Сага Бенаквиста Тонино

1. Жером

Сколько оставляют на чай парковщику в «Рице»? Вот вопрос, который Совегрэн все еще задает себе, хотя сам же находит его смешным, так как с некоторых пор стал стоить более шести миллионов долларов. Так и не разрешив сомнений, он протягивает типу в ливрее пятьдесят франков, входит в отель и останавливается у стойки администратора.

– Месье Сталлоне у себя?

Администратор снимает трубку с вежливой улыбкой на губах.

– К месье Сталлоне посетитель… ваше имя…

– Ивон Совегрэн.

– Все в порядке, – говорит администратор, опуская трубку. – Вас проведут.

Он делает знак дежурному по этажу. Совегрэн следует за ним к лифту, поднимается на второй этаж, идет по коридору. Через несколько секунд он впервые встретится с ним. Мужчина лет шестидесяти встречает его с широкой улыбкой.

– Присаживайтесь. Я секретарь Слая, он выйдет через минуту.

Совегрэну знаком этот голос, секретарь несколько раз звонил ему из Лос-Анджелеса в Париж, чтобы договориться о встрече. Совегрэн делает ему комплимент за безупречный французский.

– О, я говорю далеко не так хорошо, как хотелось бы. Я всегда обожал Париж и готов на все, чтобы чаще бывать здесь. Кстати, вы в курсе, что Слай ни слова не говорит по-французски?

– Ничего страшного. Месье Сталлоне долго пробудет во Франции?

– Он собирается обсудить один проект со Стивеном Спилбергом, у которого сейчас съемки в Версале. Слай решил воспользоваться этим, чтобы объявить французским журналистам о «Борце со смертью-2». Именно поэтому он пожелал встретиться с вами. Мы благодарны, что вы можете уделить нам несколько часов.

– Ну что вы, это мелочь.

В комнату заходит сияющий Сталлоне, застегивая на ходу рубашку. Он в маленьких круглых очках и бежевых брюках. Пожав руку Совегрэну, предлагает ему бокал вина, разыгрывая из себя хозяина дома. Кивком головы дает понять секретарю, что хочет остаться наедине с гостем. Совегрэн хорошо понимает по-английски все, что говорит Сталлоне, так как тот медленно произносит слова.

– Я уже давно хотел встретиться с создателем Мстителя, но вы знаете, как это бывает. Механизм запускается – и кроме фильма ты уже ни о чем больше не думаешь. Скажите, вы были на премьере в Нью-Йорке?

– Да.

– И мой секретарь не организовал нашу встречу?

– Вы были очень заняты рекламой фильма.

– Ба-ба-ба… Все нужно делать самому. Примите мои извинения, месье Совегрэн.

Они снова обмениваются рукопожатием, на этот раз более теплым.

– Мои сценаристы закончили работу над «Борцом со смертью-2», надеюсь, он вам понравится. Съемки начнутся через месяц. Калькутта, Лос-Анджелес и, может быть, сцена с Леди Либерти.

– В Нью-Йорке?

– Мы подумываем над одним трюком – прыжок с… как вы ее называете во Франции?

– Статуя Свободы.

– Вот будет забавно, не правда ли? С контрактом все в порядке? Вам заплатили?

– Сейчас мой агент занимается этим.

– Вы правильно сделали, что продали нам эксклюзивные права на использование вашего замысла. Так ситуация более определенна. В последующем вы будете получать четыре процента от прибыли как создатель персонажа. Не думаю, что мы станем снимать «Борца со смертью-3», но кто знает, лучше все предусмотреть. Хотелось бы, чтобы вы оценили состав актеров, вам обязательно следует придать статус консультанта. В конце концов, это ведь ваш персонаж?

– Конечно…

Множество мыслей в считанные секунды проносятся в голове Совегрэна.

– Вот увидите, второй фильм станет сильнее первого.

Секретарь стучит в дверь, приоткрывает ее, но не входит.

– Стивен…

– Уже?

Сталлоне выглядит смущенным, не зная, что делать.

– Попроси его подождать минутку.

Совегрэн успевает разглядеть через приоткрытую дверь силуэт посетителя.

– Стивен Спилберг?

– Он предложил снять фильм о моей жизни! О жалком итальянском актеришке, игравшем второстепенные роли и неожиданно написавшем сценарий о боксе! Пока я сам отказываюсь в это верить!

– Но почему, если это правда?

– Да я уже не помню, каким был двадцать лет назад!

В его глазах мелькает странный блеск, что Совегрэн принимает за ностальгию.

– Нам нельзя заставлять ждать месье Спилберга, – говорит Совегрэн вставая.

– Сидите. Я должен кое-что уточнить. Ерунда, конечно, но это начинает действовать мне на нервы. Будет лучше, если мы займемся этим сейчас.

Тон его голоса незаметно меняется. Совегрэн послушно садится.

– Имя Жерома Дюрьеца вам что-нибудь говорит?

Кровь приливает к лицу Совегрэна, тело охватывает внутренний жар.

– Жером … Дюрьец? Нет, я…

– Это французский сценарист, утверждающий, что именно он придумал Мстителя. Он осаждает мое бюро и моих финансовых партнеров. Мне совершенно не нравятся подобные истории.

Совегрэн краснеет и вытирает вспотевший лоб.

– Кроме того, его имя приобретает у нас известность благодаря какой-то комедии, права на которую приобрела NBC.

Совегрэн откашливается и нервно вертится в кресле.

– Послушайте, месье Совегрэн, в «Борца со смертью-2» мы собираемся вложить девяносто миллионов долларов, и подобная шумиха вокруг фильма никому не нужна. Мне плевать, чей это замысел: ваш, его или первого попавшегося кретина, понимаете?

– Да, я…

– У нас есть два выхода: если он лжет – я втопчу его в грязь. Если это правда, мы решаем проблему иначе. Но мне нужно знать истину – рано или поздно она все равно выплывет на поверхность, я это знаю по опыту. Слишком большие деньги поставлены на карту, вы меня понимаете?

– Но…

– Отвечайте, чей это замысел!

– Я…

Голос Сталлоне звучит необычайно твердо. Он старается поймать взгляд Совегрэна, но тот не осмеливается посмотреть ему в лицо.

– Вы заставляете меня повторяться, а я ненавижу повторяться: чей это замысел?

– А нельзя ли… договориться?

– Договориться? Я правильно понял?

– Это он, месье Совегрэн?

– Скажем, я реализовал одну идею…

– Это он?

– Да.

– Вы правильно поступили, сказав мне правду.

– Мне остается надеяться, что он согласится держать язык за зубами за деньги, которые мы вычтем из вашей доли. Иначе…

– Иначе?..

– Я знаю таких типов. Они мечтают, чтобы о них говорили, чтобы их имя было в титрах, они требуют огромных сумм в качестве возмещения ущерба. Скажите, вам это нужно?

– Что вы собираетесь делать?

– Месье Совегрэн, вернитесь на землю. Вы взломали двери Голливуда, и они распахнулись перед вами, как двадцать лет назад распахнулись передо мной. Вы теперь в когорте великих, разве вы не этого добивались? Главное – зрелище, то, что весь мир видит на экране. А о том, что происходит за кулисами, никто не обязан знать, понимаете?

– Да.

– Этот Дюрьец живет в Париже? – Да.

– Тогда я советую вам ближайшие несколько недель провести где-нибудь на другом конце света. Ликвидировать человека – значит ликвидировать и проблему. Я понятно выражаюсь?

Совегрэн больше не размышляет.

– Поступайте, как считаете нужным.

Неожиданно Сталлоне застывает на месте, глядя на зеркало.

Молчание.

Он на мгновение закрывает глаза и задерживает дыхание.

Из соседней комнаты доносится «Стоп!», и Сталлоне издает победный клич, как на спортивном чемпионате.

Совегрэн слышит какие-то голоса за перегородкой.

Из комнаты выбегают Жером и Лина и бросаются с поздравлениями к актеру.

– Я знала, что он будет великолепен! – восклицает Лина. – Как правило, двойники не умеют играть, но Джереми занимался на актерских курсах.

Жером с глубочайшей признательностью пожимает руку Джереми.

– Знаете, в какой-то момент я даже поверил, что все происходит на самом деле!

– Вы очень любезны, однако преувеличиваете…

– Ни капли! Особенно, когда вы произносили эту фразу «Вернитесь на землю… Вернитесь на землю…». Прямо, как в «Рэмбо».

– Вы обратили на это внимание? Я долго над ней работал.

– Кроме того, мне очень понравилось, как вы играете с очками. Где вы позаимствовали этот жест?

– В «Танго и Кэш».

– О да, конечно!

Совегрэну кажется, что все это происходит не с ним. Оператор и звукорежиссер тоже выходят из соседней комнаты. Лина приглашает зайти артистов, сыгравших роли секретаря и Спилберга, чтобы поздравить их с успехом.

– У меня было двенадцать Сталлоне, но чтобы найти Спилберга, понадобилась уйма времени. К счастью, я встретила Стюарта.

В номер заходит официант, катя перед собой тележку с шампанским. Через две минуты торжество в разгаре.

Совегрэну протягивают бокал, но он отказывается.

Никто не обращает на него внимания.

Все обращают на него внимание.

Совегрэн пытается поймать взгляд Жерома, и тот наконец подходит к нему.

– Есть одна вещь, Совегрэн, которую я не понимаю. Как вы могли клюнуть на фразу: «Главное – зрелище, то, что весь мир видит на экране. А о том, что происходит за кулисами, никто не обязан знать…». Вы действительно поверили в этот идиотизм?

Совегрэн изо всех сил старается сохранить спокойствие.

– Это так же бездарно, как самый бездарный гангстерский фильм. Вы самый бездарный сценарист в мире, который ничего не соображает в логике положений. Неужели такая звезда, как Сталлоне, опустится до уровня Аль Капоне? Даже в тридцатые годы это бы не прошло. Голливуд этим не занимается. Ключи от королевства всегда находятся в руках адвокатов.

– Тем более, что Слай действительно отличный парень и не впутывается в подобные делишки, можете спросить у Джереми.

– Что вы хотите?

– Я получил пленку, доказывающую, что вы украли у меня «Борца со смертью», не говоря уже о том, что дали согласие на мое убийство. И это могут подтвердить перед любым судом, от Парижа до Лос-Анджелеса, шесть свидетелей.

– Я спрашиваю, что вы хотите.

– Не больше, чем граф Монте-Кристо в книжке Дюма. Я хочу, чтобы на мое имя были переписаны все контракты и чтобы мне были возвращены все выплаченные вам гонорары. Я хочу, чтобы вы во всем сознались перед продюсерами и Сталлоне. Я хочу, чтобы вы полностью возместили мне затраты по этой постановке, – кстати, чудовищная сумма для пятиминутного фильма. Наверняка, самая дорогая в мире короткометражка. Но она того стоила. Представьте, сколько раз я буду прокручивать этот маленький шедевр!

Совегрэну хотелось бы сказать что-нибудь. Ухмыльнуться. Принять высокомерный вид. Уйти, сохранив достоинство, но ему это не удается.

Жером смотрит ему вслед.

– Шампанское можете отнести на мой счет.

2. Матильда

Матильда на мгновение задерживается перед зеркалом, в последний раз окидывая себя взглядом. Никогда еще она не казалась себе такой красивой.

Едва она входит в офис, как Виктор бросается к ней, берет за руку и прижимает к своей груди. Потом целует кончики ее пальцев.

– Перестань, а то это напомнит мне мои восемнадцать лет.

Он усаживает Матильду в кресло, но сам продолжает стоять возле нее.

– Почему ты так долго не отвечала на мои звонки? Я боялся, что ты на меня злишься.

– Мне казалось, я заслуживаю большего, чем сообщения на автоответчике. Если бы ты написал мне письмо, я бы наверняка отозвалась быстрее.

– Письмо? Ты же знаешь, я никогда не пишу писем.

– Вот именно. И поэтому я была бы тронута, что ты сделал для меня исключение. Никогда не могла понять, почему человек, столь требовательный к тому, что пишут другие, никогда не пытался писать сам.

– Думаю, я не ошибся в выборе профессии.

– Ни одного любовного письма. И это за двадцать лет. Ни одной записки, оставленной на краю стола: «До завтра, милая»,

– Зато я умею многое другое. Например, лучше всех заваривать чай.

– Да, разве можно забыть твой чай? Ты всегда заваривал его перед тем, как заговорить о моих рукописях. Если в твоем бюро витал аромат бергамота, я знала, что все пройдет хорошо. Если чай был слишком крепким, я готовилась получить порцию розог. А сегодня мы будем пить бурбон, тот, который ты держишь во втором ящике слева.

Он убежден, что она шутит.

– Ты пьешь?

– Уже нет, но мне это помогало, когда ты выгнал меня отсюда.

– Я никогда не хотел причинить тебе боль, Матильда.

– Я пришла не для того, чтобы говорить об этом. Расскажи, как поживают мои знакомые романистки с тех пор, как ты официально заявил, что все они носят имя Матильды Пеллерен?

– Ты не должна на меня за это сердиться. Ни один издатель в мире не удержался бы от такой рекламы. Тридцать два романа, написанных единственной женщиной-сценаристкой «Саги». Их расхватали в одно мгновение! Ты побила рекорды Барбары Картленд и Пенни Жордан, я продал права на переводы в двадцать семь стран, и во главе списка – США и Англия. Я продал шесть романов киношникам, а серию о Джейнис – телевизионщикам.

– Значит, двадцать лет моей жизни не прошли даром.

– И это все, что ты можешь сказать?

– У меня не было права голоса.

– Мы теперь богачи, Матильда.

Она некоторое время молчит, потом делает небольшой глоток виски.

– Как поживает твоя жена?

– Ты же знаешь, какую роль она играет в моей жизни и почему я на ней женился.

– Она подарила тебе двоих детей.

– Матильда!

Чтобы прервать разговор, он наклоняется и пытается поцеловать ее. Она его не отталкивает.

– Я никогда не найду мужчину, который целуется так, как ты, и который умеет ласкать так, как ты.

– Зачем тебе искать кого-то другого?

Он пытается обнять ее сильнее, но на этот раз она отталкивает его.

– Сядь, Виктор.

Это приказ. Он никогда не слышал такой твердости в ее голосе.

И подчиняется.

– Бедные Пэтти Пендельтон, Сара Худ, Эксель Синклер и все остальные. Я родила их, а ты похоронил. Может быть, ты и прав.

– Мы создадим отличную команду, ты и я. У меня есть грандиозные проекты.

– У меня тоже. Начну с того, что попрошу тебя немедленно оставить это бюро. Личные вещи тебе отдадут немного позднее.

– …?

– Знаешь, раньше я не умела придумывать себе псевдонимы, это ты находил их. Но сегодня настал мой черед. «Финеста», приобретшая 12 процентов акций издательства «Феникс», «Провоком», купивший 18 процентов, «Группа Берже» – 11 процентов и, наконец, «Ти-Маль-Да», что означает анаграмму моего имени, которой ты уступил 16 процентов. У тебя остается жалких 43 процента, и ты здесь больше не хозяин. Будешь уходить, оставь бурбон, он мне очень нравится.

Ошеломленный, Виктор пытается улыбкой ответить на улыбку Матильды. Она, не дрогнув, выдерживает его взгляд, сама удивляясь своему самообладанию.

– Мне совсем не нравятся такие шутки, Матильда.

– А я, став сценаристкой, терпеть не могу повторяться. Убирайся.

Он закуривает сигарету, чтобы потянуть время и подумать, делает несколько затяжек и раздавливает ее в пепельице. Матильда скрещивает руки на груди и смотрит на него настолько надменно, что кажется еще красивее.

– «Феникс» принадлежит мне, Матильда.

Она разражается смехом.

– Жером говорил, что это будет сказочный момент, но даже он не предугадал то, что я сейчас испытываю.

Виктор стучит кулаком по столу, пинает ногой стул и сбрасывает на пол стопку книг. Он похож на раненного стрелой льва, теряющего силы, но продолжающего рычать.

– А ты поваляйся у меня в ногах. Кто знает, вдруг мне тебя станет жаль. Но я могу почувствовать и отвращение. Рискни, если не боишься.

– Ты же знаешь, что такое для меня «Феникс»! Если ты отнимешь его у меня, я…

Виктор резко замолкает, не в состоянии произнести угрозу. Он чувствует что, разъярившись, проиграет партию.

Неожиданно он опускается к ногам Матильды. Прижимается щекой к ее колену. Она рукой проводит по его волосам.

Некоторое время они молчат.

Матильда вспоминает.

Она касается ладонью щеки Виктора. Одна слеза скатывается ей на палец. Она подносит его к губам, чтобы узнать наконец вкус слез того, кто так часто заставлял ее плакать.

– Я придумала и другое решение…

Виктор медленно, словно послушный пес, приподнимает голову.

– Я могу дать тебе шанс и сделать директором моего издательства.

– Все, что захочешь.

– Но при условии, что ты напишешь роман.

– …?

– Большой любовный роман, полный искренних чувств.

Виктор все еще ничего не понимает.

– Я хочу, чтобы ты рассказал историю Виктора и Матильды с первой минуты их знакомства. Первый взгляд, первые слова, первые жесты. Хочу знать все, что с самого начала происходило в твоей душе. Хочу, чтобы там были интимные постельные подробности; хочу вспомнить все, что ты шептал мне на ушко; хочу восторгаться любыми воспоминаниями, о которых могла уже и забыть. Хочу бесконечные описания наших ночных прогулок; хочу, чтобы ты написал о моих ногах, которыми восторгался в то время; хочу знать, о чем ты думал, когда целовал меня в общественных местах. Я хочу, чтобы ты вспомнил о каждом моем романе и о том, как себя вел, получая мои рукописи. Ты вспомнишь о счастливых днях, когда мы только начали работать, и о тех, что последовали за ними. Я хочу, чтобы ты показал расцвет нашей любви и ее упадок. Хочу знать все о твоей встрече с будущей женой, все, что ты скрывал от меня: твои измены, подлость, трусость. Хочу, чтобы ты живописно описал, как заставлял меня страдать. Хочу снова прожить эти двадцать лет. Я хочу эту книгу, для меня одной.

Потрясенный, Виктор даже не пытается встать с колен.

– Я хочу, чтобы это был замечательный роман, чтобы я читала его и рыдала. Даю тебе год. Если он мне не понравится, я швырну его тебе в лицо и ты будешь работать над ним до тех пор, пока он не превратится в маленький шедевр. Ты так любил добиваться этого от меня.

– …Ты действительно потребуешь от меня такого?

– Уверена, что ты не станешь искать себе соавтора; не представляю, что ты можешь рассказать кому-то в мельчайших подробностях нашу историю! Особенно те вещи, которые способны тебя скомпрометировать.

Она разражается хохотом.

– Теперь ты поймешь, легко ли писать о любви. Отправляйся домой и берись за работу. И помни, это должно быть талантливо!

Она открывает дверь и выталкивает его на площадку.

– Тебе нужно всего лишь думать о нас…

3. Луи

Луи входит в театр последним, когда публика уже сидит на своих местах, приготовившись к предстоящему зрелищу и овациям. Такая единодушная реакция зрителей, еще до подъема занавеса, всегда его раздражала. Он думает, а не приходит ли публика в театр лишь для того, чтобы увидеть актеров вблизи и убедиться в волшебной силе их таланта. Луи готов признать, что одни люди умеют сочинять фразы, а другие – произносить их, но он не способен понять, почему все превозносят вторых и забывают первых. Каждый раз при виде переполненного, как сегодня вечером, зала, он представляет, как молодой драматург, живущий в трех шагах отсюда в какой-нибудь жалкой лачуге, пишет пьесу, которая когда-нибудь произведет фурор.

Опоздавшие ищут свои места, остальные уже проявляют признаки нетерпения. Легкий шум проносится по рядам. Перед тем как покинуть зал, Луи бросает последний взгляд на зрителей, занавес, огромные люстры, вечерние наряды и в тысячный раз повторяет себе, что именно из-за всего этого Лиза его и бросила.

Хорошо зная дорогу, он проходит через лабиринт коридоров, пробирается за кулисы и без стука входит в уборную.

Актер, пристально всматриваясь в свое отражение, проводит по ресницам черным карандашом. Заметив в зеркале силуэт Луи, он удивленно оборачивается.

– Станик?

Луи сбрасывает со стула груду одежды и усаживается на него.

– Кто вам позволил войти?

Луи не отвечает. Актер пожимает плечами и продолжает наносить грим.

– Мой выход через пять минут.

– Пять минут для актера – очень много. За пять минут вы можете увести нас очень далеко.

Наклонившись к зеркалу, актер, выставив подбородок, быстрыми движениями наносит на лицо пудру.

– Я что-то не видел вас на похоронах.

– Зато я видел ее тело на полу, кровь на виске, а вы в это время находились в Испании.

– Вы хотите сказать, что ничего не случилось бы, будь я рядом?