Бешеная Бушков Александр
– Ты выяснял? – Даша сделала шарфом движение в сторону Скрябина. – Насчет первого?
– Ага. Пакистанская дешевка. Киргизские челноки волокут со своей перевалки, у них там знатная барахолка, а потом расходится у нас. На детей в основном. Цена – двадцатка.
«Ну вот, – мысленно похвалила себя Даша, – вот и первое логическое умозаключение, оказавшееся верным. Уже что-то».
– Мать твою… – сказал вдруг Косильщик, присвистнул и принялся расстегивать пуговицы быстрее. – Нет, точно, что за цирк?
Даша глянула. И спросила сквозь зубы:
– А ты что, в пионерах не состоял?
– Слушайте, ну ведь точно… – Косильщик пошире разбросал полы шубы, выпрямился и отступил. Все придвинулись, растерянно переглядываясь.
Во-первых, убитой было не меньше шестнадцати, а в этом цветущем возрасте ряды пионеров давно уже покидали. Во-вторых, пионерская организация со всей формой и атрибутикой давно канула в небытие. И тем не менее на мертвой девушке красовался самый настоящий пионерский наряд – черная юбка (правда, не особенно и консервативная, вполне модная, до середины бедер), белая рубашка с пуговицами на планке (нагрудный карман украшен смутно памятной Даше золотисто-алой нашивкой – пятиконечная звезда и пламя костра), на шее повязан шелковый пионерский галстук, а на груди приколот пионерский значок.
Фотограф защелкал аппаратом. Остальные стояли и молчали, чуть беспомощно таращились. Каждый надеялся, что другой вот-вот скажет что-нибудь умное, но умных фраз так и не последовало – глупых, впрочем, тоже.
– У нее в сумочке – красная пилотка и бант, – послышался у них за спинами удивленный голос капитана Черданцева. – Белый такой, нейлоновый пропеллер, как раньше и требовали. Получается полный комплект. У меня младшая уже не застала, а старшую вот так и наряжал на всякие праздники…
– А горна, случайно, нет? – в полной растерянности спросила Даша.
– Горна нет, – серьезно ответил капитан. – И барабана тоже. Газовик есть. И презервативов пригоршня.
– Так… – Даша отчаянно искала ниточку. – Слушайте, есть же все-таки пионерские организации, самодеятельные. Может, здесь подпольный пионерский слет проводили? Эти… красно-коричневые?
– Только политики не надо, – сказал Воловиков. – Только ее нам не хватало. Теперь особенно. Ты его сегодня за неправильную расклейку листовок профилактируешь, а завтра он в губернаторы сядет, к участковым в Игарку тебя наладит…
– Ладно, господа сыскари, не будем трогать политику, – сказала Даша. – Но что-то же сие должно означать? Скрябин, будь другом, убери счастливую улыбку с хари…
– Даша, ну что ты…
– Ладно, извини, – тихо сказала Даша. – Как говорят японцы, чего-то херовато… Адрес еще не установили по разрешению?
– Ждут. Разрешительный отдел еще не открылся.
– О служба, – сказала Даша. – Вот куда бы осесть… Капитан, ведите, показывайте вашу гражданку, исполнившую долг. Орлы, вы тут еще осмотритесь, проформы ради…
И пошла следом за Черданцевым к двенадцатиэтажке. Увы, не было времени проклинать судьбу цветисто и пышно, в восточном стиле. Нужно было работать, то есть настраивать себя на погоню, ловить ноздрями воздух, стричь ушами, и вообще…
Воловиков шел сзади, отставая на шаг. Оцепление еще не сняли, зевак прибавилось, а вот машин поубавилось изрядно. Генералы и прочие чины отбыли. Собственно говоря, им и приезжать-то не было никакой нужды – чем они помогут при первичном осмотре и что, ускользнувшее от взгляда сыскарей, обнаружат?! Но так уж в особо серьезных случаях заведено, и не в одной России-матушке. В более благополучных державах происходит примерно так же. Не в каждой, но во многих. Говорят, это придумка полицейских психологов – мол, мирный обыватель, узнавши, что на месте жуткого преступления побывало скопище высших чинов, подсознательно успокаивается и заранее уверен в неотвратимой победе сил правосудия. А значит, будет уважать государство. Любит государство, чтобы его уважали, есть у него такая слабость…
– Это что, школа? – спросила Даша.
– Ага, – ответил Чердандев. – Мы там прошлись, когда подъехал второй экипаж. Ничегошеньки.
– Однако пора бы и занятиям начаться. А там – ни огонька.
– Учителя бастуют.
– А-а, – равнодушно кивнула Даша. – Слушайте, кто знает, а судмедэкспертиза снова не бастует? Будет номер…
– Вроде не собирались, – сказал Воловиков. – Значит, школу обшарили хорошо?
– Хорошо, товарищ подполковник. Сторож пьян был умеренно, так что открыл и провел. Да и зачем ему прятаться в школе? Преспокойно ушел. Или уехал.
– Логично. – Воловиков оглянулся на черное, без единого огонька здание школы. – Вот лет пять назад никого бы не удивило, что возле школы оказалась пионерка, а? Который подъезд?
– Сюда.
– Старушка с бессонницей?
– Да нет, дама с собачкой. Серьезная дама…
Когда Черданцев позвонил, раза два гавкнула собака и дверь распахнулась почти сразу же.
Их впустили, не задавая вопросов. И тут же вошедшие неловко затоптались – очень уж роскошный ковер красовался в комнате, чтобы шлепать по нему в обуви, а разуваться что-то не тянуло. Не место происшествия как-никак, нужно деликатно…
Впрочем, люди были опытные, а потому быстро опомнились и остались в прихожей, благо была обширная.
Из комнаты выглядывал большой чау-чау, настороженно принюхивался, но в прихожую не выходил. Дверь во вторую комнату прикрыта.
Хозяйка и в самом деле выглядела весьма авантажно – в строгом, темно-сером деловом костюме с белой блузкой, лет пятидесяти пяти, обесцвеченные волосы уложены в дорогую прическу, а весь облик скорее ассоциируется с директрисой школы или секретарем горкома по идеологии – в ту пору, когда еще остались горкомы. Впрочем, нельзя сказать, что от нее веяло недоброжелательством. Но вот денежками и положением в обществе определенно попахивало.
– Останемся здесь? – спросил Воловиков.
– Пожалуй, – с царственной непринужденностью кивнула хозяйка. – Простите, а девушка…
– Капитан Шевчук, уголовный розыск.
– Ах, вот как? – Дама приподняла бровь, похоже, одобрительно. – Прекрасно, я, знаете ли, сторонница эмансипации в самом широком плане… Мне, как я понимаю, придется что-то подписывать? Но пора и на службу…
– Ничего, это все потом можно у нас, в удобное для вас время, – сказал Воловиков бесстрастно-вежливо. – А где, простите…
– Банк «Шантарский кредит». Заместитель управляющего. Казмина Екатерина Георгиевна, я уже представлялась этому господину… – она барственным движением подбородка указала в сторону Черданцева. – Ну, если вы так любезны, что не задержите меня надолго… Я повторю кратко, вы ведь этого ждете?
Воловиков молча кивнул – пожалуй, это можно было назвать и светским наклонением головы.
– Господи, как теперь ходить в гараж, просто страшно… Кстати, туда уже можно?
– У вас там гараж? – подключилась Даша.
– Да. Еще дальше, чем там, где бедную девочку… В самой глубине… Меня пропустят?
– Я скажу, чтобы пропустили, – глядя в пол, бросил Воловиков. – Там еще работают.
– Благодарю, а то общественный транспорт, знаете ли… С чего мне начать?
Даша, полуотвернувшись, подмигнула здоровенному рыжему чау. Он брезгливо отвернулся и ушел в глубь комнаты.
– С самого начала, – сказала Даша. – Гуляли с собакой?
– Спускалась с собакой, – она непроизвольно оглянулась на любимца, исчезнувшего с глаз, – и услышала внизу голоса…
– Что? – жадно переспросила Даша. – Значит, еще в подъезде…
– Позвольте, я расскажу по порядку, – вежливо-непреклонно оборвала дама. – Банковское дело, знаете ли, милая, приучает к систематичности… Мы спускались вниз, я имею в виду, я и Герти, в подъезде было тихо, и мужской голос слышался вполне отчетливо. Я бы сказала, довольно возбужденный голос.
И отнюдь не тихий. Впрочем, оттого, должно быть, что он волновался, говорил довольно неразборчиво. Он очень волновался, я уверена. А говорил… Про Сатану, про измену, про кровь. Пожалуй, эти ключевые моменты я бы выделила…
Она сделала короткую паузу, и Даша ринулась в брешь:
– Ключевые моменты – это как? Вы домысливали?
– Милая, в такой ситуации вряд ли стоит «домысливать», – сказала банкирша. – Речь шла о Сатане, о измене и крови – эти моменты определенно главенствовали. А интерпретировать, толковать и домысливать, простите, не собираюсь. Конечно, здесь возможны разные интерпретации. Допустим, измена Сатане карается кровью. Или – Сатана требует измены. И так далее. Я третий раз повторяю: если мне позволено будет выделить ключевые моменты, буду настаивать, что таковыми следует считать «Сатану», «измену», «кровь», – она говорила весьма бесстрастно, словно и в самом деле привычно сводила дебет с кредитом. – Когда мы оказались меж вторым и первым этажами, он, должно быть, нас услышал и замолчал. Пока мы проходили мимо, они молчали. Конечно, если бы девочка стала звать на помощь, я непременно вмешалась бы: терпеть не могу в нашем подъезде всякого…
«Пожалуй, и вмешалась бы», – подумала Даша. По физиономии видно – из тех, кто непременно вмешается ради удовольствия прочесть длиннейшую нотацию. Если, конечно, противник не особо грозен.
Должно быть, дама истолковала ее быстрый взгляд совершенно превратно, потому что поджала губы:
– Заверяю вас, я бы вмешалась. Герти, знаете ли, может вцепиться как следует, а у меня есть привычка носить с собой газовый пистолет – сейчас зима, гулять приходится в темноте…
– Какой? – спросила Даша.
– Пистолет? «Бригадир», – она глянула чуть свысока. – Желаете посмотреть разрешение?
– Ну что вы, – сказала Даша.
Уж у этой-то все бумаги всегда в порядке. А кто-то только что чирикал, будто дамочки предпочитают револьверы…
– Итак, вы их увидели… – сказала Даша.
– Ну, как вы понимаете, я не могла остановиться и долго на них взирать. На помощь она не звала, хоть я и приостановилась, а Герти тянул на улицу… Девочку я рассмотрела лучше, она стояла лицом ко мне, спиной к батарее, а вот мужчина отвернулся, такое впечатление, умышленно, шапка у него была нахлобучена на глаза, воротник поднят… знаете, как в плохом фильме. Даже перчаток не снял.
– А что на нем было, кроме перчаток? – спросила Даша.
– Светло-серое кашемировое пальто, по-моему, самую чуточку великоватое. Самую чуточку, – придирчиво уточнила она. – И норковая шапка, не формовка, завязки четко просматривались. Вот брюки и обувь, простите, не рассматривала… Человек, я бы сказала, респектабельный, если вам понятно значение этого слова…
– Понятно, – сказала Даша. – А внешность?
– Я же только что говорила – поднятый воротник, нахлобученная шапка… Волосы, осталось впечатление, черные. То ли небрит, то ли просто смуглый.
– Кавказец?
– В смысле? Ах да… Не знаю, не знаю. С одной стороны, что-то такое в форме носа, в оттенке волос, в этой, изволите ли видеть, небритости… Но, с другой стороны, ручаться могу, голос звучал совершенно на славянский манер. И еще… – она поколебалась. – Не исключено, у него на правой щеке то ли шрам, то ли ожог. Большой шрам или большой ожог. Опять-таки нечто мельком увиденное, впившееся потом в подсознание, если вы понимаете, что я имею в виду…
– Понимаю, – повторила Даша. – А девушка была – та самая?
– Естественно.
– Как они стояли?
– Я же сказала…
– Я поняла, – терпеливо произнесла Даша. – Она спиной к батарее, он – к ней лицом… Я о другом. Он ее удерживал? Оттеснял к батарее? Как он держал руки?
– Руки… руки… Да нет, вы знаете, кажется, не удерживал. Скорее уж держал руки в карманах.
– Как же вы рассмотрели, что на руках у него были перчатки?
– Что? Ах да… Ну значит, то ли сунул руки в карманы, когда мы проходили, то ли, наоборот, вынул… Не могу же я помнить с фотографической точностью! Но девушку он не удерживал, уверена. Правда, стоял к ней практически вплотную…
– И она не позвала на помощь, не бросилась в вашу сторону?
– Ничего такого. Покосилась на меня мельком и опять уставилась на него. Не думаю, чтобы она порывалась позвать на помощь.
– Ожог или шрам?
– Не знаю. Но какой-то крупный дефект определенно имелся. И что самое странное… – она задумалась, подыскивая четкую формулировку. – Сам облик этого субъекта с чем-то для меня ассоциируется…
– Вы его видели прежде?
– Не знаю, не могу сказать… Но почему-то он для меня ассоциируется с… с понятием «нечто уже виденное». Мне он незнаком, безусловно, не припомню никого с таким шрамом или ожогом…
– Значит, ни брюк, ни обуви не рассмотрели?
– Простите, нет.
– На девушке были шапка и шуба…
– Вот именно. Я же проводила потом милиционеров к… к тому месту. Когда они приехали – должна заметить, не столь уж и оперативно (капитан Черданцев благоразумно промолчал). Шуба, шапка, коса… вот только неизвестно, откуда на ней появился этот шарфик…
– Значит, в подъезде шарфика на ней не было?
– Не было. Могу ручаться. Он бы обязательно бросился в глаза.
– Вы вышли на улицу…
– И прошли меж гаражей на соседнюю. В сквер.
– Долго гуляли?
– Двадцать пять минут. Плюс-минус минута. Я, знаете ли, отношусь ко времени скрупулезно…
– Значит, когда вы их увидели в подъезде, было…
– Из квартиры мы вышли в… после шести пятнадцати, так будет точнее.
– Так… – сказала Даша. – Плюс три-четыре минуты, чтобы выйти в сквер, и там двадцать пять минут… возвращались той же дорогой, да?
– Естественно. Собака, знаете ли, привыкает к определенному маршруту. Едва мы вышли из-за угла, я увидела в луче фонарика… – Даму явственно передернуло. – Узнала ее моментально.
– Сумочка лежала рядом?
– Да, закрытая.
– И было это, скажем… в шесть сорок четыре – шесть сорок пять?
– Примерно так. Когда я прибежала домой и стала звонить в милицию, было без двенадцати семь.
Даша покосилась на Черданцева. Вообще-то дамочка в чем-то и права, первый «луноход» прибыл на место происшествия аж через двадцать пять минут…
– Вы ее до того не встречали? Не из вашего подъезда?
– Что-то не помню. Конечно, всех поголовно я знать не могу, кто теперь знает соседей? Но прежде не видела… И мужчину в нашем подъезде прежде ни разу не встречала.
Дама явственно стала проявлять нетерпение, но Даша, притворяясь, будто не замечает, продолжала:
– Значит, проход меж гаражами ведет на соседнюю улицу?
– Да.
– Можно его назвать «трассой с оживленным движением»?
– Как вам сказать, милая… Вы знаете, пожалуй… Но, точности ради, пользуются им только здешние. Жители близлежащих домов, я имею в виду. Со стороны гаражи выглядят сплошным массивом, нужно знать заранее, что есть проход… По Садовой ходят только автобусы, а по Щорса, параллельной, еще и троллейбусы, люди ходят на остановки и туда, и оттуда… Ну и, конечно, владельцы машин.
«А чтобы влепить гаражики совсем рядом со школой, в свое время непременно нужно было потревожить кое-какие связи, – подумала Даша. – Не бедный народец старался… Ну, какое это имеет значение? Никакого отношения в данный момент…»
– Вы бы узнали его, если встретили? – спросила Даша.
– Пожалуй…
Ну что ж, иногда узнают. А иногда и нет…
– Чем еще могу быть полезна?
Даша непроизвольно огляделась.
– Увы, в квартире я одна, – сказала хозяйка. – Если, конечно, не считать Гертика. Вдовствую, знаете ли, а детей Бог не дал. Простите, но…
– Да, разумеется. – Воловиков сделал Даше знак глазами. – Пойдемте, Екатерина Георгиевна, если там еще оцепление, я вас проведу… А по дороге договоримся насчет приемлемого для вас времени…
– Постойте, – хозяйка, уже потянувшись за шубой («Ох ты!» – завистливо вздохнула про себя Даша, лицезрея песцов), вдруг обернулась. – У вас же должен быть художник на такой случай? Чтобы составить портрет? Кроме того… на Западе есть еще соответствующие компьютеры…
– Увы, у нас-то нет компьютера… – сказал Воловиков.
А художник, могла бы добавить Даша, был. И отличный. Вот только месяц назад перебрался на иные хлеба, чтобы из дому не выперли…
Когда они спускались, банкирша показала перчаткой:
– Вот здесь они стояли.
Но ничего там, разумеется, не было, ни окурочка. Иногда, если грязно, натоптано, получаются отличные отпечатки подошв, но земля давно смерзлась, да и подъезд недавно вымыт…
От гаражей как раз отъезжала «скорая» – молодцы сыскари, где-то машину оперативно отловили, сплошь и рядом вывезти труп с места убийства бывает потруднее даже, чем отыскать убийцу…
Воловиков галантно повел песцовую вдову к гаражам. Даша видела, что стоявшие в оцеплении уже расходятся к машинам, но моментально смекнула, что к чему – шеф, сыскарь от Бога, хотел сам пройти тем маршрутом, взглянуть, где у дамы гараж. Ей самой, кстати, тоже нужно будет потом там покрутиться…
– Возьмите, – Черданцев подал ей темно-желтую сумку с длинным ремнем, на ощупь вроде бы из натуральной кожи. – Я могу ехать?
– Езжайте, – сказала Даша.
Он кивнул и направился прочь – еще один счастливчик, который забудет об этой истории моментально…
Даша сунула в рот сигарету, укрываясь от ветра под бетонным козырьком, огляделась. Зеваки наконец-то рассосались. Аж в трех местах стояли кучки людей в штатском, что-то оживленно обсуждавшие, но это, определила она наметанным глазом, были свои. Через несколько минут им предстояло начать нудную, тягомотную и, вполне возможно, бесплодную работу – обходить все до единой квартиры составлявших огромный квадрат домов. И задавать одни и те же вопросы – насчет человека в кашемировом пальто. Будь убийство не столь экстраординарным, стаптывать каблуки пришлось бы чуть ли не впятеро меньшему числу оперов. Но теперь…
Тут тебе и областное угро, и ребята из районного, и прокурорские орлы. Во всей этой истории есть один-единственный лучик света в темном царстве – когда высокое начальство возлагает на тебя столь важную миссию, оно, будем справедливы, предоставляет и возможности, каких для рутинной работы тебе ни за что не выбить… Правда, и это еще не значит, что все пойдет как по маслу. Сотрудничество служб и ведомств нельзя назвать сердечным. Отношения меж областным и городским УВД примерно такие, как в свое время между гестапо и абвером, а у прокуратуры свой гонор. Так что все будут стараться обскакать друг друга, перехитрить, а то и подставить ножку, с обменом информацией отыщутся свои сложности – и чем больше грызутся гончие, тем весомее шансы у зайца. Неважно, что речь идет не о зайце, а о волке…
К подъезду размашистыми шагами возвращался Воловиков.
– Ну? – спросил он словно бы безучастно.
Даша пожала плечами:
– Да рано… В одном у нее не сходится – насчет брюк. Когда человек сводит собаку по лестнице, смотрит в первую очередь на нее, держит поводок так, чтоб не споткнулась. Значит, и нашего красавца вдова непременно должна была для начала обозреть с ног…
– Ну, это уж за уши притянуто, – сказал шеф. – Этакая дамулька по жизни шагает, задрав нос вверх. В любой ситуации…
– Тоже верно. Машина у нее какая?
– Японка. Новенькая, леворульная.
– Гармонирует…
Подошел Слава, поднял повыше листок из блокнота, чтобы он попал под тускловатый свет лампочки над дверью подъезда:
– Соизволили подняться «разрешители»… Если им верить, Шохина Маргарита Степановна проживала на Чапаева. Шесть – одиннадцать. То бишь километра за три отсюда, практически самый центр. Либо она подхватилась с первыми петухами и с первыми автобусами летела сюда на свидание, либо ночку провела где-то в этом районе.
– Ну, выходит, все равно придется расспрашивать и насчет нее, – сказал шеф. – Поехали на Чапаева?
Глава четвертая
Ключ на старт
Скрябин докладывал прилежно, но порой откровенно частил, торопясь развязаться с забранным у него делом, как с кошмарным сном:
– Артемьева Анжела Ивановна, девятнадцать лет и шесть месяцев. Студентка второго курса иняза Шантарского госуниверситета. Проживала с родителями, Ломоносова семьдесят пять – шестнадцать. Около десяти часов утра… точное время докладывать? Могу посмотреть… – и без всякой охоты покосился на тощую папочку.
– Не нужно, – отмахнулся Воловиков.
– Около десяти часов утра труп Артемьевой обнаружен в игрушечном домике на детской площадке, во дворе, в квадрате, образованном домами по улицам Кутеванова, Ленина, Черепанова и Профсоюзов. Поскольку детская площадка ближе всех к Кутеванова, да и обнаружившая, Анна Григорьевна Рыбкина, проживала в расположенном прямо напротив площадки доме – Кутеванова, сорок, – дело получило название «убийство на Кутеванова».
– Что за Рыбкина?
– Пенсионерка. Шла за хлебом в магазин, – Скрябин хмыкнул. – Судя по бедной квартирке, спикеру не родственница… «Квадрат» этот расположен примерно в километре от дома убитой. Дома она, кстати, не ночевала, ушла около десяти вечера. «День рождения у подруги». По словам родителей, ночи вне дома проводила отнюдь не впервые. Родители явно смирились. То ли насквозь современные, то ли характер у девки был крутой. Там, кстати, меж мамой и папой какой-то напряг-разлад определенно прощупывался, но время было неподходящее разрабатывать эту зацепочку – два часа после смерти дочки… точнее, это мы им сообщили в двенадцать дня. В общем, шок и аут. Метод убийства идентичен. Удар твердым предметом по шее, перелом шейных позвонков, мгновенная смерть. Потом – два удара ножом в область солнечного сплетения, по логике, каждый из этих ударов сам по себе был смертельным. Клинок нестандартный, длина не менее двадцати сантиметров, возможно, штык-нож советского или иностранного армейского образца. Выражение лица – спокойное, а это, как и в случае с Шохиной, работает на предположение, что сначала была сломана шея, а клинком били уже потом.
– И все же не факт…
– Не факт, – согласился Скрябин. – Но режьте вы мне голову, человек, убитый ножом, иначе выглядит. Лицо у него всегда чуточку другое. Организм успевает среагировать на вторжение металла. Охнет, ахнет, что влечет определенное искажение лицевых мускулов… Да, не исключено, что убийца прекрасно владеет каким-то из видов боевой рукопашной. Время убийства врачами определено меж семью и семью тридцатью. Кстати, в домах, окружавших двор, ни один знакомый или знакомая Артемьевой вроде бы не проживает – по крайней мере, мне на таковых выйти не удалось.
– Желудок?
– Поздно вечером ужинала и немного пила. Утром – только кофе.
– Одежда?
– Черный костюм, такой в журналах мод определяется как «деловой». Юбка, правда, чисто символическая, ну да сейчас такая мода. Сиреневая блузка, сиреневые колготки. Все – импорт, Западная Европа, довольно новое. Нижнее белье, как меня заверили, тоже на уровне. Австрийские сапоги, каракулевая шубка, норковая формовка. Черная сумочка, замшевая. Содержимое: косметичка (точный список прилагается), паспорт, сорок семь тысяч рублей в купюрах разного достоинства, «Удар», заряженный на все пять патронов. Два пакетика импортных презервативов, флакон «До и после», авторучка, пачка зеленого «Соверена», красная одноразовая зажигалка, ключи от квартиры, две пластинки жевательной резинки, очки в импортной оправе, стекла слегка затемненные, ноль диоптрий. Золотые сережки, золотая цепочка, золотые кольца на правой и левой руке. В крови следов наркотика нет. Одежда в полном порядке, ни одна пуговичка не расстегнута, следов борьбы нет. На теле кое-где отыскались легкие следы зубов и синячки, но, как говорят эксперты и как показывает мой личный опыт, – ничего выходящего за рамки. Провела ночь с нормальным темпераментным мужиком. Приняла душ, выпила кофейку и вышла…
– Или – мужичками? – уточнил Слава. – Что там медицина на сей счет?
– А ничего. Если мужиков было больше единицы, то дело все равно обстояло вполне пристойно, без хамства. Следов спермы – ни малейших. В общем, вышла утречком, тут он ее и подловил. Ни малейшей зацепки. За три дня обошли все до единой квартиры. Если тот, у кого она была, отмолчался, то нам его ни за что не уличить – если возьмемся искать ее пальчики во всех этих квартирах, к двухтысячному году в аккурат управимся…
– А если ее привезли во двор на машине? То ли еще живую, то ли уже мертвую?
– И этого опять-таки ни подтвердить, ни опровергнуть… Ни единого свидетеля. Вам крупно повезло, что во второй раз подвернулась такая дамочка…
– Вот, кстати, о дамочке… – сказала Даша. – Точнее, о ее собачке. Ты там во дворе собачников не расспрашивал? Они ж раненько животину выводят…
– Спрашивал, – сказал Скрябин. – Собачники детскую площадку вторую неделю обходят. У них как раз была баталия по этому поводу. Дог забежал на площадку, разозленный родитель шваркнул в него палкой, хозяин повредил родителю челюсть, у обоих дружки вылетели. В общем, трое с телесными повреждениями от кулаков друг друга, четвертого малость попортил дог, два встречных иска, участковый в работе по уши…
– Понятно… Что мама с папой? А в универе?
– Родители, говорю, в шоке и ауте. Но бочку ни на кого персонально не катят. Девочка, как нынче водится, была скрытная, они, правда, набросали список тех, кто бывал в доме и знаком им в лицо… Кстати, деньги у девочки водились помимо слезок-стипендий и карманных. Родители уверяют – она подрабатывала переводами. Я у нее на столе и в самом деле нашел начатый перевод. Французский журнал, какая-то статья по менеджменту или прочим лизингам – судя по страничке, которую уже перевела. Журнал французский, серьезный, ни единой голой девочки, одни диаграммы… И сокурсники что-то такое упоминали. В главном я для себя уяснил – нынешние студентики подрабатывают со страшной силой отнюдь не разгрузкой вагонов, как в прошлые времена, а гонят «бизнес» все поголовно, калымы эти запутанные донельзя, и влезать в детали как-то среди окружавших не принято, дурной тон. Ну, что там еще в универе? Девочки ахают, самые чувствительные смахивают слезу, мальчики пожимают плечами, и ни малейшей зацепки. Вроде бы она ходила с Васей… да нет, Васю уже отставила, что он, как человек современный, принял спокойно… Теперь то ли Петя, то ли Гриша… Мрак и полная непролазность. Но не похоже вроде бы, что там кроются роковые тайны… А вообще, нам бы агентурку потолковее среди этой молодежи, я их и не понимаю совсем…
– Родители у нее кто?
– Папа – вольный бизнесмен. Так себе, мелкая купюра. Еще один «купи-продай», их нынче немерено. Но кой-какой достаток наладил, мама не работает…
– Может, на папаню наезжали допрежь того?
– Отрицает. Да и не похож он на пуганого. Коньячок сосет, частных сыскарей, орет, найму, душу выну…
Скрябин замолчал и глянул на подполковника весьма даже выразительно, словно спрашивал: «Ну что меня дальше-то мотать?»
– Вопросы есть? – спросил он. – Бумаги все – вот они…
– Нет вопросов, – ответила за всех Даша. – Гуляй, счастливчик…
– Начальство аналогичного мнения, – сказал Воловиков отрешенно.
Счастливчик с нескрываемой радостью покинул кабинет. Хозяин кабинета помолчал приличия ради – ибо исстари заведено, что в таких вот случаях любому, подпадающему под категорию «шефа», прямо-таки положено помолчать минутку с умным видом, а потом осведомился:
– Ну, а ваши детали, штемпы?[1] Опускайте то, что я на месте сам видел.
– Золотишко вы ведь не видели? – спросила Даша.
– Сережки на ней видел. Что оказалось, золото с пробой?
– Ага. И цепочка на шее, но поменьше весит, чем у Артемьевой. Зато, когда сняли перчатки, обнаружилась золотая печатка приличного веса. Гайка определенно мужская, на пальце вихлялась, по размеру совершенно не подходит. Недавний подарок или случайная покупка, любая женщина поторопилась бы переделать в нечто женское или хотя бы обжать по размеру. Печатка, кстати, нестандартная, явно сробленная на заказ, мы этот следок потопчем… – Даша придвинула несколько бумажек. – Значит, Шохина… Семнадцать лет и три месяца, училась в одиннадцатом классе тридцать четвертой школы. Это от ее дома далековато, но школа престижной считается, в нее рвутся… Кстати, в этом плане они с Артемьевой нисколько не пересекаются – та кончала шестнадцатую. И отчие дома их разделяет километра два.
– Но могли ведь быть знакомы? Компашка через дискотеку, через общих знакомых?
– Да, разумеется, почему бы нет, – сказала Даша. – Только никто этого вектора пока не разрабатывал – ну откуда бы у Скрябина информация насчет Шохиной, если к сегодняшнему утру она еще была живехонька? Будем нюхать… Так… Родители Шохиной – художники, скульпторы. Вроде известные. Не бедствуют, есть новенькая «девятка». В сентябре уехали на год по контракту в Словению. Ага, господа сыскари, как ни странно, есть еще такие контракты. Шохины не единственные – котируются за бугром шантарские мастера резца и кисти… Словом, девочка осталась одна в двухкомнатной. Соседи никакого компромата не подали. Ни тебе шумных тусовок, ни плясок после полуночи. Родителям будут сообщать через Союз художников – и ввиду их отсутствия у нас, как вы понимаете, целый пласт работы пока что выпадает. В школе отзывались неплохо. Девочка грызла гранит, целилась на юридический… Облик у обеих, знаете ли, совпадает – при первом, торопливом расследовании никакого компромата, две довольно приличные девочки из безукоризненных семей, никакой наркоты, среди знакомых криминальных типов пока не выявлено. Ангелочки. – Даша усмехнулась. – Правда, оба ангелочка спали с мужиками напропалую. Впрочем, нынче это имиджу «приличной девочки» ничуть не противоречит, ежели в рамках и с должным шармом… Шохина тоже, оказалось, со вчерашним алкогольчиком в желудке. И следы спермы во рту – утречком, похоже, на прощанье. На посошок, значит…
– Ну, а пионерская-то форма?
– Как изящно выразился Скрябин, мрак и полная тебе непролазность, – пожала плечами Даша. – Я тут экспертов запрягла насчет производителя и возраста формы, ну да пока они раскачаются… Сама Шохина с пионерией рассталась, когда грянули известные события, и пионерию отменили как опиум для народа. Да, я точно выяснила: нет у нас в Шантарске никакой «левой», любительской пионерии. В Байкальске есть, даже с горнами-барабанами ходят, а у нас – нету… И вариант тут один-одинешенек – это ее спецодежда для свиданки. То ли ее возбуждало, то ли мужика, то ли обоих сразу. Миша Корявый, незабвенный, любил наряжать лялек под пионерок – но он, во-первых, снимал телок классом пониже, а во-вторых, его летом убили… Словом, спецодежда. Бывает. И почище бывает, помните Вараксина? Тот, козел, милицейскую форму укупил и телок своих наряжал… Кстати, о спокойном выражении лиц. Мог ведь грохнуть и любовник. Тут вообще никаких подозрений – пошел утречком провожать, прощальный поцелуй у тех гаражей или в том домике – романтика, а? Но чтобы оба любовника сговорились и схожим образом…
Косильщик спокойно сказал:
– А любовник-то мог быть и один. Метод ведь идентичен.
«Толково», – подумала Даша. Кивнула:
– Тоже верно, стоит учесть…
– И еще одна неувязочка, – продолжил ободренный Косильщик. – Что же у Шохиной личико было такое спокойное, если она буквально только что имела тяжелый разговор? Насчет крови, измены, Сатаны и прочих страхов?
– А кто сказал, что собеседник ей угрожал? – пожала плечами Даша. – Из дамочкиных показаний еще не вытекает однозначно, что девочке угрожали. Конечно, подъезд в шесть часов утра – не самое подходящее место, чтобы чирикать о Сатане…
– А где – подходящее? – прищурился Косильщик.
Даша растерянно замолчала. Впервые новичок продемонстрировал ей зубки – но сердиться, строго говоря, не за что…
– Вы мне тут не отвлекайтесь мыслью по древу, – сварливо вмешался Воловиков. – Что у нее в сумочке?
– Газовый «Агент» с разрешением, шестьдесят две тысячи в рублях, двадцатидолларовая бумажка. Баксы по нынешним временам – никакая не зацепка… Три пакетика с импортными презервативами, красная пилотка с пионерской звездочкой вместо кокарды, белый нейлоновый бант, нераспечатанный шоколадный батончик системы «Виспа». Запасная упаковка газовых патронов. Ключи от квартиры. В квартире мы еще не были, ждем, когда прокуратура соизволит позвать. Обещали, что созовут группу в четыре…
– Так, ну и что мы имеем… Хреновые дела мы имеем, как это у нас постоянно водится. Двух вполне приличных девочек из благополучных семей положили холодными, когда они поутру покинули любовников. Обеим навязали красные дешевенькие шарфы с чертенятами, обеим вырезали на лбу нечто вроде…
– Перевернутого креста, – сказала Даша.
– Что? А вообще похоже… Далее. Во втором случае на сцене возникает загадочный собеседник. А если он и в первом случае возникал, свидетелей тому нет. – Воловиков, лысоватый, усатый и весьма неглупый сыскарь, печально усмехнулся. – Вообще со свидетелями страшный дефицит, за единственным счастливым исключением. Убийца – маньяк, а?
– Ну, если он не маньяк, то я – балерина, – сказала Даша. – Классические серийные убийства. С сильным запашком того, что нынче именуют сатанизмом.
– Основания?
– Оживленная беседа в подъезде – Сатана, измена, кровь. На шарфах – чертики, это два. И третье… Порезы на лбу. Знаете, когда мы ехали к месту, сержант-водила подкинул толковую ассоциацию – с сержантами это тоже бывает… Порезы и в самом деле весьма напоминают перевернутый крест, а это уже символ из арсенала сатанистов. Сам по себе порез, такая его форма, мог быть простым совпадением, но в сочетании с первыми двумя пунктами – стоит задуматься. У меня в коллекции есть и такое, – решительно сказала Даша. – По данным западноевропейских полицейских служб, у них случались «черные мессы» с человеческими жертвоприношениями. Испания, Франция, Бельгия. А в Шантарске, между прочим, сатанисты имеются. И парочка убийств с сатанистской подоплекой в стране имела место. Не далее чем в нынешнем году, я не помню дат, но можно поднять ориентировки. Сибирь, правда, не затрагивало пока что… или затронуло уже?