Подсказки пифии Сунд Эрик
Через несколько минут она смогла заключить, что двенадцать костюмов – немцы, скорее всего из Северной Германии. Может быть, Гамбург, предположила она. Платье оказалось шведкой, чей скачущий неполноценный немецкий был родом из Гётеборга. Последний из костюмов пока не произнес ни слова. Она открыла глаза, заинтересовавшись им.
Он сидел на диване ближе всех к ней. Самый молодой. Он как будто застенчиво улыбнулся ей – явно из тех, кого коллеги поощрительно хлопают по спине, когда он собирается скрыться у себя в номере в обществе дамы. Лет двадцать пять – тридцать, не особо смазливый. Но смазливые не так уж хороши в постели – обычно они воображают, что при такой-то внешности стараться не обязательно. Хотя на самом деле не важно было, насколько они хороши, – не сексом она наслаждалась.
Его интерес она вызвала довольно быстро.
Меньше чем за пять минут она переманила его за свой столик, подозвала официанта, и тринадцатый костюм расслабился.
Он заказал темное пиво и стакан воды, а она – третий бокал красного вина.
– Ich bezahle die nchste[8]. – Следующую порцию для обоих она взяла на себя. Она же не какая-нибудь девица из эскорта.
Стеснительность улетучилась, костюм расслабленно улыбался, рассказывая о своей работе и конференции в Стокгольме, о том, как важны связи в их отрасли, и, разумеется, намекнул, как много он зарабатывает. У человеческих самцов нет яркого оперения, чтобы приманивать самок. Приходится хвастаться деньгами.
Деньги были видны в костюме, рубашке и галстуке, ощущались в запахе его туалетной воды, сверкали в ботинках и булавке для галстука. Однако ему необходимо было упомянуть, что у него дорогая машина в гараже и толстый портфель акций. Не рассказал он только, что дома, в предместьях Гамбурга, у него жена и дети, хотя вычислить это было не так уж трудно – он носил обручальное кольцо и, открывая бумажник, случайно показал фотографии двух маленьких девочек.
Этот сойдет, подумала она.
Она никогда ни от кого не принимала плату, хотя многие ждали от нее этого. Не в деньгах было дело. Она только хотела подобраться к ним поближе. На короткий миг она могла стать их женами, дочерьми, любовницами. Всеми сразу. А потом они исчезали из ее жизни.
Самым прекрасным была пустота после.
Виктория Бергман положила руку мужчине на бедро и что-то зашептала ему на ухо. Он кивнул с видом неуверенным и предвкушающим одновременно. Ее позабавило двусмысленное выражение его лица. Она начала было объяснять, что беспокоиться совершенно не о чем, как вдруг почувствовала у себя на плече чью-то руку.
– София?
Она дернулась, тело налилось необъяснимой тяжестью, но она не обернулась.
Взгляд все еще был на лице молодого человека, которое вдруг сделалось размытым.
Черты лица поплыли, все закружилось, и в какое-то мгновение мир словно сделал оборот вокруг своей оси.
Пробуждение пришло мгновенно. Подняв глаза, она увидела рядом с собой какой-то незнакомый костюм. Обнаружив, что ее рука лежит у него на бедре, она отшатнулась.
– Простите, я…
– София Цеттерлунд? – повторил голос у нее над головой.
Она узнала этот голос, но все же безмерно удивилась, осознав, что он принадлежит одному из ее прежних клиентов.
Хундудден
После короткого визита в Эстермальм, в пятикомнатную квартиру на Библиотексгатан, которой располагал адвокат Вигго Дюрер, Хуртиг и Жанетт могли констатировать: в квартире, похоже, долго никто не жил. Согласно латунной табличке на двери, квартира принадлежала предприятию Дюрера, которое, если верить реестру недвижимости, последние два года бездействовало. Из окна на лестничной клетке дома напротив им открылся отличный вид на квартиру, и судя по тому, что они увидели, в не не было ни единого предмета мебели.
Когда они проезжали Морской исторический музей, направляясь к жилищу Дюрера в Норра-Юргорден, у Жанетт появилось предчувствие, что и там они столкнутся с чем-то подобным, то есть с ничем.
По Юргордсбруннвэген, потом мимо телебашни Какнэсторнет и дальше, к Хундуддену. Лес стал чаще, строения попадались реже. Хуртиг завел разговор о том, что если ехать дальше на восток, в сторону мыса, то приедешь к кафе “Крутхюсет” возле Лилла-Вэртан, в район яхт-клубов.
Вскоре вокруг сгустились тени, стало холодно, и Жанетт попросила Хуртига включить обогрев. Они словно ехали через туннель из черных ветвей, и Жанетт поражалась тому, что такие пустынные места все еще существуют совсем рядом с городом. Она покачивалась в медитативном спокойствии, из которого ее вырвал телефонный звонок. Звонил Олунд.
– Я проверил гостиницы в Стокгольме и окрестностях.
– И?..
– Итого в городе семь постояльцев по имени Мадлен, но ни одной Мадлен Сильверберг. Я их все-таки проверил, для надежности. Если у нее фальшивые документы, то, значит, она предпочитает скрывать свое имя. С точки зрения статистики – обычное дело. Или она может быть замужем. Мы же ничего о ней не знаем.
С этим Жанетт была согласна.
– Хорошая мысль. Нашел что-нибудь интересное?
– Не знаю. Шесть женщин определенно можно вычеркнуть, я связался с ними со всеми, а вот седьмая исчезла. Ее зовут Мадлен Дюшан, и вписывалась она по французским водительским правам.
Жанетт вздрогнула. Французские водительские права?
– Она выписалась сегодня из гостиницы “Шёфарт” в Слюссене.
– О’кей. – Жанетт немного успокоилась. Даже если Мадлен жила в Южной Франции все последние годы, она, согласно их сведениям, все еще гражданка Дании. – Поезжай в гостиницу и поговори с персоналом. Узнай все, что можно, все может оказаться важным, но первым делом попытайся добыть приметы.
Они попрощались. Хуртиг вопросительно посмотрел на Жанетт:
– По-твоему, это все еще расчет на случайное везение?
– Не знаю, – ответила она. – Я просто не хочу ничего упустить.
Хуртиг кивнул, сбавляя скорость на очередном повороте.
– Почти приехали, – объявил он, сворачивая налево, на узкую гравийную дорожку.
Дорога вилась между деревьями, поднимаясь по склону, и кое-где была такой узкой, что, если бы навстречу кто-то шел или ехал, пришлось бы сдать назад. Жанетт заметила вдали, на фоне вечернего неба, силуэт дома и констатировала, что во владениях не заметно даже признака света. Их окружал глухой мрак.
После очередного поворота Хуртиг еще уменьшил скорость, и стало видно, что дом окружают высокие кусты сирени – вероятно, очень красивые весной и летом, но сейчас, поздней осенью, в свете автомобильных фар они выглядели жалкими, густо торчащими из земли тощими прутьями.
Хуртиг остановил машину перед большой железной калиткой, за которой начиналась подъездная дорожка, и заглушил мотор.
– Выглядит как надежная защита от посторонних глаз, – заметил Хуртиг.
Жанетт согласно кивнула, шаря в бардачке в поисках фонарика. Вокруг был густой хвойный лес, который словно смыкался вокруг усадьбы.
Они вышли из машины и остановились перед железными воротами в два с половиной метра высотой.
– Сможешь залезть? – вздохнул Хуртиг. – Или будем продираться сквозь кусты?
– Давай попробуем позвонить, – предложила Жанетт, указывая на кнопку домофона.
Только трижды позвонив и не получив ответа, Хуртиг повернулся к Жанетт. Ей показалось, что вид у него не очень-то уверенный.
– Полезем, – решила Жанетт и сунула фонарик в рот, чтобы освободить себе руки. Она вцепилась в калитку, поставила ногу на толстый железный прут, пересекающий калитку посредине, и ловко подбросила тело вверх. Потом она схватилась за заостренные прутья и через две секунды перемахнула на ту сторону, мягко приземлившись на гравийную дорожку, пока Хуртиг с изумлением взирал на нее.
Ему пришлось немного труднее, чем он рассчитывал, но через какое-то время он стоял рядом с Жанетт, с улыбкой на губах и длинной рваной дырой на куртке.
– Черт, я и не знал, что ты умеешь так лазать.
Он как будто немного пришел в себя, и Жанетт ответила на его улыбку.
Дорожка вела к большому двухэтажному дому из серого камня, построенному, вероятно, в начале двадцатого века и сравнительно недавно обновленному. Возле двух высоких темных елей слева от дома располагались пристройка и гараж, тоже сложенный из серого камня, но по виду лет на сто позже.
Жанетт зажгла фонарик и заметила, что трава на большом участке высокая и, несмотря на ремонт главного здания, все выглядит запущенным. Это впечатление усиливали несколько яблонь, чьи несобранные сгнившие плоды наполняли сад сладковатым затхлым запахом.
Свет в доме не горел, и Хуртиг с Жанетт сразу поняли, что там никого нет. Через окошко во входной двери мигал слабый синий огонек, свидетельствовавший о том, что охранная сигнализация включена.
Они подошли к дому. Удерживать фонарик на одном уровне было трудно, и свет подпрыгивал в такт их шагам, отчего казалось, будто узловатые яблони тянутся за ними.
Жанетт присела у двери гаража.
– Следы колес, – констатировала она, – и сравнительно свежие. – Гравий перед гаражом был почти сухой, густые ветки двух высоких елей бросали тени на землю перед входной дверью. Опавшая хвоя покрывала гравий, и следы колес виднелись отчетливыми углублениями. – Кто-то здесь был, может, даже прямо сегодня. Широкие шины.
Хуртиг сунул руки в карманы куртки и поежился от холода.
– Пойдем проверим, что в доме.
Они обошли дом, но жилище казалось таким же покинутым, как и городская квартира Дюрера. Жанетт заглянула в окно. Здесь, во всяком случае, была мебель: Жанетт увидела несколько диванов, стол и пианино. Однако все было покрыто густым слоем пыли. Ничего. Но в то же время – дом на сигнализации.
Хорошо скрытый темнотой и елями, позади гаража стоял автомобиль, покрытый брезентом. Быстро заглянув под засыпанное хвоей покрытие, они констатировали, что это “ситроен”, а также что машина темно-синяя, изрядно поеденная ржавчиной. Вероятно, это была снятая с учета машина, которую хозяин планировал продать как лом.
– Погоди… – Жанетт остановилась, и конус света от ее фонарика зашарил по кустам, росшим вдоль стены дома. – Видишь? Что это, вон там?
Свет лег на точку на каменном фундаменте, между двумя окнами.
По выражению лица Хуртига она поняла, что он ничего не видит, кроме грубых гранитных четырехугольников за жидкими кустами, но когда он отвел ветки, его брови поползли вверх.
– Здесь подвал. Или был, во всяком случае. Кто-то заложил окна.
– Так я и думала, – кивнула Жанетт.
Один из гранитных блоков существенно отличался от других. Размер был примерно с подвальное окно, хотя другие блоки фундамента были меньше.
Обойдя вокруг дома еще раз, Хуртиг с Жанетт насчитали восемь подвальных окон, заложенных отличающимися по размеру блоками. В гараже, кажется, подвала не было.
– Что скажешь? – спросил Хуртиг. – Стоит уцепиться?
– Уцепиться? – Жанетт удивленно взглянула на него. – Это что, диалектизм?
Хуртиг усмехнулся выражению ее лица.
– Ну, по-моему, это что-нибудь да значит. Думаешь, он хотел уйти в добровольную изоляцию?
– Не знаю… – Жанетт снова осветила фундамент и один из блоков. – Наверное, чертовски трудно было притащить все это сюда. Подгонять по размеру – дорого, перекладывать весь фундамент – некрасиво. У меня такое чувство, что кто-то хочет скрыть, что у него был подвал.
– Или скрыть, что у него есть подвал? – предположил Хуртиг.
– Именно… Хотя это, может, и притянуто за уши.
Хуртиг с задумчивым видом почесал подбородок.
– Я тоже не могу сказать наверняка. Но может, это выяснится во время обыска? Может, стоит установить слежку за домом, если Дюрер объявится?
– Пока он в розыске. – Жанетт подумала о фон Квисте. На чудо надеяться нечего.
– Ладно. Значит, здесь мы закончили?
– Нет, пока не закончили. Проверим еще гараж.
Гараж мог бы вместить две машины. Двери были заперты, окошко нашлось всего одно – расположенное высоко на задней стене. Жанетт подумала, что строение напоминает небольшой бункер, и криво улыбнулась Хуртигу, взглянув на окошко.
– Есть какие-нибудь инструменты с собой?
– Есть кое-что в багажнике. – Хуртиг улыбнулся в ответ. – Что, будем вламываться?
– Нет, просто глянем, что в гараже. На окне вроде нет датчиков сигнализации. Так что мы вполне сойдем за парочку шалунов, которым просто интересно, что там внутри, или двух вандалов, которые хотят все разломать. А потом возьмем на анализ лак с машины – для верности.
– Согласен. Тогда сбегай, у тебя явно лучше получается лазать по заборам.
Через две минуты Жанетт вернулась с перочинным ножом и тяжелым гаечным ключом. Соскребя несколько полосок автомобильного лака и спрятав их как улику в пластиковый пакетик, она протянула гаечный ключ Хуртигу. Самой ей до окна было не дотянуться.
Хуртиг поднялся на цыпочки. Примерившись ударить по стеклу, он бросил через плечо взгляд на Жанетт.
– А что ты вообще знаешь об охранной сигнализации?
– Не много.
– И что мы будем делать, если она завоет как ненормальная?
– А что делают шалуны? Убежим, только пятки засверкают. – Она ухмыльнулась. – Давай бей…
Три удара по окошку – и осколки стекла посыпались с оглушительным, как показалось Жанетт, звоном.
Потом стало абсолютно тихо. Они подождали секунд десять, потом Жанетт нарушила тишину.
– У тебя кровь. – Она указала на левую руку Хуртига.
– Просто царапина. – Хуртиг достал из кармана носовой платок. В одном углу виделась вышитая монограмма ГТФ.
– Что это значит? – спросила Жанетт, пока Хуртиг обматывал руку платком.
– ГТФ значит Государственная тюрьма в Фалуне, – коротко пояснил Хуртиг.
– Ты сидел там? – Жанетт искоса взглянула на напарника.
– Я не сидел, сидел мой дед. Он был участником норвежского Сопротивления и просидел в фалунской тюрьме три года во время немецкой оккупации.
– Это за что же? – с любопытством спросила она, на минуту забыв, где они находятся.
– Его судили в Норвегии за владение взрывчаткой, а поскольку сражаться за родину для норвежца было преступлением, он бежал в Швецию.
Он замолчал, словно к чему-то прислушиваясь.
– И что случилось с твоим дедом, когда он оказался в Швеции?
– В дело вмешалась шведская служба безопасности, – ответил он, и в темноте Жанетт различила ироническую усмешку. – Да, наши дорогие коллеги в той войне с русскими чудовищами сотрудничали с гестапо. Так что о деде они позаботились.
Жанетт только покачала головой.
– Подсади меня, – попросила она и кивнула на ощерившееся осколками окошко.
Хуртиг сложил руки лодочкой, и Жанетт полезла.
Она смогла просунуть в окошко голову и руку с фонариком. Конус света прошелся по крепкому верстаку под окном, по бетонному полу и остановился на стеллаже у обращенной к дому стены. Жанетт еще раз обвела фонариком помещение и вернулась к стеллажу.
Абсолютная пустота. Насколько видела Жанетт – ни единой вещи, ни даже гвоздя. Не верстаке ничего не стояло, стеллаж был пуст.
Это все. Совершенно обычный гараж, пусть даже просторный и тщательно прибранный, который, кажется, использовался только для того, чтобы ставить туда машину.
Сканстулль
Говорят, опасно вырывать лунатика из сна, когда лунатик двигается.
Пробуждение Софии в “Кларионе”, возможно, не вполне соответствовало этому тезису, но тело среагировало столь мощно, что она едва дышала, а пульс подскочил так, что она не смогла подняться с дивана.
– София, с тобой все в порядке?
Перед ней стояла Каролина Гланц.
Лицо Каролины застыло от бессчетных пластических операций, и казалось, ее мимические мышцы только чудом еще способны придать лицу выражение беспокойства.
– Wie geht’s?[9] – услышала она, словно издалека, от сидевшего рядом мужчины.
Софию он больше не интересовал.
– Gut[10], – презрительно ответила она. Ей наконец удалось встать с диванчика. – Мне пора уходить, – сказала она девушке, протискиваясь мимо нее и не отвечая на ее встревоженный взгляд.
София ни разу не обернулась, покидая бар, проходя по лобби и дальше, на улицу. Она не до конца осознавала себя, подозревала, что пошатывается на высоких каблуках, и думала, сколько же она выпила.
Домой… Мне надо домой.
София пересекла переход возле торгового центра “Рингенс”, не обращая внимания на красный свет, отчего многие водители злобно засигналили, с визгом тормозя. Оказавшись на другой стороне, она почувствовала, что ноги ее не держат, села на скамейку возле галереи и закрыла лицо руками.
Голова все еще шла кругом, и София не обращала внимания ни на слезы, ни на изморось.
Ни на то, что рядом с ней кто-то сел.
– Не ходи больше туда, – сказала Каролина Гланц, помолчав.
София немного успокоилась, чувствуя, как силы возвращаются к ней. Девушка положила руку ей на плечо. “Чем я, черт возьми, занимаюсь? – подумала она. – Это же недопустимо”.
Она выпрямилась, сделала глубокий вдох, а потом зло прошипела:
– Это еще почему? И зачем ты за мной ходишь?
На застывшем изломанном лице появилось огорченное выражение.
“Кем ты вообще себя возомнила?” – думала София, сурово глядя девушке в глаза.
С некоторых ракурсов лицо Каролины выглядело совсем неважно. Вероятно, оно хорошо смотрелось в кадре, но в плоском сером предвечернем свете проступали гротескно-искусственные, как у куклы, черты. Она выглядела лет на пятнадцать старше своего возраста.
– Я часто околачиваюсь в “Кларионе” и видела тебя несколько раз, – начала Каролина. – Я знаю кое-кого, кто там работает, и они думают – ты проститутка. Если честно, я просто не дала им выкинуть тебя оттуда. – Она попыталась улыбнуться сквозь слой макияжа и вопреки хирургии.
Несколько раз? Не ходить туда больше? София наконец все поняла.
Виктория.
– Вот как? – Тон Софии был холодно-назидательным. – Ничего глупее в жизни не слышала. У меня есть своя жизнь, и я была бы признательна, если бы ты отнеслась к этому факту уважительно.
– Ну извини. Я только хотела помочь.
Глядя на Каролину, София смягчилась.
Может, она еще не совсем испорчена?
София задумалась: что она знает о Каролине? Выросла в сектантской среде. Хорошо училась в начальной школе, в гимназии взбунтовалась против родителей. Потом авантюра с “Мы ищем таланты”, реалити-шоу и вот теперь – порноиндустрия. Софии пришлось признать, что ей не так много известно, но, с другой стороны, их встречи едва ли можно было назвать терапией. Каролина Гланц являлась, когда ей требовался совет перед очередным карьерным шагом или когда ей надо было поплакаться, потому что по ее эго нанесли очередной удар. Коротко говоря, коучинг тут был не более чем временной помощью Каролине и бесполезным по большей части делом для Софии.
Но девушка явно не занята только собой. По какой-то причине София ей небезразлична.
– Это мне надо просить прощения, – сказала София наконец. – Я в последнее время плохо сплю. К тому же я только что прошла через развод и еще не окончательно пришла в себя. Прости за грубость.
Ее собственные слова разбудили воспоминания о Микаэле. Подумала ли она о нем хоть раз за последние несколько недель? Нет – с чего бы? Все кончено. End of story.
Каролина улыбнулась в ответ, хотя все еще выглядела обиженной, и София припомнила, что читала в бульварной газетке за обедом, перед случайной встречей с Аннет Лундстрём.
– Как твоя книга? – спросила она. – Я читала, ты пишешь мемуары.
Обиженное выражение во взгляде Каролины медленно сменилось чем-то вроде гордости, и девушка просияла.
– Она закончена. Выходит через пару недель.
Тут только София осознала, что идет дождь, и увидела, в какой дикой ситуации очутилась. Она сидит на скамейке возле торгового центра, волосы почти насквозь промокли, одета, как проститутка, а перед ней ее бывшая клиентка, ныне снимающаяся в жестком порно.
– Великолепно! Расскажи-ка поподробнее, – поощрила она.
Каролина, видимо, обрадовалась.
– Может, выпьем кофе? – предложила она, кивая на вход в галерею. София предположила, что девушка имеет в виду кафе в центре “Рингенс”.
– Конечно, – согласилась София. – Здесь оставаться нельзя, льет как из ведра.
Пока они входили в галерею, Каролина рассказала, как связалась с двумя крупнейшими издательствами и впервые в жизни почувствовала, что сделала что-то, чем может гордиться.
– Сказать секретик? – улыбнулась она, когда они, каждая со своей чашкой, уселись за столик.
Секрет – это то, что рассказывают другим, подумала София, зачарованно глядя, как Каролина сует в рот фруктовую жвачку и пробует кофе.
– Конечно. Давай.
Каролина откинулась на спинку стула, потянулась, расправляя спину, и начала рассказывать, а София, не в силах удержаться, изучала ее грудь, непропорционально большую на хрупком теле.
Сшита на скорую руку, подумала она. Как и они сами.
– Это будет бомба, – драматически объявила Каролина. – Очень многие плохо обходились со мной, и теперь я собираюсь поквитаться. Среди прочих есть там одна знаменитость, богатая свинья, о которой мне есть что сказать.
Она огляделась, нагнулась вперед и щитком приложила ладонь ко рту. София перегнулась через столик, собираясь слушать. Когда Каролина прошептала имя и причину, по которой изложенные ею сведения станут бомбой, София не удивилась – скорее, встревожилась. От имени за версту пахло проблемами.
– Ты уверена, что издательство тебя прикроет?
– Железно. И мне еще есть что рассказать. – Теперь Каролина уже не шептала. – Как тебе известно, у меня есть некоторый опыт в кино.
Сколько опыта можно нынче приобрести, снявшись в десятке порнофильмов за два месяца, ехидно подумала София.
– Для меня это пройденный этап, – самоуверенно добавила девица. – В основном все было норм, хотя попадались мутные типы… Среди прочих – один легавый…
Каролина замолчала, ожидая реакции Софии.
– Вот как… Полицейский? И кто же?
– Я не называю его в книге, но те, кто его знают, сразу все поймут, – с нажимом сказала Каролина. – В этом-то все и дело, так что как только пойдут разговоры – он попался.
О боже, подумала София. О чем ты толкуешь, девочка?
– Ты о чем? Он причинил тебе какой-то вред?
Каролина фыркнула, вытащила жвачку изо рта и намотала на палец.
– Нет… Не мне, бедняжке. Другие – да, а он – нет. Он-то вообще такой порядочный. Про него и не подумаешь, что он имеет дело с детской порнографией.
Ах, вот в чем дело, подумала София. Будет ли этому конец?
– Ты сказала – имеет дело с порнографией? Откуда ты знаешь?
– Я могу доказать, что он продает порно педофилам. Я сама видела у него в компьютере. – Каролина сплющила жвачку салфеткой и пожала плечами. – Ну и когда книжка выйдет, копу капут.
София поразилась способности этой девушки отряхнуться и идти дальше. От одного к другому с единственной целью. Пробиться в знаменитости.
Продать себя каким угодно способом.
София не могла не согласиться с теми, кто называл это предпринимательской жилкой.
Она задумалась о самой себе и своих отчаянных попытках сделать из себя нечто противоположное. Таить свою идентичность от всех и ни при каких обстоятельствах не раскрывать, кто она такая. Скрывать это даже от себя самой.
Сегодня все едва не полетело в тартарары.
Ее мысли прервал звонок – звонил телефон Каролины. После короткого разговора та виновато посмотрела на Софию и объяснила, что издатель хочет встретиться с ней и ей надо идти.
И Каролина Гланц исчезла так же внезапно, как возникла.
Все ее существо заставляло и мужчин, и женщин оборачиваться на нее, и когда она уже скрылась из виду, за ней, как за плугом, протянулась борозда любопытных взглядов – от кафе до самого выхода.
София поняла: это именно то, чего хочется ей самой. Вот она я. Смотрите на меня. Дайте мне ваше внимание – и я отдам вам все мои тайны.
Она решила посидеть еще немного, хотя бы пока волосы не просохнут как следует, и чем больше она думала о Каролине Гланц, тем больше убеждалась в одном.
Она завидовала этой девице.
Инъекции красоты действуют как маскарадная маска. Скрытая за слоем штукатурки и силиконом, Каролина Гланц разоблачала себя. Маска придавала ей смелости, позволяя сыграть всю шкалу образов, от вульгарной дурочки-простушки до язвительной интеллектуалки. София нисколько не сомневалась, что Каролина на самом деле – очень, очень умная целеустремленная особа; из головы не шла Долли Партон. Тот же типаж: кукла Барби, но с мозгами. В действиях Каролины была логика, инстинктивная логика, которая шла из самого нутра. Каролина знала, какими путями идти, чтобы предъявить себя миру.
В отличие от меня, подумала София.
Она знала, что внутри у нее идет непрекращающийся бал-маскарад, действующие лица которого противоположны друг другу настолько, что вместе не могут составлять единую человеческую личность. Как ни дико это звучит, но Каролина Гланц со своей сконструированной внешностью – более настоящая и цельная, чем ей, Софии, когда-либо удастся стать.
Никакой меня просто не существует, подумала она.
Шум в голове вернулся. Голоса и лица неслись потоком. Они были одновременно внутри и снаружи.
Она бессмысленно разглядывала людей, входящих в кафе, движущихся к выходам, а минуту спустя видела, как тела несутся через помещение, точно в ускоренной съемке, где машины проносятся мимо длинными размытыми штрихами разного цвета. Она могла сделать стоп-кадр и рассматривать их лица, одно за одним.
Две светловолосые девушки прошли к выходу из галереи, каждая с собачкой на поводке. Обернувшись, они укоризненно посмотрели на нее. Девушки поразительно походили на Ханну и Йессику.
Два человека как три человека, подумала София. Или, скорее, три частичных человека.
Трудяге, Аналитику и Зануде послужили прообразами ее прежние соученицы, Ханна Эстлунд и Йессика Фриберг. Две совершенно одинаковые девочки, которые, как зеркало, отражали себя самих и друг друга. Как одна безвольная тень одного человека.
Как девочка с собакой. Покорное стайное существо, которое делает, как другие, как было приказано. Убирает в комнате, хотя уборки не требуется, готовит бессмысленные задания по математике, прилежно учится – и тут же ноет, как это тяжело.
Виктория задействовала эти части личности, чтобы избежать убивающих мозг занятий, но они также служили заменителем ее собственных чувств, которые ей не нравились.
“Я лучше знаю”, пессимизм и мелочность. Подчиняться без вопросов, быть покорной, подхалимничать, заискивать. Быть одной из многих в стае умненьких блондинок. Те же качества, которые Виктория видела и у Ханны с Йессикой.
Трудяга, Аналитик и Зануда больше ничего не значили для нее. С теми тривиальными качествами, которые они олицетворяли, она теперь была в состоянии справиться сама. Главное в процессе созревания было или оставить, или принять свои банальные стороны.
Этому должна научиться даже собака.
Домой, подумала она. Мне надо домой.
Читать бесплатно другие книги:
