Силы небесные, силы земные Гармаш-Роффе Татьяна

– Ты работаешь в морге?!

– В патологоанатомическом отделении. Сделай еще четыре шага вперед, и ты увидишь надпись, она чуть дальше.

– И что ты… и кем ты работаешь?

– А, извини, не представился: я прозектор.

– Той тетке в магазине ты сказал, что врач!

– Так я и есть врач.

– Для мертвых, что ли?

– Эй, да ты испугалась!.. – Он остановился, развернулся лицом к ней. – Лия, мы идем ко мне, на мое рабочее место, где я займусь твоей разбитой щекой, десной, зубом. Если боишься и не доверяешь мне, можешь уйти, я тебя не держу. Я немного подзарядил мобильник, пока был дома, давай вызывать такси.

Похоже, он рассердился. Она бы на его месте тоже рассердилась: тащиться ночью, жертвуя сном, чтобы помочь человеку, а человек этот в последний момент струсил. Неприятно, да. Но он ведь не знает, что с ней случилось… Он не представляет, как ей теперь страшно: она больше не умеет отличать нормальных людей от психов! У них на лице, к сожалению, это не написано.

Хотя… Она ведь толком лица нападавшего и не видела! Только заметила, что красивый, вот и все. Потом уже не до разглядывания было… А если бы она смогла заглянуть ему в глаза еще в подъезде, то, возможно, увидела бы в них что-то страшное, нечеловеческое? И сразу бы все поняла?

– Извини, – примирительно произнесла она. – Пойдем. Не обижайся, ладно?

Она взглянула Феликсу в глаза. Они оказались очень человеческими. И еще сонными. И никакого мужского интереса к ней в них не имелось. Совсем никакого, даже странно, но Лию в данный момент это устраивало, великолепно устраивало.

– А я чего, похож на обиженного? – Феликс улыбнулся.

– Вроде нет… – Она ответила на его улыбку, и у нее разом на душе полегчало, хоть и не совсем понятно, отчего. – Ты на сову похож. Или на филина.

– Это еще почему? – удивился он.

– Глаза раскрыл пошире, чтобы не заснуть! – засмеялась Лия.

– Это точно… Филин Феликс, неплохо звучит, а? Ну, пошли. Если боишься морга, можешь за мою руку держаться. Но мертвые люди тебе зла не причинят. Зло могут причинить только живые.

Лия, поколебавшись, просунула свою руку под Феликсову, и они двинулись дальше.

Он открыл входную дверь электронным ключом, включил свет. Они прошли по длинному коридору мимо ряда закрытых дверей, на которые Лия поглядывала с опаской. Наконец Феликс распахнул одну из них. К ее облегчению, за ней обнаружился обычный кабинет.

– Присаживайся. Я сейчас все приготовлю.

Он вымыл руки (в кабинете находилась раковина), затем натянул перчатки. Они были тонкими и резиновыми, но Лия почему-то сразу вспомнила черные кожаные перчатки насильника, и ей стало не по себе.

– Не бойся, больно не будет, – по-своему понял Феликс метнувшийся в ее глазах страх. – По крайней мере, не очень… Я осторожно.

Он повернул лампу, осмотрел зуб и десну внутри, пощупал, мягко надавливая, снаружи, послушал, как Лия тихо ойкает, – после чего заявил, что трещины в кости, скорей всего, нет, но на внутренней стороне щеки есть небольшой разрыв, который может зажить и сам, но лучше его зашить.

– Зашить? Иглой?!

– Ты предпочитаешь вязальным крючком? – хмыкнул он, доставая из шкафа большую коробку, из которой извлек упаковку с одноразовым шприцем.

– Мне не смешно!

– Куда тебе, трусиха. Открывай рот, анестезию сделаю.

– Зачем?!

– Зуб буду вырывать.

– Какой зуб, ты о чем?! – вскочила Лия.

– Да шучу, господи боже мой. Анестезию, чтобы не было больно, когда щеку стану зашивать. Там всего-то два стежка надо сделать. Или ты предпочитаешь без анестезии?

– Садист.

– Ты настоящих садистов не видела, деточка, – Феликс дурашливо клацнул зубами.

«Видела, – подумала Лия. – Не далее как сегодня…» По лицу ее пробежала тень.

– Ты что, действительно боишься? – вдруг посмотрел на нее серьезно Феликс. – Ну конечно, дурак я, ты же пережила сегодня нападение… Слушай, хочешь, сначала выпьем? Тебе надо расслабиться немножко. У нас тут спирт есть, я…

– Спирт? Ты что, я не могу!

– Плохая привычка перебивать старших. Дослушала бы и узнала, что я собираюсь из него водочку сделать. Путем разведения водой. Будет как настоящая, даже лучше.

Лия засомневалась. Нервы у нее и впрямь натянуты до предела, но…

– Я опьянею на пустой желудок.

– Я же не напиться предлагаю, дурашка! Просто немножко выпить. Мне тоже ни к чему перед хирургическим вмешательством… спокойно, это шутка! Кстати, у меня тут что-то съестное есть, чтобы закинуть в пустой желудок.

Феликс снял перчатки, открыл ящик стола, пошарил и выудил оттуда упаковку баранок, пакетик крекеров и коробку с пастилой.

– Мой руки и накрывай на стол, – распорядился он. – А я химией займусь.

Через несколько минут на краю письменного стола, высвобожденного из-под бумаг, стояли картонные тарелки с «закуской» и мензурки с тепловатой «водкой».

– За твой зуб!

Теплая водка показалась Лие отвратительной на вкус, зато внутри у нее будто мгновенно развязался узел.

– Надо же, – удивилась она, – на меня никогда алкоголь так быстро не действовал.

– Это потому, что она теплая, всасывается быстро.

– Ты ее подогрел, что ли?

– При смешивании спирта с водой выделяется тепло, такая химическая реакция.

– У меня в животе тоже химическая реакция с выделением тепла, кажется.

– Тем лучше. Бери крекеры, у тебя же голодный желудок.

– Не желудок голодный, а я!

– Вы с желудком на пару. Ты мне расскажешь, что с тобой случилось, или будем о погоде говорить?

Лия замешкалась с ответом, и Феликс продолжил:

– На улице прекрасная погода. Блещут звезды и сверкает молния.

– Одновременно?

– Ну да. Я создаю предмет для дискуссии. Ты мне возразишь, что так не бывает, а я стану доказывать, что бывает. Вот и поговорим. Больше не о чем ведь.

– Ладно, перестань.

– Перестал. Хочешь вторую мензурку?

– А станет еще лучше?

– Ага, и анестезия не понадобится.

– Это опять шутка?

– Что с тобой случилось, Лия? Кто на тебя напал?

Она пригубила из мензурки, поставила ее на стол, отломила кусочек пастилы.

– Скажи, зачем тебе знать?

– Я любопытен от рождения.

– Любопытство – порок.

– Значит, я порочен от рождения.

– Да ну тебя. Несерьезный ты.

– … от рождения!

Лия улыбнулась, вздохнула поглубже и принялась рассказывать.

– Так ты его оставила в своей квартире?! – поразился Феликс, когда Лия закончила свой рассказ.

– Нет, мне надо было любезно попросить его пройти к выходу! – съязвила она.

– И полицию не вызвала. Ты сумасшедшая! Он за это время может всю твою квартиру вынести!

– Там из ценностей только мебель… Я реставратор мебели, у меня есть дорогие предметы… Но не станет же он выносить стулья ночью?

– Реставратор мебели? Мне почему-то казалось, что это профессия не для юных дев.

– Я тоже так раньше думала… А ты не видел передачу «Личности»? Я там рассказывала о своей работе.

– Нет, Лия, у меня нет времени на телевизор… И как ты дошла до жизни такой?

Она улыбнулась:

– Вообще-то у меня образование юридическое. Незаконченное, правда. Я бросила университет на четвертом курсе, когда отец заболел. Он у меня известный краснодеревщик. Много лет делал небольшие вещи на заказ под старину, реставрировал антиквариат. Я ему с детства помогала, все свободное время с ним в гараже проводила – папа там мастерскую оборудовал. Мне все было интересно, я полюбила запахи дерева, лаков, олифы, политуры… Мне нравилось, как папа называл это: «лечение». Он не употреблял слово «реставрация», он говорил: «сейчас будем лечить этот столик»… Папа меня пристрастил к своему ремеслу, но я всегда думала, что не смогу им заниматься: мебель слишком тяжелая для женщины. Но у папы открылась болезнь Паркинсона. Стали дрожать руки, уменьшилась точность, а некоторые виды работ требуют прямо-таки ювелирной точности! Сначала я помогала ему в свободное время, а потом совсем учебу бросила. Теперь папа полностью отошел от дела, я переняла всю его клиентуру. А для манипуляций с тяжелыми предметами наняла одного парня, таджика, из дворников. Ему нравится мне помогать…

– Не жалеешь, что бросила юридический?

– Нисколько.

– Профессия прибыльная, говорят.

– У меня профессия творческая, это куда интереснее. И потом, работать на себя – это свобода.

– Трудно не согласиться… Но меня вот что…

– А ты? Почему стал заниматься такой… таким… Таким делом?

– Лия, тебе никогда не приходило в голову, что перебивать собеседника – это проявление эгоизма? Хочешь говорить только о том, что интересно тебе!

– Не приходило. А ты – зануда.

– Ладно, я зануда, извини. Привык к строгости научных прений.

– Ты занимаешься наукой?

– Состою в обществе патологоанатомов, пишу статьи, иногда выступаю… Лия, если тебе действительно интересно, чем я занимаюсь, то я тебе расскажу, обязательно. Но сейчас меня заботит другое: он мог тебя увидеть в передаче! И нападение в таком случае не случайность!

– В передаче не называли мой адрес!

Феликс как-то странно посмотрел на нее и встал. Обошел стол, включил компьютер, подождал, пока загорится экран, и что-то напечатал.

– Смотри. – Он уступил Лие место перед монитором. – Фамилию-то твою в передаче называли, так?

На экране висел «Яндекс», а в окошке поиска стояло: «найти адрес по фамилии». Внизу располагался список ссылок и значилась цифра в 5 миллионов.

– То есть пять миллионов сайтов, на которых можно найти адрес любого человека?! – поразилась Лия.

– Нет, большинство из них не имеют отношения к делу – мотор поиска «поймал», к примеру, аналогичный вопрос, заданный на каком-то форуме. По иным ссылкам попадаешь к мошенникам, которые предлагают заплатить за услугу. Но с десяток нормальных сайтов есть. Плохих и неполных, однако твой адрес может в них оказаться. Я знаю, потому что недавно пытался найти одного своего детского друга… А есть еще платные справочные, «левые» базы данных, где можно узнать твой адрес всего лишь по фамилии!

– Но зачем ему, Феликс? Зачем красивому мужику узнавать мой адрес и тащиться на окраину города, когда он любую снимет в два счета?

– Ты красивая девушка, но…

– Не настолько красивая, чтобы…

– Опять ты меня перебила. Дай договорить, черт побери!

– Ну?

– …но красивых девушек много. Есть причина, по которой он выбрал именно тебя.

– А если он просто ненормальный?

– Даже у ненормальных есть какие-то мотивы для поступков.

– Хватит, мне надоел этот разговор! Это ведь только твое предположение – что он меня видел в передаче, раскопал мой адрес и прочее! А на самом деле он, может, просто шел мимо, увидел одинокую девушку и решил воспользоваться ситуацией! Со своей подругой поссорился и был зол на весь женский род, к примеру! Или наркотики принял! Я не знаю, как выглядят наркоманы, но алкоголем от него не пахло, это точно…

Феликс только головой покачал. Подошел к окну, приподнял жалюзи. На улице светало. Шел дождь, месил серое тесто утра.

– Давай-ка твоим зубом займемся. Садись на тот стул.

Он снова принялся мыть руки и произнес, не оборачиваясь:

– В полицию все же надо сообщить.

Лие вдруг показалось, что он старше, чем она предположила. Что-то очень взрослое было в его интонации.

Она не ответила, и Феликс, все так же не оборачиваясь, спросил:

– Или у тебя какие-то проблемы с полицией?

Она поняла, откуда эта «взрослая интонация»: Феликс решил, что ее уже когда-то задерживали… за что-то.

«Проблем с полицией» у нее не имелось. Ее никогда не задерживали, не арестовывали.

И все же проблема имелась. Только другого рода.

Тогда ей было пятнадцать лет. Она возвращалась от подруги, шла к метро через парк за стадионом «Динамо» – стояло лето, светлынь, даже солнце еще не село! Однако аллея была почему-то пустынна. Кто-то шел за ней – она уловила шаги краем уха, но не придала этому значения: мало ли кому с ней по пути, кому нужно к метро…

Сбоку, на газоне, что-то цвело бледно-розовым и нежным, и Лия, заинтригованная, остановилась перед кустом, пытаясь определить его ботаническую принадлежность.

Сейчас, вспоминая этот момент, Лия вдруг поняла: она остановилась перед кустом не только потому, что он ее заинтересовал. Она ощущала опасность, исходившую от шагов позади, и хотела их переждать, – в надежде, что они прозвучат мимо…

Не вышло. Ее обхватили мужские руки, в щеку дохнуло крепким перегаром: «Тихо, не рыпайся!»

Она ударила нападавшего мужчину локтем, но он лишь еще крепче ее перехватил и потащил на густо заросший газон.

– Я только полапаю, – просипел он, – не сопротивляйся…

Но Лия сопротивлялась изо всех сил. Дважды ей удалось вырваться – дважды он ее настигал, сбивал с ног, валял по земле и лез под майку, пытаясь расстегнуть лифчик. «Дай полапаю, я не буду тебя насиловать, не псих в тюрьме сидеть – только полапаю, слышь, дай…» – дышал он ей перегаром в лицо.

На аллее появились люди, и Лия, совершив новое отчаянное усилие, вырвалась, бросилась к ним. Троица – две женщины, один мужчина – смотрела на нее с неподдельным изумлением и, пожалуй, с некоторым отвращением… Еще бы: на лице, руках и коленях у Лии земля, трикотажная майка измята и перекручена… Но эти люди быстро взяли в толк, что случилось с девочкой. Мужчина даже попытался поймать насильника, но того уже и след простыл.

Компания довела ее до Ленинградки, поймала такси и сопроводила в ближайшее отделение милиции. Дали показания как свидетели и оставили Лию на попечение стражей порядка, пожелав ей удачи.

От звонка родителям Лия всяко пыталась отбрыкаться: мама же сердечница, ее может убить это происшествие!

Но ей не вняли, позвонили домой. К счастью, трубку снял папа. И сказал, что немедленно приедет.

Однако ждать его милиционеры не стали, принялись расспрашивать Лию. Она, несмотря на смущение и стыд, все описала честно, как просили. Но они все спрашивали и спрашивали, уточняли детали, о которых ей трудно было говорить… «Да, лифчик хотел… расстегнуть… Руку просунул…» – она заливалась краской, но отвечала: в милиции ведь надо отвечать.

К первым двум ментам подошел еще один, потом еще двое, и все они сгрудились вокруг Лии, жадно ловя каждую новую подробность. Она видела, как менты рассматривали ее – грудь, губы, – будто представляли себя на месте этой гнуси, которая напала на нее. Они завидовали насильнику! Они хотели бы оказаться на его месте!

Описать преступника ее попросили только в конце, когда приехал папа, и трое тут же отошли от стола, у которого сидела Лия, а последний немедленно взял ручку, какую-то бумагу и строгим голосом спросил девочку: «Опишите его!»

Описать нападавшего толком она не смогла: тогда она носила очки, они с нее слетели при первой же атаке. Только сказала, что бритый наголо, лицо квадратное, а глаза голубые.

Уходила она из милиции с чувством гадливости. И с желанием больше никогда туда не возвращаться.

Однако две недели спустя ее пригласили в милицию снова – на опознание. Мужчину задержали при обстоятельствах, сходных с теми, что описывала Лия.

Перед ней приоткрыли дверь кабинета, дали заглянуть: за столом сидел милиционер, а у стола парень… Кажется, тот самый.

– Ну, это он на тебя напал? – спросил ее сопровождавший мент.

– По-моему, он.

– По-твоему?

– Понимаете, с меня сразу очки слетели, когда он напал… И потом, я не могла его разглядывать, я думала только о том, как от него защититься… Но я помню его глаза, они такие странные. Голубые и будто плоские… понимаете? Я никогда раньше не видела таких глаз – как две плошки, как нарисованные! Это он, я уверена!

– Слушай, девочка, – сказал ей мент, – парень тебе ничего плохого не сделал, он просто в подпитии был. А ты толком не видела и не помнишь, у тебя фантазии. Парень из-за них может сесть! Это ему поломает жизнь, сечешь?!

А ей, пятнадцатилетней девочке, это жизнь не поломает? Почему они хотят защитить его, насильника, – а не ее, жертву?

– Короче, не уверен – не обгоняй! Не то тебя же и засудят за ложные показания, сечешь?

… Это теперь, спустя двенадцать лет, Лия осознала: ее просто-напросто запугивали. Никто бы ее не засудил, это полный бред! Просто те менты сочувствовали не ей, а насильнику. И идти к ним снова она не желает. Ничем ей в полиции не помогут…

– Понимаю тебя… – произнес Феликс, когда она закончила свой невеселый рассказ. – Но все равно считаю, что заявление сделать надо. Ты уже взрослая, тебе двадцать семь… – Он поймал вопросительный взгляд девушки. – Ну, тогда было пятнадцать, плюс двенадцать лет прошло, ты сама сказала… Я, кстати, думал, что тебе двадцать два от силы, и то лишь потому, что ты про учебу в университете упомянула… Короче, ты взрослая, и даже если те чмошники до сих пор в твоем районном отделе работают, то ты уже изменилась. А может, и они изменились, с возрастом обычно люди умнеют… Ладно, тебе решать. Открывай рот, займемся твоей щекой, наконец!

– А ты мне обещал рассказать, почему выбрал такую профессию.

– Согласен, буду заговаривать тебе зубы.

Лия улыбнулась и открыла рот. Феликс направил свет в нужную сторону, набрал лекарство в шприц…

Бабушка его умерла бы, если б не московский патологоанатом, приехавший с семьей в деревню возле озера Селигер в отпуск и снявший по соседству дом. Феликс помнит: бабушка в то лето беспрестанно болела, держалась то за поясницу, то за живот, и ей становилось все хуже. Но никто не знал, отчего: несколько раз ее возили в больницу, однако врачи не могли найти причину. Тогда еще не существовало нынешних методов диагностики, а оборудование ближайшей больницы и вовсе устарело на полвека.

К концу лета у бабушки случился острый приступ, и шестилетний Феликс подумал, что она умирает. Он забился в угол и плакал. Мама побежала к соседям, за московским врачом. Он пришел, мгновенно поставил бабушке точный диагноз, дал какие-то таблетки из своей аптечки и, не ожидая приезда «Скорой» (когда она еще доберется до деревни!), повез бабушку на своем «Запорожце» в больницу к своему другу-хирургу…

Феликс детали помнил смутно, но, главное, бабушку тот московский врач спас! И именно благодаря тому, что поставил правильный диагноз. Трудное слово патологоанатом Феликс тогда и научился выговаривать. Оно казалось ему синонимом к слову «волшебник»…

– Все, порядок, – Феликс закончил колдовать над ее щекой. – К дантисту можешь пока не ходить. Пусть щека и десна заживут, тогда и зубом займешься.

– Спасибо… Спать хочется…

– Мне бы тоже надо поспать хоть пару часов.

Ночь была на исходе, неяркий свет пасмурного утра проникал сквозь жалюзи.

– Давай так: ложись тут, на диванчике, а я в другом кабинете устроюсь. Скоро начнется рабочий день, нас разбудят, но чуток отдохнем… Идет?

– Это замечательно, Феликс Федорович, – загудел вдруг бас над ухом Феликса, – что ваше тело нашлось в моем кабинете. Поскольку в вашем кабинете обнаружилось другое тело, неопознанное. Принадлежит оно молодой женщине… красивой, между прочим. Уборщица наша напугалась до смерти, знаете все эти байки про оживших мертвецов, – так она решила, что это тело ожило и перебралось из холодильника к вам на диван, где снова умерло. В связи с чем Мария Никитична даже выдвинула не совсем научную, но увлекательную гипотезу: что вы, Феликс Федорович, девушку бросили при жизни, как водится у мужчин, – вот девушка и мстит вам после смерти!

Феликс сел, помотал головой, силясь сообразить, о чем речь. Перед ним стоял, сверкая очками, Александр Моисеевич, патриарх и бессменный глава патологоанатомического отделения. Губы его сложились в аппетитную улыбку – от такой всем становится смешно раньше, чем прозвучит шутка.

– Какое еще тело? – не понял Феликс.

– Ну как же, то, которое на вашем диване обнаружилось. И, заметьте, не мертвое, как решила наша уборщица, а всего лишь спящее. Я бы даже сказал, крепко спящее тело. Потому как оно до сих пор пребывает в объятиях Морфея, несмотря на шум и гам. И, коль скоро ваше уважаемое тело обнаружилось по соседству в аналогичном спящем состоянии, я делаю из этого факта вывод, что вы можете пролить свет на…

– Лия, боже мой, это Лия!

– Я так и знал, – удовлетворенно кивнул Александр Моисеевич, – что ваши тела имеют друг к другу отношение. У меня есть свежий анекдот, рассказать?

– Потом, Александр Моисеевич, потом. Ваши анекдоты нельзя принимать натощак…

Лия и в самом деле спала так крепко, что Феликсу не удалось ее разбудить вежливым потряхиванием. В коридоре гудел, как шмель, бас Александра Моисеевича: кто-то попался ему на пути и стал жертвой очередного анекдота. «…отчего у вас ноги так воняют? – А вы разве не знаете, откуда они растут?» – донеслось до его слуха.

Громкий хохот патриарха сотряс стены. Феликс невольно улыбнулся – не столько сомнительной шутке, сколько пристрастию старого друга и начальника к крепким анекдотам.

– Мне это не приснилось?!

Лия, приподнявшись на локтях, смотрела на него, изумленно подняв брови и моргая спросонок.

– Не знаю, о чем ты, но наверняка приснилось, – бодро ответил Феликс, надеясь, что Лия не имела в виду анекдот. – Вставай, рабочий день начался, все сотрудники подтянулись. Мне пора приступать к делам, а тебе…

– Я к подруге. Вот только позвоню ей, если можно.

Феликс указал на допотопный телефонный аппарат с крупными черными кнопками, стоявший на письменном столе. Лия спустила ноги с дивана, потянулась, встала; наклонилась вперед-назад, помахала руками вверх и в стороны – утренняя разминка. После чего подошла к столу и принялась жать на кнопки телефона.

– О-о-о, тело уже опознано? – На пороге кабинета появился Александр Моисеевич. – Лия, да? А знаете, милая девушка, нашу уборщицу чуть удар не хватил, когда она вас увидела! Думала, что вы…

Лия обернулась.

– Ого. Кто же так некрасиво с вами обошелся, голубушка? – спросил он, разглядывая поверх очков ее цветастую щеку и хмуря кустистые седые брови.

– Я упала, – сухо ответила Лия, снова отвернувшись к телефону.

– Не смешите мои фаберже, красавица! Вы с патологоанатомом имеете дело, ему тело само все секреты разбалтывает!

Его влажные и живые глаза смеялись.

Феликс поспешил на помощь Лие, опасаясь, что сейчас начнется введение в патанатомию. О своей профессии патриарх рассказывал с таким же смаком, как и анекдоты, но, как и с анекдотами, слушатель не всегда попадался благодарный.

– Лия, это Александр Моисеевич, заведующий нашим отделением, он же главный патологоанатом Москвы. А это Лия, моя…

Феликс вдруг умолк, не найдя подходящего слова.

– Бобрик, я уже понял, как девушку зовут, не трудитесь, – выручил его патриарх.

– Бобрик? – удивилась Лия. – Вы его тоже прозвали Бобриком?

– Что значит тоже? И что значит прозвали? Это у Феликса Федоровича фамилия такая.

– Ой. А я-то ему… Алло, Маш? – Лие повезло, что подружка ответила именно в этот момент, прервав ее неловкую беседу с патологоанатомами. – Ты не против, если я приеду сейчас к тебе? Потом все объясню, при встрече…

Закончив разговор с Машей, Лия вызвала такси. Машину обещали подать через четверть часа.

Небо за окном недовольно морщило лоб, его просторную гладь бороздили тучи, сгущаясь и темнея.

Феликс молчал. Легкость, с которой они общались этой ночью, вдруг исчезла.

Лия тоже не знала, что сказать.

– Может, тебе надо в… э-э-э… в туалет? Умыться? – придумал он наконец повод заговорить.

– Спасибо, я у Машки помоюсь.

Лия взяла в руки свой плащ с застрявшей молнией, попыталась привести замок в исходное положение… Феликс протянул руку, забрал у нее плащ, разложил у себя на коленях, сделал несколько движений…

– Держи.

– Ой, починил! Спасибо… За все спасибо, Бобрик, – она улыбнулась. – Тебе идет твоя фамилия. У тебя шевелюра бобриком.

– Хорошо, что не зубы! – Он приложил два согнутых пальца к верхней губе.

Лия улыбнулась. Надела плащ, застегнулась.

Звякнул мобильный: пришло сообщение, что такси подъедет через пять-семь минут.

– Пойдем, я провожу тебя до ворот. Тут как раз минут пять идти по парку.

Двери, выходившие в коридор, теперь были открыты. В их проемы виднелись какие-то аппараты – ну да, тут ведь лаборатории, где с помощью техники устанавливаются точнейшие диагнозы… Кому-то на радость, кому-то на горе.

Лие стало малость не по себе.

– Скажи… – Она повернула голову к Феликсу, шедшему рядом. – Ты вскрываешь трупы… Тебе не страшно?

– Иметь дело с мертвецами? Нет. Зло причиняют только живые.

– Да, но все-таки в этом есть что-то… Не знаю даже, как сказать… Вмешательство в чужую смерть, что ли.

– Вмешаться в смерть невозможно, – мягко ответил Феликс. – Пока человек жив, его пытаются спасти врачи: они вмешиваются в жизнь, если угодно. Если человек, несмотря на все старания, умирает, его тело становится лишь пустой оболочкой. В ней нет ни жизни, ни смерти, – как в одежде, которую оставила душа на берегу реки.