Рандеву с Валтасаром Абдуллаев Чингиз

Размышления. Эпизод первый

Вы знаете, что такое ненавидеть человека? Нет, не «не любить», а по-настоящему ненавидеть. Когда тебе хочется самому вцепиться ему в горло, чтобы насладиться его предсмертными стонами, его хрипами. Чтобы почувствовать, как жизнь постепенно покидает его тело. Чтобы видеть, как он умирает. Я ведь хорошо знаю, как умирают люди, я все это видел много раз.

И вы представляете себе мое состояние, когда я прилетел в Лиссабон и в отеле «Альфа» столкнулся с этим типом. Его нельзя не узнать. Даже если я ошибусь и он попытается загримироваться, то и тогда он выдаем себя. Его проклятый запах. Запах дорогого французского парфюма, который остается, когда он проходит по коридору отеля. Он постоянен в своих пристрастиях. Уже много лет его любимый «Фаренгейт» стал запахом мужчин, обреченных на победу. И он, очевидно, считает себя в душе настоящим победителем. Я говорю про этого мерзавца, про человека, которого я ненавижу так сильно, что это невозможно описать никакими словами.

Он придумал себе эту проклятую кличку еще много лет назад, когда в Европе его знали совсем под другими именами. Но с тех пор само его имя – Дронго – стало нарицательным для каждого человека, кто хотя бы раз в жизни сталкивался со спецслужбами. Это был символ беспощадной мести, символ Закона, который найдет тебя на другом конце земли. Вы даже не можете себе представить, скольких людей колотит при одной мысли об этом человеке. Вы не можете себе представить, сколько контрактов наемных убийц было загублено только из-за того, что этот тип брался за разоблачения и почти всегда, я подчеркиваю, почти всегда, добивался успеха.

Но я знаю человека, который может его остановить. И этот человек – я. Я слежу за ним уже несколько дней. Я вижу, как он нервничает, как озирается, пытаясь понять, чьи глаза так пристально за ним наблюдают. Наверно, он чувствует мою ненависть. Она слишком зрима, чтобы не бить по его нервам. Она энергетически присутствует в нашей поездке. Я не колеблясь взял на себя эту миссию.

Я часто думал о Дронго. Он даже не знает, как часто я о нем думал. Я даже не представлял себе, что когда-нибудь смогу его увидеть. Смогу увидеть человека, именем которого пугают всех дилетантов спецслужб на земле. Наверно, в эту поездку мы попали не случайно. И я был призван Всевышним, чтобы исполнить его волю. Я обязан остановить этого человека, и наше противостояние закончится моей победой. Я буду притворяться, если будет нужно, буду врать, если появится необходимость. Я стану улыбаться ему, даже тогда, когда пальцы будут сжиматься в кулак. Но я сумею доказать ему, что я гораздо лучший специалист, чем он.

Я не поверил своим глазам, когда первый раз увидел Дронго в Лиссабоне. Он сидел, спокойно разглядывая женщин, о чем-то беседуя с другими писателями. Меня затрясло от бешенства. Мой единственный шанс, в который я так верил и который мне представился именно в этой поездке, теперь мог сорваться только из-за того, что здесь появился этот проклятый человек. Он меня не знает, никогда не видел. Но я слишком много слышал о Дронго и однажды видел его. Ошибиться я не мог. Это был он. Это был сам Дронго – беспощадный эксперт, человек, который не знает жалости и умеет считать лучше любого компьютера в мире.

Его вызывающая манера одеваться покоробит любого нормального человека. Вот уже много лет все знают, что он носит обувь и ремни только от Балли. А его номерные галстуки слишком бросаются в глаза, чтобы их не заметить. «Самый элегантный мужчина в Европе», – так назвала его представитель Германии Дубравка Угрешич. Если бы она знала, как я его ненавижу. Я уже знаю заранее, что за все время поездки мы ни разу не увидим его небритым или небрежно одетым. Элегантность – стиль этого мерзавца. Как будто он хочет разозлить всех вокруг.

А его нахальная манера разговаривать. Он орет так, словно находится на стадионе. Я знаю, что это – последствие его ранения, но, по-моему, он делает это нарочно. Он входит в комнату – и взгляды любого человека невольно обращаются к нему. Высокого роста, широкоплечий, со своей неизменной улыбкой. Кажется, он никогда не бывает серьезным, словно все происходящее в мире его не касается. Всем кажется, что он такой веселый, такой открытый, такой забавный человек. На самом деле это страшная змея. Понаблюдайте за его глазами. Он все видит, все замечает. Он обращает внимание на каждую мелочь. При этом у него слух, как у хищника, он может услышать даже ваш шепот, как бы тихо вы ни говорили. Иногда мне кажется, что он может слышать наши мысли.

Обычно он входит в комнату своей дурацкой походкой, широко расставляя ноги, улыбаясь, словно попал к друзьям. Но я слишком хорошо знаю, что стоит за его внешностью. Одна маленькая ошибка, только один прокол, только мгновенный промах – и он вдруг смотрит на вас с торжеством хищника, загнавшего в угол свою жертву. Этот человек – гений. И я его боюсь. Он единственный человек на земле, которого я боюсь. Единственный, кроме Всевышнего. Иногда мне кажется, что его создал дьявол. Чтобы показать остальным несовершенство обычного человека. Он не знает усталости. За несколько дней, которые мы уже провели в поездке, я еще не видел, чтобы он уставал. Этот человек умеет пить. Похоже, он научил свой организм превращать выпитый спирт в обычную воду. Во время переезда из Лиссабона в Мадрид он пил с русскими писателями и ирландцем Маккормиком. Я не знаю, кто еще в мире может перепить русских и ирландца. Но Дронго пил с ними наравне. А ведь этот человек никогда не бывает пьяным. Он закончил с ними пить, поднялся и пошел в свой вагон, а они остались спать на своих местах. Я это видел своими глазами. Перепить Маккормика вообще невозможно. Обычному человеку это не под силу. Но Дронго не человек, я в этом лишний раз убедился. Он встал и посмотрел на меня такими ясными, такими спокойными глазами, такими внимательными, что я содрогнулся от страха. И понял, что с этим человеком мне справиться будет труднее всего. Может быть, это самое главное испытание в моей жизни. И если я смогу победить этого человека, ко мне перейдет его сила. Я становлюсь мистиком, но по-другому я ничего не могу объяснить.

И наконец, этот кретин Пьер Густафсон. У него на лице было написано, что он наемник и дегенерат. Пока другие ходили на пресс-конференции и исправно все записывали, он купался в бассейне. Думает, что я ничего не вижу. У него рожа дегенерата.

Он нагло не являлся ни на одно мероприятие в Лиссабоне. В Мадриде он не пошел на пресс-конференцию, а устроился на ступеньках дворца. Наверно, он увидел выражение моего лица и от этого стал еще мрачнее. А когда вышел Дронго, он вообще потерял всякий контроль над собой и начал грубо огрызаться. Именно тогда я понял, что с Густафсоном может случиться несчастье. Ведь он напрасно так вызывающе вел себя.

Утром, когда мы садились в автобус, я, не удержавшись, оказался прямо за спиной Дронго. Он повернулся и приветливо поздоровался. Его не волнует, что он желает всем доброго утра на разных языках, выдавая свою профессиональную подготовку. Впрочем, я думаю, что все догадываются, кто такой Дронго. Для этого он слишком хорошо одевается и всегда оказывается там, где нужно. Один чешский писатель, пожилой человек лет шестидесяти, даже шутливо отдает ему честь, когда они встречаются на улице. Дронго наверно думает, что со смертью Густафсона все закончилось, но он даже не предполагает, что его главный враг стоит у него за спиной. И наша поездка только начинается.

Бордо. 11 июня

Весь вчерашний день они провели в Мадриде, давая показания местной полиции. Портье клялся, что никого из посторонних в отеле не было, но полиция не очень ему верила. Участникам «Экспресса» немного «повезло». За день до этого из отеля был украден дипломат словацкого писателя с новым ноутбуком, стоившим пятнадцать тысяч марок. Именно поэтому комиссар кричал на директора отеля, доказывая ему, что в таких местах нужно устанавливать надежную охрану. Один из сотрудников полиции нашел при осмотре пустой бумажник, и это привело в ярость комиссара, который пообещал добиться закрытия отеля, так халатно относящегося к проблемам безопасности своих клиентов.

Участников «Экспресса» допросили по одному, но многие из них спали. Напуганный портье подтвердил время прихода Дронго со спутницей, доказывая алиби самого Дронго. Никого из писателей особенно не мучили, комиссар полагал, что убийство совершила местная шпана, и поклялся найти виновного. К тому же, один из местных агентов уже успел рассказать об украденном вчера ноутбуке, который принадлежал словаку Питеру Пиштанеку. Комиссару позвонили из министерства внутренних дел с настоятельным пожеланием не раздувать ненужного скандала и разрешить всем участникам «Экспресса» продолжить свой путь. Комиссар был обычным полицейским чиновником и понимал, что любое решение на подобном уровне нужно принимать с учетом мнения вышестоящих чиновников. Он не был героем, но и не был идиотом. Это был обычный честный служака, просто выполнявший свою работу. Именно поэтому он принял решение разрешить участникам «Экспресса» выехать во Францию. В конце концов, все адреса и имена свидетелей были переписаны, и при желании можно было найти любого из них и вернуть в Мадрид.

Вечером десятого июня «Литературный экспресс» отправился во Францию, а двое представителей немецкого оргкомитета остались в Мадриде, чтобы решить вопросы транспортировки тела убитого на родину.

Бордо встретил участников группы плохой погодой. У всех было мрачное настроение. На вечер был назначен грандиозный прием в мэрии, который давал мэр Бордо, бывший премьер-министр Франции Алан Жюппе. Когда Дронго, заблаговременно позаботившийся о том, чтобы его костюм выгладили, был уже одет и намеревался выйти, в его номер постучали. Участники были размещены в трех отелях, и Дронго попал в «Меркурий Мериадек», стилизованный под своеобразный дворец кинофестивалей. В номерах висели портреты известных актеров или режиссеров. Каждый номер был посвящен тому или иному известному деятелю в мире кино. Вы словно попадали к нему в гости. По странной случайности, Дронго достался номер Чарли Чаплина. Со стен на него печально смотрел маленький человечек, заставивший мир поверить в новое чудо – кинематограф и рассказавший человечеству о сострадании к обычному человеку с улицы. Дронго, обожавший Чаплина, уловил в этом скрытую символику, словно провидение само выбрало для него этот номер.

Однажды, много лет назад, он вошел в небольшой американский кинотеатр в городке, расположенном на северо-востоке страны. Он был в очередной командировке, и случай привел его в этот городок всего на одну ночь. Он любил путешествовать, полагая, что это составляет одно из величайших удовольствий, дарованных человеку судьбой. И именно тогда с ним случилась удивительная история, которую он иногда вспоминал, не понимая, была ли она на самом деле или привиделась ему во сне. На экране был некий комик, стилизованный под Чарли Чаплина. Малобюджетный фильм рассказывал об актере, пытавшемся пробиться в Голливуде. Публика вяло реагировала, в заплеванном зале сидели человек десять-пятнадцать.

Дронго сидел в последнем ряду. Вдруг он услышал судорожное рыдание. Приглядевшись, он увидел молодую женщину, сидевшую в другом конце зала. У нее были длинные распущенные волосы, и она плакала, опустив голову на сидение переднего ряда. Он слышал ее сдавленный плач и не знал, как поступить. Подойти и успокоить было бы нелепо. Это была Америка, страна индивидов, где каждый за себя и каждый горюет и радуется в одиночку. Но женщине было плохо, очень плохо. Она плакала, уже не обращая внимание ни на фильм, ни на сидящих в зале зрителей. Кто-то повернулся, крикнув, чтобы она вела себя потише. И Дронго решился. Он подошел к женщине и пробормотал слова утешения. Она подняла заплаканное лицо. Его поразила красота женщины. Длинные темные волосы, красивые, немного раскосые глаза, цвет которых он так никогда и не узнал, скуластое лицо, немного вытянутый, но не портивший лица, а наоборот, придававший ему своеобразие, нос. И чувственные губы. Дронго спросил:

– Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

– Уйдите, – ответила она, и он, замерев в нерешительности, немного постоял и вернулся на свое место.

Фильм продолжался, но женщина перестала плакать и, подняв голову, смотрела в его сторону. Наконец, решившись, поднялась и подошла к нему. Он растерянно смотрел на нее, не понимая, чего именно она от него хочет. На ней были темные брюки, темный джемпер и длинное, до пят, пальто. Несмотря на теплую погоду, она была именно в таком наряде.

Неожиданно она наклонилась к нему, и он почувствовал ее влажный язык. Она целовала его исступленно, словно пытаясь вырваться из своего одиночества и горя. Он был растерян, смущен, несколько скован, не зная, как себя вести. Женщина не была проституткой, это было очевидно, но она вела себя, как безумная. И когда она стала расстегивать ему брюки, он схватил ее за руку.

– Нет, – прошептал он, – не здесь.

Она словно опомнилась. Кажется, у нее в глазах даже мелькнул испуг. Она покачала головой и спросила:

– Вы боитесь?

– Я никогда не занимался этим в кинотеатре, – признался Дронго.

Она сидела на нем в позе всадника, закрывая от него экран, и он видел только ее глаза и чувствовал аромат, исходивший от ее волос.

– Я хочу, – требовательно произнесла она.

Он хотел возразить, вырваться, уйти. Ему вдруг померещилось, что все это было подстроено специально, чтобы его скомпрометировать, заманить в ловушку. Но, опомнившись, он отверг сомнения. О том, что он приедет в этот городок, не знал ни один человек в мире. Об этом не знал даже он сам, неожиданно решив сойти на автобусной станции только потому, что в этом городе был музей писателя, одного из тех, что составляли славу американской литературы. Девушку нельзя было подставить. Ей было не больше двадцати, и она смотрела на него с укором. И с болью.

– Почему? – спросил он, почти касаясь ее лица. – Почему?

– Так нужно, – твердо ответила она. – Я так хочу, – повторила она, глядя ему в глаза.

Он никогда не думал, что с ним может случиться подобное. Он даже во сне не мог себе представить такое. Но девушка ему нравилась. Очень нравилась. И она призывно смотрела на него. Кажется, она по-своему расценила его молчание. В начале девяностых СПИД уже свирепствовал в Америке. Девушка достала из кармана пакетик с презервативом, надорвала его.

– Нет, – снова сказал он. Это было немыслимо, невозможно, невероятно.

Она поняла, что он не сможет. И не хочет. Поэтому, повернувшись, она посмотрела по сторонам. Чуть ближе других сидел коренастый лысоватый мужчина с татуировкой на левой руке. Он был одет в грязную майку и громко смеялся, не обращая внимание на своих соседей. Дронго видел, как он приехал на мотоцикле за несколько минут до начала сеанса. Зажав в руках презерватив, девушка осторожно сняла ногу и перелезла через колени Дронго. Он невольно взглянул на экран. В кадре был тот же актер, изображавший Чарли Чаплина. Он смотрел прямо в зал печально и строго, словно укоряя Дронго. Женщина, словно безумная, сделала шаг по направлению к лысому мотоциклисту. И вдруг Дронго понял, что если она сейчас уйдет, он не простит себе этого никогда. Вскочив, он успел схватить ее за руку. Она обернулась, пытаясь высвободиться.

– Не нужно, – попросил он, – останьтесь со мной.

Гримаса исказила ее лицо. Теперь она была возмущена. Кажется, он понял, почему ей было так плохо. Видимо, она ревновала к кому-то или была отвергнута кем-то. Именно поэтому ей показалось оскорбительным поведение Дронго, который не решался ничего предпринять, пока она не направилась к лысому соседу.

– Нет, – решительно сказала она, вырывая руку, – нет.

Но он уже стоял в проходе, сжимая ее руку.

– Не уходите, – просил он, – я был не прав.

Она вдруг толкнула его в кресло и быстро стала снимать с себя брюки. Затем расстегнула его брюки. Презерватив она выбросила. Это был акт отчаяния, какой-то страшный акт совокупления, когда оба исступленно соревновались друг с другом и сами с собой. Ее длинное пальто защищало их от любопытных взглядов. Кажется, никто не смотрел в их сторону. Только лысый мотоциклист, повернувшись, несколько раз удовлетворенно крякнул.

Он не ожидал от себя подобной дикости. Не ожидал, что может случиться такое. Но это случилось. Невероятное ощущение экстаза, словно оба ждали именно этой встречи, словно оба были настроены на такую волну. Оба тяжело дышали и смотрели друг на друга, словно пытаясь наконец разглядеть зримые черты партнера. В последнем ряду было достаточно темно, и они видели лишь общие очертания друг друга. А он ощущал ее запах. Аромат ее парфюма и запах тела, которые он узнал бы из тысячи других. Запах ее волос, которые касались его, вкус ее сухих губ и влажного языка. Он почувствовал на языке кровь, очевидно он прикусил себе губу, чтобы не застонать.

Она вдруг улыбнулась. Наклонилась к нему и произнесла только одно слово. Она тихо прошептала: «Thanks», – и легко отстранилась от него. Он все еще сидел в полной прострации. Она слезла с него, подняла брюки, запахнула пальто и пошла к выходу. Уже выходя из зала, она обернулась. Он успел еще раз увидеть слаборазличимые черты ее красивого аристократического лица. А затем она вышла. И лишь тогда он, наконец, опомнился, вскочил, судорожно пытаясь на ходу привести себя в порядок, и побежал к выходу, надеясь догнать незнакомку, узнать ее имя, постараться понять, что именно произошло. Печальный актер, так похожий на Чаплина, провожал его с экрана, как будто говоря, что догнать ускользающую мечту невозможно.

Он выбежал в тот момент, когда ее машина отъезжала от кинотеатра. В этих небольших городках не бывает такси, и ему оставалось только смотреть, как в клубах пыли исчезает ее «Линкольн». Он даже не сумел разглядеть номер машины. Это было давно, очень давно, кажется лет восемь или десять назад. Потом он встретил Лону. Потом в Америке он штурмом брал дом известного «вора в законе». Потом было предательство друга, которому он так верил. Все это было потом. А в памяти остался этот фильм с актером, изображавшим Чарли Чаплина, и запах женщины, с которой у него была столь невероятная, невозможная встреча.

Тогда он запретил себе вспоминать об этом. Тогда он заставил себя забыть и эту встречу, и эту женщину. Но иногда по ночам она появлялась в его снах. Иногда ему снился затылок лысого мотоциклиста, который запомнился ему на всю жизнь, и которого, в отличие от женщины, он успел хорошо разглядеть.

Еще два или три раза он приезжал в этот городок в надежде встретить эту женщину. Несколько раз он обходил соседние улицы, пытаясь увидеть тот самый белый «Линкольн». Но все было тщетно. Он и сам понимал призрачность своих надежд. Но воспоминание об этой невероятной встрече осталось с ним на всю жизнь. И хотя он часто уверял себя, что это было с ним во сне, тем не менее, он сохранил билет на тот самый киносеанс, во время которого и произошла самая невероятная встреча в его жизни. И сейчас, стоя перед фотографией грустного комедианта, он невесело усмехнулся. Судьба иногда корчит подобные рожи…

В дверь еще раз постучали. Дронго открыл ее и увидел Яцека. Тот был в привычном джинсовом костюме и также привычно не брит.

– Можно войти? – спросил Пацоха.

– Конечно, можно, – посторонился Дронго. – Надеюсь, у тебя короткий разговор. Иначе мы опоздаем в мэрию.

– Не опоздаем, – сел на стул Яцек, – она находится рядом с нашим отелем. Отсюда пять минут пешком.

– Тем более, не стоит опаздывать, – Дронго поправил галстук.

– У тебя хороший галстук. – одобрительно сказал Яцек. – Ты всегда покупаешь их в комплекте с платками?

– Почти, это коллекционные от Живанши.

– У меня таких нет, – вздохнул Яцек.

– Ты пришел обсуждать мои галстуки? Или будем говорить о делах?

– Нет. Я пришел тебя поблагодарить. Ты поступил благородно. Я ведь сразу понял, что за женщина была с тобой ночью. Ты ее сразу отправил домой и не стал о ней рассказывать. Спасибо тебе еще раз.

– Во-первых, это была не она, – ответил Дронго, – а во-вторых, я обязан был защитить свою спутницу от домыслов полиции.

– Очень благородно с твоей стороны, – сказал Пацоха. – ее могли выгнать с дипломатической работы.

– Я сказал, что это была не она, – чуть повысил голос Дронго.

– Хорошо, хорошо, согласен. Все равно ты молодец. Хочу обсудить с тобой убийство Пьера. Мне очень не нравится, как его убили.

– Мне тоже не нравится, – сказал Дронго, – а еще больше это не понравилось самому Пьеру.

– Да, – согласился Пацоха, – ему это очень не понравилось. Скажи мне, Дронго, зачем ты согласился на этот рейс? Что тебе здесь нужно?

– А тебе? Ты ведь полковник польской разведки. Рассчитываешь получить генерала?

– Нет, – улыбнулся Пацоха, – у нас не дают повышений за провалы. Это ты убил Пьера?

– И создал себе алиби при помощи вашего дипломата. Какая ты свинья, Яцек, неужели ты действительно считаешь, что это я его убил?

– Павел Борисов видел, как ты ругался с Пьером. Я думал, что вы с ним были в плохих отношениях.

– Яцек, – покачал головой Дронго, – ты же профессионал. Неужели ты думаешь, что я мог убить его из-за этого. Глупо. И потом, наш спор видел не только Борисов. У дома стояли Шпрингер, Селимович и Бискарги. И еще две женщины. Поэтому нас могли многие видеть. Кроме того, ты наверняка уже позвонил Монике и узнал, что весь вечер я был рядом с ней и никуда не отлучался. И наверняка именно от нее ты узнал, когда она уехала домой.

– Это так, – согласился Пацоха.

– Тогда в чем дело?

– Мы едем в Польшу, – напомнил Яцек, – и ты знаешь, что по плану мы должны два раза пересечь Польшу. Один раз через Мальборк и второй раз через Варшаву. В Варшаве у нас встреча с президентом Квасьневским. Я обязан знать, что здесь все в порядке.

– Но до этого мы будем в Москве, – напомнил Дронго.

– Да. – согласился Пацоха, – и я тебя понимаю. Из России здесь три писателя. Михаил Мураев – достаточно известный писатель, и ему за шестьдесят. Алексей Харламов – лауреат какой-то престижной русской премии…

– Первого Антибукера, – уточнил Дронго.

– Тем более. А третья – женщина. Кажется, Соловьева. Мы проверяли, она детский писатель из Калининграда.

– Давай более конкретно. Что тебе нужно?

– Ты помогаешь мне, а я помогаю тебе.

– В таком случае я должен тебе поверить. А ведь ты тоже мог убить Пьера.

– Зачем? – спросил Яцек. – Я с ним не ругался и не спорил. Зачем мне его убивать? Чтобы подставить нашу девушку, которая наверняка была с тобой? Я думаю, ты лучше знаешь, кто именно застрелил Густафсона.

– Если бы я шал, кто и зачем его убил, – вздохнул Дронго. – Надеюсь, что это убийство будет первым и последним в нашем «Экспрессе».

– У словака Петера Пиштанека украли ноутбук, – сообщил Яцек. – А вообще наша поездка очень интересная авантюра. Мы все похожи на пассажиров из «Восточного экспресса». Помнишь книгу Агаты Кристи?

– У Пуаро было двенадцать подозреваемых, – усмехнулся Дронго, – и в итоге все двенадцать оказались убийцами. Ему было легче, чем нам.

– Надеюсь, что здесь их окажется гораздо меньше, – очень серьезно сказал Пацоха. – Мы договорились? – спросил он, поднимаясь.

– Посмотрим, – уклонился от ответа Дронго, – я должен подумать.

Прием прошел замечательно. Мэрия находилась в старинном здании, и ее великолепные залы производили неизгладимое впечатление. Все старались забыть случившееся в Мадриде – эту страшную, нелепую, трагическую случайность. Дронго прошел в зал, где официанты готовили столы для приемов. У одного из столиков стояли представители Украины и Грузии. Они что-то оживленно обсуждали. В этой группе была единственная женщина – Екатерина Вотанова. Дронго подошел к ней.

– Ваши соотечественники выступали в Мадриде? – спросил он.

– Да, – кивнула она, – особенно большой интерес вызвало выступление Юрия Семуховича. Он очень известный на Украине писатель и поэт.

– Поздравляю, – кивнул Дронго, – вы прекрасный аттендант, по-настоящему переживаете за своих.

– Конечно, – удивилась она, – а как же иначе?

– Жаль, что вы отправились в эту поездку с мужем, – искренне сказал Дронго, – вы очень отличаетесь от всех остальных женщин в нашей группе.

– Чем вам мешает мой муж? – нахмурилась Катя.

– Ничем. Он прекрасный человек. Просто я жалею, что вы уже заняты. Иначе я бы мог пригласить вас на ужин.

– Вы мне это уже говорили, – недовольно заметила она.

– Извините, – пробормотал Дронго, – кажется, я начинаю повторяться.

К ним подошли остальные члены украинской делегации, и Дронго прошел дальше. Официанты начали разносить вино и напитки. Увидев Павла Борисова, Дронго подошел к нему.

– Это ты рассказал Яцеку о моей ссоре с Пьером? – спросил Дронго. – Интересно, почему ты скрыл такую ценную информацию от полиции?

– Во-первых, я ничего Яцеку не говорил, – Борисов пригубил бокал с шампанским. – Я рассказал обо всем моей землячке – Виржинии Захарьевой, а она – Яцеку. Он ведь производит на женщин неотразимое впечатление. У него вольный стиль, а у тебя официальный. Но вы оба – секс-символы нашей группы.

– Ты же знал, что она расскажет обо всем Пацохе, – не унимался Дронго. – В какую игру ты играешь, Павел? Или тебе нужно поссорить нас с Яцеком?

– Не говори глупостей, – нахмурился Борисов, – я рядовой участник поездки. Это аттенданты, наши помощники, получают разную информацию. А у меня ее не бывает.

– Рядовой болгарин, живущий во Франции и разъезжающий по всему миру, – поправил его Дронго, – рядовой писатель, чья семья живет в Париже. Верно?

– Откуда ты столько знаешь? – угрюмо спросил Борисов. – Или ты специально интересовался моей биографией? При твоей профессии это нетрудно.

– Значит, и ты интересовался моей биографией? – уточнил Дронго.

– Твое имя известно всем, – глубокомысленно заметил Павел, – и не нужно так удивляться. Я много издавал разного рода литературы на криминальные темы, в том числе и документальной. И всем известно имя Дронго. Поэтому ты не очень удивляйся, что многие знают, зачем ты сюда приехал и чем собираешься заниматься. И как только ты приехал – случилось убийство. Я не верю в подобные случайности, Дронго. Ты наверняка читал мою биографию, как и я твою. Думаешь, расследуешь преступление и найдешь убийцу Пьера Густафсона?

– Не думаю, а точно знаю, что найду.

– Успехов тебе, – ухмыльнулся Борисов, – но учти, это будет очень сложно. Мадрид остался далеко позади.

– Зато убийца едет с нами, – убежденно сказал Дронго и пошел к выходу.

Площадь перед мэрией была пуста. Дронго направился к набережной. Накрапывал мелкий дождик. Он услышал шаги за спиной. Прислушался. И замедлил шаг, чтобы человек мог его догнать. Тот, поравнявшись с Дронго, пошел рядом.

– Уже приехал? – спросил Дронго.

– Только что, – ответил Вейдеманис, – пришлось лететь в Париж, а оттуда в Бордо. Мадридская полиция до сих пор считает, что Пьера убили с целью ограбления. Пропали все его деньги.

– Это я знаю, – вздохнул Дронго, – хорошо, что пропали. Иначе нас бы наверняка задержали…

Вейдеманис подозрительно взглянул на друга. Потом пожал плечами.

– Я должен был догадаться, – сказал он. – Это ведь твоя работа?

– Ты тоже считаешь, что я его убил?

– Конечно, нет. Но ты забрал его деньги.

– Значит, ты полагаешь, что на убийство я не способен, а чужие деньги могу стащить?

– Когда ты будешь серьезным? – вздохнул Вейдеманис. – Впрочем, так тебе легче жить. В общем, полиция считает, что это дело рук местных бандитов. Сейчас убийцу ищут по всему Мадриду.

– И они его, естественно, не найдут, – мрачно предположил Дронго, – Пьера застрелил кто-то из наших. И я намерен найти убийцу.

– Каким образом? Ты ведь понимаешь, что убийца действовал не из личных мотивов.

– В отеле жили около сорока человек. Портье клялся, что никто чужой не входил в отель, и я склонен ему поверить. Значит, осталось не так много. Сорок человек вместо ста сорока. И у меня уже есть конкретные подозреваемые.

– Пацоха или Борисов? Они, кажется, единственные профессионалы среди этих сорока. А где жили литовцы?

– Не в нашем отеле, я проверял.

– Тогда Алисанка вне игры. Кстати, есть новые данные по украинцам. Юрий Семухович получил разрешение на временное жительство в США. Он должен уехать в Пенсильванию сразу после вашей поездки.

– Это ничего не доказывает, – возразил Дронго, – я сегодня говорил с украинским представителем. Семуховича считают новой звездой украинской литературы. Вряд ли такая фигура может заинтересовать террористов.

– Тогда кто? И главное – зачем? Почему убийца так рисковал? Почему он решил его убрать? Ведь убийца знает, что в вашей группе есть несколько высококлассных профессионалов. И он наверняка понимал, что убийство вызовет еще большие подозрения. Но он пошел на это преступление. И тогда я спрашиваю себя: почему он на это решился? Ведь гораздо легче было бы убрать Густафсона таким образом, чтобы он исчез, а не стрелять в него, оставляя труп в отеле.

– Не знаю, – сказал Дронго, – возможно, что у него были какие-то мотивы. А возможно, он не один…

– Семейные пары, – вспомнил Вейдеманис, останавливаясь. – Подожди… У вас три семейные пары. Турки, украинцы и испанцы. Испанцы жили в отеле?

– Нет, – ответил Дронго, – у них был номер в отеле, но они оставались дома и приехали в отель только на последнюю ночь.

– Ночь убийства.

– Это ничего не значит, – возразил Дронго, продвигаясь вперед. Вейдеманис шел за ним следом. – У испанцев действительно есть квартира в Мадриде, и я бы на их месте поступил точно так же. Они оставались у себя дома и приехали в отель только для того, чтобы рано утром успеть сдать багаж, который грузят каждый раз отдельно. С точки зрения логики все верно. И потом, Альберто Порлан слишком известный человек, чтобы его подозревать.

– А его жена? – не унимался Вейдеманис. – Ты можешь поручиться и за нее?

– Пока нет. Пока я думаю над этим и подозреваю ее, как и остальных.

– Тогда скажи, кого именно ты еще подозреваешь, – прямо спросил Вейдеманис.

– Во всяком случае, всех, кто был в эту ночь в нашем отеле. Хотя, с точки зрения убийцы, гораздо лучше иметь сообщника в группе. Нужно будет обратить внимание еще на две семейные пары. Украинцы и турки. Хотя с украинцами сложнее. У этой девочки тяжелый характер. Скорее, не тяжелый, а своеобразный. Она вся состоит из углов, а это встречается довольно редко, и наверно поэтому вызывает у меня такой интерес.

– Я проверил турок, – сообщил Вейдеманис. – Тургай Фисекчи не только поэт, но и общественный деятель. Член запрещенной в Турции коммунистической партии. Это, конечно, самый подозрительный момент.

– Значит, хороший поэт, – улыбнулся Дронго. – Ты не знаешь истории турецкой литературы, Эдгар. Там все известные имена – это люди с левыми убеждениями. Назым Хикмет, Факир Байкурт, Яшар Кемаль, Азиз Несин. Ты жену Фисекчи проверял?

– Она действительно врач, – ответил Вейдеманис, – стажировалась в Стамбуле, в Мюнхене.

– Понятно. Запомни номера телефонов, которые я тебе продиктую. Несколько телефонов в Германии и Англии. Эти номера я нашел в записной книжке Густафсона.

– Ты все-таки был у него в номере! – произнес потрясенный Вейдеманис. – Значит, это ты украл его деньги, чтобы навести полицию на ложный след. Но зачем, зачем ты так сделал?

– Я жил в соседнем номере, – объяснил Дронго, – и если бы убитого Густафсона нашли с пачкой денег и нетронутыми кредитными карточками, кто-нибудь мог вспомнить, как мы с ним немного поспорили утром, после пресс-конференции. К тому же, мне показалось странным, что убийца оставил дверь открытой, словно приглашая меня войти в номер. Это было не совсем логично со стороны убийцы, а меня всегда беспокоит нелогичность поступков серьезных людей. Поэтому я решил, что будет лучше, если полиция станет отрабатывать версию убийства с целью ограбления. В конце концов, у словака действительно украли ноутбук. А убийцу испанская полиция все равно не найдет. Он находится рядом с нами, в этом «Экспрессе».

– Иногда я серьезно думаю, что у тебя в голове компьютер вместо мозга, – мрачно заметил Вейдеманис. – Ты это придумал сразу, как только вошел в номер к убитому?

– Нет. Сначала я подумал о женщине. Со мной рядом была женщина. Польский дипломат. И я обязан был помнить о ее репутации. Во вторую очередь меня интересовал убитый.

– Это было очень рискованно, – мрачно заметил Вейдеманис.

– Запоминай номера, Эдгар, – устало сказал Дронго, – и позволь мне вернуться в отель. Я так устал, что хочу выспаться. Наш отель напоминает галерею киноактеров. На каждом номере своя табличка. И в комнате портреты этого человека. Знаешь в какой номер меня поселили?

– В номер Шона Коннери или Роджера Мура.

Эти двое были первыми исполнителями роли Джеймса Бонда в известных кинофильмах.

– Нет, – сказал Дронго, не обижаясь на такие сравнения, – мне попал Чарли Чаплин. Может, это больше соответствует моему образу. Как ты считаешь, Эдгар?

– Да. – задумчиво ответил Вейдеманис, – иногда мне кажется, что ничего случайного не бывает. Бог решает гораздо лучше нас. Назови номера, которые я должен запомнить.

Москва. 12 июня

Уже несколько дней он проводил расчеты. Ему были предоставлены все необходимые данные. Трибуна, на которой будут находиться гости; зал, в котором будет проходить церемония встречи; место, где должна быть заложена взрывчатка. Меликов был одним из лучших специалистов по проведению подобных террористических актов. Именно он был одним из консультантов узбекской оппозиции, которая устроила взрывы в Ташкенте, покушаясь на жизнь президента Узбекистана Каримова. Правда, тогда взрывы не достигли своей цели, убиты и ранены были десятки других людей. Но имя Мирзы Меликова фигурировало в материалах дела, и полковник Баширов об этом хорошо знал.

Меликов подготовил схему взрыва на трибуне, которую ему указали. Взрывчатку следовало заложить у стены стоявшего рядом павильона. Меликов несколько раз проверил расчеты и передал все данные полковнику. На составление плана ушло несколько дней. И только двенадцатого вечером Мирза попросил Голубева о встрече с полковником.

Баширов приехал на дачу через час после того, как Голубев позвонил ему по мобильному телефону. Он поинтересовался у Голубева, как ведет себя пленник.

– Скучает, ответил Голубев, – лежит в своей комнате.

– Будь осторожен, – напомнил полковник, – это не тот человек, который будет скучать. Если он молчит, значит, обдумывает, как отсюда сбежать. Скажи ребятам, чтобы следили за ним все время.

– Мы все время держим камеру наблюдения включенной, – пояснил Голубев, – дежурим каждую ночь. Я сам проверял ребят. Ему отсюда не уйти.

– Надеюсь, – пробормотал полковник, проходя в дом.

Лежавший на кровати Меликов поднялся, когда Баширов вошел в комнату.

– Ты хотел меня видеть, – сказал полковник, усаживаясь на стул. – В чем дело? Что случилось?

– Я закончил расчеты, – показал на стопку лежавших на столе бумаг Меликов, – можешь их забрать. Не знаю, почему ты не поручаешь такую работу своим специалистам. Или она для них слишком сложная? Успели разогнать своих профессионалов? Или они все сейчас работают на мафию?

– Я уже предупреждал, что не люблю шутников, – заметил Баширов, не притрагиваясь к бумагам. – Что еще ты хотел мне сказать?

– Мне не хватает точных данных по перспективе местности, каменному покрытию павильона и по количеству людей, которые будут на трибуне. Поэтому расчеты получились приблизительные. Я не могу гарантировать абсолютного результата. Мне нужно все проверить на месте.

– Это невозможно! – сразу сказал полковник.

– В таком случае расчеты не могут быть точными. – пожал плечами Меликов. – В любом случае это меня не касается.

– Надеюсь, что да, – пробормотал полковник, – мы проверим твои расчеты, и я предложу тебе все нужные данные.

– Мне нужно все увидеть на месте. – упрямо сказал Меликов, – пойми, что иначе нельзя гарантировать точного результата. Мне рассказали один очень интересный эпизод из истории заговоров. Знаешь, почему не удалось покушение на Гитлера? Полковник Штауффенберг положил портфель с бомбой под ноги сотрудников генерального штаба, совсем рядом с фюрером. Тот обязан был погибнуть, но один из генералов перенес этот портфель за большой дубовый стол. И этот стол спас жизнь Гитлеру. Он оказался как бы щитом, закрывшим его от взрыва. И все только потому, что такую возможность не учли.

– Взрывчатку никто не перенесет, – возразил Баширов, – это не тот случай.

– А толщина стены? – спросил Меликов. – Сколько людей будет на трибуне? Может, она будет переполнена и взрывная волна опрокинет трибуны прежде чем до них долетят осколки. Я думаю, что нужно учитывать и такую возможность. Извини меня, полковник, но мне кажется, что ты понимаешь во взрывном деле, столько, сколько я в астрономии. Ты можешь проверить мои расчеты, но они будут предварительными. Повторяю, мне нужно видеть все на месте.

– А я повторяю, что это невозможно.

– Тогда забирай бумаги и уходи. Больше я тебе ничего не могу сказать.

Баширов поднялся, подошел к столу, задумчиво посмотрел на разбросанные по столу схемы и рисунки. Затем обернулся к пленнику.

– Хорошо, – сказал он, – мы проверим все на месте. Только через несколько дней. И учти, что с тобой поеду не только я. С нами поедут все четверо твоих охранников. А с Голубевым ты вообще будешь скован наручниками. Это специальные японские наручники с особым замком. Ключ будет только у меня. Ты можешь убить Голубева, но тогда тебе придется повсюду таскать за собой его труп. Предупреждаю, что он весит более ста килограммов и тебе будет трудно тащить его тело.

– Не нужно предупреждать, – усмехнулся Меликов, – я не кретин. Понимаю, как ты меня будешь стеречь. Но я должен увидеть это место, иначе ничего не выйдет.

– Я подумаю, – пообещал полковник. – У тебя есть еще какие-нибудь просьбы?

– Есть. Скажи, чтобы мне приносили газеты. Хочу почитать свежие российские газеты. И пусть разрешат смотреть телевизор.

– Можешь смотреть телевизор в общей комнате, там большая коллекция видеофильмов.

– Я хочу смотреть обычные новости, обычные передачи.

– Нет, – решительно сказал полковник, – никаких передач, никаких газет. Тебе не обязательно знать, что творится в Москве, в России. Ты даже не должен видеть новых российских денег. Если ты попытаешься сбежать, у тебя будут очень большие проблемы, Меликов…

– Деньги я уже видел, – отмахнулся пленник, – у тебя странная логика, полковник. Тогда я больше ничего не хочу. И подумай, что я тебе сказал о взрыве. Посоветуйся со своими специалистами, они тебе скажут, что я прав.

– Посмотрим, – Баширов собрал бумаги с расчетами и вышел из комнаты.

Когда он садился в свой автомобиль, Голубев стоял рядом.

– Ты должен знать, о чем он думает, – напомнил полковник. – Никаких телевизионных передач, даже мультфильмов. Только видеокассеты, никаких разговоров о политике, никаких газет. Ты меня понял?

– Мы так и делаем, – ответил Голубев, но полковник уже не слышал его, он выехал за ворота.

В машине Баширов даже не включил радио. Лишь когда автомобиль въехал в город, он наконец протянул руку к приемнику. Диктор рассказывал о положении в стране, о росте преступности, которая бьет все рекорды, о выходках неонацистов, которых становилось все больше и больше. Полковник слушал внимательно, глядя перед собой. В заключение диктор сообщил об обмене старых водительских удостоверений на новые, и Баширов почему-то улыбнулся. В этом была некая символика, понятная только ему.

От дачи до здания ФСБ на Лубянке он доехал за сорок пять минут. Было уже достаточно поздно, но полковник знал, что его ждут. Он мягко припарковал автомобиль, вошел в здание ФСБ. Дежурный офицер, знавший его в лицо, привычно козырнул и кивнул, разрешая пройти. Еще через несколько минут Баширов был в своем кабинете. Он сел в кресло, потер лицо ладонями. Это был привычный жест, снимавший усталость. Затем поднял трубку телефона прямой связи.

– Добрый вечер, – сказал он, – я вернулся.