Санкта-Психо Теорин Юхан
— А я и не знала… ты никогда не рассказывал, Ян.
— Случая не было. Но я нисколько этого не стыжусь.
Мария-Луиза кивает — ну как же, понимаю, понимаю… она все понимает. И Ян осознает, что теперь она будет смотреть на него совершенно иными глазами.
Весь день он то и дело ловит на себе ее испытующий и настороженный взгляд. Как же — подвел свою начальницу. Показал, что у него в душе есть тайные трещины.
Ну и хорошо. Через трещины проникает свет.
Последнее, что он делает, — впихивает свой дневник вместе с книжками Рами в личный шкаф. Там уже места нет — куртки, зонтик, книги… но когда она в пятницу выйдет из Санкта-Психо, он откроет шкаф и покажет ей книги с новыми рисунками.
Потому что на этот раз она выйдет из больницы. Он ей поможет. На этот раз все должно получиться.
Ян знал, что существует единственная лазейка из Юпсика — незапертое вытяжное окно над плитой в кухне. Повара отказывались работать в чаду и время от времени открывали это окно. Проветривали. Кухня помещалась с задней стороны строения, дверь в кухню тоже не запиралась. Но в кухне почти всегда были люди. Так что, если хочешь бежать, надо встать ни свет ни заря.
Он проснулся в шесть — поставил будильник на своих часах. Когда он зажужжал, Ян проснулся и почувствовал рядом с собой гибкое тело.
Это была Рами. Глаза ее были открыты.
Он быстро провел рукой по простыне — сухая. Слава богу.
Она подняла голову и поцеловала его в лоб:
— Следующая остановка — Стокгольм.
Охотнее всего Ян остался бы в постели. Бежать из Юпсика ему вовсе не хотелось, но он кивнул. Они встали.
Оделись, не зажигая свет, и выскользнули в коридор, как две серые тени. Дневник и одежду он положил в сумку. Толстое покрывало с кровати — под мышкой. У Рами тоже были сумка и гитара в футляре.
— Ты возьмешь гитару?
— Я же сказала — мы будем петь и играть в Стокгольме. На улицах, в метро.
Ян петь не умел, но промолчал.
Все двери закрыты. В конце коридора дверь в ординаторскую. Ян задержался у этой двери — тоже заперта. Дежурные, наверное, десятый сон видят.
В кухне двери вообще не было. Свет погашен, ни души.
— Я открою, — прошептала Рами.
Она прислонила футляр с гитарой к мойке, встала на стул, открыла шпингалет и дернула створку на себя. В комнату ворвалась струя морозного воздуха. Рами с шумом потянула носом.
— Стокгольм, — произнесла она мечтательно, как заклинание.
Вскочила на плиту, ни секунды не задумываясь, выпрыгнула из окна, схватила стоящий на каменной веранде садовый стул, оглянулась на Яна и побежала к ограждению. Он стоял в проеме окна и медлил.
О, дьявол, подумал он, повернулся и выбежал в коридор. Остановился у ординаторской, изо всех сил постучал кулаком в дверь и вернулся в кухню. Ян не знал, есть ли там кто, — во всяком случае, он не ждал ответа.
— Где ты пропал? — нетерпеливо крикнула Рами страшным шепотом.
— В туалете… — соврал Ян, вскочил на подоконник и спрыгнул во двор. — Стол!
Они с Рами детально разработали план побега. Взяли вдвоем тяжелый стол с веранды и бегом перенесли к ограде. Рами водрузила стул на стол, Ян вскарабкался на него и, стараясь не потерять равновесия, попытался набросить покрывало на спираль колючей проволоки. Удалось только с третьего раза: покрывало толстым слоем легло на гигантскую растянутую пружину.
Было очень холодно, но Ян вспотел. Он исподтишка оглянулся на здание больницы и заметил, что в ординаторской зажегся свет. У окна две головы. Молодая практикантка, он не знал ее имени, но она была на концерте. И Йорген. Отсюда видно, как он натягивает сорочку. Они, наверное, спали вместе, так же как и они с Рами.
— Ты первая. — Он решительно кивнул Рами.
Она весила меньше, чем он, — хоть и высокая, но худенькая и гибкая. Прыгнула на ограждение и, цепляясь за ячейки сетки, полезла наверх. Белка… теперь она и вправду стала белкой. Легко перевалилась через колючую спираль и спрыгнула по ту сторону забора.
Они посмотрели друг на друга сквозь стальную сеть. Он перекинул ей гитару — каким-то чудом футляр легко перелетел через ограду, и она поймала его по ту сторону.
— Твоя очередь.
Ян подпрыгнул и вцепился в ограждение. Он-то белкой не был, удерживался на сетке разве что силой воли. Стальные шипы царапали ладони даже через покрывало, но он заставил себя добраться до верха, осторожно перевалил через спираль и спрыгнул вниз.
И в эту самую минуту услышал, как кто-то барабанит в оконное стекло. Обнаружены…
Открылась дверь, их окликнули по имени. Ян нервно сглотнул, но не оглянулся. Схватив свои вещи, они побежали. Рядом, не отставая, но и не обгоняя друг друга. Уже без десяти семь. Скоро начнет светать, но не видно ни души.
Планов у них не было — только побег. У Яна никакой запасной одежды, а в бумажнике пятьдесят крон.
— Мы свободны, — сказала Рами. — Стокгольм!
Первый раз он видел Рами возбужденной, почти счастливой. Она смотрела на него горящими глазами, щеки раскраснелись, на губах играла радостная улыбка. Он невольно улыбнулся ответ, и вдруг понял, что все это значит.
Ему четырнадцать лет, и он безнадежно влюбился.
Тропинки парка вокруг больницы по-прежнему пустовали, и беглецы были видны как на ладони.
Утреннюю тишину разорвал звук автомобильного мотора — из-за здания Юпсика вывернулся маленький «фольксваген». Улыбка исчезла с лица Рами.
— Это они!
Большой футляр с гитарой мешал ей бежать, и Ян перехватил его. Тропинка поворачивала налево, а дальше шла вдоль небольшого, но довольно широкого ручья. Через пару сотен метров ручей пересекал узкий деревянный мостик.
— Туда! — крикнула Рами.
На другой стороне ручья — небольшая роща, а за ней начинался центр города.
Они помчались к мосту и едва успели его перебежать, как по ту сторону ручья резко затормозила машина. С водительского места решительно выпрыгнул Йорген, за ним — растерянная практикантка.
Рами бежала быстрее, чем Ян с гитарой, и уже была на полпути к роще.
Затаившийся, разумеется, тут же взорвал бы мост, но у Яна не было динамита.
Йорген был уже на мосту, и бежал он куда быстрее Яна.
Все. Бежать им не удастся. Ян знал это с самого начала.
— Рами!
Он из последних сил догнал ее, протягивая на бегу гитару и пятьдесят крон.
Она не остановилась, но замедлила бег и посмотрела на него. Тонкая, высокая фигурка в утреннем свете, любовь его жизни.
— Возьми… И беги, я их задержу.
Несмотря на спешку, Рами прижалась щекой к его лицу, прошептала: «Помни договор!» — и помчалась к лесу, будто гитара придала ей новые силы.
Он сделал несколько шагов, но из него словно выпустили воздух. Тяжелая рука легла ему на плечо.
— Сдавайся, беглец!
Йорген. Он тоже задохнулся, но говорил спокойно, даже весело.
Через мост. Назад. В Юпсик.
— Вы меня отправите в Дыру?
— Дыру?
— Ну, этот ваш карцер в подвале…
— Ну нет… Во-первых, это не карцер, а изолятор. А во-вторых, туда попадают только буйные. Ты же не дерешься, Ян, не кусаешься…
Ян покачал головой — это правда. Он не дерется и не кусается.
— Это ты стучал в дверь?
Ян молча кивнул.
— Зачем? Ты хотел, чтобы тебя поймали? Да, Ян?
Ян промолчал.
Он оглянулся. Практикантка скрылась в лесу, пытаясь догнать Рами.
Йорген подвел Яна к «фольксвагену», усадил и крикнул, чтобы она возвращалась.
В машине было тихо. Ян слышал только собственное дыхание.
Хотел, чтобы тебя поймали?
Хочешь, чтобы поймали Рами?
Через минуту практикантка появилась из леса и пошла к мосту, разводя руками. Они пару минут разговаривали, потом Йорген достал телефон, коротко с кем-то поговорил и вернулся к машине:
— Поехали.
И они поехали назад, в Юпсик. В Юпсик, надежно защищенный от внешнего мира колючей проволокой и расторопными санитарами.
Яна поймали, и он был этому рад.
И он знал, что Рами рада не меньше — она на свободе.
51
Ожидание в темноте. После неудачного побега из Юпсика прошло пятнадцать лет.
Он один в подвале больницы, но это ненадолго. Он ждет Рами в прачечной, у старого бельевого лифта.
Пятница, вечер, без двадцати десять. Собственно говоря, по плану Лилиан Ян должен был находиться в «Полянке», но он покинул свой пост. Открыл люк в полу убежища и прошел в прачечную. Как и говорил Леген, здесь никого не было. Правда, он обратил внимание на новую деталь: на стене мигали какие-то желтые лампочки. Наверняка как-то связано с предстоящей репетицией пожарной эвакуации.
Он прислушивается, не слышно ли шаркающих шагов в часовне. Нет, все тихо.
Никого, кроме него, здесь нет. И скоро с ним будет Рами. Во всяком случае, он так надеется, и если зажмуриться, то можно услышать ее голос:
- Ян и я, я и Ян,
- День и ночь, ночь и день.
Он встряхивается — надо быть начеку.
Он вез Лилиан и троих мужчин в «Полянку» на своем «вольво», и в голове глухо бил большой барабан, который музыканты называют бочкой.
Одного из мужчин он знал — старший брат Лилиан. Двое других не представились, но они были заметно моложе, и Ян предположил, что это друзья ее убитого брата, Йона Даниеля.
Ханны с ними не было, и в ее отсутствии Лилиан была особенно напряжена. Яну даже показалось, что ее бьет дрожь. Зачем-то накрасилась — ярко-красная губная помада, темные тени на веках… полный абсурд. Для кого? Для охранника Карла? Или для Ивана Рёсселя?
Ян поставил машину как можно более незаметно, рядом с большим дубом, подальше от «Полянки» и, уж во всяком случае, вне досягаемости больничных камер наружного наблюдения.
Никто не произнес ни слова.
Лилиан быстро докурила сигарету, вышла из машины. Остальные двинулись за ней.
В подготовительной школе не горела ни одна лампа, и они не стали зажигать свет.
— Ты останешься здесь, Ян. — Лилиан повернулась к нему. — Хорошо?
Ян молча кивнул.
— И если кто-то появится… ну, в общем, если что не так — сразу звони.
Она вышла на лестницу в подвал, трое молчаливых спутников последовали за ней, и Ян закрыл за ними дверь.
Значит, так. Карл доставляет Рёсселя в комнату свиданий, и его там встречают четверо. Вряд ли он сумет что-то сделать против четверых. Остается только надеяться, что Лилиан и ее спутники сумеют заставить его заговорить. Ян им помочь ничем не может.
У него своя программа.
После их ухода он сидел четверть часа в раздевалке и ждал. Ничего не происходило. Подошел к окну и посмотрел на больницу. Окна светились, но людей не видно.
Пора. Он взял запасную карточку и открыл дверь в подвальный коридор. Там горел свет — Лилиан то ли не хотела, то ли забыла его выключить.
Пора.
Он стоит в прачечной. И что он скажет Рами, когда откроется люк лифта?
Привет, Алис. Поздравляю с возвращением из Дыры.
Эту фразу он заготовил заранее. А потом? Скажет, что думал о ней все эти годы? Что влюбился в нее с первого дня в Юпсике? Как он любил ее… и как боялся возобновить контакт с внешним миром? Настолько боялся, что в то утро попытался воспрепятствовать их побегу, разбудил охрану…
Яна задержали. Она скрылась. Наверное, беспрепятственно доехала на поезде до Стокгольма, к сестре. Во всяком случае, в Юпсик она не вернулась.
Никто о ней не упоминал. Она уже была вне пределов их служебной ответственности, так о чем говорить?
А через неделю выписали и его. Он даже не разговаривал со своим психологом после попытки побега, и вдруг — симсалабим, его выписывают. Должно быть, Тони посчитал, что его психический статус стабилизировался, и препятствий к выписке не нашел.
За ним приехал отец. Он не улыбался.
— Ну как? Разобрали тебя на части и свинтили вновь? — только и спросил он.
И в понедельник Ян пошел в школу. Ночь перед этим почти не спал. Лежал с открытыми глазами и думал о Банде четырех, о Торгни и его приятелях, представлял, как убегает от них, словно мышь от кошки, по бесконечным школьным коридорам.
Он пошел в школу один. Как всегда. Друзей у него как не было, так и нет. Неважно. Рано или поздно он повстречается с Бандой четырех, он это знал. Но удивительно — страха не было. Весна, последние числа апреля, скоро конец учебного года. Не надо заглядывать вперед. Как говорят, будет день — будет пища.
После уроков он учился играть на ударных — выбивал палочками тремоло на телефонном каталоге. Или рисовал комиксы — историю Затаившегося.
Рами никаких признаков жизни не подавала. Ни телефонного звонка, ни открытки из Стокгольма.
Последнюю неделю учебного года выпускники-девятиклассники посвящали по традиции пикникам и палаточным экскурсиям. В четверг утром Ян пришел в школу и сразу заметил — случилось что-то необычное. Ученики собирались в группки и о чем-то перешептывались. О каком-то «чудовищном преступлении».
— Неужели правда? — слышалось там и сям.
Никто напрямую к Яну не обратился, но из обрывков разговоров он понял, что в лесу под Нордбру случилось нечто ужасное. Кто-то умер. Кого-то убили.
А потом учитель все рассказал. В лесу убиты два девятиклассника, а один получил тяжелые травмы. После этого поползли слухи и не умолкали до летних каникул.
Ян воспринял всю эту историю с мрачным удовлетворением. Банда четырех уничтожена. В живых остался только Торгни Фридман.
Договор. Рами каким-то образом выполнила свое обещание.
Но она о себе так и не дала знать. Много позже, через пять лет, он увидел в витрине единственного в Нордбру музыкального магазина диск с именем РАМИ.
Он купил диск. Это был ее дебютный альбом, только что выпущенный. И одна из песен называлась «Ян и я».
Вот она и подала о себе знак. А как же это еще понимать?
Как раз в то время он начал работать в детском садике «Рысь». А осенью увидел, как психотерапевт Эмма Халеви привела своего сына Вильяма в соседнее отделение садика, и сразу вспомнил Юпсик. Психобалаболка, подумал он.
Договор.
Ян вспоминал свои подростковые годы — и вдруг удивился сам себе: ему за все это время даже в голову не приходила мысль поинтересоваться, почему Рами заперли в Санкта-Психо. Почему и за что.
Что она такого сделала, что ее отправили сюда, да еще в закрытое отделение?
Он не знает, да и не хочет знать. Он ждет ее в подвале.
Он прислушался — где-то завыли сирены. На дороге. Звук все усиливался.
Пожарные машины?
На стене внезапно зажглась еще одна лампочка, на этот раз красная, и начала мигать с равномерными интервалами. Сигнал тревоги. Скорее всего, сигнал тревоги.
Он посмотрел на часы — без четверти десять. Для учений рановато.
Внезапно задребезжал и задергался мобильник в кармане. Он вздрогнул.
— Алло? — сказал он тихо.
Наверное, Лилиан. И что он ей скажет?
— Привет, Ян. Это Мария-Луиза.
Ян сжал изо всех сил мобильник и тут же отпустил. Так и раздавить можно.
— Добрый вечер, Мария-Луиза. Что-то случилось?
— Да… можно сказать, случилось. Я всем подряд звоню, но никто не отвечает. Хотела тебя спросить — ты не видел Лео? Лео Лундберга?
— Лео? Нет… а что?
— Лео сбежал от своих приемных родителей. Играл во дворе. Стемнело, они спустились его забрать. А его и след простыл.
Ян слушает и совершенно не представляет, что на это сказать. Ему сейчас не до детей, но что-то же он должен ответить.
— Лео — мой любимец, — говорит он.
Мария-Луиза отвечает не сразу. Она, очевидно, не поняла, что он хотел сказать. По правде, он и сам не понял.
— Важно его найти… Ты сейчас где, Ян? Дома?
— Да… — понизив голос, говорит он и чувствует себя разоблаченным.
— Хорошо… теперь ты знаешь, что случилось. Мы уже подключили полицию. Если что-то увидишь или узнаешь, сообщи им. Или мне.
— Само собой… Я позвоню.
Ян нажимает кнопку отбоя и переводит дух. Лео… его вечная неуемность, вечное беспокойство. Плохо, что он сбежал, но этим занимается полиция, и Ян ничего не может сделать. Он должен быть там, где он есть. Ради Рами.
И через несколько минут он наконец слышит звук, которого ждал, — с лязганьем и скрипом заработал барабан бельевого лифта.
Сердце екнуло и забилось. Он подошел поближе к люку. Звук нарастает, слышно, как погромыхивает кабина.
Лифт с глухим стуком останавливается. Несколько секунд молчания. Дверца медленно приоткрывается. Там кто-то есть.
Сердце вот-вот вырвется из груди. Ян делает шаг к лифту.
— Ты здесь, — шепчет он. — Наконец-то… Добро пожаловать… поздравляю…
Из кабины появляется рука, за ней нога в джинсах. Спустя мгновение нога безжизненно падает на пол.
— Рами?
Ян приближается к лифту — и дальнейшее происходит очень быстро. Слишком быстро — он не успевает среагировать. Тяжелая дверь с грохотом распахивается и со всей силы бьет его в грудь. У него перехватывает дыхание от боли, и он тяжело опускается на пол.
Какое-то шипение, воздух белеет, Ян падает на спину. Глаза невыносимо щиплет, он не может вдохнуть.
Слезоточивый газ. Кто-то направил на него баллончик со слезоточивым газом.
Рядом с ним тяжело падает тело. Несмотря на ручьем текущие слезы, Ян успевает разглядеть глубокую резаную рану на шее и почувствовать горячую липкую кровь на руке.
Мужчина. Охранник. Он узнает его — Карл. Ударник из «Богемос», тот, кто обещал помочь поговорить с Рёсселем. Кажется, он умирает.
— Карл?
Или уже мертв. Не шевелится, футболка почернела от крови.
Ян пытается проморгаться и сфокусировать зрение. В лифте что-то шевелится, какая-то тень. Помимо умирающего охранника, в кабину втиснулся еще кто-то …
С трудом выбирается из тесного пространства… кто это? Алис? В больничной одежде: спортивная курточка, серые хлопковые брюки, белые кроссовки.
Больной. Пациент. Заключенный.
Но не Алис.
Мужчина.
Он наклоняется над Яном и хватает его за руки. От него пахнет дымом, слезоточивым газом и еще чем-то… бензином?
— Не дури, — говорит он тихо. — Расслабься.
Теперь Ян не может пошевелить руками — они крепко связаны пластиковым браслетом. Почище наручников.
Незнакомец сует баллончик в карман и поднимает Яна с цементного пола. Лицо его в тени, но Ян видит, что помимо баллончика с газом у него есть и еще кое-что. В правой руке он сжимает нож.
Нет, не нож. Опасная бритва, вся в крови.
— Я знаю, кто ты. — Голос хриплый, но спокойный, даже монотонный. — Ты мне все про себя рассказал.
Ян успевает поразиться несоответствию — мягкий, ласковый голос и мгновенные, уверенные движения рук. Он рывком поднимает Яна с пола:
— Ты поможешь мне выйти отсюда.
Ян моргает. Он ничего не может понять.
— Кто ты?
— Погляди сам.
Он быстро поднимает левую руку, и Ян узнает его.
Иван Рёссель. С Ангелом в руке. Он выглядит старше, чем на экране компьютера, у него появились морщины, вьющиеся волосы отросли почти до плеч, и в них появилась седина.
Ян закашлялся — действие газа еще не прошло.
— Рами, — шепчет он, с трудом переведя дух, и показывает на Ангела. — Я дал его Рами.
— Ты дал его мне.
— Рами должна сюда спуститься и…
— Никто сегодня сюда не спустится. Никого больше не будет. Только мы вдвоем — ты и я.
Он толкает Яна и подносит к его шее лезвие бритвы:
— Пошли, приятель. А это… — он носком кроссовки тычет в неподвижное тело, — мы спрячем в лифте. Бери его за руки.
Ян повинуется грубому тычку в спину. Неловко хватается связанными руками за ворот Карла и, словно во сне, тащит его к лифту.
— Суй его туда. Не тяни резину…
Ян приподнимает тяжелое тело. Как его затолкать в тесный лифт? На поясе Карла пустое гнездо для баллончика с газом и целый пучок белых пластиковых браслетов — точно таких, каким связаны его руки. Браслетов, готовых замкнуться на чьих-то запястьях.
Ему все же удается запихать Карла в кабину, но он успевает выдернуть пару браслетов и сунуть их под свитер. Кажется, Рёссель не заметил.
— Пошли.
Яну ничего не остается, как следовать за Рёсселем. Вернее, вести его за собой. Из прачечной в смотровую, из смотровой в коридор к убежищу. Остановиться он не может — каждый раз, как он замедляет шаг, получает чувствительный пинок в загривок и чувствует прикосновение к шее холодной бритвенной стали.
Глаза невыносимо жжет, руки в крови.
Что случилось? Что же там, наверху, произошло? Откуда у него бритва?
Как Ивану Рёсселю удалось покончить со здоровенным, обученным охранником? Как они оказались в лифте?
А Рами? Это же она должна была спуститься на лифте!
— Не заблудись… — говорит Рёссель. — Если что, смотри на бумажные метки…
И в самом деле — клочки бумаги еще с тех пор лежат на полу. Но Ян не заблудится. Он здесь как дома. Через коридоры, через убежище — в подземный туннель «Полянки», по-прежнему ярко освещенный лампами дневного света.
Читать бесплатно другие книги:
