Трижды преданный Казанцев Кирилл

Олег прижался лбом к ледяной стенке, прикрыл глаза. Ничего, неделя – это немного, всего семь дней, это терпимо, но при условии, что этот олень немедленно заткнется. «Олень» же, судя по звукам, сел на койке, потом встал, прошелся от стола к двери, потом снова сел. И выдал:

– Еще утопиться можно, неплохой вариант. Всплывешь через сутки, синий и раздутый, как баклажан, а на тебе тина, улитки, пиявки – им тоже жрать надо. Будешь плавать рожей вниз, пока не вытащат, а рядом куски шкуры, «трупные перчатки» называется…

К горлу подкатила тошнота – то ли после удавки, то ли от слов соседа по камере. На лбу выступил липкий пот, по спине побежали мурашки, обдало морозцем, и Олег передернулся, как от холода. «Оратор» же решил, что это его лекция так действует, воодушевился и продолжал занудным, чисто профессорским голосом:

– А если с крыши сиганешь, этажа с десятого, к примеру, то внизу от тебя фарш останется. Кости наружу, потроха тоже, зубы еще в полете разлетятся, если о балкон головой заденешь или о что другое. Череп всмятку, мозги из ушей… Мухи сразу налетят, собачки набегут, кошечки, они дохлятинку уважают. Даже если ты еще не умер, для них ты все равно еда. Видел я как-то кота, красивый, полосатый, морда с кулак размером, так у него вся пасть в крови была и в этих самых мозгах. Деликатес, блин, не каждый день пожрать доведется… Но это если не сразу найдут, а так все просто – сложат тебя в пакетик, положат его в гробик, заколотят и родственникам отдадут, чтобы им психику лишний раз не травмировать…

Злость неожиданно ушла, как не бывало ее, сгинула в момент, после нее осталась горечь на языке и неприятный шум в голове. В ушах будто вата шевелилась, отвратно поскрипывала там, глушила звуки, искажала их, и Олегу казалось, что его сосед смеется, хохочет, как в цирке. Он развернулся, сел на койке, спустил ноги на пол и в упор посмотрел на соседа. Тот взгляд не отводил, только чуть прищурился, еще раз оглядел Олега с ног до головы, препаскуднейше улыбнулся и произнес покровительственно, точно наставник нерадивому ученику:

– И ни один из способов тебе гарантии не даст. Можешь выжить и овощем ждать финала. Десять лет, пятнадцать, двадцать, сдохнешь, когда вся родня тебя проклянет…

– У меня нет никого, – спокойно ответил Олег, – проклясть некому.

Сосед осекся, отвел взгляд, но через мгновение улыбнулся вовсе уж издевательски:

– Тогда твой вариант – под поезд. Лучше под товарняк на длинном перегоне, где скорость под двести. Это сработает, зуб даю.

Олег откинулся к стене, облизнул распухшую нижнюю губу, кривовато улыбнулся и послал докучливого соседа на три буквы. Тот не обиделся, будто этого и ждал, развалился на койке и, уже не скрывая презрения, проговорил сквозь зубы:

– Надоело жить – умри как мужик, на войне, а не в сортире. А ты как баба, ей-богу, у тебя не ПМС, случайно? Если так, я лучше в карцер попрошусь, рожу тебе начищу и отдохну пару недель в тишине и покое.

«Еще кто кому начистит», – усмехнулся про себя Олег и сел поудобнее, прикидывая расстояние до оппонента. Тот ничего не замечал, смотрел то в потолок, то на дверь, из-за которой слышались голоса и дальний грохот дверей.

– Войны нет, и я не солдат, я физик, – сказал он, – оторвался от стены, выпрямился и согнул руки в локтях. Решил, что ударом в живот быстро оглушит соседа, добавит ладонями по ушам и коленом в подбородок, а потом отправится в карцер. Пропадать так пропадать, но дятла этого надо проучить, чтоб в другой раз думал, прежде чем людям в душу лезть.

– Ух, ты, – завистливо протянул тот, – вот это да – физик! А я только закон Ома помню. Закон Ома – два года, и ты дома, – уже без ехидства улыбнулся он, будто вспомнил что-то донельзя приятное, посидел так, глядя перед собой, и вдруг добавил со злостью: – В смерти должен быть смысл, а у тебя истерика…

И отшатнулся в последний момент, ушел от удара, увернулся, как скользкая рептилия, поставил жесткий блок, перехватил Олега за руку, выкрутил ему запястье, дернул на себя. Олега бросило вперед, он даже не успел упереться свободной рукой в стену, влетел в нее лбом так, что из глаз искры посыпались. Захват ослаб, он дернулся назад, но запястье словно в медвежий капкан угодило. Человек смотрел на него в упор, смотрел спокойно, не осуждая и без превосходства, с уважением и едва уловимой жалостью. Олег заметил, что у него на висках полно седины, а из-за уха под волосы тянется тонкий шрам, белый и плоский, как бывает у старых ран. Человек сжал его пальцы еще сильнее, дожал немного, и от боли стало так жарко, что Олег выдохнул сквозь зубы и до крови прикусил губу. И тут все закончилось – капкан разжался, боль схлынула, человек толкнул Олега в грудь, он отлетел на свою койку и снова врезался в стену, на этот раз затылком. Посидел, приходя в себя под взглядом серых серьезных глаз, и сказал, глядя в сторону:

– Это не истерика.

– А что тогда? – спросил тот уже без всякой издевки, и Олег вдруг как на духу выдал ему все, рассказал так, как и отцу родному не говорил, со всеми подробностями, ничего не утаив. Говорил, а сам поглядывал на соседа, тот его ни разу не перебил и лишь в момент, когда Олег рассказывал о драке у подъезда, чуть дернул ртом, будто смешно ему стало. Но сдержался, смолчал, дослушал до конца и сказал неуверенно, будто размышлял вслух:

– Ну и дела. Нет, Чирков этот – скот, конечно, распоследний, но дело тут не в нем.

– А в ком тогда? – взвился Олег. – Во мне? В Наташке?

Уж сколько всего за эти два с лишним года передумал – лучше не вспоминать. Недавно только отпустило, и засыпать стал спокойно, без обычного «прогона» кадров тех черных дней. И – хоть убейте – не видел иных виновных, кроме следователя. Ну, и еще второго, которого Максом зовут.

– Конечно, – кивнул сосед, – тут и думать нечего. Лялька твоя чего-то темнит, помяни мое слово. Я на твоем месте, домой вернувшись, с ней потолковал бы хорошенько. Ты подумай…

Олег вытянулся на койке и стал смотреть в потолок. Думал уже, два с половиной года думал, устал, озверел, сил не осталось. Поговорить… О чем с Наташкой говорить, когда она все сама решила: аборт сделала, уехала куда-то. Замужем, поди, давно, других детей завела от другого мужика. Или мужиков.

– Я бы на твоем месте не парился, – продолжал сосед, – подумаешь, рожу уроду начистил. Молодец, кстати, уважаю. Ты служил, вижу? И спортом занимался? Реакция у тебя что надо.

– Да, – нехотя отозвался Олег, – полтора года. А «рукопашку» в институте пришлось бросить. А ты тоже служил? – спросил он, припоминая железный захват, что недавно едва не сломал ему запястье.

– Ага, – равнодушно отозвался сосед, – сначала, как и ты, срочную, потом «контрабасом» пять лет.

– Где? – не удержался Олег. Боль прошла, и любопытство взяло верх – где это таких навыков его оппонент нахватался? Но тот откровенничать не спешил:

– Да так, в разных… декорациях, тебе неинтересно будет. Комиссовали по ранению, пенсию получаю. Вернее, получал.

– А сюда как попал? – спросил Олег, и ответ получил уже развернутый.

– В кабаке подрался, – улыбнулся сосед, – как и ты, физиономию одному козлу малость попортил, нос ему сломал и еще по мелочи, причинил, так сказать, потерпевшему повреждения средней тяжести. Три с половиной года дали, полтора прошло, немного осталось.

Помолчали, думая каждый о своем. Слова соседа разбередили давно угасшую, казалось, боль и обиду, и Олег смотрел на тот день точно со стороны, видел и себя, и Наташку, и тех троих, что окружили тогда его машину. И, черт возьми, что-то здесь было не так, но что именно… Он снова злился на себя, не понимая, что именно ему не нравится, зато понимал, что еще десятка полтора бессонных ночей он себе обеспечил. Вернее, не он, а этот, с седыми висками, что сидит напротив и снова говорит что-то нудным учительским голосом:

– В общем, ты в голову не бери. Года через два выйдешь по УДО, вернешься домой и со своей крошкой по душам потолкуешь, заодно и с Чирковым этим…

– Да пошел он! – вырвалось у Олега. – На кой черт он мне сдался? Сдохнет – я ему на могилу плюну, а говорить мне с ним не о чем…

Сосед промолчал, стараясь скрыть свое удивление, но Олегу на Чиркова реально было плевать. Ну, в самом деле, не искать же этого поганого следака в городе, не бить же ему морду. Даже если и набить – что изменится? Время назад не отмотать, семь лет есть семь лет, и если даже выпустят по УДО через два года, пройдет пять, а это почти все равно. Да Чирков этот, поди, давно куда-нибудь из города свалил, не гоняться же за ним всю жизнь, надо и о себе подумать…

– Делать что будешь? – негромко спросил сосед и вдруг, ухмыльнувшись, произнес: – Я – Роман Мороков. Зови Морок, я так привык, с армии кличка прицепилась.

Олег тоже назвался, сел на койке, скрестив ноги, и ответил:

– Не знаю. Отец умер, квартиру продал, дачу тоже, все деньги на адвокатов ушли и на лечение. Я халупу, что после отца осталась, продам и уеду.

Морок застучал пальцами по столу, уставился на решетку под потолком. Помолчал и нехотя проговорил:

– Мне тоже возвращаться некуда. Сирота я, родни нет. После детдома мне квартиру дали, а я ее на комнату сменял, с доплатой, машину хотел купить, но не сложилось. Жил в коммуналке, соседи – алкоголичка, тихая, правда, наркоман и полтора десятка гастарбайтеров. Баба пьет, не просыхая, парень колется и друзей таких же водит, «черные» два раза чуть квартиру не сожгли, когда плов варили, я еле огонь залить успел, а потом переловил их по одиночке и объяснил, что у нас люди по-другому живут. Так и эту помойку бывшая моя оттяпала, развелась со мной заочно и выписала, когда я сюда угодил. Так что я теперь будто в детство золотое вернулся – опять бездомный. Папашка мой тогда квартирку поджег, чертей из нее выкуривая, они вместе с мамкой и сгорели, а я у приятеля ночевал…

Замолчали, смотрели, кто в потолок, кто в стенку, и думали каждый о своем. Из коридора доносились голоса и ругань охранников, гремели двери и ключи в замках, хлопнул и их «глазок», но сразу закрылся. Накатила дрема, липкая, густая, Олег гнал ее, но она была сильнее. И уже на грани забытья и реальности он услышал:

– Можно вместе уехать, если хочешь.

– Куда? – встрепенулся Олег.

– На месторождение завербоваться, – сказал Морок, – газ или нефть, там разберемся. Там нашего брата полно, люди всегда нужны, я узнавал.

– А кем? – Олег приподнялся на локте, внимательно посмотрел на Морока. – Кем работать?

– Да без разницы, – отмахнулся тот, – можно сварщиком или водителем. У тебя права есть?

– Есть, на легковушку только…

– Плевать, переучишься, – отозвался Морок и продолжил, словно о деле, давно решенном: – Общагу дадут, спецуху, кормежка за счет конторы. Только климат – дрянь, и ночь по полгода… И всегда холодно, а я мороз ненавижу…

И на мороз, и на климат, вкупе с полярной ночью, Олегу было наплевать. Ну и что, и в Сибири люди живут, и неплохо. Главное – подальше от пустого, чужого почти дома, города, людей. Как все просто, оказывается, а он полгода голову ломал – куда после колонии податься. Все решаемо, осталось лишь выйти отсюда.

– Поеду, – решительно проговорил Олег, – квартиру, машину продам и поеду.

– Там контракт подписывать надо, – предупредил Морок, – лет на пять сразу.

– Подпишу.

Они снова замолчали, и Олег уже всерьез прикидывал, сколько можно просить за квартиру, сколько – за старую, но еще на ходу «Тойоту». И за гараж заодно, его отец продать не успел, оставил сыну клочки былого богатого наследства. Или квартиру не продавать, а сдать, чтоб было куда вернуться? «Нет, черт с ней», – Олег аж передернулся, представив, как возвращается в свой город, идет по знакомым улицам, встречает людей из прошлого, как они делают вид, что не узнают его, как встречает Наташку… Да и пусть ее, отболело, прошло, умерло – как хотите, назовите, а возвращаться ему не с руки. У него будет другая жизнь, не хуже и не лучше прежней, а просто другая…

– Ты уж извини, что я тебе в рожу дал, – улыбнулся Морок, – это чтобы в драку поверили, так проще. Я подумал – найдут тебя с петлей на шее, откачают и впишут в личное дело склонность к суициду, а это как клеймо на всю оставшуюся. Если что, вмиг в «дурку» закатают, обколют психотропами, и будешь ты как овощ всем улыбаться и под себя ходить. Оно тебе надо?

«Не надо», – подумал Олег, а вслух сказал:

– Ничего, я тоже хорош. Проехали. И… спасибо.

– Да пожалуйста. Обращайтесь, если что, – фыркнул Морок, отвернулся к стенке и через несколько минут негромко захрапел.

В камере было темно, из-за оконной решетки на пол падали желтые и белые пятна света, мельтешили по столу, койкам, двери. Олег следил за ними и слышал, как шумит лес, будто видел перед собой мощные вековые ели с огромными бурыми стволами и тяжелыми лапами, они качаются над головой, и с них капает не вода, а смола, тягучая, теплая, от нее приятно пахнет и клонит в сон. Ледяной комок внутри растаял, распустился, точно клубок на нитки, и пропал, стало спокойно и легко, как, заплутав в глухой чаще и вконец обессилев, вдруг видишь впереди просвет.

Мокрый снег летел в лицо, забивался за воротник и в рукава куртки, слепил, лез в глаза. Олег отвернулся от ветра и шел, опустив голову, даже не взглянув по привычке на окна своей квартиры. Да чего там рассматривать – крохотная угловая «двушка» на четвертом этаже, темная и убогая даже после небольшой «косметики». На более основательный ремонт не было ни времени, ни денег, Олег торопился, кое-как привел жилье в порядок и даже успел показать его двум покупателям. Те походили, протискиваясь среди старой основательной мебели, которая своими габаритами была уместна в прежней квартире, а эту загромоздила так, что в кухню Олег протискивался боком. Походили-походили, обещали подумать и позвонить, и ушли, да Олег особо и не расстроился. Знал, что сбыть с рук эту халупу будет непросто, поэтому решил доверить дело профи – пригласил оценщика из агентства, тот наметанным взглядом осмотрел жилье и выдал приговор, в смысле, цену. Олега такой расклад устроил, на сделку он согласился, дело было за малым – подписать договор, отдать риелтору ключ, позвонить Мороку, купить билет и собрать вещи. Их набралось немного, оставалось только сложить все в рюкзак и отправляться восвояси. Правда, было еще одно дело, откладывать его на последний день не годилось.

Олег постоял немного на остановке, ожидая маршрутку, но минут через десять понял, что ловить нечего. Февраль старался на совесть, заметал дороги, по проспекту ползла колонна снегоуборочных машин во главе с полицейской иномаркой. Ползла медленно, расчищая завалы, время уходило, и Олег пошел пешком. До места ходу быстрым шагом было минут сорок, зато думалось хорошо, и дурацкие мысли в голову не лезли. Да и погода располагала к прогулкам – вероятность встретить знакомого человека близка к нулю, да и радости от этих встреч мало, вернее, ее – радости – совсем нет, а от дежурного «здрасте-здрасте» остается лишь неприятный и тяжелый осадок.

Все люди из «прошлого», кого он за этот почти уже месяц после возвращения, успел повстречать, смотрели на него с жалостью и осуждением, они сторонились Олега и здоровались или из вежливости, или машинально, торопясь отвести глаза. А кое-кто вообще делал вид, что не узнает его, и им Олег был даже благодарен: они помогали ему рвать нити, что тянулись в прошлое. Зато сегодня он точно никого не встретит, в этакую метель желающих прогуляться не найти, да и рабочий день в разгаре, сейчас только половина одиннадцатого.

Олег перешел через рельсы «железки», прошел вдоль красно-кирпичной заводской стены, повернул и оказался на маленькой тихой улице. Метель тут не зверствовала, как на открытом месте, ветер метался среди старых одноэтажных домов и завывал у многоэтажек, с крыш летела снежная пыль. Он шел мимо домов, смотря по сторонам, узнавая и не узнавая знакомые места. Вот здесь испокон веков стоял магазин, его снесли и построили уродливую коробочку из стекла и бетона, на месте небольшого сквера перед детским садом сделали парковку, а вот бассейну повезло – его не тронули, превратили в фитнес-центр, и на площадке перед ним стояло десятка полтора машин.

Он миновал центр, и дальше места пошли попроще, спокойные и тихие, время тут будто остановилось, но все равно он чувствовал себя чужим. Город будто нарочно поворачивался к нему своей самой неприглядной стороной, показывал то стихийную свалку с воронами и крысами, то раздавленную тяжелыми колесами кошку на дороге, то стаю полудиких псов. Они облаяли чужака, но близко подходить не стали, Олег быстро прошел мимо них и добрался до оврага. Вниз уводила обледеневшая лестница, и он, держась за перила, буквально скатился со ступенек, пробежал по узкому мостику над мелкой, заваленной разной дрянью речкой, поднялся вверх по склону и оказался у гаражей.

Пять лет назад здесь был пустырь, а теперь стояли кирпичные сооружения, частью недостроенные, и в одном из них, под дырявой крышей, собралась веселая компания. Они то ли пили, то ли кололись, то ли и то и другое сразу, заметили Олега, проорали что-то ему вслед, но он не оборачивался, шел дальше. Сердце сдавило от тоски и безысходности, город даже не намекал ему, а кричал – уезжай, беги отсюда, проваливай, но Олег и сам понимал, что оставаться нельзя. Если не уедет – ему конец, он пропадет здесь, как муха в паутине, так и будет до конца дней таскаться по задворкам, отворачиваясь от знакомых лиц, чтобы не видеть людской жалости и превосходства. Отца-то в городе многие знали, как и сына, так что та история забудется не скоро, и всегда найдется желающий стряхнуть с нее пыль и посмаковать трагедию Покровских. Олег прошел между школой и длинным трехэтажным домом, перебежал дорогу, поднялся по березовой аллее вверх и оказался перед воротами кладбища.

Плутать пришлось не в пример меньше, чем месяц назад. Место, где похоронили отца, Олег знал лишь приблизительно, со слов старого отцовского приятеля. Проводить Покровского-младшего старику здоровье не позволяло, он по памяти набросал на листке примерную схему, с которой Олег почти полтора часа бродил среди чужих могил. Отцовскую нашел уже в сумерках, постоял над осевшим холмом за низкой оградкой, вытер с фотографии пыль, убрал нападавшие со старых берез ветки и листья. А на обратном пути зашел в домик у кладбищенских ворот, договорился с местными «смотрящими» об уходе за захоронением под номером «пять тысяч семьсот сорок девять» и даже выдал гробовщикам аванс. Теперь пришло время заплатить остаток, а также повидаться с отцом в последний, может статься, раз.

Под березами ничего не изменилось, не считая глубоких, по колено и выше, сугробов. Почти скрытая под снегом ограда, наполовину занесенный памятник, фотография, покрытая коркой льда. Олег отскреб его, протер фото, откуда смотрел отец – темноволосый, молодой, строгий, с веселыми «чертиками» в глазах. Фото, что называется, протокольное, сделано в день вручения той самой премии, в минуту торжества, на пике жизни. Отец фотографироваться не любил, но этот снимок пришелся ему по душе, он даже просил украсить этим портретом свой памятник, и Олег желание отца исполнил. С опозданием, правда, в три с лишним года, но тут уж не его вина.

– Уезжаю я, – сказал Олег, глядя на фотографию, – может, вернусь, а может, и нет. Я не виноват, так получилось.

Ветер завывал в верхушках деревьев, в лицо ударил снежный заряд, полоснул по щеке, Олег накинул на голову капюшон и пошел обратно по своим следам. Зашел в сторожку у ворот, отдал остаток долга, постращал, что проверит, как тратятся его деньги, получил заверения, что все будет в лучшем виде, и направился к дому. На этот раз ехал с комфортом, на маршрутке, по дороге согрелся и обсох, нехотя вышел на две остановки раньше – вспомнил, что дома шаром покати, а магазин рядом маленький и бестолковый, кроме пива, чипсов и йогуртов купить там нечего. Ветер усилился, зверствовал вовсю, путал провода и расшвыривал обнаглевших ворон по небу, как горох. Олег перебежал через небольшую площадь, буквально влетел под козырек торгового центра и уже собрался войти внутрь, но вместо этого сбавил шаг и закрутил головой по сторонам. Сам не мог понять, что происходит, будто на невидимый барьер наткнулся, и дальше идти, ну, никак невозможно. Он подошел к газетному киоску, встал к нему спиной и принялся осматриваться. Ничего странного или подозрительного, вокруг люди, они спешат укрыться от непогоды или храбро бросаются в снежную круговерть, и никому до него дела нет. Но беспокойство не отпускало, потряхивало нервы, по коже пробежал озноб, но это, скорее всего, от холода. Олег осмотрел широкое крыльцо еще раз, направился к двери, глянул влево, машинально сделал еще пару шагов и остановился посреди дороги. Между стеклянных дверей стояла Наташка. Она будто стала ниже ростом, но тому виной были ботинки на плоской подошве, в них заправлены узкие синие джинсы, короткая куртка с капюшоном, перехваченным толстым шарфом. В такой одежде Олег ее никогда не видел, а уж без каблуков и представить себе Наташку не мог, как и без косметики, временами умеренной, временами – не очень. А тут видел перед собой бледную, бесцветную женщину, то ли уставшую, то ли испуганную, с небрежно собранными в «хвост» ломкими белесыми волосами и темной полосой у корней. И все же это была Наташка, она молча смотрела на него, тискала в пальцах перчатки и поджимала губы, будто вот-вот расплачется.

Олега толкнули в спину, потом в бок, он убрался с дороги, шагнул к Наташке, но его точно за ворот дернули. Олег запнулся на ходу, плохо соображая, что происходит и не ошибся ли он. Губы у Наташки дрогнули, она то ли улыбнуться попыталась, то ли пыталась сдержать слезы, но пересилила себя, подошла и сказала чуть хрипловатым голосом:

– Привет!

У Олега аж дыхание перехватило – это она, точно, ее голос. Так она спросонья обычно говорила, проснувшись утром или посреди ночи, когда он будил ее. Время точно пошло назад, Олег будто заново пережил те дни, минуты, мгновения, пережил за несколько секунд, сердце стучало где-то в горле, стало жарко, будто вместо метели оказался в джунглях. Вспомнил некстати, как они с Наташкой ходили на выставку тропических бабочек, огромных, с ладонь размером, как те летали вокруг, садились на головы и плечи, и в том павильоне было так же душно, как сейчас в предбаннике торгового центра. Сердце ухнуло вниз, стукнуло под ребра, и Олег кое-как выдавил из себя:

– Привет!

Чувствовал, что надо сказать что-то еще, хотя бы из вежливости, спросить, как дела, и сматываться поскорее, но ничего поделать с собой не мог. Стоял, как вкопанный, и смотрел куда-то мимо Наташки, в сторону лотков с яблоками и апельсинами, что располагались напротив входа в магазин. И хоть понимал, что выглядит более чем глупо, но продолжал стоять молча, не было слов, да и откуда им взяться… Его снова толкнули, заодно обругав, умело и от души. Наташка улыбнулась через силу, потянулась взять его за рукав, но отдернула руку:

– Давай отойдем, тут неудобно.

Она направилась к большому, во всю стену, окну магазина, поставила сумку на подоконник и размотала шарф. Сняла, накрутила на руки на манер муфты и уставилась на метель, что с прежним упорством хлестала снегом по стеклу, Олег стоял рядом и молчал, не зная, как начать разговор. Случись эта встреча пару лет назад, им обоим было бы, о чем поговорить, но не сейчас, когда все давно перегорело, и меньше всего Олегу хотелось ворошить те потухшие угли. Да и толку не будет, там лишь зола и пепел – это все, что осталось от его прошлого. О своем будущем надо думать, и Наташке там места нет. Но, с другой стороны, они друг другу не совсем чужие, много чего между ними было, это невеста его бывшая, поэтому нельзя просто так взять и уйти, неправильно это.

– Ты изменился, – услышал Олег и посмотрел на девушку. Она глядела в окно, где на стекле виднелись их нечеткие мутные отражения. В голову ничего, кроме банального «ты тоже», не шло, Олег пытался подобрать слова, когда Наташка повернулась к нему и сказала:

– Но я тебя сразу узнала. А ты меня нет, значит, я буду богатой.

Улыбка у нее вышла так себе, неубедительная и жалкая, смотреть на Наташку было неприятно. Олег отвел взгляд и проговорил:

– Почему же, узнал. Ты хорошо выглядишь.

Он безбожно кривил душой – выглядела она, мягко говоря, неважно, и уж точно не так, какой он привык ее видеть. Эта нелепая куртка, тяжелые ботинки, круги под глазами, неаккуратная прическа – она точно старалась казаться незаметной, не выделяться из толпы и привлекать к себе не больше внимания, чем мышь, прошмыгнувшая через кухню. Едва начавшийся разговор начинал тяготить его, будил тяжелые воспоминания, от которых с таким трудом избавился, и Олег решил, что надо уходить. Он обернулся, посмотрел в сторону торгового зала, потом – недвусмысленно – на часы.

– Торопишься, – произнесла Наташка, но с места не сдвинулась, по-прежнему смотрела в окно и говорила, обращаясь к своему отражению: – Знаю, видеть меня не хочешь, думаешь, что это я во всем виновата. Так и есть. – Она поежилась от сквозняка и запахнула куртку на груди. – Я тебя уже три дня тут жду. Видела неделю назад, когда ты сюда за продуктами приходил, но подойти не решилась. И новый твой адрес знаю, я к отцу твоему туда приходила, но он меня выгнал. Сказал, что я тебе жизнь сломала и могу катиться куда угодно. Я ушла, потом он умер.

От ее слов колыхнулась внутри и окрепла невесть откуда возникшая злость, Олег пока сдерживался, но чувствовал, что надолго его не хватит. Вот ведь как бывает – думаешь, что все отболело и умерло, ан нет, оно лишь затаилось до поры, как амфибия, что пережидает сухой сезон, замуровавшись в сухую глину, откуда вылезает с первыми каплями дождя. А панцирь трещит, лопается, разваливается на куски, и это больно, очень больно, так, что и не передать.

– Мне плевать, – глухо проговорил он, – честное слово. Виновата – ответишь, я за свое уже ответил.

– И я ответила, – еле слышно произнесла Наташка. – Если еще больнее наказать меня хочешь, то не старайся. Я сполна получила, за все…

– Аборт ты зачем сделала? – Олег не мог заставить себя посмотреть на нее, злость душила его похлеще удавки, и он боялся сам себя, что не выдержит и ударит Наташку прямо здесь. Нет, ничего не закончилось, никто ничего не забыл, и прав Морок – с Наташкой придется поговорить, хотя бы для того, чтобы через очередную боль окончательно порвать с прошлым, забыть его раз и навсегда.

– Зачем, спрашиваю? – подался он вперед и глухо повторил: – Чем тебе ребенок помешал? Или ты меня так ненавидела, мстила типа? Что я тебе такого сделал, что?

Он на всякий случай убрал руки в карманы и наступал на Наташку, буквально загоняя ее в угол. Та отступала, тянула за собой по подоконнику сумку за длинные ручки и все смотрела в окно. Рот у нее перекосился, на щеках появились красные пятна. Мелькнула и пропала убогая жалостливая улыбка, Наташка справилась с собой и сказала очень тихо, так, что Олег едва расслышал:

– Это был не аборт. Ребенок умер во мне еще до того, как я попала в больницу. Я тоже могла умереть, но меня спасли, сделали операцию, но неудачно, и больше детей у меня не будет. Извини, что я помешала тебе, я пойду. Пока.

Она застегнула «молнию» до горла и принялась наматывать шарф. Руки у нее дрожали, сумка упала на пол, Олег поднял ее, подал девушке. Та потянула ее на себя, но Олег держал сумку за ручку.

– Почему он умер? – так же тихо спросил он, но Наташка лишь помотала головой и дернула сумку на себя. Потом еще раз, еще, пока не раздался короткий опасный треск, и одна ручка едва не оторвалась.

– Почему? – уже громче повторил Олег. – Я должен знать, имею право. Что ты с ним сделала?

На них обернулись сразу несколько человек: пожилая пара и полная тетка, что с озабоченным видом волокла к выходу две набитые дешевой едой сумки. Подозрительно посмотрела на Олега, на Наташку, обошла их и двинулась к выходу.

– Не кричи, – сказала Наташа, – или охрана вызовет полицию. Пойдем, поговорим в другом месте. И я не убегу.

Она забрала сумку, повесила ее на плечо и пошла впереди Олега вверх по лестнице. Второй этаж, третий, четвертый – там оказалась забегаловка с фастфудом и полукруглый зал с множеством столиков. Наташка села за самый дальний у колонны, подпиравшей потолок, Олег устроился напротив.

– Надо что-то заказать, иначе нас выгонят.

Он молча поднялся и пошел к стойке, взял чай себе и Наташке, еще какую-то сладкую ерунду, сгрузил все это на столик и потребовал:

– Что случилось? – И тут припомнил вдруг все, что было на Валовой, провел по лицу рукой и еле слышно спросил: – Это был Чирков? Ты просто скажи мне, да или нет.

Наташа сосредоточилась на чайном пакетике, купала его в кипятке и будто не слышала обращенных к ней слов. Олег ждал, время шло, над пластиковыми стаканчиками поднимался пар, чай остывал, превращался в холодное пойло.

– Чирков? – переспросил Олег, и Наташка, мотнув головой, сказала гнусавым от слез голосом:

– Да, и второй, приятель его, Матвеев, кажется… Я слышала, как он говорил с кем-то по телефону и назвал себя…

– Рожа гладкая, челка на лбу. – Олег словно заново проживал тот момент и видел перед собой и поганого следака, и его приятеля-садиста. Матвеев, значит. Максим Матвеев, вот кто это был. Открытие ровным счетом ничего Олегу не давало, кроме того, что теперь он знал фамилию второго ублюдка. – Расскажи, – попросил он Наташку.

Она провела ладонью по глазам, отпила чай и проговорила:

– Следователь вызвал меня подписать какие-то бумаги. Я пришла…

– На Валовую, в отделение полиции? – перебил ее Олег.

– Да, – кивнула Наташка. – Я пришла, он сказал мне, что обстоятельства изменились, и мне надо подписать другой протокол допроса. Я начала читать, добралась до места, где ты с ножом кидаешься на Капустина, и сказала, что подписывать это не буду, что это вранье. Чирков предложил мне подумать хорошенько, я сказала, что ничего подписывать не буду, и хотела уйти, но тут Матвеев чем-то брызнул мне в лицо из баллончика, и я отключилась. А очнулась…

– Зачем ты вообще пошла туда? – вырвалось у Олега. Дальше воображение рисовало ему такие картины, что сдерживаться он больше не мог и почти орал на нее: – Зачем? Господи, зачем ты это сделала?! Боже мой, нельзя же быть такой тупой…

И осекся – Наташка улыбалась уже своей привычной и знакомой улыбкой.

– Думаешь, они отвезли меня в лес и изнасиловали? Нет, не угадал, меня и пальцем никто не тронул. Когда я пришла в себя, вокруг было темно и очень душно, пахло пылью и мокрым деревом. Я хотела сесть, но не смогла даже повернуться – кругом были доски, толстые, сырые, они были со всех сторон, почти касались моего лица, и я поняла, что лежу в гробу.

– В гробу?!

– Ну да, в обычном гробу, деревянном, длинном и узком, стенки внутри обклеены какой-то бумагой. Я кричала, просила выпустить меня, мне стало плохо, я задыхалась, а они ржали надо мной, я слышала их смех. Потом – кажется, это был Чирков – пригрозили, что меня отвезут на кладбище и закопают живьем, если я не передумаю. В крышку начали забивать гвозди, и я, слыша этот стук по крышке гроба, кричала так, что сорвала голос и содрала ногти, пытаясь выбраться. Потом стало тихо, кто-то ударил по крышке и сказал, что, если я соглашусь подписать свои новые показания, меня отпустят домой, и все будет по-прежнему. Я не могла говорить, только хрипела. Они открыли крышку, вытащили меня из гроба, отвели в машину и подсунули какие-то бумаги, дали ручку, и я все подписала. Потом у меня пошла кровь, Чирков орал, что испорчу ему машину, но все-таки довез до больницы и выкинул в приемном отделении, они смылись, а я потеряла ребенка. Олег, прости меня, что так получилось, но я не выдержала. Понимаешь, когда в крышку гроба заколачивают гвозди, раздается такой стук, звонкий и жуткий, и меня точно парализовало, я даже дышать не могла. Думаю, наш ребенок умер именно тогда. Ему был почти месяц.

Наташка спокойно допила чай, положила на стол деньги, поднялась, прихватив свою сумку, и пошла через зал к лестнице. Шла спокойно, голову держала высоко, не сутулилась, шла, как когда-то в легком платье и на каблуках во время их первого свидания. Повернула за угол и пропала.

Олег точно под гипнозом смотрел ей вслед, и не то что пойти и остановить – даже слова произнести не мог. Ни мыслей не было, ни чувств, ни эмоций, ничего, лишь пустота и холод. Он бессмысленно смотрел на свой чай, и в голове крутилось одно: «Твари, какие же они твари… суки… почему…» Вдруг он рывком вскочил, бросился к лестнице и выбежал на улицу. В лицо ударил снег, Олег щурился, всматриваясь в метель, и, наконец, заметил на остановке маршруток знакомую фигуру и сумку, висевшую на одной ручке. Бросился туда, взял Наташку за плечи, повернул к себе. Та точно ждала этого, не удивилась, смотрела на Олега спокойно и с такой обреченностью, что он не сдержался и, прижав ее к себе, прошептал, уткнувшись лбом ей в макушку:

– Прости меня, я не знал. Я думал…

Что он там себе думал, Олег оставил при себе, ему снова было стыдно, как тогда, на складе, на стеллаже и после, когда Морок вытащил его из петли. Сколько всего прошло, сколько пережито, сколько воды утекло, а точно и не было этих семи лет, они снова вместе, Наташка рядом, и плечи у нее заметно дрожат.

– Ничего страшного, – проговорила она, – я тоже много чего думала. А в суд не пришла потому, что в больнице лежала. Когда твой приговор узнала, покончить с собой хотела, с крыши кинуться, даже пробралась туда. Потом передумала, пришла домой, напилась и легла спать… Со временем все прошло. А Матвеева этого я недавно видела в одной конторе, хотела туда на работу устроиться, но как увидела его, сразу ушла, хоть и зарплату хорошую предлагали. Он меня, кстати, не узнал. Сам здоровый стал, толстый, рожа круглая, волосы вылезли… Он там кем-то вроде начальника охраны работает, я точно не поняла…

Она снова вздрогнула. Олег очнулся, посмотрел ей в лицо. Наташка ревела и улыбалась при этом, а губы у нее были совершенно синие от холода, зубы постукивали – она жутко замерзла и дрожала на ветру.

– Простудишься, – проговорил он, – надо ехать.

И оба замерли, уставившись друг на друга.

– Можно ко мне, – нерешительно сказала Наташка, – я теперь одна живу, в другой квартире. Дед умер два года назад…

Подошла маршрутка, Олег открыл переднюю дверцу, пропустил девушку вперед, сам сел рядом. И, не в силах сдержаться, не в силах отпустить ее хоть на полшага, обнял, прижал к себе, и так и ехали, пока не пришло время выходить…

Домой он возвращался утром, снова шел пешком по заметенным улицам, шел, натянув на уши шапку и спрятав руки в карманы. После вчерашней метели ударил мороз, и довольно крепкий, небо было чистым и синим, стекла верхних этажей наливались золотом от восходящего солнца. Олег взбежал на четвертый этаж, ввалился в квартиру, привычно врезался плечом в угол могучего – из массива ореха – комода, ругнулся, скинул куртку, ботинки и пошел в кухню. Первым делом поставил чайник, осмотрел пустой холодильник и понял, что придется снова топать на мороз – еды внутри по-прежнему не было.

В комнате от дыхания поднимался пар, Олег дотронулся до еле теплой батареи, подошел к замерзшему окну, подышал на ветвистые узоры, обернулся. Рюкзак так и лежал на диване, рядом – стопка вещей, дверца шкафа открыта, на полках пусто. Все готово к отъезду, только билет не куплен… «Ну, и хорошо», – сказал он себе, нашел в куртке мобильник, набрал единственный забитый в его память номер, нажал вызов.

Ответили не сразу, потом из трубки донеслось сонное «але». Олег ухмыльнулся и произнес нарочито бодрым голосом:

– Морок, здорово! Хорош дрыхнуть, подъем!

Из трубки посоветовали отвалить и выжидательно замолчали. Олег подошел к окну, приложил палец к изящному морозному лепестку и сказал уже спокойно и деловито:

– Романыч, тут такое дело… В общем, мне задержаться придется, хочешь, езжай один, я после подтянусь.

– Это из-за девки твоей? – Морок точно читал мысли на расстоянии, и врать было бессмысленно, да Олег и не собирался, но ответил уклончиво:

– Не совсем. В общем, ты меня не жди, я остаюсь пока. Квартиру продам и подъеду.

Морок озадаченно промычал, пожелал удачи и отключился, Олег положил телефон на подоконник и смотрел в окно на первых собачников, что выволокли своих питомцев на мороз. Да, задержаться придется, провернуть все по-быстрому и уехать, как собирался.

Управился он действительно быстро, хватило двух дней: выгнал из гаража «Тойоту», прокатился вокруг пустыря по обледеневшим колеям и решил, что машинка еще побегает. Потом выспросил у Наташки название конторы, где она видела Матвеева, и просто подъехал туда вечерком. Даже в ранних сумерках узнал поганца, хоть тот здорово изменился – раздобрел и стал будто ниже ростом, и челка пропала. Может, пряталась под шапкой, а может, как сказала Наташка, вообще исчезла с головы заодно с остальными волосами. Старую неприметную «Тойоту» Матвеев и взглядом не удостоил, плюхнулся в синий «Фольксваген» и отчалил с парковки. Ехать за ним пришлось почти через весь город, на бывшую окраину, где появился новый микрорайон. Считай, отдельный город: десяток нарядных кирпичных пятиэтажек, два супермаркета, фитнес-центр, школа, детский сад, небольшой парк – хороший район для состоятельных людей. Матвеев остановился у крайнего дома, поставил машину на парковку и исчез в среднем подъезде. А утром поехал на работу.

Через сутки Олег знал о нем все: во сколько выходит из дома, когда возвращается, где покупает продукты, какие заправки предпочитает – Матвеев был предсказуем, как сливной бачок, все у него было скучно и незатейливо. Даже жена – толстая блондинка, что за два дня успела поменять три шубы и одну дубленку, даже собака, страшнее смертного греха пучеглазый микроорганизм на уродливых комариных лапках. Чудовище то ли выло, то ли лаяло на весь двор, криво скакало по заваленному снегом газону и тряслось, точно в лихорадке. Матвеев держал уродца на длинном поводке и курил, задумчиво глядя в вечернее небо, не обращая внимания на стонущую псину.

Олег «проводил» их до подъезда и поехал домой, по пути попал в «пробку», тащился вместе с потоком, смотрел в окно на подсветку и городские огни. Он узнал все, что хотел, и теперь с этими знаниями надо было что-то делать, но что – придумать не мог. Банальное: встретить в подъезде или на парковке и причинить ему телесные повреждения средней – а больше и не надо – степени тяжести – Олег отверг, хоть соблазн был чертовски силен. Ну, отыграется он на Матвееве, отведет душу, получив моральное удовлетворение, а что толку? С этим скотом сначала по душам потолковать надо, все подробности узнать про того же Чиркова и вообще окончательно для себя разъяснить все нюансы той давней истории, точку поставить, так сказать. Да только вряд ли Матвеев по своей воле все секреты откроет, к нему подход особый нужен и аргументы желательны убойные, а таких пока нет, и взять их неоткуда.

К дому Олег подъехал уже в полной темноте, поставил «Тойоту» у подъезда, поглядел на окна квартиры. Светятся два, кухня и комната, Наташка там ждет, может, поесть чего приготовила. Это у нее теперь неплохо получается, простую картошку так поджарить может, что за уши от сковородки не оттащишь. Она здорово изменилась и за эти семь лет, и за прошедшие полторы почти недели, улыбалась по-прежнему, легко и открыто, сделала красивую стрижку и даже покрасила волосы. Только по ночам почти не спала. Олег чувствовал это, когда сам просыпался, частенько и от ее пристального взгляда. Наташка мигом прикидывалась спящей, но получалось у нее неважно, и Олег делал вид, что ничего не замечает. Он сразу предупредил ее, что скоро уедет, и Наташка даже не пыталась его отговаривать, не спросила, куда это он собрался, пыталась показать, что ей все равно, и снова врала.

Есть хотелось зверски, Олегу даже показалось, что он чувствует запах свежей горячей еды – аппетит он за день нагулял звериный. Закрыл машину и помчался по лестнице на четвертый этаж, но на площадке между третьим и своим сбавил прыть, а потом вообще остановился.

Лампочка тут давно перегорела, вкрутить новую никто не озаботился, и свет падал на ступеньки последнего лестничного пролета и край площадки перед дверью. Та была прикрыта неплотно, из-за нее слышались голоса, женский и мужской. Наташку Олег узнал сразу, она говорила быстро, точно оправдывалась, а второй показался знакомым, уверенный, резкий, он будто допрашивал девушку, хотя Олег, как ни вслушивался, не разобрал ни единого слова. Но тон ему очень не нравился, как и само происходящее – никто из его бывших приятелей не знал новый адрес Покровского-младшего, гостей он не приглашал… Какие, на фиг, гости, все же просто – Олег в темпе прикидывал, как быть дальше. Это Матвеев или кто-то из его людей – бывший опер почуял слежку, но вида не показывал, прикидывался лохом, а сам отследил Олега и вот заявился – сам или прислал кого-то прощупать обстановку.

«Баран!» – ругнулся Олег, проклиная себя за беспечность. Забыл, что полицейские бывшими не бывают, и так глупо подставился. Матвеев прикинулся овцой, а сам, поди, «Тойоту» давно по базам пробил, а дальше – дело техники, это как два плюс два сложить.

Олег тихо поднялся по ступенькам и встал у двери, прислушиваясь к разговору. Разобрал короткий Наташкин смешок, потом ее же «да не знаю я, честное слово…». Потом шорох, шлепок, будто на пол упало что-то мягкое и нетяжелое, скрип дверцы здоровенного шкафа, Наташка вскрикнула, и Олег ввалился в квартиру.

Переход от темноты к свету был слишком резким, и он не сразу сообразил, что происходит. Заметил прижавшуюся к шкафу Наташку с кухонным полотенцем в руках, а перед ней кого-то в темной куртке и джинсах, коротко стриженного. Он держал Наташку за плечи, девушка уставилась на Олега, и только собралась что-то сказать, как человек обернулся. Олег ринулся вперед, налетел на валявшийся на полу рюкзак, и это решило дело. Споткнулся, пролетел вперед, уперся ладонями в злополучный шкаф, развернулся и оказался лицом к лицу с Мороком. Тот смотрел настороженно и удивленно, но быстро пришел в себя, расплылся в улыбке, отпустив Наташку, протянул Олегу руку:

– Привет, бухгалтер!

Оба вдруг застыли от грохота и визга – Наташка провалилась в шкаф. Даже не в шкаф, а в реальную ловушку, безобидную на первый взгляд, да только дверцы после пережитых мебелью перипетий открывались теперь не наружу, а внутрь, так как висели на одной петле каждая. Поэтому незадачливый гость, расслабившись и привалившись спиной к ореховому, украшенному огромным зеркалом монолиту, немедленно оказывался в его чреве, как и сам Олег пару раз, пока, набив пару шишек, не усвоил этот урок.

Хорошо, что внутри было пусто, полки стопкой лежали на дне «капкана», Наташка неловко плюхнулась на них, вскрикнула и захохотала. Олег не выдержал и тоже засмеялся, а громче всех веселился Морок. Он извлек Наташку из шкафа, поцеловал ей руку, галантно подал полотенце и повернулся к Олегу:

– Ничего себе шкафчик. Это ты специально для гостей сделал?

– Нет, так получилось. – Олег распахнул дверь в комнату и махнул Мороку рукой, приглашая пройти. Наташка маячила в коридоре, вопросительно смотрела на Олега.

– Мы скоро. – Он плотно прикрыл дверь и обернулся.

Морок осматривался, крутил головой по сторонам, разглядывая обстановку, потом подошел к окну, посмотрел вниз. Олег подошел, остановился рядом. Морок сел на диван, обнял свой рюкзак и негромко произнес:

– Черт, извини, что я вот так, без приглашения. Думал, ты один, а тут такое дело… Я сейчас уйду, не переживай, я вам не помешаю…

– Еще чего, уйдет он. Оставайся, живи, сколько хочешь.

А на языке крутился вопрос, вполне себе резонный и уместный: зачем пожаловал приятель. Вроде собирался уезжать, как договаривались, даже билет на самолет купил, и вдруг, здрасте вам, в гости заявился. А Морок точно этого и ждал, посмотрел на дверь и сказал шепотом:

– Я вот что подумал после твоего звонка… У тебя ведь проблемы, да?

Даже в полумраке от его взгляда стало неуютно, умел он вот так смотреть, в упор, не моргая, и Олег чувствовал себя жуком, сквозь которого проходит булавка. Ощущение было не из приятных, и отделаться от него можно было лишь одним способом.

– Ну не совсем, – проговорил он, – это не проблемы, это…

– Поквитаться с теми скотами хочешь, – мигом сделал вывод Морок. – И правильно, так и надо. Закончи все и уезжай с чистой совестью. Это ведь все из-за нее? – показал он на дверь.

– Да, – подтвердил Олег, – это Наташа, я тогда с ней был, когда… В общем, ты все знаешь.

– Красивая и готовит хорошо, я от запаха чуть слюной не захлебнулся. Ладно, к делу. Давай так: уедем вместе, как только ты свои вопросы решишь, и я тебе помогу, а то сам ты долго провозишься. Все, я пошел, видел, у вас на вокзале гостиница есть, я там номерок себе сниму, а завтра позвоню тебе, встретимся и все обсудим.

Он поднялся с дивана, прихватив с собой рюкзак, закинул его на плечо и вышел в коридор.

– Пойдемте ужинать, все готово, – выскочив из кухни, предложила Наташа.

– Спасибо, красавица, но мне пора. – Морок элегантно склонил голову, накинул капюшон и взялся за ручку.

– Погоди, – сказал Олег, – оставайся, места хватит. Зачем тебе деньги на гостиницу тратить, здесь же две комнаты…

Морок глянул на него, повел подбородком в сторону Наташки и подмигнул: дескать, я все понимаю, вежливость твою ценю, но малину тебе портить не собираюсь.

– Правда, оставайтесь тут, а мы с Олегом ко мне пойдем, я одна живу, – поддержала Олега Наташка.

Вопрос решился сам собой, Морок положил рюкзак в «нехороший» шкаф, снял куртку, потом они быстро поужинали и стали собираться, кто куда: Олег с Наташкой к ней, а Морок спать. Встретиться договорились завтрашним утром, Олег выдал ему ключ от квартиры, показал, где что лежит, и пошел догонять Наташку. Та ждала его у «Тойоты», сметала варежкой снег с лобового стекла.

– Смешно получилось, – проговорила она, щурясь на огни фонарей, – я решила, это ты вернулся. Слышу – звонок, смотрю в глазок – ты стоишь. Думала, что ты ключ потерял, вот и открыла, а там не совсем ты, но спрашивает тебя. Я так испугалась, стала в шкаф падать, а тот, который не ты, меня схватил, и вдруг ты вломился. Вы так похожи, что я растерялась…

– Похожи? – удивился Олег, и Наташка подтвердила:

– Почти одно лицо, я думала, это родственник твой, племянник какой-нибудь дальний…

– Нет, я его не так давно знаю… – рассеянно проговорил Олег и тут вспомнил, как час или полтора назад поймал краем глаза отражение в зеркале. Он и Морок стоят рядом, смотрят, как Наташка барахтается в шкафу, оба смеются, и в этот момент они и правда были очень похожи: один рост, одна комплекция, одинаковый цвет волос и глаз. Только Морок чуть щурится при разговоре и задирает подбородок, а у Олега такой привычки нет, но все равно, за родственников, хоть и не близких, они запросто сойдут. «Интересное кино», – удивился он этому открытию. Надо же, а раньше как-то внимания не обращал на свое с Мороком сходство, если бы не Наташка, то вообще бы не заметил.

Когда Олег вернулся к себе, был уже почти полдень. Морок успел навести на кухне идеальный порядок, даже плиту протер, попытался дать Олегу деньги в качестве платы за постой, но был послан куда подальше. И сам завел начатый вчера разговор:

– Я тебя понял и повторю, если забыл: я тебе помогу, в меру сил. Все быстро делаем и уезжаем, нас ждать не будут. Или красотка твоя против?

– Не в ней дело, – покачал головой Олег, – вернее, и в ней тоже. Она мне кое-что рассказала…

И заговорил, сбивчиво, путано, растерянно и горько говорил, и самому легче становилось. Нет, ну, где это видано, такой хомут в одиночку тащить. А Мороку словно того и надо было, дослушал выдохшегося Олега, посидел молча, постукивая черенком ножа по столу, и сказал:

– Все же просто, как грабли. Трудностей не вижу, рисков тоже. Берем твоего Матвеева за интимные места и держим, пока он все не расскажет. А дальше на твое усмотрение.

Сказал вроде как в шутку, но это «усмотрение» шансов Олегу не оставляло, от этого стало беспокойно на душе и тяжело на сердце. Он не совсем еще понимал, на какую дорожку собирается ступить, но предчувствие буквально орало: обратного пути не будет. Обратного пути, назад, в прошлое… Да и не надо, и очень хорошо, что не будет, он этого сам хотел, и вот мечты понемногу начинают сбываться, а будущее станет только чище, если он сейчас согласится с Мороком.

– Хороший план, – сказал Олег, – мне нравится. Дело за малым – взять Матвеева за яйца…

– Завтра, – глядя мимо него, проговорил Морок. Он будто что-то прикидывал мысленно и даже пальцы загибал, точно дни или деньги отсчитывал.

– Что – завтра? – насел на него Олег. – Почему завтра?

– Потому, – спокойно ответил Морок, – что завтра суббота, и Матвеев со своей бабой потащится по магазинам, потом он будет пить и жрать, в смысле, отдыхать. Тут мы его и возьмем…

– А если он не напьется, что тогда? – сомневался Олег. План Морока ему уже не нравился, в нем было слишком много дыр непростительно-рискованной величины.

– Он что – спортсмен? Бегает по утрам, холодной водой обливается, в бассейн ходит? Ты же несколько дней за ним катался, засек бы его с гантелями или чем-то вроде того.

– Да, ни с чем подобным я его не видел, – признался Олег, – он только по магазинам ходит, с женой или один. Но я за ним всего три дня следил…

– Вот! Что я и говорил! Не пойдет он железо тягать и в бассейн тоже, а купит водочки, пивка и дивно проведет время. А нам этого и надо…

– Давай сегодня, – завелся Олег, – чего тогда ждать. Он после работы домой двинет, через магазин, там и схомутаем…

– Лучше завтра, – глядя в окно, рассеянно произнес Морок, – не люблю я вот так, с кондачка. Мне еще подумать надо, тебе, кстати тоже. Вопросы готовь, времени у нас будет немного, так что не тяни. Все, до завтра.

Суббота выдалась смурной, с метелью, с ночи основательно похолодало, и печка в «Тойоте» пахала без передышки аж с половины седьмого утра. Морок настоял выехать пораньше, и Олег благословлял метель, которая прятала машину от чужих глаз. Впрочем, прямо к дому они не сунулись, пока не рассвело, ждали в сторонке, почти на выезде из района, но матвеевский подъезд отсюда отлично просматривался. Как и синий «Фольксваген», заметенный снегом и стоявший, надо думать, под хозяйскими окнами.

Движуха началась в девятом часу утра. Матвеев собственной персоной вывалился из подъезда, вернее, его вынесла уродливая шавка. Промчалась по дорожке вдоль сугробов, пару раз задрала лапу и поскакала обратно. Матвеев покорно тащился за ней, казалось, спал на ходу и, к концу пятиминутной прогулки так и не проснувшись, пропал за дверью.

– Отлично, – пробормотал Морок, – клиент почти готов. Терпи, – толкнул он сидевшего за рулем Олега локтем, – скоро стартуем, не прозевай.

Не прозевали, даже отъехали немного назад, пропуская «Фольксваген» с Матвеевым и его габаритной – под стать мужу – супругой. Псину с собой они не взяли, выскочили из подъезда, ежась от холода, уселись в машину и покатили.

– С богом, – проговорил Морок, – поехали. Дистанцию держи, вперед не суйся, – напутствовал он Олега. – Никуда этот орел от нас не денется. Плохо, что он бабу с собой тащит, ну, да ладно, выкрутимся.

За три с лишним часа, что Матвеев катался по магазинам, Олег озверел от «пробок», нечищеных дорог, количества встречных и попутных придурков, от бестолковой суеты. План рушился на глазах, жена не отходила от Матвеева ни на шаг, помогала таскать в машину пакеты с продуктами и какие-то коробки.

– И что, они все это сожрут? – пробормотал Морок, глядя на эту вакханалию. – Я бы сдох от заворота кишок.

Олег молчал, он понимал, что перехватить Матвеева одного сегодня не получится, и завтра тоже не факт, что бывший опер будет столь любезен и пойдет прогуляться в одиночестве. Можно даже с собакой…

Матвеев вперевалочку прошел мимо бампера «Тойоты», едва пролез в щель между стоявшим впереди «Ниссаном» и пропал в одной из палаток, что облепили торговый центр со всех сторон. Морок вытянулся на сиденье, замер, будто принюхивался и пытался уловить след поганца, щурился, высматривая его в толпе.

– Пойду-ка я, – задумчиво протянул он, – пройдусь, погляжу, что да как. Баба его в машине осталась, другого случая может и не быть. А ты посиди пока, на низком старте.

Морок открыл дверцу, и тут из палатки вышел Матвеев с огромным букетом цветов в руках. Бело-багровая икебана помещалась в золотистой обертке в виде вазы, из ее краев торчали зеленые перья, вблизи оказавшиеся ветками какого-то нежного пушистого растения, похожего на укроп. Своим видом бывший опер напоминал восторженного первоклассника, бережно нес букет, держал его одной рукой, второй оберегал от снега и прохожих, норовивших задеть сокровище.

– Опа! – Морок следил за Матвеевым, не сводя с него глаз. – Концепция изменилась, и пока не пойму, к лучшему или наоборот. Этот олень едет к кому-то на день рождения, везет с собой выпить, пожрать, подарки и цветы.

– Думаешь? – Олегу было уже все равно. Кольнуло на миг желание выйти из машины и засунуть Матвееву этот букет… Дальше фантазия набирала обороты, квалифицируемые одной из статей УК как «половые извращения», была она нехорошей, и от таких «изысков» следовало воздерживаться. А бить ему морду прямо здесь, на парковке… Можно, конечно, но толку никакого.

Матвеев тем временем внес букет в машину, передал его супруге, та прижала цветы к дубленке, и «Фольксваген» покатил с парковки прочь.

Ехать пришлось почти через весь город, снова через «пробки» и снег. Удачно миновали железнодорожный переезд, свернули на дорогу между пустырем и бетонным забором бывшего мясокомбината, проскочили мимо заколоченных палаток и остановились у пятиэтажки из светлого кирпича. «Фольксваген» подкатил к крайнему подъезду, супруги выгрузились из машины и пошли к дверям. Матвеев волок пакеты и коробки, за ним топала жена в обнимку с букетом.

– Я тебе говорил, – разглядывая фасад и окна дома сказал Морок, – точно день рождения у кого-то, а это надолго. Пока за стол сядут, пока тосты, выпить-закусить, то да се… Часа три пройдет.

И почти угадал, на полчаса всего ошибся. Олег уже хотел отказаться от своей затеи и просто уйти, ему было тошно от одного вида сытой матвеевской рожи, от того, что тот спокойно, как обычный человек, ездит по городу, ходит в магазины, покупает цветы. Место для этой твари в клетке, в крайнем случае – на цепи где-нибудь в сарае, а не в теплом кабинете торговой конторы, откуда сбежала Наташка, едва завидев Матвеева издалека.

– Хрень какая-то, – недовольно покачал головой Морок, – не могу больше. Может, он там ночевать останется. Надо его как-то выманить. Погоди…

Он открыл дверцу, зачерпнул горсть снега, слепил снежок и кинул его в «Фольксваген». Попал, удар получился основательным, немедленно включилась сигнализация.

– Смотри! – спрятавшись в машину, уставился он в лобовое стекло. Олег сначала не понял, что надо делать, а потом сообразил – на третьем от края окне пятого этажа отодвинулись шторы, за ними показался силуэт человека, и сигнализация смолкла.

– Пятый этаж, значит, – проговорил Морок себе под нос, – квартира налево. Хорошо…