Охота на пиранью Бушков Александр
Мазур быстро огляделся. Женщины застыли, как статуи – не во исполнение приказа, а от страха. Он плавно перевел предохранитель на «непрерывный огонь». Ветерок дул от медведи к людям, принося густую волну звериной вони.
Медведь все так же стоял, чуть ворочая в стороны башкой. Со своего места Мазур мог бы всадить в него славную очередь, но жалко было патронов. Их много придется расстрелять, если не все. Против крупного зверя автомат такого калибра (и даже «нормальный» 7,62) как-то не пляшет. Убойность не та. Особенно теперь, когда он стоит, подставив лобешник, – от толстой кости пуля может и срикошетить из-за той самой неустойчивости в полете...
Все это мгновенно пронеслось у Мазура в мозгу, и он понял, что победа будет пиррова, – останется с разряженным автоматом. Не отводя дула, он набрал в грудь побольше воздуха и, как мог утробнее, рыкнул, заворчал.
Вся надежда была на рефлексы и звериные повадки. Тут уж не до деления на животных и человеков. Расклад незатейлив: мишка должен был понимать, что приперся к ч у ж о й добыче, и то, что конкурентом ему был не лесной собрат, а гомо сапиенс, ничего не меняло. Хотя как знать – именно с человеком медведь старается не связываться. И что такое ружье, понимает прекрасно.
Услышав его рявканье, медведь поднял верхнюю губу, обнажив желтоватые слюнявые клыки. Сам глухо заворчал. Мазур готов был стрелять, как только он двинется вперед.
Не потребовалось. Медведь постоял, дергая носом, подался в сторону, бочком-бочком, изображая всем своим видом, что он, понимаете ли, просто так прогуливается, променад делает по предобеденному времени, – отступил в чащобу, настороженно пятясь, поматывая башкой. И совершенно бесшумно канул в тайгу, мелькнул огромным косматым комом меж отдаленных деревьев – а там и след простыл. Зверь был сыт и спокоен, так что обошлось...
– Ф-фу ты, – вздохнул Мазур, совсем по-медвежьи мотая головой. – В обморок никто не собирается?
Обе амазонки были бледными, но на ногах держались и глаз не закатывали – похоже, начали помаленьку проникаться простой истиной, что самый страшный зверь в тайге человек и есть. В их положении эта азбука как-то быстрее усваивается...
– Пошли, – распорядился Мазур. – Хватит, засиделись. Обедать ягодками будем... если попадутся.
– А он не вернется? – опасливо спросила Ольга, не отрывая глаз от леса.
– Никогда он в таких случаях не возвращается, – успокоил ее Мазур.
Это была чистейшая брехня. Медведь как раз способен отколоть штуку – бесшумно зайти со спины, подошвы у него мягкие, как подушки, сухой сучок не сломают, обволокут. Другое дело, что спокойный августовский зверь не настолько уж воспылает страстью к барсучатине, чтобы преследовать из-за нее вооруженного человека – существо, пользующееся в тайге мрачным уважением...
Первое время Мазур старательно оглядывался, однако. Потом перестал, когда откуда-то сверху, со склона ближайшей сопки раздалось могучее рявканье: медведи стаями не ходят, у каждого свой огромный участок, старательно помеченный и обжитой. Так что это, несомненно, был их недавний знакомец – ненавязчиво напоминал, что они все же шлепают по его владениям...
Расслабился и даже негромко замурлыкал:
Ой медведюшко, мой батюшко,
ты не тронь мою коровушку,
пожалей мою головушку...
Мысли и чувства у него были какие-то не городские, не прежние. Показалось на миг, что полностью сумел влезть в шкуру первобытного человека: идешь себе с оружием, впереди женщины тащат добытое тобой мясо, одна женщина твоя, а другая готова, только мигни, и не ранен никто, а в неизвестном отдалении враги кучкуются, и поступить с тобой готовы совсем по-первобытному, как и ты с ними, если честно... Странное ощущение. То ли пугающее, то ли возбуждающее. Решительно не верится, что где-то там, за горами, за долами, машины по асфальту ездят, дома многоэтажные стоят, женщины в платьях ходят и духами пахнут...
...Больше всего он жалел об утащенном доктором бинокле, все остальное – штука наживная. Однако он и без бинокля усмотрел сквозь деревья, с вершины округлой, смахивающей на погребальный курган сопки некий предмет, глухой тайге не свойственный совершенно, – посреди невеликой полянки стояла грязно-зеленая цистерна с широкой горловиной, судя по виду и габаритам, снятая с шасси армейского бензозаправщика. И никакого шевеления рядом, никаких палаток.
Оставив женщин в чащобе, он сделал вокруг полянки два круга, но не засек никаких двуногих. Тогда, не таясь, вышел на прогалину.
Цистерна, точно, с бензозаправщика. Вертолетом, должно быть, сюда и закинули. Выстукав ее кулаком, Мазур определил, что она полнехонька на две трети. Обшарив прогалину, быстро нашел в кустах алюминиевую лесенку, по высоте как раз подходившую, чтобы добираться до горловины. В противоположном конце поляны там и сям – углубления, иные совсем свежие, даже не успела пожухнуть вмятая колесами вертолета трава. Выходит, набрел на «аэродром подскока». Зачем, если такой вертолет способен дотянуть от заимки до Пижмана, не опустошив досуха баков?
Ответ простой: вполне возможно, вертолет неустанно кружит над тайгой, прочесывает по квадратам, вооружившись каким-то из детекторов. Сам Мазур на месте Прохора так бы и поступил, погонял вертушку дней несколько, не полагаясь на минные поля и засады, – таковых не может оказаться много...
Ну, а вертолета они ни разу не слышали оттого, что он прилип к какому-то другому месту. Неправильно подрассчитали на заимке. Они тоже не боги и не демоны.
Невыносимо хотелось поджечь к чертовой матери цистерну, но противнику существенного урона это не нанесло бы, а вот маршрут Мазура безусловно выдало. Пришлось ретироваться. Отступая в тайгу, он вновь вспомнил о задумке с пожаром.
Где умный человек прячет лист? В лесу. А когда лучше всего улепетывать? Да посреди окружающего переполоха.
Окончательно он укрепился в своем решении, когда вышли к откосам. Мазур и раньше подозревал, что они идут по плоскогорью, метрах в трехстах от пресловутого «уровня моря», – опыт старого подводного пловца подсказывал по едва уловимому изменению давления на барабанные перепонки, на суше принцип тот же – а то и в полукилометре. Теперь убедился точно. Все эти дни они шагали по протяженнейшему плато. И вышли к скалистым сопкам, кое-где и вовсе безлесным. За сопками уходили вниз откосы – где плавно, где покруче, – а внизу, куда ни глянь, на многие километры расстилалась тайга, перемежавшаяся обширными прогалинами, кое-где перерезанная темно-синими полосами нешироких мелких речек.
Евоные амазонки стояли плечом к плечу, глядя в открывавшийся перед странниками простор так зачарованно и радостно, словно ждали, что усмотрят отсюда окраины Шантарска. Мазур и сам поймал себя на мысли, что высматривает Пижман, в котором он ни разу не был и плохо представлял, как городок выглядит.
Нет, ни следа человеческого присутствия. Ветер здесь, на вершине, дул сильный – навстречу, с юга. За все время, что они тут простояли, ни разу не переменился. Как и за четыре последних дня. Нет, на юг пожар не пойдет, будет распространяться с ветром...
– Складывайте пожитки вон туда, под сосну, – сказал Мазур, решившись. – Будет вам работенка...
Он заранее наметил место, где предстоит спускаться на равнину. И честно предупредил, что потребует потом выложиться до предела.
Вернувшись метров на триста по своему же следу, туда, где деревья стояли густо, принялись за работу. Драли бересту – где ножами, где руками. Амазонки моментально обломали ногти, еще допрежь того помаленьку приходившие в жалкое состояние, но Мазур был беспощаден, да и они сами уже малость одичали – так что обошлось без лишних трагедий. Попутно ломали сухие ветки, кустарник, молоденькие деревца, засохшие в тени взрослых собратьев, – их моментально можно было опознать по рыжей хвое. Труднее всех, как он сам считал, приходилось именно ему – и ломай-дери-таскай, и руководи, да еще и прислушивайся к окружающему, не снимая с шеи автомата...
В самой чащобе сложили несколько куч. В душе у Мазура стоял тягостный осадок – никогда не думал, что придется вот так, своими руками поджигать тайгу. Но он слишком хорошо помнил телерепортаж месячной давности, помнил, сколько людей и техники было брошено тушить, какое столпотворение поднялось, а ведь тот пожар отстоял еще дальше к северу, восточнее, правда. И Прохору удастся напакостить, если повезет (да и притихнет поневоле Прохор), и им пойдет на пользу – никто не станет задавать лишних вопросов оборванным людям, вышедшим из тайги. Вот только легенду надо продумать поискуснее, татуировки чертовы на руках ничем не прикроешь. Завязать разве что, сославшись на ожоги...
Мысленно извинившись не перед кем-то конкретным, а перед в с е й тайгой сразу, он подпалил сверток бересты. Быстро разгорелось. Мазур сунул импровизированный факел в кучу сушняка и бересты, наваленную вокруг могучей сосны, окруженной тесным частоколом молодняка. Вспыхнуло, занялось. Он бросился к остальным кучам, горько подтрунивая над собой, – Прометей хренов...
Трещало пламя. На фоне рыжих мечущихся языков четкими геометрическими линиями вытянулись тоненькие молодые деревца. Секунда – и они вспыхнули, как солома. Треща, сгорала хвоя. Понемногу занималась толстая кора высоченных сосен, и уже пылали затесавшиеся среди них березки – особенно яро полыхали две голых, желтых, высохших, с корой, давно ошкуренной трудолюбивыми дятлами. Сама береста уже давно горела, свиваясь в почерневшие трубочки.
Над головой просвистели крылья – стайка каких-то птиц торопилась спасаться. «Медведя жалко, – подумал Мазур. – Ничего, авось уйдет... Там вроде озерцо виднелось, может, пересидит...»
Разгорелось на славу, в лицо пахнуло сухим жаром, и он отступил навстречу ветру, летевшему с юга, неспешно раздувавшему огонь, тяжело откатывавшему пожар к северу. Пламя уже стояло сплошной стеной, юрко прокатывалось по сухому кустарнику, трещало, выло, брызгало горящими каплями сосновой смолы, лизало стволы, пыталось пробиться к кронам. Давно пора было сматываться, но Мазур стоял и завороженно смотрел на огонь, поддавшись загадочному инстинкту.
Опомнился – огонь уже появился и справа, и слева – кинулся бежать назад, к откосу, где ждали женщины.
...Они давно уже шли по равнине – но Мазур, стоило на ходу оглянуться, каждый раз видел на севере, над темно-синей кромкой иззубренного горизонта, полосы черного дыма. Они все уменьшались, пока не пропали окончательно. Пожар раскочегарился, ушел с ветром. Заимка, вероятнее всего, не пострадает, очень уж далеко, но та цистерна с горючкой уже должна взорваться, прибавляя огоньку пищи и размаха. Меж нею и местом, где Мазур распалил костры, – сплошная тайга...
Ночлег выдался царский. Ввечеру они наткнулись на курьез природы, рукотворный замок. В глубокой ложбине выходили на поверхность мощные пласты молочно-белого кварца, там и сям пестревшие проемами – за сотни лет подземные воды выточили сущий лабиринт пещер, запутанных ходов, лазов, где пролезешь только на четвереньках, и тоннелей, где можно выпрямиться во весь рост и все равно не задеть макушкой потолка.
До захода солнца оставалось еще часа два, но Мазур, не колеблясь, объявил привал. Амазонки вконец выдохлись, нужно дать им отдых, а этот лабиринт был не только крышей над головой, но и надежной крепостью – Мазур, наскоро обойдя ближайшие переходы с пучком горящих веток, убедился, что они тянутся на десятки метров в глубину и вниз, а выходов на поверхность столько, что перекрыть их все не под силу и взводу. Вряд ли у кого бы то ни было имелась точная карта лабиринта, и ни один разумный человек туда не сунется. Предположим, можно залить внутрь с полтонны бензина и поджечь, но сначала беглецов нужно выследить. Под толстым слоем кварца присутствия человека не откроет ни один детектор, земля возле входа в пещеры каменистая, да и не земля это вовсе – голый кварц, на котором кое-где желтеет принесенный ветром песок. Взвесив все «за» и «против», Мазур устроил женщин в отдаленной пещере и до темноты таскал туда сушняк и лапник.
Получилась классическая картинка из жизни первобытных людей – в полукруглой пещерке жарко пылал костер, на котором Мазур решил приготовить всего барсука зараз (жареное мясо все же чуточку дольше сохранится, чем сырое). Пещерка была большая, и потому углы тонули во мраке, а женщины в колышущихся отсветах чистого, бездымного пламени, казались прежними красавицами, чья прелесть ничуть не пострадала от долгих странствий по дикой тайге, где единственным аксессуаром дамского обихода был вырезанный Мазуром гребешок, с первого взгляда напоминавший старинное орудие пытки. Чтобы чем-то занять руки, а заодно и голову, он принялся вырезать из кедрового сука другой, стараясь сделать его чуточку поизящнее. Не дожидаясь, Ольга расплела косу и принялась расчесывать волосы старым, временами морщась. В пещере стало тепло, даже жарко, и она непринужденно расстегнула куртку до пояса. Сам Мазур давно уже сидел голым по пояс и пытался прикинуть, сможет ли побриться ножом, тем, что с роговой рукояткой. А заодно – где бы ему уединиться с Ольгой. Несмотря на многодневный марш-бросок, выматывавший тело и душу, он, стоило задержать взгляд на молодой жене, всегда слышал над ухом шепот беса. Особенно сейчас, когда в пламени костра Ольга казалась чуточку незнакомой и оттого еще более влекущей.
На алых головешках трещало капавшее туда барсучье сало. Поплыли аппетитные запахи. Поблизости, где-то внизу, журчал невидимый ручеек.
– Что вы на меня так уставились, гардемарин? – спросила Ольга наивным тоном. – Взгляд у вас больно уж звероватый... Вика, меня, чует мое сердце, соблазнить хотят. Вступишься, если угроза для добродетели возникнет?
Никакой реакции. Вика лежала спиной к костру, в тени, подложив под щеку сложенные ладони – вот уже добрых полчаса, почти не шевелясь, только иногда вздрагивая всем телом. Больше всего Мазур боялся, что она сломается. Тут все как на ладони, муженек, хоть и дешевка, был для нее единственным б л и з к и м существом, надежно связывавшим с большим миром и всем, что там осталось. Они с Ольгой, как ни крути – не более чем случайные попутчики, чужаки. У них – с в о я связь, свой мирок, замкнутым он и остается, как ни притворяйся, будто сей микрокосм открыт для бедолажной спутницы...
– Вот, – гордо сказал Мазур, вручая Ольге вполне приличный на вид гребешок, – точная копия изделия неизвестного мастера, творившего в каменном веке неподалеку от будущего Рима...
– Похоже, – фыркнула она. Подсела к Вике, все-таки растормошила чуточку, заставила сесть и стала причесывать, как маленькую. Украдкой посмотрела на Мазура с немым вопросом во взгляде. Он растерянно пожал плечами, решительно не представляя, что тут можно сделать. Поправил вертела с барсучатиной – заранее натаскал больших камней, обложил ими костер, и получился вполне приличный очаг.
– Ладно, – сказал он, вставая. – Вы тут пошепчитесь о девичьих секретах, а я дозором пройду...
Повесил на плечо автомат, взял горящую ветку и, пригибаясь, двинулся по туннелю. Оказавшись у поворота, за которым был выход, тщательно ветку затоптал, прислушался и выскользнул наружу, под звездное небо.
Воздух в ложбинке был совершенно неподвижным, ни малейшего дуновения. Высоко над верхушками сосен висела луна, похожая на освещенный изнутри стеклянный шар. Ночная жизнь, как обычно, себя почти что и не проявляла звуками: пару раз в глубине тайги жутко ухнула сова, кто-то пискнул неподалеку, шустро взбегая по стволу. Мазур пошел по ложбинке. На откосе, на уровне его взгляда, на миг сверкнули два серебристо-зеленых глаза, но он равнодушно прошагал мимо: судя по размеру глаз и расстоянию меж ними, на него таращилась какая-то таежная мелочь вроде лисы.
Поднялся по косогору, повернулся лицом к северу. Потом передвинулся левее, чтобы округлая сопка не закрывала горизонта. Ага. Далеко на севере на горизонте чуть заметно подрагивала бледно-золотистая полоса – пожар зажил собственной жизнью, ширясь и распространяясь. Все было в порядке, скоро там начнется ад кромешный...
Второй раз в жизни он устраивал пожар, чтобы спастись. Так что беспокоиться рано, чертов колдун напророчил насчет т р е т ь е г о...
Первый пожар был двенадцать лет назад, в месте, которое Мазур даже сам с собой привык называть просто Порт. Потому что секретность была небывалая, превосходившая все прежнее – и, как ему потом мимоходом шепнули по великому секрету, даже обаятельный англосакс Драммонд, инкогнито стоявший за теми, кто пытался группу Мазура отловить, твердый профессионал, чье генеалогическое древо где-то в прошлом соприкоснулось боковой веточкой с потомками Генриха Плантагенета, даже он так и не просек, с кем конкретно имеет дело.
...Им сели на хвост уже в Порту, когда семерка возвращалась из чужого пекла, унося невеликий железный чемоданчик-кассету, с бумагами, которые адмиралы одной стороны не обменяли бы и на бриллианты по весу, а адмиралы другой как раз обменяли бы, подвернись им возможность уладить дело чейнджем. Именно там они и нашли Володю Чемякина с крутым местным сержантом – в неузнаваемом почти виде. Случайную группочку «синих аксельбантов», это устроивших, ребята Мазура кончили наспех, но катер те успели спалить – вместе с аквалангами, подводными буксировщиками и прочей роскошью, предназначенной для потаенного отхода. Получалось насквозь хреново – в Порт вот-вот должны были ворваться джипы с погоней, судно-база торчало за пределами территориальных вод, имея строжайшие инструкции в таковые не входить, рация, правда, работала и даже обещала подбросить на выручку корабль правительственных ВМФ, но верилось в это плохо – Мазур помнил, что почти все корабли незадачливого президента заперты в бухте тройной цепочкой морских мин, выброшенных ночью с вертолетов. Такая уж шла игра, флот стоял за президента, авиация – за претендента, а сухопутные силы причудливо раскололись примерно пополам...
Он послал Турундаева поджечь емкости с горючим – очень уж удобно были расположены, пылающий бензин отрезал бы мол, где они засели, от всего остального мира. Все понимали, что поджигатель живым уйти не успеет, и Турундаев тоже – но пошел, конечно. И поджег. И получилось все, как Мазур рассчитывал: джипы появились-таки, но охотнички остановились перед стеной огня, понемногу захватывавшей и склады, постреливали наугад сквозь пламя и на двух диапазонах требовали подмоги. Перехвативший их переговоры Морской Змей сообщил, что они вызвали вертолеты, так что развязка – вопрос времени.
И они лежали на молу, потому что ничего другого делать не могли, могли только ждать, а стоявшая тут же рация бубнила открытым текстом, хоть и условными терминами радист базы призывал их к бодрости духа, словно ребенка конфетами, прельщал кораблем – и надсажался до тех пор, пока Морской Змей точным грациозным пинком из положения лежа не сбил рацию в воду, и она потонула, даже не булькнув.
А поскольку чудеса на войне нередки – корабль пришел, еще издали паля по замаячившим на горизонте вертолетам из носового «Бофорса», в гавань ворвался серо-стальной, изящно-хищный фрегат шведской постройки под правительственным флагом, лихо отшвартовался у мола, и на него сыпанула здешняя морская пехота – кофейного цвета орелики из одного с президентом племени, в чистеньких «леопардовых» комбинезонах, свеженькие и даже выбритые, бля...
Ну, наградили, конечно. А за рацию он потом отписывался в четырех экземплярах, как старший группы. Четырежды заверял своей незамысловатой подписью, что данный портативный агрегат инвентарный номер такой-то все же получил непоправимые повреждения в ходе операции, а не продан на знаменитой столичной толкучке.
Там, на известном всему континенту базаре, на него и наскочил полуколдун-полуюродивый, каких в столице водилось изрядно, – в удивительно чистом белом балахоне с коричневой вышивкой, ритуальными насечками на щеках, увешанный амулетами, как Брежнев орденами. Долго следовал параллельным курсом, суя под нос то загадочные лечебные корешки, то корявые эбеновые фигурки, порывался гадать, а потом заорал вслед на здешней базарной латыни, дикой смеси семи языков, европейских и окрестных:
– Бойся третьего пожара, сотник! Третьего пожара бойся!
Если перевести его чин в старинные местные ранги, то Мазур, пожалуй, и впрямь был тогда сотником. Он, как и положено, тут же заложил колдуна резиденту, чтобы проверили как следует, пресловутое местное ясновидение тут замешано, или что-то другое, но результатов проверки уже не узнал: сделавшую свое группу отправили домой, в столице началась заварушка, и с резидентом он больше никогда не встречался – тот был сухопутчиком.
...Притоптал окурок подошвой и пошел обратно. Чиркнул спичкой и шагал, держа ее на вытянутой руке, пока впереди не забрезжил колышущийся отсвет костра. В пещере ничего почти не изменилось, только Вика не лежала, а сидела, притянув колени к подбородку, обхватив их руками, глядя в огонь неотрывно и тоскливо.
– Вот кстати, – сказала Ольга. – А то мне бы в кустики, а одной страшно. Пошли, проводишь.
– Здесь пещер полно... – неохотно встал он.
– Да ну, не будем в квартире гадить...
Однако, оказавшись снаружи, она в кустики не пошла. Встала вплотную к нему, машинально оглянулась на черный вход и прошептала:
– Надо что-то делать. Эта принцесса на горошине вконец расклеилась. Еще немножко – и крыша поедет, точно. Бывают такие беззащитные создания. Мне уже страшно...
Мазур безнадежно пожал плечами:
– Ну, что ты мне делать прикажешь?
Ольга помялась и, глядя ему в глаза, прямо-таки распорядилась:
– Иди ее трахни. На неврастеничек прекрасно действует. Пещер тут и в самом деле куча...
– Ты что, любимая супруга? – Мазур немного оторопел. – Что, вот так вот...
– Да придется мне перетерпеть, – нехотя проговорила Ольга. – Пользы дела для. Она тут всхлипывает, что совершенно чужая, что мы ее бросим завтра, как кутенка... Придется тебе ради ободрения постараться. Только не притворяйся, будто станешь над собой насилие совершать, знаю я тебя... Кинешь ей пару палок, чтобы повеселела.
– Лексикончик у тебя, интеллектуалка... – хмыкнул Мазур.
– Да ладно тебе, – устало сказала Ольга. – Не вижу я что-то другого допинга, вот и все. Точно тебе говорю: если она еще и ночь пропечалится, завтра на спине тащить придется. А то и вовсе подвинется на этом пунктике... Раз уж такая жизнь пошла первобытная, единожды я тебе прощу. Из женской солидарности, жалко дуру. Я к ней немного присмотрелась – без поддержки и опоры моментально в кисель превращается...
Вернувшись в «гостиную», Мазур растерянно затоптался – всякое в жизни бывало, но в столь пикантном и запредельном положении еще не увязал. Расскажи кому – не поверят. Юмор и сложность в том, что Вика ему нравилась, еще и из-за того, наверное, что являла собою полную противоположность Ольге – во всем, от внешности до характера – полные антиподы.
Ольга неожиданно облегчила ему задачу: присела у огня, перевернула тяжелые, курящиеся парком куски мяса и будничным тоном бросила:
– Массаж делать будешь? Вика жаловалась, ногу сводит...
– Я не жалуюсь... – бесцветным голосом произнесла Вика.
– Да жаловалась, – махнула рукой Ольга. – Кирилл, займись-ка делом, что ты торчишь, как часовой у Мавзолея...
Пожалуй, ее голос не был безразличным – не столь уж и легко давалось этакое благородство души, встречавшееся разве что в дамских романах начала века. Впрочем, те романы эротику целомудренно не затрагивали... Мазур все еще торчал у огня, чувствуя себя неуклюжим, как собака на заборе. Ольга глянула на него и с выразительной гримасой постучала себя пальцем по голове.
Он решился, подошел и мягко тронул Вику за плечо:
– Пошли.
Она молча, покорно встала, сделала несколько шагов мимо костра, вопросительно оглянулась. Мазур вынул из костра горящую палку, кивнул на один из проходов, ведущий в пещерку, где он сложил запасы топлива и ворох лапника. Вика пошла туда вялой походкой манекена. Обогнав ее, Мазур осветил дорогу, прикрыл ей макушку ладонью, чтобы не вмазалась ненароком в низкий свод. Поблизости лопотал невидимый ручей. От стен попахивало сырым камнем. «Гостиная» исчезла за поворотом. Вика дрожала.
– Что, холодно? – спросил Мазур.
– Ты меня убьешь?
Мазур даже остановился:
– Сдурела?
Вика смотрела ему в лицо:
– Я вчера сон видела. Как ты меня убиваешь, чтобы не мешала. Зачем я вам, в самом-то деле...
– Сдурела, – повторил Мазур.
– Я же вижу, что лишняя, – повторила она со столь обреченной покорностью судьбе, что Мазура самого бросило в дрожь.
Он притянул ее свободной рукой и поцеловал. Губы у нее сначала были холодными и вялыми, но понемногу потеплели, она почти не отвечала, словно не веря. Тяжко вздохнула и робко прижалась к нему всем телом. Ветка догорала, руку уже обдавало жаром, и Мазур легонько подтолкнул женщину вперед.
Быстро и сноровисто разжег костерок в углу, подальше от «дровяного склада». Вика стояла на коленях на мягких пихтовых ветках, теребила замок «молнии» – и в ее глазах Мазур увидел надежду. «Вот и прекрасно, – сказал он себе. – В первобытном мире лечат первобытными лекарствами. Капитан первого ранга Мазур, психотерапевт племени...»
– Что снимать? – тихо спросила Вика.
– Все, – сказал он, опускаясь рядом и старательно притворяясь перед самим собой, будто им движет исключительно гуманность и филантропия.
Ее взгляд невольно метнулся к проходу:
– А...
Мазур осторожно опустил ее в ворох мягких иголок и медленно потянул вниз «молнию». Она подчинилась, закрыв глаза и, кажется, даже не дыша, полуоткрыв рот. Пока Мазур ее раздевал, Вика оставалась скованной и напряженной, но после первых же прикосновений сплела руки у него на спине, вся подалась навстречу. Он еще никогда не брал женщину, ставшую прямо-таки воплощением покорности, нежной и полной, старавшейся предугадать всякое его движение и последовать за ним – и в то же время остававшейся страстной. Ему ничуточки не пришлось стараться, чтобы кончить одновременно, – Вика мягко и незаметно подвела его к беззвучному взрыву, пронизавшему обоих. Сначала, еще оставаясь расслабленно в ней, Мазур подумал довольно: фантастическая женщина. И лишь потом, немного остывши, прижимая ее к себе и бормоча на ухо что-то бессвязное и утешительное, понял ее до конца и пожалел, чуть ли не ужаснулся – это и есть та лоза, что не способна существовать без опоры, жизнь без п о л о в и н к и для нее сплошной ужас. Бог ты мой, как ей должно быть жутко сейчас...
– А как же Ольга? – спросила она тихо. – Идти-то назад теперь страшно...
– Обойдется, – сказал Мазур, погладив ее по плечу. – В нашем первобытном племени и нравы упростились чуточку... Так что не переживай, поймет.
Вика прижалась к нему всем телом, чуть распухшая от комариных укусов щека лежала на его груди.
– Знаешь, я всегда тайги боялась чуточку, – призналась она тихо. – А о н все равно таскал. Как сердце чуяло... Я, правда, во сне видела, что ты меня убил.
– Вот и выходит, что сны надо толковать как раз наоборот, – сказал Мазур философски.
– Ты по обязанности, или как?
– Победительница, ты чудесная женщина, – искренне сказал Мазур. – Вот только скоту досталась, уж извини. И с ним-то, если каким чудом попадется, я цацкаться не буду...
– Ну и пусть, – сказала она решительно. Провела ладонью по его бедру. – Мы когда-нибудь еще...
– Почему – когда-нибудь? – сказал Мазур, перехватив ее ладонь и чуть передвинув. И шепнул на ухо нечто такое, от чего она засмеялась уже совсем весело.
Что скрывать, роль вождя племени ему пришлась по вкусу и по душе. Но, возвращаясь в «гостиную», он все-таки немного робел из-за необычности ситуации. Однако все прошло гладко: возившаяся у костра Ольга глянула на них и совершенно буднично бросила:
– Явились, прелюбодеи? Садитесь жрать.
Чего ей это спокойствие стоило, Мазур мог только догадываться. Не сыщешь женщины, которая в таком положении не испытывала бы ничего, кроме умиления собственным благородством. И все же держалась она прекрасно, мимоходом взъерошила Вике волосы:
– Не бери в голову, Гюльчетай. Коли уж получилась нежданно мусульманская семейка... В городе посмеемся. Только на будущее давай четко прикинем, как нам нашего мужика делить по справедливости...
Мазур сидел, не поднимая глаз, старательно вгрызаясь в горячий кус сочной барсучатины. Женскую логику он давно познал вдоль и поперек, а потому не сомневался, что подсознательно Ольга считает его виноватым, хоть и сама ко всему подтолкнула. Самые лучшие на свете женщины – всего лишь женщины, и не более того, аминь...
По рукам текло горячее сало, в углу лежала щетинистая барсучья шкура, а рядом с автоматом покоился лук с отпущенной тетивой и пучок грубо отделанных стрел. И тут же – электронные часы на руке Ольги и отблески света, матово игравшие на ее полуобнаженной груди, круглившейся под расстегнутой курткой. «Сюрреализм – спасу нет, – подумал Мазур. И с сожалением удержал руку, потянувшуюся было к следующему аппетитному куску – экономить следовало, в тайге раз на раз не выпадает.
Ольгины часы коротко пискнули.
– Сколько там? – поинтересовался он.
– Полночь. Самое время, чтобы какой-нибудь призрак из глубины притащился. – Ольга, упорно не глядя на него, вновь дернула Вику за волосы: – Да не переживай... сестричка. Мужик наш нас обязательно вытащит, он такой... Лишь бы мы не скулили. Вытащишь, вождь?
– Ага, – сказал Мазур, вытирая жирные руки о многострадальные штаны, уже зиявшие кое-где мелкими прорехами. – Нам бы еще иголку с ниткой, совсем печалей не знали б. А то вы скоро в натуральных амазонок превратитесь, наяды и дриады, да и я на манер Маугли смотреться буду... Олечка, расскажи сказку на сон грядущий. Что-нибудь искусствоведческое? Хоть коротенькое. Просто жажду услышать что-то искусствоведческое, не имеющее отношения к дикому лесу...
Мечтательно прищурившись, глядя в потолок, Ольга напевно продекламировала:
– Томас Чиппендейл, знаменитейший мастер мебели, свои собственные идеи соединял с образцами французского и восточного искусства, вдохновлялся и английской поздней готикой, и рокайлем... – и вздохнула. – Не могу, язык не поворачивается. Как-то и не верится сейчас, что все это где-то есть – музеи, фонтаны, Констебль с Рубенсом... По-моему, я лес и на картинах видеть не смогу...
Глава шестнадцатая
Она ушла
Неглубокую речку шириной метров семьдесят пришлось переходить вброд, раздевшись догола, держа над головой пожитки. На середине вода поднялась Мазуру до груди – женщинам, соответственно, чуть не по шейку. Хорошо еще, течение было неспешное, ленивое, и вода особенно не напирала – но все равно его амазонкам приходилось туговато: поклажи мало, однако она неудобная, в узел связать нечем, лиан тут не водится... Одна рука у него была занята автоматом, другой держал одежду, полурассыпавшийся ком, а кроссовки связал шнурками и шнурки намертво зажал в зубах. То и дело оглядываясь, покрикивал:
– Медленнее, девочки, куда спешить...
Сам, однако, торопился: сейчас они были легкой добычей, следовало поскорее оказаться на том берегу. А берег крутой, чтоб его... Мазур зашвырнул на берег одежду и кроссовки, ухватился левой за свисавшие прочные корни, прыгнул и, не озаботившись одеванием, встал на кромке с автоматом на плече. Ольга, раздвигая грудью воду, шла к нему. Вика, отстав метров на десять, вдруг неловко затопталась, уже поднявшись из речки по пояс, дернулась вслед за поплывшими по течению кроссовками.
– Давай на берег! – прикрикнул Мазур. – Мясо держи, шмотки!
Положил автомат и «щучкой» прыгнул в воду. Быстро поплыл вслед за потрепанной обувкой, по старому навыку – без малейшего плеска, еще успев подумать: «Ну и задачка для крутого Ихтиандра, дамские чеботы на мелководье ловить, да пресном вдобавок...»
Подплывая к берегу, заметил в тайге шевеление. Приподнявшись из воды, крикнул:
– Стойте спокойно! Смотрите, что за спиной!
Обнаженные амазонки повернулись и замерли – совсем недалеко на берег вышел высоченный лось, так что женщины оказались меж ним и Мазуром. Мазур поплыл что есть мочи, уже не заботясь о красоте стиля, вздымая брызги. Животина эта может так звездануть копытом, что костей не соберешь...
Выбросил обутки на берег к ногам Вики, торопливо нагнулся к автомату. Женщины зачарованно таращились на рогача, а тот, тяжело поводя боками и словно не замечая их, шумно пил из реки, отражаясь в ней во всей красе. До него было метров тридцать. Пофыркивая, лось косил огромным лиловым глазом. «Бог ты мой, – подумал Мазур, – сколько мяса прибежало...»
Но стрелять не стал – как-то рука не поднялась, мясо у них еще было, а сохатый выглядел измотанным, даже пошатывался. «Гонит кто-то? Волки летом не рискнут, нет у них ни малейшего шанса завалить этакого дядю... Значит, человек? А человеки, стервы, разные бывают...»
Бока сохатого раздувались на глазах. Подняв голову – вода стекала радужными струями, – он покосился на людей, издал что-то среднее меж хрипением и фырканьем и решительно вошел в воду, попер на тот берег, оставляя кильватерный след, что твой эсминец. Мазур тоже поневоле засмотрелся.
– Ух ты... – прошептала Ольга.
Мазур старательно вытряхивал воду из Викиных кроссовок – только бы не разлезлись, а то ведь придется на первобытный манер обутку ей из ее же собственной куртки мастерить... Все трое стояли голыми, обсыхали и чувствовали себя совершенно непринужденно, преодолели некий порожек, где и в самом деле начинается п л е м я...
– Вот и помылись, – фыркнул он, старательно тряся четырьмя конечностями, смахивая прозрачные капли. Посмотрел назад, но уже не увидел за деревьями дыма.
И сохатый давно пропал в чащобе на том берегу. Проводив его взглядом с некоторым сожалением, Мазур первым полез в штаны, натянул кроссовки, озабоченно отметив, что жесткий верх еще держится, а вот вставки из какой-то мягкой и чертовски непрочной синтетики уже совершенно истрепались, получились дыры правильной формы. Ладно, хоть подошва держится...
– Пошли, – сказал он, закидывая автомат на плечо. – Озябли? Вот на марше и согреетесь...
Довольно долго они шагали по лиственничному лесу, что не прибавило веселого настроения: и зверье, и птица избегает мест, где лиственница растет обильно и густо. Лес такой не то чтобы выглядит мрачно, но в нем как-то неуютно из-за полного безмолвия – белка ни разу не цокнула, дятла не слышно, не встретишь и птичьей мелкоты... Зато Мазур наломал тонких прочных веток для стрел, все польза. И голубики поели от пуза.
...Сначала он подумал, что видит гигантский гриб, маслята, случается, вымахивают этакими великанами. Свернул влево, подошел поближе. Во мху белел человеческий череп.
– Подождите, – оглянулся он. – Посмотрим...
Усмехнувшись про себя, отметил, что растрепанные амазонки с обмотанными барсучьей шкурой талиями смотрят на бренные останки неизвестного странника чуть ли даже не равнодушно – вышколила тайга-матушка... Нагнулся и поднял карабин – образца 1944-го, переделка в охотничий, до сих пор служит и выпускается. Ствол уже покрылся буровато-рыжей коростой ржавчины, но смазан был в свое время обильно – Мазур без особых усилий подбил снизу кулаком рукоятку затвора, передернул с хрустом. Выскочил позеленевший патрон. И еще один. Так что недостаток боеприпасов тут ни при чем...
Прошелся меж деревьев, разглядывая кости, валявшиеся там и сям, растасканные мелким зверьем. В костях определенно некоторый недостаток – не видно тех, что помельче.
– А ведь ты, приятель, пожалуй что, подснежник... – буркнул он задумчиво. – С прошлого года тут кукуешь, самое малое... Ага, вон что...
Кость голени косо переломлена, по ней змеится глубокая трещина, уже почерневшая из-за набившейся земли, вымытой потом дождями. Дело ясное – как-то ухитрился сломать ногу, полз, пока было сил, а потом силы кончились. Отбросив кость, Мазур невольно вытер руки о штаны.
И продолжал бродить меж стволами, низко пригнувшись, – авось попадется что-то годное в хозяйстве. От одежды и обуви, конечно, и следа не осталось...
Он нашел «командирские» часы самого первого выпуска, на вид не пострадавшие. Но заводиться они не желали, и Мазур, пожав плечами, выкинул их в кусты. Отыскал остатки брезентового рюкзака – видимо, зверье его распороло, ища съестное. Быть может, и нашли – и, конечно, истребили до крошки. Дешевенький компас в пластмассовой коробочке тоже оказался негоден – внутрь давно попала вода, стрелка свободно вертелась на оси, ничего не указывая. А вот это уже лучше, это великолепно просто... Он бережно закрыл коробочку из-под зубной пасты «Жемчуг» – сколько лет прошло, как их перестали выпускать? – положил в карман. Там лежало несколько иголок, воткнутых в пробку от винной бутылки, три катушки суровых ниток. И жестяной портсигар с моточками лески и несколькими крючками пригодится. Неплохое наследство. Очень похоже, покойник был некурящий – ни кисета, ни трубки. Впрочем, если у него были папиросы или сигареты, они давно размокли в кашу из-за дождей и снега, ветром развеяло... Бумага в тайге долго не залеживается.
Еще одна металлическая коробочка, из-под совсем уж древнего грузинского чая. Пуста. Может, хранил в ней спички и они все вышли? Заржавленное шило уже не годится, охотничий нож с грубой деревянной ручкой тоже не прельщает, своих два, получше... А это, может, и есть табак?
Однако кисет из плотной черной материи, едва уловимо попахивавший соляркой, был странно тяжелым. Мазур поддел кончиком ножа заскорузлые завязки, запустил туда руку, оглядел находку и присвистнул:
– Вот он ты кто...
Больше ничего интересного не нашлось. Вернувшись к женщинам, присевшим у ствола, он плюхнулся рядом и осведомился:
– В миллионерши кто-нибудь хочет?
– Да ну, неинтересно, – сказала Ольга. – Домой бы добраться...
Вика бледно улыбнулась, пожала плечами.
– Я серьезно, – сказал Мазур, продемонстрировав им полную ладонь крохотных камешков и тяжелых песчинок, большей частью серовато-грязных, но кое-где тускло-желтых. – Тут, на глазок, крупки будет килограмма два. Люди гибнут за металл...
– Что, золото? – равнодушно спросила Вика.
– Ага, – сказал Мазур. – Оно бешеное. Самородное. Так оно в натуре и выглядит. Хорошее местечко где-то отыскал бедняга, да впрок не пошло... Сломанную ногу в тайге ни за какое золото не залечишь. Ну что, никто в миллионеры не хочет? На особняк тут не хватит, а на машину – запросто...
Глянув на их безучастные лица, фыркнул, завязал кисет, хорошенько раскрутил его, как пращу и, не глядя, запустил в кусты. Сказал:
– Нехай будет клад. Авось повезет кому... Пошли?
Однако, пройдя метров пятьдесят, хлопнул себя по лбу, рявкнул:
– Ну, я дурак! Пошли назад, искать будем...
Они послушно повернули следом. Мазур с хрустом копошился в сухом кустарнике, как кабан в камышах.
– Что, золотая лихорадка? – с любопытством спросила Вика.
– Да нет, здравый смысл проснулся, – ответил Мазур, раздвигая старательно жесткие ветки у самой земли. – Мы тут как-то приобвыклись, что денег платить ни за что не надо. А нам ведь примерно через недельку денежки понадобятся. Хорошо, если нужный человек на месте. Да и он не миллионер... Прикиньте-ка по нынешним ценам, сколько понадобится, чтобы троих одеть, пусть и скромненько, билеты купить... А золото, что характерно, всегда в цене.
– На базар с ним пойдем? – спросила Вика.
– На базар, конечно, не сунешься. Но попытаемся, придумаю что-нибудь, благо времена нынче рыночные. Не с автоматом же на большой дороге разбойничать. Я бы не погнушался, честно тебе признаюсь, но, как Бендер говорил, проклятый телеграф всюду натыкал своих столбов с проволоками. Это в старые времена вольготно было...
Ольга выпрямилась с ликующим воплем. В руке у нее тяжело болтался черный мешочек.
– Спрячь в карман, – сказал Мазур. – Будешь потом за коньячком врать романтически... Ну, шагом марш и прежним курсом?
Легонько поддал Вике ладонью пониже талии, и она ответила мимолетной улыбкой. Мазур удовлетворенно проводил ее взглядом – положительно, даже походка изменилась, бедра пишут раскованную амплитуду... Возвратить ей душевное равновесие оказалось, как Ольга и предугадала, предельно просто – как только осознала, что она теперь чья-то, что Мазур как бы и ее мужик тоже, – поперла по тайге с завидным темпераментом, ни утешать, ни подгонять больше не нужно. Правда, прошлая ночь, проведенная в кедровнике, в примитивном шалаше, амурам не способствовала, племя еще не достигло той свободы нравов, где непринужденно начинается «амор де труа»[12], но все еще действовал полученный в пещере заряд бодрости. «А вообще-то, в мусульманском многоженстве что-то есть, – подумал Мазур с извечным мужским цинизмом. – Вот только попробуй прокорми двух на нынешнее жалованье каперанга – это вам не старые времена, хоть и Андреевский флаг вновь развевается...»
Он одним движением сорвал с плеча автомат, волчком крутнувшийся на ремне, выстрелил, держа его одной рукой. Метрах в двадцати от него несущийся во весь опор рыжевато-бурый ком вмиг покатился по земле, застыл.
– Ну не мог я такой случай пропустить, – сказал Мазур чуть виновато, увидев, как от неожиданности шарахнулись женщины. – Вон какой зайчище пер прямо на меня, как чумной... – Он вынул нож и стал отрезать очередную полосу от своей многострадальной куртки, чтобы приторочить зайца к поясу. Ободрать и выпотрошить можно на привале, они и так задержались, разбираясь с наследством незадачливого старателя.
Словно какая-то заноза засела в мозгу – то ли вспомнить о чем-то следовало, то ли догадаться. Он так и не понял. Быстро управился с тяжеленным, отъевшимся ушаном, встал во главе отряда.
Лиственниц становилось все меньше, а кедрача понемногу прибавлялось. По чистой случайности Мазур раздобыл крупную спелую шишку – поддел ее носком кроссовки. Сунул в карман – пригодится.
...Серовато-бурое пятно неслось прямо на него, Мазур не успел бросить руку к автомату – узнал марала. Рогатый мчался, делая огромные прыжки, хрипя, в последний миг Мазур сообразил, что уступать дорогу зверь лесной не намерен, и, схватив за локти своих амазонок, оттащил за ближайшее дерево. Марал промчался так близко, что Мазур ощутил прикосновение жесткой шерсти, вдохнул душноватый звериный запах – чуть копытом не звезданул по ноге, право слово, шашлык рогатый... Слева, подальше, мелькнул еще один олень, так же слепо, напрямик мчавшийся, не разбирая дороги.
Лось. Заяц. Марал. Еще марал. И всем, такое впечатление, на человека решительно плевать.
Он поднял голову – шелестели крылья, над головой неслись птицы.
– Ну и дурак я... – сказал Мазур громко. – Идиот...
Отчаянно раздувая ноздри, принюхался – нет, гарью пока что не тянет, но справа и слева хрустят кусты, трещит валежник, над головой уже безостановочно шумят крылья, потоком несется птичий крик. Так бывает в одном-единственном случае...
– Назад! – выдохнул он. – К реке!
– Да что такое? – подняла брови Ольга.
Мазур дернул ее за руку, разворачивая лицом в сторону реки, без всякой деликатности подтолкнул Вику:
– П о ж а р!
«Сколько до реки километров? – прикидывал он, тяжелой рысью трюхая в арьергарде, проламываясь сквозь кусты. – Шли часа полтора, не больше, значит, шесть-восемь... Погода почти безветренная, но это роли не играет, если пожар – верховой... Хорошо, что скоро пойдет лиственница, она хуже горит, хоть немного, да выиграем...»
Над головой неслись птицы. С обеих сторон катился неумолчный треск и хруст, очередной заяц ошалевшим клубком промчался прямо меж Ольгой и Викой. Бежать было неудобно, ушастый трофей болтался сзади, колотил по ногам, по заднице, словно язык спятившего, пустившегося в пляс колокола, но не было времени от него избавляться, он попробовал было раз, на бегу выхватив нож, полоснуть по тесемке, но промахнулся и решил перетерпеть. Только сбросил с плеча автомат, нес в руке, чтобы не колотил по боку.
Ольга шарахнулась от пронесшегося впритирку оленя – рога мелькнули над самой ее головой, – сбилась с темпа. Догнав ее в два прыжка, Мазур проорал в ухо:
– Вперед! Вперед, мать твою! Все зажаримся!
Лихо перепрыгнул через поваленное дерево, протянул руки, помог перебраться женщинам, закричал:
– Только без паники тут! Спокойно бежим!
Попробуйте бежать спокойно, когда по пятам ползет лесной пожар... То и дело он оглядывался. И никак не мог определить – в самом деле настигает волна раскаленного воздуха или это его бросило в жар? Пахнет гарью или мерещится? Мелькали шершавые стволы, корявые сучья, кусты...
– Глаза берегите! – орал он придушенно, делая огромные прыжки.
В очередной раз вывернув голову за плечо, Мазур увидел стелющийся меж стволов дымок – пока еще почти прозрачный, робкий, жиденький... Завопил:
– Наддай, кому говорю!
Резкий запах гари лез в ноздри – но впереди уже голубела спокойная, неспешная вода. Сам Мазур поневоле шарахнулся, когда совсем рядом, обдав душной вонью, высоко подбрасывая зад, целеустремленно пронесся бурый хозяин тайги. Медведь с разбегу бухнулся в воду – оглушительный плеск, фонтан брызг, словно мина рванула! – вытянув оскаленную морду, извиваясь, то прыгая по дну, то пытаясь плыть, рванул на противоположный берег. Преодолел речку в молниеносном темпе и, не отряхиваясь, ломанулся в тайгу.
Сзади наплывал жар, густеющий дым, удушливая гарь.
– Некогда! – крикнул он, увидев, как Вика припала на одно колено и потянулась к шнуркам. – Давай так!
Она соскользнула в воду с обрывистого бережка – Мазур успел заметить, что они вышли к реке совсем в другом месте, – балансируя поднятыми руками, двинулась наперерез течению. За ней пошла Ольга. Тут было чуточку поглубже, и вскоре обе затоптались на середине.
Мазур прыгнул «солдатиком», ногами вперед, вытянув руку с автоматом на всю длину. В веере брызг стал продвигаться к ним, догнал, большим и указательным пальцем, словно ухватом, захватил не умевшую плавать Вику за шею под затылком, изо всех сил напрягши мускулы, приподнял над водой и стал толкать вперед, отталкиваясь от твердого дна обеими ногами, подпрыгивая. Ольга плавала прилично, и за нее он не беспокоился – ну да, загребает одной рукой, коса стелется по воде...
Слева, шумно фыркая, проплыло что-то длинное, обдало брызгами, но Мазур даже не посмотрел в ту сторону, кто бы там ни был, сейчас не опасен... Провалился – ямка, видимо, – на миг ушел с головой, хлебнул водички, шумно выплюнул.
Вот и все – дно пошло вверх. Отпустил Вику, оглянулся на Ольгу – порядок, обогнал их, первым вылез на берег, протянул руку. Все трое, обессиленные, распластались на траве.
На том берегу трещало пламя. Мазур лежал лицом к воде и прекрасно все видел – как огонь стелется понизу, пепеля высохший кустарник, как лижет стволы деревьев, проникает к кронам. Повсюду сухой треск, словно взрываются брошенные в костер патроны, – сгорает хвоя, шипя, брызгая искрами, ползут потоки горящей смолы. Последний заяц, оказавшийся везучим, вылетел буквально из пламени, кинулся в реку, прижав уши к спине, поплыл...
Отдуваясь и отфыркиваясь, Мазур поднялся и сел – не настолько он был вымотан, чтобы валяться пластом, да и бодрость духа следовало показать. На том берегу стояла сплошная стена рыжего пламени, вся пронизанная черными колоннами – стволами, уже лишившимися веток и крон. Куда ни глянь, дым медленно поднимается в небо. Как и в прошлый раз, он долго не мог отвести взгляда. Одна из колонн, совсем неподалеку, медленно накренилась, рухнула. Взлетел широкий сноп искр. Еще два дерева с некоторой даже величавостью обрушились в пламя. Даже сюда долетал жар, припахивало гарью, резким запашком сгоревшей смолы.
Читать бесплатно другие книги:
