Крючок для пираньи Бушков Александр

Глава восемнадцатая

Слон в посудной лавке робинзонов

Он плыл, шевеля ластами в размеренном, привычном ритме, держа шест в левой руке, правой прижимая мешок со зловещими игрушками, — и мимоходом сравнил себя с замотанной домохозяйкой, волокущей с рынка неподъемную авоську. Мешок и в самом деле был тяжеловат, но движения не особенно затруднял. Работал могучий рефлекс. Мазур, как обычно в подобных случаях, давно был машиной, а не человеком, к тому же последние нерадостные события включили еще один мощный инстинкт, свойственный скорее человеку, чем его всевозможным меньшим братьям.

Месть. Звери — по крайней мере большинство из них — мстить не умеют. Разве что за обиды им лично или убийство детенышей. Мстить за гибель членов своей стаи, похоже, умеет только пресловутый царь природы. Кое-кто говорит, что не царское это дело, но мнение теоретиков-либералов отвергаем с порога…

Он не верил, что там, на острове, установили какие-то системы, моментально засекающие любого незваного гостя, но все равно, следовало соблюдать максимальную осторожность в расчете на Случай. Великолепно разработанную, спланированную и продуманную операцию с милым названием «Орхидея» (преследовавшую отнюдь не ботанические и уж никак не гуманные цели) едва не погубил полукилограммовый комочек шерсти — один из охранников, будучи в увольнительной, приволок из города щенка, и тот, ретивый дуралей, день-деньской носился по берегу, облаивая все, что двигалось, от медуз до волн, и, когда на поверхности бухточки показались шлемы боевых пловцов, от новых впечатлений взорвался форменной истерикой, новоявленный хозяин поперся забирать свое сокровище, пришлось срочно его переводить в неживое состояние, началась преждевременная перестрелка, едва не погубившая все…

Так что к Поганому Случаю нужно относиться со всем решпектом и опаской, как к незнакомой системе мины… Потому он и шел на приличной глубине, ни разу не включив фонарь, — загадочное светлое пятно могли узреть с берега и не поверить в знаменитые подводные НЛО, о которых прожужжал все уши бедный Прутков, когда был жив…

Он и сам не мог бы объяснить, каким и которым чувством ощутил близость берега. Просто понял, что дно начинает полого подниматься. А там и шест легонько зацепил скалу. Мазур был наготове, моментально сбавил темп, пошел вверх, какое-то время держался на глубине пяти метров. Задрав голову, смутно различил звездное небо. Поднялся еще ближе к поверхности.

Все. Хватит играть в подводную лодку, пора повторять путь, который когда-то проделали морские обитатели, решив расстаться с водой и попробовать начать новую жизнь на суше.

Он высунул голову из-под воды — не перекрывая вентиль, готовый в любую секунду извернуться и уйти на глубину. Небо было безоблачным, сияли мириады звезд, но любоваться всем этим поэтическим великолепием было некогда, да и незачем. Все внимание следовало обратить на сушу.

Островок наполовину состоял из невысоких скал — или огромных камней, как посмотреть. Кое-где имелись относительно ровные и открытые пространства, на одном таком пятачке светилось обширное, туманно-размытое пятно. Мазур легко догадался, что это такое: сильная лампа, горящая в палатке, и палатка, очень похоже, не брезентовая, а синтетическая. Пятно светилось гораздо левее того места, где он стоял на дне, высунув наружу голову лишь до половины маски. А посему он вновь погрузился с головой, даже не поплыл — скорее, пополз по дну, легонько отталкиваясь от него пятками, зависая на миг, рассчитав все так, чтобы не показаться над водой и не поднять ряби.

Ага, вот, кажется, подходящее место…

Скала перегораживала островок, как миниатюрная Великая Китайская стена. Мазур встал на дно, поднялся над поверхностью воды по пояс. Перекрыл воздух, выплюнул загубник, оттянул согнутым пальцем ткань шлема над правым ухом. Покойная тишина. Темнота и звезды.

Глаза вскоре привыкли к темноте, казавшейся после ночной глубины прямо-таки белым днем. Найдя удобное местечко, Мазур сложил туда акваланг и ласты, огляделся, отпечатав в мозгу окружающий ландшафт. Набрал полную грудь воздуха и нырнул без всплеска, огибая под водой скалу.

Вышел на берег. Присел на корточки, выжидая. По крайней мере, акваланг в полной сохранности — чтобы попасть туда посторонним, им придется бултыхаться вплавь, а вода холоднющая. Конечно, у них есть третий, уцелевший пловец — а может, и не один, — но им потребуется время, чтобы облачиться в сложную амуницию. Так что основная задача — не навести их на место прибытия, вообще не выдать себя. Главное в работе боевого пловца порой — даже не изощренное умение нанести как можно больше вреда обитателям берега, а искусство прийти и уйти, оставшись незамеченным…

Он распаковал свой герметичный сидор. Сумку с гранатами — на плечо, автомат — на другое… Поднес к глазам прибор ночного видения.

Вот они, Робинзоны хреновы, как на ладони. Точнее, их приют — ни одного Робинзона в поле зрения не отыскалось, и слава богу. Большая палатка, в которой и светится лампа. Вторая палатка, поменьше, — на значительном удалении от первой, эта раза в два ниже, совершенно темная, словно необитаемая. Совсем неподалеку от воды — приличных размеров баки, числом пять, каждый размером с вышедшую из употребления пивную бочку на колесах, в застойные времена ласково именовавшуюся «коровой». На каждой четко виднеется аккуратная надпись, сделанная по трафарету:

«ОГНЕОПАСНО».

Свой собственный склад ГСМ — что ж, весьма предусмотрительно. Обосновались они здесь с расчетом на долгую робинзонаду — горючка, антенна, растянутая меж двумя высоченными шестами на растяжках, обе палатки разбиты идеально, меж ними — легкий стол, такие же стулья, все из алюминиевых трубок и брезента, отличная походная мебель. Черт, у них там и кухня устроена — газовая плитка с подключенным баллоном, установленная на листе железа, заслоненная с двух сторон натянутым брезентом. Обстоятельные робинзоны. Домовитые. Не собираются уподобляться романтикам шестидесятых, готовым десантироваться в чистое поле, возводя с нуля очередную стройку коммунизма…

Ну, вот вам и загадочная цель, взявшая в обычай маячить у горизонта… На берегу стояло судно на воздушной подушке — по первому впечатлению, быстроходный кораблик класса «Ангара», или, если привлекать зарубежные аналоги, «Скорпена». Широкая резиновая «юбка», сейчас заметно сплющенная, поскольку корабль стоял на приколе и двигатель не работал. Не особенно высокая надстройка, ажурный металлический кожух толкающего винта…

Вот этим красавцем и следовало заняться в первую очередь — чтобы, пустившись в обратный путь, не поиметь от него больших неприятностей. Если у них на борту есть более-менее приличный сонар — быстро засекут пловца, у таких прытких мальчиков могут в загашнике отыскаться и гранаты. И всплывешь кверху брюхом, как прозаическая селедка…

От освещенной палатки доносилась музыка — то ли магнитофон беззаботно гоняли, то ли радио работало. Музыка не особенно и минорная. Черт их знает, что у них там творится на душе после сегодняшнего боя с разгромным счетом, но они, безусловно, не собираются посыпать главы пеплом, печально сидя на берегу… Сколько их там может быть, в палатке? Судя по габаритам — и отделение разместится довольно вольготно…

Судно казалось покинутым, нигде не горел свет. Как ни крути, пора работать… Отрешившись от всех посторонних мыслей и чувств, Мазур двинулся вперед, пригнувшись, готовый в любой миг резануть из автомата по движущейся цели. Музыка становилась все громче — чтобы добраться до корабля, ему пришлось пройти по кромке берега метрах в тридцати от палатки.

Добрался наконец. Хорошо, что корабль был развернут носом в глубину суши, а кормовым винтом, соответственно, в море. Мазур вновь вошел в воду, обогнул корму, испытывая, как не единожды, слегка пьянящее ощущение словно бы невидимости, — он был здесь, он готовился устроить диверсию, а о его присутствии и не подозревали…

Из полудюжины гранат он оставил себе одну — конечно, не для того, чтобы классически подорваться, оказавшись в окружении. Запаса ради. Может, и пригодится. Остальные пять старательно, не спеша разместил на лопастях винта, примотав широкой клейкой лентой так, чтобы рычаги остались свободными. Гораздо больше времени заняла возня с нейлоновым канатиком и чеками. Работка была та еще — сделать все на совесть, держа ушки на макушке, бесшумно обматывая широкую лопасть скотчем, а тот, проклятый, потрескивал, разматываясь, и каждый такой звук, как водится, казался грохотом. Нарезать канатик, прикидывая на глаз длину. Отогнуть усики чек в самую плепорцию — чтобы и не выскочили сами по себе, и сработали должным образом.

Третья граната… Четвертая…

На берегу послышались шаги — громкие шаги уверенного в себе человека, который считает, что находится у себя дома и нападения не ждет.

Мазур застыл, прижавшись к высокому винту. Он давно уже исходил потом — шерстяное белье, хранившее в воде от холода, на суше превратилось в обузу, почти промокло под герметичной резиной. Теперь прибавился еще один липкий ручеек, ползущий к поясу, — рассудок тут ни при чем, тело иногда отзывается само на внешние раздражители…

Внешний раздражитель походкой трезвого, целеустремленного человека шагал к берегу. Он ни разу не споткнулся — видимо, успел хорошо изучить окружающий ландшафт и выработал некий автоматизм, словно в давно обжитой комнате.

Негромкий плеск. «Да вы, батенька, эстет», — пронеслось в голове у Мазура. Только люди со своеобразным эстетическим уклоном обожают мочиться в море с бережка, когда кругом для этих целей достаточно суши…

Ну вот, отписался. Тут бы ему и убраться в теплую палатку — нет, закурил, неторопливо пускает дым. Мазур стоял за винтом, словно распятый, раскинув руки параллельно двум лопастям, укрыв голову за третьей. У самой щеки уютно разместилась только что укрепленная граната — соседство не опасное в данный момент, но не самое приятное…

Да чтоб тебя! Выкинув сигарету в воду, полуночник направился на «кухню». Мазур осторожно высунул голову, увидел синеватые язычки пламени. Чайку ему захотелось, гаду, изволь торчать теперь статуей…

Но как ни матерись про себя, оставалось терпеливо ждать, когда закипит чайник. Чуть ли не плавая в поту, Мазур стоял, не шелохнувшись. Граната, такое впечатление, даже чуточку нагрелась от влажной щеки, а жаль, так приятно холодила кожу…

Все… Прихватив тряпкой ручку чайника, незнакомец понес его в палатку. Почувствовав себя свободнее, Мазур медленно переместил одну руку, поднес к глазам ночной бинокль, изучая свалку, образовавшуюся метрах в десяти от жилой палатки. Так, консервные банки, разноцветные обертки от всевозможных импортных яств, смятые сигаретные пачки. Ни единого сосуда из-под спиртного. Одни пластиковые баллоны — минералка либо газировка. Серьезные ребята, приходится признать. Дисциплину блюдут. Ну, еще там, на дне было ясно, что ребята они отнюдь не простые…

На стенке палатки можно было лицезреть форменный театр теней — Робинзоны беззаботно гоняли чаи. Мазур тем временем столь же неспешно и старательно пристраивал последнюю гранату. Конец. Можно сматываться. Теперь, стоит только запустить двигатель, стоит винту провернуться на полоборота, тросики натянутся, выдернут чеки — и винт будет покорежен настолько, что его придется менять. Вряд ли такую операцию можно проделать собственными силами на этом убогом островке, так что здешние жители превратятся в доподлинных Робинзонов…

Что дальше? Он давно уже прокачал в уме, как легко и быстро мог бы устроить здесь маленький Сталинград — шарахнуть в палатку последнюю гранату, залечь неподалеку и методично снимать все, что останется живого…

Нет, не получится. Во-первых, нет прямого приказа типа «класть всех». «Действовать по обстановке» — это все же другое. Любой военный человек в таких тонкостях разбирается четко. Во-вторых, разведка далеко не закончена. В-третьих же… Был в мозгу некий внутренний барьер. Он не мог без прямого приказа устраивать резню на своей земле. Даже после того, как часов пять назад переведался с этими ребятишками на дне. И это не обостренный гуманизм, а скорее профессиональная усталость, поражающая как раз тех, кто привык убивать без угрызений совести. Нет прямого приказа…

Осторожнейше, словно странствуя по минному полю, он слез с кормы, сполз по выгнутой «юбке», по колено в воде направился к берегу. Целью была вторая палатка. Мазур все больше убеждался, что она выполняет функции склада. Успел рассмотреть, что вход старательно зашнурован сверху донизу и концы шнура завязаны.

Присел на корточки, так, чтобы краешком глаза наблюдать за «жильем». Осторожненько принялся расшнуровывать полог. Несмотря на привычку к манипуляциям и хитрее, пальцы в толстых резиновых перчатках, утомленные к тому же ювелирной возней с гранатами, слушались хуже, чем хотелось бы. Хуже всего, что входом «склад» развернут аккурат к «жилью». Если кому-то вдруг вздумается навестить каптерку…

Он расшнуровал ровно настолько, чтобы пролезть внутрь ползком. Придерживая автомат, просунулся внутрь, медленно, чтобы не вмазаться лбом во что-нибудь эдакое, габаритное и твердое. Внутри было темно — в полном соответствии с присказкой про негра и его экстерьер.

Вытянув ладонь, Мазур огладил первый предмет, на который наткнулся. Потом осторожно опустил туда руку. Все манипуляции приходилось проделывать в кромешной тьме. К тому же перчатки не снимешь…

Старательно проанализировал то, что ощупывал. Больше всего шансов на то, что это картонный ящик, наполовину пустой. И лежат в нем консервные банки — увы, нужно быть вовсе уж законченным суперменом, чтобы в таких условиях определить их содержимое, — ночной бинокль в такой ситуации бесполезен, в него не рассмотреть то, что под самим носом. Оглядеться в палатке худо-бедно можно, но это потом…

Консервы, ясно. Ящик у самого входа, его уже наполовину опустошили, вот вам и весь ребус…

Поднес к глазам бинокль, выкрутил рубчатое колесико до отказа, но все равно окружающее виделось размытым. Ладно, можно хотя бы сориентироваться — ближе ко входу аккуратные штабеля таких же ящиков, запасы провизии. Эти округлые предметы — скорее всего, баллоны для плитки. А это уже интереснее…

Запомнив окружающее, он опустил бинокль, ощупью пробрался к задней стенке палатки, к заинтересовавшим его предметам. Баллоны. Большие, округлые. Для акваланга велики, тут двух мнений быть не может. Да и вентиль другой. Дюжина… пятнадцать… двадцать шесть, целый штабель, все в аккуратных пластмассовых оплетках-упаковках. Нет, ну что это за хреновина за такая? Никакой маркировки рассмотреть не удастся — если она тут вообще есть. Так, посмотрим ящики…

Ощупав первый, он убедился, что может приподнять крышку. И приподнял, принялся ощупывать. А ведь это автоматы без магазинов, господа мои… Коротенькие, со сложенными откидными прикладами… что характерно — такие же «Каштаны», как висящий у Мазура на плече. И тоже — с глушителями. Ребятки, вне всякого сомнения, приготовились и к войне на суше. Вот только с кем им на этом островке воевать? Бессмысленнейшая затея… Тогда — где? И с кем?

Вот это уже баллоны к аквалангу. А это больше всего похоже на ящик с патронами — положительно, Робинзоны намерены воевать, никто не потащит автоматы с патронами на уединенный крохотный островок из одной лишь страсти к оружию….

А это? Сюрприз на сюрпризе… Извлекши один предмет, Мазур исследовал его с вынужденным упорством слепого нищего, пытающегося понять, хорошую денежку ему подали или подшутили, сунув какую-нибудь круглую дрянь…

Противогаз. Точно, противогаз. Робинзоны продолжают поражать загадками. Автоматы еще можно как-то объяснить, но вот зачем на этом островке противогазы в приличном количестве? Бред…

Он замер, повернул голову.

Шаги, столь же уверенные и целеустремленные, как давеча, приближались. Кто-то решил навестить склад. Принесла нелегкая, не повезло вам, ребятки, а могли бы и в живых остаться. Ну, может, еще и останетесь…

Присел на корточки за ближайшим ящиком, бесшумно снял с предохранителя свой «Каштан». Навел на вход.

Яркий луч фонаря вспыхнул неожиданно. Задержался на входе в палатку, высветив болтающиеся концы шнура.

— Сволочь Сема, — услышал Мазур. — Говорил же — завязывай… Ладно, фонарик подержи, я расшнурую…

— Погоди-ка!

У Мазура заныло в желудке от нехорошего предчувствия.

— А что?

— Сема ведь при мне завязывал. На совесть завязывал.

— Да брось ты…

— Стоп! Стой, кому говорю!

Молчание. Определенно, второй, человек, как быстро удалось определить, мозговитый и недоверчивый, подавал сейчас спутнику какие-то знаки — очень уж тяжелое молчание, многозначительное… И фонарик погас. Неспроста…

Стук быстрых шагов — кинулись прочь! Уже не таясь, Мазур еще проворнее бросился наружу. Головой вперед нырнул в дыру, упал на камни, успел подумать, что может распороть гидрокостюм. Ну и плевать, не суть важно. Убегают, гады! Чешут к палатке!

Позиция была неудобная, но не его такими позициями смущать… Автомат привычно дернулся в руках, бегущие враз остановились, словно их подсекла натянутая на уровне колен проволока, с шумом упали. Шум показался грохотом взрывов.

Мазур выскочил наружу, временно плюнув на полную бесшумность, но все же привычно двигаясь как можно тише. Полог жилой палатки дернулся — кто-то спрятал голову, втянул моментально.

И тут же крик:

— Тревога!

Мазур отскочил за палатку, держа автомат дулом вверх. В конце концов, не он первый начал, разведка, как частенько бывает, плавно перелилась в огневой контакт…

Снизу, от самой земли, наугад выстрелили — и еще раз, и еще. Кто-то, выползши из палатки, сгоряча палил в ночную темень.

Новый вопль, такой дикий, что даже Мазура проняло:

— Не стрелять! Не стреля-ать!

Странно, механически отметил Мазур, задом-задом, на полусогнутых, отступая к воде так, чтобы меж ним и «жильем» был «склад». Странно. Орет, словно его кастрируют… Впрочем, не так уж и странно. Если пуля пробьет баллоны для акваланга… да нет, там же не чистый кислород… Что же он так паникует? Может, у них и гранаты на складе? С ввинченными взрывателями? Ерунда какая…

— Не стрелять!

Или это те баллоны? В которых непонятно что? Мазур, все еще пятясь, послал короткую очередь в сторону дико оравшего, именно «в сторону», не собираясь попадать. Так, припугнуть, чтобы не высовывался…

— Не стрелять! Вперед!

Мазур по собственному опыту знал, как трудно выполнять такую команду — не стреляя, переть на вооруженного, активно работающего своим стволом противника. Чисто психологически тяжело, даже для битого волка… И потому он, веером пустив над головами длинную очередь, отступал медленнее, чем мог бы. Однако и не мешкал.

Бултыхнулся в воду, нарочно проделав это с таким шумом, словно нырял впервые в жизни. И, резко развернувшись влево, рванул под водой уже в спринтерском темпе, так, словно за ним гналась маявшаяся белой горячкой белая акула, и в нормальном состоянии своем не питавшая любви к человечеству.

Вылезши на берег за скалой — уже бесшумно — в темпе надел акваланг, но в воду входить не торопился. И правильно сделал — вскоре на той стороне глухо ухнул взрыв. Так рвется брошенная в воду граната. Ребята действовали, в общем, грамотно, глушили его, как рыбку, видимо, с маху сообразив, что такой визит мог нанести только подводный пловец. Еще взрыв. И еще. Заполошный треск автоматной очереди — кто-то решил подмогнуть, и, между прочим, напрасно, пуля из обычного оружия в воде почти сразу теряет скорость и пробивную силу…

По воде полоснул луч прожектора — он даже не отклонился в сторону скалы, где скрывался Мазур. Там твердо решили, что агрессор рванул от берега по прямой. Идиоты…

Гулко взревел мотор — конечно же, кинулись на судно, возжаждав погони, гранатами хотят забросать, скорее всего. Ну, будет вам сюрприз…

Ждать пришлось недолго. Через полминуты обстоятельно и оглушительно ахнул взрыв — винт, должно быть, провернулся так энергично, что взрыватели сработали одновременно… Мазур оскалился в темноте — рано записывать нас в старики, господа, право же, рано…

По ту сторону скалы больше не стреляли, доносились только яростные маты, вполне уместные и простительные. Судя по всему, Робинзонам везло, никого не зацепило осколками. Грех было не использовать воцарившееся в стане противника ошеломление, и Мазур, на сей раз беззвучно, соскользнул в воду и наддал на пределе сил, опасаясь, что в воду опять полетят гранаты.

Обошлось. Когда, по его расчетам, Мазур отплыл достаточно далеко, чтобы не опасаться гидравлического удара, он всплыл, оглянулся. В палатке по-прежнему светился огонек, но на таком расстоянии никакого движения рассмотреть уже было нельзя. Одно ясно — взрыв получился чистенький, судно не загорелось, но винт наверняка разворочен начисто. Вот и робинзоньте теперь, орите по рации, жалуйтесь, как вас обидели…

Обратный путь показался не в пример длиннее — возможно, оттого, что Мазур часто сверялся с компасом, прикидывал по часам пройденный путь. Как ни поддерживай себя напоминаниями о собственном устоявшемся суперменстве, ночная стыковка с обеспечивающим судном — дело серьезное. Он плыл в абсолютном мраке, где не различить было воды и неба, невесомый, словно в космосе, свободный от мыслей и чувств, концентрируясь на одном: подавить в зародыше неуверенность и тревогу.

И справился, без ложной скромности, неплохо. Синий луч прожектора был направлен с кормы «Морской звезды» параллельно берегу острова, так что его никак нельзя было заметить с суши. Мазур обнаружил прожектор справа от себя почти в расчетное время, мысленно поздравил собственную персону с успехом — он разминулся с кораблем не более, чем на два кабельтова. В таких условиях — весьма неплохой результат…

Дальше было совсем просто. На радостях он не удержался от легонького хулиганства — всплыл возле самого борта шлюпки, все это время прилежно качавшейся у трапа, выскочил наполовину из воды, заставив матроса подскочить на банке и вполголоса выматериться. Когда он, освободившись от акваланга и ласт, взобрался по трапу, обнаружил рядом с Кацубой явно озябшую Дашу и быстренько сообразил, что к чему — рыжеволосая в глубине души побаивается, что от нее злодейски утаят нечто важное. Мазур опасался даже, что полезет следом за ним в душ — нет, обошлось. Но потом не отставала ни на шаг, игнорируя насмешливые взгляды Кацубы.

Он докладывал кратко, четко, как-никак была большая практика. И заняло это совсем немного времени.

— Великолепно, — сказала Даша, видя, что остальные молчат. — Я вам, честное слово, завидую, господа офицеры, — непринужденно высаживаетесь на остров, оставляете пару трупов… Прелестно. Завидки так и берут…

— Я вам совсем забыл сказать, Дарья Андреевна, — задумчиво протянул Кацуба. — Аккурат несколько часов назад, когда наши друзья поплыли на «Веру», их под водой пытались порезать ножичками некие нехорошие парни. Которые к тому же притащили туда нечто, крайне напоминающее подрывной заряд…

Она подняла брови:

— И куда эти ребята потом девались?

— Один успел сбежать, — сказал Кацуба. — А двое… знаете ли, не успели… Ну, это наши дела, мы не собираемся писать заявление в милицию. Хочу вам только напомнить, что именно к этому самому островку собирался направить судно еще один покойный «плохой парень», который так невежливо тыкал в вас пистолетом… По-моему, это наглядно свидетельствует, что обитатели острова — народец то ли криминальный, то ли наглый до предела, коли уж не уважает ни нашей конторы, ни вашей… Я логично рассуждаю?

— Логично, — сказала она. — И теперь, кажется, понятно, отчего вы так гостеприимны и любезны. Всегда можно сказать: в то самое время, когда ваши головорезы окаянствовали на суше и на море, на борту судна присутствовала майор Шевчук…

— Вот именно, — сказал Кацуба с ангельской улыбкой. — Прагматики мы, что уж там… А вы — нет? Дарья Андреевна, вас ведь никто на аркане не тянул. Такова уж игра — мы пытаемся выжать из вас какую-то информацию, а вы, в свою очередь, ходите по пятам, стараясь вызнать нечто полезное вам… Вынужденный симбиоз, — и он улыбнулся еще ослепительнее. — Хорошо. Я прекращаю все попытки убедить вас произвести бартерный обмен. Все равно не скажете, зачем сюда приехали и за кем гонитесь. Я надеюсь лишь на мааленькую услугу: если у нас будут какие-то неприятности с местной милицией, рассчитываю за ваше чуткое заступничество. В конце концов, мы вам еще нужны… Вдруг да пригодимся.

— Постараюсь, — сказала она, определенно делая над собой усилие и не высказав вслух все, что о Кацубе думает. — Если вы не устроите нечто вовсе уж запредельное…

— Железная девочка, — сказал Кацуба, когда за ней закрылась дверь. — Мучается, бедная. И хочется, и колется, и мама не велит. Между прочим, я всерьез опасаюсь неких акций. Налет на слухачей вроде бы прошел без последствий, но после сегодняшних свершений могут и обидеться. И будет нам нешуточная проверка. Если они имеют некое касательство к конторам и органам, нам устроят серую жизнь…

— А если это все же некие частники? — спросил Мазур.

— Тогда могут и попытаться отправить нас на тот свет, — как ни в чем не бывало сказал Кацуба. — Нет, хорошенький будет тест… А потому нужно как ни в чем не бывало возвращаться в гостиницу. Не боишься?

— Я свое отбоялся, — хмуро сказал Мазур. — Давно уже… Радисты ничего такого не перехватывали? Пока я плыл, можно было весь полевой устав по радио передать…

— Была передачка, — кивнул Кацуба. — Продолжительностью около пяти минут. Никаких сомнений, шла с острова. Шифрованная, конечно. Ну, она-то меня не интересует — и оттого, что дешифровщика на борту, как ни запаслив Степан Ильич, нету, и потому, что эта передачка может быть только паническим докладом об уроне и потерях… Держи.

Он вытащил из внутреннего кармана «Макаров», положил его на стол, прикрыл красной книжечкой. Мазур ее тут же раскрыл. Фотография была его, он по-прежнему оставался Микушевичем Владимиром Степановичем, но на сей раз в звании капитана, и имел честь состоять на службе в Шантарском военном округе.

— Запасной вариант, — сказал Кацуба. — На случай открытого конфликта с органами, охраняющими правопорядок от граждан… Паспорт твой я уже истребил. Да и свой тоже. Пора переходить из разряда цивильных придурков в категорию людей, за которыми есть кое-какая сила. По-моему, самое время…

— Сожрут нас «зеленые», — бросил Мазур, привычно проверяя пистолет.

— Ну и черт с ними. Выжали мы из них все, что могли… Ты погоди, пушку в карман не пихай, Ильич кобуру сейчас принесет… Знаешь, что меня во всей этой истории интригует больше всего? Загадочные баллоны в комплекте с противогазами.

— А может, и не особенно загадочные? — сказал Мазур. — Ты что, забыл про сейнер? Теперь, когда мы знаем и про их аквалангистов, и про скоростное суденышко, можно выдвигать версию. «Подушечник» без труда догоняет рыбацкую посудину, экипаж в противогазах. Людей заставляют поднять руки, спуститься, скажем, в трюм… И пускают газ. Потом художественно располагают трупы в надлежащих позах, доводят сейнер до определенного места, пересаживаются на свое судно…

— Голова у тебя работает, — тихо сказал Кацуба. — В самом деле, версия интересная. Я бы сказал, способная обернуться правдой… И то, что они боялись стрелять по палатке, сюда прекрасно укладывается. — Он досадливо помотал головой. — Но «Вера» эта клятая… Она-то ни в какую версию не укладывается…

…Мазур потянулся за сигаретами, и сразу же рядом тихонько заворочалась Фаина:

— Не спишь?

— Да покурить захотелось, — сказал он. — Я думал, ты уснула…

— Не могу никак. Дай и мне, что ли…

Мазур щелкнул зажигалкой, трепещущий язычок выхватил из мрака ее грустное лицо, круглое голое плечо в ворохе разметавшихся волос. Он чувствовал себя самую чуточку неловко — вернувшись за полночь в гостиницу и встретив Фаину, поневоле принял ее самое недвусмысленное приглашение, нельзя же отталкивать женщину, с которой провел прошлую ночь, ссылками на усталость, не по-мужски как-то, но и не признаешься, от чего именно устал, от каких таких трудовых свершений. Ну, и самую малость оскандалился — незаконченным импотентом себя показал, но и хвастаться было нечем… Стареем?

— Да ладно тебе, — сказала Фаина, уткнувшись щекой в его плечо. — Кряхтишь, ворочаешься… Я же вижу, что ты весь — как выжатый. Очень устал?

— Да здорово вымотался, если честно, — признался он.

— Вот и сказал бы прямо. Я же не дура, могу понять.

— Неудобно как-то было.

— Неудобно… — фыркнула она. — Ох вы, мужики, как дети… Да любая баба честно тебе скажет, что ухайдокалась до предела за стиркой-готовкой, ни на что не способна… И переживать из-за этого не станет. А я тем более тебя могла бы понять, получше некоторых. Герка тоже выматывался, я-то знаю…

— Какой Герка?

— Господи, да Гриша… — она слегка напряглась. — Ты знаешь, он же был по паспорту Герман. Сначала. Батя отчудил. Ну, а потом, когда Герка вошел в сознательный возраст, стал соображать: Герман, да еще Агафонович, да еще Соловаров… Когда меняли паспорта — помнишь старые, черно-зеленые? — на красные, он и записался Григорием. Говорил, так оно нормальнее… Здоровый был мужик, да ваша работка выматывает…

— Погоди-погоди, — Мазур, наконец, кое-что сопоставил. — Он что, водолаз?

— Ну да, — буднично сказала Фаина. — Года до восемьдесят девятого работал в порту. Пока не ввязался во все эти дела. А водолаз был хороший… первого класса… или первого разряда… не помню, как это у них называется. Как раз в восемьдесят девятом мастера дали.

— Водолаз-мастер? — спросил Мазур. — Первый класс?

— Точно. Так это и называлось. — Она тяжко вздохнула. — Господи ты боже мой, водолазам в порту до сих пор хватает работы, и деньги платят почти регулярно… Не полез бы в эти заморочки, был бы жив… Ведь двое детей осталось… А ради чего? Ради этой болванки?

— Какой болванки? — лениво спросил Мазур, все еще обдумывавший нежданную новость и пытавшийся найти ей место в общем коловращении загадок.

— Сейчас покажу, — она набросила халат и выскользнула из постели. — Все равно хотела вставать, чаек поставить… Чаю хочешь?

— Да можно, — сказал он, насторожившись.

Зажегся ночник. Они пребывали на третьем этаже, в самом обыкновенном гостиничном номере, который Фаина экономии ради приспособила под жилье, благо постояльцев всегда было меньше, чем комнат. Когда они пришли сюда, Мазур особенно не осматривался, обуреваемый одним желанием — растянуться на чем-нибудь мягком.

И, оказалось, проглядел кое-что весьма любопытное…

— Вот, посмотри, — сказала Фаина. — Чтобы мне не поднимать. Тяжеленная штуковина.

Она развернула лампу на гибком шнуре так, чтобы свет падал на стол, ушла в другую комнату, где вопреки гостиничным правилам оборудовала кухоньку.

На столе Мазур увидел часы — вернее, вещицу, когда-то, быть может, и считавшуюся произведением искусства. Циферблат был вмонтирован в приличных размеров кораблик из светлого металла. Возможно, даже и серебро. С полметра длиной, не меньше. Мазур приподнял обеими руками — тяжеленная штуковина, пожалуй что и серебро.

Он присмотрелся. Когда-то занятная безделушка, по всему видно, была сработана очень тщательно, но потом ее испортили, варварски очищая от патины, повсюду видны следы напильника, сплошные царапины… Руки-крюки, сущий антиквариат загубили…

Где-то он уже видел этот самый кораблик. В натуре.

Совсем недавно, не далее как сегодня. Под водой, на дне. На столе в ярком свете ночника стояла отлитая из серебра модель «Веры». Вот и полустертая тем же варварским рашпилем надпись на носу… Все точно. «Вера». Никаких сомнений.

Часы, разумеется, не шли. Стекло чертовски мутное. Стоит только предположить, что вещичка провела под водой лет этак восемьдесят… Все сходится.

— Вот сокровище, — сказала вернувшаяся Фаина.

— Где он это взял?

— Откуда я знаю? Приволок с месяц назад и просил подержать. Я сказала, пусть стоит, мне-то что… Герка, вообще-то, пьет редко, а тут укушался изрядно и все толковал, что это — наше с ним будущее. Уж и не знаю, почему. Хорошенькое получилось будущее…

Мазур склонился, внимательно осмотрел пароходик. Нет, решительно не похоже, чтобы где-то внутри был тайник. Цельное литье, никаких швов, соединений…

— Да он не золотой даже, — бросила Фаина. — Серебряный. Никакой ценности тут нет. Мало ли что мужикам по пьянке в голову может стукнуть…

Оторвав кораблик от стола, держа его на весу, Мазур самым внимательным образом обследовал днище — нет, и там никаких швов…

— Что, и тебя заинтересовало?

— Да глупости, интересно просто… — и сам почувствовал, что голос звучит нестерпимо фальшиво. После всех сегодняшних перипетий не было сил еще и на лицедейство, в конце концов, не его ремесло…

— Слушай, Володька, ты кто такой? — вдруг спросила Фаина. — Кто вы все такие?

— Все — это кто?

— Да ваша компания.

— Фая, что за вздор? — натянуто засмеялся он.

— Если бы вздор… — сказала она серьезно и печально. — Володя, здесь люди не глупее, чем в больших городах, деревня даже наблюдательнее. А у нас, по большому счету, деревня и есть. Хоть и называется городом. А бабы, если ты не помнишь, — народ чуткий и наблюдательный. Есть у тебя двойное дно, как Герка говаривал…

Мазур слишком устал, чтобы разыгрывать спектакли, говорить убедительным голосом, в чем-то заверять. Мысленно махнув на все рукой, он поддернул сползшие трусы, сел к столу, на котором матово поблескивал старинный пароходик, нашарил сигарету и сказал:

— У всех у нас двойное дно, Фая… Тебе не кажется? У меня, у тебя, у Герки… Знаешь что? При других обстоятельствах я бы с ним с удовольствием посидел, выпил водки, поговорил за подводные дела…

Фаина постояла рядом, глядя на него сверху вниз, сказала вдруг:

— Да нет, вы тут ни при чем…

— Насчет чего?

— Я про Герку…

— Вот уж здесь мы абсолютно ни при чем, — сказал он вяло. — Веришь?

— Верю. Я бы почуяла, если… Только ты тут ни с какого боку не сочетаешься…

— Слушай, ты хоть примерно догадываешься, из-за чего его могли застрелить?

— Представления не имею, — сказала Фаина. — Думаешь, он мне что-то рассказывал? Серьезное? Да я и не старалась вникать. Не мое дело. Герка, ты знаешь, мужик был неплохой. И не было у нас ничего похожего на те ужасы, что по телевизору показывают. Должен же кто-то держать порядок? Он не виноват, что началась такая жизнь, чумовой кошмар… Не он эту жизнь придумывал.

— Он спускался к «Вере»? — спросил Мазур.

— Я так и поняла, — грустно усмехнулась Фаина. — На мента ты не похож, они хамоватые… Из КГБ, что ли? Или как там оно нынче называется?

«А, пропади оно все пропадом», — подумал Мазур. И сказал:

— Не совсем, но около и что-то вроде…

— И Светка?

Он молча кивнул. Плевать на Кацубу. Все равно, похоже, ни одна собака уже не верит, что питерские интеллигенты — те, за кого себя выдают. Она права — в деревне свои законы, какая уж конспирация…

— Послушай, ты не думай… — протянул он, чувствуя себя ужасно неловко. — Это все получилось само по себе…

— Подозреваю, — бледно усмехнулась она. — Если припомнить, ты у меня ничего и не пытался выведывать, это я на шею вешалась… Володя, я, правда, ничего толком не знаю. Илья встречался с Геркой, тот, которого убили в четыреста пятнадцатом. Это-то я видела, вино им принесла… Но о делах они при мне не говорили. Герка вообще был любитель сюрпризов. Придет и ошарашит. — Она наклонилась к лампе. — Подожди, подожди… Так вот почему ты про «Веру» спрашивал… Это что же, оттуда? С корабля?

Кажется, удивилась она искренне.

— Похоже, — сказал Мазур. — Потому и спрашиваю, спускался ли туда Герка…

— А ты знаешь, мог, — кивнула Фаина. — Водолазную работу он не забыл, вполне мог договориться в порту, уж ему-то не отказали бы… — добавила она с оттенком некой своеобразной гордости. — Снаряжение раздобыл бы без хлопот…

— Подозреваю, он там все-таки был, — сказал Мазур. — И нашел что-то. Из тех вещичек, за которые убивают.

— Что?

— Если бы я знал…

— Про этот пароход давно говорили, что на нем проклятье. И не вспомнить, когда я первый раз услышала. По-моему, от бабки. Бабка рассказывала что-то страшненькое, вообще она любила жуткие истории… Подожди! Если Герку убили из-за того, что он достал что-то с «Веры», могут заявиться и к Людке…

— Жена?

— Ага. Уж она-то ничего знать не может, но им же не объяснишь… Володя, можешь ты что-нибудь…

Мазур, не меняя позы, молниеносно протянул руку и погасил лампу. Прижал палец к губам Фаины.

В прихожей тихонько, осторожненько поворачивалось в замке нечто железное. Мазур лихорадочно прикинул — света ночника из коридора незаметно, а разговаривали они тихо, двери толстые, из натурального дерева. Вполне могли решить, что в номере спят — или что спит там одна Фаина, его могли и не отслеживать…

Фаина накрыла ладонью его руку. Тонкие пальцы подрагивали. Глаза уже успели привыкнуть к темноте, и Мазур встал, прокрался на цыпочках в комнату. Прислушиваясь к доносившемуся из прихожей тоненькому металлическому похрустыванию, достал кобуру из-под комом брошенных на стул джинсов. Оттянул затвор пистолета, воровато оглянувшись, — щелчок показался оглушительным.

Вернулся в другую комнату, повелительно стиснул руку Фаины повыше локтя. Она беззвучно поднялась, как сомнамбула, белым силуэтом, повинуясь его нажиму, скользнула в спальню.

Мазур прижался к косяку. С замком, наконец, справились, дверь стала тихонечко приоткрываться. Хорошо смазанные петли — а хозяйка она неплохая, в диком несоответствии с моментом подумал Мазур, — не издали ни малейшего скрипа.

Он ждал, держа пистолет дулом вверх, напрягшись. Ощутил не ушами — кожей — шевеление совсем рядом. Кацуба сокрушался, что никак не удается взять языка? Вот и удобный случай…

Он действовал по схеме, подходившей для таких именно ситуаций, — пропустил крадущегося в комнату, мертвой хваткой зажал его правое запястье, в котором блеснул угловатый предмет, упер дуло в висок и прошептал:

— Тихо… Застрелю…

Спокойный шепот в подобной коллизии действует эффективнее самого грозного окрика, проверено на опыте… Мазур ощутил, как все тело схваченного пронзила молниеносная дрожь испуга. И помаленьку стал выдвигаться из-за косяка, оттесняя пленника в угол, одним ухом пытаясь слушать, что делается в коридоре.

Дальнейшее произошло молниеносно.

Незнакомец внезапно рванулся назад, в прихожую, дико вскрикнул. Краешком глаза заметив в погруженном во мрак коридоре нечто, слегка выделявшееся из темноты, Мазур отпрянул за косяк. И вовремя — сверкнула череда беззвучных вспышек, не менее дюжины, звонко разлетелось оконное стекло, находившееся аккурат напротив входной двери, рядом с Мазуром жутко забулькало, охнуло, обрушилось…

И снова вспышки — кто-то щедро поливал из бесшумки, от пуза веером… Упавший уже не шевелился. В спальне было тихо — Фаина, должно быть, крикнуть не в силах от страха…

В коридоре застучали удалявшиеся шаги. Мазур решился, рассчитанным прыжком переместился в прихожую — пригнувшись, прыгнув чуть ли не на корточках. Оттолкнулся, головой вперед вылетел в коридор, в полную темноту, упал, перевернулся, выбросил руку с пистолетом и нажал на курок.

Опоздал. Второй успел добежать до лестницы, заполошный топот затих где-то внизу. Пускаться в погоню бессмысленно. Уже третий час ночи, все в гостинице дрыхнут без задних ног, а на милицейский патруль, по счастливому стечению обстоятельств проезжающий рядом, рассчитывать нечего. Не побежишь же на улицу в одних трусах и с пистолетом…

Он поднялся, постоял, неизвестно на что рассчитывая.

— Эй! Только в меня не надо палить!

Слегка обмякнув, Мазур откликнулся:

— Подходи!

Кацуба подбежал — насколько удалось разобрать в полумраке, полностью одетый, с пистолетом в руке.

— Пронесся по лестнице, чуть перила не снес… — сообщил он. — Тут я и понял, что ты жив, иначе так не драпал бы…

— Кто? — глупо спросил Мазур.

— А я откуда знаю? — хмыкнул Кацуба. — Стрелять было поздно, свет вырублен по всем коридорам… Кажется, отъехала тачка…

— Так ты что, все это время…

— Ага, — сказал Кацуба. — Какой тут сон? Или меня пришли бы обижать, или тебя, или Фаину….

Мазур кинулся назад, торопливо зажег свет. Ну конечно, с ней ничего не случилось — сидела на постели, забившись в уголок, таращилась огромными испуганными глазами, моргала. Наконец узнав его, охнула, упала головой в подушку. Мазур неловко потоптался рядом, потом понял, что утешать ее бессмысленно, пусть уж лучше выплачется. Вышел в прихожую.

Кацуба стоял над трупом, склонив голову к плечу, разглядывал его с холодным профессиональным интересом. Зрелище было то еще, и Мазур побыстрее прикрыл дверь в спальню.

— Прелестно, — сказал Кацуба. — Это что, у его напарника нервы не выдержали? Выстрел я слышал только один…