Идору Гибсон Уильям

9. Совсем без тормозов

– Райс Дэниелз, мистер Лэйни. Совсем без тормозов.

Прижимает к той стороне исцарапанного пластика, отделяющего комнату «Для посетителей» от тех, кого эти посетители посещают, какую-то карточку. Лэйни хотел ее прочитать, но попытка сфокусировать глаза отозвалась в переносице ослепительной вспышкой боли. Тогда он взглянул сквозь навернувшиеся слезы на Раиса Дэниелза. Темные, ежиком стриженные волосы, плотно прилегающие солнечные очки с маленькими стеклами, черные овалы оправы сжимают голову, как лапки хирургического зажима.

И ровно ничего такого, без тормозов.

– Сериал, – сказал посетитель. – «Совсем без тормозов». Как во фразе «Задумайся на секунду, и ты поймешь, что наши масс-медиа совсем без тормозов». «Совсем Без Тормозов – боевой авангард контррасследовательной журналистики».

Лэйни осторожно тронул полоску пластыря, наклеенную на переносицу. И зря так сделал.

– Контррасследовательной?

– Вы же количественник, мистер Лэйни. – (Количественный аналитик. Не то чтобы да, но формально он числился таковым.) – В «Слитскане».

Лэйни молчал.

– Эта девушка стала предметом доскональнейшего расследования. «Слитскан» обложил ее со всех сторон. Вы знаете почему. Мы надеемся привлечь «Слитскан» к ответственности за смерть Элис Ширз.

Лэйни опустил глаза на свои кроссовки. Лишившиеся шнурков стараниями помощников шерифа.

– Она сама себя убила.

– Но мы-то с вами знаем почему.

– Нет, – сказал Лэйни, твердо взглянув в черные овалы. – Нет, я – не знаю. Не совсем знаю.

Узловая точка. Протоколы какой-то совершенно иной действительности.

– Вам, Лэйни, потребуется помощь. Очень потребуется. Вам грозит обвинение в убийстве. Побуждение к самоубийству. Они захотят узнать, почему вы там оказались.

– Я скажу им почему.

– Наши продюсеры сумели устроить, чтобы я добежал сюда первым. Это было ой как непросто. Там сейчас сшивается слитскановская аварийная команда. Ждут своей очереди поговорить с вами. Если им позволить, они все это перекрутят как хотят. Им нужно вытащить вас на свободу, нужно позарез, чтобы вместе с вами не пострадало их шоу. Они точно вас вытащат, с их-то деньгами и юристами. Но вы спросите себя – хотите ли вы позволить им это сделать?

Дэниелз все прижимал к пластику свою визитку. При вторичной попытке на ней сфокусироваться Лэйни заметил надпись, выцарапанную кем-то с той стороны. Маленькие, корявые, зеркально отраженные буквы, и читать их приходилось слева направо.

Я ЗНАЮ, ЭТО ТЫ СДЕЛАЛ.

– Я не слыхал про эту вашу «Без тормозов».

– Часовая пилотная программа готовится прямо сейчас, пока мы с вами здесь разговариваем. И все мы очень волнуемся.

– Почему?

– «Без тормозов» – это не просто новый сериал. Это абсолютно новая парадигма. Новый подход к телевидению. Ваша история – история Элис Ширз – это в точности то, что нам нужно. Наши продюсеры – это люди, захотевшие вернуть зрителям долг. Они сделали хорошую профессиональную карьеру, добились прочного положения, самоутвердились, а теперь хотят вернуть своим зрителям долг – восстановить до некоторой степени честность, раскрыть новые перспективы. – Черные овалы приблизились к грязному, исцарапанному пластику. – Наши продюсеры – это те же люди, которые делают «Копы влипли» и «Семь раз отмерь, один раз зарежь».

– А это еще что такое?

– Хроника предумышленных убийств в мировой индустрии моды.

– Контррасследовательная? – Карандаш японца завис над ноутбуком.

– Это у них программа о программах вроде «Слитскана», – объяснил Лэйни. – 0 нарушениях закона и злоупотреблениях при их подготовке.

Бар был футов десять в длину и без единой табуретки. Стоишь, и все тут. Если не считать бармена, одетого на манер артистов кабуки, они были здесь совершенно одни. По той элементарной причине, что заполнили помещение до предела. Миниатюрнейшее самостоятельное коммерческое заведение, какое можно себе представить, и оно, похоже, находилось здесь всегда, осколок древнего Эдо, города теней и узеньких темных улочек. Стены в сплошной чешуе выгоревших открыток, пропитанных никотином и кухонным чадом до ровного коричневого цвета.

– Понятно, – кивнул наконец Ямадзаки. – Мета-таблоид.

Бармен варил на кукольной электроплитке пару сардин. Он подхватил их по очереди стальными палочками для еды, переместил на крошечную тарелку, положил сверху какую-то маринованную растительность, бесцветную и почти прозрачную, пододвинул тарелочку к Лэйни.

– Спасибо, – сказал Лэйни.

Бармен не то чтобы кивнул, а чуть двинул вниз свои выбритые брови.

Несмотря на предельную скромность обстановки, за спиной бармена стояли десятки бутылок дорогого виски, на каждой бутылке – коричневая бумажка с аккуратно выведенными иероглифами. Ямадзаки объяснил, что это имена владельцев, ты покупаешь бутылку, и она стоит тут специально для тебя. Блэкуэлл не спеша приканчивал второй стакан местного аналога водки с местным аналогом льда (во втором случае аналогия была полной). Ямадзаки так и придерживался коки лайт. Лэйни смотрел на нетронутую рюмку сюрреалистически дорогого кентуккского бурбона в смутном раздумий, а как отреагирует его джет-лаг, если и вправду взять да и выпить эту штуку.

– Короче говоря, – сказал Блэкуэлл и допил водку, звякнув кубиками льда о вставные зубы. – Короче говоря, они вас вытащили, чтобы вы дали им материал на тех, других ублюдков.

– В общих чертах да, – кивнул Лэйни. – У них уже была наготове юридическая команда, нарочно для этого, и вторая, для работы по моей подписке о неразглашении.

– И этой второй, – сказал Блэкуэлл, – пришлось попотеть куда больше.

Бармен с ловкостью фокусника снял со стойки отодвинутый Блэкуэллом стакан и так же ловко поставил на его место новый, извлеченный словно ниоткуда.

– Верно, – сказал Лэйни.

Соглашаясь тогда на не слишком определенное предложение Раиса Дэниелза, он слабо представлял себе, в какую кашу влезает, но зато точно знал, что «Слитскан» не должен, ни в коем случае не должен уйти от ответственности за выстрел, негромко треснувший на кухне Элис Ширз. (У нее была грошовая русская стрелялка, состоявшая из патрона, коротенькой трубочки и простейшего спускового механизма. Эти устройства предназначались почти исключительно для самоубийства, прицелиться из них во что-нибудь, находящееся на расстоянии свыше двух дюймов, было невозможно. Лэйни и раньше слышал о «пятничных специальных»,[17] как окрестил эти штуки известный юморист, но никогда их не видел.)

А что «Слитскан» соскочит, тут уж можно было не сомневаться. Бросят, раз уж так вышло, разработку по милому дружку Элис, вся эта история тихо канет на дно и тут же скроется под ежесекундно нарастающим слоем мертвой, мусорной информации.

И жизнь Элис Ширз, известная ему с кошмарной доскональностью, останется там навечно, никем не узнанная, а чуть позднее – и не могущая быть узнанной.

А если он стакнется с «Без Тормозов», ее жизнь может задним числом превратиться в нечто иное, хотя тогда, сидя на жестком, неудобном стуле перед исцарапанным листом пластика, разгораживавшим мир на две принципиально различные части, он и не очень понимал, во что именно.

Он думал о кораллах, о рифах, вырастающих вокруг потопленных авианосцев; возможно, она тоже станет чем-нибудь вроде тайны, погребенной под причудливыми наростами догадок, предположений и даже легенд.

Ему казалось, что это будет для нее лучший, не такой мертвый способ быть мертвой. И он ей этого желал.

– Вытаскивайте меня отсюда, – сказал он Дэниелзу. Дэниелз сразу же заулыбался под своим хирургическим зажимом и торжествующе спрятал едва не прилипшую к грязному пластику карточку в карман.

С Райделлом Лэйни познакомился чуть позже, когда «бестормозная» бригада поселила его в «Шато», древней копии еще более древнего оригинала, вызывающе экстравагантной куче бетона, намертво зажатой между двумя одинаковыми и какими-то уж особо тошнотворными корпусами, поставленными здесь как раз к исходу прошлого века. Эти агрессивно-дебильные близнецы как в зеркале отразили миллениальные страхи и тревоги года, когда они являлись на свет, преломляя их к тому же через некую другую, более смутную, жутковато-приглушенную истерию, что делало их не такими безликими – и еще менее привлекательными.

Номер, куда поселили Лэйни, был значительно просторнее его жилища в Санта-Монике и представлял собой нечто вроде квартиры 1920-х годов, растянувшейся вдоль длинной неглубокой бетонной террасы с видом на бульвар Сансет, чуть более глубокой террасы нижнего этажа и круглого крошечного газона – все, что осталось от былых садов.

Лэйни этот выбор казался странным, мало соответствующим ситуации. Он бы скорей ожидал, что они предпочтут что-нибудь более уединенное, более укрепленное, более опутанное охранными системами, но Райс Дэниелз сказал, что у «Шато» есть свои, и очень серьезные преимущества. Во-первых, его имидж должен способствовать гуманизации Лэйни, «Шато» выглядит как жилище, нечто со стенами, окнами и дверями, место, где постоялец может вести нечто похожее на жизнь, – чего никак не скажешь о серьезных бизнес-отелях, с их бездушными кубами и квадратами. Кроме того, эта гостиница имеет глубоко укоренившиеся ассоциации с голливудской системой звезд и, опосредованно, с человеческими трагедиями. Звезды жили здесь в золотые дни старого Голливуда, а позднее кое-кто из них здесь же и умирал. «Без Тормозов» планирует подать смерть Элис Ширз как трагедию в освященной временем голливудской традиции, с тем отличием, что она была спровоцирована «Слитсканом», сущностью более чем современной. Кроме того, объяснял Дэниелз, «Шато» охраняется куда серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Тут-то Лэйни и был представлен Барри Райделлу, ночному охраннику.

Как показалось Лэйни, Дэниелз знал Райделла еще до того, как тот нанялся в «Шато», хотя было не совсем ясно как и откуда. Райделл проявил совершенно неожиданную осведомленность во внутренних порядках и обычаях развлекательно-информационной индустрии и чуть позже, когда Дэниелз уже ушел, спросил Лэйни, кто его представляет.

– Это в каком смысле? – удивился тогда Лэйни.

– У тебя же есть агент, да? Лэйни сказал, что не да, а нет.

– Тогда найми себе агента, и не очень с этим затягивай, – сказал Райделл. – Я не говорю, что это спасет тебя ото всех накладок и что с агентом все будет, точно как ты того хочешь, но кой хрен, это же шоу-бизнес, не надо об этом забывать.

Это и вправду был шоу-бизнес, и до такой степени, что Лэйни уже через несколько минут начал всерьез задумываться, а не лопухнулся ли он, связавшись с этой конторой. В его номер набилось шестнадцать человек для «предварительной беседы» продолжительностью в четыре часа, хоть бы подумали своими головами, что он только шесть часов как из-за решетки. Когда они наконец ушли, Лэйни прошагал заплетающимися ногами чуть не весь, длинный, как кишка, коридор, тупо открывая двери каких-то кладовок и чуть не плача оттого, что спальня куда-то подевалась. Найдя ее, он даже не стал снимать одежду, за которой они сгоняли Райделла в Беверли-центр, а просто заполз на кровать и уснул.

Что, думал Лэйни, ему стоило бы сделать прямо здесь и сейчас, в этом баре на Золотой улице, думал, отвечая тем самым на свой вопрос о взаимодействии джет-лага и бурбона. Но чуть позже, допив рюмку до дна, он почувствовал, как дошедший, казалось бы, до низшей точки отлив сил начал сменяться приливом – парадоксальное состояние, связанное, вероятно, не столько с алкоголем, сколько с внутренней химией усталости и перемещения на другой конец света.

– А Райделл бодро держится? – спросил Ямадзаки.

Лэйни на мгновение удивился такому вопросу, но тут же вспомнил, что Райделл упоминал тогда какого-то японца, знакомого ему по Сан-Франциско, и это, конечно же, был этот самый Ямадзаки.

– В общем, – сказал Лэйни, – этот мужик не показался мне каким-нибудь совсем уж отчаянно несчастным, но в нем иногда проглядывало нечто вроде пришибленности. Пожалуй, проглядывало. В смысле я с ним не то чтобы близко знаком, так что не могу быть уверен.

– Жаль, – вздохнул Ямадзаки. – Райделл – смелый человек.

– А как насчет вас, Лэйни? – вмешался Блэкуэлл. – Вот как вы сами, вы считаете себя смелым человеком?

Червячок шрама, рассекавший его левую бровь, пошевелился, словно собираясь уползти наверх, и замер в новой позиции.

– Нет, – сказал Лэйни. – Не считаю.

– Но ведь вы пошли против «Слитскана», верно? Пошли из-за того, что они сделали с этой девушкой. У вас была работа, была еда, было где жить. Вы получали все это от «Слитскана», но затем они убили эту девушку, и вы взяли на себя задачу за нее посчитаться, так ведь?

– Ничто и никогда не бывает так просто, – сказал Лэйни.

Секундное молчание, а когда Блэкуэлл заговорил, Лэйни неожиданно столкнулся с иным способом мыслить, таким, который принято скрывать, считать вроде бы не существующим.

– Что да, то да, – сказал Блэкуэлл. – Хрен там что бывает просто.

Большая, сплошь в розоватой сетке рубцовой ткани кисть его левой руки поползла, подобно некоему неуклюжему самостоятельному животному, к нагрудному карману микропорной рубашки, некоторое время в нем копалась, извлекла маленький, тускло поблескивающий металлический предмет и положила его на стойку бара.

– Это – гвоздь, – сказал Блэкуэлл. – Полуторадюймовый, оцинкованный, для кровельных работ.[18] Я иногда прибивал людей за руки, такими вот примерно гвоздями к таким примерно стойкам. Среди них, людей этих, встречались самые форменные ублюдки. – В голосе огромного австралийца не было ни грамма злобы. – И некоторые из этих ублюдков, пока ты прибиваешь им одну руку, другая извлекает бритву или хирургические щипцы. – Палец Блэкуэлла машинально потрогал багровый шрам, выглядевший так, словно что-то пронзило ему кожу прямо под правым глазом и ушло в сторону, натолкнувшись на скульную кость. – Ну и что прикажешь с ними делать?

– Со щипцами?

– С ублюдками. Хочешь не хочешь, приходится их убивать. Вот такая вот, Лэйни, бывает «смелость». А теперь подумайте о своем поведении в истории со «Слитсканом» – так ли уж оно отличается от поведения этих ублюдков?

– Я просто не хотел, чтобы они все это втихую забросили. Чтобы она… ну, опустилась на дно. Исчезла из памяти. Мне было почти безразлично, сильно пострадает на этом «Слитскан» или нет, и даже пострадает ли он вообще. Я думал не столько о мести, сколько о том, чтобы… ну, вроде сохранить ее в живых.

– А бывают и такие люди, что ты прибиваешь им руку к столу, а они сидят и смотрят на тебя. Вот они-то и есть самые крепкие. Вы думаете, что вы – один из них?

Лэйни перевел взгляд с Блэкуэлла на свою пустую рюмку, затем снова на Блэкуэлла. В руках у бармена появилась бутылка бурбона, но Лэйни качнул головой и прикрыл рюмку ладонью.

– Если вы, Блэкуэлл, начнете меня приколачивать, – он положил другую ладонь на темно-коричневую, сплошь в круглых отпечатках рюмок и стаканов стойку, – я буду орать в голос, ладно? Я не знаю, к чему это все и о чем. Может быть, вы просто псих. Может быть. А уж я-то точно не герой, ни с какого боку. И сейчас не герой, и тогда, в Эл-Эйс, тоже не был.

Блэкуэлл и Ямадзаки переглянулись. Блэкуэлл пожевал губами, еле заметно кивнул и снова повернулся к Лэйни.

– Ну и молодца.[19] Пожалуй что вы подходите для этой работы.

– Не так быстро. – Лэйни снял ладонь с рюмки, и бармен тут же налил ему вторую порцию бурбона. – Я не буду слушать ни о какой работе, пока не узнаю, кто меня нанимает.

– Я возглавляю службу безопасности «Ло/Рез», – сказал Блэкуэлл, – и я обязан этому мудозвону жизнью. Последнюю пятерку из которой я провел бы в пенитенциарных заведениях трижды долбанного штата Виктория. Если бы не он. И какая там пятерка, я бы там раньше повесился или не знаю что.

– Группа? И вы их охраняете?

– Райделл хорошо о вас отзывается, мистер Лэйни. – Шея Ямадзаки словно стала чуть длиннее.

– Да что он про меня знает, этот ваш Райделл? – возмутился Лэйни. – Он просто ночной сторож из слишком дорогой для меня гостиницы.

– Райделл хорошо разбирается в людях – по моему, во всяком случае, мнению, – сказал Ямадзаки и с любопытством повернулся к Блэкуэллу.

– «Ло/Рез»? У них что, сложности?

– У Реза, – уточнил австралиец. – Он говорит, что женится на этой японской шкуре, которой ни хрена и нет совсем. И он и сам не знает, что ее нет, а когда ему говоришь, говорит, что у нас нету ни черта никакой фантазии! А я вот что скажу. – Блэкуэлл коротко взмахнул зеркально отполированным, с круглой дыркой в верхнем переднем углу стальным прямоугольником; неизвестно откуда появившийся, этот предмет казался в его огромной клешне совсем миниатюрным, не больше кредитной карточки. – Кто-то его загрузил, ясно? Загрузил его. Не знаю кто, не знаю как. Хотя лично я поставил бы на этот гребучий Комбинат. На этих русских ублюдков. А вы, Лэйни, вы сделаете для нас эту свою узловую хрень, на нашего Реза, и все на хрен узнаете. Узнаете, кто. – Прямоугольник с негромким, но отчетливым стуком опустился на стойку бара и остался в ней торчать. Поперек волокон дерева. Теперь, когда Блэкуэлл убрал руку, Лэйни увидел, что это очень маленький секач для мяса с изящной палисандровой рукояткой.

– А когда вы это сделаете, – сказал Блэкуэлл, – мы устроим им такую на хрен веселую жизнь, что обхохочешься.

10. «Виски Клон»

Кантри-клуб, куда привел их Эдди, располагался в чем-то вроде административного здания, да еще на самом верху. В Сиэтле, подумала Кья, так никогда не делают. Вроде бы не делают. Большую часть пути она проспала и проснулась только тогда, когда Эдди уже заезжал в гараж, а потом во что-то такое вроде чертова колеса или барабана старомодного револьвера, только здесь вместо патронов были машины. Потом эта штука начала поворачиваться и подняла их наверх, и Эдди выехал на парковочную площадку, точно такую же, как в любом другом гараже, и машины там стояли сплошь черные и большие, хоть и не такие большие, как «грейсленд».

– Поднимешься с нами, милочка, – сказала Мэри-элис. – Умоешься, приведешь себя в порядок, а то на тебя же страшно смотреть.

– Мне нужно подключиться к сети, – сказала Кья. – Найти эту подругу, у которой я хочу остановиться…

– Проще простого, – сказала Мэриэлис, открывая дверцу.

Эдди уже вышел из машины, не забыв прихватить чемодан со стикером «Ниссан Каунти». Выглядел он все так же скучно. Кья взяла свою сумку и последовала за Мэриэлис. Когда они вошли в лифт, Эдди приложил ладонь к контуру ладони на стене и сказал что-то по-японски. Лифт что-то ему ответил, закрыл двери и повез их вверх. Скорость была вроде бы очень большая, и все равно они ехали и ехали.

В лифте настроение Эдди ничуть не улучшилось. Он стоял совсем рядом с Мэриэлис и смотрел на нее, Кья видела, как играют у него желваки на скулах.

– Да не дергайся ты, – сказала Мэриэлис, – все же получилось.

Желваки заиграли еще сильнее.

– Это не по плану, – сказал наконец Эдди. – Мы так не договаривались.

– Да? – удивилась Мэриэлис. – А ведь раньше ты, помнится, любил небольшие новации.

– Новации? – Эдди коротко покосился налево, где стояла Кья. – Ты называешь это новацией?

Лифт остановился и распахнул двери.

– И чувство юмора у тебя тоже раньше было, – сказала Мэриэлис. Эдди еще раз обжег ее глазами и вышел наружу. – Не обращай на него внимания, – сказала Мэриэлис, подталкивая Кья к двери. – С ним такое бывает.

Кья ожидала увидеть все что угодно, но только не эту дико запущенную, заставленную штабелями упаковочных коробок комнату. Потолок здесь был совсем низкий, из этих самых фибергласовых плиток на металлических рейках; половина плиток повываливалась, образуя пыльные проемы, из которых свисали какие-то провода и проводочки. В комнате были две маленькие настольные лампы, одна из них светила на кучу пустых упаковок из-под лапши быстрого приготовления и черную кофейную кружку с букетом пластиковых ложек. Японец в сетчатой шапочке с надписью над козырьком: «Виски Клон», сидевший на крутящемся стуле перед стойкой с мониторами внутреннего наблюдения, наливал себе что-то горячее из большого термоса с цветочками.

– Йо, Калвин, – сказала Мэриэлис, во всяком случае, так оно звучало или примерно так.

– Хай, – сказал японец.

– Калвин из Такомы, – пояснила Мэриэлис. Эдди, все с тем же чемоданом в руке, пересек, не останавливаясь, комнату и исчез за какой-то дверью.

– Чего это босс такой веселенький? – поинтересовался японец, отхлебывая из термосного колпачка. Если судить по голосу, он был таким же японцем, как Кья или Мэриэлис.

– А это он радуется, что я приехала, – сказала Мэриэлис. – Прямо из штанов выпрыгивает от радости.

– И это пройдет.

Еще один хлебок. Взгляд на Кья из-под козырька. «Виски Клон» написано такими буквами, какими пишут вывески в моллах, чтобы все подумали, что у них старое, с почтенными традициями заведение.

– Это Кья, – сказала Мэриэлис. – Мы с ней в «Си-Таке» познакомились.

«Почему в аэропорту, а не на самолете?» – удивилась Кья и тут же вспомнила всю эту историю с анализами на ДНК и наращенными волосами.

– Приятно услышать, что он никуда не делся, – сказал неяпонский японец. – В смысле, что есть еще дорога назад из всего этого дерьма.

– Ну как же так, Калвин, – покачала головой Мэриэлис. – Ведь тебе же нравится в Токио.

– А то. Когда-то в Редмонде у меня была ванная размером со всю мою здешнюю квартиру, и это ж даже не была особо большая ванная. В смысле, там был только душ, без никакой ванны, и вообще без ни хрена.

Кья смотрела на экраны за его спиной. Уйма народу, а что они все делают – непонятно.

– Удачный, похоже, вечер, – сказала Кья, глядя на телеэкран.

– Средний. Средний между хреновым и очень хреновым.

– Кончай так разговаривать, – сказала Мэриэлис. – Вот доведешь меня, и я знаешь что сделаю?

– Да ну, Мэриэлис, – ухмыльнулся Калвин, – ты же у нас хорошая девочка.

– А можно мне подключиться к сети? – спросила Кья.

– Вход у Эдди в офисе, – сказала Мэриэлис, – но он сейчас висит на телефоне. Чего бы тебе не сходить пока в туалет, – она указала на другую, не куда ушел Эдди, закрытую дверь, – и не умыться? А то вид у тебя какой-то не очень свежий. Тем временем Эдди кончит трепаться, и ты сможешь позвонить своей подружке.

В туалете была старая нержавеющая раковина и очень новый, очень хитроумный унитаз с доброй дюжиной кнопок на бачке. И под каждой кнопкой надпись. По-японски. Полимерное сиденье мягко прогнулось под ее весом и даже вроде как слегка пошевелилось, Кья чуть не подпрыгнула с испугу, но затем успокоила себя, что все о'кей, это просто ихняя иностранная технология. Покончив со своими делами, она нажала первую попавшуюся кнопку и тут же отскочила в сторону, задохнувшись от широкой струи теплой, ароматизированной, тончайше распыленной воды. Кья вытерла глаза тыльной стороной ладони, встала сбоку от унитаза и издалека, насколько хватило руки, нажала другую кнопку. Вторая попытка оказалась удачнее – туалет спустился с реактивным ревом, напомнившим ей полет самолета.

Пока она мыла руки, а затем умывалась над ободряюще привычной раковиной бледно-голубым жидким мылом из раздатчика, сделанного в виде одноглазого динозаврика, рев воды в унитазе сменился каким-то другим звуком. Кья посмотрела и увидела, что под сиденьем пульсирует круг красноватого света. Ультрафиолет, догадалась она. Вирусов убивает.

На стенке красовался постер «Дьюкс оф Ньюк'Ем», металлистов этих вонючих. Потные, пустоглазые парни дебильно скалятся в камеру, у барабанщика нет передних зубов. Японские иероглифы. Кья немного поудивлялась, японцам-то они зачем, ведь такие, вроде «Дьюков», группы на каждом углу орут о своей ненависти ко всему, кажущемуся им «неамериканским», но потом вспомнила слова Келси, много раз сопровождавшей своего папашу в Японию, что с ними, с японцами этими, никогда не поймешь, что им нравится и почему.

В туалете не было ни полотенца, ни сушилки для рук; немного подумав, Кья воспользовалась – с весьма средним успехом – одной из запасных футболок. Заталкивая футболку назад в сумку, она заметила краешек чего-то вроде бы незнакомого, но в этот самый момент дверь туалета чуть-чуть приоткрылась.

– Извини, пожалуйста, – сказал Калвин.

– Ничего, – сказала Кья, задергивая молнию поставленной на пол сумки. – Все путем.

– Если бы, – сказал Кальвин, оглядываясь через плечо. – Ты действительно встретила Мэриэлис в «Си-Таке»?

– В самолете, – уточнила Кья.

– Так ты сама ни при чем?

Кья распрямилась, и все вокруг нее немного поплыло.

– Ни при чем?

– Тогда тебе надо мотать отсюда. – Глаза Калвина, смотревшие из-под черного козырька дурацкой шапочки, были какие-то слишком уж серьезные. – И поскорее.

– Почему? – спросила Кья, хотя эта идея казалась ей вполне разумной.

– Нечего тебе про это знать.

За стеной что-то грохнуло и зазвенело.

– Ничего страшного, – сказал Калвин и чуть поморщился. – Она просто швыряется вещами. Это для них так, легкая разминка. Пошли.

Он подхватил ее сумку и начал вдруг двигаться с такой скоростью, словно опаздывал на самолет. Из туалета, резкий поворот направо, почти бегом мимо двери, за которой скрылся Эдди, мимо стойки с экранами (Кья увидела там вроде бы людей в ковбойских шляпах, отплясывавших цепочкой, сцепившись руками, но где там что рассмотришь, когда нужно догонять этого психа).

Калвин влетел в распахнутые двери лифта и с размаху хлопнул ладонью по сенсорной пластине.

– Довезет тебя до гаража, – сказал он. В офисе Эдди разбилось что-то стеклянное и, видимо, большое. – Иди налево, там футах в двадцати будет другой лифт. Через вестибюль тебе не стоит, у нас там камеры. Нажми нижнюю кнопку и попадешь прямо в метро. Садись на поезд.

– На какой? – спросила Кья, забирая у него свою сумку.

Мэриэлис завопила, и не придуривая, а как от настоящей боли.

– На любой.

Калвин сказал что-то по-японски и выскочил наружу за мгновение до того, как лифт успел ответить, а затем двери закрылись, пол дернулся вниз, и сумка в руке Кья стала на мгновение легче.

«Грейсленд» так и стоял на прежнем месте, огромный вожак стаи тяжелых блестящих черных автомобилей. Свернув, как велел Калвин, налево, Кья обнаружила второй лифт. Помятый и обшарпанный, он не умел разговаривать и по нажатию самой обыкновенной кнопки послушно опустил ее в лабиринт залитых ярким, как в полдень, светом переходов, по которым текли толпы людей, к путанице эскалаторов и платформ, к магнитным поездам в туннелях и вечным логотипам, парящим в вышине.

Вот теперь она точно была в Токио.

11. Коллапс новых зданий

Лэйни получил комнату в узком, трапецевидном в плане, высотном здании, облицованном белой керамической плиткой. То, что эта высотка, наследие строительного бума восьмидесятых, пережила землетрясение, свидетельствовало о мастерстве ее создателей, а головоломное хитросплетение прав собственности и незатухающая борьба между двумя старейшими криминальными кланами позволили ей пережить и последующую реконструкцию. Лэйни узнал все это от Ямадзаки в такси, которое везло их сюда с Новой Золотой улицы.

– Мы не знали, – сказал Ямадзаки, – как вы относитесь к новым зданиям.

– Новые – это нанотехнические?

Все силы Лэйни уходили на то, чтобы держать глаза открытыми. На водителе были белоснежные, безукоризненно чистые перчатки.

– Да. Некоторые люди относятся к ним с недоверием, даже опаской.

– Пока что я никак к ним не отношусь. Посмотреть сперва надо.

– Вы сможете увидеть нанотехнические здания уже сегодня, прямо из окна своего номера.

Что да, то да. Собственно говоря, Лэйни был знаком с этими непомерно огромными монстрами по виртуальным конструктам, но там слабо ощущалась необычная заглаженность их формы, их псевдобиологичность.

– В них есть что-то от Нью-Йорка, изображенного Гигером, – сказал Ямадзаки, но для Лэйни это имя было пустым звуком.

А теперь, сидя на гостиничной кровати, он смотрел на эти чудеса ультрасовременной технологии, пытался проникнуться их величием, все-таки крупнейшие в мире обитаемые сооружения (Чернобыльский саркофаг еще больше, но уж там-то точно ни один человек жить не станет), и не чувствовал ничего, кроме скуки и легкого раздражения.

Зонтик, который дал ему Ямадзаки, опал и начал быстро съеживаться, сходить на нет.

Где-то запиликал телефон. Где?

– Телефон, – сказал Лэйни. – Где он здесь?

Плоский деревянный брусок, белый на черном квадратном подносе, пристроенном у изголовья кровати, начал подмигивать в такт пиликанью пятнышком красного света. Лэйни взял брусок. Надавил крошечный перламутровый квадратик.

– Алло, – сказал чей-то голос. – Это Лэйни?

– А сам-то ты кто?

– Райделл, из «Шато». Ганс разрешил мне попользоваться телефоном. Ну да, Ганс, главный ночной смотритель. Я не ошибся со временем? Ты там завтракаешь?

Лэйни протер глаза, еще раз взглянул на новые здания.

– Ага.

– Я звонил Ямадзаки, – сказал Райделл. – Взял у него твой номер.

– Спасибо, – сказал Лэйни и широко зевнул. – Только я…

– Ямадзаки говорит, они тебя взяли.

– Да вроде, – сказал Лэйни. – Спасибо. Думаю, с меня причи…

– «Слитскан», – прервал его Райделл. – В «Шато» от них не продохнуть.

– Нет, с этим покончено.

– Лэйни, ты знаешь такую Кэтрин Торранс? Живет на Шерман-Оукс, знаешь? Она сейчас в бывшем твоем номере с техниками и тонной всякого оборудования. Ганс считает, они пытаются разнюхать, чем ты тут занимался. Найти хоть какие обрывки информации.

Лэйни смотрел на уходящие в небо башни. Фасад одной из них вроде как пошевелился, но это был, конечно же, просто обман зрения.

– Но он, Ганс, говорит, что в этих номерах нет никакой возможности отсортировать остаточные молекулы. Слишком много наслоений.

– Кэти Торранс? Из «Слитскана»?

– Она этого, собственно, не говорила, но там же такая прорва техников, а техники никогда не умеют держать язык за зубами, а к тому же Чингиз из гаража заметил при разгрузке надпись на некоторых ящиках. Их тут человек двадцать, плюс гориллы. Сняли два больших номера и четыре одноместных. Чаевых не дают.

– Да что же они там делают?

– Всякая сенсорная хрень. Хотят узнать, что ты тут делал и что замышлял. Один из рассыльных видел, как они устанавливали камеру.

Весь фасад одного из новых зданий подернулся рябью и вроде как поплыл. Лэйни закрыл глаза, сжал пальцами переносицу и почувствовал легкую боль, напоминание о недавней травме. И снова открыл глаза.

– Я ровно ничего не замышлял.

– Нет так нет, – обиделся Райделл. – Я просто подумал, что тебе стоит об этом знать, вот и все.

Нет, с этим фасадом точно что-то происходит.

– Я понимаю. Спасибо. Прости, пожалуйста.

– Если я что-нибудь тут узнаю, сразу тебе позвоню, – сказал Райделл. – А как там оно, в этом самом Токио?

Лэйни смотрел, как по фасаду здания скользит пятнышко отраженного света, это было похоже на последовательное сокращение щупальцев какого-то морского животного.

– Странно тут как-то.

– Но наверняка интересно, – сказал Райделл. – Ну ладно, доедай свой завтрак. Я буду позванивать.

– Спасибо, – сказал Лэйни, и Райделл повесил трубку.

Лэйни вернул телефон на лаковый подносик и как был, не раздеваясь, растянулся на кровати. Он закрыл глаза, чтобы не смотреть на эти здания, но они снова встали перед ним, словно спроецированные на внутреннюю сторону век. Затем они начали расползаться, разжижаться, струйками утекать в лабиринты старого города.

А следом за ними куда-то утек и он сам.

12. Мицуко

Спустившись на самый нижний уровень станции, Кья подключилась к общественному дейтапорту. «Сэндбендерс» набрал номер Мицуко Мимура, числившейся «социальным секретарем» токийского отделения (в токийском отделении у них вроде у всех были какие-то должности). Сонный голос в динамиках компьютера – по-японски, и тут же, почти мгновенно – перевод.

– Алло? Да? Чем я могу быть полезна?

– Это Кья Маккензи, из Сиэтла.