Нечаянный король Бушков Александр
– Прекрасно, – сказал умирающий, растянув губы в слабом подобии улыбки. – Просто прекрасно, что вы не сюсюкаете, а говорите все как есть… Лорд Сварог, мне не нужен на моем престоле романтик или идеалист… а вы ведь, по слухам, не из таких? После тирана ни в коем случае нельзя отпускать вожжи, ослаблять хватку, понимаете? Хотя бы в первое время, но вам предстоит вешать и рубить головы, даже если вы не хотите. Если вы дадите в первое время хоть малейшую слабину, если дрогнете – начнется разброд. Мои подданные, от последнего посконника до коронного министра, должны чувствовать на горле все ту же железную перчатку… Потом, когда вы обживетесь, когда создадите свой механизм, возьмете все нити… о, тогда можете поиграть в вольности и послабления, но опять-таки с большим разбором и оглядкой. Люди не ценят тех, кто дает им вольности и свободы, полагая такие поступки проявлениями слабости. Зато жестокие короли им близки и, что важнее, понятны… Нельзя играть в доброту теперь, когда к нам опять нагрянула в гости… Вы слышали что-нибудь про Багряную Звезду?
– Я ее вижу, – сказал Сварог.
– Даже так? Неплохо…
– Но знаю я о ней мало.
– О ней никто и не знает не то что много, но хотя бы достаточно, – сказал Конгер. – Слишком давно она появлялась в последний раз, много воды утекло… Даже видите… Неплохо. У вас там, наверху, должно быть, знают больше?
– Крепко сомневаюсь, – сказал Сварог. – Некоторые колдуны, точнее, колдуньи…
Конгер решительно оборвал:
– Мне это уже ни к чему. Не будем терять времени. Главные инструкции я вам только что дал. Если будете им следовать – из вас, надеюсь, выйдет толк, и королевство мое вы не пустите на семь ветров… Теперь – детали. Их тоже не столь уж много. Тот субъект с рожей палача, что вышел, – Интагар, министр полиции. Будет предан, как собака. Родом из Железной гильдии, понимаете? Всего достиг умом и горбом – отчего слишком многие его ненавидят. Потерять ваше доверие и расположение для него равносильно моментальной смерти – все, кого по моему приказу ставил на место и допрашивал, все, кому оттоптал мозоли и встал поперек горла, тут же его прикончат. Он в таком положении, что никогда не сможет найти союзников… Возможно, когда-нибудь вы и решите его повесить – но не в ближайшие несколько лет. Сначала прочно встаньте на ноги… Далее. Сейчас он вернется и покажет вам списки. Сановники, царедворцы, военные, министры. Разделены на несколько категорий. Одних следует незамедлительно казнить, потому что они по-настоящему опасны и сильны, в руках держать их мог только я, а с вашим восшествием на трон, как бы вы ни были решительно настроены, они непременно поддадутся соблазну, захотят вертеть вами, а вы пока что неопытны в здешних делах, и это кончится опять-таки ненужной смутой… С других достаточно ссылки, тюрьмы или простого отрешения от должности – они мгновенно перестанут представлять угрозу. Есть еще список тех, кого я просто не успел изучить как следует, потому что назначил их совсем недавно. Тут уж отдаю дела на ваше полное усмотрение. Есть и другие списки – тех, кого стоит продвинуть резко, высоко, тех, кого следует продвигать неспешно, тех, кого ни за что не стоит повышать по причине некоторых качеств, не позволяющих воспитать из них надежных помощников… Умоляю вас, отнеситесь к этим спискам со всей серьезностью: у вас ведь нет собственных верных людей. Есть какие-то, но их ведь горстка… Я помню, подписывал им патенты на титулы и ордена… Крестьянин, вдова боцмана, еще кто-то… Словом, поработайте с вашим министром полиции как следует. Вы хотите о чем-то спросить?
– А почему вы решили, что они будут повиноваться мне столь же покорно, как вам?
– Во-первых, лорд Сварог, у вас есть собственная жутковатая слава. Король Хелльстада, как же… Если закрепите ее решительными действиями – удержитесь. Во-вторых, те, кто поименован в списках на продвижение, в большинстве своем уже уяснили, что своей дальнейшей карьерой они будут обязаны вам, а это по-житейски гораздо надежнее, нежели ловить призрак удачи… В-третьих… Я вас, знаете ли, попросту усыновляю. С соблюдением всех формальностей. После этого вы становитесь законнейшим сыном короля Конгера Ужасного. Я проделал бы то же самое с Арталеттой, но она не удержит, она обыкновенная девушка, умная и храбрая, что правда, однако за ней не тянется шлейф жутковатой и загадочной славы вроде вашей. Делия, Делия, боже, если бы Делия… Но так уж случилось… Мы так и не нашли этих крохотулек, Интагар потом вам покажет бумаги…
– Будьте уверены, я их найду, – сказал Сварог, чувствуя, как кривится лицо в злой гримасе. – Я-то уже знаю, где искать, и они мне заплатят за все и за всех, пожарища там будут стоять до этого их каменного неба. Это определенно пещера, громадная пещера, где-то под Хелльстадом…
– Об этом мне уже поздно слушать, – оборвал Конгер. – Как вам граф Грелор?
– Я с ним кое-где побывал бок о бок, – сказал Сварог. – И на него-то уж полагаюсь…
– Ну, ваше дело. Я вам по его поводу скажу одно: он не годится в государственные мужи. Человек, надо полагать, верный, надежный и преданный – но никогда не поручайте ему что бы то ни было возглавлять. Слишком любит тайны, мечи и вино… Понимаете?
– Да, – сказал Сварог. Он присмотрелся – из уголка рта Ужасного выползла струйка крови. – Позвать лекарей?
– Не стоит, бесполезно… Лучше кликните Интагара.
Сварог быстро прошел к двери, приоткрыл ее и не глядя сказал в щель:
– Коронного министра к королю…
Интагар вошел так же на цыпочках, тщательно прикрыл за собой дверь, подошел к постели и вопросительно глянул на Конгера. Тот распорядился:
– Покажите списки.
Министр полиции с непроницаемым лицом вытащил из-за отворота вицмундира толстую, туго свернутую бумажную трубку, с поклоном подал Сварогу.
– Там все подписано сверху, – сказал Конгер. – Категории, я имею в виду. Кого куда. Что с кем…
– Ваше величество, я бы все же вписал графа Гаржака в список тех, кому назначена прогулка на Монфокон…
Конгер вновь раздвинул пергаментные губы в улыбке:
– И за что же вы его так не любите? Вроде бы ничего плохого вам не сделал…
– Граф непредсказуем, – бесстрастно сказал Интагар. – И, к несчастью, слишком много знает. Настораживающее сочетание. Я рискну вновь просить вас, государь…
– Разве он плохо работал?
– Государь, я только что высказал свои мотивы…
Какое-то время Конгер раздумывал, уставясь в потолок и шевеля бледными губами. Повернул лицо – жуткую, обтянутую кожей маску:
– На усмотрение моего сына. Вам понятно?
Интагар молча поклонился.
– Есть у меня такой шалопай в заграничной разведке, – пояснил Конгер. – Как я только что сказал, на ваше усмотрение, лорд Сварог. Если милейший Интагар попытается до вашего решения что-то с графом предпринять – повесьте означенного Интагара к лешьей матери, чтобы не своевольничал… Идите, Интагар, и скажите, чтобы там все приготовили. Не стоит мешкать. Лорд Сварог, а вы наклонитесь-ка поближе, если вам не настолько уж противно…
Сварог наклонился к самому его лицу, поневоле вдыхая густой и тоскливый запах смертельной хвори. Глаза у Конгера были яркие, молодые, упрямые.
– В ночь после вашей коронации идите на Балкон Семи Соколов, – почти прошептал Конгер. – Спросите, вам покажут… Той ночью там обязательно пройдут Белые Карлики, это…
– Я знаю, – сказал Сварог. – Мне рассказывали. Они провожают в последний путь каждого из Баргов. Если добро перевешивает все сотворенное зло, они плачут, если наоборот – смеются…
– Вот именно. Я их видел, когда Делию… Они плакали. Все до одного плакали навзрыд. Лорд Сварог… – Он шептал так тихо, что Сварог едва различал слова. – Я сам их уже не увижу и не узнаю, конечно… Но мне хочется, чтобы вы посмотрели… Просто посмотрите, как они… Я в жизни совершил много хорошего… и массу дурного. – Он внезапно поднял высохшую руку и стиснул пальцы Сварога так, что тот едва не вскрикнул. – Кто бы нам сказал, были мы правы или ошибались… Я верю в бога и потому мне страшно, совсем скоро узнаю совершенно точно, как он меня оценит… Боже мой, почему мы так беспечны и нерадивы, пока не подступит… Что это там, в углу? – вскрикнул он.
Сварог резко повернулся в ту сторону. В полумраке явственно виделось лазурное облачко, словно бледный кусочек неба, проступающий сквозь хмурящиеся грозовые тучи, казалось, можно различить уже светлые прямые волосы, красивое тонкое лицо, словно бы чуть изможденное или невероятно усталое…
– Это та, про кого я думаю? – спросил Конгер громко.
– Кажется, да, – твердо сказал Сварог.
– Ко мне! – неожиданно сильным, звонким голосом крикнул умирающий король так, что Сварог невольно отшатнулся. – Все ко мне! Монахов, священников, министра двора!
…Сам Сварог, голый и вымазанный кровью, которой его то и дело поливал из золотой миски какой-то раззолоченный болван с невыносимо гордой физиономией, чувствовал себя неуютно и неловко – он лежал меж широко раздвинутых ног Конгера, тоже голого, громко стонавшего наподобие роженицы (на него тоже лили кровь, залившую промежность), и все это действо происходило в огромном зале, где им с королем оставался лишь крохотный кусочек свободного пространства, а все остальное заполняли усыпанные самоцветами, одетые в бархат и шелка министры, генералы, сановники и титулованная знать. Все, как один, стояли навытяжку, смирнехонько, лица у них были невыносимо серьезные, гордые, значительные. Сварог прикрыл глаза – хорошо еще, что старинный обычай усыновления не требовал от него самого орать и хныкать (бывают ведь упрямые младенцы, не орут, появляясь на свет, хоть ты их режь).
Над самым ухом прошелестел требовательный шепот. Четверка лейб-медиков – на сей раз не в холщовых балахонах, а в богатых вицмундирах и черных шапочках Сословия Чаши и Ланцета – тут же придвинулась с разных сторон, подхватила Сварога на руки и подняла повыше, показывая присутствующим. Один, паскуда, рукой в тонкой замшевой перчатке бесцеремонно ухватил Сварогову мужскую гордость – он играл свою роль с величайшим рвением, притворяясь, что вдумчиво исследует пол новорожденного дитяти. Именно он и завопил мгновением спустя:
– У короля сын, благородные господа и дамы! У короля – сын, сын, сын! В согласии с пожеланиями его величества нарекается Сварог Барг!
Хуже всего было красоваться в этаком вот виде перед дамами, – но Сварог терпел, поднятый на вытянутых руках четверки как можно выше, думал раздраженно: «Как бы не уронили, черти, сломать себе ничего и не сломаешь, но все равно конфуза не оберешься…»
Потом его опустили пониже, старательно принялись заворачивать в синюю мантию, расшитую золотыми геральдическими лилиями Баргов. Хорошо еще, что роль несмышленого младенчика, только что явившегося на свет божий, на этом и заканчивалась. Подчиняясь тому же требовательному шепоту, Сварог встал на собственные ноги, кутаясь в мантию и стараясь не встретиться взглядом ни с кем из присутствующих, прекрасно зная, что стоявшая где-то в толпе Мара по своему обыкновению не обойдется без подначек и шуточек.
Кто-то охнул у него за плечом. Сварог опустил глаза.
Глаза Конгера гасли, словно он больше не мог держаться. Изо рта широкой лентой хлынула кровь, удивительно алая и обильная. В гробовой тишине торопливо расступались блиставшие самоцветами сановники, разодетые дамы и увешанные орденами генералы – по образовавшемуся проходу бесшумно скользила…
Она осталась в точности такой, какой Сварог ее видел в последний раз в зыбком рассветном полусумраке, в заброшенной избушке где-то посреди Ямурлака, – тоненькая, в синем балахоне, со струившимися из-под капюшона светлыми прядями. Гибко склонилась над Конгером, легонько прикоснулась кончиками пальцев к его лбу, выпрямилась, прошла назад той же дорогой, меж далеко раздавшихся придворных, военных и чиновного народа. Проходя мимо Сварога, бросила на него мимолетный взгляд, бледно, печально улыбнулась, словно бы извиняясь перед новым хозяином дворца за визит без дозволения, – и Лазурная Дева, фея смерти, стала таять, растворяться, исчезать, не замедляя шага. Еще миг – и ее уже не было посреди широкого пустого пространства.
Казалось, прошли долгие часы, прежде чем кто-то зычно возгласил посреди мертвой тишины:
– Король умер! Умер король!
И тут же кто-то раззолоченный, суетливый, бряцавший орденами, лучившийся фальшивым сочувствием и фальшивым воодушевлением, опрометью кинулся к Сварогу от колонны – стремясь опередить других, кинувшихся вдогонку, хлынувших со всех сторон, наперерез, толкаясь, злобно пихаясь локтями. И опередил-таки, шустрый. Крепко схватив Сварога за мантию, обернувшись к наседавшей толпе, уже непритворно сходя с ума от радости, даже приплясывая, заорал что было мочи:
– Да здравствует король!!! Да здравствует король, Сварог Барг!!!
И носить ему теперь до смерти почетнейшее придворное звание Королевского Возвестителя, проныре этакому…
Глава четырнадцатая
БРАТЕЦ И СЕСТРИЧКА
Он возвышался над собравшимися в громадном зале – как и полагалось королям. Десяток длиннейших столов тянулись на всю протяженность зала, а вот перпендикулярно к ним, на особом возвышении, куда вели целых семь ступенек, как раз и помещался королевский стол, рассчитанный всего-то человек на двадцать. Гвардейцы у ступенек, гвардейцы по всей длине помоста, гвардейцы за спиной, у стены, две дюжины ливрейных лакеев, напряженно застывших на расстоянии вытянутой руки от пирующего с верными сподвижниками короля, церемониальная гербовая посуда, вся отлитая из золота, массивная, старинная, поразительное количество разнообразнейших яств и питий, способное утолить голод и жажду у драгунской роты…
Даже неудобно было чуточку оттого, что за этим богатейшим дастарханом восседали всего пятеро, считая Сварога. Он загодя, через министра двора, передал Арталетте, что желает видеть за почетным столом и ее, но министр вернулся, разводя руками: герцогиня Барг вежливо, но решительно ответила, что не чувствует себя вправе сидеть на королевском помосте, особенно в столь торжественный день… Гадать о причинах отказа у Сварога не было ни времени, ни желания, он попросту махнул рукой – и ограничился четверкой сподвижников. Чтобы увидевшая рядом с ним этих людей дворцовая публика заранее поняла, кто есть кто. Он позвал бы и Леверлина, но тот еще не вернулся из Глана.
Так что, согласно известной поговорке, компания была небольшая, но очень порядочная: Бони в королевской короне, аксамитах и парче; бывший воришка Паколет во всем великолепии герцога и барона; Мара в самом роскошном платье, какое только мог измыслить лейб-портной (принявший ее за обыкновенную фаворитку нового монарха и потому, не мудрствуя лукаво, прибегнувший к массе кружев, брильянтов и атласных лент); Элкон в неизменных золотых очках, одетый дорого, но скромно, как и подобает ученому книжнику.
Первое время Сварог, выставленный на всеобщее обозрение, чувствовал себя обезьяной в зоопарке, но потом это прошло – на него особенно и не таращились, предпочитая пить и есть в три глотки. Коронационный ужин – событие редкостное, на столы в этот торжественный день приносят множество блюд, которые так и именуются: «яства коронации». В другие дни, какими бы праздничными они ни были, такого не отведаешь. Так что почтеннейшая публика спешила всего попробовать, чтобы было потом чем хвастать. Что до короля, он представляет значительно меньший интерес: никуда не денется, строго говоря, так на престоле и останется, его еще можно будет повидать сто раз, а вот такой еды, быть может, второй раз в жизни уже и не попробуешь…
О короле и забыли, откровенно говоря, – особенно когда как следует выпили. Веселье било ключом, надрывались музыканты, звенела посуда, за портьерой в глубине помоста время от времени появлялся бульдог в человеческом облике, министр полиции, окидывал орлиным взором окрестности – и, убедившись, что все в порядке, вновь скрывался за тяжелыми складками вишневого бархата. Сварог, надо сказать, вовсе и не убивался от недостатка внимания – добросовестно высидеть свое и убраться восвояси…
Какое-то время он высматривал среди знати Маргилену с мужем, но так и не разглядел, в зале собралось человек с тысячу, и в глазах рябило от жарко сиявших дворянских корон, самоцветов, богатых одежд. Арталетту он тоже не увидел. Проще всего было бы подозвать лакея и спросить – должен же кто-то знать такие вещи, – но обращаться к ним не хотелось: из-за раззолоченных ливрей и одинаково бесстрастных лиц, лишенных и тени человеческих эмоций, они казались заводными болванчиками, возникало даже подозрение, что они и говорить не умеют…
Итак, свершилось. Он прошел через это длинное и помпезнейшее испытание – коронацию по-ронерски, ничего общего не имевшую с патриархальным гланским обрядом. Здесь все было обставлено не в пример роскошнее: торжественный проезд гвардии в парадных мундирах, гром пушек стоявших на реке военных кораблей, толпы принаряженного народа, город, украшенный гербовыми полотнищами с золотой бахромой, штандартами, позолоченными коронами, полосами разноцветных тканей, свисавших с балконов и окон, гильдейскими знаменами… Он уже немного разбирался в таких вещах и понимал: за день-два такое торжество не организуешь, не подготовишь. Отсюда следовало, что свой план Конгер задумал давненько и проводить его в жизнь начал загодя, так что в нужный час осталось лишь отдать приказ…
Немножко неудобно было перед гланцами: смех, а не король – просидев на престоле пару недель, покинул подданных в спешке, словно преследуемый кредиторами должник. Однако на тайном совещании с глэрдами (когда он вернулся в Клойн той же загадочной дорогой, о которой так и не выдалось случая расспросить Леверлина толком) Таварош, Даглас и Баглю в один голос заявили, что так, пожалуй, и лучше. Учитывая вчерашний загадочный катаклизм, почти до основания уничтоживший королевский замок. «Если это и в самом деле Стахор, – сказал Таварош. – В Равене ему будет труднее до вас добраться, государь». В конце концов, ничто не мешало Сварогу по-прежнему числиться гланским королем – а со страной тем временем преспокойно управится и Совет из тех самых глэрдов, что позвали его на царство (с добавлением брата Фергаса). Вслух об этом, понятно, не говорилось, но у Сварога осталось впечатление, что господа глэрды про себя облегченно вздохнули: очень уж удачно для них сложились дела. И грозного короля, твердо намеренного править самовластно, поблизости нет, и трон занят законным владыкой, пусть и пребывающим в отдалении. Правда, на всякий случай Сварог быстренько составил указ, по которому лишь он сам и никто другой мог вводить в Совет глэрдов новых членов в случае естественной убыли. Мало ли что может взбрести кому-то в голову, пока король далеко, пусть берегут друг друга – человеческая природа, как подтвердит вам любой министр полиции, ох как несовершенна, и следует заранее исключить ситуацию, при которой какому-нибудь интригану покажется выгодным устроить заговор с резней…
Ну что же, будем править. Плохо только, что и здесь, как давеча в Готаре, придется первым делом ради вящего спокойствия державы, ради высших государственных интересов кого-то вешать. Удел королей, увы… Лучше всего было в Глане, там он так и не успел пролить кровушки, даже скотину Рейта не особенно и тянет казнить. Отобрать в пользу той девчонки изрядный кусок угодий, а самого по старому обычаю гланских королей сослать в какую-нибудь самую отдаленную глэрдову деревушку, чтобы томился там среди овцепасов и углежогов, пока не смягчится сердце монарха…
– Что? – очнулся он от раздумий.
– Я говорю, командир, тебе первым делом надо занять Вольные Маноры, – склонившись к его уху, поведал Бони конспиративным шепотом. – Верно тебе толкую, как король королю. Там и руды хорошие, которые они по своей бедности толком разрабатывать не умеют, и торговое судоходство по Рону, и корабельные леса Каталаунского хребта…
– Гром меня порази! – сказал Сварог с непритворным удивлением. – Бони, дружище, да ты ведь, я смотрю, не только баронских дочек валял и вино кушал… Мыслишь вполне стратегически.
– Ага, мне уже именно это слово и говорили, – скромно сказал Бони. – А в общем, это все немногим сложнее, чем обычные думки крепкого крестьянского хозяина: вот прикупить бы тот выпас, да прирезать ту пашенку, да ухитриться как-то соседскую межу подалее передвинуть, в свою пользу, конечно…
– Растешь на глазах, – фыркнула Мара.
– Не язви, рыжая, – с достоинством сказал Бони. – Мечом махать – дело нехитрое. А вот нам, королям, нужно еще и мыслить… тем самым ученым словом говоря. Верно тебе говорю, командир, нужно занимать Вольные Маноры. Благо тамошний народишко к тебе, в общем, расположен. Надоели им свои корольки да барончики. О тебе в Манорах, знаешь ли, оч-чень оживленно и с симпатией судачат. Говорят, что у тебя немерено свободной земли в Трех Королевствах, а вот людей, наоборот, нехватка… Что ты удивляешься? Мужик – создание практичное, ежели мне будет позволено употребить еще одно ученое слово. А пахотной земельки в Манорах мало, горы как-никак, Каталаун… Вообще прикидывая, можно со временем и оттяпать у Святой Земли тот кусок, что за Роном, – и будет устье Рона у тебя в руках, а не у этих святош. Они ж там, в Святой Земле, – народец обнищавший… Ты подумай, а? У меня, как у всякого приличного короля, имеются шпики в заграницах, так что настроения я знаю…
– Подумаем, – сказал Сварог рассеянно. – Дай ты мне на престоле освоиться…
Со своего помоста он видел в распахнутое, от пола до потолка, окно, что на прилегающей к замку луговине горят во множестве костры, взлетают разноцветные фейерверки: там, в соответствии с той же вековой традицией, устроили угощение для простого народа, простенько, но обильно, без особых затей – быков целиком жарили, вино из бочек ковшами черпали…
Кто-то легонько коснулся его плеча. Подняв глаза и увидев значительное лицо министра полиции, Сварог вспомнил еще об одном деле, которому как раз настал черед. Поднялся, кивнул остальным:
– Гуляйте, други, во всю широту души, а у меня тут кое-что неотложное образовалось…
…На узеньком небольшом балконе на каменных перилах и в самом деле красовались семь соколов, статуэтки высотой в локоть, высеченные давным-давно из темного песчаника. Никакого красивого вида с этого самого балкона не открывалось – лишь узкая полоска земли меж глухой стеной королевского зоопарка и высоким, сплошь заросшим соснами холмом. Впрочем, теперь-то Сварог знал, для чего балкон когда-то устроили именно здесь…
Он долго стоял у перил, источавших запах старого пыльного камня, меж двумя соколами, потрескавшимися и выщербленными, и в голове не было никаких особенных мыслей. Издали долетали шумы праздника, и не понять было – то ли из дворцового зала, то ли с луговины, пьяный гомон мог с равным успехом принадлежать и сборищу чванных дворян, и толпе разгоряченного даровым вином простонародья.
Они появились совершенно неожиданно. Только что внизу не было никого – и вдруг…
По узкой полоске заросшей низкой и мягкой травой земли шагали вереницей с дюжину карликов, чьи макушки достигали пояса взрослого человека. Они выглядели обычными людьми, только очень маленькими – Сварог видел с балкона, как их босые ноги приминали траву, что призракам вовсе несвойственно, – но и в самом деле казались странно белыми: белые, как чистый снег, лица, ступни и руки, словно светившиеся собственным тусклым сиянием балахоны, белоснежные (но не седые!) волосы и даже зрачки круглых глаз какие-то беловатые…
Самые обычные безбородые лица – одни мужчины, ни женщин, ни детей… Сварог смотрел во все глаза, придвинувшись вплотную к перилам, пачкая застарелой пылью пышное королевское одеяние, затаив дыхание.
Они не лили слезы и не смеялись, их личики были застывшими, сосредоточенными, невероятно серьезными. Так ни разу и не рассмеявшись, не проронив ни слезинки, они медленно, очень медленно прошествовали внизу, скрылись за углом здания…
Расслышав совсем рядом чей-то вздох, Сварог порывисто обернулся, нашаривая рукоять широкого кинжала. И убрал руку с пояса, увидев в полумраке Арталетту – в коротком синем платье с траурной белой лентой на плече, с уложенными в сложную дворянскую прическу волосами. Должно быть, она стояла здесь довольно давно. Все еще смотрела вслед исчезнувшим Белым Карликам. Потом сказала тихо:
– Они не смеялись и не плакали…
– И что это означает? – спросил Сварог, уже сам смутно догадавшись, каким будет ответ.
– Они не знают, чего в нем было больше – хорошего или дурного. По легендам, такое редко случается – люди обычно или явные злодеи, или откровенные добряки…
– Как сказать, как сказать… – пробормотал Сварог. – Не все так просто… Почему вы отказались сесть за королевский стол, герцогиня?
– Потому что там для меня нет места, – сказала она, гордо вскинув черноволосую головку. – Потому что дочь я незаконная, а милостей ваших вроде бы не удостоилась…
Она вновь напомнила Сварогу Делию – быть может, и не было особого внешнего сходства, но поворот головы, голос, стать…
Даже чуточку жутко стало, и он сделал над собой усилие, чтобы избавиться от этого наваждения.
– Вы, наверное, меня ненавидите? – вдруг спросила Арталетта.
– За что, господи? – искренне удивился Сварог.
– За ту историю…
– Бросьте, – сказал Сварог решительно. – Это были, строго говоря, вовсе и не вы. Я сам выдернул у вас из-за уха эту чертову булавку, неужели не помните?
– Все равно, – упрямо сказала девушка. – Меня учили монахи… Нечистой силе не так-то просто овладеть человеком, если нет лазейки. А в моем случае такая лазейка была. Я ей завидовала, понимаете? Никак нельзя сказать, что ненавидела или даже недолюбливала, – но я ей завидовала, долго, упорно, чуть ли не каждодневно. Она была законная. Все принадлежало ей. А мое положение было хоть и почетным, но все же специфическим – прижитая на стороне байстрючка, с которой хватит и полковничьего мундира… – Она стояла рядом, касаясь Сварога плечом, печальная и прекрасная. – Завидовала, завидовала… пока оно не нашло эту самую лазейку… И погубила ее в конце концов.
– Вот это вы бросьте, Арталетта, – сказал Сварог серьезно. – Все, что произошло из-за этой чертовой булавки, никоим образом не повлияло на… Тут другие причины. Но это уже моя боль, моя собственная. Моя боль, моя месть, мое упущение…
– Вы ее любили?
– Наверное, нет, – сказал Сварог. – Вряд ли. Возможно, у меня просто-напросто не хватило времени, чтобы успело что-то такое родиться… Нет. Но мне от этого не легче. – Он осторожненько повернул девушку лицом к себе. – Бога ради, не думайте, что я к вам отношусь плохо. Я дал слово вашему отцу вас беречь, хотя и без этого обещания сделал бы то же самое…
Боже, как она была красива и загадочна в полумраке, как похожа сейчас на Делию… Пальцы сами коснулись тонкого бархата, под которым таилось нежное, упругое тело.
Арталетта не отстранилась, впервые попыталась улыбнуться:
– А вы не забыли, что с некоторых пор стали моим братом?
– Названым, сестричка, названым, – сказал он хрипло. – А это совсем другое, здешние законы даже позволяют названым братьям жениться на названых сестрах…
– Надеюсь, вы не собираетесь делать мне предложение? – Она улыбалась почти весело. – Я ведь довольно грубое и дерзкое существо, мушкетерский полковник…
– Вы в первую очередь прекрасны, как фея, – сказал Сварог искренне.
Он и сам не понимал, что с ним творится, но чувствовал простоту и естественность происходящего. Балкон, ночь, загадочные темные глаза девушки, до ужаса похожей на Делию, ничуть не пытавшейся уклониться от объятий…
Она не сопротивлялась, когда Сварог притянул ее вплотную, закинула голову, медленно прикрыла глаза и подставила губы. Возможно, в происходящем и было нечто сумасшедшее, но вот противоестественного не было ни капли…
У него так и не возникло ощущения, что ему уступают, – а это прибавило дерзости и нежности. Руки Арталетты сомкнулись у него на шее, поцелуй был долгим, как его путь из бесприютных бродяг в короли, совсем близко с грохотом лопнул и рассыпался мириадами алых искр очередной фейерверк, и мерцающее красное сияние добавило в происходящее нереальности.
Сварог шел за ней по дворцовым коридорам, как во сне, чувствуя себя бездумным и легким, проходил мимо застывших гвардейцев, словно мимо пустого места. Дверь ее спальни тихо захлопнулась, щелкнул засов – и они вцепились друг в друга по-настоящему, как будто ища поддержки и опоры в этом чертовом мире, жестоком ко всем без разбора. Бархат вспорхнул невесомым облачком, едва слышно скрипнула постель, от долгих поцелуев перехватывало дыхание, кто первым взял на себя все, так и осталось непонятным, но это уже не имело никакого значения – двое слились в единое целое так, словно это было навсегда, тяжелое дыхание смешалось, и бедолага Сварог, нечаянный король, впервые за много дней избавился от забот…
За окном звонко лопались шипящие фейерверки.
Глава пятнадцатая
ГОСУДАРЬ В ТРУДАХ, АКИ ПЧЕЛКА…
Проснувшись утром, довольно рано, он не почувствовал ни стыда, ни раскаяния. А почему, собственно? Взрослые люди вправе поступать так, как им нравится, в особенности если не нарушают никаких законов и не ущемляют каких-либо третьих лиц… Он долго разглядывал мозаичный потолок, на котором посреди дикого леса вскачь неслись за упитанным здоровенным кабаном бесшабашные охотники в зеленых плащах и кожаных каталанах, упрямо склонившие рогатины. Покосился на Арталетту – она безмятежно посапывала, разбросав по смятой белоснежной подушке черные спутанные локоны, лицо ее казалось спокойным и довольным, вряд ли ей снилось что-то плохое. Вот только из-под сбившейся с прежнего места подушки предательски выглядывала «чертова флейта», громадный четырехствольный пистолет, излюбленный путешественниками, поскольку одним залпом мог при удаче скосить с полдюжины нападающих. То-то ночью Сварогу что-то мешало, твердое, большое и непонятное… В раскрытом ящике золоченого ночного столика виднелась рукоять еще одного пистолета, двуствольного, а совсем рядом с постелью, только руку протянуть, стоял меч без ножен с эмблемой Синих Мушкетеров на эфесе. «Бедная девочка, – подумал он сочувственно. – Натерпелась страху и неизвестности…»
Осторожненько выбравшись из груды тончайших простыней, тихонько оделся и выскользнул из спальни – а вдруг ей, когда проснется, будет неловко? – вышел в коридор, сверкавший полированным малахитом и золоченой лепниной. Двое ликторов, стоявшие прямо напротив двери, и без того неподвижные, обратились в статуи. Сварог, придав себе невинный и беззаботный вид, как ни в чем не бывало прошел мимо, не удостоив их и взглядом, – именно к такому поведению следовало привыкать, по коридорам и лестницам торчит множество живых истуканов, если обращать на каждого внимание, если принимать в расчет мысли и чувства каждого, получится совершенно не по-королевски…
Открыв высокую застекленную дверь, вышел на балкон. Утро было такое ясное, мир казался столь свежим и чистым, словно в первый день творения, когда человек еще не появился со всеми своими грехами и пакостями, что Сварог впервые за много дней ощутил счастливую, умиротворяющую легкость. Справа, на луговине, еще суетилась целая армия лакеев, уничтожавших следы вчерашнего народного гулянья, в кроне ближайшей сосны щебетала какая-то птаха, зеленел парк, лучи восходящего солнца заливали окна ало-золотым сиянием, и не было ни одной войны, и не было пока что придворных интриг…
Вот только короли не имеют права предаваться безделью даже в такое утро. Особенно когда следует срочно обдумать идею, пришедшую ночью в голову, – если не особенно скромничать, поистине гениальную…
Если подключить к основанию Трех Королевств прежнюю бюрократию, орду закосневших чиновников с их волокитой, казнокрадством и слепым следованием писаным параграфам, можно всерьез опасаться, что благородная и невероятно масштабная затея погрязнет в старых порядках, как в болоте. Следовательно…
Следовательно, нужна партия. Вроде КПСС. Не очередная бюрократическая структура, а партия, спаянная конкретной идеей, не зависящая от чиновников, подчиняющаяся лично королю, стоящая над всеми прежними государственными институциями. Должны быть первые, вторые и третьи секретари, обкомы и горкомы, знаки для особо отличившихся в золоте, серебре и меди. И все такое прочее. Туда преспокойно можно будет отбирать людей, не обращая внимания на титулы либо отсутствие таковых, на строгую систему иерархии чиновничьих званий, на устоявшиеся традиции и заслуги рода…
Разумеется, называться все это должно как-то иначе – нет на Таларе никаких партий, даже бледного подобия, время еще не пришло, и слава богу. Не стоит пугать ревнителей традиций чересчур уж шокирующими новшествами. Пусть это будет, скажем, нечто вроде рыцарского ордена, какие существовали еще лет триста назад… развивая идею… некая смесь рыцарского ордена с монашеским, с Гильдией и Сословием… нужно хорошенько все проработать, найти толкового человека, способного взять на себя массу бумаготворчества, король подаст четкую идею, начертит контуры, а уж по ним кто-то должен прорисовать детали… Решено! Орден Возрождения Трех Королевств – название не самое гениальное, но в качестве рабочего вполне сойдет. Когда чиновничья рать спохватится, ей уже просто-напросто не останется жизненного пространства, она прочно окажется в подчиненном положении. Великий Магистр… Нет, не подходит, такой уже есть в Святой Земле. Король… ну, нехай король будет главный… главный зодчий, речь ведь идет о строительстве… а ведь прорисовывается что-то уже сейчас! Зодчий провинции, зодчий округа, зодчий волости… города… секретарь зодчего, советник зодчего… ух ты, мать твою, как оно идет, словно по маслу! Колос как символ землеробства, лопата как символ строительства… и чего-то там как символ остального… Ну и голова у вас, милорд Сварог! Все вы предусмотрели, господа сановники, министры и придворные, а вот предвидеть королевскую затею насчет партии вряд ли смогли, не хватит у вас ума на такое… Конечно же, полицейское наблюдение изнутри, строжайший пригляд – как только освоятся, начнут и воровать, и козни плести, и подсиживать друг друга, и секретарш пользовать, устраивая их третьими помощницами старшего зодчего… Но пока додумаются, тайная полиция их уже осветит самым надежным образом…
Бодрый и охваченный жаждой деятельности, он вернулся в коридор, зашагал к своим покоям. У огромного, под потолок, мурранского зеркала торчала еще одна ранняя пташка – Мара вертелась перед чистейшим высоченным стеклом, старательно охорашиваясь, одергивая мундир лейтенанта Арбалетчиков, самого старого здешнего гвардейского полка, давно уже вооруженного мушкетами, но сохранившего прежнее почетное звание. О старинном оружии напоминало лишь золотое изображение арбалета на правом рукаве черного мундира.
Увидев Сварога, она живо отвернулась от зеркала, прищурилась:
– Надо же, какой шустрый у нас младенчик! Три дня, как на свет родился, а уже по девкам бегает…
– Тихо ты, – сказал Сварог не без смущения. – Поблизости холуи торчат…
– Подумаешь, – безмятежно сказала Мара, поправляя черный бадагар с белым пером в попытках придать ему наиболее ухарский вид. – Ты король или кто? Я тут потолковала с министром двора, он мне рассказал, как Конгеров папаша прямо в тронном зале фрейлин примащивал на стол для скипетра…
– Мы должны избавляться от наиболее одиозных традиций прошлых царствований, – сказал Сварог ханжески. – Образцом добродетели служить, знаешь ли… Как у тебя в полку?
– Ну не могла же я за пару часов втолковать всем и каждому, что относиться ко мне следует предельно серьезно, – сказала Мара. – Но определенная работа произведена. Я изо всех сил старалась быть скромницей, поэтому дуэлей за это время произошло только три. Успокойся, все живы, хотя один без уха остался… Ничего, начали помаленьку проникаться и осознавать, какое сокровище им на голову свалилось, через недельку по струнке ходить будут… Да, имей в виду: тут у тебя во дворце освободилась вакансия… не помню, как она в точности называется. Тот идиот, что носит за королем письменные принадлежности.
– Лейб-мэтр Королевского Пера, – сказал Сварог уже с некоторым знанием дела. И тут же обеспокоился: – Что стряслось?
– Да ничего особенного, – безмятежно сказала Мара. – Позавчера, перед коронацией, когда я еще болталась по дворцу в скромном платьице, никому толком не известная, прижал в темном углу и вознамерился совлечь одежды. Все бы ничего, да начал за корсаж монеты совать, под юбку залез с ходу, никак не хотел поверить, что ему сейчас руки поломают… Я, девушка скромная и неопытная, сопротивлялась…
– Господи ты боже мой, – сказал Сварог растерянно. – Где труп?
– Я тебя умоляю, не делай ты из меня чудовище… – ухмыльнулась Мара. – Ничего я ему не поломала, всего-то постучала по организму да пощекотала кинжалом в особо нежных местах… Когда его лакеи видели в последний раз, скакал к воротам на неоседланном коне и кричал, что подал в отставку… В общем, имей в виду, что вакансия свободна, вдруг понадобится кого-то повысить… Элкона хотя бы, он у нас до сих пор без придворного звания…
– Где он, кстати?
– А он с его величеством, королем Арира, пустился по фрейлинам, – с невинным выражением лица наябедничала Мара. – Ничего, пусть парнишка привыкает к дворцовым нравам, ему самоутвердиться нужно, перебеситься…
– Министра полиции не видела?
– Конечно, видела, – пожала плечами Мара. – Спозаранку по дворцу болтается с таким видом, будто намерен арестовать всех и каждого, бумагами трясет… Вон он, за статуей приютился…
– Очень кстати, – громко сказал Сварог. – Подите-ка сюда, ваше превосходительство. Нам, в отличие от многих, в эту раннюю пору потрудиться придется…
Едва они вошли в королевский кабинет, Интагар вытащил из-за обшлага те самые списки и вознамерился подсунуть под нос, но Сварог бесцеремонно отстранил тугую бумажную трубку:
– Это немного подождет. Мне срочно нужна консультация по другому поводу. Нужен человек, который смог бы…
Очень трудно объяснить, что тебе требуется партийный идеолог – особенно когда беседуешь с человеком, в жизни не слышавшим о такой, с позволения сказать, профессии, да и о партиях тоже… Сварог сам понимал, что был излишне многословен и порой путался в объяснениях. Однако понемногу министр полиции, судя по глазам, начал его понимать, и в конце концов, улучив подходящую паузу, решительно сказал:
– Я понял, государь… Такой человек есть. Герцог Лемар. Служил по министерству двора, имел чин министерского советника… но главным его занятием как раз и было подыскивать убедительные объяснения для тех или иных государственных… акций, именно он подобрал великолепную мотивировку для нашего прошлогоднего вторжения в Вольные Маноры, для лоранской войны, введения в финансовый оборот беспроцентных векселей казначейства, новой пошлины с ганзейских кораблей… с ходу и не смогу перечислить все. Признаюсь вам честно: я его ненавидел, мы были врагами… но для того, что вы задумали, необходим, пожалуй что, как раз герцог Лемар. Разумеется, при условии, что вы будете прочно держать его в узде. Он из тех субъектов, у которых за спиной постоянно должен маячить даже не полицейский, а палач…
– Ну, это мы обеспечим… – сказал Сварог. – У вас есть на него дело?
Министр полиции усмехнулся уголком рта:
– Как и на всех, государь…
– Пошлите за ним верхового.
– Боюсь, ваше величество, посылать придется корабль…
– То есть?
– Он вот уже семь месяцев, как отправлен в бессрочную ссылку на Стагар, – сказал Интагар. – Стагар, вообще-то, принадлежит лоранской короне, но по давнему уговору меж королями туда отправляют некоторых своих ссыльных все державы Виглафского Ковенанта. Очень уж удобное местечко: всего четыре места, где к острову могут приставать корабли и лодки, нелюдимое местное население, крайне недружелюбно относящееся к любому приезжему… И сбежать оттуда трудно, и почти невозможно наладить переписку с внешним миром, найти сообщников для какой-нибудь пакости… Надежное местечко.
– А за что его туда законопатили?
– За человеческие слабости, государь, – вновь усмехнулся министр полиции одной стороной рта. Сварог уже стал привыкать к этой его гримасе. – У герцога их было две: страсть к драгоценностям, особенно антикварным, и юным девушкам. Отсюда проистекало все остальное: в том, что касается драгоценностей, – вымогательство, подделка завещаний, подлоги, шайка доверенных грабителей; в том, что касается девушек, – принуждение, шантаж, лишение свободы, зелья, опять-таки шайка доверенных… Король терпел гораздо дольше, чем я бы на его месте. Герцог в конце концов заигрался. Получилось так, что месяца три не было ситуации, к которой он мог бы приложить свои способности, – и, естественно, влияние его и значимость ослабли, а учитывая, что от своих страстей он и не думал отказываться, действуя с присущим ему размахом… Составился заговор, были предъявлены неопровержимые улики вкупе с многочисленными жалобами… Титул ему оставили, но орденов и чина лишили, а также определили конфискацию всего движимого и недвижимого, кроме родового поместья. Конфисковали бы и его, но не оказалось младших сыновей… Ну, и отправили на Стагар.
– Подозреваю, вы тоже руку приложили?
– И даже не буду каяться, государь. Он вполне заслужил. По моему глубокому убеждению, все меньше и меньше появлялось акций и ситуаций, требовавших искусства герцога. Он переставал быть нужным…
– И вы, я так понимаю, блестяще совместили личную вражду с государственными интересами? – усмехнулся Сварог. – Вы бы хоть глаза потупили, сокол вы мой тайный… Ладно. Меня более всего привлекает и интригует то, что вы, несмотря на личную вражду, все же высоко оцениваете его способности…
– Что же делать, если он ими обладает.
– Резонно, – сказал Сварог. – Принесите мне его дело… нет, не все целиком. Составьте экстракт о прегрешениях, предельно краткий, – а вот образцы его творчества мне нужны в полном и всеобъемлющем виде. Сколько времени вам понадобится?
– Минута, государь. – Министр полиции проворно выхватил из кармана записную книжку, черкнул несколько строк карандашом, вырвал листок и, приоткрыв дверь, подал его кому-то, шепотом отдав приказание. Вернулся к столу, толстой плите синего стекла на золотых затейливых ножках. – Скоро бумаги доставят…
– И пошлите за ним корабль, – твердо сказал Сварог. – Я сейчас набросаю повеление. Просто-напросто помилование. Ордена и чины пока что возвращать не будем, как и конфискованное, – пусть сначала из кожи вывернется… – Он громко пришлепнул на сургуч Малую королевскую печать, протянул листок министру. – Так, что у нас со списками? Ага… Вот что, любезный мой Интагар… Я тут немного подумал и решить быть милостивым. Ну зачем нам нужно непременно казнить этих девятнадцать человек, имеющих кое-какие основания претендовать на престол? Будем милосердны. Если этого так уж требуют интересы государства, можно сослать их на тот же Стагар, там они будут неопасны…
– Невозможно, государь, – твердо сказал Интагар.
– Эт-то как понимать, милейший? – грозно поинтересовался Сварог. – Моя королевская воля…
– Ваше величество, еще ни один король, если не считать сказочных персонажей, не научился воскрешать мертвых… – быстро прервал Интагар. И продолжал с невинным, честным, ясным взглядом: – Прискорбное недоразумение произошло, государь, в ночь кончины короля Конгера. Эти девятнадцать неделю содержались в крепости на том берегу реки, той ночью их решили перевезти в тюрьму Давут, уже на этом берегу… Погрузили на барку… Неопытный шкипер посадил суденышко на камень – есть там коварное местечко с парой подводных утесов, опытные капитаны его обходят, а новички, да еще подвыпившие… Словом, барка затонула, ни один из девятнадцати не выплыл. Шкипера, конечно, должным образом наказали… нет, и в этом случае даже вы не можете уже его помиловать…
– Та-ак… – протянул Сварог. – Неплохо…
– Воля короля была выражена совершенно недвусмысленно, – сказал министр полиции, стоя навытяжку. – На вас этого греха нет.
– Пожалуй, – покрутил головой Сварог. – А прочие списки – на казнь и высылку? Вы их тоже… осуществили?
– Нет, государь. Здесь уже требуется ваша подпись. Чтобы все поняли: с вами шутки плохи. Я очень надеюсь, что вы выполните волю вашего покойного… приемного отца. Милость тут неуместна. Взгляните. Под именем каждого кратко описаны прегрешения. Если у вас есть сомнения, я прикажу принести дела. Клянусь вам чем угодно – ни один из них не страдает безвинно. Все они совершили проступки и преступления, караемые по нашим законам смертной казнью или ссылкой.
– А ведь вы, любезный, мне не врете… – задумчиво сказал Сварог. – Но ведь другие, с теми же прегрешениями и преступлениями, остались на свободе?
– Увы, государь… Если вы начнете приговаривать всех, не с кем будет работать. В списки, как вам наверняка говорил король, попали только те, кто способен на шатания. Те, от кого следует ожидать верной вам службы, остаются на прежних постах, при старых должностях. И у вас всегда будет возможность достать дела и сдуть с них пыль. – И он проникновенно добавил: – Что поделать, если нельзя иначе…
– Пожалуй… – сказал Сварог неохотно, глядя в стол. – Пожалуй что… Нет другого выхода, страну следует взять в руки, чтобы на фоне покойного короля я не казался слабачком… Все правильно, да… – Он потянулся за пером и вдруг отдернул руку. – Послушайте, любезный мой… Списки вашей рукой писаны, а?
– Совершенно верно.
Сварог вкрадчиво сказал:
– А теперь признайтесь-ка мне быстренько: есть кто-то, кого вы внесли в эти списки самочинно? Уже после того, как их продиктовал король?
– Нет, – моментально ответил Интагар.
– А вот теперь – врете, – удовлетворенно сказал Сварог. – Нагло врете. Я умею это определять безошибочно, учтите… Ну? Нет на этом свете незаменимых министров полиции…
Почти сразу же Интагар ответил, напрягшись и побледнев:
– Я слышал краем уха об этом вашем умении, но думал – враки… Вы правы, ваше величество, каюсь. Вот эти двое – в списке на казнь. И эти трое – в списке на ссылку.
– Вот теперь вы опять говорите чистейшую правду, – хмыкнул Сварог. – Объяснения последуют?
Интагар сказал с видом бледным и решительным:
– Да, государь. Вам когда-нибудь плевали в лицо?
– К счастью для таковых нахалов, нет.
– Вот видите… А теперь представьте, что это вас, проходя мимо, небрежно шлепает перчаткой по лицу высокородный граф и, головы не поворачивая, небрежно роняет: «Посторонись, быдло…» И представьте еще, что все это происходит в церемониальном зале, при скоплении придворных. Потом представьте, как вашу дочку – дочь министра, но увы, не дворянина – прижимает в углу столь же высокородный, лезет за корсаж и велит прийти к нему сегодня, если она хочет заработать пару золотых. Представьте, что вы просто-напросто не имеете права поднять руку в ответ, вообще одернуть наглеца…
– Ого, – сказал Сварог. – А ведь в вас что-то человеческое проснулось…
– Я-то стерплю многое, государь. Должность такая. Но дочек я растил не для того… Воля ваша, казнить или миловать. Но я вас заверяю в одном: те, кого я вставил, никакой пользы вам не принесут, поскольку даже с ролью камер-лакея справиться не могут…
– Ну, хорошо, – сказал Сварог. – В конце концов, если здесь, во дворце, форменный гадюшник… Я сделаю только одно исправление: троих кандидатов на ссылку оставлю в списке, но добавлю к ним тех двух, кого вы предназначили на плаху. И сделаю это, мой любезный министр полиции, еще и для того, чтобы вы накрепко свыклись с мыслью: в жизни и смерти волен один я. Ясно вам?
– Да, государь, – покорно ответил министр.
– И еще один нюанс, – безжалостно продолжал Сварог. – Сколько украли вы лично? Чем обогатились? Ну-ка! Можете врать, но я ведь сразу узнаю…
С каменным выражением лица Интагар опустился на колени, повесил на шею пояс, что означало полное его смирение перед королевской волей, и негромко заговорил. Сварог слушал, время от времени заглядывая в лежавшие перед ним бумаги. Задумчиво постучал пальцами по столу. Обобщая и сравнивая, приходилось признать: хотя министр полиции и опустил кое-что себе в карман, безбожно путая таковой с государственным, все же, по большому счету, он хапнул неизмеримо меньше, нежели иные высокородные. Даже сравнивать смешно.
– Ну вот, и теперь не врете, – сказал Сварог. – Детишкам на молочишко, а? Встаньте и наденьте пояс на место. Мое величество по размышлении вас милует, но напоминает, что и с вашего дела могут однажды сдуть пыль… Подготовьте указ: все поименованные в этих вот бумагах, – он хлопнул ладонью по стопе донесений, с точностью до гроша сообщавших, кто сколько украл, из каких сумм и когда, – обязаны в течение двух недель внести половину в казну, на нужды нового учреждения, которое моей волей создается для освоения Трех Королевств. У этого учреждения пока что нет ни названия, ни штата, но это я решу в скором времени. Две недели. Кто не подчинится или рискнет меня обсчитать, потеряет не только все нахапанное – вообще все, вкупе с родовыми поместьями, независимо от того, есть там младшие сыновья или нет. Себя, так и быть, можете в этот список добровольных жертвователей не включать, но строжайше проследите, чтобы все остальные не увильнули… Что там? Ага, материалы по этому вашему герцогу… положите их на стол и ступайте… Стоп, стоп! Что это ваши ребятки приволокли? Я же человеческим языком распорядился: экстракт. А вы мне суете следственное дело, судя по толщине…
Министр полиции энергично возразил:
– Государь, это и есть экстракт, сиречь краткий список прегрешений. Сами следственные дела занимают четыре шкафа и насчитывают семьдесят две стандартных укладки, то есть картонных чехлов для бумаг толщиной в половину локтя…
– Да? – с интересом сказал Сварог. Повертел головой. – Вы здесь не мелочитесь, я вижу… Если сложить стопкой… тридцать шесть локтей, ага… Впечатляет. Ладно, идите.
Оставшись в одиночестве, он быстренько подмахнул зловещие списки, предварительно все же прочитав их вдумчиво, – не дай бог, обнаружится какой-нибудь старый знакомый, которого, несмотря ни на что, следует вытащить из этой паскудной ситуации: муж Маргилены, к примеру, или адмирал Амонд…
Нет, никого знакомого. Ну что ж, так даже легче. Не надо было, господа мои, нагло смахивать в карман казенные суммы, прирезать владения бедных невлиятельных соседей, подсылать убийц к врагам и любовникам жен, продавать государственные секреты сопредельным державам, ет цетера, ет цетера. Вы не хуже и не лучше многих других, но королю Сварогу, новоявленному Баргу, нужно себя поставить, так что не взыщите…
Закурив, он придвинул к себе бумаги томившегося в ссылке герцога Лемара – никаких сомнений в том, что он там именно томится, на Стагаре не особенно и развернешься касаемо юных девиц и антикварных драгоценностей, особенно если ты ссыльный после конфискации. Так, начнем с достижений…
А ведь достижения несомненны, господа мои! Необходимость вторжения королевской армии в три Вольных Манора обоснована с изяществом и блеском – тут вам и ссылки на иные стародавние традиции, и перечень параграфов международного права… И с пошлинами для ганзейцев убедительно закручено, и с векселями, и с конфликтом из-за «вольного фарватера»…
Пожалуй, он отыскал нужного человечка. А что касаемо его прегрешений…
Сварог вдумчиво изучил и стопку мелко исписанных листов, именовавшихся «экстрактом прегрешений». Экстракт впечатлял – чего там только не было… С тем же изяществом и блеском, надо признать, герцог проворачивал свои неприглядные делишки. Одна затея с ограблением коллекции престарелого маркиза чего стоит – это ж надо додуматься, не просто нарядить своих разбойничков привидениями Проклятых Егерей, но еще и продумать соответствующую пиротехнику, звуковые эффекты, три недели до того проводить в жизнь кропотливо продуманный план со множеством свидетелей явления призраков, учеными заключениями… Ничего удивительного в том, что маркиз поверил, лишь через полгода заподозрив неладное, когда увидел одно из ожерелий (надо полагать, отнюдь не антикварное) на одной из юных подружек герцога, тогда только ему пришло в голову, что призраки вряд ли способны спать с девками и делать им подарки…
Да, и эти девицы… Приятного мало: одну злодейски умчали из отчего дома в карете без окон, другую… ай-яй-яй, однако…
Сварог горестно вздохнул, старательно почесал в затылке, изо всех сил пытаясь отыскать смягчающие обстоятельства – не для окружающего мира, а для своей слабо зудевшей совести. Ну, в конце концов… В конце-то концов, наш герцог обирал не бедных старушек на большой дороге, не у ребенка последнюю конфетку отнимал. Многие из тех, кого он облегчил, сами в грехах по уши…
То же и с девицами. Юные, конечно, но все же не малолетние, уже вполне созревшие для, так сказать, фривольного с ними общения. Никакой педофилии, а это кое-что да значит… Что ж поделать, если этот развратник и ворюга необходим державе? Иногда у королей просто-напросто нет выбора, приходится, зажав нос и натянув перчатки, работать с тем, что есть… Решено, милуем… Уже помиловали.
Глава шестнадцатая
ГОСУДАРЬ ПО-ПРЕЖНЕМУ В ТРУДАХ
Поигрывая пером в тяжелой золотой оправе, сохраняя на лице беззаботность и безразличие, он наблюдал, как в Рубиновый зал входят господа военачальники: все три маршала, в том числе маршал гвардии (и каждый горделиво держит пресловутый маршальский жезл, довольно-таки увесистое полено в синей эмали с золотыми лилиями, скрещенными мечами и королевской короной), полдюжины генералов, из них четверо гвардейские (и каждый постукивает по полу генеральским эспантоном, коротенькой пикой, увенчанной гербом), и два десятка полковников, на три четверти гвардейцы (у этих в руках не было ничего, поскольку полковникам не полагалось никаких таких таскальных знаков отличия). Будь это цивильные сановники, пришлось бы поломать голову над тем, как их разместить – одному по чину и титулам полагается стул со спинкой и подлокотниками, другому – только со спинкой, третьему и вовсе достаточно табурета (между прочим, девять разновидностей мебели используется в таких случаях). С военными гораздо проще – и маршалу, и полковнику полагается одинаковый стул…
Правда, как легко догадаться, своя иерархия существует и здесь – маршалы горделиво разместились в первом ряду, за ними сидели генералы, ну, а полковникам, как легко догадаться, достался арьергард. Пока рассаживались, кое-кто из них украдкой озирался: покойный король никогда не приглашал сюда военных. И потому многие из них даже и не подозревали о некоторых архитектурных излишествах, коими зал был снабжен…
Строго говоря, название было неофициальное, по документам зал проходил как «покои малых приемов номер одиннадцать». Но опытные обитатели и завсегдатаи дворца именовали его Рубиновым, поскольку небрежное употребление в разговоре именно этого слова автоматически означало принадлежность к имеющим доступ и знающим некие секреты. А все дело было в том, что восемьдесят лет назад тогдашняя королева, застигнутая в этом самом зале своим венценосным супругом в довольно пикантной ситуации с участием некоего гвардейца, столь порывисто вскочила с дивана, что зацепилась за его гнутую ручку своим знаменитым рубиновым ожерельем, застежка лопнула, и все сорок два камня оказались на полу. Король тогда, поднапрягшись, с ходу родил историческую фразу: «Рубины – лакеям, а этим двум – крепость!» Игравшие роль загонщиков лакеи дружно считали эту фразу прямо-таки гениальной, хотя у парочки прелюбодеев, конечно же, было другое мнение…
Некоторое время Сварог тянул многозначительную паузу – если вовсе уж откровенно, испытывая при этом совершенно детское удовольствие: редко случается, чтобы майор ВДВ получил вдруг возможность распоряжаться кучей маршалов и генералов (пусть даже дело происходило не на Земле, а в некоем параллельном пространстве). Потом, отложив перо, обвел присутствующих орлиным королевским взором и сказал:
– Господа мои, вы военные люди, и я буду краток. Господин начальник Главного штаба (самый старый маршал ответил почтительным наклонением головы), господин маршал гвардии (тот же жест), господин начальник Штаба гвардии (генерал дряхлого возраста наклонил голову ниже всех)! Делом, ради которого я вас позвал, предстоит в первую очередь заняться именно вам. Моя королевская воля такова: вы обязаны в кратчайшие сроки разработать план быстрого занятия войсками всех Вольных Маноров.
Читать бесплатно другие книги:
