На то и волки Бушков Александр
— Ручаюсь.
— Что ж, слово сказано… Вас тянет спросить, откуда зеленые? Или догадываетесь?
— Порошок, конечно? Откуда же еще возьмется такая груда неотмытой наличности?
— Конечно. Их вечная проблема — под кроватью мешок денег, а в банк с ними нельзя… Ничего, будем отмывать. Чем больше, тем лучше — это означает, что у них еще более прибавится слабых, сломавшихся, Мао знал, что делал, когда гнал во Вьетнам груды дешевой дури… знаете, чего еще не предусмотрел ваш таинственный злопыхатель? Полкило героина оставляет на своем пути этакий запашок, на всем протяжении. Как крупная сумма в бумагах старательного клерка — ее всегда можно проследить, нужно только уметь. И у меня уже сейчас появились мысли… Но это мои проблемы. Да, процент… Обычный прейскурант за услугу такого рода составляет пять процентов от переброшенной суммы. Я дам вам два, из которых долю вашему человеку вы выделите сами — если у вас есть такой уговор. Но в придачу где-нибудь через неделю к вашему человеку придет мой и расскажет подробно, кто вас обидел и зачем. Это вам говорит Карем Бароев…
…Говорят, злодеи из старинных романов имели глупую привычку непременно являться на похороны жертвы, где их деловито и грабастала цепкая длань закона. Впрочем, такое случается и сейчас. Януш Орлич рассказывал: были времена, когда польские оперы в обязательном порядке являлись инкогнито на похороны погибшего от руки злодея. Иногда из этого и получалось что-то полезное.
Но Данил не надеялся, что ему повезет. Икс не сентиментален, а Есаул, даже останься он в живых, ни за что не пришел бы… Сам он, возможно, тоже не появился бы здесь, потому что начинал исподволь ощущать к Вадьке нечто вроде тихой ненависти за оставленную в наследство поганую загадку, но позвонила Лара и хотела поговорить, а это уже другой коленкор…
К могиле он не подходил, прохаживался поодаль, читая надписи и равнодушно разглядывая фотографии. Расходы «Интеркрайт» взял на себя, вызвали родителей и оплатили им дорогу, все, как в лучших домах, но продиктовано это было, увы, не великодушием. Просто-напросто, устранись фирма от похорон не самого малозначимого своего кадра, это могло дать повод для размышлений кой-кому из заинтересованных лиц. Ну, а родители, понятно, знали одно: что сын погиб от рук хулиганов…
Пришли только двое из вычислительного — по фирме уже гуляли неизвестно откуда прорвавшиеся сплетни, что дело нечисто. Было еще человек семь незнакомых. Священника, вопреки нынешней моде, не было, родители оказались неверующими, да и сам покойный интереса к вере не проявлял. Зато подъехала Лара в черном коротком платьице и белой куртке — вроде бы и траур, вроде бы и нет. Встала поодаль, вертя в руке красную гвоздику на длинном стебле. Особой печали Данил у нее на лице не заметил — разве что была напряжена и сосредоточена, как перед прыжком в холодную воду.
Кто-то говорил что-то, стоя у гроба, Данил не слушал — был занят раздумьями о своем.
Квартиру парни Каретникова обыскали самым тщательнейшим образом — перелистав каждую книгу, разобрав телевизор, магнитофон и компьютер, даже простучав молоточком Вадькиного бронзового Будду. Безусловно искали тайники в мебели, шарили повсюду миноискателем и еще каким-то более чутким прибором. И не нашли ничегошеньки. После чего позвонили и расписались в полной беспомощности. Данил велел им вывезти на склад мебель и аппаратуру, а Вадькины вещи сложить в комнатке на третьем этаже — на всякий случай. Двух ребят он все же оставил дежурить в квартире — исключительно ради зыбкого самоудовлетворения, велев посидеть, пока не снимут сигнализацию…
Вот и все. Железная пирамидка, пустая внутри, фотография на керамической плитке и несколько венков. Лара, покосившись в его сторону, положила цветок и первой направилась прочь. Данил догнал ее за воротами.
— Привет, — сказала она как ни в чем не бывало, как будто и не было никакой ссоры.
— Привет, — сказал Данил сдержанно.
— Сердишься?
— На глупцов обычно не сердятся.
— Возможно… — она медленно шла впереди него к машинам. — Только я не глупая, я предусмотрительная. Посидим в твоей? У тебя просторнее…
Данил распахнул перед ней дверцу, сел за руль.
— Ты, надеюсь, разговор не пишешь? — спросила она. — Хотя… какая разница? Если договоримся, потом сам сотрешь.
— А о чем будем договариваться?
— Тебе твоя работа не надоела?
— А ты можешь предложить что-нибудь получше? — хмыкнул он.
— Ты знаешь, могу. Только персонально тебе, а не вашей фирме. Я понимаю, ты мужик жесткий, и предавать контору не будешь… а вот бросить сможешь? Если у тебя будет столько, что хватит на три оставшиеся жизни?
— Вопрос, конечно, интересный… — сказал Данил.
— Я серьезно. Можешь ответить откровенно?
— Честно говоря, не знаю. Сомневаюсь.
— Из-за друга Кузьмича?
— Из-за чувства долга.
— Ты только не обижайся… — сказала Лара, без улыбки уставясь синими глазищами. — Но ты же — сторожевая собачка, и не более того. Конечно, тебе, я уверена, капает какой-то процент, но это наверняка крохи. Да и лежат они за рубежами отечества, так что в критический момент окажутся бесполезными, если вдруг подопрет…
Данил нагнулся к ней, приложил ладонь к ее щеке и повернул к себе лицом:
— А с чего это ты взяла, крошка, что у меня за рубежами…
— А это папа говорил, — она с самым невинным выражением смотрела ему в глаза. — Интересно, правда? Ну, лежат, не отпирайся. Крохи. Значит, хоть какая-то частичка твоего естества на зарубеж ориентирована… Детей у тебя, насколько я знаю, не было, с женой разбежался давно, родители умерли. Значит, для себя, родимого, стараешься, а?
За все время, что они были знакомы, Ларе впервые удалось его смутить. Он опустил глаза, пробормотал:
— Нельзя ж было сюда перегонять…
— Ты прелесть, — Лара потерлась щекой о его ладонь, и Данил отнял руку. — Вроде папочки. Он, супермен и патриот, тоже что-то хапнул при разбазаривании воинской недвижимости — потому что ситуация так сложилась, что рыпаться было бесполезно, а на костер идти не хотелось, не Жанна д’Арк как-никак… Хапнул и держит в банке в Европах, потому что не перегонишь сюда, в самом-то деле… Ну, он-то обо мне с мамой заботился, а ты — о себе. Ну, правильно. Я бы тоже… На костре жарко. Не Родину вы с ним продавали, в самом-то деле… Одним словом, герр Черский, одним глазком вы все же поглядываете в Европы, а? Так почему бы нам с вами туда не сдернуть?
— Нам?
— Да. Я же тебе нравлюсь, ты ж мысленно облизываешься… Хочешь взять в верные жены? На всю жизнь верность не гарантирую, но пока что… — она решительно подняла ладонь. — Нет-нет, давай-ка не дыбиться. Все очень серьезно… Знаешь, шестнадцатилетние девочки не такие уж дуры. Особенно нынешние. А я вдобавок всю сознательную жизнь провела за кордоном, я этой страны не знаю, я ее, признаться, боюсь, и никаких таких высоких чувств в душе не шевелится, не волнуют душу осины и золотые купола… Да и ты… Что тебе эта страна дала? Часики от Брежнева? Пару орденов и дырку в шкуре? Я не призываю насовсем, потом когда-нибудь вернемся, если будет куда…
— Давай-ка поконкретнее, — сказал Данил. — У меня еще дел…
— Я тебе предлагаю самое важное дело в твоей майорской жизни… Послушай внимательно. Что я на сегодняшний день такое? Обыкновенная девочка… ну, не девочка, но все равно, юное создание, которому мучиться в школе еще год. Что будет потом, решительно не представляю, не нахожу в себе особых талантов. Папа, конечно, поможет, куда-то приткнет, но это ж получается так уныло, тускло и обыденно, что повеситься тянет… Прекрасно знаю немецкий, чуточку — английский, пять лет занималась каратэ, из пистолета стреляю неплохо, из автомата могу, одержимые сексуальным томлением офицера тренировали… Ну и куда мне это приспособить в жизни?
— Ох, я сейчас пущу слезу…
— Не ломайся, а слушай, — сказала она почти со злостью. — Если подумать, у папы за рубежом крохи, как и у тебя… И выходит, что мы с тобой — парочка аутсайдеров. Теперь пойдем дальше… Есть ценности, которые можно взять.
— Клад?
— Считай, клад. Да, пожалуй… Клад. Убивать никого не нужно, взламывать сейфы — тоже. Он ничей. Пока. Но о нем знаю не только я, так что через пару-тройку недель могут и выкопать.
— Кто?
— Может, папаня — для государства. Может, кто-то еще… Тут уж, не исключаю, придется пострелять. В таких же, как мы, искателей приключений.
— Ну да, непринужденно так… — сказал Данил. — Что это?
— Золото. То ли монеты, то ли слитки. В общем, довольно объемные грузы получаются. И у меня достаточно ума, чтобы сообразить: одна я это нипочем не проверну, а если возьму в долю кого-то постороннего, меня, ты прав, отправят следом за… — она кивнула в сторону кладбища. — А с тобой хоть можно быть уверенной, что не пристрелишь в затылок и не сдашь родным органам.
— Где это?
— Здесь, в Сибири. В тайге. Нет, к легендарному вашему Булдыгину это никакого отношения не имеет…
— И у тебя есть карта с крестиками и черепами?
— Я понимаю, звучит чуточку неправдоподобно, — кивнула Лара. — Только не стал бы папочка гоняться за миражами… Карты у меня нет. Пока. Но будет. В самом скором времени. А у тебя есть каналы, по которым все это можно при некоторой изворотливости перебросить за кордон. Есть?
— Ну допустим…
— Есть, — сказала Лара. — Что ты целочку строишь… Чтобы тебя потом не гоняли хмурые ребята, можно взять в долю и твоего Кузьмича, только выделить ему поменьше, чем нам, у него и так всего навалом…
— Лихо закручено…
— А ты перестань видеть во мне соплюшку и обдумай все трезво. Ты в силах сейчас организовать грузовик, парочку надежных людей, забраться в тайгу, выкопать груз объемом в несколько кубометров и переправить за кордон?
— Пожалуй, — сказал Данил.
— И у тебя не свербит стремление сдать все это в доход государства, где из закромов Родины все равно растащат?
— Да не особенно тянет сдавать-то…
— Вот видишь.
— Интересно, а почему ты так уверена, что я тебя там же, в тайге, не закопаю? — с любопытством спросил Данил.
Лара усмехнулась:
— Потому что тебя воспитала советская власть, как и папочку. Власть, в общем, была идиотская, но кое-какое воспитание вам дала… Ты же не сможешь, а? И потом, я красивая. Я еще и неглупая. Стоит прихватить за кордон и меня в качестве как пылкой супруги, так и надежного друга… — Она замолчала, медленно вытянула сигарету из пачки. — Я ведь это не сейчас, не в качестве запасного варианта придумала. Даже если бы Вадька остался жив, пришлось бы идти к тебе. Вадька был тряпкой. Смог бы выкопать, но вот потом… Лева-Бульдозер был покруче, но и он в части нелегальных перебросок — дите дитем.
— Лева тоже был в игре?
— Ну, был.
— Мать вашу, да что вы такое раскопали?
— Золото, — сказала Лара. — Гольден. Голд. Олтун, как аборигены ваши выражаются. Много золота. Не волнуйся, меня пока в причастности к этому делу и не подозревают — ну кто всерьез подумает, что эта соплюшка в курсе… Я с любой стороны вне опасности. ТЕ меня не подозревают, а вы с Кузьмичом ни за что не тронете — папу побоитесь…
— Что ты знаешь об этих так называемых «тех»?
— Что они тоже охотятся за золотом, — слегка поскучнела, — и оставили два трупа.
— Больше, милая, больше… — сказал Данил. — Ты не знала?
— Все равно, меня они ни за что не вычислят. Ни меня, ни… ни человека с картой. Все ниточки оборваны. Только нужно спешить. Папа может доискаться…
— Кстати, о папе, — сказал Данил. — Тебе не приходило в голову, что у того, кто уволочет золотишко за рубеж под носом папиной конторы, не будет покоя и в заграницах?
— Это не контора. Папина самодеятельность. Скажу тебе по секрету, его сюда отправили, как когда-то господ штабс-капитанов — в Кушку. Был у него некий прокольчик. А реабилитироваться хочется. Вот он в паре с верным Санчо Пансой и копает в свободное от работы время. Точно знаю.
— Господи, да откуда? Санчо в постели проболтался?
— Не хами. Я их слушаю, — безмятежно сказала Лара. — Примитивная штучка, продается в «Панцире», потом ловишь на транзистор, только и дел… Кабинет-то у него не запирается, а мы с мамой всегда знаем заранее, когда припрутся техники с еженедельной проверкой. Забираю, потом ставлю опять. Они об этом исключительно дома треплются, на службе опасаются…
Данил задумчиво смотрел на нее. Нужно сказать, насчет подслушивающего устройства он девчонке верил всецело. В трех шантарских магазинах и в самом деле богатейший выбор таких штучек. На любимую доченьку никто и не подумает. Был аналогичный случай в США, и описан он не в шпионской беллетристике, а в закрытом бюллетене для профессионалов: двенадцатилетний отпрыск некоего фирмача влепил папочке в телефон подобную игрушку (и тоже купленную в магазине), какое-то время успешно сбывал информацию папочкиным конкурентам, пока его не отловили-таки детективы фирмы…
— Значит, это ты снабдила Ивлева стволом?
— Ага. Он что-то занервничал, жаловался, что следят. А я привезла с собой парочку этих игрушек, было совсем просто…
— А где карта?
— Я же сказала, скоро будет. Там кое-что нужно расшифровать. Этим занимаются… не здесь. Буквально через несколько дней все будет готово.
— Еще подробности?
— Вот это уже, извини, потом, — сказала Лара непреклонно. — Да это сейчас и несущественно. Когда пустимся в путь-дорогу и будем на полпути к месту, и карту посмотришь, и насчет подробностей потреплемся… Ну как, согласен?
Данил посмотрел на нее, опустил глаза, побарабанил пальцами по кожаной оплетке руля. И сказал:
— Согласен.
Странно, но он не чувствовал ни малейшего следа душевного неудобства. В сорок пять на многое смотришь иначе, а после полутора лет в фирме — тем более. В таком возрасте начинаешь уже бояться нищей, одинокой старости. А сделать счастливыми и сытыми абсолютно всех этот клад не способен, очень уж мало придется на каждого, если делить на всех…
— Только постарайся меня не обманывать, — сказала Лара столь же серьезно. — Для меня в этом шансе — все. Я в жизни и мышки не убила, но в тебя, если что, обойму всажу, честное слово.
— Интересно, а ты меня с носом не оставишь, оказавшись за рубежами? — хмыкнул он.
— Не беспокойся. У меня хватает ума, чтобы сообразить: одну меня в этом суровом мире схавают и не поморщатся… — Лара глянула на него озорно, с интересом: — Ты как, прямо сейчас будешь требовать постельного закрепления договора?
— Иди уж… партнерша, — сказал он хмуро. — Нужно крепко поспать, знаешь ли…
Данил смотрел ей вслед и в некоторой растерянности чувств пытался привыкнуть к мысли, что это — его будущая жена. Что впереди — нешуточная схватка. Особых треволнений, правда, не наблюдалось — он давно уже привык к резким поворотам в жизни. И думать следует больше о том, как все это провернуть — Кузьмича следует непременно взять в долю, иначе нельзя…
В том, что клад существует, он не сомневался ничуть. Не было другого объяснения, столь исчерпывающе толковавшего бы все несуразности, загадки и полосу убийств. Стоило подставить в уравнение клад, как оно решалось мгновенно, все иксы, игрики и прочие зеты обретали четкое значение.
Если над чем-то и оставалось ломать голову, то это над тем, ч т о т а к о е этот клад. Вариантов было только два: золото Колчака и клад Иваницкого.
Золото Колчака, вернее, часть адмиральского запаса, потаенно зарытую сподвижниками, искали семьдесят с лишним лет, да так и не нашли пока. Но никто еще не доказал неопровержимо, что адмиральской захоронки н е т…
С кладом Иваницкого, легендарного золотопромышленника царских времен, уверенности даже больше. По канонической версии, впопыхах скрывшийся в Монголию Иваницкий закопал в окрестностях озера Баракчуль то ли два, то ли три пуда рассыпанного золота и монет. Сам он вскорости умер в Урге, но еще несколько лет после этого ЧК-ГПУ одного за другим отлавливала его бывших приказчиков и сподвижников по банде есаула Котова, упрямо прорывавшихся из Маньчжурии. Похоже было, правда, что они сами толком не знали, где лежит захоронка, — но их упрямство наводило на раздумья. А в шестьдесят девятом, рассказывал Каретников, шантарское КГБ взяло под колпак дочь Иваницкого. Пятидесятилетняя дамочка, гражданка США, вдруг возжелала посетить родные места — и в сопровождении секретаря-янкеса три дня убила на поездку в глухие места, примыкавшие к Баракчулю (там когда-то стоял посреди тайги домина золотопромышленника с личной тюрьмой в подвале, где он держал строптивых инородцев). Судя по агентурным данным, копать где-либо, равно как и нырять в озеро с аквалангом, она не пробовала (возможно, трезво оценивала ситуацию и понимала, что вывезти ничего не удастся).
Словом, это либо золото Колчака, либо клад Иваницкого. Больше никаких кладов с этой частью Сибири история не связывает. Можно, конечно, допускать что-то более экзотическое, но вряд ли. Древние обитатели этих мест много золота накопить не смогли бы. Золотой запас государства хягасов попал в руки Чингисхана и был вывезен в Каракорум. А в более близкие времена здесь, кроме Булдыгина и Иваницкого, не было крезов, способных закопать, спасая от большевиков, несколько кубометров золота…
Он взял трубку, набрал номер.
— Одиннадцатый стройучасток, — откликнулась трубка понятным лишь для посвященных паролем.
— Дядя Миша, это я, — сказал Данил. — Все тихо?
— Как на морском дне.
— «Москвич» на ходу?
— А что ему сделается?
— Заводи тачку, сажай Графа, собери все ценное и делай ноги. Дуй прямо в пансионат. Сошлись на меня, занимай любой коттеджик и живи.
— Что, горим?
— Да нет, — сказал Данил. — Просто не хочу я, чтобы оказалось потом, будто это я хлопнул тебя на даче из ствола, за которым уже числится куча жмуриков… Понял? В общем… (замигала зеленая лампочка лежавшей тут же рации). Ну, все, ехай! — Он отложил трубку и схватил рацию. — Барс.
— Барс, здесь девятый. Мы с Кутеванова. Вы распорядились сидеть до упора…
— Ну.
— Дом оцеплен камуфляжниками. Ходят по квартирам и выпихивают всех в шею. Говорят, был звонок насчет бомбы, якобы этот мент из соседней квартиры наволок из Чечни динамита. Нас тоже гонят… Мент пьяный, ему рученьки уже заломили… Что делать?
— А это не ряженые?
— Какое! Тут весь зверинец в полном ассортименте, кого только нет… «Луноходов» больше, чем жильцов, собак приперли, солдатня на трех «ЗИЛах», повыпрыгивали, оцепляют…
— Вещи увезли?
— Все увезли — и на склад, и в фирму… Барс, они в дверь лезут… Грозят повязать…
— Уходите, — сказал Данил. — Без скандала. Сидите внизу и ждите, чем все кончится. Роджер.
Отключился, положил подбородок на руки и смотрел на распахнутые кладбищенские ворота, куда как раз вносили очередного «счастливчика», избавленного отныне от здешних сложностей.
Что ж, соседский мент и в самом деле мог понатащить из чеченских гор весьма бризантных сувениров. Но шестое чувство подсказывало Данилу, что это — очередной ход конем по голове. На месте «Логуна», имея прямое отношение к силовым структурам, он сам так и поступил бы: организовал звонок и под шумок обшарил нужную квартиру, как душеньке угодно…
Он набрал еще один номер и сказал:
— Кузьмич, а ты знаешь, клад-таки есть…
— Засунь его в задницу. Ты где? Немедленно мчи сюда, будет разговор…
Глава пятнадцатая
Отходы зеленого цвета
…Состав, именовавшийся в коротких радиопереговорах, понятных лишь посвященным, «Удавом», пересек польскую границу на отрезке Новокаменна — Гродно еще засветло. Кое-кто из местных должностных лиц, вовлеченных в с и с т е м у, получил на лапу, как обычно. Другие, чьи посты не заслуживали левого вознаграждения, были просто поставлены перед фактом. Но и те, и другие обеспечивали «Удаву» зеленую улицу, потому что и те, и другие свято верили, что клятая цистерна везет в далекую Сибирь невыносимо радиоактивные отходы. А потому и у первых, и у вторых голова болела об одном — чтобы «Удав» побыстрее и благополучно миновал пределы Беларуси, и без того двенадцатый год сражавшейся с оставленными чернобыльским реактором жуткими пятнами…
Ни у кого из непосвященных выбранный маршрут подозрений не вызывал. Наоборот, ручаться можно, вполне устраивал: стальная магистраль Гродно — Лида тянулась без захода в населенные пункты, лишь слегка задевая краешек одного-единственного — Мостов. Состав пер практически без остановок, все были спокойны, и облагодетельствованные побочным заработком, и те, кто ничего не подозревал, а у тех из них, кто оказался погонористее, вдобавок осталось сладенькое чувство прикосновенности к государственным тайнам, грязненьким международным сговорам. Вполне возможно, кто-то из них мог при подходящем раскладе и продать эту историю репортерам, но п од л и н н ы х посвященных это ничуть не беспокоило…
С западной стороны границы беспрепятственное прохождение цистерны и двух окаймлявших ее товарных вагонов обеспечила некая экспортно-импортная фирма «Гевонт», согласно учредительным документам ни с какой стороны не связанная с фирмой «Зодиак», принадлежавшей пану Янушу Орличу. Частных детективов вышеупомянутого пана Орлича фирма «Гевонт» просто-напросто наняла для сопровождения груза, в подтверждение чего имелось достаточное количество не вызывающих подозрения бумаг. Ну, а то, что в одном из вагонов вместе со своими людьми расположился и сам пан Януш, никаким законам не противоречило — в конце концов, владелец фирмы имеет свои причуды и ему не возбраняется самому отправиться в поездку. Для вящего контроля, скажем, ибо расхлябанность славян печально известна всем, им самим в том числе…
С восточной стороны все хлопоты взяла на себя экспортно-импортная фирма «Княжич», чью связь как с далеким «Интеркрайтом», так и с господином Черским нельзя было бы усмотреть и в электронный микроскоп.
И все прошло гладко. Прикормленные таможенники с обеих сторон границы не в первый раз и даже не в десятый получали «премиальные» кто от «Гевонта», кто от «Княжича», так что очередной, как выражаются братья-ляхи, «чинш» стал лишь будничным эпизодом. Машинист товарного состава был и вовсе пешкой — на «горке» под Лидой ему предстояло отцепить цистерну с двумя вагонами, он и отцепил. И поехал дальше, ни о чем не догадываясь. Люди на сортировочной загнали ту же цистерну с теми же вагонами прямо к воротам бывшего склада потребсоюза, вот уже второй год арендуемого фирмой «Княжич», — как проделывали это раз тридцать, не видя в том ничего необычного. Разве что впервые на склад подогнали ц и с т е р н у — но простые белорусские работяги не имели привычки задумываться над такими пустяками.
Прекрасно организованная операция всегда проходит просто до примитива.
Вот только у считанных людей, как раз и дергающих за ниточки, за это время сойдет семь потов и отомрет от дикого стресса пара миллиончиков нервных клеток — бесповоротно, клетки эти не восстанавливаются… В первую очередь — из-за безделья, мучительного ожиданья, если вам, как Данилу Черскому, придется провести часа четыре у рации, через каждые пятнадцать минут выплевывающей короткое: «Удав. Порядок».
Кто-нибудь из акул, известных сверхузким кругам, мог проведать о грузе и организовать столь же ювелирно подготовленный налет. В этом случае двенадцать человек, сидевших в двух товарных вагонах и вооруженных получше спецназа иного европейского государства, столкнулись бы с волками, ничуть им не уступавшими и вооруженными не хуже. Возможность крайне маловероятная, но теория вероятностей допускает все. И тогда господину Черскому оставалось бы либо незамедлительно застрелиться (ибо за поезд, как только тот пересек границу, отвечал уже он), либо провести остаток жизни в метаниях по земному шарику, в иных случаях чертовски маленькому и тесному.
Об «Удаве» могли проведать спецслужбы, отечественные либо импортные. Что добавляло к самоубийству и бегству не менее неприглядный вариант — питание и проживание за казенный счет до конца жизни (впрочем, конец жизни очень быстро наступил бы, тут и этапа не дождешься…).
Наконец состав мог примитивно гробануться под откос — учитывая состояние белорусских железных дорог, гипотеза вполне возможная. Тот, кто хотя бы раз проехал в поезде «Минск — Москва», недрогнувшей рукой внесет ее первой в список возможных опасностей. Правда, такой поворот событий не таил бы особых опасностей — здесь на руку Данилу играло как раз отсутствие городков и деревень вблизи магистрали. В Щучине он держал наготове вертолет Ка-26, нанятый якобы для киношников-документалистов, а в Гродно и Лиде — по машине с тревожными группами, и в вертолете, и в машинах сидели привезенные им из Шантарска «зондеркомандовские» ребятишки.
Однако и этот вариант мог повлечь за собой массу непредвиденных осложнений. Ну, скажем: вагоны кувыркнулись неслабо, и абсолютно случайные свидетели, все равно, поселяне или милиция, ошеломленно лицезреют лежащие рядом с изуродованными трупами суперсовременные автоматы, а окрестные поля, словно в черной французской комедии, усыпаны конвертируемыми зелеными бумажками с благообразными харями президентов…
Была, разумеется, подстраховка. При таком повороте он должен был вызвать совершенно неизвестного ему «Егеря» и произнести условленную фразу. И представления не имел, что за механизм приведет этим в действие, какие силы будут задействованы и каким образом затушевано случившееся. Но знал одно — в этом случае друг Ванюша не получит ни процентов с дела, ни обещанной помощи. Чем бы ни был вызван провал, налетом или аварией, независимо от финала это станет в а ш и м провалом. Таковы условия игры.
А потому за эти несколько часов, проведенные в сторожке склада наедине с рацией, он выкурил две свои обычные суточные нормы и выхлестал чуть ли не чайник кофе, так что во рту воцарился устойчивый вкус сухого веника, а сердце уже не раз трепыхалось так, словно теряло вдруг опору и зависало на тонкой ниточке. Т а к о г о в его жизни еще не было, хоть он и считал прежде, что привык ко всему. Но он ни к кому не питал злости — в конце концов, никто не втягивал силой в эти игры, выбор делаешь сам, и некого потом винить…
Чем ближе к Лиде продвигался «Удав», тем беспокойнее становилось на душе, хотя по логике вроде бы полагалось наоборот. Сунув рацию в карман, он выходил под темнеющее вечернее небо и, стараясь двигаться медленнее, прохаживался вокруг крохотного кирпичного строеньица с широким окном, отрешенно блуждая взглядом по окаймлявшим периметр складам с пристроенными к широким воротам навесами, желтому болгарскому автопогрузчику, возвышавшемуся в самом центре складской территории бараку со стенами из высоченных металлических прутьев и сплошной крышей, гирляндам прожекторов на высоких стойках, уходящим вдаль рельсам. Здоровенная чепрачная овчарка, хорошо его знавшая, бесшумно бродила поодаль, нервничая от общего настороженного настроения, — собаки прекрасно улавливают такие вещи. Его ребята, торчавшие там и сям, внешней нервозности не проявляли, но прекрасно знали, что шеф самолично руководит такими операциями лишь в исключительных случаях…
Когда «Удава» и склад разделяли лишь километров двадцать, поблизости послышалось приближавшееся урчанье моторов, и к воротам подъехали три трехосных «ЗИЛка» — блекло-зеленые фургоны с выпуклыми крышами, военные номера. Кондрат вышел через проходную, перебросился с ними парой слов, распахнул железные створки. Машины гуськом проехали внутрь, остановились у барака. Из кабины передней выпрыгнул худой чернявый майор с мотострелковыми эмблемами на воротнике тужурки, нарукавной нашивкой российской армии и сюрреалистическим набором на фуражке — старая кокарда с красной звездой плюс двуглавый орел. Данил пошел навстречу, чувствуя в спине азартно-тревожную дрожь — если это группа захвата, самый удобный случай…
Обошлось. Майор, молча кивнув, предъявил половинку однодолларовой купюры. Данил достал свою. Половинки сложились в единое целое, номера на каждой соответствовали. Из последнего фургона выпрыгнули солдаты, с дюжину, все с переброшенными через плечо АКС-74. Расположились кучкой, не отходя далеко от машин, вспыхнули огоньки сигарет. По неким неуловимым признакам — как старый моряк чувствует грядущее ухудшение погоды по невидимым для профана изменениям в небесной лазури — Данил определил: эта компания, хотя и обращается с оружием уверенно-небрежно — не военные. И майор — ряженый, к тужурке не привык, когда прятал свою половинку доллара, руки невольно дернулись так, словно хотели нырнуть в косые карманы гражданской куртки… Ну, это их проблемы. Главное, документы у них должны быть железными…
— Все в порядке? — спросил майор вежливости ради.
Данил молча кивнул. Говорить было совершенно не о чем, и он отошел, направился к узким прямоугольным железным воротам, навешенным над тянувшимися во двор рельсами. Рация сухо сообщила:
— «Удав». Горка.
Он встрепенулся, поманил Степашу, и оба стояли, глядя в затухающую даль. Подошел майор, тоже уставился в ту сторону, где едва виднелась золотистая полоска заката, придавленная к земле тяжелеющим мраком. Мрак начал приобретать четкогеометрические очертания, послышался тягучий скрежет стали о сталь — из темноты показался товарный вагон, под утихающий визг колес остановился метрах в двадцати от ворот. За ним виднелись цистерна и второй вагон.
Степаша распахнул ворота, и Данил быстрыми шагами направился туда, зная, что оказался под прицелом нескольких автоматов. Не доходя метров пяти, он остановился, трижды махнул над головой руками, то разводя их, то скрещивая, крикнул:
— Синий свет!
По гравию, которым усыпана колея, захрустели торопливые шаги, и из темноты вынырнул старый знакомый, Януш Орлич собственной персоной, в пятнистом комбинезоне натовского образца, с колотившимся о бедро красивым и надежным польским П-63, изобретенным некогда для охраны локаторных станций.
— Ну, мать твою, — сказал Данил севшим голосом. — Никогда не думал, что так тебе обрадуюсь, убек[18] хренов…
— А кто бы так радовался при виде москаля… Хоть ты и не совсем москаль, к вашей чести, пан Черский… — Януш пожал ему руку, обернулся и свистнул в три пальца.
Из вагонов посыпались его хлопцы. Степаша уже закрепил трос, включил лебедку, и вагоны с цистерной неторопливо поползли в ворота. Машины, выстроившись в шеренгу, подползали задним ходом к бетонированному откосу, туда же подтягивались и снявшие автоматы «солдатики».
— Все нормально? — для порядка спросил Данил.
— Нормальнее некуда.
Данил взобрался к люку цистерны, ножницами для металла состриг четыре пломбы и предусмотрительно спрятал их в карман. Поднатужился, откинул тяжелую крышку, посветил внутрь фонариком. Примерно половину объема цистерны занимали черные пластиковые мешки в рост человека — на Западе в таких возят мусор. Он попытался прикинуть, сколько здесь баксов, хотя бы приблизительно, если в самых мелких купюрах, а заодно исчислить свой процент, чисто автоматически, но времени на такие глупости сейчас не было, и он спрыгнул на бетон, кивнул «майору»:
— Начнем, пожалуй?
Цепочка выстроилась мгновенно. Работали так, как сроду никто и никогда не трудился при социализме — да и при капитализме тоже. Мешки, туго набитые, но довольно легкие, прогибавшиеся, когда их хватали поперек, укладывали в три штабеля у фургонов, поровну в рядках, чтобы легче было подсчитать. Прожектора с двух ближайших кронштейнов освещали сцену, почти бесшумное мельтешение людей в военной форме, в пятнистом ненашенском камуфляже, в штатском. Все остальные не горели, где-то у ворот бдительно погавкивала овчарка. Метались черные тени, ломаясь на неровностях и изгибах, холодный синеватый свет заливал четко ограниченное пространство, за пределами коего, казалось порой, ничего и не существует, и все это напоминало зыбкий сон.
Данил так и не понял — то ли мешок был заранее подпорот, то ли один из грузчиков, руководствуясь некой отметкой на черно-блескучем пластике, украдкой распорол его. Просто он знал, что в один прекрасный миг последует «обманка» — и потому, едва из мешка волной хлынули на бетон продолговатые картонные упаковки, выругался во весь голос, притворяясь, что и для него это досадное происшествие — сущая неожиданность, нарушившая отлаженный ритм. Поодаль заматерился «майор».
Из мешка высыпалось штук двадцать электрических дубинок типа «ПК-610», в самой Германии запрещенных и производившихся дойчами исключительно на экспорт. Понятно, он был один такой, мешок, подложенный, чтобы у «грузчиков» осталось впечатление, будто они догадались о характере груза. Не убирать же всех, в самом-то деле…
Они с «майором» и Янушем минут пять старательно препирались, выясняя, должен ли кто-нибудь из представителей всех трех звеньев цепочки пересчитывать дубинки в мешке, и кто именно. Решили, что никто не должен. Груз измеряется в мешках, и баста. Футляры с дубинками собрали, мешок завязали и отложили в сторонку (все трое и так знали, что он не входил в счет).
Ручаться можно, ни у кого из «грузчиков» подозрений не возникло. Даниловские ребята проделывали те же операции в этом же месте, и не единожды. Правда, в прошлые времена грузы были самыми безобидными.
Принято считать, что контрабанда — это непременно нечто экзотическое или по крайней мере запрещенное к ввозу-вывозу: наркотики, оружие, цветные и редкоземельные металлы. Так тоже бывает. Редко. Гораздо чаще идущая в Россию контрабанда являет собой товар самый безобидный и прозаический: вагоны французского коньяка, трудолюбиво изготовленного где-нибудь под Краковом, пресловутый спирт «Ройял», выгнанный из датских опилок, американские сигареты, сработанные из отбросов турецкого самосада египетской мастеровщиной, наконец, жвачка, даже химическая «пепси». Весь фортель в том, что себестоимость у этого «товара быстрого оборота» обычно ниже низкой, и, если не платить таможенных пошлин, прибыль получается вовсе уж баснословная. Потому и гонят нелегально… И все это идет такими потоками, что превращается не в контрабанду даже — в самые нормальные грузоперевозки, подпитывающие торговлю и экономику десятка стран.
Здесь же, в Минске, Данил с Каретниковым лицезрели как-то по ящику элегантного таможенника, демонстрировавшего зрителям сумку с несчастными двумя десятками черно-красных газовых баллончиков, только что перехваченных бдительными стражами границы. Пикантность заключалась в том, что оба только что отправили в Сибирь грузовик, под завязку набитый картонными новенькими ящиками из-под телевизоров «Минск» — но все ящики были загружены такими же точно баллончиками, о которых таможня почему-то не узнала…
Часа через два все было кончено. Мешки пересчитали, и еще раз пересчитали, когда их грузили в фургоны. Солдатики, подхватив автоматы, рассредоточились по всем трем будкам, майор попрощался за руку с обоими братцами-славянами (сам он, судя по некоторым признакам, к таковым определенно не относился), прыгнул в кабину переднего грузовика, и караван выехал в ворота. Данил взял рацию, настроился на волну таинственного Егеря и сообщил:
— Три — восемь — три.
— Ноль, — столь же скупо отозвался Егерь.
И все. Теперь ни Данил, ни Януш ни за что больше не отвечали. Теперь отвечал «майор» — каждым дециметром шкуры. Вот и все. Со стороны кажется невероятно просто. Если вы не знакомы кое с какой статистикой, как криминальной, так и шпионской, и не знаете, что девятеро из десяти сыплются как раз на контакте, на встрече, на п е р е д а ч е…
Януш принес пластиковый опрыскиватель с баллончиком сжатого воздуха. В большой баллон, привинчивающийся снизу возле самого дула, набрали обыкновенной воды из-под крана в сторожке и размешали в ней с пол-литра чистого нашатырного спирта. После чего старательно опрыскали бока цистерны — и черные буквы-цифры иностранной маркировки мгновенно размылись, потекли вниз мутными ручейками. Черт его знает, что там такое было подмешано в краску, не выдержавшую разведенного нашатыря — да это и неинтересно, если вы не увлекаетесь химией. Они не увлекались.
Главное, никаких концов отныне не найти. Таможенных границ меж Беларусью и Русью вот уже два месяца как не существует. Лишь где-нибудь в Москве вдруг обнаружится, что цистерна с этакой-то маркировкой пропала неведомо куда. Но поскольку хозяин так и не объявится и никто не станет молотить кулаком по столу в эмпээсовских кабинетах, требуя, чтобы ему немедленно возвратили утраченное добро, поиски будут вялыми. Если вообще будут. Бесхозную цистерну без всякой маркировки завтра утром закатят на сортировочную вместе с пустыми вагонами, там она и останется, если кто-то рачительный не приберет вскоре к рукам. Никаких следов радиации или химической отравы в ней не найти при самом вдумчивом исследовании, потому что ничего подобного в ней не возили отроду. Согласно документам, доставленные в адрес фирмы «Княжич» в этих двух товарных вагонах ликеры и водка ушли в Россию. А сама фирма «Княжич» вдруг решила прекратить свою деятельность. Поскольку она ничего никому не должна, ее кончина не вызовет ни малейшего шума. Владелец, гражданин Российской Федерации, туда и укатит. Склад будет возвращен арендодателю, местные работяги, люди абсолютно непосвященные, потеряют работу. Пан Януш со своими частными детективами вернется на родину пассажирским поездом, а вслед за ними более запутанной дорогой отправится их снаряжение. Овчарка не пропадет — ее отвезут на склад второй фирмы, той самой, которую жалко гораздо больше, и потому ей суждено процветать по-прежнему. А даниловская команда почти в полном составе немедленно вылетит домой. Так как никаких отходов в природе никогда не существовало, они нигде и не всплывут. Финита. Считайте процент…
Данил вернулся в сторожку, сел, привалившись к стене, ощущая блаженную легкость во всем теле. Януш Орлич извлек плоскую бутылку экспортной «Зубровки» с желтой пробкой-стаканчиком. В сторожку бесшумно проникла овчарка, присела в уголке и притворилась, будто ее вовсе не интересует колбаса, завернутая в мятую газетку «Не».
Бывшие охранники отвергнутых историей генсеков опрокинули по первой — не закусывая. Еще посидели, блаженно ожидая, когда хмель растечется по жилочкам ублажающей волной. Налили по второй, кинули овчарке кусок колбасы из хорошего мяса, какую простой народ как не видел прежде, так не видит и теперь по причине ее малочисленности и многочисленности народа. Опрокинули по второй. Закурили. Вплотную приблизилось святое время застольного разговора, и Данил начал первым:
— Ну вот что, пане капитане, есть интересное дело…
…Слежку он заметил почти сразу же, едва вышел из невидного пятиэтажного дома в Серебрянке, где на первом этаже и располагался офис безвременно усопшего «Княжича». Много раз писано и сказано, что людей определенных профессий выдает взгляд — но так оно, между прочим, сплошь и рядом обстоит в реальности. То ли нервы еще не отошли после ночной работенки, то ли в последнее время меж некой дичью и неким охотником проскакивает в воздухе электрическая искра…
Данил не мог ошибиться. Тяжелые взгляды в упор из стоявшей неподалеку вишневой «семерки» прямо-таки обожгли — и моментально ушли в сторону, как соскальзывает капля с бильярдного шара. Трое. Двое на переднем, один, соответственно, на заднем, а больше он ничего не рассмотрел, потому что направился к своей «Волге» как ни в чем не бывало. Садясь, толкнул Степашу ногой. Тот понятливо опустил веки и медленно вывел машину на улицу.
«Семерка» вскоре же обнаружилась сзади. За рулем у них сидел не новичок, он не прижимался, маячил в безопасном отдалении, однако Данил поостерегся бы с ходу зачислять его в шоферню серьезного государственного ведомства — не та квалификация, сразу видно…
Степаша дисциплинированно молчал, время от времени поглядывая в зеркальце.
— Давай к автовокзалу, оттуда в центр, — распорядился Данил.
Государства он, откровенно говоря, ничуть не боялся. Пришить ему было абсолютно нечего, российское разрешение на пистолет действует и здесь после подписания очередного пакета договоров, в офисе «Княжича» осталась лишь местная канцелярская мелкота, ликвидировавшая дела. Для здешних властей он — законопослушный владелец фирмы «Клейнот». Все сибирские заморочки — чересчур далеко отсюда.
Конечно, здесь его номер — где-то в конце очереди. Но тут вам не Байкальск. Тут есть свой Лева, хоть зовут его иначе, свои друзья, способные вытащить из неприятностей. Конечно, л е г а л ь н а я рука Москвы без труда сцапала бы за ворот и в этом последнем заповеднике советской власти, но в том-то и сомнительное преимущество подвергшегося столь странным наездам «Интеркрайта», что атаки идут сплошь нелегальные.
Правда, это еще не причина, чтобы расслабляться. Самое опасное в его положении, когда находишься вдали от обжитого баронского поместья — попасть в лапы к противнику, пусть на самое короткое время. Теперь — особенно. Иксу достаточно иметь здесь знакомого в чинах не выше майорских — а уж не посвященные в тонкости сержанты сграбастают…
— Высадишь у метро, — сказал он. — А потом сделаем так…
Он вылез, едва машина притормозила. Остановился у кромки тротуара, словно в приступе мимолетной задумчивости. По проспекту Независимости (бывшему Ленинскому) текла обычная пестрая толпа, в которой изрядный процент составляли провинциалы, решительно державшие курс на ЦУМ. Неподалеку хмурился Феликс Эдмундович мышино-серого цвета, как-то переживший все кадрили последних лет.
«Семерка» проскочила вперед, тоже остановилась, из нее вылезли двое. Один помоложе, другой постарше. Оба с типично белорусскими вислыми усами, стрижки не столь уж короткие, вполне позволяющие подозревать парики, чисто теоретически. На одном — очки с затемненными стеклами. И ни один не похож на Логуна, как его описывали покойники. Конечно, можно поменять светлый парик на каштановый и приклеить такие же усы — но все равно идентифицировать рано…
Данил дождался зеленого огонька, перешел улицу. Свернул было направо, к метро, но тут же вернулся и не спеша направился вниз, к Немиге. Вновь перешел на другую сторону.
С Немиги дул легкий ветерок. Он двумя пальцами извлек из нагрудного кармана купюру, пустил ее лететь, повернулся и бросился за денежкой.
Оба преследователя на миг сбились с ритма. Который помоложе, шагавший по той же стороне, довольно неискусно развернулся к лотку с булочками и пепси-колой. Постарше, шедший по противоположной стороне («коробочку» строите, гады?), держался гораздо непринужденнее и увереннее. В самом деле он двигался изящно, пластично, как огромная кошка, вдруг вставшая на задние лапы, но не утратившая оттого грации, или Данилу это только казалось, мозг подгонял ответы под задачку?
«Семерки» не видно. Ну, посмотрим, во что превратится «коробочка» метров через двести…
Поймал купюру, повернул в прежнем направлении. За эти несколько секунд он успел разглядеть нечто крайне ему не понравившееся. Молодой держал в руке черно-белую пачку сигарет с изображением ветряной мельницы и большими белыми буквами MOLINOS…
Возможно, сигареты такой марки где-то и выпускаются на самом деле. Но под такой именно облик камуфлирует свои электрошокеры московская фирма с одноименным названием. Легкое нажатие кнопочки, выдвигаются едва заметные электроды — и шестьдесят киловольт тебе обеспечено. Двое волокут к машине то ли нажравшегося, то ли пораженного сердечным приступом знакомого, никто ничего не заподозрит — и приехали… Он впервые за все время «командировки» пожалел, что отпустил домой всех, кроме Степаши, не оставил себе хоть одного охранника. Не думал, что они достанут здесь. В самом деле, если знакомые майоры и существуют, зачем их тревожить — гораздо проще вырубить шокером. Значит, главное — не подпускать их вплотную, но не показывать виду…
Немига. Не столь уж широкая улица. Светофор, слава богу, зеленый. Данил сбежал по широкой лестнице, перебежал на другую сторону, а вот молодой не успел. Теперь — вправо, под путепровод, а вот и «пожилой», маячит на другой стороне. В общем, вполне грамотно, свернешь вправо — там пожилой, как будем его условно называть впредь, хоть он не старше Данила. Пойдешь прямо, к гостиницам — следом потащится молодой…
Вспыхнул зеленый под путепроводом. Слева красуются над вовсе уж неширокой речкой Свислочью аккуратненькие, как игрушечка, сбившиеся в кучку домики Троицкого предместья — якобы старинные, но это кропотливая реконструкция, в сорок четвертом, под конец операции «Багратион», здесь все лежало в руинах…
Пожилой сопровождает по той стороне, хорошо ведет, чисто. Нет, положительно — волчара. Молодой хлипче. Голуба моя, да любой, столь нервно дергающийся, как ты сейчас, давно бы сунул сигареты в карман, а ты их тискаешь в ладошке, значит, это точно шокер… А если и мы этак задумчиво сунем руку под мышку? Ага?! Прекрасно понимаешь, сука, что не стану я стрелять в центре города, но все равно дернулся, бычок… Какой-нибудь местный Фантомас, ей-же-ей…
Молодой топал следом. Данил остановился у черного, затейливо выкованного уличного фонаря. Пришлось и тому остановиться, с видом крайней зачарованности уставиться на речку Свислочь — а чего, спрашивается, глазеть, утки отсюда летом улетают, это зимой они табунятся у этого мостика, ныряют за брошенным хлебом…
По Троицкому их особенно не поводишь, все предместье — десяток домиков, которые в три минуты можно обойти кругом, никаких закоулков. В магазины заходить не стоит — там-то и приблизятся. Белорусы — народ простой и незатейливый, который год и у них бурлит потаенно-кипучая деятельность фигур с п о н я т и е м, но все равно здешний люд еще сохранил, единственный, наверное, на пространстве «бывшешего СССР», этакий детски невинный взгляд на жизнь. Кому-то стало плохо в магазине, и добрые сябры повели его, болезного. Впрочем, и у нас, даже если разгадают неладное, притворятся, будто ничего и не видели…
Показалась «Волга» Степаши — и в ритме общего потока проехала мимо, мигнув фарами. Значит, «семерка» висит у него на хвосте. Прелестно, все предусмотрено, поводим… Пожилой болтается на той стороне, делая вид, что ждет разрывов в потоке машин — вполне правдоподобно, он там не один такой…
Данил докурил сигарету и решительно направился назад, той же дорогой, группируясь на ходу для отточенного удара.
Молодой, заинтересованно таращившийся на спокойную воду без всякого почти течения, слишком поздно отметил краем глаза, что «подопечный» задержался…
Гоп! Руку молодого, моментально разжавшуюся от хитрого удара по косточке, дернуло вверх, «пачка сигарет», кувыркаясь, полетела в речку… и пошла ко дну, как утюг.
— Ай-яй-яй, какая незадача… — сказал Данил.
Бычок даже не сообразил толком, то ли ему разозлиться, то ли притвориться, будто никакого шокера у него и не было и удара не было. Одно из самых нелепых и жалких зрелищ на свете — «топтун», которому поднадзорный вдруг навязал общение.
Пожилой маячил на противоположной стороне, чуть позади. Данил, врезав молодому носком кроссовки по голени, размашисто зашагал дальше. На душе стало чуточку веселее. Теперь он был уверен, что государство тут ни при чем. Правда, это снимало ровно половину хлопот. Его определенно хотели захватить, и не все, питавшие такое желание, были лопухами…
Через пять минут он вышел к автовокзалу. Пожилой топал следом, а позади маячила и вишневая «семерка», куда успел влезть ушибленный бычок. Но это уже беспокоило гораздо меньше — обдуманный им в машине план имел все шансы на успех. Уж окрестности-то сего древнего города он знал…
Расписание он, конечно, успел подзабыть, но, пройдя мимо касс, бросил беглый взгляд, и этого было достаточно. Так и не взяв билета, вернулся к площадкам, где с превеликим облегчением (не придется торчать тут долго) узрел автобус, отходящий на Воложин. День был будничный, и народу, как всегда, оказалось немного. А автобусов с этой стороны площадки стояло целых три…
«Семерка» стояла поблизости — они уже не питали иллюзий и не стремились притворяться джентльменами, игра пошла в открытую. Данил до последнего прохаживался так, что неизвестно было, какой из трех автобусов его интересует — и наконец прыгнул в воложинский за секунду до того, как водитель нацелился закрыть дверь. И был совершенно уверен, что подсадки от преследователей в салоне нет.
В последующие полчаса он отдыхал, безмятежно таращась на окрестные пейзажи и порой украдкой косясь назад — «семерка» сопровождала автобус в отдалении. Бензин у них, конечно же, не кончится, и надеяться нечего — должны были перед выездом на дело залить полный бак…
Недолгая, минут на семь, стоянка в Ракове — нынешней деревне, давно и бесповоротно потерявшей звание города. Пока водитель утрясал в крохотном автовокзале какие-то свои дела, мужская половина пассажиров покуривала на свежем воздухе. Данил к ним не присоединился. «Семерка» все это время стояла метрах в пятидесяти позади. Не исключено, им даже нравилось, что «клиент» ведет их в тихое захолустье — хотя подозревать подвох они просто обязаны…
Поехали! У распятия, на перекрестке, автобус сворачивает налево, вот и последние дома остались позади — Данил, примостившийся на последнем сиденье, укреплял на стволе «Макара» глушитель — паршивенький, с мембранами из пластика, чуть ли не одноразовый. Но он и не собирался стрелять много…
Руки он держал меж колен, и добрые поселяне ничего не заметили, конечно…
Сейчас дорога плавно повернет влево… Он встал, прошел к шоферу и небрежно бросил: