Странник, пришедший издалека Ахманов Михаил
Решив, что пора брать переговоры в свои руки, Джамаль выступил вперед.
– Джаммала, сын Гер'гия, князь, – произнес он, гордо выпрямившись, потом коснулся плеча компаньона. – Скиф, мой родич, сын брата моего. Еще с нами спаслись моряки с джараймского таргада – трое матросов и их хозяин, Зуу'Арборн. Ты слышала о них?
– Слышала! Двадцать дней, как Сийя ап'Хенан привезла их в город, и восемь дней минуло с той поры, как недомерки из Джарайма ушли на юг, в Мауль! А еще слышала я от Сийи странную историю о двух мужчинах с таргада, что бились вместе с ней против степных хиссапов. Днем бились, а ночью пропали! Исчезли, как дуновение небесного Вихря!
– Это мы и есть, – с достоинством произнес Джамаль. – А что до внезапной нашей пропажи…
Он собирался изложить самую хитроумную из заготовленных версий, но Скиф перебил его.
– Сийя! – вдруг выкрикнул он. – Сийя! Сийя сейчас в городе? Или тут, в степи?
– В городе, – кивнула амазонка со шрамом, сурово уставившись на Скифа. – Ну и что? Какое дело тебе до Сийи, незнакомец?
– Она – моя женщина!
Две девушки с луками фыркнули, а третья засмеялась в голос. На хмуром лице предводительницы тоже промелькнула улыбка.
– Ты не так сказал, пришедший из-за моря, – произнесла она. – Не Сийя твоя женщина, а ты – ее мужчина! Клянусь хвостом пирга, это будет верней!
– Пусть так! – буркнул Скиф. – Я хочу ее видеть!
– А ты чего хочешь, чужак в одежде степных хиссапов? И чего хочет он? – властный взор амазонки скользнул по лицу звездного странника и остановился на Сайри.
– Я хотел бы попасть в город, отважная. Вах, очень хотел бы! Много слышал о нем. Много слышал о владычице вашей и мудрых женщинах из Башни Видящих Суть. Говорят, им подвластны заклятья, охраняющие от демонов? – Джамаль с широкой улыбкой бросил взгляд на старшую всадницу, но ответа не последовало; выглядела она по-прежнему недоверчивой и хмурой. Тогда он хлопнул по плечу стоявшего рядом синдорца и сказал: – У этого юноши тоже есть желания. Он хочет стать воином – таким воином, чтоб шинкасы дрожали, завидев блеск его клинка. Верно, Сайри?
Юный синдорец повалился на колени в траву, протянул руки к сурово взиравшей на него амазонке.
– О, дочь Паир-Са! Господин мой князь правду сказал: хочу я знать и уметь все, что вам ведомо! Хочу скакать на коне, как вы, хочу рубить мечом, колоть копьем, стрелять из лука! Хочу…
– Хватит! – амазонка повела рукой, и Сайри смолк. – Слишком много желаний для мужчины! Дерзких желаний, клянусь Безмолвными! Ну, увидим… увидим, сможешь ли ты, синдорец, удержать меч и копье… Удержишь, тогда и поговорим! А сейчас – встань!
– Я дрался с шинкасами! – гордо заявил Сайри, поднимаясь с колен. – Вот раны от их ножей, моя владычица! – он провел ладонью по исцарапанному боку.
– Лучше бы ты показал мне их головы, синдорец, а не свои раны, – мрачно промолвила амазонка, потом махнула рукой. – Подберите свое оружие, чужаки! Я отвезу вас в город. Мудрая Гайра ар'Такаб из Башни Видящих Суть и Дона ок'Манур, владычица наша, желают посмотреть на вас. Очень желают – после рассказов Сийи и ее девушек! Им еще не попадались мужчины, исчезающие ночью трех лун из женских объятий… Может, вы тени, а не люди? Людей бы Тамма и Сийя сумели удержать… Клянусь Безмолвными, хватка у них крепкая!
Скиф побагровел, молодые воительницы фыркнули, а Джамаль расхохотался. На миг он почувствовал себя двадцатипятилетним; думы о его Миссии и ответственном предназначении улетучились куда-то, испарились, изгнанные пленительным миражом: Тамма, распустив золотые волосы, улыбается ему, что-то шепчет, манит к себе… Встряхнув головой, он прогнал грешные мысли и шагнул к лошади.
Они продолжили путь на юго-восток, окруженные огромными белыми зверями. Четыре амазонки ехали впереди; одна из смуглянок напевала:
У меня нет сердца – Лед горных вершин в груди, У меня нет глаз – Проблеск молнии мои глаза, У меня нет жизни – Память потомков моя жизнь, У меня нет смерти – Вихрь Небесный унес мою смерть О, Безмолвные, одарите меня мужеством!
«Боевая песня-заклинание», – припомнил Джамаль, вслушиваясь в чистый и звонкий голос девушки. Он охотно подъехал бы и потолковал с ней и ее подругами, но воительницы все еще держались настороженно; хоть и не глядели на гостей, доверяя охрану зверям, но стрел с тетивы не снимали.
Прошла пара часов, и Джамалю показалось, что степь начинает изменяться. Холмы и курганы исчезли совсем, зато здесь и там засинели маленькие озерца с прозрачной, прогретой солнцем водой; их соединяли ручьи, такие мелкие, что кони проскакивали их, едва омочив копыта. Берега этих медленных и довольно широких потоков были галечными и песчаными, и цветная галька лежала на дне, посверкивая темно-багровым и зеленым отблеском гранатов – вероятно, камень этот встречался здесь в изобилии. Травы вроде бы стали ниже, но сочней, и все чаще попадались огромные участки, покрытые напоминавшим земной клевер растением; его аромат был похож на медвяный запах падда, но дурных снов не навевал. Ни ксихов, ни кафалов не было видно; на равнине паслись стада покрытых лохматой шерстью быков и крупных антилоп, коих Джамаль насчитал пять или шесть разновидностей. Были они не меньше северного оленя и отличались формой рогов, цветом шкур и очертаниями тела.
Горы, скрывавшие южный горизонт, будто бы не приближались. Они по-прежнему как бы парили над степью, подобно гигантской зубчатой розово-серой стене, скрытой занавесом теплого воздуха и расстоянием; вершины их виделись более четко, но подножия скрывала белесая мгла. Теперь Джамаль знал, что там, за этими исполинскими каменными пиками, лежит страна Мауль, одна из великих империй Амм Хаммата, а еще дальше к югу – земли чернокожих; где-то на востоке извивалась Петляющая река, на западе же, в нескольких днях пути, синело Узкое море, отороченное лентой изумрудного кедровника с вкраплениями золотых рощ.
Вспомнив о них, звездный странник повернулся к компаньону. Тот, похоже, пребывал в прострации: и про задание свое забыл, и про грозного шефа, и про двеллеров, и про все амм-хамматские чудеса, кроме одного-единственного, темноглазого, с пепельными локонами до плеч. «Совсем замечтался парень», – подумал Джамаль и кашлянул.
– Прошлый день ты меня все выспрашивал, генацвале, теперь я хочу спросить. После той ночи, как мы от разбойников избавились, ты на камни залезал, на рощу смотрел, так? Ну и что увидел?
Скиф моргнул, с трудом выплывая из мира грез.
– Рощу и видел! Еще – Тха, жирную жабу! Ну и остальные плиты, что там понатыканы… Вроде десять их было.
– А купол? Купол разглядел?
– Нет. Деревья закрывали, а высокого места вблизи не нашлось. Валун, на котором я стоял, всего метра три… и то из самых больших. – Скиф помолчал, покосился на Джамаля и буркнул: – Думаешь, есть там купол?
– Думаю, есть. Гиена-то нас не зря к этой роще гнал, к удобному месту… Ручей рядом, большие камни, спрятаться можно от чужих глаз… и еще эти плиты, которых мы у других рощ не видали. Ты ведь проверил – плиты лежат так, чтоб пленника можно было привязать и самому не задохнуться… Рубеж обозначен, верно?
– Верно.
Помолчав, Скиф добавил:
– В сомнениях я, князь. С одной стороны, вроде бы все хорошо: встретили мы амазонок, столковались без крови и драк, и теперь нас везут в город. Но с другой, едем мы на юго-восток, тогда как падда растут на западе. А мне Пал Нилычем велено образцы взять. Ну, листья там, ветки… И до куполов этих добраться бы не худо.
– Насколько я помню, тебе еще велено разобраться в ситуации, – сказал Джамаль. – Что за демоны тут обретаются, как можно от них защититься и кто такие сену?
– С последним вопросом мы, считай, разобрались, – вымолвил Скиф с мрачной гримасой – видно, вспомнил крики и вопли привязанного к металлической плите Тха.
– И с остальными разберемся. Ты не спеши, дорогой, не спеши. Я так думаю, что сперва нужно в город доехать да с местной властью потолковать. Может, объясниться начистоту… кто мы и откуда и зачем сюда прибыли. Так что город – наша первая цель.
– Почему?
– Да потому, что в нем мы можем кое-чему научиться. И без этой науки, без надежной защиты, я бы в рощи да купола не полез. И вспомни еще, что говорила твоя Сийя: дескать, только Видящим Суть дозволено касаться дерева падда. Раз касаются, значит, откуда-то берут, так? Из рощ, само собой, каким образом? Умеют защищаться и от демонов, и от запаха, а?
– Не думаю, что у них тут есть противогазы, – пробормотал Скиф.
– Приедем – узнаем, генацвале. Встретимся с нашими красавицами… – Джамаль, скрывая улыбку, отвернулся. – Жаль только, что Зурабчик мой ушел… поспешил, а зря! Хотелось бы мне с ним потолковать о тех странах, что за Узким морем.
– Это ты про Зуу'Арборна? – Скиф бросил взгляд на далекие горы. – Ну, он уже на пути в Мауль. Может, и до порта добрался да к себе на родину поплыл.
– Если добрался, – со значением сказал Джамаль. – Дороги-то здесь опасные… непростые дороги…
Они вновь помолчали, а затем Джамаль принялся расспрашивать компаньона о событиях, что случились недавно у Приозерского шоссе. Скиф уже рассказывал о них – о рейде Сарагосы, схватке с двенадцатью апостолами, таинственном графе Калиостро и гибели Сингапура с двумя агентами. Звездный странник, однако, желал знать обо всем в подробностях: эта информация являлась новой и крайне ценной, ибо ни один из телгских Наблюдателей никогда не бывал в логове Бесформенных.
Скиф, припоминая слышанное от Сарагосы и Сентября, говорил о бревенчатом домике, врезанном в косогор задней стеной, о зеленой щели, рассекающей стену от пола до потолка, о сферическом углублении, ванне с сизым туманом, пожирающем трупы, о гравитационных метателях, превратившихся в горстку праха. Джамаль слушал, задавал вопросы; особенно его заинтересовало, почему дядя Коля, «механик»-экстрасенс, назвал сферическую нишу «сосалкой», а щель – окном, ведущим черт знает куда Вероятно, это были какие-то технические устройства, и тут интуиция дяди Коли могла оказаться важней, чем самые доскональные научные исследования. Он владел своеобразным даром, изредка встречавшимся на Телге и в других мирах; он чувствовал душу любого механизма – так, как опытный врач ощущает состояние больного по ударам пульса, дыханию, оттенку кожи и дрожанию век. «Механик» – еще один, не считая Доктора, удивительный земной феномен; оба не всегда могли разобраться в деталях незнакомых устройств, но их назначение определяли без труда. И если дядя Коля утверждал, что ниша – это «сосалка», а зеленая щель – окно, то так скорей всего и было.
Когда речь зашла о дяде Коле и его талантах, Скиф вдруг ударил себя по лбу, торопливо расстегнул нарукавный карман и принялся шарить в нем Затем он извлек на свет божий небольшую металлическую коробочку и протянул Джамалю. Была она круглой, довольно тяжелой, с гравированным на обоих торцах изображением костра Поленьев либо иного горючего материала не замечалось – только языки пламени с плясавшей в них саламандрой, вырезанной скупыми четкими штрихами.
– Вот, дядя Коля дал, – произнес Скиф. – На всякий случай… Дал и прибавил: мол, пригодится, бляха-муха.
– Что же это такое? – Джамаль повертел коробочку в руках, попробовал открыть, но она не поддавалась. – Что там внутри, дорогой? Снаружи костер нарисован, выходит, внутри зажигалка? Только очень маленькая… с ноготь величиной…
– Не думаю, что зажигалка. Дядя Коля такой мелочевкой не балуется. Если уж он делает вещь, так это вещь.
– Бомба? – Джамаль насмешливо прищурился. Его компаньон пожал плечами.
– Скорее, защитное устройство. Талисман, от бомбы и от огня. Но как им пользоваться, я не знаю. Сказано было: придет время, догадаешься.
– Значит, время еще не пришло. – Джамаль вернул коробочку и, оглянувшись, поймал взгляд синдорца Сайри. Сделать это было нелегко, потому что глаза юноши метались по сторонам, как два юрких прыгуна-хирша. На Белых Родичей и амазонок он поглядывал с нескрываемым страхом, степь осматривал с любопытством, а на грозного Паир-Са, своего господина, и на его приятеля, князя Джаммалу, взирал с надеждой и благоговением. Джамаль подмигнул Сайри и усмехнулся; тот выдавил робкую улыбку в ответ.
Они миновали очередной ручей; хрустальные брызги из-под лошадиных копыт взмыли вверх, окропив сапоги и колени звездного странника. Полузакрыв глаза, он мерно раскачивался в седле, отдаваясь наслаждению быстрой скачки, чувствуя, как солнечные лучи ласкают правую щеку, а налетевший с равнины ветерок гладит левую. Но вскоре перед его внутренним взором возникло лицо суровой амазонки, нынешней их водительницы, и Джамаль начал мысленную беседу с ней – о том, что люди они со Скифом хорошие и никому не желают зла, что ару-интаны и шинкасы, мерзкие прихвостни демонов, их враги, а значит, сами они для женщин – союзники и друзья. Эта беседа, происходившая в его воображении, была своеобразным гипнотическим приемом, позволявшим расположить к себе, внушить доверие, растворить всякий след подозрительности и неприязни. Удавалось такое не всегда и не со всеми, но сейчас Джамаль был почему-то уверен, что все получится. Быть может, потому, что еще он думал о златовласой Тамме, царице Тамар на белоснежном жеребце, и мысли эти окрашивались теплым чувством приязни и предвкушения встречи.
Когда Джамаль открыл глаза, три девушки-лучницы вложили свое оружие в чехлы, а женщина со шрамом, натянув повод, отстала от молодых воительниц и поравнялась с ним. Бросив проницательный взгляд на погруженного в сладкие думы Скифа, она, вероятно, решила, что говорить с ним не стоит, и повернулась к князю.
– Твое имя я уже слышала, чужак. Мое – Рирда aп'Xeнан, из Башни Стерегущих Рубежи. Я – Сестра Меча и начальствую над двумя сотнями всадниц.
– Большая честь, что ты сама провожаешь нас в город, – сказал Джамаль, лихорадочно соображая, какие слова почтения нужно добавить. С юными девушками было проще: он мог назвать их черноокими, златовласыми, желанными и прекрасными, но эта суровая женщина красавицей не была. Разве что в прошлом, когда ее щеку не безобразил длинный рубец, протянувшийся от подбородка к правому уху. Ледяные серые глаза придавали ее лицу сосредоточенно-мрачное выражение.
Решив не испытывать больше на сей валькирии свои чары, Джамаль лишь склонил голову и сказал:
– Сийя и Тамма тоже называли клан ап'Хенан. Ты – их сестра, отважная Рирда?
– В пятом или шестом колене. Все женщины из Башни Стерегущих Рубежи носят это имя.
– И много ли их?
Рирда бросила на него подозрительный взгляд и отрезала:
– Достаточно, чтоб земля содрогнулась под копытами наших скакунов! Но еще не бывало так, чтобы все Стерегущие разом выезжали из города. Для охраны рубежа хватает трех турмов всадниц и Белых Родичей.
– Турмов? – Джамаль приподнял бровь.
– Две сотни всадниц – боевой турм, – пояснила Рирда. – И, клянусь Безмолвными, тысяча жалких хиссапов, прячущих лица под масками, не выдержит его удара!
– Нисколько в том не сомневаюсь, отважная. Я видел, как бьются девушки Сийи… Твои, наверно, не хуже! Рирда смягчилась.
– Не хуже, – подтвердила она, вытянув руку в бронзовом блестящем налокотнике. Запястья у нее были широкими, словно у мужчины, однако изящными; под золотистой кожей проступали крепкие жилы. – Скоро привал у большого озера… После него – еще два заката, и мы окажемся в городе. Там, чужак, ты сможешь поклониться Доне ок'Манур, хедайре, и мудрой Гайре, пророчице. Надеюсь, она не узрит в тебе плохого. Иначе мне придется поглядеть, какого цвета твоя печень!
– Я тоже надеюсь, – ответил Джамаль, дипломатично пропуская мимо ушей намек о печени. – И еще надеюсь, что ты, отважная, будешь нам заступницей.
Рубец на щеке Рирды дернулся, налился кровью; она мрачно усмехнулась.
– Похоже, у вас, у тебя и твоего родича, уже есть заступницы, Тамма и Сийя. Особенно Сийя! Но ее слово так же, как мое, не много значит, ибо суть людская скрыта от наших глаз. Гайра ар'Такаб – иное дело… Мы – пылинки, пляшущие в луче света по воле Безмолвных Богов; она – приникший к земле камень, неподвластный дуновению ветра. Мы, пылинки, глухи и слепы, хоть думаем о себе иначе; камень же, недвижный, словно земля, видит и слышит больше нас.
– Почему? – Джамаль, огладив бородку, посмотрел в холодные серые глаза.
Амазонка повела плечом.
– Лишь прорицающие волю богов воистину зрячи. Они увидят, кого мы нашли – трех пиргов или трех хиссапов. Они – разум и мысль, остальные – плоть. Руки, чтоб держать клинок, чрево, чтоб рождать детей… Но лишь Видящие Суть знают, зачем это нужно.
– И что разум говорит плоти? Что камень повелевает вам, пылинкам?
– Сражаться и охранять! Раньше, до того, как пришли ару-интаны, смысл жизни был в самой жизни. Теперь… – полузакрыв глаза, она вдруг запела:
Встаньте, воины в доспехах, Враг пришел на ваши земли, Враг незримый и коварный, Демон пропастей глубоких.
Встаньте, воины в доспехах, Защитите тело сталью, Душу – стенами заклятий, Что подвластны только мудрым.
Встаньте, воины в доспехах, Позабудьте о покое, Вам сраженье будет пиром, Вам наградой станет смерть.
При первых звуках песни Скиф очнулся, во все глаза уставившись на Рирду ап'Хенан. Когда же ее негромкий хрипловатый голос смолк, он спросил:
– А нас, меня и моего родича, князя Джаммалу, тоже можно защитить стенами заклятий? Так, чтобы ару-интаны не имели власти над нашими душами?
– Распадись и соединись! Ты многого хочешь, назвавший Сийю своей женщиной! Заклятие Защиты и Силы редко поют для чужаков… на моей памяти не пели никогда! Защита даруется тем, чьи сердца чисты, тем, кто готов сражаться и охранять и не ищет иной награды за свой труд, кроме смерти.
– Сражаться мы готовы, – сказал Джамаль, – но вот насчет смерти… Вах, отважная моя! Жизнь прекрасна, и лишь неразумный ищет смерти! Так что пусть она лучше будет наградой нашим врагам.
Ближе к вечеру, когда они, как предупреждала Рирда ап'Хенан, стали лагерем у одного из бесчисленных озер, Джамаль решил пройтись, размять ноги после долгого дня, проведенного в седле. Стараясь не терять из вида суетившихся у лошадей девушек, Сайри и Скифа, который обтирал пучками травы своего каракового жеребца, он зашагал вдоль берега по тропинке, выбитой копытами быков и антилоп. Вероятно, это была дорога к водопою, решил он, разглядев следы в мягкой влажной почве. Один из Белых Родичей увязался за ним; зверь не спускал с человека пристального взгляда – то ли сторожил, то ли охранял.
В лучах алеющего предзакатного светила, низко висевшего над степью, вода казалась серебряным зеркалом, прикрытым прозрачной розовой вуалью. Было тепло, но не жарко; в воздухе уже ощущалась вечерняя прохлада, но ни одно дуновение ветерка не рябило озерную гладь. Добравшись до небольшой косы, которая уходила на тридцать-сорок шагов к востоку и круто обрывалась к воде, Джамаль остановился, не обращая внимания на своего пушистого стража, и заглянул вниз. Там, в полутора метрах от запыленных сапог, плавало его неясное отражение.
Рослый черноволосый человек в меховой безрукавке и кожаных штанах, еще довольно стройный и моложавый для своего возраста… Ри Варрат, Джамаль Саакадзе, князь Джаммала, сын Гер'гия… Лицо почти без морщин; темная густая бородка, темные яркие глаза, полноватые сочные губы жизнелюбца, красиво очерченный нос – не то чтобы орлиный, но намекающий на орла… Грузинские черты, как на фресках древних святых; лицо картлийца, говаривал отец, чистая тбилисская кровь. Сам Джамаль куда хуже разбирался в сложной кавказской этнографии и не сумел бы объяснить, чем его облик отличается от кахетинца, аджарца или имеретинца. Но отец утверждал: мы – картлийцы…
Иногда звездный странник едва ли не восторгался удачей, что выпала ему в варварском мире Земли, разделенном на сотни стран и тысячи племен, каждое – со своим наречием, традициями, верованиями, своим особым темпераментом и жизненным укладом. Невесомый световой луч, покорно доставивший на Землю его разум, мог пасть в любое место, на любую часть суши, коснуться любой из сотен миллионов молодых женщин… Дело случая, игра вероятности! Он мог бы родиться эскимосом или китайцем, скандинавом или индусом, итальянцем или египтянином, американцем или эфиопом… Но случай, Великий Случай и судьба сделали его грузином, в чем он усматривал несомненное везенье.
И не потому, что за тридцать лет, начиная с момента, когда он впервые осознал себя в теле перепуганного подростка, Джамаль привык к своему роду-племени, к гортанному говору родичей и приятелей отца, нередко гостивших в их петербургской квартире, к резкой четкости грузинских лиц, к огненным зрачкам, так непохожим на блеклые глаза северян. Нет, привычка тут была ни при чем! Он просто любил свой народ и, достигнув немалого богатства, повидав и изучив назначенный ему мир (как то подобало Наблюдателю), полюбил еще больше.
Грузины были гостеприимны и щедры, горды и экспансивны; порой шумные, порой слишком воинственные, они обладали редкостным чувством достоинства и честью, еще более драгоценным даром, который уже стал забываться на перенаселенной Земле, вступившей в эру технологического развития. Возможно, они являлись в большей степени варварами, чем иные слишком рафинированные народы, но именно это и пленяло в них Джамаля. Это черноволосое темпераментное племя так отличалось от спокойных, сдержанных и предусмотрительных обитателей Телга! Не потому ли они так нравились звездному страннику? Разумеется, сам он был и оставался телгани, но необычным телгани – Наблюдателем и разведчиком, избранным из избранных; и необычное в нем с удивительной легкостью слилось с сутью и сущностью потомка воинственных картлийцев.
Не значило ли это, что и он сам был в душе таким же свободолюбивым и необузданным варваром? Рыцарем гор, улетевшим к звездам, чтобы найти волшебный меч и поразить злобного дракона?
Усмехнувшись, Джамаль покачал головой и медленно побрел к лагерю. Нет, не меч он искал, а латы – или, вернее, магическое заклятье, способное отпугнуть демонов зла. Предусмотрительный Телг не нападал, лишь оборонялся, и панцирь для телгани был привычней клинка.
Грузины решили бы эту проблему иначе, подумал он и тихо прошептал:
– Встаньте, воины в доспехах, позабудьте о покое, вам сраженье будет пиром, вам наградой станет смерть…
Если не считать смерти, все остальное вполне подходило для грузин.
Прошла ночь, промелькнули день и другая ночь. За страной озер и речек открылись иные земли, тоже равнинные, но граничившие на юге с холмистой местностью, переходившей в предгорья. Отрог самого величественного из пиков вытягивался далеко в степь, истончался, превращаясь в монолитную каменную стену, и взмывал вверх гигантской башней розово-серого гранита. Эта огромная скала царила над степью, но разглядеть вершину, словно бы изрезанную крепостными зубцами, еще не удавалось; до подножия ее было километров тридцать, полдня пути.
Постепенно дикая степь начала уступать место обработанным участкам и лугам, где паслись кони всех мыслимых мастей, а также стада дойных антилоп и коз. Однако поля – в земном смысле этого слова – не попадались; лишь фруктовые рощи и плантации различных кустарников, иногда похожих на виноградную лозу, иногда – на разросшиеся до гигантских размеров колючие кусты крыжовника. На них, впрочем, висели не грозди ягод, а длинные белые початки, напоминавшие маис, – но тоже огромной величины, не меньше полуметра.
Однако ни Джамаль, ни его компаньон не слишком приглядывались к этим сельскохозяйственным чудесам. Быть может, в другое время и при иных обстоятельствах путники оценили бы виды и запахи этого земного рая – и прямые каналы, отходившие от рек и озер, и аккуратные поселки с длинными, сложенными из камня домами под черепичными крышами, и сторожевые башни пятнадцатиметровой высоты, с обязательными конюшнями внизу и ухоженными двориками, и рыбные пруды, и давильни, в которых жали масло и приготовляли вино, и ровную, мощенную камнем дорогу, по которой взад и вперед сновали повозки и всадницы в легких туниках или блестящих доспехах. Да, при других обстоятельствах все это вызвало бы удивление, восторг и даже ностальгию – ибо, если не считать равнинной местности, открывшаяся перед Джамалем цветущая страна напоминала грузинские пейзажи.
Но главным являлась вовсе не разница между амм-хамматской равниной и склонами Кавказских гор; главным были люди. Или нелюди – как посмотреть. Люди, впрочем, тоже встречались – повозками правили крепкие женщины-возницы, а иногда и немногочисленные мужчины; женщины суетились у рыбных садков и давилен; женщины в развевающихся плащах и блестящих шлемах мчались по дороге и несли караул у башен; женщины, пешие и на конях, виднелись у каждой плантации и рощи, присматривая за работниками. Вот с работниками был непорядок.
Выехав вперед и буркнув Рирде ап'Хенан: «Хочу посмотреть!» – Джамаль натянул поводья и остановился у ровных шеренг какого-то неведомого кустарника, покрытого желтыми ягодами величиной со сливу. Вероятно, то было масличное растение; ягоды собирали не в корзины, а в бронзовые котлы, где они лопались и растекались под собственной тяжестью, извергая мутный тягучий сок. Нагие люди – в основном мужчины – медленно и тщательно обирали каждый куст; за ними двигались другие, уже не с котлами, а с мотыгами, и окапывали растения – столь же медленно, тщательно, неторопливо. У обочины стояла повозка – там под присмотром пожилой женщины в синем просторном хитоне пять темнокожих парней грузили запечатанные глиняные амфоры. Сосуды эти показались Джамалю огромными, в рост человека, но голыши справлялись с ними без труда, хоть никто из них и не выглядел силачом.
И грузчики, и сборщики работали словно автоматы; мерно сгибались руки, босые ноги месили влажную землю, полураскрытые губы втягивали и выдыхали воздух, спины склонялись и выпрямлялись, пальцы сжимали рукояти мотыг или ручки амфор и котлов. Выглядели эти труженики по-разному, но независимо от цвета кожи волос или глаз, имелось в них нечто общее – и подмеченный Джамалем неторопливый ритм движений, и остановившиеся, застывшие, будто во сне наяву, зрачки, и струйки слюны, стекавшей из раззявленных ртов.
Он оглянулся. Амазонки взирали на эту картину с равнодушием, Скиф – со смесью отвращения и любопытства, Сайри – с неприкрытым ужасом. Что касается белых зверей, то те расселись неподалеку и, вывалив шершавые языки, негромко порыкивали, словно ведя беседу. Сборщики желтых плодов явно не вызывали у них интереса.
– Сену, – пробормотал Скиф, – сену… Вот они какие! Похожи на ублюдков, о которых Пал Нилыч говорил. Только у тех были не плошки да кетмени, а разрядники.
– Похожи, – согласился Джамаль. – Знаешь, дорогой, пока я лежал в вашем изоляторе, нагляделся на сопалатников. Лица такие же, да… Но те пальцем не шевелили и отходили к праотцам, а эти… Эти, гляди-ка, работают!
– Разные стадии поражения, и результат разный, – мрачно заметил Скиф. – Видел я одного, из Пал Нилычевых приятелей, так тот и говорить мог… Но потом все равно попал в койку. Рядом с тобой лежал… Темноволосый такой, кудрявый, и глаза черные… Не помнишь?
– Все они были на одно лицо, – пробормотал Джамаль. Ему не хотелось вспоминать о своих соседях в медицинском боксе фирмы «Спасение». Выглядели они сущими покойниками, да и сам он в те часы был не лучше; лежал труп трупом, заблокировав сознание и двигательные рефлексы, и тоже пускал слюну.
Рирда ап'Хенан нетерпеливо повела плечом, зазвенела уздой в бронзовых бляшках.
– Ты удивлен, чужак в одежде хиссапов? – Она обращалась к Джамалю, видимо, решив, что он ближе к ней возрастом, а значит, является старшим. – Разве в ваших краях нет сену?
– Встречаются, отважная, встречаются… но редко! А тут… – Джамаль страдальчески сморщился. – Сколько их!
– Шинкасы, – коротко пояснила амазонка. – Вонючие хиссапы! Те, чью одежду ты напялил на себя. Чтоб Вихрь Небесный поразил их! Крадут людей повсюду – у Петляющей, и в маульских предгорьях, и у Внутреннего моря. А сами хуже сену! У тех просто нет душ, а шинкасские души черны, как их проклятые боги, Хадар и Шаммах!
Ожесточенно сплюнув, она потерла пересекавший щеку шрам, явное напоминание о шинкасском ноже или стреле. Вероятно, подумал Джамаль, тот, кто нанес эту рану, пребывает сейчас на спине Великого Одноглазого, выискивая вшей среди гигантских перьев. Со степняками, судя по всему, у Сестры Меча был разговор короткий.
Скиф, хмуро поглядывая то на старшую амазонку, то на мерно сгибавшиеся спины живых роботов, буркнул:
– Шинкасы крадут людей, меняют их души на сладкую траву, а тела, выходит, продают вам? И вы покупаете! Покупаете, чтоб было кому копаться в земле и носить тяжести!
Шрам на щеке Рирды набух кровью, глаза сердито сверкнули – словно у рыси, оскалившей клыки.
– Ты дерзок, молодой чужак! Дерзок и глуп, клянусь когтями пирга! Но я отвечу тебе… отвечу, глупый кафал! – Втянув воздух сквозь стиснутые зубы, она продолжила: – Все покупают сену, чужак, а мы – больше, чем остальные. Больше, чем маульцы или сероглазый народ с берегов Внутреннего моря; больше, чем карлики из Джарайма и люди других стран Запада. Так, во имя милосердия, заповедали нам Безмолвные Боги! Ибо, если не следить за сену, они умрут. От голода, от жажды или просто позабыв дышать… И мы выкупаем их, платим отродьям Хадара золотом, тканями и вином, чтобы лишенные душ закончили дни свои в покое. Они не люди, но были людьми! Кто знает, не вернут ли им Безмолвные на небесах утерянное на земле?
– Но вы заставляете их работать! Амазонка с хмурым видом пожала плечами.
– Они недолго живут, но много едят. А боги, повелев заботиться о них, не сказали, что надо кормить бездельников!
Конь Рирды двинулся вперед, звонко цокая копытами по камням; молодые воительницы и три путника ехали следом.
Скиф, наклонившись к Джамалю, негромко произнес:
– Слыхал, князь? Боги повелели заботиться о несчастных, но не запретили на них пахать… Весьма прагматичная точка зрения!
– На несчастных всегда пашут, дорогой. Были бы несчастные… А где их нет? Видел ты такое место?
– Видел. Фрир Шардис к примеру.
И Скиф, стараясь не глядеть в пустые глаза и на согбенные спины лишенных душ, принялся рассказывать о сияющих огнями громадах Куу-Каппы, прекрасного города в теплых морях, об игре в Девять Сфер и всемогущем Твале, повелителе судеб, о лунах, что восходят над океаном беззвездной ночью, о пьянящем бьортерри с Островов Теплого Течения, о серадди Чакаре, ловце удачи.
Джамаль слушал и думал о своем.
Думал про Телг, где тоже, подобно Шардису, не было несчастных, но были обеспокоенные – и с их тревог, с их забот о грядущем, коего не мог предвидеть никто, началась его Миссия. Думал о Земле, новой своей родине, о многих и многих жизнях, что тратились там впустую, – о тех, кто не знал ни весны, ни лета, но рождался и жил вечной осенью, унылой и промозглой. Волею судеб, обстоятельств или собственного неразумия… Мелкие мысли, мелкие заботы, мелкие души… То, что нужно Бесформенным! Серый безликий фон, на котором они, столь же безликие, могут действовать незаметно и без помех…
Еще он размышлял о словах Рирды ап'Хенан насчет защиты – могучих заклятьях, что ведомы Видящим Суть. Вероятно, амм-хамматские чародейки умели ставить мысленный блок, воздвигать в сознании некий барьер, гораздо более прочный, чем тот, которым обладал он сам. Когда он научится этому. Если научится! – поправил себя Джамаль, ощущая неуверенность и беспокойство.
Телг и Земля предстали внезапно перед ним в образе единой равнины, плодородной и зеленой, простирающейся вдаль, цветущей, звенящей ручьями, шелестящей древесными кронами, овеянной теплым ветром, что разносит запахи трав и цветов, ароматы вина и свежего хлеба. Земля и Телг наложились, слились в нерасторжимом и чарующем сочетании, равно великолепные, щедрые, благоухающие, полные жизни и надежд – два мира, два радужных клубка, в которых смешались цвета изумруда и аметиста, рубина и золотистого янтаря, нежной бирюзы, нефрита, обсидиана, пестрой яшмы… И только одно нарушало эту прекрасную картину – тысячи, миллионы, миллиарды пустых глаз да согбенные фигуры, что двигались по зеленой равнине, исчезая за горизонтом, в серой туманной мгле.
Он услышал громкий голос Скифа, и видение распалось. Компаньон, привстав в стременах, тянул руку вверх и вперед; на лице его было написано изумление.
– Ты только погляди, князь! Погляди! Ну и дела! Сильно же тут кого-то опасаются!
Джамаль вскинул голову. Перед ним, на вершине гигантского утеса, парил город; камни его сливались со скалами, башни, словно зубцы титанического парапета, вонзались в облака, а стены подпирали небо.
Глава 5
ДОКТОР
Он не задумывался о сущности своего дара. Дар был для него реальностью – такой же, как солнечный свет, как воздух и пища, как напитки и транквилизаторы, заглушавшие на несколько часов паранормальное восприятие. Когда-то он пил, а затем, попав в лечебницу, был вынужден принимать лекарства; предполагалось, что эти снадобья сделают его нормальным человеком. Его врачи, однако, сами не ведали критериев нормальности; для них он являлся всего лишь алкоголиком со странными фантазиями, забавным пациентом, объявившим себя Владыкой Мира Снов.
Безусловно, он не был нормален, хотя и не считал себя сумасшедшим параноиком; просто он был иным, непохожим на других – жирафом, затесавшимся в овечье стадо. Мир представал перед ним как бы в двух разительно отличавшихся обличьях. Одним из них являлось повседневное: город, где он жил, комната, в которой провел долгие годы, одежда, мешком висевшая на его длинном костлявом теле, люди, что окружали его. Пребывая на тусклой грани повседневного, он оставался бессилен; ни события, ни судьбы людей не подчинялись ему.
Но стоило прикрыть глаза, сосредоточиться, включиться, как крохотный повседневный мирок расширялся до размеров Вселенной – огромной, яркой, необозримой, сверкающей вечным и нерушимым великолепием. Этот мир представал перед ним не в сиянии бесчисленных звезд, не в спиральном пламени галактик, не в тусклом свечении лохматых газовых облаков, не в блеске мерцавших отраженным светом планет, не в красочных переливах кометных хвостов. Он видел арфу – гигантскую арфу на фоне сероватого туманного занавеса, как будто оттенявшего нейтральным цветом яркое и пестрое переплетение струн.
В юности, еще до того, как проснулся дар, его учили играть на арфе. По мнению наставников, он обладал абсолютным слухом, превосходной музыкальной памятью и необычайно длинными гибкими пальцами; он мог извлечь из своего инструмента невероятные аккорды, а любую услышанную мелодию запоминал навсегда.
Быть может, его музыкальный талант предшествовал тому, истинному дару, позволявшему играть на струнах Вселенской Арфы? Быть может, усвоенные в детстве навыки определили для него и ментальное восприятие мира? Как иначе объяснить то, что он представлял Вселенную в виде арфы, а не органа, не скрипки, не целого оркестра?
Впрочем, он никогда не копался в своих воспоминаниях; то, что случилось до пробуждения дара, не вызывало у него интереса. Гораздо важнее, что дар принадлежал не только ему; пребывая в своем одиночестве, он мог лишь обозревать великолепную арфу и предчувствовать те мелодии, которые удалось бы сыграть на ней. Но, чтобы коснуться струн, он нуждался в партнере – в живом и трепетном огоньке, который скользил бы по радужным нитям, направляемый к цели его разумом, его мыслью, его желанием. Только тогда арфа могла зазвучать!
Он чувствовал это, он был в этом убежден, но он не являлся богом и полновластным владыкой – даже в Мире Снов. Чтобы попасть туда, он нуждался в согласии и доверии будущего странника; не в том согласии, что скреплено подписью и печатью либо выражено словами, но во внутреннем, инстинктивном и подсознательном намерении, позволяющем вступить в ментальный резонанс.
О, если бы он нашел таких людей двадцать, десять, пять лет назад! Сколько чудес он мог бы показать им в Мире Снов, какие восхитительные ноты извлечь из своей арфы, какие открытия свершить! Возможно, он разобрался бы с тайной Того Места, исследовал мыслью это серое ледяное безвременье, этот загадочный фон, на котором сияли струны его арфы… Иногда ему казалось, что он мог бы проникнуть туда – не косвенно, не прикасаясь к нитям инструмента, но прямо; нырнуть в серую мглу, ощутить ее вязкость, ее холод, ее загадочную сущность. Возможно, и там он услышал бы какие-то звуки?..
Но подобные эксперименты требовали времени и осторожности. Теперь он мог не торопиться; пусть не двадцать, не десять, не пять лет назад, но все же он нашел людей, открытых для сотрудничества. Или они нашли его.
Так или иначе, теперь он мог изучать и пестовать свой дар, наслаждаться им, не тревожась о повседневном. Люди-самоцветы, живые огоньки, скользили к многоцветным клубкам миров, подчиняясь собственному желанию и его воле; он, словно обладатель несметных сокровищ, швырял на струны арфы холодные синие сапфиры и голубые капли аквамаринов, искристые изумруды и бериллы, кровавые, алые, розовые рубины, морионы, аметисты, золотые цитрины, сиявшие ярким светом алмазы, огненные, белые и черные опалы, коричневатые топазы… Бесконечным сверкающим ожерельем они плыли друг за другом в Мир Снов, в теплый уют островов Фрир Шардиса, в заброшенные древние города Пирама, в Шшан, населенный разумными крылатыми тварями, в неприветливые скалистые горы Ронтара, в фэнтриэлы охотничьих Сафари…
Нередко он спрашивал себя: существуют ли эти миры в реальности или являются лишь плодами людского воображения? Обсидиан, защитник и покровитель, тоже жаждал получить ответ на этот вопрос – ответ однозначный и недвусмысленный, желательно – подтвержденный фактами, какой-либо правдоподобной теорией и неоспоримыми экспериментами. Обсидиану нравилась четкость; смутные домыслы и туманные гипотезы раздражали его, как красная тряпка, вывешенная перед мордой быка.
Пока что тряпка оставалась на месте, ибо необходимый ответ не существовал. Во всяком случае, для него; он не знал и не ведал, как соотносится реальное Мироздание с гигантской многоцветной Арфой. Быть может, ее струны были лучами звезд, а пестрые клубки и переплетения нитей – самими звездами? Или галактиками? Или планетами?
Говоря по правде, он не слишком этим интересовался. Он называл реальностью повседневный мир – тот, в котором протекало его физическое существование; что же касается Шардиса, Альбы, Амм Хаммата, Ронтара и десятков прочих фэнтриэлов, то ему казалось удобнее числить их по разряду снов. Или, если угодно, овеществленных фантазий.
Обсидиан был недоволен; ему хотелось большей определенности. Он называл его, Повелителя Мира Снов, телекинетиком, не осознавшим до конца свой дар. Но разве осознание являлось столь необходимым? Разве все Как и Почему требовали ответов? Для него важнее было Зачем, и на этот вопрос он отвечал себе самому с полной откровенностью: для наслаждения. Ибо, как всякий человек, обладавший каким-нибудь уникальным талантом, он испытывал наслаждение, используя и тренируя свой дар, и был несчастен, когда такой возможности не представлялось.
Телекинетик, говорил обсидиан, хмуря густые брови. Пусть так, хотя сам он считал себя скорее музыкантом… В реальном мире он не мог передвинуть даже спичку или клочок бумаги, что расходилось с его представлениями о телепортации, о полтергейсте и тому подобных предметах. Если он и являлся телекинетиком, то весьма своеобразным: его дар требовал взаимодействия с иной осознающей себя сущностью, искренне жаждущей погрузиться в мир фантазий. И не важно, как называлось это бытие, Реальностью или Сновидением; его всегда можно было отыскать среди скопища разноцветных паутинок, прикоснуться к нему, ощутить на запах и вкус, прислушаться к его мелодии… А потом отправить туда путников.
В реальность? В сон?
Для него это значения не имело.
Глава 6
СКИФ
«Да, здесь кого-то сильно опасались! Не ублюдков ли с гравитационными метателями, убивших Сингапура?» – размышлял Скиф, озирая высившуюся на скале крепость.
Этот розово-серый гранитный утес с обрывистыми склонами достигал полукилометра; башни на его вершине казались каменной короной, оседлавшей исполинский затылок неведомого божества. Скиф разглядел, что они идут вроде бы в три ряда: внешние были массивные, приземистые, цилиндрические; за ними виднелись четыре квадратных, соединенных стенами и возносившихся над внешним кольцом. В периметре квадратных башен были заключены еще две, похожие на сужавшиеся с высотой пилоны; эти, самые огромные, парой бивней вонзались в небеса.
На отвесных скалистых склонах – ни дороги, ни вырубленных ступеней, ни следа подъемных механизмов… Дьявольщина, подумал Скиф, не на воздушных же шарах они туда взлетают! Шаров, впрочем, тоже не было видно. Неприступная цитадель на неприступном каменном столпе высилась над ним, словно бросая вызов сообразительности: попробуй догадайся, как подняться! Отбросив мысли о вертолетах, дирижаблях и мгновенной телепортации, Скиф переключился на птиц. Почему бы и нет? Зубастые пирги. Белые Родичи, охраняли границу и сражались рядом с воительницами; они почти умели говорить! Во всяком случае, как-то общаться с людьми… Значит, среди амм-хамматских чудес могли быть и прирученные птицы – гигантской величины, размером с легендарную птицу Рух, способную унести слона! Правда, те крылатые создания, что обитали в прибрежных лесах и в степи, не слишком отличались от земных пород – одни были размером с воробья, другие – с гуся. Самой крупной из виденных Скифом птиц являлся степной кондор-стервятник, послуживший, вероятно, прототипом шинкасского Шаммаха. Эта внушительная тварь с голой шеей, загнутым клювом и двухметровым размахом крыльев могла бы унести кафала или хирша, но не человека в броне, с тяжелым оружием.
Перестав наконец ломать голову, Скиф заметил, что рощи, зеленые плантации и каналы отступили вдаль, травы и деревья исчезли, и по обе стороны дороги простирается теперь пустынная и суровая местность – голый камень, естественный гранитный монолит, служивший основанием скалы. Копыта скакунов грохотали уже не по каменной брусчатке; под ними была сплошная розово-серая полоса, ведущая прямиком к утесу. Казалось, дорога упирается в отвесные склоны, но, когда путники приблизились к скале, Скиф увидел темный провал входа. Сомнения его разрешились: в эту цитадель попадали не снаружи, на птицах или воздушных шарах, а изнутри.
От входа в глубь горы вел тоннель, достаточно высокий и широкий, чтобы три всадника могли проехать в ряд. Кавалькада втянулась в него: Рирда ап'Хенан – впереди, за ней – девушки, Скиф с Джамалем и юный синдорец, испуганно озиравшийся по сторонам. Белые звери шли за ними в полном молчании; лишь сверкали их глаза да огромные клыки. Скифов Талег забеспокоился, запрядал ушами. К хищникам он уже привык, но громада нависшего сверху камня и теснота коридора, видимо, беспокоили жеребца; ничто тут не напоминало знакомого простора зеленой степи.
Скиф похлопал коня по шее и с любопытством огляделся. Тоннель был прямой как стрела, со стенами, заросшими мхом. Лишайник этот светился – чем дальше от входа, тем сильней; в его слабом флюоресцентном сиянии различался уходивший вдаль коридор и большие квадратные отверстия в потолке, темневшие через каждые восемь-десять метров. Скиф, коснувшись локтя ехавшего рядом Джамаля, показал взглядом вверх.
– Дела с обороной тут неплохо налажены. Видишь эти дырки? Значит, над нами еще один коридор. Чтоб меня Вихрь Небесный унес, если не так!
– Коридор? – Джамаль вскинул глаза. – Ну и что, дорогой?
– А то, что из верхнего коридора через эти проемы можно залить нижний кипящим маслом, смолой или расплавленным свинцом. Держу пари, что там, – он ткнул пальцем вверх, – что-то этакое приготовлено. Не масло, так смола, не свинец, так камни… На случай, если противник рискнет забраться в эту ловушку.
– О! – с уважением вымолвил Джамаль. – Ты великий знаток стратегии! Настоящий эксперт!
Был эх-перт, а стал эксперт, промелькнуло в голове Скифа. Его компаньон уже не ломал язык и не пытался казаться пресыщенным искателем приключений; торговый князь и финансист превратился в коллегу, в соратника, на которого можно было положиться. Эта магическая метаморфоза радовала Скифа. Он уже предвкушал, как представит шефу по возвращении нового агента – Странника, пришедшего издалека, Ри Варрата, посланца со звезд, телгcкого Наблюдателя. Интересно, подозревал ли Пал Нилыч, кем на самом деле является его капризный клиент?
Тоннель уперся в глухую скалу, и всадники остановились. Скиф не заметил ни условного жеста, ни иного сигнала, но каменный блок, перегородивший дорогу, внезапно пополз вверх, открывая просторное прямоугольное помещение. Стены его тоже были одеты светящимся ковром мха, в дальнем конце и по бокам зияли отверстия новых проходов, а поперек стояли два десятка амазонок в полном вооружении, в панцирях и шлемах, с мечами у бедра и луками в руках. Охрана, понял Скиф, с уважением оглядывая затворную плиту-ее толщина была не меньше трех метров. Значит, весила она побольше сотни тонн! Кому же под силу поднять такую тяжесть?
Женщина, стоявшая в середине шеренги, выступила вперед. На ее панцире, как и на щите и доспехе Рирды, скалил пасть серебряный чеканный пирг, свидетельство высокого ранга. Голос ее был властным и громким.
– Да будет с тобой милость Безмолвных, Сестра Меча! Ты покинула свой турм, несущий стражу? Есть тревожные вести?
– Тревожных – нет. – Рирда спрыгнула с коня и знаком приказала спутникам спешиться. – Со мной чужаки – те самые, коих повелела привезти хедайра. Белые Родичи отыскали их в степи.
Взгляд амазонки, командовавшей стражей, обратился к Скифу и Джамалю, потом – к молодому синдорцу.
– Слышала я, что их всего двое… Кто третий? Он похож на лесовика с Петляющей, сестра. И слишком молод, чтобы в ночь трех лун взойти на ложе одной из наших девушек.
– Молод, да, – губы Рирды искривились в усмешке. – Но он говорит, что уже дрался с шинкасами, и он хочет стать воином. Когда станет, тогда поговорим и о девушках.
Она шагнула вперед, к раздавшемуся строю. Скиф перебросил через плечо рюкзак, снятый с седла Талега, погладил длинную атласную морду жеребца.
– Эй, почтенная! Наши кони! С ними-то что будет?
– О лошадях позаботятся, – не оборачиваясь, бросила Рирда.
Они углубились в новый проход – уже всемером, оставив скакунов и Белых Родичей с охраной. Этот коридор оказался столь же широк, с многочисленными, наглухо перекрытыми нишами – там, вероятно, находились подземные камеры, и одни Безмолвные ведали, что в них хранится. Тоннель в отличие от первого, прямого, шел по спирали вверх, и в потолке его не было отверстий, зато через каждые сто шагов над головой нависали гладкие края затворных плит. Толщина их показалась Скифу чудовищной; ускорив шаги, он нагнал Рирду и, минуя очередной массивный блок, поинтересовался:
– Эти камни тоже можно опустить – как тот, при входе? Сестра Меча окинула его подозрительным взглядом.
– Ты не только дерзок, но и любопытен, чужак… Разумеется, затворы можно и поднять, и опустить. Попасть в наш город нелегко… а выбраться – еще трудней, клянусь челюстью пирга!
– Нелегко с земли, – согласился Скиф. – Но если демоны или слуги их взлетят в воздух?
Он с любопытством ждал ответа. Быть может, в этом примитивном мире двеллеры – или Бесформенные, как называл их Джамаль, – не скрывались с такой тщательностью, как на Земле? Быть может, они носились в небесах, Подобно коршунам, высматривающим добычу? Тогда их могли заметить – не их самих, так летательные аппараты…
Но амазонка лишь покачала головой в гребнистом шлеме.
– Распадись и соединись! Никогда не слышала, чтобы хоть один из вонючих степных хиссапов обзавелся крыльями! Но если даже они ринутся на город с небес, вместе с проклятыми демонами, сынами мрака, то встретят их башни, бойницы и наши копья. Тут, внизу, – она повела рукой, – камень, созданный богами. И сверху тоже камень, стены и башни, созданные нами по их повелению.
– А этот проход? И камеры по сторонам?
– Их вырубили сену, любопытный кафал. В давние времена, когда пращуры наши переправились через Петляющую и ушли в степь, искали они надежное место, недоступное ару-интанам – такое, чтоб воздвигнуть крепость и защитить новые свои земли. Эта гора подошла. Снаружи – камень, внутри – много пещер… Их расширили и соединили, потом выстроили башни. Двадцать башен, по числу наших родов.
– Камень тверд, – заметил Скиф, бросая взгляд на внимательно слушавшего Джамаля. – Сколько же лет сену рубили его?
– Камень тверд, – согласилась Рирда, – но Видящие умеют делать его мягким.
– Как?
Амазонка пожала плечами.
– Силой своей… силой, что даровали им Безмолвные.
– И эта же сила поднимает затворные плиты?
– Нет, чужак. Ни богов, ни Видящих нельзя тревожить по пустякам! Да и незачем… В недрах горы есть водный поток, яростный, как стадо необъезженных лошадей. Сила воды поднимает камни… А опустить их куда легче – стоит только дернуть за рукоять!
Скиф, удовлетворенный, кивнул и переглянулся с компаньоном. Слова Рирды явно впечатлили князя Джаммалу; возможно, он не был специалистом по древним культурам, но, чтобы оценить масштабы этого сооружения, частично – рукотворного, частично – созданного природой, не требовался диплом историка. Полукилометровая гора, вся источенная пещерами и ходами, а над ней – неприступная крепость… Судя по лицу Джамаля, Телг ничем подобным похвастать не мог. Как, впрочем, и великие земные империи римлян, персов, китайцев или древних инков. «С другой стороны, – подумалось Скифу, – ни один из этих народов не владел искусством размягчения камней. Интересно, как это делают Видящие? Взглядом? Или магическими заклятьями?» Коридор кончился; перед ними зияла глубокая ниша с кованной из железных полос клетью и бронзовым диском, свисавшим с крюка. Клеть казалась довольно большой, рассчитанной на тридцать-сорок человек, с деревянным полом и массивным кольцом вверху; от кольца в непроницаемый мрак вертикальной шахты убегала толстая цепь.
– Сюда! – старшая амазонка шагнула на деревянный настил, ударила налокотником в диск. Тишина подземелья распалась; долгий протяжный звук поплыл в воздухе, отражаясь от каменных стен. Скрипнула цепь, пол дрогнул, и железная клетка медленно поплыла вверх.
– Небесный Вихрь, защити! – прошептал синдорец и принялся бормотать молитвы. Скиф нашарил в темноте его плечо, стиснул, да так и не отпускал до самого конца подъема. Ему тоже было не по себе: этот древний лифт двигался какими-то рывками, и каждый из них мог оказаться последним.
Поднималась клеть неторопливо, на десяток метров в минуту. Снизу, со дна шахты, поддувал теплый ветерок, но иногда ощущались и другие, горизонтальные токи воздуха, более свежего, прохладного и сырого, словно подъемник двигался вдоль обширных гротов и камер, уходивших куда-то в сторону, в глубь горы. Тьма стояла кромешная, но пару раз Скиф различил отдаленный грохот водопада, услышал удары молота о сталь, унюхал дым подземных кузниц или гончарных печей. Примерно посередине пути перед ним открылось обширное пространство, скупо освещенное искорками далеких факелов; меж огней усердно сгибались крохотные фигурки, слышался скрежет металла и гул падающих вниз гранитных глыб.
– Вот тебе и каменоломня, – пробормотал Скиф, вглядываясь в сумрак огромной пещеры. – Обитель погибших душ…
– Не душ, а тел, – откликнулся Джамаль. – Души в другом месте, дорогой.
Он собирался добавить еще что-то, но тут воздух словно бы всколыхнулся и с силой надавил на барабанные перепонки; нечто неслышимое и невидимое раскаленным острием впилось в череп, закружилось, проникло в мозг и начало расправляться с ним с безжалостной методичностью сверлильного станка. Сайри вскрикнул, застонал, забился под рукой Скифа; тот, помянув святого Харану, крепче стиснул плечо синдорца.
– Сейчас все кончится, – буркнула Рирда. – Не пугайтесь и не дрожите, как кафалы перед пиргом! Видящие размягчают камень.
Раскаленный стержень прекратил вращение, замер, мгновенно остыл, исчез… Скиф, массируя ладонью виски, хрипло выдохнул:
– Джамаль! Ты в порядке? Что это было? Что за дьявольские фокусы?
– Не фокусы, дорогой, – раздался спокойный баритон звездного странника. – Ультразвук, я полагаю.
– Глас Безмолвных, – заметила Сестра Меча. – Не слишком громкий, иначе мы вряд ли остались бы в живых. Скиф хмыкнул.
– Коли они безмолвные, так пусть лучше молчат. Всегда молчат!
– Не тебе указывать богам, чужак! – в голосе Рирды слышалось раздражение. – Они молчат, беседуя лишь с посвященными без слов и звуков. Но иногда Видящие просят их подать голос… Ты его слышал, верно? И понял, сколь велика их власть?
– Слышал и понял, – пробормотал Скиф.
Читать бесплатно другие книги:
