Тени в переулке (сборник) Хруцкий Эдуард
Женька был представителем серьезной вахрушенской семьи. Отец его отбывал срок за сейфы, брат только что освободился, да и сам мой кореш тянул срок в свое время по малолетке.
Мы прошли лабиринтами Вахрушенки, вошли в подъезд и поднялись на третий этаж. Женька постучал в стену рядом с дверью, словно отбил сигнал морзянки. Дверь отворилась, на пороге стояла знакомая мне до слез продавщица знаменитых печеных пирожков в Елисеевском магазине.
– Здравствуй, тетя Оля, – сказал Женька, – я с кентом пришел.
– Заходите, а кента я твоего прекрасно знаю. Он у меня каждое утро пирожки покупает.
До этого я видел «малину» в фильме «Путевка в жизнь». Грязная комната, стол, заставленный бутылками и закуской, пьяные воры. В квартире тети Оли было уютно и чисто.
– Кореш мой с допроса, – пояснил Женька, – весь день не жравший.
– Идите на кухню, я вам яичницу с колбасой сделаю. Мы сидели на кухне, ели извозчичью колбасу и пили марочный портвейн «Южнобережный». В других комнатах были какие-то люди, играл проигрыватель, на кухню доносился голос Вадима Козина.
– А там кто? – спросил я Женьку.
– Серьезные люди.
Мы продолжали есть колбасу и пить портвейн. С каждым стаканом на душе становилось легче и спокойнее. На кухню вошел старый блатной авторитет дядя Миша Ключарев, по кличке Мишка Ключ.
Он сел с нами, налил вина и спросил меня:
– Тебя, мне Женька говорил, чекисты прессуют?
– Есть немножко, но я пока в отказе.
– А им до фени, в отказе ты или в сознанке. Они коту пришьют волчьи уши и докажут, что он лесной хищник. А идти на зону по сто шестнадцатой пополам, парень, дело стремное. Если хочешь, я тебя с хорошими людьми сведу. Пойдешь с ними на скок, а если, не дай бог, мусора заметут, на зону двинешь как солидный человек с хорошей статьей. Ты парень сильный, не дурак, вполне можешь в авторитеты выйти.
Перспектива была, конечно, заманчивая. Хоть здесь передо мной открывалась широкая дорога к высокому положению в определенном обществе. Но я, несмотря на радужное будущее, ушел от ответа на это столь лестное предложение.
Мы так и не договорили – на кухне появились две центровые красавицы – Рита и Нина. Одна – яркая блондинка, а вторая – брюнетка. Я их прекрасно знал. Они все время гуляли в ресторане «Аврора» с цеховиками. И, как я потом понял, наводили братву на их квартиры.
Брюнетка Нина плотно села в 1952 году, а Рита в 1955-м вышла замуж за знаменитого адмирала, стала бывать на приемах в Кремле и превратилась в весьма модную и роскошную номенклатурную жену.
Больше мне не пришлось бывать на «малине» тети Оли. Мой кент Женька спалился и поехал на зону в Карелию, да и моя жизнь резко изменилась.
Потом, через десять лет, мне несколько раз приходилось выезжать с опергруппой на самые разные блатхаты. От обставленной антикварной мебелью квартиры в центре до вонючих полуподвалов на Таганке.
И я убедился в одном: те, кому надо, знают все московские «малины», но не трогают их, потому что именно там можно проводить самые интересные оперативные мероприятия.
Так повелось с тех былинных времен, когда на Руси начал работать уголовный сыск.
10 сентября 1916 года, когда на улице уже смеркалось, в Московской сыскной полиции раздался звонок. Телефонировали из магазина «Ювелирная торговля Митрофанова», что на Цветном бульваре в девятнадцатом номере. Надзиратель сыскной полиции, работавший в участке, в который входил Цветной бульвар, сообщил, что магазин ограблен.
Дело было непростое, поэтому начальник сыскной полиции Маршалк послал туда лучшего криминалиста, своего помощника (по нынешнему – зама) коллежского советника Андреева, полицейского фотографа и дактилоскописта.
Когда Андреев приехал в магазин, то увидел несметное число полицейских чинов, звенящих шпорами и мешавших друг другу. Он попросил лишних удалиться и начал вести дознание.
В кабинете сидел одуревший от горя и ужаса хозяин ювелирной торговли Герасим Андреевич Митрофанов, дверь в соседнюю комнату, где стояли сейфы, была распахнута, а массивные железные ящики пусты.
Из сбивчивого рассказа перепуганного хозяина Андреев уяснил, что пару часов назад в магазин вошли два офицера лейб-гвардии Литовского полка. Один носил погоны поручика и имел адъютантский аксельбант. Второй – капитан.
Офицеры осмотрели витрины, потом попросили приказчика позвать хозяина. Когда Митрофанов вышел в торговый зал, офицеры вежливо представились и сказали, что у них есть к владельцу магазина весьма деликатное дело.
Митрофанов пригласил господ военных в свой кабинет.
О лейб-гвардии Литовском полке недавно писали в газетах, его солдаты и офицеры проявили подлинное мужество в боях с германцами. У пришедшего капитана на рукаве шинели были нашиты две полоски за ранения.
В кабинете офицеры сообщили, что в Москве они по казенной надобности и завтра отбывают на позиции. Но перед их отъездом офицеры полка собрали вполне приличную сумму и поручили купить в Москве золотой портсигар и сделать на нем из алмазов монограмму с инициалами командира и цифрой «пятьдесят».
Митрофанов заверил господ военных, что они обратились по адресу. Портсигар он подберет, а его мастер быстро сработает монограмму, и обойдется это не слишком дорого – ведь чего не сделаешь для храбрых защитников Отечества.
Митрофанов взял ключи, открыл комнату, где находились сейфы, а когда открыл бронированную дверцу, один из храбрых защитников Отечества приставил к его голове револьвер и приказал открыть все сейфы.
Не торопясь офицеры сгребли содержимое бронированных шкафов в саквояж, Митрофанова привязали к креслу и заткнули рот платком. Уходя, «гвардейцы» забрали из стола наличность в сумме десять тысяч рублей, сняли с пальца мычавшего хозяина перстень с бриллиантом и из жилетного кармана извлекли золотые часы с репетиром.
Андреев поручил надзирателю опросить приказчиков, а сам попытался разговорить перепуганного Митрофанова. Тот, охая и чуть не плача, рассказал, что поручик был в пенсне, у обоих офицеров усы и бороды.
Но главное, вспомнил хозяин, у капитана был ярко выраженный польский акцент.
Это уже было кое-что.
Дело в том, что, когда немцы вытесняли русскую армию из Царства Польского, в Москву прибыло огромное количество польских беженцев. И конечно, варшавское, лодзинское, гродненское ворье тоже прибыло в бывшую российскую столицу.
Но вместе со своими соотечественниками в Москву переехала канцелярия варшавского генерал-губернатора во главе с директором, камергером высочайшего двора действительным статским советником Николаем Николаевичем Граве. В его подчинении находилась и тамошняя сыскная полиция, командовал которой старинный приятель Андреева Людвиг Антонович Курантовский.
Следующим утром Андреев поехал в Спиридоньевский, где в доме 12 располагались варшавские коллеги. Курантовский внимательно выслушал Андреева и сказал, что есть у него клиент со сходным почерком. Некто Анджей Цеховский, который, по данным его конторы, объявился в Москве. Из Варшавы он бежал, так как на нем висело два заочных приговора. Австрия разыскивала его за нападение на почтовую контору на окраине Вены, Германия – за налет на ювелирный в Гамбурге.
Андреев показал фотографию Цеховского Митрофанову, но тот не опознал своего обидчика.
Тогда Андреев заехал к своему приятелю-художнику и попросил сделать портрет с этой фотографии, но только изобразить человека в военной форме с усами и бородой. Когда портрет привезли к ювелиру, он радостно закричал, что это тот самый негодяй.
Андреев понимал, что Москва для Цеховского – пока город чужой. У него нет устойчивых связей в преступном мире города, а стало быть, укрыться ему трудно.
От Курантовского он узнал, что налетчик любит красивую жизнь, азартные карточные игры и женщин. Следовательно, Цеховский должен отсиживаться на «малинах».
Но на Хитровку в трактир «Каторга» он не пойдет, в притонах на Сретенке, где гуляют карманники, ему тоже нечего делать, значит, он будет искать место, соответствующее его вкусу.
Безусловно, Андреев сориентировал свою агентуру. Особо просил помнить про часы, наигрывающие первый такт вальса «На сопках Маньчжурии».
Через два дня ему позвонил его агент, хозяин бильярдной в переулке у Чистых прудов. Они встретились, и тот поведал сыщику, что вчера у него катал шары профессиональный карточный игрок Спиридонов по кличке Перебор. Он хвастался именно такими часами.
На квартиру Спиридонова Андреев отправился, прихватив двух крепких сыщиков из летучего отряда. Дверь им открыла горничная и сказала, что хозяин отдыхает.
Андреев прошел в спальню. Хозяин мирно спал. На стуле рядом с кроватью лежали массивные золотые часы. Андреев взял их, нажал на кнопку, и они заиграли знаменитый вальс.
Спиридонов вскочил. Протер глаза и узнал Андреева. Что и говорить, знаменитый московский сыщик был заметной фигурой в московском уголовном мире.
– Твои часы? – спросил Андреев. Спиридонов молчал. Андреев сел на кровать, открыл заднюю крышку.
– Ты думал, братец, что здесь две крышки, а их три. Андреев аккуратно ногтем подцепил еще одну крышку и вслух прочитал надпись:
– «Е.М. Митрофанову в день рождения от Купеческого клуба». Так что будем делать, Спиридонов? Возьмешь на себя налет на магазин Митрофанова?
– Побойтесь Бога, ваше высокоблагородие, я же игрок, такими делами не занимаюсь.
– А часики на улице нашел?
– Да никогда. В польский банчок выиграл.
– Что, у клиента денег не было?
– Как не быть, были. Только я их у него тоже выиграл.
– Сколько?
– Пять тысяч.
– А где играли?
– У Бегов…
– У Кондрата?
– Точно.
– Клиент наш или залетный?
– Залетный, из Варшавы, кажется.
– О чем разговор был? Спиридонов задумался.
– Да ни о чем. Он спрашивал, есть ли в Москве шикарное место, где можно время провести. Ну я послал его на одну «малину»… – Спиридонов запнулся.
– Начал, так говори все до конца, а то у меня в передней два молодца сидят.
– Так закладывать не хочу. К Баронессе его послал. Это была необыкновенная удача. Баронесса, бывшая выпускница Московского института благородных девиц Елена Кузьмина, по окончании курса попала в Петербург в дом барона Будгрофа в качестве гувернантки. Сначала все шло как обычно, а потом она исчезла вместе с украшениями и деньгами. Отловили ее только в Одессе, уже на сходнях парохода, отплывающего в Афины.
Ее сослали в каторжные работы, а после окончания срока она объявилась в Москве. Неведомо на какие деньги приобрела роскошную квартиру в Потаповском переулке и завела дом свиданий. Там-то ее и завербовал Андреев. С той поры «малина» эта стала подлинным садком, куда попадали крупные рыбы: медвежатники, кассиры, сбежавшие с казенными деньгами, крупные налетчики, знаменитые шулера и фальшивомонетчики.
Андреев поехал к Баронессе, показал ей фото Цеховского и проинструктировал, что надо делать. За домом Баронессы поставили следить самых опытных филеров.
Два дня длилось нервное ожидание. Правда, сыскная полиция времени зря не теряла. Эти два дня стали черными для содержателей московских притонов.
Андреев лично поехал на самую крупную московскую «малину» – трактир «Каторга» на Хитровке и поговорил с хозяином. Разговор получился душевный. Мещанин Кулаков, как значилось в паспорте хозяина знаменитого на весь жиганский мир России трактира, оказался человеком понятливым. Вытирая кровь с разбитых губ и носа – а Андреев был человеком весьма сильным, – он заверил господина коллежского советника, что даст указание своим людишкам искать залетного по всем ювелирам-скупщикам, а то от полячишек и армяшек честному вору деваться некуда.
Цеховский пришел на третий день. К дому подкатил мотор на дутых шинах, из него вылез роскошно одетый господин и вошел в подъезд дома. Он назвал условный пароль, проник в квартиру и сразу оценил это замечательное место: пол в прихожей, покрытый пушистым ковром, бронзовые бра на стене, картина с обнаженной натурой. Шикарная была «малина», больше похожая на дом свиданий.
Очаровательная, правда, уже немолодая хозяйка поинтересовалась, от кого пришел дорогой гость, и, узнав, что от Перебора, пригласила в гостиную.
Вечер удался, были и музыка, и очаровательные дамы. Цеховский гулял, как хотел, и рассчитался с хозяйкой тремя бриллиантами из сейфа Митрофанова.
Он ничего не жалел, тем более что прелестная хозяйка обещала свести его с солидными ювелирами, которые могут купить практически все.
Когда наступило время, Цеховский поинтересовался, сколько будет стоить провести в этой квартире ночь с дамой. Но хозяйка достаточно твердо ответила, что у нее дом приличный и он, дорогой гость, может поехать к даме домой.
Цеховский с одной из красавиц сел на лихача и поехал к ней. На козлах пролетки вместо кучера сидел филер сыскной полиции.
Уже в своей квартире дама предложила Цеховскому вина. Тот выпил бокал и немедленно уснул.
Проснулся он только в камере в Гнездниковском.
Историю шикарной московской «малины» и ограбления «Ювелирной торговли Митрофанова» я узнал из рапорта Андреева московскому градоначальнику генералу Климовичу. Документы, связанные с работой московского сыска, чудом сохранились в архиве.
В 1917 году, после ликующего февраля, когда Временное правительство объявило полную свободу, озверевшая толпа начала громить в Гнездниковском переулке помещение Московского охранного отделения и сыскную полицию.
Многие из тех, кто поджигал помещение политического сыска, старались уничтожить документы своих особых отношений с этим ведомством. Кстати, похожая попытка была и у нас после ельцинского переворота, который я назвал про себя «колбасной революцией». Кое-кто из наших «демократов» тоже пытался прорваться в здание КГБ на Лубянке, но этого не произошло.
А вот в 1917 году заинтересованным людям удалось разгромить охранку и сыскное.
Правда, к разочарованию жиганов, никаких сведений о секретной агентуре они не нашли. Предусмотрительный Андреев спрятал в надежном месте секретный архив, который позже передал начальнику уголовной секции МЧК знаменитому Федору Мартынову. Секретные сотрудники Московской сыскной полиции очень помогли чекистам справиться с валом уголовной преступности.
«Малина» в Потаповском переулке начала функционировать под надзором службы Мартынова. Именно на этой «малине» был захвачен Борис Граве, руководитель банды «попрыгунчиков». При содействии Баронессы ликвидировали группу расхитителей спирта и взяли знаменитого фальшивомонетчика Колыханова.
Как долго существовала в центре Москвы знаменитая «малина», сказать не могу.
Единственное, что я знаю, в 1930-х годах квартира эта стала коммуналкой, а несколько лет назад ее расселил и приобрел некий банкир.
Лет пять назад мы с друзьями сильно загуляли. Естественно, приехали в самый гостеприимный для нас ресторан Дома кино, а когда нужно было уходить, человек, примкнувший к нашей компании, потащил нас в ночной клуб.
Мы попали в круговорот некоей ночной московской тусовки. Знакомые по экрану телевизора лица политиков и людей шоу-бизнеса, чудовищно громкая музыка, слой дыма под потолком.
Осмотревшись, я почему-то вспомнил разные «малины», куда выезжал с опергруппами угрозыска. Трудно сказать, что именно, но было что-то общее у этого клуба с блатхатами, на которых приходилось мне бывать.
«Дипломатический багаж»
Вода в Яузе была похожа на общепитовский кофе, и плавали в ней сморщенные листья. Внезапно солнце протиснулось сквозь облака, и сразу же река, дома, деревья сделались нереально нарядными, как на старых немецких открытках.
– Вот и это кафе, – сказал мой спутник, начальник отдела службы экономической контрразведки Москов ского УФСБ.
Кафе напоминало брошенную дачу: сложенные, исхлестанные дождем полосатые зонтики, белые кресла и столы, сваленные в кучу, плотно зашторенные окна деревянного павильона…
– Здесь и накололи организаторов контрабандного марш рута. В этом кафе собирались реставраторы, антикварные жучки, торговцы иконами, уголовники, грабившие церкви и коллекционеров. Мы воткнули технику и прикрыли кафе наружкой. …Когда-то, в 70-м, я искал следы поддельного Фаберже; известный московский фарцовщик Коля Новиков, человек со странной кличкой Попал-попал, привез меня такой же мокрой осенью в парк Сокольники, в кафе «Ландыш», куда с ноября по май сбегались подпольные торговцы антиквариатом, «черные» коллекционеры, реставраторы, жуликоватые молодые люди, «бомбившие» старушек по деревням Северной России, а главное, подпольные эксперты – энциклопедисты черного антикварного рынка. Народ все больше рисковый и осторожный, живший по принципу «будет день – будет тыща».
С одним из них, по имени Борис Натанович, Коля Новиков и сводил меня в этой огромной стекляшке.
Но это было больше тридцати лет назад. А теперь наследники «черных» антикваров из «Ландыша» переехали в малозаметное кафе на берегу Яузы. И время другое, и страна другая, и деньги вместо «бабок» называют «баксами», а рисковый народ продолжает свою легкую и азартную жизнь.
История же, которую я хочу рассказать, началась не здесь, на берегу мутной Яузы, и даже не на Измайловском черном рынке, а в Берлине. …В Берлине ему повезло. До этого Вальтер Науманн держал бакалейную лавку рядом с вокзалом в Нюрнберге, был совладельцем гостиницы «Этап» в Кобленце. Антиквариатом он занялся случайно. Умер дядька, которого Науманн практически не знал, и оставил ему в наследство небольшой магазинчик в Берлине.
Дела шли не очень хорошо, пока в Германию не хлынула волна переселенцев из России. Появились клиенты, которые поставляли иконы, живопись, серебро. Дело оказалось прибыльным. Особенно хорошо шли старые иконы и картины русских мастеров. Науманн ездил в Москву, искал партнеров и контакты.
Он даже нанял к себе консультантом русского специалиста. Тот приходил два раза в неделю в магазин, давал экспертные оценки картин, икон, изделий из серебра и золота. Эксперт был необходим. Контрабандный канал из Москвы был налажен, и теперь Науманн ежемесячно получал около ста икон хорошей работы. …В ноябре 2004 года служба экономической контрразведки УФСБ по Москве и области получила агентурное сообщение из Берлина о том, что в магазин Вальтера Науманна ежемесячно поступают крупные партии контрабандных икон из Москвы. Контрразведчики знали, что из страны «по-черному» вывозят иконы, картины, серебро. Постоянно перекрывали каналы контрабанды, арестовывали людей, сбывающих за «бугор» антиквариат. Но дело было настолько прибыльным, что им на смену появлялись новые «бойцы», а следовательно, новые каналы сбыта.
И чем лучше работали ФСБ и МУР, тем более изощренными становились методы контрабандного вывоза. …Науманн позвонил эксперту:
– Я очень прошу вас приехать ко мне завтра утром.
– Что-нибудь случилось?
– Случилось. Завтра поступит большая партия икон из России, и я должен сразу же рассчитаться с поставщиками.
– Когда я должен приехать?
– Хорошо бы к девяти часам. Этот день я вам оплачу особо.
При магазине Науманна был небольшой зал. Раз в год хозяин устраивал там аукционную продажу вещей, залежавшихся в магазине.
Эксперт вошел в зал. Солнце сквозь застекленную стену наполнило помещение, и казалось, что расставленные по периметру иконы светятся золотистым светом. Он сразу определил две доски XVIII века. С прекрасным живописным сюжетом, наверняка вологодской работы.
Десятка два икон XIX века, неплохой манеры и качества, остальные были написаны в начале XX века. Но и среди них находились интересные экземпляры. Все иконы были прекрасно отреставрированы.
– Ну что скажете? – спросил Науманн.
– Прекрасная партия.
– А более конкретно? Только времени у нас мало. Эксперт достал блокнот и пошел мимо строя икон, внимательно осматривая их и помечая в блокноте. Вся работа заняла не более получаса, потому что Науманн все время торопил его.
– Ну вот, – эксперт заглянул в свои записи, – времени было мало, и я могу дать только приблизительную оценку.
Он говорил, а Науманн сверял его оценки с листками, полученными по факсу.
– Прекрасно, – сказал он, когда эксперт закончил. – За исключением мелочей все совпадает. Пройдите в торговый зал и подождите меня.
Эксперт вышел в торговый зал, подошел к витрине, где лежало несколько итальянских эмалевых медальонов с видами Венеции. Они словно светились изнутри, посылая через стекло витрины голубоватый свет.
Дверь распахнулась, и в магазин вошли двое. Эксперт мельком посмотрел на них и сразу же определил любезных сердцу соотечественников. Уж больно дорого и пестро они были одеты.
– Боря! – окликнул одного из них Науманн. Среднего роста худой парень подошел к хозяину, и они о чем-то зашептались.
Через два дня служба экономической контрразведки получила донесение с приметами двоих русских, посетивших магазин Науманна, и описанием полученных немцем икон.
– Что мы знали? – рассказывает мне начальник от дела по борьбе с контрабандой. – У нас были приметы двоих русских и имя одного из них. Знали, что большинство контрабандных икон – северной школы. Ну и конечно, знали о каком-то странном факсе. Вот с этого нам и пришлось начинать.
Дальше пошла обычная сыскная рутина. Оперативники тщательно отрабатывали Измайловский вернисаж – знаменитый подпольный рынок икон. Подводили агентуру к реставраторам. Проверяли работу в антикварных магазинах. Изучали окружение убитых контрабандистов – Когана и Грека. Получали данные, обрабатывали их. Как всегда, в процессе оперативно-разыскных мероприятий всплывали другие, не менее интересные дела и начиналась разработка новых фигурантов.
Шли дни, и таинственный Борис, худощавый блондин среднего роста, глаза темные, одетый в светло-синий двубортный костюм от Армани, и его подельник – высокий и лысый – в поле зрения не попадали.
Отрабатывалась почти нереальная линия связи по факсу.
Прошел месяц, но никаких результатов не было.
Зато появилось одно интересное донесение. Якобы в Москву из Вологды приходит фура, груженная иконами. Вместе с коллегами из Вологды начали прокачивать эту версию, тем более что берлинский источник сообщал, что приходят иконы в основном северного письма.
С транзитом из Вологды дело оказалось перспективным, выяснили отправителя, номер машины, личность водителя и сопровождающего.
Машина из Вологды выехала затемно, чтобы к утру добраться до Москвы. На границе областей ее принимала наружка, доводила до конца зоны ответственности управления и передавала коллегам. В начале седьмого утра фургон приняла московская группа наружного наблюдения.
А дальше все происходящее было похоже на кошмарный сон.
Фургон приезжал, как говорят оперативники, «в адрес», водитель и сопровождающий упаковывали иконы в брезент и волокли их в квартиру. Так они ездили по городу, развозя иконы, словно утреннее молоко.
Их задержали в Армянском переулке.
Подошли двое оперативников и обыграли фразу из известного фильма:
– Ребята, вы местные?
– Нет, – мрачно ответили транзитники.
– Ну а мы из милиции.
Допросы начали прямо в отделении. Вологодские сначала пошли в несознанку, но, посмотрев фотографии, сделанные наружкой, быстро разговорились.
По нынешним временам, прихватить их было в общем-то не за что. И шофер и «экспедитор» денег не получали, а только развозили иконы по адресам. Поэтому решили взять их на «испуг». Узнав, что ими занимается не милиция, а офицеры контрразведки, вологодские ребята сразу же начали давать показания. Так оперативники выяснили, что человека по имени Борис со схожими приметами можно встретить в кафе на берегу Яузы.
Несколько дней оперативники и один из задержанных крутились около кафе. И наконец Борис появился.
– В тот день мы его потеряли, – рассказывает мне один из участников операции. – Как ни странно, объект оказался весьма опытным, было ясно, что он хорошо знаком с методами оперативной работы. Но у нас была его фотография, и мы уже знали, что он бывает в этом кафе два раза в неделю. Так мы вычислили Бориса и его подельника Виктора.
Как выяснилось позже, Борис пять лет был оперативником в милиции, оттуда и опыт.
Виктор оказался реставратором.
Но дело осложнялось тем, что оба объекта были предельно осторожны. Все переговоры вели только по сотовым телефонам, общались с очень узким кругом знакомых, куда практически невозможно было внедрить своего человека. …А источник из Берлина сообщал о новых партиях контрабандных икон.
И все-таки контрразведчики зацепили одну интересную связь Бориса. Итальянец по имени Пьетро. В Москве он возглавлял собственную фирму, которая, согласно документам, поставляла в Москву продукты с Апеннинского полуострова. Но обороты от сделок были копеечными, а итальянец вел в Москве беспорядочную светскую жизнь, которая требовала немалых денег.
Пьетро был менее осторожным. И оперативникам удалось установить его контакты с работниками некоторых посольств из развивающихся стран Африки.
В пятницу Пьетро встретился с Борисом и взял у него три большие сумки. Потом он на Патриарших прудах передал их атташе одной из африканских стран. Тем же вечером атташе сел на Белорусском вокзале в одиночное купе поезда Москва – Берлин.
В Смоленске, как обычно, по вагонам пошли сотрудники таможни. Вот и купе африканского дипломата. Все как обычно. Предъявлен диппаспорт. Но на этот раз таможенник поинтересовался:
– Вами задекларированы четыре места багажа. Они все принадлежат вам?
– Конечно, – спокойно ответил чернокожий дипломат. Он знал, что никто не имеет права осматривать его багаж.
– Откройте сумки, – попросил таможенник.
– Вы не имеете права. В купе вошли двое молодых людей в штатском.
– Мы из контрразведки. Мы просим вас предъявить нам ваш багаж добровольно. В противном случае мы будем вынуждены препроводить вас в здание таможни, вызвать представителя МИДа и советника вашего посольства.
– Я ожидал всего, – рассказывал один из участников задержания, – но только не этого. Парень заплакал навзрыд, как по умершей маме.
В трех огромных сумках оказалось восемьдесят семь икон.
В следующую пятницу в Смоленске был задержан сотрудник другого африканского посольства. Они рассказали все сразу. Сознались полностью. В их странах царила нищета. Зарплату они получали копеечную. Вот и приходилось им приторговывать единственным своим ценным товаром – дипломатической неприкосновенностью. За курьерские услуги они получали всего от двухсот до четырехсот долларов. Но и эти деньги считали подарком судьбы. Кстати, оба дипломата задержались в России – у их «великих» держав не было средств, чтобы оплатить их выдворение.
Но вернемся к нашим уголовникам. Конечно, их можно было брать. Но решили подождать: вдруг откроется резервный канал?
Борис и Виктор заметались. Еще бы, пропали две большие и ценные партии товара. Убытки огромные. И снова появляется Пьетро. Он договаривается с одной из греческих фирм, которых в Москве великое множество, и та соглашается вывезти иконы из России.
Все повторилось. На таможне фуру с иконами задержали. Пьетро взяли в казино «Каро», когда он собирался рискнуть за зеленым столом. Он понял все сразу и дал достаточно правдивые показания. Виктора взяли во дворе, когда он менял аккумулятор в своей машине. Бориса арестовали дома. Изъяли иконы, золотые и серебряные изделия – обычный набор при аресте «черных» антикваров.
Вот и закончилась история с «дипломатическим багажом».
Я смотрю на кафе с занавешенными окнами. Пустое и тихое. Скоро его откроют. Возможно, здесь опять начнут собираться «бойцы» подпольной антикварной торговли.
Может быть, они облюбуют другое место. И будут планировать новые маршруты в Берлин, Амстердам, Варшаву.
А пока кафе закрыто. Клиенты соберутся позже.
Бриллианты для диктатуры демократов
У меня был товарищ, веселый, никогда не унывающий радиожурналист Саша Бахметьев. Он много писал, его передачи регулярно появлялись в эфире, и образовались у него свои поклонники.
Никто и никогда не видел его грустным. Все шло хорошо. Милая жена Лена, с которой они вместе закончили иняз, неплохая квартира на улице Кирова, доставшаяся от родителей, жигуленок первой модели, приличные заработки.
Так случилось, что умерла его бабушка и оставила Саше в наследство пять золотых червонцев царской чеканки. В те развеселые времена на черном рынке одна монета стоила 200 рублей. Деньги весьма приличные.
У Саши был знакомый зубной техник, который с огромным удовольствием купил у него монеты.
А через месяц зубных дел мастера арестовали. Золотишка нашли немерено, и он сдал поставщиков, в том числе и Сашу. Тот ничего не скрывал, рассказал о бабушкином наследстве, даже завещание показал. Сумму, «нажитую преступным путем», вернул в доход государства.
За это его выпустили из Матросской Тишины погулять до суда. И самый «справедливый в мире» советский суд отгрузил ему срок – пять лет на строгом режиме. Правда, принимая во внимание первую судимость, прекрасные характеристики с места работы, возмещение ущерба и помощь следствию, срок дали без конфискации имущества и последующей ссылки.
Он вернулся домой по «двум третям», отсидев три с половиной года. Саша ни с кем не хотел встречаться из старых друзей, как мне сказали, стал озлобленным и угрюмым.
При первой возможности он продал квартиру и дачу и уехал с женой в Америку. Рассказывали, что он поселился в Сан-Франциско, нашел какую-то работу и тихо живет, как тысячи эмигрантов.
Когда я был в Америке, то пытался его разыскать, но Сан-Франциско очень большой город.
Если смотреть на Сан-Франциско со стороны залива, то можно увидеть самое высокое и элегантное здание, именуемое «Транс-Америкен Пирамид». Оно возвышается над городом, подчеркивая незыблемость финансового могущества.
На сорок первом этаже разместилась неведомо откуда появившаяся фирма «Голден АДА». Сам факт, что она сняла этаж в самом престижном здании города, придавал ей определенный вес в местных деловых кругах. Тем более что перед мэром Сан-Франциско за невесть откуда взявшихся бизнесменов хлопотал почтенный сенатор Копп, а вопросами безопасности занялся один из лучших полицейских штата – Джек Иммендорф.
Итак, руководитель «Голден АДА» Андрей Борисович Козленок въехал в свой офис на сорок первом этаже. Он уже был владельцем нескольких дорогих домов в Сан-Франциско, Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Он имел собственный самолет «Гольфстрим-4» и тяжелый российский вертолет фирмы «Камов», не считая «роллс-ройса» и других, не идущих в счет мелочей.
Жаль, что Андрей Борисович Козленок прежде, чем начать свою карьеру кидалы международного класса, не познакомился с известным в свое время в Москве мошенником Юрой Тарасовым по кличке Тарас.
В далеком 70-м, только что вернувшись после очередной отсидки, он, в легендарной некогда «Яме» – так именовался пивной бар на Пушкинской улице, поведал мне, почему его постоянно преследуют неудачи.
– Слушай, – говорил он хриплым, сорванным чифирем голосом. – Ты думаешь, я глупее Ротмана, Мошки или Копченого? Нет. Просто так карты моей жизни легли. Понимаешь, судьба. Фатум.
Тарас был человеком начитанным, почти окончил техникум книжной торговли, поэтому приятно выделялся обширными познаниями среди своих беспутных коллег.
– Ты в приметы веришь? – спросил он меня.
– Практически нет.
– А зря. Есть мистические знаки, они и определяют человеческую жизнь. Я родился на Лесной и жил там до шестнадцати лет. А из окна моей квартиры была видна Бутырка. Так все шестнадцать лет ее и наблюдал. В семнадцать пошел работать. Контора помещалась на Малых Каменщиках, как раз напротив Таганки. Потом мне умные люди на киче разъяснили: если человек «крытку» из окна видит, значит, это перст судьбы. Прописаться ему в ней на всю жизнь.
Если бы Андрей Козленок посещал в былые годы «Яму» и познакомился с Юрой Тарасовым, возможно, его дела сложились бы более удачно. Но он не знал мошенника с мистическим уклоном, поэтому и послал своего поверенного Литвинова на Бермуды покупать виллу.
Поверенный нашел три «небольших» строения, правда, не очень дорогие. Каждое чуть больше миллиона долларов. Андрей Борисович прилетел на острова на собственном «гольфстриме», осмотрел их и отказался.
Ему понравился совсем другой дом. Стоимостью в одиннадцать миллионов долларов. И он стал его собственником.
Когда новый хозяин обходил дом, любуясь открывающимся видом, он не обратил внимания на старую тюрьму, органично вписавшуюся в пейзаж, – тюрьму, которую построили еще в прошлом веке для морских разбойников и контрабандистов.
Точно так же, придя в свой кабинет в «Транс-Америкен Пирамид», Козленок не поинтересовался, что это за мрачное строение на острове посреди залива.
А зря. Строением тем была знаменитая на весь мир тюрьма – Алькатрас.
Вот так через много лет подтвердились мистические изыскания бывшего крутого мошенника, а ныне пенсионера Юры Тарасова.
– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – любил повторять еще один из завсегдатаев «Ямы», знаменитый московский катала Боря Кулик.
Но не было ему счастья в этой быстротечной жизни. Поэтому и разобрались с ним за долги «залетные» из Питера.
А вот Андрей Борисович, видимо, знал прикуп. И вообще, ему в этой жизни здорово везло.
В 1959 году журнал «Молодой коммунист», в котором я тогда работал, разослал комсомольцам ударной молодежной стройки на Красноярской ГЭС анкету: «Что такое счастье?»
Ответы были самые разные. Ребята отвечали, что счастье в труде, любви, творчестве, смерти за Родину, в хороших заработках. Но один ответ я запомнил на всю жизнь. Привожу дословно: «Ты родился, а у тебя папа – Ворошилов».
И ответ этот был по тем временам самый точный. Для детей номенклатуры, особенно именитой, в том обществе открывались самые интересные возможности.
Конечно, у Андрея Борисовича папа был не Ворошилов, но зато мама обладала большим весом. Она руководила Горпищеторгом и могла распределять продовольственный дефицит. Именно из этой кормушки появлялась на столе нужных людей финская колбаса и возникала икра, которую в магазине видели только в день приезда туда для смычки с народом первого секретаря МГК Виктора Гришина.
Человек, распределяющий дефицит, имел в городе самые сильные связи. Андрей Козленок окончил Плехановский институт и ушел в армию. Уверен, что его матушка могла бы освободить его от призыва. Но она не сделала этого, полагая, что военная служба, кроме пользы, ничего не принесет.
Демобилизовавшись, через весьма короткое время Андрей Борисович получает диплом кандидата наук.
Я сам видел изданный тиражом семьдесят экземпляров автореферат. Тема его сразила меня наповал: «Совершенствование экономического анализа эффективности работы линейного флота в заграничном плавании». Вот такими разносторонними экономическими познаниями обладал выпускник Института советской торговли имени Плеханова. Но не мне, человеку далекому от экономической науки, судить об этом. В те годы кандидатская степень давала человеку определенный общественный вес, раскрывала перед ним возможность продвижения по службе.
Впоследствии, за бугром, на визитной карточке Козленка появится солидное слово «доктор». Но в разгромленной ястребами перестройки России ученая степень уже ничего не значила. Появилось понятие – «новый русский».
Читать бесплатно другие книги:
