Пиранья. Первый бросок Бушков Александр
Тщательно прикинув последовательность действий, Мазур перевернулся ногами вниз, опустился на песок, сильно стукнув пятками в ощущавшуюся преграду, – и тут же рванулся вверх так, словно его цапнул за ногу агрессивный морской житель. Конечно, никто его не кусал, этот маневр был проделал предосторожности ради, чтобы не провалиться в неведомые закоулки трюма…
Дыра расширилась. Песок долго взмывал облачками, кружил омутками, проваливаясь вниз. Кружа над дырой, они светили вниз широкими белыми лучами, выхватывая из мрака те же неизвестные предметы, похожие на бочки и ящики.
Пора было на что-то решаться. Никаких сомнений не осталось: это затонувший корабль. Надо полагать, сильные течения, вившиеся вокруг атолла, натащили сюда песку, забив им долину меж скалами и обрывом…
Обсуждать ситуацию пришлось скупыми жестами. К согласию пришли быстро. Обвязавшись тонким канатиком, Мазур нырнул вниз, в пролом. Морской Змей понемногу вытравливал конец.
Так и есть, носовой трюм. Встать на доски, смутно угадывавшиеся под темным в луче фонаря ковром, состоявшим из тех вовсе уж безмозглых морских обитателей, что предпочитают сидеть на одном месте, а не плавать туда-сюда, Мазур не рискнул, чтобы не провалиться совсем уж глубоко. Вися на привязи, как аэростат, он дотянулся клинком до ближайшего ящика, нажал.
Прогнившие доски легко расселись, словно прорвало нарыв. Однако содержимое – если только оно было – наружу не просыпалось. В два счета Мазур расширил дыру, выломав всю боковину.
Тогда только из ящика стали медленно, будто бы нехотя, вываливаться округлые темные предметы, насколько удавалось рассмотреть в луче фонаря – бесформенные, тяжелые, величиной с крупный арбуз, они грузно плюхнулись на трюмную палубу, подняв облачка темной мути, немного изменив очертания. Больше всего это походило…
Мазур ткнул ножом ближайший. Темная поверхность очень легко уступила заточенному клинку, способному прорубать преграды и попрочнее. Точно, мешки. Ветхая ткань поддавалась любому нажатию. Из разреза хлынул поток тусклых кругляшей, Мазур подхватил их пригоршней – тяжело, металл! – ссыпал в резиновую сумку на поясе и, решив более не испытывать судьбу, дважды дернул канатик, подавая сигнал подъема. Морской Змей осторожненько вытянул его из полного мрака в синеватый сумрак.
И они двинулись назад, вверх, к катеру – со всеми предосторожностями безопасного всплытия. Конечно, сделано было даже не полдела, дай бог четверть. Следовало осмотреться и выяснить точно, разломился затонувший корабль на части или корму попросту скрыло песком совершенно, так что ее не удалось разглядеть. Следовало разбить дно вокруг корабля на квадраты и обследовать их по всем правилам. Но Дракон их специально предупреждал, чтобы не вздумали объять необъятное. Главное было – внести какую-то определенность, и точка…
А там при необходимости подтянутся главные силы, о наличии которых очаровательной Мадлен, да и кому бы то ни было другому, знать не положено.
Перевалившись через борт, Мазур даже не стал снимать акваланг – ограничился тем, что выплюнул загубник и сдернул маску. Сел, привалившись к невысокому фальшборту на корме, вытянув ноги в ластах. Побыстрее выгреб из сумки добычу. Мадлен, русалка в синем купальнике, едва не столкнулась лбами с Самариным.
Только теперь Мазур и сам сумел как следует рассмотреть трофеи. Монеты, хотя и потускневшие, были определенно чеканены из того самого металла, что не поддается коррозии, из металла, вокруг которого, собственно, и вертелась жизнь человечества столько веков… На одних четко просматривалась арабская вязь, другие покрыты то ли невиданным узором, то ли надписями на языке, который им изучать и вообще знакомиться как-то не приходилось.
– А ведь это попахивает Индией… – сказал Самарин, в плавках и неразлучном пенсне выглядевший совершенно неопасным, этаким растяпой-туристом из благополучной европейской страны. – Не хочу выносить вердикты, но напоминает индийское письмо…
– Там корабль? – завороженным шепотом спросила Мадлен, не сводя с пригоршни монет в ладонях Мазура повлажневшего взгляда.
– По крайней мере, его носовая часть точно имеется, – сказал он, устало стягивая ласты.
– И много… этого?
– Я разбил вот такой ящик, – сказал Мазур, показывая руками приблизительные размеры. – Он был набит мешочками. Вспорол я только один, но содержимое позволяет думать, что и в остальных – не черепки…
Внезапно она отстранилась, в глазах явственно полыхнул страх. Мазур ничего не понял, а Лаврик, вертя меж пальцев монету, коротко рассмеялся:
– Мадемуазель, вы напрасно всполошились. Я, конечно, понимаю, что согласно всем законам жанра именно сейчас самое время всадить вам нож под ребро и бросить акулам, но мы – некоторым образом джентльмены. Договоры блюдем свято.
– Да нет, вы не так поняли… – отвела она глаза.
– Именно так, и не спорьте… – мягко сказал Лаврик. – Вы нас, право, обидели, Мадлен… Мы как-никак моряки, а значит, должны отличаться повышенным благородством…
– Ох, если бы это правило обязывало каждого моряка… – усмехнулась она, отчаянно пытаясь создать впечатление, что не было приступа панического страха.
Мазур, устало привалившись к борту, смотрел в сторону атолла – отнюдь не крохотного, кораллового кольца шириной добрых два десятка километров. Над скалистым берегом, усеянным пещерами и трещинами, над коралловыми рифами кружили птичьи стаи, под ветерком шелестели пальмы. Ряды колючего кустарника выглядели непролазными дебрями – да и были таковыми. Совершенно дикая суша, угрюмая и негостеприимная, знаменитая лишь тем, что на ней обитало тысяч сто слоновых черепах. Да еще тем, что именно в этой лагуне шестьдесят лет назад два месяца прятался от рыщущих вокруг архипелага английских кораблей немецкий крейсер «Кенигсберг». Между прочим, отличное место для тайной базы сепаратистов…
Словно прочитав его мысли, Лаврик сказал:
– Пора бы отсюда убираться, дамы и господа. Не нравится мне это место, уж и не знаю почему… Говорят, здесь сепаратисты бывают.
– Я тоже слышала, – кивнула Мадлен. – Только вряд ли мы им покажемся достойной добычей. Хотя как знать, в виде заложников можем и пригодиться.
– Идиотизм какой-то, – проворчал Лаврик. – Острова – фуражкой можно накрыть. И непременно нужно завестись еще и сепаратистам.
– Боюсь, сепаратисты они только по названию, – сказала Мадлен. – Чтобы не расшифровываться раньше времени. А сверхзадача, в общем, банальна: захватить власть во всей республике.
– Вряд ли я их от этого стану больше уважать, – буркнул Лаврик. – Ну, неужели накликали?
Остальные тоже уставились в ту сторону. Из-за скал показалось небольшое остроносое судно и двинулось в открытое море таким курсом, что непременно должно было пройти неподалеку от катера.
Увы, они могли лишь философски наблюдать за маневрами быстроходного суденышка – оружия на борту не было, если не считать двух водолазных ножей.
– Не паникуем, – сказал Лаврик, сощурясь. – В Индийском океане сейчас курсирует наша эскадра, идут маневры «Океан», и советских военных кораблей достаточно, чтобы производить впечатление…
– Вот если бы ваши корабли были на горизонте, а не черт знает где… – грустно возразила Мадлен. – Вам, мальчики, просто набьют морду, а меня еще и изнасиловать могут.
– Размечталась… – процедил сквозь зубы Лаврик по-русски. – Все, я пошел к штурвалу. Можем и уйти на скорости. Лишь бы палить не начали…
– Подожди, – сказал Мазур. – У них полицейский вымпел на мачте, желтый с черными полосками…
– Велико дело – вымпел смастрячить, – отозвался Лаврик опять-таки на языке родных осин, но нырнуть в крохотную рубку не спешил.
Кораблик взял правее и шел прямо к катеру. Подумав, Мазур быстро освободился от ремней акваланга, а вот нож на поясе оставил. Морской Змей последовал его примеру. Предупредил тихо:
– Не порите горячку. Бить только наверняка…
– О чем вы? – подняла брови Мадлен.
– Да так, мысли вслух и по поводу… – сообщил Лаврик на понятном ей английском.
На носу кораблика грозно задрал ствол внушительный пулемет, универсальный английский Л7А1, возле него стояли трое в уже примелькавшихся синих мундирах с широкими красными погонами и красных беретах. К превеликому облегчению, Мазур рассмотрел среди них комиссара Ксавье.
Застопорив ход, кораблик остановился метрах в трех от катера. Один из полицейских посунулся было к перилам, разинул уже рот, но Ксавье мягко отстранил его, усмехнулся:
– Какая неожиданная встреча, господа… И вы здесь, мадемуазель? Вы меня разочаровали, мы решили поначалу, что подвернулся случай исполнить служебный долг…
– Что поделать… – развел руками Мазур, на правах старого знакомого отозвавшись первым. – Ничем не можем помочь, за нас вам вряд ли дадут медали.
– Мистер Мазур… – сверкнул великолепными зубами комиссар. – Нам и за контрабандистов вряд ли дадут медали. Полицейская доля уныла и состоит главным образом из скучной возни, а не блеска наград… Рыбачить выбрались?
– Да нет, – сказал Мазур. – Рекогносцировка перед приходом корабля: глубины, течения, гравитационные работы, корпускулярный магнетизм. Следует еще провести доводку барометрических кривых…
Он лихо сыпал заумными терминами, прекрасно соображая: обычный рядовой полицейский чин ни за что не поймет подвоха. И не ошибся: Ксавье с удрученным видом развел руками:
– Мистер Мазур, я не соображаю даже, на каком это языке, не говоря уж о сути… Только теперь и понимаю дикарей, испытывающих перед наукой священный ужас. Я бы с вами ни за что не поменялся – даже просто произносить такие слова без запинки представляется тяжким трудом…
Мазур с простецким видом улыбнулся, словно извиняясь за сложности современной науки, недоступной пониманию обычного человека с улицы.
– И все же будьте осторожнее, господа, – сказал Ксавье. – Вчера в этом районе видели судно «синих акул», наших чертовых сепаратистов. Конечно, есть среди них несколько, за чью поимку или ликвидацию прямо-таки автоматически положены медали от президента, но вы люди мирные и вряд ли горите желанием зарабатывать награды таким путем… Всего наилучшего!
Он поднес ладонь к берету, и кораблик, вздымая белопенный бурун, на всем ходу понесся прочь, к зюйду, в сторону Баэ.
– Он не мог не видеть акваланги, – тревожно сказала Мадлен.
– Ну, ему же объяснили – корпускулярный магнетизм, – ухмыльнулся Мазур. – Вряд ли ему кто-то подскажет в обозримом будущем, что для изучения такового акваланги вовсе не нужны…
– Да, человек он неглупый и служака способный, но в науке не силен, – кивнула Мадлен, – Обойдется, дай-то бог…
– Эх, господа хорошие, – рассудительно сказал Лаврик, щурясь за стеклышками пенсне. – Самое неблагодарное на свете дело – априорно подозревать полицию в тупоумии…
Он переступил через ноги Мазура и скрылся в рубке. Мадлен, уже окончательно успокоившаяся, проводила его насмешливым взглядом – она, конечно же, и понятия не имела, что это работают профессиональные рефлексы Самарина, среди коих подозрительность должна стоять во главе угла. Впрочем, Мазур тоже не собирался поддаваться панике, подозревать всех и вся. Лаврик сам заверял, что здешние спецслужбы пока что пребывают в эмбриональном состоянии.
Катер шел в открытое море, где на горизонте еще виднелся обогнавший их полицейский сторожевик. Блаженно растянувшийся на неширокой корме Мазур подумал, что в жизни ему все же везет: экзотические острова, затонувшие корабли с сокровищами, мурены и кораллы, французская журналистка, смуглая плантаторша, пальмы и море… Другому не удастся пережить и десятой доли такого за всю долгую жизнь. А ведь все могло сложиться и по-другому, согласись он лет несколько назад на уговоры «капа два» и возьми курс на будущую карьеру атомного подводника…
Положительно, жизнь была прекрасной.
Глава пятая
Слишком много сюрпризов
Теоретически рассуждая, боевому пловцу следует быть образцом хладнокровия, но Мазур ханжески успокаивал себя тем, что теория, если прикинуть вдумчиво, охватывает лишь служебное время, боевой поход, а для частной жизни и личного времени вполне возможны послабления…
Он волновался, изо всех сил стараясь этого не показывать, потому что Ирина сама нагрянула в гости вечерней порой, да еще с бутылкой белого вина, раздобытого явно на берегу. И теперь славный морской альбатрос, старший лейтенант Мазур, лихорадочно пытался найти ответ на жизненно важные вопросы: означает ли сей визит нечто? И допустимо ли предпринять шаги именно в этом направлении? От неопределенности и невозможности проникнуть в тайны женской души бросало то в жар, то в холод.
– Нет, я не буду, – сказал он решительно, когда она медленно, вопросительно наклонила горлышко над вторым бокалом. – Я уже в рабочем режиме, нельзя…
– А если я выпью в одиночку, это тебя не особенно удручит?
– Да что ты, – сказал он. – Я ж не алкаш…
Ирина медленно отпила половину, скрестила загорелые ноги. В каюте, подобно пресловутому топору, висела мучительная неловкость – от вечерней поры, от загадочной двусмысленности ситуации, от присутствия красивой, спокойной, самоуверенной, как все они, такие, молодой женщины в легком ситцевом платье а-ля сарафан рюсс, своей откровенностью вызывавшем глухую мужскую тоску.
– Ты мне зря на ноги смотришь воровато, – усмехнулась она с самым невинным видом. – На женские ноги надо смотреть открыто, прямолинейно, с демонстративным нахальством – тогда никакой неловкости у смотрящего и не возникает…
– Вот так? – сердито спросил он, стараясь не конфузиться.
– Примерно. Только без этого глуповатого вида. Ох, мальчишка ты еще… И раздевать взглядом нужно небрежно. Когда ты так таращишься, слышно, такое впечатление, как пуговицы с треском отлетают… Ну что ты насупился? Я шучу…
Героическими усилиями Мазур пытался отогнать неуклюжую неловкость. Непонятно, отчего он в ее присутствии цепенел и каменел: не пацан, чай, женщины были, в том числе две недавних экзотических иностранки, трех человек убил… А вот поди ж ты, чувствуешь себя полным идиотом, в толк не возьмешь, как бы стать непринужденным и уверенным, язык не ворочается…
«Странно получается, – констатировал он. – Ну не может же это быть от любви? Я Аньку люблю, без дураков, но с ней сроду не цепенел, обращался уверенно, будто автомат разбирал, так, что однажды хамом неандертальским обозвала…»
Может, все дело в том, что Ирка – дочь адмирала? Не самого, конечно, высокого, обычного, в общем. И все равно, иной круг, иные орбиты, хлопцы дважды видели, как ухажеры ее катали на самых настоящих иномарках…
Иллюминатор был приоткрыт, слышно, как в кают-компании в третий раз заводили «Кукурузные хлопья», из-за отсутствия слов на импортном языке не вызывавшие у товарища Панкратова приступа идеологической бдительности. Со своего стула Мазур видел широкую полосу темной воды, на которой лежали отблески ламп «Сириуса», – мистер Драйтон изволил где-то мотаться, должно быть, ушел в ночной океан прожигать жизнь согласно разгульным нравам акул империализма. Хорошо ему сейчас, загнивающему: кругом, до горизонта, черная гладь, над головой сияют огромные звезды, на ярко освещенной палубе блондинки в бикини…
– А ты у нас, оказывается, супермен, – сказала Ирина, глядя поверх бокала загадочно и дразняще. – Как в том американском кино. Героические броски по джунглям, драки с пиратами…
– Ты потише, – сердито бросил Мазур, в котором на миг проснулись жесткие требования устава.
Кто-кто, а уж она была посвящена во все его дела – как-никак сама зашифровывала длиннейшие докладные Дракона и ответы на них. Неимоверно хотелось спросить, что же все-таки отвечал Центр, в деталях и подробностях, но Мазур не мог нарушать устава и строжайших предписаний. Никто не имел права выуживать у судового шифровальщика содержание прошедших через его руки телеграмм, помеченных в данном случае всеми мыслимыми грифами секретности.
– Ты не переживай, – сказала Ирина. – У тебя все в порядке.
– Я знаю, – угрюмо бросил Мазур.
Она улыбчиво прищурилась:
– Жутко интересно, как там у тебя было с той негритянкой? Она совсем черная, как сапог?
– Нет, – сказал Мазур, не зная, куда девать глаза. – Я бы даже сказал, светло-кофейная.
– Но красивая?
– Красивая.
– А интересно, как это все было? Было что-нибудь такое… экзотическое, чего у нас не бывает?
Уставясь на нее, Мазур от растерянности бухнул хамски:
– Не было у меня случая вас сравнивать…
Она нисколечко не обиделась, засмеялась:
– Кто же в этом виноват, кроме тебя самого?
Окончательно потерявшись, он пробормотал:
– Ну да, зависит от меня что-то…
– Пацан, – сказала Ирина мягко. – Женщину никогда не завоюешь галантной робостью. Посмотрит она, как ты потеешь и жмешься, да и пойдет подальше… Туда, где тебя нет. Магически действует мужская уверенность в себе… нет, ты только не вздумай неуклюже на меня бросаться, иначе получится еще хуже. Я и муженька-то выгнала еще и за неумелые попытки разыгрывать записного покорителя сердец, не имея к тому ни способностей, ни даже навыка…
– А он кто был?
– Тряпка. Разве что в погонах, а в не в цивиле. Кирилл, ты мне вот что скажи… Эта французская кошка к тебе сейчас не заявится? А то станет царапаться под дверью, неудобно получится – словно я тебе малину испортила. Ты скажи, если что, я ведь понятливая, быстренько уберусь.
– Да ничего у меня с ней нет! – вспылил Мазур.
– Снова прокол, – укорила Ирина, наливая себе еще вина. – Ты сейчас должен был напустить на себя загадочно-невозмутимый вид и таинственным тоном, сквозь зубы, соврать что-то убедительное. Ну, скажем, вроде того: «Я ее сегодня не жду…» Вот это бы на меня подействовало. Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что женщину привлекает демонстративная верность. Если бы я думала, что у меня есть под боком соперница, такая вся из себя шармант, настоящая француженка, вот тогда бы и забеспокоилась, как бы не потерять ухажера…
– Тебе так нравится со мной играть? – потерянно спросил Мазур.
– Пардон, я женщина или кто? – Она демонстративно пожала круглыми плечами, не озаботясь одернуть сарафан. – И жизнь моя – вечная игра…
– А может, я тоже с тобой играю, – сказал Мазур, согласно ее же советам пытаясь держаться уверенно. – Может, я попросту излишне благороден. И не хочу, чтобы ты подумала, будто я набиваюсь к адмиралу в зятья…
– Бог ты мой, неужели у тебя серьезные намерения? – прыснула Ирина. – А я-то, дура, счастье свое упускаю… Положительный, насквозь секретный, с перспективами быстрого служебного роста… Испробовавший и негритянок, и француженок морской волк, с которым в постель ложиться страшно, еще буду смотреться Дунькой с камвольного комбината… Мазур, сделай мне предложение по всей форме, а? Чтобы мое неопытное девичье сердечко размякло, как воск, и я потеряла голову…
Он прямо-таки затравленно вскинул глаза, силясь подыскать подходящую реплику, волшебным образом превратившую бы его в настоящего, уверенного ловеласа без страха и упрека. Не нашел, конечно.
– Ну ладно, надоело мне тебя мучить… – сказала Ирина, громко отставила бокал, подошла к нему вплотную. – Свет гасить не нужно, я уже не маленькая…
Каюту он так и не запер изнутри, но это не имело значения. Легкий сарафанчик словно сам собой порхнул в угол, и совсем скоро старший лейтенант Мазур, замирая от страха показаться неумелым, на узкой морской койке получил то, к чему стремился, все переменилось самым волшебным образом – ни насмешки, ни стремления властвовать, Ирина, закрыв глаза, подчинялась так, что порой становилось страшно: а вдруг проснешься? Он осмелел настолько, что решился претворить в жизнь кое-что пережитое с Мадлен, но и тут не встретил ни малейшего сопротивления, Ирина после первого легонького нажима его ладоней без подсказки гибко извернулась, опустилась на колени у койки и, бросив лукавый взгляд сквозь рассыпавшиеся пряди волос, приникла. «Кто-то же учил», – успел еще ревниво подумать Мазур, но тут же, с глупой ухмылкой таращась в потолок, почувствовал себя на седьмом небе. Учитывая незапертую дверь каюты, это было форменное безумие, кто угодно мог вломиться, от вахтенного матроса до грозного товарища Панкратова, но Мазур, содрогаясь от удовольствия, чувствовал себя под защитой волшебной шапки-невидимки.
– Вот так… – прошептала Ирина, не без труда умащиваясь рядом на узкой, принайтованной к стене койке. – Это тебя француженка просветила?
– Я ж не спрашиваю, кто тебя просвещал… – сказал он, всю еще задыхаясь и жмурясь, чувствуя себя победителем.
– И правильно делаешь, между прочим, – шепнула она на ухо без своей обычной насмешки. – Глупо было бы считать меня невинным цветочком, а?
…Ослепительный свет ударил ему в лицо, вызвав физическую боль. Мазур зажмурился, по щекам потекли слезы. К койке протопало несколько ног.
– Лежать тихо! – грозным шепотом приказал Самарин.
Стоя над душой, он заслонил своим телом лампочку, и Мазур смог наконец открыть глаза, проморгавшись и стряхнув слезы, оторопело уставился на капитан-лейтенанта, выглядевшего грозно и непреклонно. В руке у Лаврика был пистолет – слава богу, не упертый дулом в Мазура, а направленный стволом вниз, но легче от этого не стало.
За спиной у Лаврика торчали еще двое – знакомые все лица, самаринская команда, замаскированная под мирных морячков…
– Вот теперь можно встать, – сказал Лаврик, предусмотрительно отступая. – Значит, мирно спим? Вставай-вставай и в уголок отойди…
– Мирно? – усмехнулся один из его архаровцев, низко нагнувшись к смятой постели. – Дамскими духами все провоняло, причем недавними.
– Ну, сие не по нашей части… – отмахнулся Лаврик. – Кирилл, ты присядь-ка на стульчик, а мы пока осмотримся…
Ничего не соображая, Мазур покорно опустился на стул, свесил руки меж колен. Тот, что собачьим нюхом уловил Иринины духи, с ловкостью опытного карманника принялся перетряхивать постель, действуя, как фокусник. Второй столь же проворно распахнул дверцы встроенного шкафчика и без церемоний копался в одежде.
Хотелось рявкнуть на них, протестовать, но Мазур усилием воли смирил гордыню, лишь зорко следил за их манипуляциями – карманы выворачивались от одного движения пальца и столь же молниеносно приходили в прежнее состояние, словно бы по мановению руки выдвигались ящички узенького стола, порхали всякие мелочи, от безобидных авторучек до компрометирующей яркой пачки известных изделий. Самарин, без выражения наблюдая за ним, поигрывал пистолетом…
В небольшой каюте даже этим талантливым ребятам было негде разгуляться, дать волю престидижитаторским талантам, и вскоре обыск пришел к концу. Даже крохотную ванну, совмещенную с гальюном, проверили на совесть. Встали плечом к плечу, развели руками без малейшего раскаяния на мордах.
– В трусах искать будете? – поинтересовался Мазур хмуро, уже понимая, что визитеры своей неведомой цели не достигли.
– За кого нас принимаешь? – усмехнулся Лаврик. – В этом мы с доченькой адмирала конкурировать не собираемся… Орлы, погуляйте в коридоре. – Он проводил взглядом охотно покинувших каюту ореликов, запер дверь изнутри и опустился на стул рядом с Мазуром. – Ну что, возмущаться будем от всей души?
– Изволь объясниться, – сказал Мазур, глядя в сторону.
– Не скажу «охотно», но объясниться придется… Кирилл, не бери в голову, но таковы уж правила игры. Мирные мы люди, но наш бронепоезд…
– В чем дело?
Лаврик, давно спрятавший пистолет, придвинулся поближе и понизил голос:
– Ты человек свой, в подписках, как барбоска в блохах… Я тут ни при чем, не всегда и люблю проявлять инициативу, но Дракон свирепствует. Чтобы тебе было легче, можешь меня как-нибудь обозвать…
– Обойдусь, – отмахнулся Мазур. – Что стряслось?
– Здесь, кроме судового, есть еще и мой радист, если ты не знал, – спокойно сказал Лаврик. – Со своими специфическими задачами. Несколько минут назад он перехватил радиопередачу, которая, вне всяких сомнений, велась с борта «Сириуса». «Пакетный» сигнал, что характерно. Тебе растолковывать?
– Не надо, – сказал Мазур.
Эти штучки он прекрасно знал, самого учили пользоваться подобной аппаратурой. Записанное на магнитофон сообщение, иногда довольно длинное, с помощью соответствующего передатчика выбрасывается в эфир всплеском, передача занимает считанные секунды, перехватить ее, конечно, можно, но вот запеленговать – простите-с… Нереально. Лучшая техника попросту не успевает. Между прочим, аппаратура может быть предельно компактной, ее нетрудно распихать по карманам, скрыть под одеждой, иные передатчики, предназначенные для короткого условного сигнала, вовсе уж миниатюрных размеров: взял предмет, по внешнему виду неотличимый от авторучки, прижал колпачок – и рванулся в эфир сигнал, а через пару секунд хитрая электроника самоуничтожилась, пахнуло горелым – и никаких конкретных улик…
– Мадлен? – отчего-то сразу пришло ему в голову.
– Версия, что скрывать, соблазнительная, – сказал Лаврик. – Но представляется ошибочной. Поскольку я уверен, что ты будешь молчать, как рыба, могу сказать правду: это вторая передача. Первая имела место неделю назад, когда на «Сириусе» Мадлен не было, вообще никого постороннего не имелось…
– Подожди, – сказал Мазур, сразу забыв о своих мелких обидах. – Выходит, он среди…
– Вот именно, – сказал Лаврик. – Среди здесь. Среди тех, кто поименно обозначен в судовой роли. Из Союза плывет, сволочь. И решил, что пришла пора сообщать о достижениях.
– Докладывает о…
– Хрен его знает, товарищ старший лейтенант… – с застывшим, злым лицом протянул Лаврик. – Решительно неизвестно, что это – то ли примитивный, заранее оговоренный кодовый сигнал, то ли развернутый рапорт о нашей жизни и работе…
– Прекрасно, – сказал Мазур. – И вы моментально ломанулись ко мне? Учитывая мой запятнанный послужной список? Нашли подходящего кандидата, а?
– Ну, не преувеличивай, – с некоторым смущением сказал Лаврик. – Тут, видишь ли, имело место неуклюжее стечение обстоятельств – нашелся человек, который видел, что именно из твоего иллюминатора свисало нечто вроде тоненькой незакрепленной антенны… Ясно? Ну, мы сгоряча и… Если тебе это облегчит самочувствие, считай меня сволочью, перетерплю. Но я лелею надежду, что ты все же поймешь мое положение. На корабле «подснежник», сука, «крот», а я могу лишь уныло констатировать факт. Чтобы провести на судне вроде «Сириуса» толковый, всеобъемлющий обыск, понадобится не менее роты спецов. Взять мне эту роту неоткуда, да и потом нас интересует даже не техника. Мне нужен человек. Но ущучить его при моих нынешних возможностях – нереально. Если у него еще что-то осталось, – а я уверен, осталось, – при малейшем признаке опасности выбросит все за борт и затаится. Изволь подкарауливать его до второго пришествия… Ну как, сильно обиделся?
– Да ладно, – сделав над собой усилие, сказал Мазур. – Перетерплю. Значит, «крот»…
– Ага. Внимание к нам приковано. И, как легко понять, механизм совершенно неизвестен: то ли знают уже что-то конкретное, то ли рутинно решили присмотреться. Два часа назад – коли уж пошла такая откровенность – акустик отметил в непосредственной близости от судна подвижный объект, по характеристикам вполне способный оказаться изучавшим подводную часть корабля медленно двигавшимся аквалангистом… Чертовски хочется списать это на очередного любопытного дельфина, но я предпочитаю сразу рассчитывать на худшее. Будь это дома или хотя бы в открытом море, я без всяких колебаний приказал бы забросать акваторию гранатами «Нептун», но в чужом порту приходится соблюдать приличия…
– Черт, – сказал Мазур. – Все ведь проверены на сто кругов, и даже те, что декорацией нам служат…
– Голубь мой, среди проверенных тоже попадаются… типусы. Хватало примеров. Если…
В дверь отчаянно заколотили – такое впечатление, кулаком. Не раздумывая, инстинктивно Лаврик схватился за карман с пистолетом – и это сказало Мазуру о многом: главный здешний охотник за шпионами пребывал в нешуточном нервном напряжении… Впрочем, Лаврик оправился моментально. Бросился к двери, повернул рубчатую головку замка. Послышался громкий шепот.
– Час от часу не легче, – сказал Самарин, вернувшись. – В городе что-то непонятное творится. Я тебя подожду, если в темпе…
Мазур торопливо впрыгнул в штаны, а рубаху застегивал уже на бегу, не озаботившись обувью. Они выскочили на верхнюю палубу, где уже толпилось человек десять, вперемешку – аквалангисты и совершенно мирные члены экипажа.
Внезапно Мазур ослеп. Словно пыльным мешком накрыли. Лишь через пару-тройку бесконечно долгих, жутких секунд он сообразил, что с глазами все в порядке, просто на судне по чьему-то приказу вырубили все освещение. Понемногу он почувствовал себя нормально, рассмотрел вдали светлое сияние над городом, освещенное окно будочки сторожей у ворот, до которых было метров пятьдесят.
И расслышал далекие, знакомые звуки, казавшиеся здесь, на Райском острове, совершенно неуместными.
В городе шла ожесточенная перестрелка. Для неопытного уха все это выглядело беспорядочной пальбой наобум, но Мазур без особого труда расшифровывал происходившее где-то в километре от него: судя по далекой трескотне автоматов и временами вплетавшемуся в их работу солидному баску парочки пулеметов, ночной бой разгорелся возле какого-то конкретного пункта и носил определенно позиционный характер. Одни атаковали, не жалея патронов, другие, столь же азартно расходуя боеприпасы, защищались. Пока что невозможно было определить, чья берет.
Мазура кто-то крепко схватил за локоть. Подскочив, как ужаленный, он обнаружил рядом Мадлен в распахнутом халатике. Она прямо-таки подпрыгивала на месте:
– Дернул же меня черт здесь застрять! Там что-то происходит!
– Ценное замечание, – сказал Самарин. – Я тоже подозреваю, что дело нечисто…
– Да подите вы! Такой репортаж пропал! Или «синие акулы», или переворот! Машину взять неоткуда, а пешком я туда могу не успеть…
Над далеким сиянием мелькнула тень вертолета, автоматные очереди по-прежнему стучали в ночи, ожесточенно и звонко, словно в городе вдруг взбесились все швейные машинки, обернувшись некими монстрами. На фоне освещенного окна сторожки маячили несколько фигур – полицейская стража порта оживленно обсуждала события, махая руками и суетясь, но благоразумно не высовываясь за ворота.
– Внимание! – жестяным басом загремел над головой динамик судовой трансляции. – Говорит капитан! Всем спуститься в каюты, держаться подальше от иллюминаторов! Все с палубы! Сохранять спокойствие! Пожарной команде занять места согласно расписанию, лазарет открыть! Остальные – с палубы! Моментально!
Первыми, как и следовало ожидать, подчинились те, что больше привыкли к военной форме, чем к цивильным костюмам.
Глава шестая
Кадриль моя подводная…
Поправив очки солидным жестом, Мазур указал на следующую лебедку:
– Это – придонная драга. С ее помощью, как вы, быть может, поняли из названия, берут образцы донной живности. Все, что не успело улепетнуть, попадает прямиком туда…
Лейтенант Ожье встрепенулся, по-настоящему оживился:
– А вот это совсем понятно, месье… Полицейская облава, а? Классический «невод». Все, что не успело улепетнуть, попадает в «салатницу»…
– Вот именно, – сказал Мазур. – Вы очень быстро все схватываете. Потом, с помощью скучнейшей математики, вычисляется количество биомассы на определенной площади, а это, в свою очередь, оказывает неоценимую помощь при расчетах популяции промысловых рыб…
– Невероятно интересно, – с тоскливой покорностью в голосе сказал лейтенант, скучнея на глазах.
Мазур ухмыльнулся про себя – все-таки его неплохо поднатаскали, вдолбив в голову тот необходимый минимум, который позволял успешно разыгрывать из себя ученого мужа. Правда, исключительно перед теми, кто вовсе уж ничего не смыслил в науке. Но все равно знания небесполезные. Лейтенант, сразу видно, преисполнился почтения к непонятным ему премудростям, а в глубине души мечтает оказаться подальше отсюда, где-нибудь в баре…
Что поделать, именно Мазуру выпал жребий развлекать гостя и служить ему экскурсоводом. Лейтенант Ожье вкупе с двумя своими подчиненными заявился на судно утром с оформленным по всем правилам предписанием от властей, гласившим, что на некий, определяемый высшими государственными соображениями срок эта троица обязана неотлучно пребывать на судне. В целях защиты мирной научной экспедиции и в связи с объявленным чрезвычайным положением. Протестовать было не только бессмысленно, но и опасно – мирная научная экспедиция, поголовно состоящая из ученых очкариков, должна была лишь обрадоваться присутствию вооруженной силы, представляющей верховную власть. Начав протестовать, неминуемо выпадешь из образа…
Как оказалось, ночью в столице имела место попытка государственного переворота. Десятка полтора крепких ребят, прилетевших незадолго до того под видом выбравшейся на тренировку баскетбольной команды с Маврикия, несколько дней и в самом деле изображали упорные тренировки. А потом эти милые молодые люди, распотрошив двойное дно спортивных сумок, извлекли массу огнестрельных причиндалов и ночкой темною атаковали президентский дворец. Охрана, натасканная еще британцами, оказалась на высоте: после яростного двухчасового боя с помощью единственного в республике броневика и подоспевших с Баэ полицейских оттеснила нападавших, прижала к океану и захватила уцелевших в плен. Одновременно, прямо-таки синхронно, другая группа пыталась захватить в Виктории аэропорт, но встретила отпор и, погрузившись в частный самолетик, смылась в неизвестном направлении, что прошло успешно благодаря полному отсутствию у республики ВВС. Ахатинское радио пока что не бралось определить национальную принадлежность диверсантов, но западные станции, оперативно разнеся сенсацию по всему свету, уверяли, что речь идет о юаровских командос со знаменитым Майком Хором во главе. Самарин мимоходом, в отсутствие чужих ушей, сказал Мазуру, что лично он этой информации верит – поскольку, между нами, мужиками, говоря, империалистические голоса тоже иногда выдают в эфир чистейшую правду. Разумеется, делают они это, как должно быть ясно любому советскому человеку, с самыми что ни на есть коварными целями, демонстрируя в идеологической войне и оболванивании слушателей из «третьего мира» мнимую псевдообъективность. Мазур громко согласился с этой идеологически выдержанной формулировкой – поглядывая, нет ли поблизости вездесущего товарища Панкратова.
Одним словом, в республике сгоряча ввели чрезвычайное положение, заключавшееся главным образом в том, что все наличные полицейские силы высыпали на улицы, где обязаны были пребывать круглосуточно. Да еще запретили всякое передвижение с полуночи до четырех часов дня. Плохо только, что в приливе искреннего беспокойства о своих советских друзьях власти прислали лейтенанта с двумя автоматчиками.
Впрочем, в любом положении следует искать и светлые стороны. Для данного случая они заключались в том, что полицейская троица ничегошеньки не понимала ни в мореходном деле, ни в науке, а потому готова была верить любым объяснениям, с пиететом косясь на сложные ученые механизмы и обходя сторонкой наиболее шумные, а также те, что, на взгляд профана, могли без всякого предупреждения долбануть током. Механизмов на «Сириусе» имелось предостаточно, и, как было прекрасно известно Мазуру, вот эта донная драга, да и полдюжины других агрегатов – самые настоящие, вдобавок те, кто их обслуживает, искренне верят, что делают нужное и полезное дело, двигая вперед ихтиологию, а также надеясь отстоять приоритет самой передовой в мире науки, советской…
Как бы там ни было, согласно долгу советского гостеприимства, полагалось радушно показать лейтенанту корабль, растолковывая попутно назначение приборов и агрегатов. Чем Мазур по долгу службы и занимался. Хорошо еще, что рядовые полицаи обязаны были бдительно нести службу на палубе, а не таскаться за своим шефом, иначе Мазур вовсе пал бы духом, чувствуя себя этаким музейным экскурсоводом…
К счастью, вскоре на выручку ему пришла Мадлен, озабоченная судьбой обнаруженного клада. Она появилась на палубе яркая и свеженькая, продуманная от пяток до ушей, – платье, прическа, светские, самую чуточку раскованные манеры. Лейтенант, хотя и пыжился в новеньком мундирчике, что твой павлин, был даже младше Мазура, а потому стал жертвой исконно французского шарма. Быстро стало ясно, что он все ближайшее время постарается провести в компании очаровательной журналистки и без нужды отираться по судну не будет, а значит, и вред от него выйдет минимальный…
…Мазур ходил кругами метрах в десяти над дном, словно взбесившийся маятник на невидимой гигантской оси. По другую сторону, вторым маятником, столь же размеренно плавал Волчонок. Была их очередь стоять в боевом охранении. Подсознательно, из некоего шика, совершенно не требовавшегося правилами, Мазур старался, чтобы описываемые им круги метров пятидесяти в диаметре были как можно более геометрически правильны. Единственное развлечение в скучнейшем патрулировании.
Он, конечно, не позволял себе расслабляться, он был в боевом дозоре, но, поскольку ни один устав прямо не запрещает часовому думать, временами Мазур предавался этому нехитрому занятию. Зорко следя за окружающим, насколько это было возможно в сине-зеленом сумраке, параллельно прокручивал в памяти кое-какие эпизоды вчерашней ночи, и, уж конечно, не те, что были связаны с обыском или ночной пальбой в городе. И гадал, означает происшедшее его полную и окончательную победу над ветреной адмиральской дочкой, вступление в права владения, выражаясь жаргоном здешних юристов, или есть риск услышать, что это был всего лишь каприз взрослой свободной женщины. Верить во второе, как легко догадаться, упорно не хотелось…
Правда, совершенно непонятно, что делать, если верной окажется как раз первая версия – окончательная победа и определенные права. Ирину он не знал совершенно, в смысле как человека, а Аня, хотя и попила кровушки, хотя и мучила неопределенностью до сих пор, в каком-то смысле была роднее. То бишь знакома во многих смыслах, изучена, не таила загадок… Тьфу ты, что за математика в голову лезет!
Хотелось сердито сплюнуть, что в некоторых случаях дает великолепную эмоциональную разрядку, но с загубником во рту не особенно расплюешься. И он кружил дальше с размеренностью хорошего часового механизма, временами – такое бывает на глубине, в башку лезет всякая чушь – Волчонок казался отражением Мазура в каком-то неведомом зеркале, и это вызывало странное, ни на что не похожее чувство, одно из тех, на коих сломала зубы парочка поколений психотерапевтов в погонах. Говорили, что и у космонавтов есть свои, только им свойственные завихрения мыслей и чувств, и у атомных подводников…
Бегло глянул вниз – там все обстояло прекрасно, как в лучших домах Лондона. Ожившая иллюстрация к учебнику о подводных работах. Все до единого «ластоногие» вкалывали так, словно сдавали экстерном нормативы на значок «Ударник коммунистического труда». Поперек глубоко ушедшего в песок корпуса фрегата протянули два закрепленных на дне троса, чтобы облегчить задачу тем, кто с подстраховкой опускался в полусгнившее нутро трюмов. Две пары как раз этим и занимались, несколько ведер ценностей уже было извлечено из ветхих мешков, из трухлявых ящиков, свалено в кучу на большой брезент без всякого почтения к тяжелому желтому металлу и легоньким разноцветным камешкам. Конечно, попутно под руку подворачивалась всякая заваль, способная привести в экстаз археолога, но для их целей совершенно бесполезная: проржавевшие клинки, заросшая ракушками и мшанками посуда, обломки, которые сразу и не удавалось идентифицировать, изъеденные коррозией стволы мушкетов со сгнившими ложами, закупоренные бутылки непривычной формы… Не было только скелетов и черепов – соленая морская вода их давно растворила, что облегчало задачу. Особо нервных людей среди присутствующих не имелось, но все равно полное отсутствие костей позволяло не чувствовать себя этакими классическими гробокопателями. Все гораздо проще: плыли себе люди, ныряли помаленьку, наткнулись вдруг на груду абсолютно бесхозного хлама, не отягощенного присутствием бывших хозяев, никто на тебя не таращится пустыми глазницами, не щерится, не заставляет вспомнить какое-то из бессмертных изречений типа: «Я ведь уже дома, а ты еще в гостях…»
Интересно, как дела у тех, кто копается, пытаясь выяснить, разломилось ли судно пополам или просто неравномерно поглощено песком? Мазур покосился в ту сторону, туда, где работали трое с Морским Змеем во главе, но из их деловитой суеты ровным счетом ничего не определил. Проблема сложная, с кондачка не решается. Сюда бы парочку мощных землесосов, еще кое-какую технику, позволившую бы в два счета сдуть чертов песок до скального грунта, чтобы «Агамемнон» предстал во всей красе, как котлета на ресторанной тарелке…
Нельзя, увы. Получится одна сплошная демаскировка. Пара-другая весьма миниатюрных «пылесосов» и «ветродуев» в заначке имеется, но к их помощи прибегнут чуть попозже, когда окончательно оконтурят затонувший корабль. А пока что – прадедовским способом: руки, лопатка, нож, мешок… От своих предшественников, некогда грабивших пирамиды, они отличались разве что аквалангами, в остальном технология осталась древней, знакомой еще разорителям скифских курганов…
Внимание!!!
Справа, над угловатой скалой, совсем близко от невидимой патрульной трассы Волчонка, колыхнулся округлый предмет, очень смутно различимый на таком расстоянии в сине-зеленом сумраке, но, без сомнения, имевший мало общего с естественными деталями морского пейзажа. Скрылся, вновь появился…
Мазур реагировал мгновенно. Послав окрест длинную дробь тревоги, он выпустил повисшие на запястье кастаньеты и рванулся в ту сторону. Пролетая над затонувшим фрегатом, успел заметить, что всякая работа моментально прекратилась, что пловцы сомкнулись в боевую «карусель» на трех уровнях.
Волчонок обогнал его корпуса на два. Взмыв по параболе над острой верхушкой скалы, Мазур уже явственно видел две головы, словно перечеркнутые поперек широкими масками – другими, чужими. Плотно обтянутые капюшонами гидрокостюмов головы, спаренные горбы баллонов на груди, выгнутые гофрированные шланги…
Он шел на чужих, как стрела из лука. Выхватил нож, нимало не раздумывая, – сработал вдолбленный рефлекс. Справа, чуточку пониже, несся Волчонок.
Чужие, сильными толчками оттолкнувшись от скалы, вертикально взмыли над вершиной. Тот, что держался немного впереди, вскинул на уровень груди продолговатый округлый предмет, похожий на тубус для чертежей, – вот только этот тубус заканчивался толстой короткой трубкой…
«Нож! – мысленно заорал Мазур, видя, что Волчонок идет на сближение с пустыми руками. – Нож, мать твою!»
Поздно. Напарник так и не бросил руку к поясу. Вспененная струя, полная клокочущих пузырьков, рванулась из трубки, с нереальной быстротой вытягиваясь в длину, – и встретилась с грудью Волчонка. Тот, с маху потеряв темп, конвульсивно дернулся, запрокидываясь назад все сильнее и сильнее, словно падал с несущегося на всем скаку коня, широкие ласты уже взмыли выше головы – и Мазуров напарник, обвиснув безвольной тряпкой, уже выпустив изо рта загубник, вниз головой пошел ко дну по отвесной.
Некогда было думать и колебаться. Отметив, что второй чужак, выполнив на месте грациозный пируэт, рванулся прочь, Мазур уклонился от второй пенной струи, прошедшей сантиметрах в десяти от его поясницы, в три гребка сменил уровень и направление, оказавшись выше и левее, крутанул боевой вираж.
Ребро его ласта, как он и рассчитывал, с нешуточной силой ударило по запястью чужака, и тут же пятка Мазура подбила локоть уже ушибленной руки. «Тубус» взлетел вверх, вырвался из обтянутых черной резиной пальцев, пошел на дно. Еще два гребка, «горка», пируэт… Оказавшись лицом к повернутому в профиль противнику, Мазур скупо взмахнул ножом. Успел повернуть клинок на середине траектории.
Нож рассек правый шланг чужака – а там, из-за того самого поворота, обушком зацепил левый, вырывая изо рта загубник. Перед глазами у Мазура мелькнула запрокинутая голова, раздернутый в тщетных поисках воздуха рот с ровными белыми зубами, за овальным стеклом маски Мазур без труда рассмотрел сведенное ужасом лицо.
И полоснул лезвием по резине, по шее – справа под челюстью. Мгновенно взвихрилось облачко темной мути, из разинутого рта рванулись вверх крупные пузыри, противник пошел на дно, нелепо болтая конечностями, окутанный растущим темным облачком. Мазур не видел дальнейшего – он несся следом за вторым.
Это была странная, беззвучная погоня в сине-зеленой невесомости, на пределе сил. Выставив вперед сомкнутые кисти – в руке по-прежнему зажат нож, – Мазур несся над верхушками подводных скал, над слабо колышущимися полосами бурых водорослей, сквозь рассыпавшиеся при его приближении рыбьи стайки, вертко бросавшиеся в стороны. Чужак маячил далеко впереди, на пределе видимости. Временами его голова словно становилась светлее – это он оглядывался, и Мазур видел стекло маски.
Мазур уже понимал, что столкнулся не с любителями. Те еще подводные волки. И потому он изо всех сил старался не поддаться лишнему азарту, горячке погони. В такой ситуации выигрывает тот, у кого крепче нервы. Рано или поздно Мазур его догонит, убегавший, скорее всего, тоже это понимает, – и потому нужно смотреть в оба, не пропустить момент, когда чужак перейдет к обороне. Подводные схватки сплошь и рядом скоротечны, прямо-таки молниеносны, из-за специфики, из-за воды вокруг, из-за загубника во рту. Кроме того, не исключена засада…
Чужак скрылся в узком проходе меж двумя высокими скалами. Слишком уверенно он туда вошел, не снижая скорости, – а это означало неплохое знакомство с местностью, и отнюдь не по лоциям. Должен был проплывать здесь не единожды – в отличие от Мазура, не бывавшего в этих местах.
И он взмыл вверх, чтобы не угодить в ловушку. Пошел над гранеными кусками дикого камня, зорко глядя вниз.
За скалами дно обрывалось во мрак, в ту самую, словно бы лениво клубящуюся, темную глубину. Беглый взгляд на глубиномер – и Мазур прекратил погружение, остался на прежнем уровне. Он довольно близко подошел к тому пределу, когда акваланг уже не поможет. К другой глубине.
Впереди взмыли над скалами два продолговатых предмета, напоминавшие остроконечные торпеды, в пару секунд изменили курс, и теперь выглядели скорее торцами бревен, которые оседлали люди. Пузырчатые облачка превратились в струи, и предметы раза в три быстрее, чем двигался Мазур, пошли на глубину, в клубящийся мрак. Два всадника на первой, один на второй. Они удалялись бесшумно, как призраки, слились с простиравшейся под ногами темнотой.
И Мазур остановился. Он ничего больше не мог сделать – не в человеческих силах…
…Ему впервые подумалось, что небольшая каюта без окон, где обычно, по соседству со шлюзовой камерой, происходили «разборы полетов», чем-то напоминает карцер. То ли полным отсутствием окон, то ли спартанской простотой меблировки. В комнате царило тяжелое молчание.
Мазур впервые столкнулся со смертью с бою. Со смертью одного из своих. Полчаса назад Волчонок еще был, а теперь его не было. Совсем. Тот затянутый в черный гидрокостюм предмет, что они доставили к шлюзовой камере, а потом подняли с вогнутого дна и перенесли в сухое помещение, был как две капли воды похож на Волчонка, но уже не имел к нему никакого отношения. Потому что не двигался, не говорил, не смотрел. И останется таким насовсем. Это несправедливо, неправильно, больно, а главное, ничего невозможно изменить… Волчонок был, а теперь его нет. Его убили. Насовсем.
Почему-то он вспомнил о тех четырех, которых убил сам, – точнее, попытался отыскать во взбаламученном сознании какие-то изменения. Должны быть изменения. Он же убивал. И он сам, и мир вокруг обязаны измениться…
Но ничего подобного нет. Он прежний. Все прежнее. Разве что в подсознании занозой сидят воспоминания о том, как легко входил паранг в грудь, как совершенно ничего не чувствовалось, когда клинок полоснул по шее чужого пловца, как пули входили в тело, какие звуки при этом раздавались. Но это вовсе не казалось изменениями. Ничего в нем не изменилось, и Мазур не представлял, пугаться этому или радоваться…
– Итак? – спросил Дракон, восседавший во главе стола.
– Я считаю, что Мазур оплошал, – сказал Папа Карло, не поднимая взгляда выше стола.
– Я тоже, – почти без интервала произнес Черномор.
– Кто-нибудь еще так считает?