Встревоженные тугаи Ананьев Геннадий

Те полчаса, что были свободными у старшего лейтенанта, они провели на берегу ручья. Сидели на гладком валуне, молча смотрели, как стремительно струится прозрачная вода, прыгая с камушка на камушек на перекатах. Расстались как-то отчужденно. Без ставшего привычным поцелуя.

А в тот раз, когда еще пришла необходимость встретиться с главным инженером и другими людьми, чтобы предупредить их об обострении обстановки на участке, мысленно Ярмышев повторял те слова, какие собирался сказать Божене. Расставить, как говорится, все по своим полочкам. Он намеревался поговорить сперва с ней, а уж после того пойти к главному инженеру, затем и встретиться с нужными людьми. Но Божена, как ему сказали, ушла на дальний шурф и вернется не раньше чем через час. И еще он увидел приближавшегося к нему Кондрашова.

– Дела службы, Велен Никифорович? Или… – протягивая руку, лукаво вопросил он.

– И то и другое, – миролюбиво ответил Ярмышев. – Привез новый график связи с нами. И еще – информацию по обстановке.

– Ну что же, потехе час, а делу время. Прошу ко мне в кабинет.

Старший лейтенант передал главному инженеру новый график и объяснил непонятное ему, напомнил о необходимости, в связи с новыми данными (он темнил, как темнили сами геологи, чего они пытаются найти в этих горах), более надежно охранять и поселок, и шурфы с буровыми, а при появлении любого нового человека, немедленно информировать заставу. Закончив инструктаж, Ярмышев надел фуражку и направился к двери, но в кабинет внезапно влетела Божена. Радостная. С двумя большими кусками породы в руках. Бросив на ходу: «Здравствуй, Велен», – положила принесенные камни на стол и возбужденно заговорила:

– Смотрите, Иван Георгиевич! Смотрите! Из дальнего шурфа. Богатейшие, выходит, там запасы. Победа! Наша победа!

Такой сияющей Ярмышев еще не видел Божену. Восторг, казалось, переполнял ее, и она не пыталась его унять. Но не это удивило и поразило Ярмышева. Хотя он и не понимал, что за камни принесла Божена, но догадывался, что ее находка подтвердила прогнозы геологов, – его удивило и поразило другое: сапожки, мини-юбка, голубая нейлоновая кофточка и модная прическа, вроде бы сработанная перворазрядным парикмахером.

«Она же на шурф ходила, а выглядит нарядней, чем когда приезжала ко мне в поселок. И здесь, и в поселке у Ташхемки. Всегда в брючках. По-рабочему одета, как и все геологи, кроме главного инженера».

Сейчас она показалась похожей на Кондрашова… А тот, взяв один из камней, внимательно осмотрел его на свет, потом даже через лупу, и в конце концов возвестил:

– Велен Никифорович, вы присутствуете при великом открытии! Можете поздравить свою невесту. Вот смотрите, видите прожилки?

И Кондрашов принялся неторопливо рассказывать Велену, чем ценна эта находка. Он брал в руки то один, то другой камень, объясняя, по каким признакам можно определить, что они содержат полезную руду или, как он выражался, редкоземельные, весьма ценные для человечества, ископаемые; он говорил о вулканах, о горообразованиях, называл эры и эпохи, вроде бы просвещая тем самым пограничника, но смотрел не на него, а на Божену.

– Теперь, могу предположить, вы почувствовали суть, – завершив рассказ, глубокомысленно изрек Кондрашов, – отношений человека и природы: если бы человечество не соперничало с ней, оно бы оставалось по сей день в детской распашонке. Извечно вел и ведет он борьбу за то, чтобы покорить природу, подчинить и заставить служить себе. Образы таких борцов и победителей нам подарили бессмертные Гомер, Гёте, Уитмен. Мы гордимся теми героями, и почему же не назвать нам героями живых? Вот – Божена. Ее цель в жизни – подчинить природу…

– Судя по вашим рассуждениям, могу с такой же уверенностью предположить, что вы не знакомы с произведениями более древних авторов, и тем более с такими древнейшими трактатами, как Веды. Если бы вам была знакома хотя бы Рамаяна, вы не посмели бы с такой патетикой утверждать о извечной борьбе человека с природой. В период той великой цивилизации люди не высасывали из земли ее кровь, не ковырялись в ее теле, выскребая оттуда так называемые полезные ископаемые. Но – летали. Но строили такие шедевры, какие нам еще не под силу. Мы губим природу. Рубим сук, на котором сидим.

– Да-да, можем совершить непоправимое. Потомки не простят, – с явной иронией парировал Кондрашов. – Правильно ли я вас понял? Уж не руссоист ли вы?

– Нет. Я не призываю к тому, чтобы и вы, и Божена, и все геологи, все люди склонили бы головы перед могуществом природы, но вы забыли, что мы живем в веке, когда человечество сняло распашонку и может позволить себе начинать жить в гармонии с природой на основе новых технологий, на основе использования энергетических источников без нанесения вреда земле-матушке. Но для этого нужно думать. Впрочем, к чему весь этот спор? Он, что мертвому припарка. Тем более, мне пора возвращаться на заставу, к трудной, но, как вы иронизируете, почетной службе. До свидания, – кивнул Ярмышев Кондрашову и повернул лицо к Божене: – Проводи.

Он не решился заговорить с Боженой о будущих их взаимоотношениях, повторить предложение о женитьбе, хотя понимал, что такой разговор просто необходим. Он пожалел, что оказался нерешительным, лишь когда машина увозила его все дальше и дальше от поселка геологов по узкой, отгороженной от солнца гранитными скалами дороги. С запоздалыми упреками в свой адрес старший лейтенант не скупился. Вместе с тем он все отчетливей понимал, отчего Божена так заметно изменилась…

Отмахнулся от невеселых мыслей Ярмышев только тогда, когда увидел пограничный наряд, медленно двигавшийся дозором по границе, которая шла метрах в пятидесяти от дороги. Вдоль нее солдаты расставляли самодельные едва заметные даже днем приборы. На заставе дали им и название – приборы пограничной хитрости.

Вот солдаты спустились в неглубокую лощинку, и стали видны только их фуражки. Потом фуражки остановились. Исчезла одна, за ней вторая.

– Что-то рассматривают. Не следы ли? – предположил Ярмышев, но водитель поперечил:

– Нити, должно быть, подправляют. Сейчас я туда подверну.

– Нет. Вон у того камня напротив расщелка остановись. Я к ним схожу.

Не успели они подъехать к камню, как из лощинки выбежал старший наряда ефрейтор Семятин и подал знак, что обнаружены следы.

– Давай к нему, – приказал водителю Ярмышев.

Доклад Семятина четкий: нити, протянутые по расщелку, порваны в трех местах.

– На заставу доложили?

– Нет. Мы вас увидели.

Метр за метром принялись все вместе изучать лощинку. Обнаруживали то сбитый камешек, то примятые стебельки редкой среди камней травы, но четкого отпечатка следа не находили. Кто прошел? Люди? А, может, горные козлы?

– Наверное, все же, товарищ старший лейтенант, теки прошли, – высказал свое предположение водитель. – Как в прошлый раз.

– Вот, как в прошлый раз, и выясним, – ответил ефрейтору Ярмышев. – Наряд – за мной. Кочанов – у машины.

Неделю назад по этому же расщелку прошли теки. Порвали нити, выбили кое-где камешки из своих гнездышек – тогда наряд, обнаруживший следы, не смог сам разобраться, чьи они, и майор Антонов выслал инструктора службы собак сержанта Евстина с овчаркой, и тот, пройдя по расщелку километра два с половиной, увидел перед каменными осыпями четкие отпечатки копыт. Расщелок там разветвлялся, затем круто уходил вниз. Там и начинались осыпи, а перед ними лежала, метра полтора шириной, песчаная полоска. К той полоске и вел сейчас старший лейтенант Ярмышев пограничный наряд.

Когда подошли к ней, Ярмышев скомандовал:

– Давай, Семятин, вправо, а я – влево. Внимательно смотрите. Встреча через десять минут здесь.

Буквально через десяток метров Ярмышев остановился: камешки сбиты, осыпь потревожена. Кто же мог сделать это? Дикий козел обычно обходит осыпи стороной.

– Странно… – вполголоса проговорил старший лейтенант. – Похоже, человек прошел. Один. А через границу вроде много следов. Нужно узнать, что Семятин обнаружил…

Но едва сделал несколько шагов, как увидел бежавшего к нему Семятина.

– Следы. Два каблука. Прыгали через песок несколько человек. Двое не допрыгнули до осыпи, – тяжело дыша, доложил ефрейтор.

Побежали вместе к тому месту, где Семятин увидел следы. Подумав, Ярмышев заключил:

– Здесь пущена группа для отвода глаз. Оттого и наследила она.

Вывод этот был сделан на основе анализа факта. Оставлены отпечатки каблуков неслучайно: полутораметровую песчаную полоску может легко перепрыгнуть любой без всякой подготовки, а тут – на тебе, любуйтесь, пограничники, начинайте погоню по следу.

«Но для чего все это? Куда пойдет одна группа, куда вторая?» – задал себе вопросы Ярмышев, но ответа пока не нашел. Приказал Семятину:

– Выходи на связь с заставой!

– Ну как, покурили? – спросил майор Антонов.

В ответ прозвучало нестройное «Так точно», – и старшина скомандовал:

– Становись!

Молодые солдаты быстро построились в две шеренги, подравняли носки сапог, и старшина подал команду:

– Смирно! Равнение на…

– Вольно, – прервал его майор. – Давайте сюда, повыше. Отсюда весь участок как на ладони.

Только на сей раз не пришлось майору Антонову рассказывать новичкам об особенностях участка заставы. Наблюдатель с вышки крикнул:

– Товарищ майор, дежурный поднял заставу «в ружье»! Докладывает, что старший лейтенант Ярмышев сообщил о нарушении границы.

Майор Антонов, не дослушав доклад наблюдателя, махнул рукой солдатам, чтобы они следовали за ним, и побежал вниз.

– Оружие, старшина, молодым выдай и в строй их, – распоряжался он на ходу.

– Есть!

Пока начальник заставы с новичками сбегал вниз с холма, на самой заставе готовились к перекрытию границы и поиску нарушителей: выезжали из гаража машины, от питомника бежали с собаками сержант Евстин и ефрейтор Акимов. Привычная для Антонова картина, поэтому он, казалось, не обращал внимания на все то, что делали сейчас его подчиненные. Вот если бы случилась какая-либо заминка, она непременно бросилась бы в глаза Антонову, и он сразу бы вмешался, поторопил, подсказал.

– Товарищ майор, старший лейтенант на связи, – доложил дежурный по заставе. – Ждет вас.

Антонов быстро прошел к связистам в комнату и подсел к рации. Слушая доклад Ярмышева, он тоже, как и старший лейтенант, задал себе вопрос: «Для чего разделились?»

Узнай попробуй замысел нарушителей! А узнать нужно. Во что бы то ни стало. Иначе – провал. И Антонов думал. Как всегда в таких случаях, был спокоен. Наушники тихо шипели, старший лейтенант, доложив обстановку, ждал приказания. Потом Антонов услышал щелчок и голос Ярмышева:

– Разрешите преследовать главную, по моим определениям, группу? Как поняли меня? Прием.

Вновь щелчок. Вновь тихое, настораживающее шипение. Пауза затягивалась. Но вот решение созрело:

– Следы потеряешь в горах быстро. Время упустишь. Ты, Велен Никифорович, наряд Семятина оставь на месте. Я им инструктора с собакой пошлю, пойдут тогда по следу. Сам, без проволочек, – к геологам. Людей я тебе подошлю. Границу дополнительными нарядами перекрой и геологов охраняй. Докладывать на заставу через каждые пятнадцать минут. При изменении обстановки – немедленно.

Антонов решил распределить силы так: Акимова с собакой и наряд Семятина пустить по следу главной группы, так он ее назвал, а к Ярмышеву, для охраны геологов и перекрытия горного участка границы, послать группу самых опытных пограничников. С остальными же пограничниками, в том числе и молодыми, сам выедет к предгорью и начнет поиск.

Начальник заставы начал понимать замысел группового нарушения границы и разделения нарушителей по разным маршрутам. По его мнению, одна группа спустится с гор в степь, другая, меньшая, человека два или три, скорее всего, попытается проникнуть к геологической партии, чтобы совершить диверсию или выкрасть документы. Может, однако, произойти и то, и другое. Взорвут, вполне возможно, вышку, чтобы люди кинулись туда. А в это время выкрадут документы. В общем, главный удар, как оценивал Антонов, нацелен на геологическую партию.

«Усложнили программу, – думал Антонов. – Одиночки не проходили, послали группу. Не унимаются!»

О своем выводе и решении майор Антонов доложил начальнику отряда полковнику Федосееву, и тот, одобрив принимаемые им меры, сообщил, что перекроет все дороги по тылу силами маневренной группы.

Через несколько минут застава опустела. Остался лишь старшина с отделением солдат, которому Антонов приказал организовать охрану левого фланга участка, если поиск не закончится до ночи.

Машины помчались по пыльному большаку. Вот позади уже Ташхемка, свернули на полевую дорогу, по которой совхоз возил сено, накошенное у подножия гор и в ущельях. Дорога эта, то огибая подошвы хребтов, шла по степи, то углублялась в сенокосные ущелья.

– В ущелья не заезжай. Срезай, – приказал майор Антонов водителю рядовому Кильдяшеву, солдату второго года службы, умелому шоферу, хорошо знающему дороги на участке заставы.

– Есть! – ответил Кильдяшев и добавил: – Грузовик здесь прошел. Совсем свежий след.

– Вижу. Если в дальнее ущелье поехал, может, увидит нарушителей? Это облегчило бы нам поиск.

Кильдяшев повел машину по степи, оставляя слева второе и третье ущелье. Осталось километра два до того места, где, по предположению Антонова, должны спуститься с гор нарушители. Кильдяшев вывел машину на дорогу.

– Теперь потише. Смотри следы, – приказал Антонов и почти сразу же крикнул: – Стой!

Скрипнули тормоза, солдаты, сидевшие на боковых сиденьях, навалились друг на друга, кто-то чертыхнулся, огрызнулась собака. Сержант Евстин строго прикрикнул на нее: «Сидеть!» – и недовольно упрекнул сидевшего рядом с овчаркой товарища из новичков:

– Ноги, не ровен час, повредишь собаке. Держаться нужно.

А Антонов, открывая дверцу, скомандовал:

– Со мной Евстин. Остальные на месте. Можно курить, – и выпрыгнул из машины. За ним – Евстин с овчаркой. Прошли они немного назад, подали сигнал второй машине не подъезжать близко. Майор достал сигарету, прикурил.

– Давай, сержант, разберемся, что здесь произошло. Вот отсюда кто-то вышел на дорогу. Здоровый мужчина. Размер сапог – сорок пятый, не меньше. Машина тормознула. Проголосовал, видимо. Справа обошел. Залез в кабину. Со стороны шофера подошла группа. По следам – четверо их. Торопливые, беспорядочные следы, в кучу сбитые, будто не люди, а бараны бежали к кабине. И назад эти же следы с дороги уходят кучей. А вот возвращаются. К кузову машины. Машина повернула в степь.

«Похоже, захватили. А что сделали с шофером? Где он? Из кузова его вытаскивали, а что дальше? С собой взяли? Или…»

– Товарищ майор, – прервал Евстин размышления Антонова. – Собака в ущелье тянет.

– Давай за ней.

Метрах в двадцать от дороги, в кустах около родника, увидели совхозного шофера с пробитой головой. Антонов приложил ухо к груди шофера – толчки сердца были едва различимы.

– Давай ближе к воде. Окажем первую помощь.

Они осторожно перенесли раненого к самому роднику, и Евстин достал индивидуальный пакет.

Солдаты в это время, продолжая сидеть в машине, обсуждали случившееся. Когда машина резко затормозила, и майор с Евстиным выпрыгнули на дорогу, Кильдяшев пояснил:

– Следы на дороге. Большая группа.

Все поняли, что начальник заставы не разрешил вылезать всем, чтобы не помешали собаке, но каждому хотелось лично посмотреть на следы, изучить их, а потом сравнить с тем, что скажет сержант Евстин и начальник заставы. Сидели молча, с нетерпением ожидая команды майора. Только Рублев, достав сигарету и прикурив, протянул развязно, с нажимом на «р».

– Пр-рекр-расно. Посидим, подымим. Пес с нежными лапами, до котор-рых сер-ржант даже дотр-рагиваться сапогами не р-рекомендует, отыщет шпионов. Пр-риведет их и скажет: любуйтесь, р-разлюбезные салажата, на матер-рых диверсантов. Потр-ряс! Напишу чувихам в Москву: ловил шпионов, не выходя из машины, вдыхая сладкий дым сигар-реты, пар-ры бензина и р-разглядывая сер-рый бр-резент.

– А пупок крепкий у тебя? – спросил Рублева Кильдяшев.

– Маман глаголила, шелком будто пер-ретягивали.

– Ну, тогда еще ничего. Тогда, может, выдержишь. Смотри только…

Но куда должен смотреть Рублев, он так и не узнал: прозвучала громкая команда майора:

– Выходи!

Солдаты начали торопливо выскакивать из машины и собираться возле майора, который разговаривал по рации с заставой, время от времени поглядывая на Евстина, который у родника бинтовал голову какого-то человека.

– Шофер совхозный, – сказал Кильдяшев, достал сигарету и зажигалку – изящный никелированный пистолетик.

– Ого! Потр-рясная штучка! Дай-ка посмотреть, – протянул руку Рублев. – Женщины-гер-роини убивали министр-ров цар-ря-батюшки. Чувих потр-рясно пугать этой штучкой.

– О чем мысли твои?! Человек вон, почитай, убитый. А впереди, что еще ждет нас? – с неприязнью обрубил восторженный монолог Рублева Кильдяшев. – Ты лучше следы изучи. Для пользы дела. В нашей службе знание следов – основа всего.

С явной неохотой присоединился Рублев ко всей группе, которая обменивалась мнениями вполголоса, чтобы не мешать начальнику заставы разговаривать по рации.

– Машину, выходит, угнали нарушители.

– Все как на ладошке. Надолго теперь поиск.

– Да уж, поколесим теперь по степи.

– Будет что стар-рухам чер-ркнуть, – с торжественной радостью протянул Рублев. – Машина исчезает в пустыне! Или… С пробитой головой шофер!

– Как у тебя язык поворачивается?! – оборвал его ефрейтор Бошаков.

– А что я? Нежные девичьи ушки могут завянуть? Да?

– Замолчи!

Майор Антонов закончил разговор с заставой, солдаты без команды выстроились в одну шеренгу, и Антонов обратился к группе.

– Обстановка усложнилась. План поиска меняется.

Он достал карту участка и показал всем, где расположились заслоны соседней заставы и отряда и по каким маршрутам предстоит пройти машинам. Старшим второй машины он назначил сержанта Евстина, разделив людей на две группы. С собой взял из «старичков» ефрейтора Бошакова и рядового Карандина.

Машина с группой Антонова рванулась в степь. Майор взглянул на часы: старшина наверняка уже доложил обстановку в отряд, и, вполне возможно, подполковник Федосеев поднимет приданный отряду вертолет. Наверняка поднимет. А нарушители километров с десяток успели отмахать. Дальше и дальше в тыл? Вряд ли. Та, меньшая, но главная группа может пойти в тыл, но тоже маловероятно. Она двинется к геологам. К ним, это уж точно. А эта группа, посланная для отвода, поколесит день по степи и станет назад уходить. Но каким путем? Хорошо бы разгадать, где она намеревается возвращаться, там и засад побольше устроить.

Граница вроде бы плотно закрыта. Вероятность уйти назад безнаказанно равна почти нулю. И у реки, и в горах, и по тылу все выходы из ущелий под наблюдением держит сержант Евстин с группой. Секреты к ночи выставит, но и патрулировать на машине не прекратит. Вряд ли смогут прорваться. А если к геологам сунутся, старший лейтенант встретит. Соседи тоже достаточно нарядов поставили.

– Товарищ майор, степь дымит впереди, – доложил водитель. – Похоже, пал идет. Не повернуть ли к горам, пока не поздно?

– Вижу я. Держи по следу.

След грузовика, хоть не очень отчетливо, но виден. Он отклоняется правей и правей, к реке, и майор начинает понимать замысел нарушителей, когда же увидел дым на горизонте, окончательно убедился в правоте своего предположения. Группа отвода, как теперь майор ее мысленно назвал, спешит к старому руслу. Там, на разливах, запутает следы, пересидит денек-два, а то и побольше в камышовой чащобе, потом попытается прорваться, используя тугаи, за кордон. Степь подожгли, чтобы пограничников, если они станут преследовать, задержать на несколько часов. А там, у конца разливов, если туда путь держать, чабаны. Беззащитные. Никого к ним не послал.

«Просчитался я, – упрекнул себя майор. – Как бы чабаны не пострадали. Спешить нужно. Возвращение к горам много времени отнимет. Только – вперед».

Остановились, чтобы доложить начальнику отряда обстановку и окончательный вывод по поводу намерений нарушителей – вновь вперед. Навстречу палу. Он все ближе и ближе. Теперь уже казалось, дымит вся степь.

– Назад бы нужно, товарищ майор, – снова посоветовал Кильдяшев.

Антонов ничего не ответил. У него уже родилась дерзкая мысль сделать то, о чем как-то на охоте рассказывал ему Дорофей Янголенко. Был тот в степи на коне. А тут пал идет. С ветром. Не выбрался б, если не пустил бы встречного пала.

«Пустим и мы».

Машина, правда, не лошадь, бензин от жары может взорваться, и все же есть необходимость рискнуть.

– Мы так сделаем, – прервал в конце концов молчание Антонов. – Как до пала останется километра три, сами подожжем степь. На выгоревшем месте и пропустим пал мимо себя. Бумаги бы вот только побольше.

Только у троих оказались письма в карманах. Мало. Обшарили еще раз карманы – нет больше ничего. Водитель вспомнил:

– В бардачке газеты есть. Две или три.

Достал Антонов газеты, разорвал на четвертушки и раздал солдатам.

– Спички и зажигалки приготовьте.

Остановились. Ветер бил в лицо. Горячий. Сухой. Пропахший гарью. С клочьями дыма и горячим пеплом. По всей степи, сколько глаз видит, стелется огонь, а впереди него одичало несутся сайгаки, лисы рядом с зайцами и волки. Улепетывают куропатки, не взлетая, опасаясь искр, которые поднимаются пучками и, подхватываемые раскаленным смерчем, крутятся искрящимися воронками. Оглянулся Антонов: горы гигантской многопалой рукой уперлись в степь. Коричневым камнем поблескивают на солнце хребты-пальцы, между ними – зеленые тенистые ущелья. Там иссякнет огонь в сочной траве, остановится у опаханных стогов, остудится в звонких, холодных, как лед, ручьях. Вернуться бы туда, и опасности никакой.

– Поджигай!

Высушенная летним зноем степная трава вспыхнула, как порох. Вскоре огонь слился в одну полосу и, подгоняемый ветром, побежал к горам. Пограничники ждали, чтобы немного остыла выжженная земля, а пал, от которого они намеревались отгородиться этой выжженной землей, все ближе и ближе.

– Давай, Кильдяшев, на выгоревшее, – скомандовал Антонов, щупая ладонью землю, затаптывая дымившиеся еще корневища. И едва увернулся от налетевшего было на него гурана. Рогастого, грозного, видимо, в боях с соперниками, но теперь оторопевшего от соседства с человеком. Что в тот момент творилось в его рогатой башке, как отгадаешь, только он не кинулся сломя голову вперед, за полосой огня, а остановился, гордо вскинув рога. Готовился, видимо, дорого отдать свою жизнь. Солдаты же, начавшие, как и майор Антонов, притаптывать дымившиеся корневища, с улыбкой обходили его, стараясь вроде бы не замечать. И чудо: на выжженную полосу, вбегали гураны и кучились возле рогача, к ним же теснились зайцы, и даже одна рыжая лисица не побоялась людей и пятившегося от кромки несгоревшей травы газика.

А пал уже в паре сотен метров. Смерчи крутят воронки искр, бросают их на сухую траву, и вспыхивает она факелами. Солдаты то и дело вытирают потные лица, а газик пятится и пятится от полосы еще не сгоревшей травы. С ним вместе отступает и спасавшаяся на еще дымившей корневищами полосе степная живность. Даже с полусотни куропаток, пугливо зыркавших своими глазками-пуговками на людей и машину.

– Жарко. Дошвырнет смерч до мотора искры, вспыхнуть он может запросто, – предупредил Кильдяшев. – Подальше бы от машины всем отойти. Один буду тут. Справлюсь, если что.

– Герой… – покачал головой Антонов и подошел к мотору. Кильдяшев рядом встал. С другой стороны зашли ефрейтор Бошаков и рядовой Карандин. И молодые солдаты вслед за ними облепили мотор. Прикрыли его от искр. Только Рублеву места не хватило. Вроде бы вместе со всеми, а все же сбоку, у дверцы. И голову в плечи втянул, съежился, словно палкой на него замахнулись.

Огонь лизнул последние перед выгоревшим участком кустики полыни и ковыля, зачах, зачадил, только справа и слева продолжал пал нестись с шумом и треском, будто стремился догнать тот огонь, который зажгли солдаты, и уничтожить его.

– Ну что? Вперед, Кильдяшев?

– Есть, товарищ майор!

Отвратительный пропахший гарью воздух, жара знатная. Спадет она сразу же, как сядет солнце, но Антонов не торопит светило, о другом думает: успеть бы засветло доехать да начала камышовых разливов. Может, удастся догнать нарушителей. Трудно иначе придется: на разливах следы потеряешь. Это – как пить дать. Спешить нужно. Быстрей. Только не упрекнешь водителя в медленной езде, не поторопишь его, ибо он выжимает из газика все, что может выжать. В то же время смотрит вперед внимательно, чтобы не влететь в копай-город (изрытый норами сусликов участок степи), из которого только тросом придется вытаскивать машину или на руках выносить.

– Все черно. Не сразу различишь копай-город, – вроде бы самому себе говорит Антонов, затем мечтательно добавляет: – Врезались бы нарушители в копай. Славненько было бы.

Усмехнулся, подумав с упреком: «На авось надеешься. Молодец».

Все дальше и дальше от гор бежала машина, скоро балка неглубокая, за ней – бугристый участок километров пять, а там и до старого русла рукой подать. Там начнут попадаться чабанские юрты, и камыш на разливах станет виден.

Спешит газик, поднимая черный пепел, и тянется он за ним длинным-длинным шлейфом. И солнце все ниже и ниже, будто хочет встретиться с сажным шлейфом и укрыться в его черноте.

«Успеем все же до заката, – определяет майор Антонов, – обязательно успеем».

Миновали распадок. На буграх трава не горелая. Видать, от распадка ее и подожгли. И то верно. На буграх трава зеленая, не вдруг ее подпалишь.

Проехали бугры. Вот и первая юрта. Навстречу волкодавы стаей кинулись, намереваются укусить за колеса. Как моськи на слона. Рассмеяться бы, глядя на эту картину, но загорелое лицо майора хмурится, белесые брови сдвинуты. Крикнул на собак:

– Пошли прочь!

А собаки еще яростней кинулись в атаку на «газик», залаяли со злобной хрипотцой. Если нарушители недалеко, услышат, насторожатся, поспешат укрыться в камышах. Пострелять бы всех этих собак, но это из области фантастики. Даже стукнуть собаку не моги, если не хочешь получить недруга надолго. Да и как чабану оставить такое без обиды – ему нельзя без собак. Волк ли на овец нападет, недобрый ли человек появится – волкодавы защитят и отару, и своего хозяина.

Из юрты вышел чабан. Высокий. Худощавый. Редкая седая бородка клинышком. Зычно крикнул на собак, и они, опустив хвосты, побрели медленно к юрте, в тень. Ни одна больше даже не покосилась на газик.

Удивительно послушны чабанские собаки. Как их приучают к подобному послушанию, одному богу известно.

– Дорогой гость к юрте подъехал, хозяину радость, – приложив правую руку к сердцу и слегка кланяясь, приветствовал чабан. – Кумыс ждет тебя Игорь-ага. И солдат твоих тоже.

– Спешим, аксакал. Извини нас. Скажи, машину видел?

– Нашу видел. Вон там прошла, степью. Быстро бежала. Как журга застоялая. Думаю, баскарма за барашком срочно послал.

– Не посылал ее директор совхоза. Давно прошла?

– Пыль не осела еще.

– Нарушители, аксакал, на той машине ехали. В разливы хотят уйти, – сказал Антонов. – Нужно быть осторожным. Другим чабанам передай. Если дотемна не задержим, позову всех вас на помощь.

– Все понял, Игорь-ага. Лошадь к юрте привязана. Сейчас же поскачу.

Антонов знал, что очень скоро все чабаны, какие пасут отары в районе разливов, будут знать о нарушителях, Умеют в степи передавать новости молниеносно, хотя и расстояния здесь большие.

Попытался было Антонов поначалу, когда принял заставу, понять, как такое возможно, даже расспрашивал местных жителей, но все, будто сговорившись, отвечали одно и то же: «Узун кулак». С улыбкой отвечали. И тут же переводили: «Длинное ухо». Больше никаких пояснений не давали. Сейчас это самое «длинное ухо» сработает безотказно, как срабатывало столетиями. Одно вот только плохо: нарушители, наверняка, уже у разливов и может пострадать кто-нибудь из тех чабанов, которые пасут овец близ них. И Антонов снова, уже какой раз, упрекал себя за промах.

«Мог бы сразу разгадать замысел нарушителей. Машину бы у директора совхоза взял и – прямиком сюда. Давно бы она здесь была. Давно бы “узун кулак” сработал. Теперь не вернешь упущенного».

Теперь остается одно – жать на газ до упора. Что, впрочем, и делал водитель. Он тоже понимал сложность обстановки. И все же Антонов не удержался. Подбодрил водителя:

– Давай, Кильдяшев, давай! Не снижай скорости.

Майор видел, что как ни старались держаться солдаты за борта газика, их то подбрасывало вверх, благо брезент мягок, только фуражки слетали, то толкало друг на друга, и уж наверняка на боках у них появились синяки от ударов о приклады и рожки автоматов. Сказал, словно для себя:

– Чуток потерпеть осталось. Скоро разливы. Вон уже юрта видна.

Метрах в двухстах от камыша, на возвышенности, стояла юрта, как большой белесый колпак, надетый на макушку скрытой в земле головы. Справа виднелась еще одна. Эта стояла совсем рядом с камышами. Сбоку, в нескольких десятках метрах от юрты, – загон для овец, обнесенный невысокой камышовой оградой.

За загоном – грузовик. Издали видна только кабина.

«В юрте ли нарушители? Или уже ушли? Если в юрте, встретят огнем и кинутся в разливы», – предположил майор и скомандовал:

– Остановись вон в той лощинке. Машина стоит у юрты.

Все сразу повернули головы к ветровому стеклу. Кто сидел поближе к нему, увидел машину и возбужденно делился увиденным с товарищами:

– Вон кабина видна. За камышовой изгородью!

– Карандин с Рублевым, – прервал возбужденность солдат Антонов, – по лощине заходят слева к юрте. Бошаков и Батрединов – в камыши. В засаду напротив юрты. Все остальные за мной к грузовику. По юрте не стрелять. Кильдяшев, выманите их. Отсюда – в степь, обратно прямиком к юрте. Чтобы увидели или услышали. С перегазовочкой шумной. Посигналь, как останется метров с полсотни. Собак бы раньше времени не всполошить.

– Вряд ли всполошатся, – высказал свое мнение Бошаков. – Чабан давно их усмирил. Не посмеют ослушаться.

Предположение Бошакова оправдалось. Все произошло без вмешательства собак. Когда пограничники покинули газик, он выехал в степь, описав полукруг, направился на юрту. Кильдяшеву видно, как, прижимаясь к камышовой стенке, Карандин с Рублевым подходят к юрте. Карандин впереди метров на пять. Еще несколько шагов – и он дойдет до угла загона.

«К машине тоже подошли, должно быть, – прикидывает Кильдяшев, – и в камышах уже укрылись. Пора сигналить».

Только собрался нажать на сигнал, полог юрты откинулся, двое из нее выскочили. Автоматы вскинули и начали стрелять по машине очередями. Пуля пробила ветровое стекло, Кильдяшев пригнулся; одной рукой продолжая рулить, другой достал из гнезда автомат. Но что это дало? Ответную очередь не дашь: за спиной нарушителей юрта, а в ней чабаны. А пуля – дура. Он просил мысленно Карандина с Рублевым:

«Полосните!»

Еще одна пуля вонзилась в стекло, жикнула около уха подпилком, осколки мелкие в щеку ударили.

«Что медлит Карандин?»

А Карандин не медлил. Услышав автоматные очереди, кинулся вперед, к углу, и, вскинув автомат, нажал на спусковой крючок. Один нарушитель неуклюже завалился на бок, второй дал ответную очередь. Как огнем обожгло Карандину левое плечо и руку ниже локтя – автомат выпал. Упал и сам рядом с ним. Здоровой рукой подтянул его к себе, оперся, со стоном, на раненую и выпустил очередь по убегающему к камышам нарушителю. Тот вздрогнул, остановился на миг и побежал, прихрамывая, дальше. Карандин больше стрелять не мог: раненая рука не держала оружие. Он зло выругался, но в это время увидел «газик», который резко остановился, дверца резко открылась, Кильдяшев прошил очередью камыш, но пули, однако, не зацепили нарушителя – он укрылся в непроглядной камышовой густоте.

Вспыхнула в это время стрельба у грузовика, Помочь бы, но встать не может. Вспомнил Рублева.

«А молодой где? Молчит. Не убит ли?»

Оглянулся. Рублев лежал, прижавшись к камышовой стенке. Голову прикрыл автоматом. Карандин крикнул:

– Рублев! С тыла ударь!

Рублев зайцем скакнул к юрте, но дальше не осмелился сделать ни шагу. Прижался к мягкому волоку, словно прилип. Автомат выставил перед собой и нажал на спусковой крючок.

Газик в это же самое время обогнул юрту. Донесся крик Кильдяшева:

– Бросай оружие!

Стало тихо. Совсем тихо. Рублев выскочил из-за юрты, но – к шапочному разбору: один нарушитель лежал вниз лицом, двое других подняли руки; Кильдяшев с автоматом наизготовку на подножке своей легковушки, майор Антонов, с пистолетом в руку подходил к нарушителям. Невысокий, но широкоплечий, потная гимнастерка словно прилипла к его мускулистой груди.

Когда на руки нарушителей надели наручники, Рублев доложил начальнику заставы:

– Товарищ майор, ранен… – замолчал. – Забыл фамилию…

– Карандин?

– Так точно.

Майор Антонов подал индивидуальный пакет Рублеву и приказал:

– Перебинтуй Карандина. Поспеши!

Затем Кильдяшеву.

– И ты к нему давай. Занесите в юрту.

Рублев подбежал к Карандину и, присев на корточки, принялся, расстегивать воротник гимнастерки, по-своему оценивая факт ранения.

– Дико тебе повезло. Мог бы ковыр-рнутся совсем. Замотаем сейчас дырочки твои…

– Что? Снова осмелел? – с неприязнью спросил Карандин.

Рублев хотел что-то ответить, но подошел Кильдяшев, отстранил Рублева, автоматным штык-ножом полоснул гимнастерку от воротника до манжеты. Затем, приподняв Карандина, принялся бинтовать рану. Из юрты вышла хозяйка. Увидев раненого пограничника, всплеснула руками «Ой-бой!» и – обратно в юрту. Минуты не прошло, идет с полной кисой кумыса и подает Карандину.

– Пей, дорогой. Сразу легко станет. Все пей. До дна пей.

А начальник заставы уже допрашивает задержанных. Не дал им времени прийти в себя после проигранной перестрелки.

– Куда пошла вторая группа?

– Какая еще группа?! – вопросил один из задержанных, зло глядя на майора. – Мы одни! Погулять пришли. Про гибель отцов наших напомнить!

– Ишь ты, мститель хреновый! А ты что скажешь? – обратился майор к другому задержанному, краснолицему, с явно испуганным взглядом. – Твое слово?

– Одни мы. Одни…

И съежился.