Бешеная Бушков Александр
Ее водитель запустил мотор, но она отрицательно мотнула головой и направилась ко входу в кафе. Тут же ее догнали оба водилы, Дашин и Славкин.
– Вас прикрывать? – с бравым видом поинтересовался Славкин сержант.
– Что, голубь, за рулем скучно?
– Да скучновато…
– Ладно, – сказала Даша. – Я вхожу, а вы смирнехонько так встанете по обе стороны двери, как в штатовских фильмах, ну, да ты, сержант, знаешь…
Охранник довольно приличного вида дернулся было ей наперерез, но Даша отодвинула его указательным пальцем и направилась прямо к бару. Краем глаза отметила, что сержанты, сделав страшные рожи, заняли позиции по обе стороны двери, а бодигард, сообразив, что к чему, смирнехонько убрался к бездействующему гардеробу.
В зале было полутемно, почти безлюдно, только слева за двумя сдвинутыми столиками довольно мрачно восседала компания стриженых ребят в коже и золоте. Вылощенный бармен в белейшей рубашке с черной бабочкой Даше был незнаком. Судя по его мгновенной напрягшейся фигуре и чересчур уж безразличной физиономии, он о ней то ли знал, то ли видывал уже. Тут же расплылся в профессиональной улыбке:
– Желаете карту вин? Между прочим, у нас не принято в верхней одежде…
– Засохни, плесень, – сказала Даша дружелюбно. – Пепси-колы на четыре пальца, можно без льда.
Карту вин она беспокоить не стала – самый скромненький коктейль в этом заведении был не по ее зарплате, не говоря уж о фирменных пельменях.
Бармен чуть поморщился, но набулькал пепси в умопомрачительной красоты стакан с накладками из цветного стекла.
– Суки, ур-рою всех за Олечку! – благим матом заорали за столом.
«Ага, – удовлетворенно отметила Даша. – Знают уже».
Допила покалывавшую язык коричневую газировку:
– Сколько с меня?
– За счет фирмы…
Даша молча швырнула ему десятку, развернулась и пошла к сдвинутым столам, закуривая на ходу. Остановилась, представ на всеобщее обозрение – руки в карманах пуховика, подбородок гордо вздернут, пепел сыплется на пол. Спокойно ждала, когда к ней прилипнут абсолютно все взгляды.
Из-за пояса у того, что сидел к ней ближе всех, откровенно торчал черный «Глок» – чудесная австрийская машинка на семнадцать зарядов. Если и была у Даши в этой жизни голубая мечта, то – такой пистоль. Только бесполезно дергаться и писать бумажки – если за этим стволом ничего нет, тут же отыщутся двадцать свидетелей, что пистолет, поскользнувшись на чисто вымытом полу, сам запрыгнул стриженому за пояс…
– Ну что, бритые колобки, романтики с большой дороги? – спросила она громко. – Дожили? В двух шагах от вашей харчевни людей мочат?
– Дашка, хоть ты не отсвечивай… – пробормотал тот, что с «Глоком».
Даша нависла над ним:
– Это кто тут «Дашка», пельмень шантарский? Базар фильтруй, переросток. Вот «Хуанхэ», честно признаюсь, мне не по зубам – а сюда я сейчас нагоню два взвода СОБР и пройду по вашему шалману инквизицией. Зондеркомандой. Ну, дернись, пельмень! Чтобы я тебе показала, кто быстрее пушку заголяет!
– Рыжая, да я, в натуре… – виновато пробормотал «Глок».
– Вот, уже лучше, – сказала Даша. – За «Рыжую» не обижаюсь, наоборот. Благо натуральная – хоть вам, октябрята, в жизни случая не выпадет в этом убедиться.
Один из сидевших в самом конце стола попытался было взмыть, бормоча что-то задиристое, но его моментально усадили.
– Дашенька, вам бы в системе цены не было, – умильно сказал «Глок». – Не надоело еще за гроши уродоваться?
– Когда надоест, позвоню, – тихо сказала Даша. – Или открытку пошлю. Ну, так… Я у вас шмон делаю? В подсобке озираюсь? Ведь ничего подобного… Что ж вы доброе отношение не цените? А хотите, я с трех раз попробую угадать, кто приедет с вашим шалманом за Оленьку разбираться? Ну-ка, пошли!
Она потянула «Глока» за рукав из-за стола. Верзила покорно встал. Даша отвела его к высокому, во всю стену, стеклянному окну. Сержанты бдительно держали руки на кобурах.
– Рыжая, ты, в самом деле, пальцем в небо, – примирительно сказал «Глок». – Не настолько же мы освинели, чтобы Олечку… да еще тут же, во дворе. И не будет Крокодил на нас с пулеметом наезжать, он мэн крутой, но не дурак и соображает прекрасно, что наши тут ни при чем… Это ж явно тот Чикатила, который с шарфиками… Нет, ну что ты, в натуре?
– А ты что, за всех в этом шалмане подписываешься?
– Ну. Крокодил, ты знаешь, дает установки получше Кашпировского. Хоть с Олечкой он и лялькался чисто эпизодически, ни один паренек с понятием на нее в этом кабаке не поднял бы ни глаза, ни грабок.
– Верю, – сказала Даша. – Вы ж не самоубийцы еще… А что вообще слышно?
– Я тебе что, стукач?
– А я тебя что, вербую? А, Барсук? – припомнила Даша его рабочий псевдоним. – Я, наоборот, куриной слепотой страдаю, если ты видишь у себя пушку за ремнем, так я ее в упор не вижу… И не надо мне лопотать про высокооплачиваемых адвокатов. Сам понимаешь, в таком поганом деле вот-вот пойдут чрезвычайные меры, всякие там «Петли» и «Неводы», и ваше верховное главнокомандование, которое беспредела тоже не приветствует, таких вот барсучат дюжиной сдаст, если что… Не веришь? Вот никто мне на глаза не попался, а ты попался… Ну не мочканешь же ты меня, солнышко, прямо здесь?
– Рыжая, мы тебя по жизни уважаем…
– Вот и чирикай. Кто слышал, чего слышал…
– Да никто ничего не слышал. Центровые, правда, что-то там лопотали насчет азеров…
– Ну?
– Баранки гну. Идет базар, что девочек мочит черный. Если найдут…
– Кто из центровых?
– Да я помню? Пили намедни, вот за столом и вылетело…
– Ольга часто здесь бывала?
– Обедала, считай, что ни день. Одна. Пельмешки все же тут добрые.
– Ладно, – сказала Даша. – Имей в виду: если вы тут что-то конкретное узнаете, и я этого не узнаю – будет вам кадриль с перезвонами… Усек? Под микроскоп возьму ваше бистро, и с кем надо встречусь, добро получу… Веришь? Телефончик мой, если понадобится, в момент найдешь, ты ж не сосунок…
…При словах «конспиративная квартира» или «явка» у человека непосвященного в воображении обычно вспыхивают крайности – либо уединенная вилла с камином, либо сырой подвал с нависшими сводами и шмыгающими мышами. Первая крайность происходит от неумеренного потребления шпионских фильмов, вторая – результат многолетних трудов историков большевизма. На самом деле и шпионы, и большевики старались и стараются крайностей избегать.
Сыскари – тоже. Хотя, возможно, виной тому еще и стойкое безденежье. У шпионов за спиной – могучий бюджет ЦРУ, а у большевиков были хваткие ребята, лихо чистившие банки, в отличие от нынешних, обходившиеся без взводов автоматчиков и хитрой электроники…
Словом, это была стандартная однокомнатная «хрущевка» с минимумом мебели, имевшей такой вид, будто она досталась в наследство от легендарного полицейского пристава Мигули и с тех пор не ремонтировалась. На диване, впрочем (который здесь вроде бы и ни к чему), обнаружилось новое покрывало, и Даша в который раз заподозрила, что обормот Толик, красавец с лихими усиками белогвардейского поручика, использует сию конспиративку для далеких от сыскной работы целей. И в который раз, конечно, пообещала себе закрыть на это глаза.
Ровно в четырнадцать ноль-ноль немелодично тявкнул дешевенький звонок – шалава оказалась пунктуальной. Впрочем, столь вульгарное определение отнюдь не подходило к утонченной юной даме в серой шубке и белой пуховой шали, каковую Даша узрела, открыв дверь. Даша повидала тружениц древнейшей профессии всех и всяческих разновидностей, потому ничуть не удивилась явлению такой этуали. Этуаль же удивленно хлопнула ресницами:
– Простите, мне к Павлову…
– К Виктору? – понимающе спросила Даша, услышав рабочий псевдоним шефа. – Я вместо него.
– А-а… – дива в роскошной шали деловым шагом направилась в квартиру.
Пристроила шубу на вешалке, оставшись в шикарном черном платьице, какое Даша как-то лицезрела в валютном «Гранде» (совершенно платонически, естественно). Ну и золотишко, конечно, везде, где можно прилепить. С легкой руки иных представителей другой древнейшей профессии у читателя как-то незаметно укоренилось убеждение, будто в проститутки идут исключительно задавленные нищетой. А там и Федор Михайлович с его Сонечкой Мармеладовой…
Встречаются, конечно, и Сонечки. Иногда. А в общем, все исследования, проведенные социологами и у нас, и за вполне благополучным бугром, давно выявили железную закономерность: подавляющее большинство подается в шлюхи не от щемящей нищеты, а по этакому влечению души. Слово «призвание», увы, применимо практически ко всем областям бытия человеческого…
Ясно, что здесь был как раз тот случай. Даша в этом тут же убедилась, подметив, что красотка разглядывает ее свитерок и джинсы не то чтобы с брезгливостью, но определенно с некоторым превосходством. И, привычно притворившись, будто ничего не замечает, указала ей на кресло:
– Прошу…
Красотка, с некоторой опаской обозрев потертый зеленый плюш, все же рискнула доверить ему свою изящную задницу. Достала цивильные сигареты, зипповскую зажигалку и спросила непринужденно:
– Это вы, значит – Рыжая?
– Ага, – сказала Даша. – Чем порадуете, претти?
– Простите?
– Претти вумен, – сказала Даша. – Был такой фильм. В вольном переводе – красотка.
– А…
– Ну, так чем порадуете? Я так поняла Павлова, что вы меня чем-то должны порадовать…
– Послушайте, у вас не найдется чего-нибудь выпить?
– Увы… – Даша развела руками.
– Вообще-то Павлов всегда угощает меня ликером…
Даша отправилась в кухню – и в самом деле отыскала в шкафчике бутылку неплохого малинового ликера. Ай да Павлов. Но мы, конечно, будем блюсти субординацию, то бишь полную тишину в эфире…
– К сожалению, никак не могу во всем заменить вам Павлова… – закинула она крючок, возвращаясь в комнату с вымытыми бокалами.
И красотка крючок проглотила – судя по ее невольной, недвусмысленной улыбочке, тут же, впрочем, пропавшей. «Ну и ладно, – великодушно подумала Даша, – каждый оттягивается, как может, а у шефа супружница на декабристку вовсе не тянет…»
Сама она лишь пригубила и, едва красотка выцедила свой бокал, незамедлительно подступила вновь:
– Ну, рассказывайте…
– Вы понимаете, что со мной будет, если…
– Понимаю, – сказала Даша. – Я же – Рыжая…
– Ох, хочется верить… Это заведение – для больших людей. Очень больших.
– Крутых?
– Не обязательно. Для элиты. Самые высокие в Шантарске цены, самая изысканная клиентура…
– И самые шикарные девочки? – в тон ей продолжила Даша.
– Ну, я бы не сказала… – на лице красотки явственно читалось уязвленное самолюбие. – Только строят из себя…
«Ага, – отметила Даша в приливе профессионального чутья, – а тебя, милашка, в этот элитный бордельчик определенно не взяли, вот ты и злобствуешь…»
– Как вы узнали? – спросила Даша небрежно.
– Неважно. Общие знакомые и все такое…
– «Гостиничного типа»?
– Нет. Все, в общем, как и везде – диспетчер, отвозят по заказам… Только обставлено это не в пример более комильфо. Вам значение этого слова знакомо?
– А вам? – спросила Даша с невинным видом.
– Ох, я же иняз кончала… Французский, испанский. Вы, конечно, хотите подробностей? Но если вам там оторвут голову – чур, я не виновата… Впрочем… Это все же бомонд. Голову отрывать не будут, но карьеру бесповоротно испортят, учтите.
– Мои проблемы. Давайте координаты.
– Пестеля, пятнадцать. Рядом с магазином «Товары для новобрачных». Салон «Фантазия». Салон настоящий – массаж без подтекста, косметологи, парикмахерская – но в этом дорогом заведении есть кабинет психоаналитика, и сидит там дипломированный доктор, Эдуард Петрович Усачев. Вот он и есть директор-распорядитель того самого бордельчика. Подозреваю, что и диспетчер по совместительству. Девочки там, конечно, не сидят, вообще не появляются, механизм работает тоньше…
– Каким образом?
– Не знаю. Но все, говорят, идеально отлажено. Где-то на стороне должна быть и костюмерная – тамошних сосок наряжают кого под цыганку, кого под пионерку…
– Кого-нибудь из них знаете?
– Давайте так: я вам сдала координаты и шефа. Вам этого хватит выше крыши. На том и остановимся. Мне что-то пожить охота… – Она помолчала и другим тоном продолжила: – Кстати, Павлов должен был мне определенный… гонорар.
– Это уж вы с ним в следующий раз утрясете, – сказала Даша. – Я такие вопросы не решаю…
Надевая куртку, она припомнила внутренние инструкции корпуса жандармов своим следователям: «Офицер должен обращаться с агентом как с любимой женщиной…» Романтики были господа офицеры. Или контингент у них был – не такое дерьмо…
…Когда она толкнула дверь в свой кабинетик, прямо-таки оглушил гомон. Толя орал что-то в телефонную трубку, Славик, заткнув левое ухо безымянным пальцем, согнувшись в три погибели, говорил по новенькому радиотелефону, Косильщик в компании трех приданных оперов расстелил на столе огромную карту Шантарска, и они тыкали в нее пальцами. Дашу никто и не заметил. Дождавшись, пока один положит трубку, а другой отключит рацию, она сунула в рот два пальца и тихонько свистнула, привлекая к себе внимание, – пройти в кабинет не было никакой возможности.
К ней обратились затуманенные взоры. Впервые собственные кадры взирали досадливо, как на помеху. Они тут же опомнились, впрочем.
– Неужели? – спросила Даша.
– Есть! – сказал Толя, с грохотом вылезая из-за стола, едва не порвав карту. – Дашенька, навесь мне медаль или хотя бы поцелуй со всем пылом…
– Пусть тебя на Грибоедова, сорок пять, – со всем пылом, – сказала Даша. – Ну, живо!
– Есть «черный»! – ликующе воскликнул Толя. – Под самым носом!
– Кто?
– Васильков! Сема! Пидер драный! Понимаешь, Даша, я поехал в «Бульварный листок» к Галке, а он идет себе по коридору… У меня чуть инфаркт не случился… Серое кашемировое пальто, норковая шапка, черный, носик этакий специфический… – Он сделал театральную паузу. – И жуткий шрам на левой щеке. Ну, а про то, что он сатанист, ты сама знаешь…
Даша, на ходу сбрасывая пуховик и шапку, метнулась к своему сейфу, вытащила ватагинскую папочку, достала неплохую фотографию Василькова с обрезком текста. Всмотрелась:
– Что-то не вижу…
– Да ведь ретушь! – Толя приплясывал рядом. – Видишь, как все артистично сделано? Вся левая щека – в тени, ее, считай, и не видно. Это здесь он импозантный, как рояль, а в жизни – квазиморда. Я ему смотрел в спину – так похож на описания, что предупредительный выстрел дать хотелось, не отходя от кассы… Дашенька, нашли! Шеф уже висит на телефонах, сейчас начнется раскрутка, так что беги к нему срочно, там все на ушах ходят…
– Боже мой, мальчики… – Даше хотелось одновременно и плакать, и визжать от радости. – Как же мы его раньше не вылепили?
– А вот так… Никто не сопоставил. И мало кто зрил в натуре – нелюдим, падла. То-то Казминой он смутно знакомым показался! Определенно «Листок» читает.
Нельзя сказать, что ее трясло от возбуждения – но все тело подрагивало в роскошном охотничьем азарте. Это был Случай. Это была Удача. Это начиналась ОХОТА!
Глава девятая
Жил-был голубой…
Дверь, о чудо, успели наладить за каких-то три часа – видимо, слесаря простимулировали по-капиталистически, он и сработал не по-советски… Растерянно, чисто машинально дернув черную дверь, Даша надавила железные кнопки домофона. Отдаленный, пугливый голосок ответил далеко не сразу:
– Кто?
– Анжела, это я, – сказала Даша. – Рыжий капитан. Открывай.
– А это точно вы?
– Откуда ж я знаю, что ты только что в управление звонила? В окно выгляни, увидишь…
Дверь лязгнула. Даша нетерпеливо потянула на себя ручку и бросила через плечо:
– Осмотритесь, орлы, пока. Тут где-то в округе два экипажа кружат…
Лифт полз удручающе медленно. Прибыл наконец на восьмой. Дверь квартиры уже была приоткрыта, и оттуда выглядывал, энергично мотая обрубком хвоста, кокер Джой. Даша с ходу прошла на кухню, плюхнулась на деревянный стул, сунула в рот сигарету и приказала:
– Рассказывай. Кратко и толково.
– Минут двадцать назад в дверь начали звонить. Смотрю в глазок – никого. Ушла в комнату – опять брякает. И так – раз десять. Страху натерпелась… Потом выглядываю в окно – а он стоит у подъезда и вверх смотрит. Так и показалось, будто глазами встретились. Я отшатнулась, больше уже не выглядывала. Схватила телефон…
– Но ты-то его узнала? – спросила Даша. – Он самый?
– Похоже вроде… Пальто то самое, серое, и вид такой черномазый. Но не скажу я вам точно, я ж отшатнулась моментально…
– Замок уже починили к тому времени?
– Да, наверно. Я из квартиры носу не казала, сижу, как дура, выйти жутко. Джойка опять на полу написал, Надька орать будет. А если он опять вернется?
– Если он вернется… – задумчиво сказала Даша. – Знаешь самую короткую русскую сказку? «Вошел Иван-Царевич в избушку к Бабе-Яге, тут ему и звиздец пришел…» Анжелика, не нервничай. Охрану я тебе сейчас расставлю, как у Клинтона.
– И на ночь?
– Конечно, на круглые сутки… Вот, кстати, напомнила. Помолчи-ка минутку.
Даша вытащила из кармана роскошный радиотелефон с радиусом действия, накрывавшим весь Шантарск, и даже с пригородами. Щедроты начальства пока что не иссякли, более того, лишь прибавлялись – из-за случайного, но не потерявшего оттого ценности обнаружения черного…
– Пятый?
– Слушаю.
– Пятый, это Рыжая. Казмину отыскали?
– В банке пребывает.
– Порядок, – сказала Даша. – Ставьте на круглосуточную охрану. Если он и там покажется… Скоординируйтесь с «тройкой». Да, и Казминой представьтесь, поделикатнее только… Все.
Юная Анжелика взирала на нее восхищенно:
– Как в кино…
– А то, – сказала Даша. – Кстати, мы ведь вычислили голубчика. Так что в скором времени тебе его опознавать придется.
– Он что, уже признался?
– Ох… – вздохнула Даша. – Если бы признался, не торчал бы у тебя под окнами на манер Ромео…
– На манер кого?
– Ну, неважно, – сказала Даша. – Одним словом, он еще на свободе погуливает. Но в ближайшие дни будем раскручивать. Тебя вызовем, еще один человек у нас есть…
– И вы его после этого, точно, посадите?
– Посадим, – после короткой заминки сказала Даша.
– А если не получится? Какой фильм ни посмотри, там главных свидетелей напропалую мочат… Может, мне домой перебраться? Так роды с ума сдвинутся…
– Ты уж сиди здесь, – сказала Даша. – Родителям позвонила? Вот и прекрасно. Тут как-никак один подъезд и чердака нет…
…Лед, конечно, тронулся – грохоча, треща и оглушительно ломаясь. Батальона Даше, правда, не дали, но к чему он, тот батальон? Главное, в полном и безраздельном подчинении у нее оказалось три десятка оперов и людей из наружки. А такое способен оценить только человек понимающий.
В импортных романах вопрос решается просто. Американский лейтенант (кстати, чин, по влиянию и возможностям не уступающий иному нашему полковнику), пожевывая сигару, бросает сержанту: «Я хочу, чтобы трое парней день и ночь ходили за стриптизеркой, четверо пусть пасут негра в розовом «кадиллаке», а еще полдюжины расставьте вокруг кабака…» И крутится маховик. Ситуация, между прочим, жизненной правде соответствует – да и в Париже Даша своими глазами видела, как решаются такие дела: моментально, без единой бумажки, устным приказом.
У нас – опять-таки по Талькову. Чтобы установить за кем-то наружное наблюдение, оперу приходится обойти не один кабинет и получить подпись на кипе бумажек. Одна отрада: когда стрясется нечто подобное Дашиному нынешнему делу, любая бюрократия выметается к чертовой матери, вопросы решаются непосредственно через полковников и генералов – благодать… Вот только щедроты предстоит отрабатывать. Но не похоже, что Сема ударится в бега…
Васильков Семен Васильевич. Пятьдесят два года, образование высшее. Лет десять был ответственным секретарем крохотной многотиражки «Шантарский машиностроитель», когда началась незабвенная перестройка, сделал кое-какую карьеру в рядах горластых демократов. На пару со знаменитой Мариной Лушкиной (прославившейся тем, что инсценировала нападение на себя чернорубашечников, предъявив в качестве единственной улики вмятину на снегу возле дома, где якобы укрывался в сугробе нападавший фашист) основал во время угара гласности газетку «Голос демократии». За активное противодействие ГКЧП (выразившееся в публичном сожжении чучела Янаева перед обкомом двадцать первого августа, когда такие забавы уже можно было себе позволить безбоязненно) «сладкая парочка» получила даже медальки «Защитника свободной России». Какое-то время «Голос» процветал, выбивая через представителя президента (тоже демократа с большими заслугами, верного сахаровца) жирнющую денежку из областного бюджета. Потом угар перестройки как-то развеялся, редакцию выселили из роскошных хором в здании бывшего обкома и недвусмысленно намекнули, что заслуги заслугам, а за помещения, бумагу и типографию в цивилизованном обществе все платят одинаково. Столь антидемократические решения в считанные недели привели «Голос» к полному финансовому краху, а азербайджанские торговцы грушами, пачками скупавшие многостраничный «Голос» для завертки благоухающего товара, были чуть ли не единственными, кто искренне сожалел о кончине газетки (другие-то были не в пример дороже). Однако Сема Васильков покинул демократический орган еще до его кончины – по причине чисто эротических разногласий с очаровательной Мариной (Марина, не лишенная сексапильности, была слишком занята трудами на благо демократии, чтобы искать мужских объятий где-то на стороне, но на Сему ввиду его широко известной в узких кругах ориентации нечего было и рассчитывать). В конфликте меж демократией и сексом безоговорочно победил секс – бывшие соратники по антикоммунистической Фронде яростно расплевались, на Семино место нашелся обаятельный мужик, тут же установивший с Мариной близкие контакты третьего вида, а Сема приземлился в «Бульварном листке», где почувствовал себя как рыба в воде.
Ибо вторая его ипостась, известная как посвященным, так и милиции, – активный педераст по прозвищу Паленый (кличка шла определенно от жуткого шрама, полученного Семой при неясных обстоятельствах. Злые языки поговаривали, что с четверть века назад разъяренный Семиными посягательствами юный машиностроитель что есть мочи хватил его поперек морды деталью сложной формы). К вульгарным «подонкам сословия», стадами пасшимся на острове Кумышева, Сема, правда, отношения никогда не имел – у голубых есть своя аристократия и свой охлос, а Сема, хоть и не дотянул из-за внешности до высот аристократии, все же прочно прописался в категории «светских львов» (то бишь – на уютных квартирах и в галстуках). Жена-поэтесса, хоть и явственно шизанутая, мужниных художеств не вынесла и сбежала еще лет двадцать назад… К нормальному мужику, понятное дело. Еще в жуткие времена коммунистического диктата кое-кто из тех, кто стали потом Дашиными начальниками, дергали на Сему усом, но руки до него как-то не дошли. А потом стало поздно – когда статью за педерастию отменили и пошла такая волна восхваления всех и всяческих извращений, что люди нормальные поневоле стали казаться сами себе уродами…
– Значит, ушел? – спросил сержант-видеоман.
– Куда он денется, – задумчиво сказала Даша. – Это тебе не убивец Таймень, у которого пол-Ольховки ходило в кентах и кумовьях. У дома – наружка, у редакции – аналогично, еще в пяти местах… Рано или поздно проявится.
– Будем брать?
– Ну ты, Федя, у нас Штирлиц… – хмыкнула Даша. – Никто его не будет брать, золото мое. Ибо – оснований пока нет…
– А обыск дома?
– А если он тесак спустил в незамерзающую Шантару? Ну-ка, чуть тормозни, посмотри влево… Видишь пацанку в красном шарфике с чертенком? Ее тоже брать? И шарфик – не улика. Даже если их у Паленого дома полный шкаф.
– А свидетели?
– Они видели, как Паленый девочек резал? – Даша пожала плечами. – Ни хрена они не видели.
– Так сунуть в СИЗО и малость того…
– Феденька, я от тебя без ума – от оптимизма твоего юношеского, – сказала Даша. – Только за коленки не вздумай хватать после таких признаний – я как-никак офицер, да и годами постарше… Ты понимаешь, попинать его в СИЗО нетрудно. Только потом поднимется такой хай, что не отмоешься и к двухтысячному году. Если ты по молодости поверил, будто ментовка – карательный орган, лучше тебе побыстрее с этим заблуждением развязаться. Потому что – далеко не всегда… Стоит зацепить такого вот интеллигента со старыми и разветвленными демократическими связями, как вонь пойдет до небес… Где сейчас усатый генерал Руцкоблуд со своими жуткими чемоданами? А ведь не все в тех чемоданах было липой, я уверена… И хоть, Феденька, не менты придумали идти набегом на логово злодея Хасбулатова, все потом свалили как раз на ментов: они, пьянь и рвань, несчастных патриотов без соли зажаривали… Ты не переживай. В Штатах то же самое, да еще аллигаторы в речках плавают, где потеплее, конечно.
– Вы что, хотите сказать, его вообще брать не будут?
– Брать удобнее всего, когда перед тобой сухое полено, а не кусок мыла. – Даша помолчала. – Меня только одно во всей этой катавасии смущает: отчего это писака-интеллигент, в занятиях боевыми искусствами не замешанный, так ловко шейные позвонки ломает? Даже я, пожалуй, столь ювелирно сработать не смогу…
…Она стояла у окна, украдкой стряхивая пепел в коричневый глиняный горшок с фикусом. В другое время генерал Дронов давно учинил бы втык за столь садистское обращение с украшением своего кабинета, но сейчас ему было не до Даши. В кабинете кружили пух и перья – воображаемые, конечно, но порой их прикосновения ощущались явственно. Генерал с подполковником наседали на прокурорского, как лайки на медведя, а тот отрыкивался кратко и умело. Даша же молча страдала – никак не полагается простому, как карандаш, капитану вживе присутствовать на столь высоких разборках, где вцепляются друг другу в глотку большие милицейские звезды и раззолоченные прокурорские петлицы. Чегодаев, начальник следственной части городской прокуратуры, если перевести его звездочки в ментовское звание, по весу превосходил Воловикова, хоть и уступал Дронову. Однако в рукаве у него таилась еще парочка козырей, от количества звезд не зависящих: пока что прокуратура осуществляет надзор за милицией, а не наоборот. И хоть широкой общественности об этом как-то и подзабыли сообщить, у прокуратуры до сих пор есть план на разоблачение энного количества нарушений законности в рядах ментовни. А план, как известно, полагается выполнять. Вот и кружит милая шуточка: «Плох тот прокурор, что за год не посадил ни одного мента…»
– Послушайте, – сказал Чегодаев спокойно. – Давайте не будем сотрясать воздух. Следователь прокуратуры имел полное право вызвать подозреваемого на допрос, тем более что допрос был произведен в строгом соответствии с уголовно-процессуальным кодексом. Нет, вы всерьез полагаете, что ваши оперативники смогли бы добиться лучших результатов?
– Не в том дело, – чуть поостыв, бросил Дронов. – Мы просто подождали бы пару дней, накопили материал…
– А он тем временем убьет кого-то еще?
– Он был под плотным круглосуточным наблюдением.
– И вы бы гарантировали…
– Нелогично получается, – услышала Даша бесстрастный вроде бы басок Воловикова.
– Что именно?
– Нестыковочка. Вы только что сказали: «А он тем временем убьет кого-то еще»? Как же это связать с тем, что вы его после допроса отпустили, обязав исключительно подписочкой о невыезде? Тут, обдирайте вы мне погоны, логическая неувязка…
– Погоны, господин подполковник, мы не обдираем. На сей предмет есть ваша же собственная инспекция по кадрам и суд.
– И все же?
– Что вы меня ловите, как мальчишку? – возмутился Чегодаев. – Нестыковочка, видите ли… Никакой нестыковки. Вы прекрасно знаете настроения в городе, вам известно, что дело получило самый широкий общественный резонанс. Или только наше столичное начальство взяло его на контроль? Насколько мне известно, МВД в стороне не осталось… Вызывая Василькова на допрос, мы, возможно, действовали чуточку нервически, но, если рассудить трезво, в основе лежало вполне логичное побуждение: если это он, мог последовать и четвертый труп…
– И вы, значит, теперь твердо уверены, что это не он?
– У нас не было оснований его задерживать. Равно как и выписывать ордер на обыск. Ни Казмина, ни Изместьева его с уверенностью не опознали.
– А убедительное алиби он вам представил?
– Послушайте, генерал, вы же розыскник в прошлом… Вам не хуже моего известно, что самое убедительное алиби сплошь и рядом бывает у подлинного преступника. Васильков заявил, что во время всех трех убийств находился дома. Подтвердить этого никто не может… но и опровергнуть пока никто не в состоянии! Черт побери, я вам должен объяснять презумпцию невиновности?! Предположим, мы его завтра же вытащим в суд. Вы представляете, какой кишмиш оставит от обвинителя мало-мальски толковый адвокат? А у него будет хороший адвокат, мне достоверно известно, что Васильков уже консультировался с Ураковым… Или вы рассчитываете засадить его на тридцать суток в вашу пресс-хату? Не полу-чит-ся! Говорю вам: не по-лу-чит-ся! Максимум, на что вы можете рассчитывать, – трое суток. И вам еще придется в течение этих семидесяти двух часов пылинки с него сдувать, следить днем и ночью, чтобы он не начал биться башкой об стену – иначе потом экспертиза отыщет такие «следы пыток»…
– Вам звонил Москалец? – тихо, небрежно спросил Дронов.
– Никто мне не звонил. Но непременно начнутся звонки, не будьте ребенком… При столь шатких уликах нет никакой нужды оказывать на меня или на вас н а – стоящее давление. Достаточно потребовать скрупулезного соблюдения законности. Всего лишь. Вы читали сегодняшние газеты? А ваши сыскари? Капитан Шевчук, вы читаете газеты?
Даша обернулась, но ее опередил Дронов:
– Совершенно не понимаю, при чем здесь капитан Шевчук. К ней не может быть никаких претензий.
– У меня и нет претензий. Я просто спросил, читает ли она газеты.
– Не успела еще, – сказала Даша.
– А вы почитайте, – посоветовал Чегодаев. – Возможно, поймете всю щекотливость и сложность проблемы.
– Я постараюсь, – пообещала Даша с коротким поклоном.
– Уж постарайтесь. Хочу вам напомнить, господа, что положение сложное. Любая ваша оплошность в этом деле может привести – сейчас, перед выборами, – к обвинениям в политической ангажированности. А этого не нужно ни мне, ни вам… Тем более что последствия поистине непредсказуемы.
– Это почему? – с наивным видом спросила Даша, все еще стоя у окна. – Он еще кого-нибудь убьет… Вы же сами говорили…
– А вот на то вы и опера, чтобы никто больше никого не убил! Допустим, это все-таки он… так возьмите его в «коробочку»! Поймайте на горячем! Санкции на обыск вам не будет, но санкцию на применение технических средств наблюдения получите хоть сегодня, с прокурором города согласовано, пусть ваш человек подъедет и заберет…
«Тронута вашей щедростью», – так и подмывало Дашу ляпнуть. Разрешили взять телефон на подслушку – уписяться можно! А Сема, простая душа, завтра же другу брякнет: «Вася, я тут пошел девочек дырявить, так что вы меня не ждите, разливайте по первой…»
– У вас ко мне есть еще вопросы? – спросил Чегодаев. – В таком случае разрешите откланяться, господа. И умоляю вас, почаще вспоминайте, что нынче на дворе не тридцать седьмой год и даже не восемьдесят седьмой…
Дверь за ним едва успела закрыться, как раздался могучий начальственный рык:
– Дарья, не мучай фикус! Возьми вон спичечный коробок, пепел аккуратно выгреби, в пепельницу высыпь. Раздымилась тут… Дай сигаретку, у меня вышли, – он шумно вздохнул пару раз, пытаясь охолонуть. – Дарья, садись. Что ты вырядилась, как юная блядь? Это у тебя юбка или лейкопластырь?
– Да я только что из «Листка». Я ж по легенде и есть блядь провинциальная…
– Вот ты бы это Чегодаеву объяснила. Он на тебя косился, как солдат на вошь… Переодеться в кабинете не могла? Ладно. Садись. Будем мучить мозги. Ты что, в самом деле газет не видела? На, пробеги.
Он сунул ей разложенный на нужной странице номер сегодняшнего «Обозревателя».
Сема Васильков превзошел самого себя. Воспоминания о его вчерашнем визите в прокуратуру читались словно репортаж с Лубянки в пору владычества там железного наркома Ежова. «Рецидивы тридцать седьмого года… инспирированные красно-коричневыми дутые дела… брызжущий слюной следователь… беспочвенные обвинения… наша родная милиция, надо полагать, больше привыкла бить сапогами под ребра, чем заниматься, подобно ее коллегам в цивилизованном мире, нормальным расследованием… вопиющие нарушения гражданских прав… демократия… Хартия о правах человека… общеевропейский дом… неприкрытое давление перед выборами… пока так называемые органы пытаются лезть в политику, наши жены, дочери и сестры все так же беззащитны перед вышедшим на кровавую тропу маньяком…»
– Слушайте, – вздохнула Даша. – А может, его и в самом деле по политике грязью поливают?
– Ага, – сказал Воловиков. – И госпожа Казмина – замаскированный секретарь подпольного обкома КПСС, и эта девочка, Анжелка, – переодетый Зюганов…
– Илья Петрович, а может…
– Я тебе дам «может»! – грозно пообещал Дронов. – Даже если ты к нему в квартиру с отмычкой залезешь и тот тесак на столе увидишь, тебе потом пришьют та-акую провокацию… И правильно сделают. Прочитала, Дарья?
– Ну.
– Хрен гну. Ты в самом деле ситуацию не просекаешь?
Читать бесплатно другие книги:
