На Сибирской флотилии Турмов Геннадий
– Господи, да разве же это работа! Учеба для меня – отдых, а настоящий труд – это когда служишь на корабле, – добавлял он.
Не оставляла их своей заботой и Лера. Вернувшись из Владивостока, она поступила на работу в Военно-морской госпиталь Петербурга, познакомилась с семьей Богдановых, влюбилась в красавца Ивана Александровича, широко образованного человека и очень принципиального. Он в свое время окончил Горный институт, куда и посоветовал поступать Дмитрию Мацкевичу. Лера души не чаяла в своем избраннике. Через год совместной жизни у них родилась дочь Нина.
Несмотря на свои собственные заботы Лера мягко заботилась и о семье брата.
Семьи их были дружны по-настоящему, как это редко бывает даже у близких родственников.
Уже после поступления в Академию инженер-механик штабс-капитан Дмитрий Мацкевич был «переименован» в инженер-механика старшего лейтенанта.
Учеба давалась Дмитрию легко, и он закончил академию по первому разряду. Выпуск производил сам император Николай II. Обходя строй выпускников академии Николай II остановился около стоящего навытяжку офицера с богатым иконостасом орденов и медалей на груди. Когда Дмитрий представился, Николай II заметил:
– А я вас помню еще по выпуску из Инженерного училища. Судя по наградам, вы неплохо воевали. Я же вам говорил тогда, что там, куда вы были направлены служить, будет горячо.
И государь стал подробно расспрашивать Дмитрия о жизни, о службе. Рассказывая Марии о выпуске, Дмитрий признался, что был поражен хорошей памяти государя.
В Европе сгущались предвоенные тучи. В офицерских кругах все чаще говорили о возможной войне с Германией.
И десяти лет не прошло со времени Русско-японской войны, в которой была уничтожена большая часть кораблей русского флота. Большинство офицерского состава находились в состоянии упадка и деморализации. Лишь небольшая часть морских офицеров верила в то, что задача воссоздания и реорганизации русского военного флота будет решена в короткое время. На этой вере и держался военно-морской флот.
В Морском штабе понимали, что нужны корабли для боя в линии, подобные английскому «Дредноуту», построенному в 1906 году.
Было решено строить линейные корабли.
При выдаче тактико-технического задания на проектирование линейных кораблей Морской штаб исходил из того, что наиболее вероятным противником России в предстоящей войне будет Германия, следовательно, будущим театром военных действий окажется Балтийское море.
В один и тот же день 15 июня 1909 года на верфях Петербурга были заложены четыре линейных корабля («Петропавловск», «Севастополь», «Гангут» и «Полтава»).
После окончания академии Дмитрий Александрович Мацкевич был назначен для службы на Балтийский судостроительный и механический завод и участвовал в достройке линейного корабля «Петропавловск», принимая корабельные механизмы. В процессе работы и службы ему неоднократно приходилось встречаться с разработчиками проекта – генерал-майорами по флоту и профессорами Крыловым и Бубновым. Пригодились Дмитрию Александровичу знания и навыки работы с англичанами, которые поставляли для строящегося линкора механизмы.
В мае 1914 года Дмитрию Александровичу Мацкевичу был пожалован чин инженер-механика капитана 2-го ранга.
На банкете по этому случаю собрались родственники и близкие друзья…
Линкор «Петропавловск» вступил в строй в декабре 1914 года в разгар Первой мировой войны. Всю зиму 1914–1915 гг. он простоял во льдах Гельсингфорса (Хельсинки). На это время туда перебралась и семья Мацкевичей.
Однажды, выходя из пролетки, подвезшей его к зданию заводоуправления, Дмитрий Александрович лицом к лицу столкнулся с японцем, одетым со вкусом в европейское платье и с цилиндром на голове, делавшим его выше ростом.
– Господин Мори? – удивился Мацкевич. – Какими судьбами? И что вы делаете в Петрограде?
Японец приподнял цилиндр, осклабился в улыбке:
– Не понимай по-русски. Сяйо нора[3], – перешел он на родной язык, приподнял цилиндр и быстро скрылся в толпе. Дмитрий и охнуть не успел.
«Опять шпионит, – подумал про себя Дмитрий Александрович, – надо бы доложить по команде… А может быть, действительно, я ошибся? Кто этих азиатов разберет? Пусть уж шпионскими делами занимаются те, кому это положено».
Летом 1915 года «Петропавловск» прикрывал активные минные постановки в Ирбенском проливе (южнее острова Готланд). План этих постановок был разработан капитаном 1-го ранга Колчаком. Он лично участвовал в операциях, командуя минной дивизией. Встретиться Мацкевичу с Колчаком во время Первой мировой войны так и не довелось. Александр Васильевич после пожалования ему чина контр-адмирала в 1916 году был назначен командующим Черноморским флотом с производством в вице-адмиралы.
К этому времени Дмитрий Александрович Мацкевич приступил к исполнению обязанностей начальника сборочно-установочного (монтажного) цеха Балтийского судоремонтного и механического завода.
Во время службы на этом заводе Дмитрий Мацкевич поддерживал дружеские отношения с молодым инженером Евгением Токмаковым.
Токмаков окончил кораблестроительное отделение Санкт-Петербургского политехнического института с дипломом 1-й степени. Несмотря на молодость, он быстро выдвинулся в число передовых инженеров, принял, по заданию морского ведомства, участие в международном конкурсе плавучих доков. Его проект был удостоен диплома 1-й степени. Помимо прочего, он прекрасно играл в шахматы – любимую игру Мацкевича.
Нередко они собирались в уютной квартире Мацкевичей, и к их компании зачастую присоединялся еще один инженер – Виктор Петрович Вологдин, с которым Дмитрий Александрович был знаком еще со времени учебы в Морском училище.
– Ну, вот собрались три мушкетера, – шутливо говорила Мария Степановна, – теперь до полуночи сидеть будут. И уходила на кухню, помогая кухарке готовить чай.
Зачастую шахматные бои заканчивались музыкальными посиделками. За рояль усаживался Дмитрий Александрович Мацкевич, партию скрипки исполнял Виктор Петрович Вологдин, солировали Мария Степановна и Екатерина Александровна[4]. Особенно им удавался романс «Гори, гори, моя звезда», который приобрел огромную популярность в годы Первой мировой войны и который поручик Мацкевич и сестра милосердия Лера услышали в первый раз в исполнении лейтенанта Александра Колчака в далеком Владивостоке.
Не обходились и шахматные баталии, и музыкальные посиделки без Богдановых. Иван Александрович обладал красивым баритоном, и когда он после недолгих уговоров начинал петь, Валерия Александровна будто светилась вся от гордости и любви.
Заглядывал на «огонек» к Мацкевичам и инженер Шитиков, которому предстояло сыграть особую роль в судьбе Дмитрия Александровича.
– Ага, вот и четвертый «мушкетер»! – приветствовала Мария Степановна Ивана Шитикова, когда тот появлялся в дверях.
– Мария Степановна, красавица вы наша! – восклицал Шитиков, прикладываясь губами к ее руке. – Без вашего чая я просто не могу жить и запросто могу уйти в мир другой, – балагурил он.
– Проходите, проходите, Иван Евдокимович, – приглашала хозяйка. – Не богохульствуйте. Вас уже заждались.
За чаем Шитиков продолжал шутить:
– Моя фамилия родилась на реках, где слово «шитик» обозначало деревянную палубную лодку. И поэтому я – потомственный корабел. А вот моряки – неисправимые романтики. Иначе грош цена была бы тяжести прощаний и фейерверку на причалах, бессонницам штормовых вахт, тысячам миль океанского одиночества и всем другим мужественным атрибутам морячества – простите за высокий стиль, – заканчивал он свои рассуждения и неожиданно перескакивал к другой теме: – Но, как и все люди, избравшие себе профессию, связанную с риском для жизни, моряки безоговорочно суеверны. Правда, рассуждают они на эту тему не очень охотно. Например, совершенно бессмысленно выпытывать у военного моряка, уходящего на выполнение даже безопасного задания, время возращения корабля в базу. Никогда не скажет. Прошу подтвердить, Дмитрий Александрович, – обращался он к Мацкевичу. – Уж вам-то это доподлинно известно.
Дмитрий Александрович рассеянно кивнул головой, сосредоточенно обдумывал очередной ход.
– И дело тут не в пресловутом сохранении военной тайны. Причина более прозаична: вера в приметы, суеверие, – продолжал Шитиков. – Вот, например, рассказывают, что одного известного и опытного капитана дальнего плавания спросили: «А правда, что суда не выходят в море 13-го числа или в ночь с воскресенья на понедельник?» Матерый морской волк пожал плечами и ухмыльнулся: «Да что вы, господи, какие предрассудки!» Потом помолчал немного и, насупив брови, добавил: «Вот пятница – это другое дело!»
Присутствующие весело рассмеялись, а Дмитрий Александрович оторвался от шахмат и произнес:
– Есть уйма других примет и верований, нарушать которые или отказываться от которых моряк не станет никогда. И нужно сказать, что хорошая морская практика не раз подтверждала действенность этих примет.
Нередко на шахматные баталии в дом Мацкевичей забегал Анатолий Иоасафович Маслов, чье труднопроизносимое отчество служило предметом неисчислимых дружеских шуточек «шахматных» друзей-товарищей. Маслов закончил, как и Мацкевич, Морское инженерное училище в Кронштадте, но уже после Русско-японской войны. Морскую академию он закончил в один год с Мацкевичем. Учеба в академии, а затем и служба на Балтийском заводе сблизили их, несмотря на то что один (Мацкевич) проходил службу по военному ведомству, а другой (Маслов) – по морскому (гражданскому). Маслов был строителем линейного корабля «Петропавловск», в приемке которого принимал участие инженер-механик капитан 2-го ранга Мацкевич.
Наступила Февральская революция. Всеобщее ликование, красные банты и петлички, одним словом, эйфория. И свобода, как оказалось впоследствии, мифическая.
Дмитрия Александровича избрали в первый рабочий комитет Балтийского завода председателем от инженерного состава.
2 марта 1917 года Николай II принял решение об отречении от престола.
По свидетельству очевидцев, решающую роль в уговорах Николая II отречься от престола в пользу своего брата Михаила сыграл начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев, который и разослал командующим фронтами и флотами телеграммы по вопросу о желательности отречения Николая II.
Командующий Черноморским флотом вице-адмирал Колчак ответа не послал. Остальные в той или иной мере поддержали требование об отречении.
Брат Николая II, Михаил, в пользу которого император отрекся от престола, правил государством Российским 3 марта 1917 года с 10 часов утра до 18 часов вечера, практически один рабочий день. Отречение от престола не спасло Михаила, его расстреляли в 1918 году в Перми.
А в мартовские дни 1917 года рассказывали, что двоюродный брат Николая II великий князь Кирилл Владимирович вывел Гвардейский флотский экипаж к Таврическому дворцу, где заседала Государственная Дума, под красными флагами и с красным бантом на плече.
Угар и эйфория Февральской революции прошли быстро. Наступили отрезвляющие дни борьбы за власть, межвременья, террора.
По улицам стало опасно ходить, особенно в мундире флотского офицера.
Пришлось Дмитрию Александровичу спороть погоны, а ордена спрятать до более подходящего времени.
Жизнь в Петрограде стала чрезвычайно тяжелой, голодной и холодной.
После семейных советов с Богдановыми было решено пробираться на Восток, тем более что в 1918 году Мацкевич возглавил техническую группу, в которую вошли Маслов, Шитиков, Токмаков и Вологдин. Советская власть решительно взялась за восстановление разрушенной Гражданской войной промышленности, и инженер Мацкевич получил предписание от Балтийского завода, подтвержденное ВСНХ[5], отправиться на Воткинский завод и на верфь в Тюмени, а затем в Ново-Николаевск для открытия в этих городах отделений завода.
После Воткинска их пути разошлись и далее на Восток они пробивались кто поодиночке, а кто и со всей семьей.
Судьба распорядилась таким образом, что только четверо из них через несколько лет окажутся во Владивостоке, пробившись сквозь препоны жестокой Гражданской войны.
Анатолий Иоасафович Маслов отстал где-то от поезда, не доезжая до Воткинска, и повернул на юг, в Севастополь, где уже через год работал на морском заводе.
В Воткинске расстался с группой и Иван Шитиков. Какими-то неведомыми путями одно из его писем догнало Мацкевича поздней осенью 1918 года.
«Уважаемый Дмитрий Александрович!
Здравствуйте, очень извиняюсь, что так долго не давал о себе знать. Как вам известно, я направился домой в Питер. Но из всего этого получилось нечто ужасное. Домой, конечно, я не попал. Расскажу по порядку.
В сентябре я от Иннокентия Александровича Молодых заручился документами, заверил их через правительство уральского главного уполномоченного труда, одобренного от чехословацкого национального совета, полагая, что этого достаточно, чтобы мне верили в моих целях, и т. п. И вот, имея на руках такие документы, я направился в направлении Перми. Прошел сто верст пешком, переплыв две речки в морозные дни, перенес столько лишений, ночевал в лесу под открытым небом в стогах сена. Наконец подошел к самому фронту, но тут случилось, что фронт белых покатился и я оказался в нескольких верстах от фронта.
Меня арестовали как красноармейца партизанского отряда. Избили, отобрали деньги и некоторые вещи, хотели расстрелять, да слишком много было для них непонятного в документах. В целях выпытать у меня какие-то сведения отправили в штаб полка. И вот со связанными руками назад, жестоко избитого, два казака на лошадях гнали меня нагайками до штаба около 15 верст.
В полковом штабе со мной обращались человечнее, но опять моим документам не поверили и отправили в штаб Иркутской стрелковой дивизии, стоящей на тракте, ведущем на Пермь в Афанасьевскую крепость. Представьте, что и здесь моим документам, как я понял, тоже не поверили, вообще не обратили на них никакого внимания. Но меня посадили под строгий арест.
22 сентября пришли солдаты, взяли меня из-под ареста. По выходе на улицу я увидел группу арестованных солдат около 50 человек, окруженных другими вооруженными солдатами. Меня поставили в строй и погнали к середине села. Я подумал, что все кончено. Нас ведут расстреливать, что здесь практикуется каждый день. Но, к счастью, этого не было. Нас привели на середину села, окружили несколькими рядами солдат при множестве зрителей. Началась ужасная порка. Было положено на дороге несколько бревен и снятых дверей. Был прочитан приговор одним из офицеров, и начали бить всех по очереди.
Я рассмотрел подробнее всех, кого наказывали. Кроме вышеупомянутых солдат, было еще около десятка крестьян разных возрастов. И вот дошла очередь до меня. Офицер приказал мне, как и всем прочим, снять штаны и ложиться. И вот два палача – один солдат, другой офицер – начали буквально рвать мое несчастное тело. Первые около десяти ударов я выдержал, крепился, сколько хватало моих сил. Я начал грызть фуражку, чтобы не подавать звука, но не вынес и я, как и другие, кричал. Кричал, как животное, которое резали, разницы не было. Как я уловил слухом, мне было решено начальником штаба дать сто ударов, но дали меньше.
После порки отправили под арест. Продержали еще две недели. Потом прикомандировали меня к обозу, в котором я нахожусь по сие время. Вот, Дмитрий Александрович, что дала мне жизнь. Естественно, возникает вопрос – за что все это? За какое преступление? Сколько я ни спрашивал, доказывал, кто я, но на меня кричали офицеры.
В прошлой жизни своей испытал много, но все то прошлое было ничтожеством перед всем тем, что я пережил здесь. За что, за что все это? Так, стороной я слышал, будто я красноармеец, будто я комиссар. Моя ссылка к моим документам их нисколько не убеждала. Впоследствии, когда я получил некоторую свободу, меня заставили работать: ковать лошадей исправлять ружья, автомобили. Отношение всех окружающих стало хорошее, и даже комендант штаба обещал освободить совсем. В таком положении я остаюсь и в настоящее время. И вот теперь, униженный душой и телом, не знаю что делать? Хотел бежать – поймают, расстреляют, что и было в точно таком случае на днях с пленным. Я полагаю, что я скоро получу свободу. Так вот как, Дмитрий Александрович, судьба скрутила меня.
Хотел я написать Евгению Михайловичу, да не знаю его точного адреса. Скажите ему, что со мной было. Может быть, увидимся, тогда расскажу, как восстанавливалось государство Российское на этой войне. За два месяца я уже изучил все».
После всего пережитого Шитиков твердо встал на позицию большевиков, занимал довольно высокую должность и дошел с войсками Дальневосточной Красной армии до Владивостока, где встретился с Мацкевичем при весьма трагических обстоятельствах.
Глава 4
Коллежский асессор
Виктор Вологдин стоял у ворот Морского инженерного училища, из которых его вывел караул из трех воспитанников во главе с дежурным офицером. Одет он был в шинель с башлыком, но на шинели уже не было погон. Их только что сорвали с его плеч перед строем воспитанников, после оглашения приказа об отчислении.
А началось все с того, что начальник училища генерал-майор Пароменский в свое время организовал в училище «Читальню» – своеобразный читальный зал, библиотека которого пополнялась книгами, журналами и газетами за счет членских взносов самих воспитанников. Читальня управлялась советом старшин по три человека от каждого курса.
Совет был выборным и фельдфебель Виктор Вологдин был одним из управляющих читальней.
9 декабря 1905 года командиром 1-й роты была принесена жалоба на фельдфебеля, старшего воспитанника Кальбуса, небрежно относящегося к своим обязанностям. Начальник училища генерал-майор Пароменский обратился к воспитанникам с речью, в которой заявил, что воспитанники, управляющие читальней, «не могли так поступать, как они сделали с выпиской журнала “Русское дело”, и что, вообще, при управлении читальней они нарушили правила училища». В ответ девять старшин, в числе которых был и фельдфебель, старший воспитанник Виктор Вологдин, написали «недисциплинарный протокол» и сложили с себя обязанности по управлению читальней. Начальник училища доложил об этом инциденте Морскому министру, который «изволил приказать» уволить из училища всех причастных, в том числе и Виктора Вологдина, что и было сделано в январе 1906 года. Благодарный поступок, но не совместимый с требованиями воинской дисциплины в любом закрытом учебном заведении при любом общественном строе.
Виктор зябко передернул плечами и уныло направился к пристани.
Честно сказать, он до сих пор не верил, что случилось непоправимое. Рухнули мечты о флоте, о кораблях… Осталось горькое сожаление о содеянном, о том, что надо было делать все совсем по-другому. А как «по-другому»? Он же не мог подвести товарищей. Все подписали протест, и он тоже подписал…
А теперь куда идти?
В это время в Петербурге жили помимо Виктора три брата Вологдиных: Сергей, Владимир и Валентин.
Виктор решил идти к старшему, к Владимиру.
Старший брат встретил Виктора довольно холодно.
– Ну, вот, еще один доигрался, – увидев, что на шинели Виктора отсутствуют погоны, даже не поздоровавшись, произнес брат. Виктор промолчал.
– Ну, давай, рассказывай, – потребовал Владимир Петрович, когда Виктор, раздевшись, прошел в гостиную.
Виктор поведал о своих злоключениях, не скрывая горького разочарования в содеянном.
Реакция Владимира Петровича была бурной.
– Ну, что вы себе вообразили? Двое уже поплатились за вольнодумство, и третий туда же. Революционеры, мать вашу… прости господи. Ни о семье не думают, ни о себе! – бушевал брат. – Что дальше делать будешь? Куда тебя, оболтуса, определять? Куда ты со своими характеристиками сунешься? – продолжал он, засыпая вопросами Виктора.
Тот молчал, понуро опустив голову.
Виктор иногда вспоминал «золотые денечки», когда братья собирались вместе в Коломне. Однажды, только они расселись за музыкальными инструментами: за роялем – Сергей, скрипка – Виктор, флейта – Борис и полилась музыка Бетховена, как дверь без стука отворилась и осторожно вошел Валентин.
– А вот и виолончель! – воскликнул Сергей.
Братья бросились обнимать пришедшего, который рассказал, что его после отсидки в тюрьме высылают на родину – в Пермь.
Позже Виктор стал свидетелем крупной ссоры Валентина с Владимиром.
Владимир уговаривал того отступиться от желания работать на заводе и посвятить себя полностью науке. Валентин не соглашался. Владимир в сердцах бросил фразу, которую не раз потом вспоминал Виктор:
– Эта власть дала нам образование, возможность жить каждому по таланту и средствам, а вы хотите сломать все «до основания». А сколько прольется крови, сколько поломанных судеб, что будет с Россией? Витаете в облаках не думаете о том, что так просто вам никто ничего не отдаст, тем более власть.
Семья Вологдиных была большая, но почему-то недружная. Пятеро братьев и сестра так и не смогли установить родственные отношения на протяжении всей своей жизни. Неизвестно по какой причине.
Правду говорил Лев Николаевич Толстой: «Каждая семья несчастна по-своему».
Может быть, на этом сказалась разобщенность семьи – дети рано выбирали свой самостоятельный жизненный путь, а может быть, взаимоотношения матери и отца влияли.
Во всяком случае, отец, Петр Александрович, неожиданно оставил семью, перебрался в Сибирь и в 1912 году оказался в Томске, где и умер. Последние годы его жизни вообще были окутаны тайной.
Братья, каждый по-своему, были очень близки с теткой, сестрой матери, Глафирой Дмитриевной Шевцовой. Она пользовалась у племянников не просто большим уважением, но была для них, по существу, второй матерью – человеком, которому они доверяли самые сокровенные мысли, делились своими замыслами, доверяли большие и маленькие тайны. К помощи Глафиры Дмитриевны, которую в семье и стар и млад звали тетей Глашей, они прибегали в трудные минуты жизни, и она всегда их выручала.
Два старших брата Виктора – Борис и Сергей, активно участвовали в революционной деятельности, за что их неоднократно арестовывали, выпускали из тюрьмы, потом снова арестовывали и высылали – кого за границу, кого в места не столь отдаленные, но с запрещением появляться в Москве и Петербурге.
Два других, Владимир и Валентин, сделали себе карьеру еще до революции. Владимир так и не смог смириться с октябрьским переворотом, а Валентин стал крупным советским ученым.
Но это будет потом, а сейчас Виктор выслушивал открытое недовольство старшего брата.
– Ну, ладно, – сам себя оборвал Владимир Петрович. – Давай будем определяться. Я переговорю с директором политехнического, но окончательно вопрос решится только после его разговора с тобой.
Через три дня Виктор прибыл на аудиенцию к директору Санкт-Петербургского политехнического института Андрею Григорьевичу Гагарину.
Виктор с непонятной для него самого робостью проследовал в кабинет директора, куда, открыв дверь, его проводил секретарь.
Он полагал, что директором должен быть благообразный старичок в очках или даже в пенсне, но увидел полнолицего человека лет пятидесяти, крепкого телосложения, с пышными усами и глубокими залысинами.
– Ну, что ж, молодой человек, добрый вечер, присаживайтесь. Да не тянитесь вы так, чай не на военной службе, – приветствовал Вологдина директор доброй улыбкой.
Виктор присел на краешек стула и огляделся.
– Просмотрел я ваши документы, – продолжал директор. – Успеваемость у вас отменная, а вот вольнодумство в явном виде ни к чему, оно и в нашем, сугубо гражданском, ведомстве не приветствуется. И вы должны будете впредь соблюдать правила, установленные для студентов Политехнического института. К сожалению, после известных событий институт закрыт и занятия начнутся только осенью.
Виктор понял, что речь идет о расстреле демонстрации рабочих 9 января 1905 года. В народе эту дату уже окрестили, как «Кровавое воскресенье».
– Хоть вы практически и закончили Инженерное училище, но учиться будите в нашем институте с первого курса. Предлагаю вам место в электротехническом отделении. Вы согласны?
Виктор вскочил со стула и по-военному склонил голову в знак согласия. Какой-то ком подступил к горлу, и он не мог вымолвить ни слова.
– Ну, ну, – тоже расчувствовался директор, – благодарите своего брата. Кстати, передавайте ему низкий поклон. И, прошу вас, не огорчайте больше ни его, ни меня. К занятиям институт приступит в сентябре.
Директор углубился в чтение каких-то бумаг, скопившихся на столе. Вологдин понял, что аудиенция окончена, и тихо вышел за дверь.
Позже он узнал, что Гагарин пришел к руководству института из армии. Капитан гвардейской пешей артиллерии князь Гагарин, окончивший Санкт-Петербургский университет с серебряной медалью, кандидатом наук, и Михайловскую артиллерийскую академию по 1-му разряду, был по рекомендации статс-секретаря Витте назначен директором Политехнического института с производством в чин статского советника.
Гагарин был директором института до февраля 1907 года, когда ему вменили обвинение в неисполнении служебного долга. Несмотря на протесты профессоров и студентов дело было передано в суд, который состоялся в апреле 1909 года и признал Гагарина виновным в «противозаконном бездействии власти» и приговорил к наказанию в виде лишения права в течение трех лет поступать на государственную и общественную службу.
Все это явилось следствием того, что князь Гагарин неоднократно вступал в конфликты с правительственными и полицейскими чиновниками по поводу непринятия мер «по предотвращению и прекращению незаконных действий различного рода, совершавшихся в стенах института».
Виктор Вологдин тоже оставлял подписи в петициях, выражающих признательность и поддержку своему директору, несмотря на то что в свое время зарекался никогда больше подобного не делать.
А тогда, весной 1906 года, окрыленный и уверенный в светлом будущем, Виктор отправился домой, в Пермь, где и провел все время до начала занятий в институте.
Лето пролетело как один день, и виновата в этом была Катя Белопашенцева. Виктор и Катя были одногодками. Дома их родителей стояли недалеко друг от друга, так что знакомы они были с детства, а уже когда им исполнилось по шестнадцать лет, зародились первые романтические отношения. Неизбежно вспыхнувшее чувство не угасало и после того, как Виктор поступил в училище в далеком, как им казалось, от Перми Кронштадте. Когда Виктор, возмужавший, в красивой форме, в бескозырке с ленточками появлялся на каникулах в городе, пермские девчата только вздыхали, зная, что есть у него Катюша и она-то уж никому перебежать дорогу ей не позволит.
На одном из свиданий Виктор неожиданно заявил своей возлюбленной:
– Тебе не кажется, что мы – половинки единого целого? Чувствуем, понимаем друг друга с полуслова. Порой я думаю даже, что мы родились в один и тот же миг.
Они часто переписывались, с нетерпением ожидая того времени, когда Виктор окончит училище, строили планы о совместной жизни, причем Катя просто бредила Петербургом и его театрами. Сама она пробовала играть в самодеятельных спектаклях, иногда даже в главных ролях.
…Они сначала разругались, когда Катерина узнала об отчислении Виктора из училища и первое время даже не приходила на свидание. Потом они как-то незаметно помирились и сошлись на том, что поженятся, как только Виктор получит обещанную братом квартиру. Так оно и случилось. Они обвенчались в Петербурге, когда Виктор перешел на второй курс. Осенью 1906 года Виктор приступил к обучению на первом курсе, облачившись в студенческую тужурку с погонами Петербургского политехнического института.
Переехав в Петербург, Катерина с головой окунулась в театральный мир. И даже тогда, когда у них появилась дочь, она редко пропускала гастроли именитых артистов. В одном из писем к тете Глаше она напишет:
«После Вашего отъезда была в театре 2 раза. Давали “Евгения Онегина” и “Жизнь за царя”. Первый спектакль прошел очень и очень посредственно, зато второй – великолепно. Участвовали все лучшие силы. Антониду играла Нежданова, приехавшая из Москвы на гастроли. Редко бывает, что артистка соединяет в себе все: красоту, голос, игру. А Нежданова всем этим обладает. Уж давно я не получала от оперы такого наслаждения, как в последний раз. В довершение удовольствия оркестром дирижировал Направник. На Масленицу собираемся в Александринку. Билеты обещала достать одна знакомая. Не знаю, удастся ли».
Молодой папаша не скрывал любви к своей крохе и писал тете Глаше в декабре 1908 года:
«…[Вероника] жива и здорова. В настоящее время валяется на кровати на животе и блаженствует, воображая, очевидно, себя сфинксом, а может, и столоначальником – во всяком случае, вид очень важный и высокомерный. Сейчас пришлось сфинкса переворотить на спину, так как нос оказался натертым до крайности о подушку. Впрочем, оставляя тему о Верушке на долю Кати, скажу несколько слов о себе. Занятия мои идут довольно прытко – сдал почти все экзамены, однако раньше весны не кончить, так как осталось довольно много чертежной работы. Числа с 23-го у нас начинается праздник и мы все уезжаем на несколько дней к Валентину, благо погода стоит хорошая. Вообще же нынче выезжать приходится редко – всего едем третий раз из Лесного. В городе будем музыкантить, а то я совсем забросил скрипку.
22 декабря. Сижу один. Катя уехала в театр – вернется часа в два ночи. Вероника пока спит, через полчаса проснется. Интересно, придет ли Надежда? [сестра братьев Вологдиных. – Прим. авт.]. Разговоров у нее было по этому поводу много. Я же сильно сомневаюсь, что увижу ее на Рождество здесь. Затем интересно также и то – как у нее идут учебные дела, принесли ли пользу мои занятия по арифметике или нет. По крайней мере, она пишет, что ей по математике легко. Выписал я ей нынче журнал «Природа и люди». Не знаю, насколько разумно поступил, так как едва ли она может уделять достаточно времени на чтение всего журнала. Последний раз как будто бы приличен, не пошлый, знакомит с миром. Приложение – Диккенс.
В настоящую минуту раздаются из кроватки тяжелые вздохи – предвестники близкого пробуждения, поэтому письмо заканчиваю, т. к. надо готовить порцию молока. Вологдин.
Много ли у тебя в этом году работы и довольна ли учениками?»
Виктор много работал, чтобы содержать семью. Расходы все время увеличивались. Он брал подряды на переводы технических текстов с немецкого языка, занимался репетиторством и частенько побаливал от истощения и переутомления. Катерина заявляла, что все его болячки были связаны только с простудой, поскольку у него болело горло, и она лечила его от ангины.
Перед самым окончанием института Виктор едва избежал призыва в армию. Он не успел внести плату за обучение, к тому же закончился «вид на жительство», а новый не выдавали, пока не будет внесена эта самая плата. Помимо прочего, оказалось, что у него нет свидетельства «об отсрочке воинской повинности для получения образования.
– Ну, как же так получилось? – заломила в отчаянии руки Екатерина. – Что делать теперь? Только-только отошли после отчисления из училища, и вот – на тебе! – воскликнула она.
– Да, найду я эти несчастные пятьдесят рублей, – произнес с отчаянием в голосе Виктор.
Он понимал, что под угрозой оказались все: семья; многолетний упорный труд, сама возможность завершить образование. Родители ничем помочь не могли, и это было нетрудно понять: всех и каждого из пяти братьев поддерживать материально было невозможно. Оставался единственный выход – обратиться к лучшему, надежнейшему другу – тете Глаше.
Виктор отправил ей письмо с просьбой о помощи, в котором сделал приписку:
«Вообще говоря, у меня деньги есть, но только в скрытом состоянии – я переводил с немецкого одну техническую книжку и должен получить за это удовольствие около 140 рублей, но когда получу – неизвестно. Работы сейчас очень много – рублей на двести, и горевать в этом отношении не приходится – было бы только время».
На самом краешке письма дописал: «50 рублей возвращу, получив первое жалование из института».
Глафира Дмитриевна немедленно переслала деньги, плата за обучение была внесена, угроза мобилизации отступила, и Виктор благополучно завершил образование.
Получив долгожданный диплом после защиты в декабре 1909 года дипломного проекта «Снабжение электрической энергией города Перми», Виктор с семьей уехал в родной город, где отдыхал до самого июля. Отдых, действительно, был необходим. Бледного и исхудавшего инженера пермская родня пригрозила «поставить на ноги» за один месяц.
Получив звание инженер-электрика, Виктор Петрович был определен на службу младшим лаборантом в родной институт.
Ему был пожалован чин Х класса (из XIV по «Табелю о рангах»). С этого времени на него был заведен так называемый «Послужной список».
Жить стало легче.
Летом 1911 года Виктора Петровича командировали за границу для ознакомления с передовыми турбиностроительными заводами.
Он побывал в Германии, Франции, Швейцарии. Владея в совершенстве немецким языком и немного слабее французским и английским, Вологдин не нуждался в переводчиках, свободно общался с иностранными инженерами и собрал богатейший материал по паровым котлам, который весьма пригодился ему в дальнейшей работе. К тому времени он уже завершил перевод с немецкого на русский книги Бауэра и Лаше «Морские паровые турбины» издания Рикера и широко использовал ее при чтении лекций в Политехническом институте.
Первый вопрос, который задала ему Екатерина Александровна после возгласа: «Ох, как я соскучилась!» и последовавших поцелуев, был неожиданным:
– Ну, рассказывай, Виктор, какие театры у них, какие постановки ставят? Часто ли Шекспира играют?
– Катюша, ну какие театры, какой Шекспир? Я до того на заводах уставал, что по вечерам едва до постели добирался.
– Ну а люди-то как живут? – продолжала допытываться жена.
– Живут, как и везде, как и у нас: и хорошо, и плохо, – пошутил Виктор Петрович. – Конечно, чистоте и порядку у них можно позавидовать, – добавил он и принялся рассказывать о своих впечатлениях.
Рассказ затянутся до позднего вечера.
– Нам еще долго догонять их как в технике, так и в умении жизнь обустраивать, – подытожил он повествование.
Привыкший к труду с детского возраста, когда уже в 14 лет он перешел на самообеспечение, зарабатывая репетиторством, Виктор Петрович набрал себе работы выше всякой нормы. Начав работать еще до окончания института, он все повышал нагрузку и с 1914 по 1918 год работал в четырех местах: преподавал в Коммерческом училище, Политехническом институте и Институте путей сообщения, а в 1914 году его перевели в Морское ведомство и назначили прорабом Главного управления кораблестроения по электротехнической части.
Вот тогда-то и произошла встреча с Дмитрием Мацкевичем, определившая их дальнейшие судьбы.
Прошло десять лет с того времени, когда Мацкевич отправился служить на Дальний Восток, а Вологдин продолжал учебу в Морском училище. Они уже обзавелись семьями, достигли определенного положения в обществе.
Есть люди, от встреч с которыми память остается надолго, как бы ни мимолетно была встреча, люди не просто умные и добрые, а побуждающие и других делать добро. К таким относились Виктор Петрович и Дмитрий Александрович.
Встреча произошла до обыденного просто, на одном из заводских совещаний по вопросам поставки электрооборудования на строящиеся корабли.
Вологдин первым подошел к инженер-механику, капитану 2-го ранга с открытым славянским лицом, шкиперской бородкой и намечающейся лысиной.
Виктор Петрович и сам страдал от того, что волос на голове становилось все меньше и меньше.
– Бывший воспитанник Морского инженерного училища, – назвав себя, представился он.
– Виктор, неужели это ты? – искренне удивился Мацкевич. – Пройдем ко мне в кабинет, поговорим.
Они проговорили не один час, вспоминая и время обучения в училище, и события, произошедшие после этого.
Встречи стали регулярными. Их сблизили не только увлечение шахматами, но и любовь к музыке.
Подружились и их жены. Заядлая театралка Екатерина Александровна нашла в Марии Степановне родственную душу, и они нередко посещали вдвоем театры, оставляя на попечение мужей детей и семейные заботы.
Между тем служба и преподавание отнимали у Виктора Петровича много сил, на отдых времени почти не оставалось. В соответствии с «Табелем о рангах» ему были пожалованы за выслугу лет чины титулярного советника, коллежского асессора, светло-бронзовая медаль «В память 300-летия дома Романовых». Перед самой революцией Виктору Петровичу Вологдину был высочайше пожалован (опять же за выслугу лет) орден Святого Станислава 3-й степени.
Будучи сугубо штатским человеком, Виктор Петрович питал пристрастие к униформе. Вероятно, этому способствовала обстановка, в которой он воспитывался, жил и работал.
Во-первых, реальное училище, все годы обучения в котором требовали соблюдать форму одежды.
Затем Морское инженерное училище – тоже специальная форма. Студентом Санкт-Петербургского политехнического института он носил тужурку с вензелями на погонах и фуражку с кокардой.
В институте путей сообщения, где Виктор Петрович преподавал, он обязан был соблюдать все те же правила одежды и носил на занятия форменную тужурку и фуражку с перекрещенными молотком и гаечным ключом.
Став коллежским асессором, а затем и надворным советником, носил мундир морского ведомства.
С началом Первой мировой войны вся промышленность России была поставлена на военные рельсы. Ко всем своим нагрузкам Виктор Петрович стал преподавать еще и в офицерской автомобильной школе и в морских гардемаринских классах.
К 1916 году в семье Виктора Петровича стало уже трое детей: родились двое сыновей – Игорь и Дмитрий.
Несмотря на войну, жизнь шла своим чередом. Братья Вологдины служили и работали, вкладывая все свои силы и умения для укрепления боевого могущества флота. Инженер-капитан 2-го ранга Владимир Петрович был техническим директором франко-русского завода, Виктор Петрович, помимо преподавательской деятельности, работал прорабом Главного управления кораблестроения.
Валентин Петрович конструировал и испытывал генераторы для радиостанций Балтийского флота.
Все реже стали собираться друзья на шахматные баталии и музыкальные посиделки в квартире Мацкевичей.
В 1917 году после отречения от престола Николая II, последовавшей затем революции и Гражданской войны друзья оказались перед нелегким выбором. Через год жизнь в Петрограде стала еще невыносимей. Налаженный быт разбился о реалии смутного времени.
Друзья собрались на квартире Мацкевичей в последний раз, Дмитрий Александрович нередко рассказывал о своей жизни во Владивостоке во время Русско-японской войны. С особым чувством и непреходящим удивлением он говорил о том, что поутру хозяйка дома, где он жил, выходила на крыльцо и брала разложенные на нем на чистых тряпках свежие овощи, зелень и молоко. Все это поставляли местные корейцы и китайцы за невысокую плату по заранее установленной договоренности. А какие там рыбные базары, красная икра и крабы! Друзья недоверчиво покачивали головами.
Конечно, не это послужило причиной для принятого решения пробиваться на восток.
Главным было то, что во Владивостоке высадились войска Японии и Антанты. Владивосток был объявлен открытым международным городом.
Устроиться там имеющим морскую специальность и неплохую квалификацию можно будет без труда, решили друзья.
Гражданская война полыхала по всей России. Куда бы ни пойти, куда бы ни податься на все четыре стороны: на севере и юге, западе и востоке.
На севере с малыми детьми делать нечего, на западе – сплошная заграница и немецкая оккупация, на юге – настоящая война и кровавые битвы.
Но вторую такую зиму, какая случилась в 1918 году в Петербурге, им уже не пережить. Город опустел: из трех миллионов населения бежали из него более миллиона.
Так что оставался один путь – на восток. Особенно тяжело было принимать решение Мацкевичам – Мария Александровна была в интересном положении и вот-вот должна была разродиться. Мацкевичи решили добирать хотя бы до Иркутска, где у Марии Александровны были знакомые и где помнили еще ее отца.
Договорились о том, что добираться будут самостоятельно или с семьями, или поодиночке.
Мацкевич взял на себя оформление соответствующих документов.
– Ну, с богом, – напутствовал Дмитрий Александрович, провожая гостей. – До встречи во Владивостоке.
Вологдины первым пунктом остановки по дороге на восток выбрали Пермь.
Глава 5
Комендант Воткинска
Весной 1918 года семья Вологдиных добралась до Перми. Кое-как разместившись с перепуганными и плачущими детьми в вагоне поезда, отходящего из Петрограда, они с присущими для того времени трудностями почти доехали до места назначения, когда Виктор Петрович попал в неприятную историю.
Один из парадоксов Гражданской войны заключался в том, что несмотря на разруху и противоборство «красных», «белых», и даже «зеленых» железная дорога продолжала функционировать. Несмотря на отсутствие угля, ремонтных бригад, проводников и прочего, прочего, прочего. Уголь заменяли дровами, а на некоторых станциях даже отпускали из специальных кранов кипяток.
Вот к одному из таких кранов с кипятком и встал в очередь Виктор Петрович. Перед ним стояла беременная женщина, которая вдруг как-то обмякла и навалилась на него всем телом, потеряв сознание. Вологдин едва успел подхватить ее, выпустив чайник, который держал в правой руке. Вокруг них сразу закрутилась суматоха, заохали женщины, матюгнулись мужчины. Через некоторое время дама пришла в себя и принялась расточать благодарности. В это время загудел паровоз и поезд дернулся, набирая ход. Виктор Петрович подхватил пустой чайник и на ходу вскочил на подножку.
Уже в купе он обнаружил, что его обчистили как липку. Вместе с деньгами исчезли и некоторые документы…
Виктор Петрович повинился перед Катюшей о случившемся уже в Перми. Катерина только руками взмахнула и горестно вымолвила:
– Господи, спасибо, хоть в живых остался!
Через некоторое время Вологдин собрался было в Воткинск, но Екатерина Александровна решительно воспрепятствовала этому:
– Неужели, ты не видишь, Виктор, что творится? Подумай о семье. Ведь у тебя малолетние дети, – упрекала она его.
Виктор Петрович промолчал… Вечером следующего дня к ним пришел гость – невыразительный субъект с военной выправкой. Это был посланник от старшего брата, Владимира. На словах он передал, что Виктора Петровича ждут в Воткинске, и немедленно.
После бурного объяснения с женой и обещания, что он не будет ни во что такое ввязываться, Виктор все-таки выехал в Воткинск.
Читать бесплатно другие книги:
