит у меня в рюкзаке. Невелика тяжесть.
Оскар шагал бодро, и Расмус изо всех сил старался не отставать.
— Можно, я буду держать тебя за руку? — спросил он, выбившись из сил.
Оскар остановился и внимательно посмотрел на него.
— Ладно, — ответил он. — Спасибо тебе. Сделай милость, держи меня за руку, чтобы я не отставал.
Расмус подал ему руку, и они пошли дальше чуть помедленнее.
— Я еще не совсем привык, — пробормотал Расмус, оправдываясь, он понимал, что Оскар сбавил шаг из-за него.
— Понятно, настоящим испытанным бродягой не вдруг станешь, — согласился Оскар.
И он показал Расмусу, как нужно ходить, словно непрестанно меряя дорогу ровным и четким шагом.
— Однако нам ни к чему нестись вперед, будто мы должны успеть к вечеру на край земли, — сказал Оскар. — Сойдет, если мы туда поспеем завтра.
Расмус шагал, а сердце у него было переполнено благодарностью к доброму Оскару. Ему хотелось как-нибудь выразить свою благодарность, сделать что-нибудь хорошее, пожертвовать чем-нибудь, чтобы Оскар понял без слов, как он его любит.
У дороги стояла лавка, маленькая деревенская лавочка, где можно купить что угодно — от граблей, сапог и керосина до кофе и леденцов. Но этот рай был открыт только для тех, у кого есть деньги. Расмус бросил в открытую дверь вожделенный взгляд, и ноги его невольно сбавили скорость. Ему так хотелось хотя бы просто остановиться и поглядеть. Оскар уже довольно далеко ушел вперед.
Расмус со вздохом помчался за ним. И тут он сунул руку в карман и нащупал пятиэровую монетку. В эти сутки случилось так много невероятного, что он совсем забыл про нее. Почувствовав в руке монетку, он возликовал. Какой все-таки большой и прекрасный этот пятиэровик!
— Оскар, ты любишь тянучки? — спросил он с тайной радостью и дрожью в голосе.
— Ясное дело, люблю, кто их не любит! Да только сейчас у меня нет денег, так что купить их мы не можем.
— А я могу, — заявил Расмус и показал пять эре. Он боялся, что Оскар велит ему сберечь их, но опасения эти были напрасны.
— Ну раз так, беги и купи тянучек!
Расмус повернулся и пустился бежать. Вот повезло! Надо же было вспомнить про пять эре как раз возле лавочки! Хорошо, что он не истратил их раньше!
Он, ликуя, вернулся к Оскару, который стоял на краю дороги и ждал его. Какое счастье было открыть мешочек и показать Оскару пять длинных тянучек!
Оскар наклонил голову набок и с нарочито жадным видом поглядел на конфеты.
— Сейчас поглядим… Которую ж мне взять?
— Бери все! — радостно воскликнул Расмус.
Но Оскар сделал отрицательный жест рукой.
— Ну чего уж, хорошенького понемногу. Мне хватит и одной.
Такое признание повысило Оскара еще больше в глазах Расмуса. Он от всего сердца желал отдать Оскару все тянучки. Но ведь он был всего лишь человек и сам любил конфеты.
Сидеть у обочины и разворачивать бумажку тянучки — что может быть прекраснее! Обертка сильно прилипла к карамельке, пришлось засунуть в рот конфету вместе с бумажкой, чтобы она немножко намокла. А потом оставалось лишь развернуть эту прекрасную конфету и сосать ее долго-долго.
— Надо делать вот так, — показал Расмус, медленно запихивая в рот тянучку. Оскар учил его, как нужно ходить по дорогам, а Расмус показал Оскару, как едят карамельки.
Они долго сидели на солнышке и сосали карамельки, но, как ни старайся продлить удовольствие, тянучка тает, медленно, но неумолимо, и под конец во рту остается лишь вкус сиропа.
— Давай оставим вот эти на потом, — предложил Оскар. — В жизни бывают огорчения, и тогда неплохо съесть конфетку.
Оскар и сам не знал, насколько он прав в том, что скоро их поджидали огорчения.
В тот вечер они отдыхали у небольшого озера. День был жаркий и путь долгий. Расмус устал, ему хотелось лишь вытянуться на скалистом берегу и отдохнуть. Но желание искупаться победило. Он быстро разделся за кустом.
— Только не заплывай далеко, а то тебя утащит водяной.
— Уж плавать-то я умею, — заверил Расмус.
У него невольно сжалось сердце. Он подумал о том, как они с Гуннаром учили друг друга плавать в речке. Казалось, это было тысячу лет назад.
Вода была такая теплая и ласковая, усталость будто смыло с него. Он подплыл к кувшинкам, и они закачались на воде. Они были ослепительно белые и очень красивые. Может, это был сад водяного и он срывал кувшинки по ночам?
Расмус перевернулся на спину, полежал немного и задумчиво посмотрел на большие пальцы своих ног, торчащие из воды. Вокруг было так тихо. На противоположном берегу красиво и печально куковала кукушка, отчего человек становился как-то добрее.
— Это какая-то шальная кукушка, — сказал Оскар. — Лето кончилось, и ей пора превращаться в ястреба, неужто она этого не знает?
Оскар сидел на берегу и брился, глядя в осколок зеркала, который он достал из своего волшебного рюкзака.
— А у нас в школе учительница говорила, что это только суеверие, будто после середины лета кукушка становится ястребом, — крикнул Расмус из воды.
— А ты докажи! — предложил Оскар.
— Докажу! Ведь ты, Божья кукушка, не становишься осенью Божьим ястребом.
— Нет, тут уж ты прав. — Оскар закончил бриться, достал латунную расческу и стал причесывать свои кудрявые волосы. — Ястребом я никак не стану. Подумать только, маленький, а какой умный!
На выгоне рядом с ними паслись коровы. Они подошли к изгороди и уставились на непрошеных гостей. Большая и грузная корова побрела к воде напиться, и ее колокольчик тихо и звонко забренчал.
«Это летний звук», — подумал Расмус. Он лежал на воде и плескался, слушая, как кукует кукушка, как бренчит колокольчик, как плещется под его руками вода. Да, все это были звуки лета.
Оскар тоже сознавал, что стоит летняя пора. Закончив причесываться, он стал рассеянно напевать себе под нос:
- Вот снова лето
- и солнца свет.
- В лесу наклали коровы…
Потом он замолчал и скептически поглядел, хорошо ли причесался. Грива его непослушных кудрей оставалась такой же растрепанной. Он убрал расческу в рюкзак.
— Оскар, а ты не будешь купаться?
— Нет, только вымою ноги.
Он закатал брюки и стал ходить по отмели.
— Я уже купался.
— Когда?
— В прошлом году, — ответил Оскар. — В честь нашего королевского дома. Пятнадцатого мая именины королевы Софии. Вода была до чертиков холодная. С меня хватит купанья. Можно мыться по частям, и будешь такой же чистый.
— А ты докажи!
— Это можно доказать таким вот способом… — начал Оскар.
Но тут он поскользнулся и шлепнулся в воду. Сидя по пояс в воде, он недоуменно огляделся. Расмус весело захохотал, а Оскар бросил на него сердитый взгляд.
— Как я уже сказал, это можно доказать таким вот образом, — повторил он сердито, с трудом поднимаясь на ноги.
Но злость у него тут же прошла. Он сел на камень, хорошенько вымыл ноги и побрел к берегу, шлепая мокрыми штанами, напевая вполголоса:
- Вот снова лето
- и солнца свет,
- пойдем на речку купаться…
— Оскар, ты хороший! — крикнул Расмус ему вдогонку, сам не зная зачем.
Немного погодя они уселись ужинать. Оскар развел огонь на камнях, чтобы высушить брюки и отгонять мошкару.
— Вот такой же костер жгут индейцы, — сказал Расмус, придвигаясь поближе к огню.
Днем они были в большой и богатой господской усадьбе, где им дали бутерброды и молоко. Оскар играл на гармошке и пел красивые песни, за которые платят бутербродами. Он пел о могиле Иды, о невесте льва и массу других песен, которых Расмус раньше не слыхал.
Оскар развернул газету, в которую были завернуты бутерброды.
— Погляди-ка, здесь тоже написано про воров: «Никаких следов грабителей в Сандё», «Полиция прочесывает местность».
Расмус сунул газету Оскару под нос, показывая маленькую заметку.
— А далеко отсюда Сандё? — продолжал Расмус.
— Не более трех-четырех миль отсюда.
Расмус разложил бутерброды на камне.
— Вот эти с сыром, — сказал он, — бутерброды невесты льва, а вот эти — могилы Иды.
— А вот это шум водопада Авеста, — подхватил Оскар, поднося ко рту бутылку с молоком.
Расмус с аппетитом уплетал бутерброд с колбасой.
— Она красивая и добрая, эта госпожа из усадьбы, — сказал он мечтательно, — да только у нее уже есть две кудрявые девчонки.
— А не то она взяла бы тебя, ты хочешь сказать?
— Да, — ответил Расмус, и в глазах у него заплясал отсвет огня, — хотел бы. Я хочу, чтобы меня взял кто-нибудь богатый!
— Ах-ах-ах! — воскликнул Оскар.
Вокруг них плясали комары, и по мере того, как костер угасал, они становились все наглее.
— Сейчас мы обманем этих кровососов, пойдем спать, — решил Оскар.
Он принес в кружке воды, залил угли и забрал свои пожитки.
Неподалеку стоял крестьянский хутор. Оскар был здесь раньше и получил разрешение спать на сеновале.
Расмус устроился поудобнее и зарылся в сено, так что один только нос торчал. Здесь тоже были комары, и он решил предоставить им как можно меньше возможности угощаться его кровью.
— Ну как тебе, ничего здесь? — спросил Оскар.
— Да, только ноги побаливают.
Оскар зевнул.
— Ничего, это пройдет, сказал мужик, заехав с телегой в озеро. Давай-ка лучше соснем.
Расмус заснул не сразу. Он лежал и прислушивался. В сене что-то странно шуршало и потрескивало. В хлеву то и дело тихонько побрякивали цепи, видно, шевелилась скотина. А над ним пели комары нескончаемую песню. Это было последнее, что он слышал, засыпая.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Он проспал несколько часов и проснулся на рассвете. Его разбудил чей-то грозный голос:
— Вот он! Лежит здесь!
Расмус увидел, что в нескольких метрах от него стоят двое полицейских, а Оскар, проснувшись, сидит на сене. Но больше он ничего не успел увидеть, Оскар поспешно бросил на него охапку сена.
Сердце у Расмуса застучало молотком.
«Сейчас… — подумал он. — Сейчас придет ленсман[2] и отвезет меня к Ястребихе».
— В чем дело? — спросил Оскар.
— Узнаешь после, — ответил один из полицейских, — поедешь с нами.
Оскар разозлился.
— С какой это стати, черт возьми! Я ничего не сделал.
— Всех бродяг забирают на допрос. Поторапливайся!
Оскар разозлился еще сильнее.
— Катись-ка ты подальше! Человек спит себе, невинный, как невеста, а его нахально будят среди ночи. Гляди, кабы я не рассердился!
Однако он стал медленно подниматься и тихонько шепнул Расмусу:
— Лежи тихо! Не шевелись!
И полицейские повели его.
Они забрали Оскара, что могло быть хуже! Исчезли с ним неизвестно куда. Его рюкзак они тоже взяли. Глядя в дверную щель, Расмус увидел, как Оскар садился в таратайку. Один из полицейских сел рядом с ним и взял вожжи. Второй уселся на заднее сиденье. Хозяин и работник стояли рядом и глазели, а из кухонного окна торчали любопытные рожи хозяйки и прислуги.
Тот, что держал вожжи, прикрикнул на лошадей, и повозка тронулась. Лошадиные копыта застучали по дороге. В ушах Расмуса этот стук отдавался болью, больше он никогда не увидит Оскара. В отчаянии он бросился на сено, стараясь подавить всхлипывания.
И тут он услышал, как кто-то ходит внизу, в хлеве. Кто-то забренчал ведром, коровы замычали, как на пожаре. Потом две работницы затеяли разговор. Расмус осторожно подобрался к отверстию в полу, через которое сбрасывают вниз сено, и прислушался. Может, там станут говорить про Оскара.
— От бродяги можно ждать чего угодно, — сказала одна. — Я не удивлюсь, если это он украл деньги в Сандё.
— Его повезли к ленсману на допрос, — добавила другая.
— Этот мог украсть, — продолжала первая. — А если так оно и есть, сидеть ему в крепости, — радостно заключила она.
«Этот мог украсть! — тихонько передразнил ее возмущенный Расмус. — Глупые бабы, как можно подумать такое о Божьей кукушке!»
Он не мог дальше оставаться на сеновале, слушать их он был не в силах. Ему непременно нужно было попытаться узнать, где Оскар. Где живет этот ленсман? Только бы узнать, где он живет, тогда можно будет постараться как-нибудь поговорить с Оскаром. Правда, это все равно что сунуть голову в львиную берлогу, ведь ленсман может схватить его и отправить назад в приют. Но если Оскара посадят в крепость, какая разница, что станет с ним самим.
Он осторожно отворил дверь сеновала и, убедившись, что поблизости никого нет, спустился и помчался что есть мочи по мосткам и дальше в ту сторону, куда укатила бричка.
Он бежал, пока хватило сил. Потом попытался идти ровным и четким шагом, как его учил Оскар. Как далеко до дома ленсмана, он не знал, но надеялся встретить кого-нибудь по дороге и спросить. Но в такую рань никто еще на дороге не попадался.
Наконец с лесной тропинки вышла на дорогу старуха. «Ну прямо как в сказке, — подумал Расмус. — Ведь в сказках всегда на пути попадается старуха, у которой можно узнать дорогу к замку дракона или еще куда-нибудь».
Старуха несла на спине вязанку хвороста и шла, сильно наклонившись вперед. Она заметила Расмуса, лишь когда почти поравнялась с ним, и подняла голову. Ее усталые старые глаза поглядели на него из-под платка.
— Не знаете ли, где живет ленсман? — промямлил он.
В глазах старухи мелькнуло подозрение.
— Ты не думай, мне позволено носить дрова из лесу, — сказала она, подняв для большей убедительности вверх узловатый, скрюченный указательный палец. — Мне позволили, и ленсману до того нет дела. — И поспешила мимо, хотя несколько раз обернулась и пробормотала: — Мне позволили!
Удрученный, Расмус пошел дальше. Старухи в сказках так не отвечали.
Однако вскоре его нагнала повозка с молоком. На козлах сидел парнишка немногим старше Расмуса. Видно, парень был добрый, он сразу же спросил:
— Подвезти тебя?
Расмус с благодарностью вскарабкался на телегу и сел рядом с парнишкой. До чего же хорошо было ехать, а не идти пешком. К тому же он надеялся узнать, что ему нужно.
— Ленсман? Да он живет вон в том поселке, — ответил паренек. — Я как раз везу туда молоко. Я покажу тебе его усадьбу. Мы поедем мимо каталажки, а позади нее желтый дом. Там он и живет.
Видно, ленсман еще не выходил из своего желтого дома, потому что, когда телега прогромыхала мимо каталажки, Оскар еще сидел на скамейке. Его охраняли двое полицейских, те самые, которые его арестовали. Расмус не посмел ни крикнуть, ни остановиться, а доехал на телеге до самой маслобойни. Там он дал кучеру одну из своих тянучек в благодарность за то, что тот его подвез, и поскорее прокрался назад, на узенькую улочку, по которой они проезжали.
Оскара на скамейке уже не было. Но из открытого окна конторы ленсмана доносились голоса. Расмус подкрался ближе к окну, как только мог. На счастье, возле окна была изгородь из бирючины, и он спрятался за ней.
— Похож я на «двух замаскированных мужчин», а? — услышал Расмус взволнованный голос. — На бродяг в этой стране вешают всех собак.
— Успокойся, Оскар, — сказал голос, принадлежащий, по-видимому, ленсману. — Мы только хотели узнать, что ты делал в прошлый четверг.
— В прошлый четверг?.. Я ел горох со свининой, — ответил Оскар.
— И это все?
— Да, блинов мне не давали.
— Я спрашиваю, что ты еще делал в этот день, — терпеливо повторил ленсман.
— Как я могу все упомнить? Бродяга помнит только, что он ест. Я не записываю, что делаю каждый день. Однако я точно помню, что не выряжался в двух маскированных людей и не крал денег. Я в жизни не украл и двух эре.
— Ну, допустим, что ты говоришь правду. А не знаешь ли ты, Оскар, нет ли сейчас в здешних местах твоих коллег?
— Коллег? Это кого, стало быть? Воров, что ли?
— Нет, я хочу сказать «бродяг».
— Чтоб мне пропасть! Так бродяги у вас называются «коллегами»? Тут ходишь всю жизнь и думаешь, что ты простой бродяга, а оказывается, ты вовсе не бродяга, а коллега.
Ленсман прервал его:
— Не встречал ли ты в нашей округе других бродяг за последнее время?
После недолгого молчания Оскар ответил:
— Я встретил Вшивика. Потом Семь-на-восемь и Домового. Но ни одного из них грабителем не назовешь, не будь я Счастливчиком Оскаром.
Ленсман высморкался и встал у открытого окна спиной к Расмусу.
— Ну ладно, — сказал он и высморкался. — Тогда придется, надо понимать, освободить Счастливчика Оскара.
— Если человек невиновен, я надеюсь, это является смягчающим обстоятельством.
На это ленсман не ответил.
Чуть погодя Оскар вышел из дома и побрел по улице. Расмус бросился догонять его и, когда Оскар завернул за угол и ленсман уже не мог видеть его, взял его за руку и спросил:
— Ты, поди, не ждал меня?
Оскар широко улыбнулся.
— Не ждал, приятель. Я думал, раз я попал в каталажку, ты отправился бродить без меня.
— Я пока еще не спятил. Ведь я знал, что тебя скоро выпустят, раз ты ни в чем не виноват.
— Ты этого точно знать не мог. Они хотели повесить на меня грабеж в Сандё. Это было в прошлый четверг. Тогда ведь мы еще не знали друг друга.
— Но ведь теперь-то я тебя знаю, — серьезно ответил Расмус. — Теперь знаю.
— Подумать только, до чего же все эти ленсманы ушлые! — сказал Оскар, кладя руку мальчику на плечо. — Они думают, что все бродяги — воры. Надо же!
Они сели на скамейку в первом попавшемся на пути садике и съели по последнему бутерброду «Могилы Иды».
— Теперь придется петь и играть изо всех сил, а не то помрем с голоду, — заявил Оскар. — Однако кое-что я все же успел выудить у полицейских. Они не ищут сбежавшего из приюта паренька. Видно, твоя Ястребиха не очень-то расторопна.
— Ну нет, иногда она была до того расторопна, что мы только диву давались, — возразил Расмус.
Он пошарил в кармане и достал пакетик с карамельками.
— Раз уж пошли такие неприятности, давай доедим карамельки, — предложил он.
Так они и сделали, съели оставшиеся две карамельки, а Оскар сказал:
— Повезло, что ленсман подвез меня сюда, я все равно сюда собирался. Здесь я пою в богатых усадьбах, здесь можно заработать получше, чем в деревнях. Крестьяне платят только едой.
— Но ведь это тоже неплохо, — возразил Расмус, у которого в желудке было пусто, несмотря на съеденные бутерброд и карамельку.
Оскар поднялся со скамейки.
— А наличные все же лучше. Кстати, я думаю, нам надо навестить тетушку Хедберг.
— А кто она такая?
— О, самая добрая на свете особа. Денег у нее куча, и она легко расстается с ними. Ей я обычно пою «В каждом лесу свой ручей». Она плачет и дает мне пятьдесят эре.
Расмус подпрыгнул от восторга.
— Я тоже знаю эту песню, ее пела тетя Ольга на кухне.
— Молодец, эта тетя Ольга. Ну тогда мы можем оба отправиться к тетушке Хедберг.
Расмус шел по тротуару, радостно подпрыгивая. Здорово будет петь вместе с Оскаром. Подумать только, и за это еще деньги дают. Он взглянул на Оскара преданными глазами.
— Хорошо, кабы ты выучил меня своим песням, Оскар. Ведь иной раз ты можешь охрипнуть.
Оскар одобрительно кивнул.
— В самом деле, если я охрипну, ты сможешь спеть «Невесту льва» и «Могилу Иды».
Дом тетушки Хедберг стоял на краю селения. Это была старая зеленая вилла, прятавшаяся в тени развесистых кленов, на приличном расстоянии от соседних домов.
Расмус и Оскар скромно остановились у калитки, будто не решались войти. Уличным музыкантам не подобало бесцеремонно сразу подходить к самому дому. В саду благоухал жасмин, и пышным цветом цвело «разбитое сердце». На клумбах, обрамлявших садовую дорожку, росли лакфиоль и резеда вперемежку с лебедой, мокрицей и прочими сорняками.
— Ястребиха спятила бы, увидев в саду такой беспорядок, — сказал Расмус.
— Видишь ли, тетушка Хедберг стара, — объяснил Оскар, — сама она уже наводить порядок не в силах, ну а служанке ее, видно, наплевать на это.
Они пошли по садовой дорожке к дому. Дом с опущенными шторами казался таким молчаливым. Можно было подумать, будто там нет ни живой души.
— Не дай Бог, чтобы она умерла, славная тетушка Хедберг! — воскликнул Оскар.
Вокруг царила тишина, ее нарушало лишь веселое чириканье воробьев.
— Давай поглядим, нельзя ли их там немножко расшевелить, — предложил Оскар и достал гармошку. — Ну, поехали!
Расмус судорожно глотнул и начал. Он выступал на людях впервые.
- В каждом лесу свой ручей,
- а на лугу свой цветок…
Ах, как это было замечательно. Расмусу казалось, что они поют как ангелы:
- В сердце у каждого сказка своя…
Дальше спеть они не успели. Потому что в этот момент одна штора поднялась, и служанка фру Хедберг высунула голову из окна. Во всяком случае, Расмус решил, что это служанка, потому что на ней было синее платье, какие носили служанки в господских домах, и белый передник.
— Здесь петь нельзя, — сказала она. — Госпожа больна и не хочет, чтобы ее беспокоили. Уходите прочь!
Оскар приподнял кепку.
— Прошу передать фру Хедберг мой нижайший поклон. Передайте, что Счастливчик Оскар желает ей поскорее поправиться. Сделайте такую милость.
Служанка не ответила и опустила штору.
— Вот дрянь девка, — сказал Оскар. — Раньше у госпожи была славная служанка. Всегда меня кофе угощала. Интересно, куда она подевалась?
Расмус был глубоко разочарован. А он-то надеялся, что фру Хедберг даст им целых пятьдесят эре. Оскар тоже огорчился.
— Что за жизнь, одни сплошные радости! — пробормотал он, возвращаясь к калитке. — Пошли отсюда!
Но Расмус остановил его.
— Оскар, я ужасно пить хочу. Можно, я пойду попрошу воды, хотя фру Хедберг больна.
— Конечно, иди. Воды-то уж она дать тебе не откажет. Беги быстрее, я тебя подожду.
Расмус побежал назад. Он взбежал по лестнице веранды, распугав воробьев, которые мгновенно разлетелись в разные стороны. Он постучал в дверь и, не получив ответа, вошел в дом. Там было три двери, он выбрал среднюю и постучал. Ответа не было, никто не крикнул: «Входите!» Он помедлил чуть-чуть, потом осторожно приоткрыл дверь и вошел в комнату.
Старая дама сидела в кресле и таращила на него глаза, как на привидение. Служанка, которая только что прогнала их, стояла рядом и тоже как-то странно смотрела на него. Расмусу стало не по себе.
— Я только хотел воды попросить напиться, — робко сказал он.
Старая дама не сводила с него глаз. Она сидела неподвижно, словно парализованная. Но тут она собралась с силой и сказала:
Читать бесплатно другие книги:
