Brainiac. Удивительные приключения в мире интеллектуальных игр Дженнингс Кен
Предисловие Максима Поташева
Переводчику этой книги не позавидуешь, поскольку речь в ней идет о вещах, не имеющих русского названия. Нет, например, точного перевода на русский язык слова quiz. Ближайшим аналогом оказалась «викторина». Получилось забавно: в книге рассказывается о том, как в США было придумано слово «викторина», хотя хорошо известно, что его придумал знаменитый советский журналист Михаил Кольцов. А слово trivia, без которого интеллектуальные игры в США просто немыслимы, вообще осталось без перевода. Это говорит о многом. В нашей стране интеллектуальные игры росли из другого корня. Американцы традиционно соревнуются в знании этой самой «тривии» — интересных фактов из разных областей знаний. Для нас же первой и до сих пор главной интеллектуальной игрой остается «Что? Где? Ког— игра, не имеющая почти никакого отношения к знанию фактов. Игра Jeopardy! в которой и прославился автор книги Кен Дженнингс, при переносе на российскую почву сменила не только название. В нашей «Своей игре» знания, конечно, нужны, но логика, сообразительность, интуиция — гораздо важнее. Зрителю может казаться, что игроки моментально вспоминают ответы на заковыристые вопросы. На самом деле они их обычно придумывают, опираясь на тонкие подсказки, искусно вплетаемые в текст вопроса. По сути, любители интеллектуальных игр в русскоязычном пространстве изначально соревновались и до сих пор продолжают соревноваться в искусстве поиска ассоциаций, образном мышлении и логических рассуждениях. Казалось бы, что общего между их и нашими играми?
Книга Кена Дженнингса поразила меня не детальным описанием телевизионной кухни игровых шоу, хотя для неискушенного читателя это наверняка будет интересно. Я же слишком хорошо знаю, как это делается у нас, и принципиальных отличий в американском телепроизводстве не обнаружил. Впечатлило другое — описание американских интеллектуальных игр, которые не показывают по телевизору. Мне трудно было себе представить, что прагматичные американцы готовы тратить время и деньги, чтобы, съехавшись в какой-нибудь маленький городок, по гамбургскому счету, без телекамер и радиомикрофонов, выяснить, кто из них лучше умеет отвечать на вопросы… Ну прямо как мы. И это главное открытие, за которое я искренне признателен Кену Дженнингсу. Эффект узнавания потрясающий. Все описанные им типажи игроков мне знакомы до боли. Типажи, кстати, далеко не всегда симпатичные. Но что поделать, неча на зеркало пенять.
Американские любители интеллектуальных игр действительно ничем не отличаются от наших, хотя игры у них совсем другие. Впрочем, а так ли сильно отличаются игры, если внимательно присмотреться? Повторюсь, корни у них разные. Но они на протяжении десятилетий развивались и видоизменялись. И теперь американские игры — отнюдь не только «тривия». Лучшие игроки научились не только вспоминать ответ, но и вычислять его. Дженнингс подробно описывает свои рассуждения при поиске ответа на сложный вопрос. И это одно из самых интересных мест в книге. Ход его мысли понятен любому игроку в «Что? Где? Когда?», практически так же рассуждаем и мы. С другой стороны, в русскоязычных играх все чаще появляются вопросы, на которые без «тривии» не ответишь. Это естественный процесс. Чем больше мы играем, тем лучше это делаем, поэтому для выявления сильнейшего требуются все более сложные вопросы. Так что мы с американцами движемся друг другу навстречу. К сожалению, мы вряд ли когда-нибудь сойдемся и узнаем, кто из нас лучше отвечает на вопросы. Слишком сильно наши игры привязаны к языку и национальным культурным кодам. Но очень радостно сознавать, что мы в этом мире не одиноки. А ведь есть еще Англия с ее традицией радиовикторин и викторин в пабах. Наверняка и во многих других странах можно найти что-то похожее. Узнать бы об этом побольше.
А еще в этой книге есть загадка. Эта загадка — сам Кен Дженнингс и его легендарная серия из 74 побед в Jeopardy! подряд. Уверен, что в нашей «Своей игре» такая победная серия невозможна. Среди сотен игроков, появлявшихся на телеэкране за годы существования игры, есть 10–20 человек, которых можно без преувеличения назвать звездами. Если их не сводить друг с другом, любой из них может выиграть много игр подряд. Десяток, возможно даже, два десятка. Но не больше. Побеждать без риска нельзя, да и стальных канатов вместо нервов нет ни у кого, поэтому в каждой игре даже у самой яркой звезды случаются ошибки. Большинство ошибок удается компенсировать за счет игрового преимущества над соперниками, но рано или поздно случится ошибка, которая окажется роковой. А у Дженнингса она случилась в 75-й игре… По сути, это означает, что его преимущество над соперниками было огромным. Значит ли это, что он на голову выше всех других американских игроков? Дженнингс довольно подробно описывает свою игровую биографию. Из того, что рассказано в книге, следует, что он, конечно, очень сильный игрок. Но отнюдь не уникальный. Достойных соперников у него хватает. Каким же образом стала возможна поражающая воображение и противоречащая теории вероятности серия побед? Мне не удалось разгадать эту загадку. Может быть, удастся вам?
Максим Поташев, управляющий партнер компании R&P consulting, магистр телеигры «Что? Где? Когда?»
Предисловие Анатолия Вассермана
Автор этой книги, как и я, много лет работал программистом и, как и я, убедился, что присущая нам обоим страсть к запоминанию несметного множества разрозненных фактов никоим образом не помогает содержательному мышлению в целом и написанию программ в частности. Правда, моя лучшая беспроигрышная серия несравненно меньше, чем у него: всего 22 игры, в том числе 15 подряд (первые 7 побед серии одержаны в чередовании с играми, где я не участвовал, чего формат Jeopardy! описанный автором, не допускает). Да и в целом наш игровой (и жизненный) путь пролег по разным маршрутам.
Хотя, конечно, игровой мир по обе стороны океана имеет немало общего. Автор описывает множество соревнований, организуемых и проходящих на чистом энтузиазме, без малейшего участия радио и телевидения. То же самое происходит и в «Большой тройке» интеллектуальных игр (ИИ): «Что? Где? Когда?» (ЧГК), «Брэйн-ринг» (БР), «Своя игра» (СИ). Например, в каждом ежеквартальном выпуске всемирного рейтинга Международной ассоциации клубов «Что? Где? Когда?» (МАК ЧГК, обычно именуемой просто МАК) учтено примерно 8 тысяч команд. Это лишь те, кто за год, предшествовавший выпуску, участвовал хотя бы в одном турнире, достаточно большом, чтобы отчет о нем направили в МАК. Если же учесть внутришкольные, внутривузовские и прочие малые турниры, то можно насчитать — по разным оценкам — 15–20 тысяч команд. БР давно сошел с экрана, но на спортивных турнирах по другим ИИ в него играют в кулуарах, для отдыха, да и чемпионаты по БР по сей день проводятся на разных уровнях — от города до республики. От СИ даже отпочковалась командная версия — «Эрудит-квартет» (ЭК), пока не дошедшая до экрана.
С описаниями игр, где участвовал автор, я знакомился с постоянным интересом. С одной стороны, видно несметное множество общих реалий. Например, во внетелевизионных — спортивных — турнирах по СИ и ЭК нажимать на кнопку можно по ходу чтения вопроса, не дожидаясь его окончания, и ведущий просто прерывает чтение, так что отвечать можно, опираясь только на уже услышанную часть. С другой стороны, все эти реалии не отменяют главного различия — в культуре вопросов.
Все игры, описанные автором, опираются только на знание фактов. Иногда для ответа на вопрос требуется знать нечто экзотическое. Иногда каждый факт довольно расхожий, но надо определить объект, к которому относятся все эти факты без исключения. В любом случае не требуется логических рассуждений, не сводимых к самим фактам.
В нашей же стране — прежде всего усилиями Владимира Яковлевича Ворошилова и его слаженной команды, а затем и усилиями десятков тысяч игроков, участвующих в спортивных соревнованиях и на сплошном энтузиазме готовящих эти соревнования, — годами формировалась совершенно иная концепция игрового вопроса. Он строится по возможности на общеизвестных фактах (в идеале — упомянутых в школьной программе или хотя бы нарисованных на рекламных плакатах, бросающихся в глаза каждому), зато для выхода на правильный ответ нужны далеко не тривиальные — в отличие от вопросов, описываемых автором, — рассуждения. Поэтому, собственно, наши развлечения именуются не викторинами, а интеллектуальными играми.
Человек — а еще лучше команда — с немалым игровым опытом может проделать значительную часть этих рассуждений прямо по ходу чтения вопроса, и если вопрос полностью укладывается в одну из типовых схем, то ответить можно сразу по окончании чтения. При этом у человека со стороны складывается впечатление: игрок просто знал конкретный факт. На самом же деле не знал, а — как принято говорить в игровой тусовке — вычислил. Так что все отечественные (и играющие в «Большую тройку» зарубежные) участники ИИ знают куда меньше, зато думают куда больше, чем кажется зрителям.
Кстати, сам Владимир Яковлевич, пустив в массовый оборот слово «знатоки» для участников ИИ, потом не раз публично жалел об этом: термин прямо противоположен отечественному стилю игры.
Подготовка, описанная автором, — заучивание многих тысяч фактов, могущих представлять интерес для авторов вопросов и потому с хорошей вероятностью возможных в игре, — в наших играх невозможна: активный автор и хороший редактор могут сделать вопрос «на раскрутку» из любого факта. Расхожая поговорка игроков: перед смертью не надышишься, перед игрой не начитаешься.
Упомянутая мной «Своя игра» отпочковалась от Jeopardy! в 1994-м. Продюсерская компания 2В, купив у американцев лицензию, заблаговременно выговорила себе право отступать от исходного формата. За это американцы потребовали не показывать нашу версию игры там, где смотрят исходную. Поэтому до недавнего времени игра входила в сетку вещания НТВ, но не НТВ-Мир (бывая в родной Одессе, я вынужден смотреть именно эту версию: обычный НТВ не транслируется за пределы Российской Федерации), где ее заменяли другими передачами. Недавно она появилась и на НТВ-Мир. Очевидно, американцы сочли ее столь ушедшей от первоисточника, что у зрителей уже не возникают ненужные ассоциации. Многие отличия от формата, описанного в книге, легко назовет любой зритель СИ (хотя, например, такие нюансы, как отсутствие в русской версии перерыва съемок для расчета ставок, принятого в американской, со стороны незаметны — тем более что сейчас в этом месте и при показе СИ врезают рекламу). Меня, в частности, поразило, что Jeopardy! с чисто американской — по крайней мере часто и с удовольствием изображаемой в американских фильмах — суровостью дает каждому участнику единственный шанс, так что бесценный опыт реальной игры, описанный автором, накапливается только у победителя и — как справедливо отмечает автор — помогает ему побеждать дальше. В СИ даже участник, проигравший в первом же бою, может вернуться. И не обязательно после отбора в телегруппе, а, например, на основании успехов в спортивных турнирах. Кстати, у нас — в отличие от Jeopardy! — не добиваются, чтобы участники одной игры не были друг с другом знакомы, не только потому, что режиссерских подтасовок, подобных описанным в книге, у нас (вследствие учета печального американского опыта телевикторин первого поколения) не было, но и потому, что практически все участники телеигр не только то и дело встречаются на съемках, а еще и постоянно соревнуются в спортивных турнирах.
Но главное отличие — именно стиль самих вопросов. В СИ (как и в остальных играх «Большой тройки») практически каждый из них — даже самый простенький и вроде бы требующий только знания фактов — содержит заметные опытному игроку зацепки, позволяющие «раскрутить» его, отталкиваясь от фактов совсем общеизвестных. В Jeopardy! такие вопросы (по классификации автора — головоломки) встречаются крайне редко (по словам автора, почти исключительно в финале, хотя и описанный им вопрос о средневековых любовниках относится — вопреки его мнению — к этой категории, так что сам он вполне логично описывает ход «раскрутки» этого вопроса в ходе игры), а основная масса вопросов опирается исключительно на экзотические знания — ту самую trivia.
Отсюда и различия судеб игроков. Автор описывает немало случаев, когда накопление фактов заставило кого-то из участников викторин всерьез увлечься какой-то предметной областью — от творчества известного писателя до классической оперы. Участники же отечественных ИИ, как правило, используют обретенные в игре навыки размышления для решения сложных задач, встречающихся в повседневной практике.
Например, я был неплохим программистом и задолго до того, как в 1983-м начал регулярно участвовать в ИИ (тогда — в разработанной Борисом Оскаровичем Бурдой на базе сразу нескольких конкурсов и салонных игр и с тех пор изрядно усовершенствованной всем одесским литературно-игровым клубом «Эрудит» игре «А если подумать?»). Но с тех пор, как я всерьез занялся ИИ, мой программистский уровень резко и заметно вырос. А уж публицистом и политическим консультантом я и вовсе вряд ли мог бы стать без выработанных ИИ навыков быстрого проникновения в суть сложных задач.
Конечно, я далеко не самый успешный в карьерном смысле участник ИИ. Например, вот послеигровые достижения нескольких ветеранов телевизионного ЧГК: председатель Госкомимущества, лидер фракции «Наш дом — Россия» Государственной думы РФ Сергей Георгиевич Беляев; журналист и продюсер Андрей Андреевич Каморин; политический консультант, автор и ведущий нескольких телепрограмм Нурали Нурисламович Латыпов; создатель и бессменный руководитель фонда «Политика», нынешний председатель Комитета по образованию Государственной думы РФ Вячеслав Алексеевич Никонов; мэр подмосковного наукограда Троицка Виктор Владимирович Сиднев; главный архитектор реконструкции Большого театра Никита Генович Шангин. К сожалению, я плохо запоминаю имена, поэтому могу отследить карьеру далеко не всех звезд ИИ — но знаю, что мой перечень охватывает лишь ничтожно малую долю тех, для кого эти игры стали опорой для продвижения во внеигровой жизни.
Понятно, в наших играх подбираются люди, знающие больше среднего уровня. Но в основном потому, что — как справедливо отмечает автор — факты из уже знакомой предметной области запоминаются легче, а умение быстро размышлять позволяет легко знакомиться с ключевыми закономерностями многих предметных областей. Кроме того, у нас часто говорят: игрок ИИ черпает знания из отыгранных вопросов. Действительно, сами авторы и редакторы включают в свои вопросы — и комментарии к ответам, порой куда объемнее самого вопроса — немало экзотических сведений. Но при этом они всегда заботятся о том, чтобы ответ поддавался вычислению. В интернет-турнирах, где вопросы формулируются так, чтобы ответ нельзя было найти с помощью поисковых сайтов (чью работу автор считает подорвавшей смысл фестиваля тривии, где на ответ отводится 7 минут), к ответу зачастую прилагается подготовленная редактором схема выхода на ответ. Да и при разборе других турниров на слова «Как это брать?» следует, по правилам хорошего тона нашего спорта, ответить общепонятным разъяснением.
Написание вопросов — отдельное искусство. Автор уделяет ему немало внимания. Но, естественно, вопросы американского и отечественного стиля требуют совершенно разных навыков. Кстати, переводчик книги — один из известнейших в ИИ авторов и редакторов вопросов, много лет участвовавший в подготовке пакетов вопросов для СИ (а заодно — игрок одной из сильнейших в мире команд ЧГК; игровой опыт переводчика виден и по употреблению терминов, популярных в отечественных ИИ).
Полагаю, отличие стилей игр, популярных в Соединенных Государствах Америки (и странах, подражающих американской культуре) и Союзе Советских Социалистических Республик (и странах, унаследовавших советскую культуру), отражает глубокое различие в массовом представлении об уме. У нас это прежде всего способность быстро ориентироваться в незнакомых обстоятельствах, а у них — насколько я могу судить по фильмам и книгам, поскольку сам в СГА отродясь не бывал и с их уроженцами живьем не знакомился, — прежде всего умение быстро справляться с задачами, возникшими в привычной повседневной (и поэтому хорошо знакомой) деятельности. То же, что мы называем умом, у них чаще всего именуется хитростью или сообразительностью.
Само это различие, скорее всего, порождено громадной разницей плотности населения в России (на протяжении всей ее истории, включая времена, когда она именовалась Союзом Советских Социалистических Республик) и Западной Европе (чью культуру СГА в основном унаследовали и развили до логического предела). В западноевропейской скученности можно довольно быстро найти специалиста по любой задаче, решенной уже хотя бы единожды. На наших же просторах зачастую проще разобраться в задаче самому, чем искать даже готовое решение.
Разница между Jeopardy! и «Своей игрой» отражает и фундаментальное различие методов обучения, принятых в наших странах (по крайней мере в то время, когда я сам еще учился). Наша система образования выкристаллизовалась в нескольких государствах Германии в середине XIX века, а до совершенства доведена в СССР к середине XX века. Она законоцентрична: рассматривает весь мир как порождение немногих фундаментальных закономерностей, а многообразие мира — как результат взаимодействия этих закономерностей. Соответственно, и задача образования — изучение закономерностей, умение понимать их, навык выведения следствий из закономерностей и их взаимодействий. Американское же образование — в тех пределах, в каких описано доступными мне источниками, — фактоцентрично: воспринимает мир как совокупность разрозненных фактов (или в лучшем случае простейших правил) без попыток уловить взаимосвязи между ними. Задача такого образования — заучивание максимального числа фактов. Порой учителя пресекают на корню даже саму мысль о существовании закономерностей.
Это различие отражается, в частности, на взаимоотношениях самих школьников. Насколько я могу судить и по воспоминаниям автора, и по американским фильмам, к тамошним хорошим ученикам одноклассники относятся куда хуже, нежели в отечественной школе (по крайней мере тех лет, когда там учились и я, и мои вдвое-втрое менее древние знакомые). Возможно, как раз потому, что там лучше учатся не столько умницы, сколько зубрилы — а к приверженцам однообразного бездумного труда всегда и везде относятся в лучшем случае снисходительно.
Автор и многие люди, встреченные им в мире викторин, пытаются уловить закономерности (или хотя бы совпадения), вытекающие из встреченных ими фактов или позволяющие легче запоминать эти факты. Но все же их мир в целом фактоцентричен — похоже, в связи с вырастившей их системой образования.
Отсюда же и отмеченное автором непонимание: чем занимаются в других профессиях. Наличие общего представления о закономерностях позволяет в самых общих чертах разбираться в любых занятиях (хотя этим зачастую злоупотребляют: как говорится, все знают, как играть в футбол и управлять государством). Фактоцентризм же принципиально ограничивает поле зрения только уже выученными фактами.
Законоцентризм глубоко впитан во всю нашу культуру. Недаром игра Trivial Pursuit, в целом сочувственно описанная автором, не стала популярна в нашей стране, даже невзирая на мощную раскрутку (через телевизионную версию) в начале 1990-х.
К сожалению, уже добрую четверть века мы тянем к себе из-за рубежа все худшее, что можем там найти. Вот и среднее образование у нас пытаются подогнать под американский формат (а высшее — под западноевропейский, тоже стремительно деградирующий в сторону фактоцентризма). Надеюсь, эта книга покажет лицам, принимающим решения, сколь далеко зазубривание разрозненных фактов от жизни и задач, в ней возникающих. А опыт отечественных интеллектуальных игр подскажет, как сделать законоцентричное образование не просто полезным, но еще и увлекательным.
Анатолий Вассерман, публицист, политический консультант, гроссмейстер телепередачи «Своя игра»
Предисловие автора
Книга про тривию, возможно, грешит тем же недостатком, что и музыкальная рецензия или практическое руководство по сексу: она никогда не доставит читателю столько же удовольствия, сколько предмет, который описывает.
Понимая это, я постарался рассыпать вопросы по страницам этой книги так, чтобы в меру продвинутый читатель мог играть сам с собою по ходу чтения. Каждая глава включает в себя десять вопросов (кроме главы 7, посвященной искусству написания тривии, — вопросов в ней больше — и последней главы-эпилога, которая вовсе не содержит вопросов). Ответы помещены в сноски.
Я постарался сделать так, чтобы вопросы обслуживали книгу, а не наоборот. Каждый из 170 вопросов, которые вы здесь найдете, занимает определенную нишу в повествовании. Такие вопросы, как «Что общего в браках Эйнштейна, Дарвина, Эдгара По, Герберта Уэллса и королевы Виктории?»[1], или «Какая компания в феврале 2004 года обратилась к пользователям с опровержением текста хита группы OutKast под названием Hey Ya’?»[2], или «Какие части нашего тела соединяет желобок, носящий латинское название philtrum?»[3], являют собой великолепный образец викторинного творчества, но будут явно лишними в рассматриваемом нами контексте.
Поскольку бльшая часть книги крутится вокруг моего появления в 2004 году в телевизионной викторине Jeopardy! считаю целесообразным кратко объяснить (или напомнить) читателям правила этой игры.
Jeopardy! — игра в вопросы и ответы, в которой трое игроков состязаются за звание эрудита с легким оттенком академичности. «Фишка» игры состоит в том, что вопросы и ответы синтаксически перевернуты. Вместо вопроса «Кто из американских президентов вступил в брак не до, а после избрания?» и ожидаемого ответа «Гровер Кливленд» ведущий Алекс Требек подает информацию в таком ключе: «Это единственный американский президент, который вступил в брак не до, а после избрания», и ожидает ответ в вопросительной форме: «Кто такой Гровер Кливленд?» Игроки, забывшие неудобную приставку «Кто такой…?», рискуют тем, что их ответы будут признаны неверными.
Игра состоит из двух раундов по 30 вопросов каждый. Игровое поле — экран — представляет собой сетку из 30 телевизионных мониторов. Шесть колонок игрового поля тематически делят вопросы на шесть категорий — «география», «телеклассика», «11-буквенные слова» и т. д. Пять вопросов в каждой колонке расположены снизу вверх в порядке нарастания сложности. В первом раунде вопросы стоят от $200 до $1000. Во втором, «двойном» раунде, стоимость вопросов удваивается и варьируется от $400 до $2000 за правильный ответ. Игрок, который дает неверный ответ, лишается суммы, равной цене вопроса. Тот, кто первым успевает нажать на кнопку и дать правильный ответ, увеличивает свой счет и выбирает следующий вопрос, называя его тему и стоимость.
Три вопроса в каждой игре — один в первом раунде, два во втором — помечаются редакторами как «Аукционы». Ни игроки, ни зрители не знают заранее, в каком именно месте игрового поля эти вопросы окажутся. Участник, которому достался вопрос-аукцион, играет его один и может поставить на кон всю или часть суммы, которая на тот момент находится у него на счету.
В конце игры происходит финальный раунд. В нем принимают участие игроки, завершившие второй раунд с положительной суммой на счете. После объявления темы вопроса они делают свои ставки втемную, исходя из имеющейся в наличии суммы, так же как и в «Аукционах». После оглашения текста финального вопроса у игроков есть 30 секунд на запись ответов. Обладатель наибольшего числа очков, подсчитанных по окончании финального раунда, объявляется победителем и продолжает игру в следующем шоу. Остальные отправляются по домам с заработанными деньгами.
До недавнего времени игроку разрешалось выиграть не более пяти игр подряд.
Глава I
Что такое стремление?
Вот вам пример тривии. Знаете, почему у красных скал южной Юты такой цвет? По той же самой причине, по которой планета Марс в ночном небе имеет для нас розоватый оттенок. Дело в оксиде железа, известном также кк обычная домашняя ржавчина. Тени красных оголенных вершин тянутся к нашему автомобилю, въезжающему на пыльную заправку у границ Юты и Аризоны. Открыв дверцу, я вдыхаю воздух, наполненный дизельными испарениями и ароматом полыни. Мой друг Эрл Кахил с облегчением отрывается от водительского кресла. Нам выпал последний шанс — бензина в баке оставалось миль на 50, не больше.
Эрл — мой бывший сосед по университскому кампусу. При своем немалом росте шесть футов девять дюймов[4] он умудряется держать голову и плечи под таким удручающим углом, что убавляет себе минимум четыре-пять дюймов. Он моргает, глядя на заходящее солнце сквозь растрепанные пряди каштановых волос, свисающие ему прямо на лицо. Лицо это всегда несет на себе печать такого разочарования, будто принадлежит болельщику команды «Чикаго Кабз».
Пока заливается горючее, мы с Эрлом воспроизводим дорожный ритуал путешественников со времен Джека Керуака[5] — планируем, как будем делить дорожные расходы. В отличие от наших предшественников-битников, героев автострад, мы с Эрлом едем в Лос-Анджелес не для того, чтобы слушать джаз, участвовать в сезонном сборе урожая или любоваться закатом на берегу Тихого океана. Мы намерены — ни больше ни меньше! — оставить свой след в истории Jeopardy! — самой популярной и самой сложной американской викторины. А пока мы пререкаемся в попытках выработать наиболее изящный алгоритм подсчета и разделения наших трат.
«Нас двое, и это значительно повышает шансы на то, что один из нас попадет на шоу, так? — рассуждаю я. — Этот один гарантирует себе по меньшей мере 1000 долларов, даже если займет всего лишь третье место. Давай поступим так: по возвращении поделим все расходы поровну. Если же один из нас все-таки попадет в телевизор, он оплатит полностью бензин и остальные расходы на поездку».
Эрл подозрительно морщит брови, пытаясь понять, где его кидают.
«Это беспроигрышный вариант, — настаиваю я. — Если тебя берут в игру, ты оплачиваешь все расходы, но в итоге все равно остаешься в плюсе благодаря выигранным деньгам. Тот, кого не берут, ничего не теряет».
«Идет», — в конце концов соглашается он. Ударив по рукам, мы меняемся местами и залезаем обратно в машину. Честно говоря, я предполагаю, что в итоге беспроигрышный сценарий окажется выгоден именно мне. В моем представлении Эрл как раз тот тип, который нужен игре. Он невероятно умен и ростом с пожарную каланчу, но это еще не все — он обладает рокочущим баритоном, неиссякаемым запасом шуток из арсенала компьютерного хакера и сериала «Симпсоны» и крылатых фраз из фильмов компании Merchant Ivory[6]. Он спит и видит себя участником Jeopardy! и уверен, что выбор падет на него. Я чувствую, что выторговал себе бесплатную поездку в Лос-Анджелес…
Вслед за этим я со вздохом признаюсь себе, что роль попутчика Эрла — отнюдь не предел моих мечтаний. Сколько я себя помню, всегда мечтал попасть в Jeopardy! и Эрл это прекрасно знает! «Я утешаю себя тем, что, даже провалив отбор, смогу сказать людям: „Я тот самый парень, который привел в Jeopardy! Кена Дженнингса!“» — вдруг изрекает он, когда мы съезжаем с шоссе I-15 и устремляемся вдогонку закату.
Мысль попробовать свои силы в Jeopardy! преследовала меня последние 20 лет, но тривию я люблю еще дольше. Мое поколение склонно думать, что страсть к тривии — это болезнь 1980-х, схожая с ностальгией по курткам от Members Only и актеру Ральфу Мачио. Поворотным годом для тривии моей юности стал, конечно, 1984-й, когда в эфир вышла обновленная версия Jeopardy! с Алексом Требеком, а Trivial Pursuit разошлась 20 млн копий, отвоевав титул главной игры столетия у культового компьютерного «Пакмэна». Однако спросите кого-нибудь на десять лет моложе: на какой год приходится пик популярности тривии? Он, возможно, назовет 1999-й или около того, когда на весь мир прогремела новинка «Кто хочет стать миллионером?». Для поколения моих родителей слово «тривия» должно ассоциироваться с соревнованиями в университетских кампусах поздних 1960-х. А мои дедушка с бабушкой будут вспоминать, как вся Америка, затаив дыхание, следила за конкурсантами, потевшими в звукоизолированных кабинах во время рейтинговых (и целиком постановочных) телевикторин 1950-х. Знаток истории вопроса может отослать вас еще дальше, в 1927 год, когда бестселлер «Спросите что-нибудь полегче» стал причиной самого первого в стране «вопросно-ответного» помешательства. Да-да, тривия — это форменное помешательство. Даже не пытайтесь от него отделаться! Как Терминатор, комета Галлея и генитальный герпес, тривия всегда возвращается.
И она все еще здесь. Тривия не обязательно громко заявляет о себе, но в каком-либо виде присутствует повсеместно. Сотни тысяч вариантов тривии играется в Америке каждый день — в городских барах, на загородных пикниках, за журнальными столиками, по FM-радио, мобильным телефонам… Тривия является нам на подставках для пива, крышках из-под кофе, призовых фигурках из пакетов с крекерами. Она попадает в нашу электронную почту, на поля журнальных статей и страницы телефонных книг. Она успокаивает нас в кино во время рекламы Coca-Cola. Она буфер между телевизионной рекламой и развлекательными шоу. Это настолько привычная часть американской жизни, что порой мы ее не замечаем, но, хотели бы мы того или нет, наша жизнь окружена тривией.
В современном значении слово «тривия» вошло в употребление в 1984 году вместе с игрой Trivial Pursuit. На самом деле его корни уходят в глубь веков на тысячелетия. Изначально оно было римским именем богини Гекаты — хранительницы перекрестков. «Тривия» происходит от латинского trivium — перекресток, место пересечения «трех дорог». В 1718 году английский поэт Джон Гей назвал в честь той самой богини свою знаменитую поэму «Тривия», описывающую пешие прогулки по улицам Лондона. (Гей больше известен как автор сатирической «Оперы нищих», которая легла в основу «Трехгрошовой оперы» Брехта, что в свою очередь связывает его с песней, которая в 1959 году попала на первое место в хит-параде журнала Billboard[7].)
От латинского слова trivium происходит также и прилагательное «тривиальный», то есть невыдающийся, обыкновенный. Большинство считает, что «тривиальным» стали называть «общее место», потому что перекресток дорог и был, строго говоря, этим самым общим местом. Другие заявляют, что прилагательное «тривиальный» происходит от второго значения понятия trivium. В средневековых университетах полный курс был разделен на тривиум, включавший три предмета, и квадривиум, включавший четыре. В тривиум всегда входили грамматика, риторика и логика, в то время как квадривиум состоял из арифметики, геометрии, астрономии и музыки. Тривиум, включавший в себя самые простые, элементарные предметы, считался менее важным, чем продвинутый квадривиум, а следовательно, «тривиальным».
В XX веке существительное «тривия» сначала стало использоваться как производное от «тривиальный» применительно к пустякам или вещам второстепенным. Не далее как в 1902 году популярный эссеист Логан Персалл Смит (между прочим, шурин философа Бертрана Рассела) опубликовал подборку коротких философских размышлений под заглавием «Тривия». Но в своем нынешнем значении — «интересные вопросы и ответы обо всем на свете» — слово не употреблялось до середины 1960-х.
Я всегда ощущал некоторый стыд за то, что «тривиальный» ярлык приклеился к тривии так прочно. Мне кажется, называть свое хобби словом, буквально означающим «мелочь» или «ерунда», — не лучший способ придать ему популярности. Вошел бы в моду американский футбол, если бы футбольные фаны упорно отзывались о нем: «Этот тупой вид спорта с дурацким мячом?» Или филателисты — разве они говорят о собирании марок: «Маленькие клеящиеся квадратики, которые мы изучаем и коллекционируем, вместо того чтобы ходить на свидания с девушками?» И все же пленники тривии удачно приспособились к языку притеснителей, с улыбкой соглашаясь с тем, что их склонность к узнаванию и запоминанию множества всякой странной чепухи совершенно бесполезна. Полностью «тривиальна».
Впервые слова «тривиальный» и «нетривиальный» в их научном применении я услышал на уроках математики и информатики в колледже. Для математических и компьютерных «ботаников» тривиальной является задача, которая имеет до смешного простое решение. Учитель, скорее всего, даже не удосужится записать его на доске. Наука же, как известно, гонится за решениями необычными, элегантными, «нетривиальными». Например, я помню, как мы проходили однажды суммарно-производные числа (sum-product numbers), то есть числа, у которых сумма составляющих их цифр, помноженная на их же произведение, дает исходное число. Существует бесконечное множество чисел, сказал преподаватель, однако только три из них суммарно-производные. Число 1 — это тривиальное решение, скучное: 1 1 = 1. Остаются два интересных, нетривиальных решения — 135 и еще одно[8]:
((1 + 3 + 5) (1 3 5) = 135.
Сколько себя помню, я всегда был убежден, что тривия, несмотря на свое название, это элегантное, сложное, захватывающее, стоящее занятие. Что тривия на самом деле не тривиальна.
По словам моей мамы, первый раз в моей жизни я сыграл в тривию… в четыре года. Произошло это в Университете штата Вашингтон. Совместно с общеобразовательными школами Сиэтла университет отбирал детей для обучения в начальной школе по программе «Одаренные и талантливые». Мне пришлось провести целый день, переставляя кубики и собирая пазлы в темном маленьком классе, увешанном зеркалами. Зайдя через несколько часов в класс, чтобы подбодрить меня, мама обнаружила там веселую компанию аспирантов, которая развлекается тестами на общую эрудицию.
Когда она вошла, звучал вопрос: «Где братья Райт совершили свой первый полет?»[9]
Я сидел на маленьком стульчике, поглощенный игрушечным поездом, и, казалось, совершенно не интересовался происходящим вокруг, поэтому мама никак не ожидала услышать от меня ответ, притом правильный!
Оглядываясь назад, я не могу себе представить, откуда четырехлетний малыш мог знать хоть что-то про братьев Райт. Очевидно, у некоторых людей мозг похож на губку, которая впитывает информацию и подробности почти с рождения за счет удачного смешения любопытства, упорства и врожденных способностей. Эти люди — своего рода гурманы, подверженные необъяснимому стремлению фиксировать каждый бит информации, который судьба мелом заносит на доску их мозга. Мы не выбираем тривию. Тривия выбирает нас.
Теперь я понимаю, что привычки, которые наблюдались у меня с детства, были скорее похожи на симптомы навязчивого невроза, чем на проявления одаренности прелестного, развитого не по годам ребенка. Я надолго задерживался в кинотеатре после окончания фильма, чтобы выучить имена, упомянутые в титрах. Я запомнил все пары соответствий в настольной карточной игре «Улица Сезам», чтобы всякий раз обыгрывать в нее родителей. Однажды я провел 11 часов на борту самолета, соревнуясь с самим собой во времени, за которое я смогу назвать все страны мира в алфавитном порядке — от Афганистана до… хм, скажем, до самой последней[10]. Помню, как я расстроился в четыре года, когда по случаю окончания моим отцом юридического факультета взрослые подарили мне поездку в Диснейленд. Диснейленд — вместо настольной игры Boggle, о которой я мечтал уже несколько месяцев!
Хотя я не нуждался в особом поощрении, родители поддерживали меня, обеспечивая полным джентльменским набором начинающего любителя тривии: Книга рекордов Гиннеса, комиксы «Хотите верьте, хотите нет!» Роберта Рипли, издания серии «Лексикон популярных заблуждений» с песиком Снупи на обложке. Родители очень терпимо относились к потоку сведений, полившемуся из их подарков на их же головы во время долгих поездок на машине. «Эй, мам! Ты знаешь, какого цвета шкура у белого медведя?» Не-а. Черная! «Эй, мам! Представляешь, три четверти пыли в нашем доме — это отмершие частички человеческой кожи!» М-м-м… «Эй, мам! Знаешь, сколько весил самый большой в мире тыквенный пирог? Не попала! 418 фунтов[11]».
На удивление эти поездки обошлись без рукоприкладства. Когда же мне не хватало ответов, папа, помешанный на науке, включал своего мистера-я-знаю-все, который мог ответить на самые каверзные детские вопросы. Почему небо голубое? — Закон рассеяния Рэлея. Почему при подаче с вращением бейсбольный мяч вращается? — Эффект Магнуса. Откуда берутся дети? — Пойди спроси у мамы.
Частично благодаря братьям Райт я пошел в детский сад при спецшколе недалеко от нашего дома на северо-западе Сиэтла. Начало школьной жизни далось мне нелегко. Не потому, что я скучал по мамочке или не мог найти свою куртку в раздевалке, а потому, что приходилось пропускать любимые игровые шоу по утрам. В начальной школе я вечно изнывал в ожидании летних каникул, а когда они наконец наступали, наверстывал пропущенные выпуски «Колеса Фортуны», «Пирамиды из $20 000» и «Ста к одному». Я преисполнился радости, когда в 1979 году на свет появилась моя сестра Гуин: теперь нас пятеро — как раз то, что нужно, чтобы стать командой в «Сто к одному»! Мы когда-нибудь сможем оказаться там, обласканные Ричардом Доусоном, одетым в ужасный светло-серый костюм-«тройку». Дедушка с бабушкой до сих пор любят напоминать мне, как я ежедневно звонил им с дайджестом всех утренних телеигр. Я бежал на кухню, забирался на табуретку, чтобы дотянуться до телефона, и с упоением пересказывал детали особенно интересных цепочек игры «Пойми меня» или бонусного раунда «Пирамиды».
Два года спустя отец получил предложение по работе от юридической фирмы из-за океана, и мы отправились в Азию, так что я жил в Сеуле, когда в 1984 году Jeopardy! вернулась в эфир. В Южной Корее был тогда один-единственный англоязычный телеканал AFKN — Телесеть Вооруженных Сил Кореи, поэтому каждый ученик в моей американской школе смотрел одни и те же шоу в одно и то же время дня. AFKN транслировал Jeopardy! в полдень, то есть примерно тогда, когда мы все приходили из школы, поэтому, как бы нелепо это ни звучало, вчерашняя Jeopardy! была главной темой разговоров пятиклассников на спортивной площадке.
В шестом классе нам поручили сделать проект по организации игр на тему охраны животных, находящихся под угрозой вымирания. Мой назывался Seal of Fortune, и мне оставалось только завидовать другу Тому, которому достался другой зверь и который назвал свою игру Jaguardy! не забыв оставить оказавшийся очень к месту восклицательный знак. В том же году одна моя знакомая девочка произвела настоящий фурор, принеся в класс экземпляр новой, свежеотпечатанной в Штатах книги Jeopardy!. Многие из нас поочередно проходили отборочные тесты на обороте книги, чтобы проверить, годимся ли мы в участники этой несравненной игры. И это в шестом классе! Вот так несчастный случай с программой передач армейского телевещания и типичная для младшеклассников «идейная зараза» превратили нас в сеульскую школу для иностранцев — фанатов викторин предпубертатного возраста.
Строго говоря, меня можно было назвать ботаником. И мой случай вовсе не уникален — бесчисленное множество любителей тривии рассказывали мне похожие истории из своего детства — часы добровольного заточения наедине с атласами мира, «Бейсбольной энциклопедией», киногидом Леонарда Мэлтина. Коробки из-под обуви, доверху забитые исписанными карточками, служили живым свидетельством одержимости тривией. Теперь я вспоминаю об этом со странной смесью смущения и ностальгии — неужели это правда был я и мне это нравилось? Когда я вступил в пору юности, а затем окончательно во взрослую жизнь, тривия стала казаться чем-то детским, неуместным, от чего нужно отказаться, как от субботних мультфильмов или любимых мягких игрушек. Я выбросил свои коробки с карточками, над заполнением которых трудился в детстве: полные имена знаменитых людей, олимпийские чемпионы по стрельбе из лука, архив вопросов «Сто к одному», птицы — символы американских штатов. Я перестал покупать ежегодный «Альманах мира», выходивший в ноябе, не стал продлевать подписку на журнал Games. В конце концов, за первый год учебы в университете я даже утратил привычку смотреть Jeopardy!.
Дело было не в том, что я вдруг стал слишком крут для тривии или вообще слишком крут. Конечно, я перестал набивать полки забавными сериями «Квантового скачка» и другими подобными вещами, однако у меня все еще оставалось немало «ботанистых» увлечений: громадная коллекция комиксов про «Тора» и «Фантастическую четверку», бейсбольные карточки, решение на скорость кроссвордов «Нью-Йорк Таймс», которые каждый будний день появлялись в студенческой газете. Но я стал смотреть на знатоков глазами обывателей: яйцеголовые чудаки, фрики, убийцы нормальной беседы. Ведь мало кому понравится человек, у которого заготовлен немедленный ответ на любой вопрос, да еще и с добавлением факта из серии «Знаете ли вы, что…?». Поэтому я стал прятать свои тесты, которые были оценены максимальными баллами, по возможности ненавязчиво поправлял коллег, бормоча им что-то вроде: «Мне кажется, что кролики на самом деле не относятся к грызунам»[12], и позволял партнерам по Trivial Pursuit сообщать мне ответы на вопросы, которые я и сам прекрасно знал. Однажды в колледже я случайно подслушал через открытую дверь, как Эрл в разговоре с одной девушкой о его работе на получение степени магистра математики упомянул о моей уже почти готовой работе на получение аналогичной степени по компьютерам. Мы оба знали эту девушку многие годы.
«Погоди, разве Кен тоже умный?» — спросила она изумленно.
Я воспринял ее сомнение как комплимент.
Да, это был мой секрет, я стал глубоко законспирированным любителем тривии. Но при этом меня никогда не оставляла детская мечта — появиться однажды в Jeopardy!. Для ребенка это, конечно, несбыточная фантазия: мне не хватало пары десятков лет, чтоб хотя бы попытать счастья на отборе в шоу. Но когда я достиг тинейджерского возраста, Jeopardy! стала проводить ежегодные юношеские турниры. Поступив в Университет Бригама Янга[13], я познакомился с Джеффом Стюартом, который, будучи студентом выпускного курса, выиграл университетский чемпионат Jeopardy! в 1994 году. Попадание в телешоу стало казаться мне вполне достижимой целью.
Jeopardy! никогда не устраивала выездных отборочных туров в Солт-Лейк-Сити, где я сейчас живу, поэтому я решил попытать счастья в Лос-Анджелесе. Согласно книге про закулисье Jeopardy! которую я как-то обнаружил на книжном развале, открытые отборочные мероприятия в Лос-Анджелесе проводятся раз в месяц. Тонкая книжка в мягкой обложке за авторством юриста из Флориды Майкла Дюпи, который выиграл Кубок чемпионов Jeopardy! в 1996 году, называлась «Как попасть в Jeopardy! …и победить!». Тщательно запомнив изложенные в ней полезные сведения и советы, я твердо решил: в следующий раз, попав в Южную Калифорнию, обязательно попробую свои силы! Однако дать обещание оказалось проще, чем его исполнить.
«Как на работе?» — спрашивает моя жена Минди, когда я, хлопнув дверью, захожу в дом. Стоит прохладный апрельский вечер, и Минди готовит ужин, одним глазом поглядывая за новорожденным Диланом, который гукает о чем-то своем в колыбели в углу.
«Вроде нормально». Последние несколько лет я работаю программистом в местной медицинской рекрутинговой компании. Мой предыдущий наниматель пал жертвой знаменитого краха доткомов, когда лопнули неимоверно раздутые интернет-пузыри, и перестал делать одну маленькую, но почему-то так ценимую работниками вещь — платить зарплату. Теперь я провожу дни за написанием софта, который помогает докторам и медсестрам устраиваться на новую работу. У нас хорошая команда и стабильная компания. Она ежемесячно выплачивает проценты по ипотеке, в которую я вступил незадолго до рождения Дилана, купив маленький домик из желтого кирпича — наше первое собственное жилище. И хотя я стараюсь не особенно задумываться об этом, работа у меня невероятно скучная. Скука усугубляется тем совершенно очевидным фактом, что программист я довольно посредственный. Рассеянное внимание и энциклопедическая память, хорошо подходившие для тривии, накачали во мне не те «ментальные мускулы», которые необходимы для писания компьютерных программ по восемь часов в день. Это беспокоит меня с тех пор, как я стал подозревать, что умение написать хороший компьютерный код — куда более точный показатель интеллекта, чем знание, кто первым сумел выбить бейсбольный мяч за пределы поля в истории игр «Всех звезд»[14] или кого из телегероев 1960-х звали Рой Хинкли[15].
«Я сегодня звонил в Jeopardy! — добавил я, стараясь сохранить бодрость в голосе. — Они не проводят тестирование в те дни, когда мы будем в Лос-Анджелесе. Майский отбор начнется неделей позже».
Мне не удается скрыть от Минди свое расстройство. Она вытирает руки и идет ко мне. «О, мне жаль. Тебе действительно так важно попасть на этот отбор?»
«Ничего страшного. Что там за круглые штуковины ты нарезаешь?»
«Ты никогда не видел фенхель? Он по виду похож на сельдерей, а по вкусу — на солодку. Если его обжарить в оливковом масле, получается вкусно». Я ловлю себя на том, что фенхель автоматически занял свою нишу в моем мозгу. Вы можете вытравить человека из тривии, но вы никогда не сможете вытравить тривию из человека.
«Думаю, мы могли бы задержаться в Калифорнии еще на неделю, но я не хотела бы оставлять Дилана с мамой на целых полмесяца».
Я беру Дилана на руки. Он, конечно же, похож на своего отца: кажется, что около трех четвертей его веса составляет голова, а три четверти головы — уши. Невозможно обижаться на эту преграду к осуществлению мечты сыграть в Jeopardy! когда она сидит у тебя на руках, улыбается во весь рот и пускает пузыри.
«Скажи, если думаешь, что это дурацкая идея, — прошу я Минди. — Я боюсь свихнуться, если разминусь с отбором всего на несколько дней. Что если, как только мы вернемся из Калифорнии, я поеду обратно, чтобы попытать счастья?»
К чести Минди, она не напоминает мне, что дорога занимает 12 часов в один конец или что Jeopardy! специально предупреждает не приезжать только ради отбора, ведь шансы его успешного прохождения астрономически малы. Ежегодно около 30 тысяч желающих играть соревнуются всего за четыре сотни мест. Чтобы не утруждать читателя точными расчетами вероятностей, скажу только, что поступить в Гарвард проще примерно в восемь раз.
«Полагаешь, тебя отпустят с работы на вторую поездку?» — спрашивает она.
«Если я попрошу отпустить меня на отбор в телевикторину, конечно, нет. Я скажу им, что еду на свадьбу или что-нибудь в этом роде».
«Тогда, думаю, тебе стоит поехать», — говорит она, задвигая сковородку с фенхелем в духовку. Я очень тронут, и мне хочется ее поцеловать, что я и делаю. «Ты можешь найти себе попутчика, чтобы по очереди вести машину?»
Я уже направляюсь к телефону. «Я позвоню Эрлу».
Убедить Минди оказалось делом несложным, но вот будет ли Эрл таким же сговорчивым? Эрл (читатели должны это понимать) лучше всех подходит под стандартное описание гения. Он концертирующий пианист, талантливый фотограф, математик и лучший программист из всех, кого я знаю. Он неизменно выигрывает в наш тотализатор на будущих лауреатов «Оскара» одну весну за другой. Если вы проведете исследование на 20 людях, знакомых с Эрлом, спрашивая у каждого из них имя самого умного человека, которого они знают лично, 19 ответят: «Эрл». Последний, 20-й, скажет примерно следующее: «Знаете, это такой высоченный парень, который живет за дверью напротив. Однажды он починил мой модем. Берл или Мерл, как-то так».
Но Эрл отличается от большинства известных мне игроков в тривию одним важным обстоятельством. Его детство и юность, проведенные в городе Шайенн, отнюдь не отличала ненасытная тяга к знаниям. Только позже он осознал, как много людей ошибочно принимают способность к запоминанию тривии за интеллект. С тех пор он стал играть, пытаясь наверстать упущенное, полный решимости «накачать мозги», даже если это пагубно скажется на его состоянии. Первой компьютерной программой, которую Эрл написал еще в университете, был образовательный софт, помогающий выучить все столицы европейских стран. Ему не нравилось, что он может спутать Бухарест с Будапештом, поэтому, создав программу с нуля, он целыми днями тренировался по своей собственной системе, пока не вызубрил все ответы. Каждый день мы оба разгадывали кроссворды в «Таймс», но только он упрямо выискивал каждое незнакомое доселе слово. Эрл не был прирожденным игроком в тривию и не страдал манией величия. Эрл достиг успеха благодаря собственному упорству; в тривии он редкий пример, как принято говорить, селфмейдмена.
В результате он всегда тяжело переживал поражения в интеллектуальных схватках от соперников, которые не затратили на это дело столько усилий, сколько он. И хотя и Эрл, и я в душе довольно азартные люди, я бы отлично понял, если бы он отказался ехать. Мне было бы очень неловко, если бы я прошел тест, а он — нет. «Ну, спасибо, что подвез меня, Эрл! Хреново, конечно, что ты провалил свой отбор». Н-да, остается теперь подумать, что же будет, если он пройдет, а я нет…
Когда он поднял трубку, я решил не тратить время зря. «В общем, тебе это может показаться безумием, и ты, если хочешь, можешь сказать „нет“, но я думаю, что мы должны в мае ехать в Лос-Анджелес на отбор в Jeopardy!».
Пауза была практически незаметна. «Конечно. Когда точно едем?»
Лед тронулся.
Позже тем же вечером я потащился в подвал, где хранились картонные коробки с книгами, до сих пор не разобранными с момента нашего переезда. Потребовалось немало времени, чтобы отыскать «Как попасть в Jeopardy! …и победить!». На тот момент меня больше интересовала та часть заглавия, которая располагалась до многоточия. Читая ночью в постели рядом со спящей Минди, я обнаружил, что большая часть книги состоит из, собственно вопросов. Большинство — на самые трудные темы, непропорционально любимые авторами Jeopardy!: «Опера», «Балет», «Напитки» и «Кушать подано». В какой стране родилась оперная дива, сопрано Кири Те Канава?[16] Какой овощ часто называют «синеньким»?[17] Какой алкогольный напиток обязательно присутствует в коктейле «Белая леди»?[18]
Я чувствую, что становлюсь похожим на Эрла, запихивая в себя информацию, которую я ни за что бы не запомнил просто так. Возникает вопрос о разумности предстоящей одиссеи Jeopardy!. Неужели вся эта головная боль стоит мизерного шанса на попадание в шоу, не говоря уже о невероятной победе? Наконец я проваливаюсь в сон с книгой на груди в безуспешных попытках удержать в памяти, чем Нуреев отличается от Барышникова.
Глава II
Что такое отбор?
Я слишком молод, чтобы помнить оригинальную версию Jeopardy! которую на канале NBC вел Арт Флеминг с 1964 по самый конец 1974 года — года моего рождения. Как гласит легенда, в 1963-м Мерв Гриффин со своей тогдашней женой Джуланн летели домой из Нью-Йорка, когда Джуланн предложила перевернуть с ног на голову привычный концепт квиз-шоу: ведущий будет давать ответы, а игрокам придется придумывать к этим ответам подходящие вопросы.
«Пять тысяч двести восемьдесят», — объявила Джуланн мужу.
«Сколько футов в одной миле?» — ответил Мерв, которой уже тогда был неплохо подкован в тривии.
Так родилось шоу.
Следующие несколько месяцев Гриффины провели в своем особняке в Верхнем Вестсайде, играя с друзьями за обеденным столом в игру «Каков вопрос?» — так они первоначально назвали новую забаву.
Когда Мерв в конце концов устроил презентацию для NBC в зале Рокфеллер-центра, редакторы посчитали, что вопросы и ответы слишком сложны, но продюсер по имени Грант Тинкер (в будущем президент NBC и супруг Мэри Тайлер Мур) заявил, что шоу станет настоящим хитом.
До этого момента на протяжении почти десятка лет игровые шоу никак не могли оправиться от знаменитых мошеннических скандалов 1950-х годов, связанных с подтасовкой результатов таких «телемонстров», как «Двадцать одно» и «Вопрос на $64 тысячи». Но многолетний успех Jeopardy! помог реабилитировать подмоченный ранее жанр, и когда шоу в 1984-м возродилось в прежнем формате, но с новым ведущим, неподражаемым уроженцем Онтарио Алексом Требеком, оно вновь моментально стало хитом.
С тех пор прошло еще два десятка лет. Jeopardy! — все еще самая рейтинговая в США телевизионная викторина. Она стала частью популярной культуры, и даже больше — современного американского духа. «Чувак, ты такой умный, иди играть в Jeopardy!» — такое не услышишь в адрес никакого другого интеллектуального шоу. В год возвращения Jeopardy! в эфир «Странный Эл» Янкович выпустил пародийную песню I lost on Jeopardy! о своем позорном проигрыше, во время которого диктор Дон Пардо своим знаменитым закадровым голосом назвал его «законченным неудачником». В фильме 1992 года «Белые люди не умеют прыгать» Рози Перес исполняет заветную мечту всей жизни, попав в Jeopardy! и оставив с носом соперников на теме «Еда на букву Q», в которой она взяла все пять вопросов — от «пирога из заварного крема с беконом и сыром»[19] до «большого съедобного моллюска, обитающего на Атлантическом побережье»[20]. Дастин Хоффман в роли главного героя «Человека дождя» определенно отказывается пропустить свою 35-минутную дозу Jeopardy!. А в «Дне сурка» Билл Мюррей, сходя с ума от скуки бесконечно повторяющегося дня, снова и снова смотрит один и тот же выпуск Jeopardy! пока не выучивает наизусть все вопросы и ответы, шокируя тетушек в гостинице.
Успех Jeopardy! нашел отражение в самых разных телешоу. Клифф Клейвин, всезнающий почтальон из сериала Cheers, должен был сорвать в Jeopardy! большой куш, когда темы на его игре оказались будто специально под него написаны: «Госслужащие», «Марки со всего света», «Пиво», «Матери и сыновья», «Тривия в пабах» и «Безбрачие».
Однако он проиграл, сделав слишком большую ставку в финальном раунде. В ответ на вопрос: «Именно по этой причине мы знаем Арчибальда Лича, Бернарда Шварца и Люсиль Фэй Лесюр»[21] он предположил: «Какие три человека никогда не были у меня на кухне?» На некоторое время эпизод «На Jeopardy!» стал таким же обязательным ситкомовским штампом, как, например, «Застрявшие в лифте» или «Два свидания с разными девушками за один вечер». В те благословенные дни в гостях у Jeopardy! побывала и Мардж Симпсон, и главная героиня «Моей прекрасной няни» Роза, и Дороти из The Golden Girls, и Тельма из Mama’s Family. Упомянутую серию ситкома Mama’s Family я ради такого случая даже посмотрел. До этого я, как и любой другой нормальный человек в Америке, не видел целиком ни одной.
Во всех упоминаниях и обращениях к Jeopardy! в поп-культуре есть одна общая деталь — они относятся к одному и тому же периоду длиной примерно в 15 лет. (По трагическому совпадению, даже Mama’s Family прекратила выходить в 1990-м.) И этого следовало ожидать: в поздние 1980-е и ранние 1990-е Jeopardy! находилась на пике своей славы. Дело не в том, что с тех пор шоу стало ухудшаться. Как раз наоборот: оно застыло в совершенной неизменности, в то время как сотни других программ приходили и уходили, а весь актерский состав сериала «Закон и порядок» сменился дважды. Люди стали считать свою жизнь по годам Jeopardy!. Это уже больше, чем просто программа. Это общественный институт.
Десять с лишним миллионов преданных зрителей привыкли смотреть шоу вечер за вечером, ни одного не пропуская. Со своим устоявшимся, повторяющимся форматом Jeopardy! возможно, наименее яркое шоу на телевидении, и зрители не ожидают от него особой феерии или сюрпризов. И уж, конечно, смотрят программу не из-за игроков или ведущего, который — при всей моей любви — кажется, ведет отчаянную борьбу за звание самого «нехаризматичного» телешоумена.
Нет, постоянные зрители смотрят программу ради тривии. Они — точнее, мы, чего уж там, ведь я большую часть жизни сам был ее фанатом — уверенно отвечают на вопросы, сидя перед телевизором. После каждого вопроса, взятого на уютном диване, мы чувствуем себя умнее, при этом щадим свое самолюбие, не обращая внимания на свои неправильные ответы. Недолгое, но законное ощущение гордости за правильный ответ на вопрос объясняет всю любовь человека к тривии. Мы обожаем выброс эндорфина, ощущение «Какой же я умный!», которое появляется после непонятно откуда неожиданно пришедшего в голову ответа на вопрос.
Среди этих вечерних зрителей есть дети, студенты вузов, смышленые молодые профессионалы, а также граждане почтенного возраста — я бы даже сказал, особенно граждане почтенного возраста. Jeopardy! невозмутимо и регулярно включающая в игру темы сугубо для знатоков-эрудитов, как, к примеру, «Балет», «Ядерная физика» или «История искусств», — это последний рудимент иной Америки, очага светлого разума, где наука могла решить все проблемы и помочь нам оставить позади Russkies, где высокая культура свободно проникала в сознание обывателя. Для дедушек, ностальгирующих по времени, когда все слушали по радио Тосканини, и обреченных сегодня смотреть по ящику на людей, выигрывающих деньги за прыжки с тарзанкой или поедание козлиных кишок, Jeopardy! — это машина времени, ненадолго переносящая их в эру Эйзенхауэра, сладкая пилюля из прошлого века, когда Америка еще не окончательно отупела.
«Ты выглядишь несколько нервозно», — говорю я Эрлу. Прошел месяц с того момента, как я затащил его на отбор в шоу, и мы, медленно продираясь сквозь вялую пробку, держим путь к отелю «Калвер-Сити», где сегодня и будут определены соискатели. Мы прибыли в Лос-Анджелес поздно вечером накануне и провели несколько часов без отдыха в гостиной квартиры старого школьного приятеля Эрла в районе Студио-сити. Приятель одновременно оказался и его партнером по команде дебатов. За последние 12 часов я узнал о хитросплетениях студенческих университетских дебатов больше, чем когда-либо хотел знать. Вывод: ребята, вы могли бы найти еще хоть какую-нибудь тему для разговора за ужином!
«Да, я нервничаю», — подтверждает Эрл.
«Боишься, что не пройдешь?»
«Ага, — говорит Эрл. — Задай мне, пожалуйста, оставшиеся естественно-научные вопросы».
Я открываю «Как попасть в Jeopardy! …и победить!» — теперь уже измятую и потрепанную тень себя прежней. На пути в Калифорнию мы по очереди с головой погружались в ее страницы, дабы спастись от укачивания. В последние пять минут поездки мы успели выучить самую длинную мышцу человеческого тела[22], музыкальный термин, по-итальянски означающий «отрывисто»[23], и самое глубокое озеро в Соединенных Штатах[24].
«Открыл пенициллин».
«Мимо. Погоди. Александр Флеминг».
«Верно! Открыл нейтрон».
«Джеймс Чедвик».
«Да. Открыл Уран».
«Ой… Ты сказал: „Уран“».
«Верно. Также мы бы приняли у вас ответ: „Кто такой Уильям Гершель?“»
«Эй, смотри, здесь можно припарковаться. Нам не придется платить десять баксов за подземную стоянку в отеле».
«Отлично. Прижимайся к тротуару и прогони-ка меня еще разок по оперным вопросам».
Телефонный звонок в Jeopardy! три недели назад определил нас в список на десятичасовое тестирование. Мы приехали на полчаса раньше одними из первых и теперь были вынуждены слоняться между пальмами и фортепианной музыкой Эндрю Ллойда Уэббера в холле «Калвер-Сити Рэдиссон». Не желая выглядеть дураками, я заставил Эрла спрятать заветную книгу, однако беспокойство мое оказалось напрасным: вскоре в холл ровным потоком потянулись люди — все они сжимали в руках издания, подобные нашему.
В назначенное время нас, всего около 75 человек, запускают в конференц-зал, где вот-вот начнется тестирование.
Пол в зале покрыт пышным бордовым ковром, на котором десятками рядов расставлены складные стулья. Эрл и я садимся через несколько рядов друг от друга на два оставшихся свободных места. Любопытство заставляет меня вытянуть шею, чтобы получше рассмотреть присутствующих. Здесь много белых мужчин среднего возраста, составляющих ядро игроков в Jeopardy! но в целом помещение демографически отражает Америку. Я сижу справа и чуть спереди от чернокожей женщины, которая читала книгу Jeopardy! в холле. Она олицетворяет собой одновременно гендерное и национальное меньшинство среди собравшихся. У всех умные лица: очки для чтения, козлиные бородки, экземпляры журнала The Economist и твидовые пиджаки с модными заплатами на локтях. Я чувствую легкое волнение, как актер перед выходом на сцену. Смогу ли я что-либо противопоставить твидовым пиджакам с заплатами?
Из нашей книжки мы с Эрлом узнали, что сегодняшний письменный тест — лишь первое наше испытание. Все получают на руки материалы заданий вместе с фирменной ручкой Jeopardy! которая для многих из нас станет единственной наградой за предпринятую попытку. Очень немногие пройдут тест, составленный из 50 специально отобранных сложных вопросов из числа ранее отыгранных в телепередаче. Координаторы конкурса приветствуют нас и спрашивают, участвовал ли кто-либо в игровых передачах раньше (обозначилось несколько ветеранов «Миллионера» и один парень, который играл однажды в The Match Game) или пробовал ли ранее свои силы в Jeopardy!. Таких много. «Девять раз, и я всегда проходил», — заявляет один парень. Девять раз? Я стреляю глазами в Эрла. Я знаю, что даже при успешном прохождении теста вероятность итогового попадания на съемки ничтожно мала, но девять раз? Без паники. Просто, может, тому парню не повезло, он решительно не тот, кто им нужен?
Вопросы проецируются на экран в передней части зала. Они набраны белым шрифтом на голубом фоне, как и в самом шоу (знатокам полиграфии сообщу, что гарнитура называется «Коринна»). Сладкозвучным голосом (записанным заранее) их читает диктор шоу Джонни Гилберт. У потенциальных участников есть всего восемь секунд на размышление, прежде чем голос Джонни начинает задавать следующий вопрос. Вы записываете ответы на розданных листах и… нет-нет, администратор объясняет, что не нужно давать ответ в вопросительной форме.
В начале теста я немного волнуюсь — не могу вспомнить, кто сменил Сэнди Бергера на посту советника президента США по национальной безопасности, и оставляю строку для ответа на самый первый вопрос пустой. Но затем идет порядка десятка вопросов, ответы на которые я выдам, хоть разбуди посреди ночи: Сальвадор Дали! Индуизм! Джон Уилкс Бут! «Венецианский купец»! Я начал расслабляться, и тут первый ответ неожиданно сам собой пришел мне в голову. Элементарно, Ватсон! Я бью себя по лбу и быстро вписываю в пропущенную мной пустую строчку: «Кондолиза Райс».
Я всегда получал какое-то извращенное удовольствие от тестов. Запах стружки хорошо отточенного карандаша, возможность написать свое имя с помощью заштрихованных квадратиков, которые впоследствии будут автоматически обработаны компьютером, набор хитро сформулированных задачек, ждущих моего решения… В школе за подобные признания рискуешь быть битым, однако в глубине души я всегда получал некий кайф от аттестационных тестов. Тест Jeopardy! вернул мне былые ощущения, больше того, усилил их, ведь все вопросы здесь были из разряда тривии. Какой человеческий орган состоит из нефронов?[25] Как зовут мать Исаака — женщину, наиболее часто упоминаемую в Библии?[26] Как зовут испанца, супруга Мелани Гриффит?[27]
Испытание подходит к концу, я понимаю, что ответил не на все вопросы. Осталась незаполненной строка с именем молодой певицы стиля кантри, еще одна, с самой быстрой птицей из семейства соколиных; и я почти уверен, что перепутал Мишель Кван с Кристи Ямагучи. Однако я знаю, что проходной балл дает обычно право на несколько ошибок.
Хотя каков в точности этот балл, где проходит «линия отреза», Jeopardy! никогда не сообщает. Координаторы конкурса просто объявляют всем, кто не прошел, что они могут возвращаться домой и сообщить друзьям, что упустили свой шанс.
После сдачи листов со всех сторон доносится жужжание с правильными ответами, которые я не дал (Лиэнн Раймс! Сапсан! Кристи, чтоб ее… Ямагучи). Моя уверенность немного поколеблена. У Эрла те же проблемы. Он сидит рядом с каким-то парнем, по виду студентом, судя по всему, самоуверенным и несносным типом. Он из тех, кто говорит без умолку с любым человеком, которого постигло несчастье оказаться на соседних с ним креслах в самолете, даже если этот несчастный пытается читать.
«Я совершенно уверен, я сделал это, — бубнит он. — После того как я взял тот вопрос про Оливера Твиста…»
«Ты имеешь в виду „Большие надежды“?» — переспрашивает Эрл.
«Что?»
«Ну, там же шла речь про Пипа и Мэгвича. Я совершенно уверен, что это „Большие надежды“».
«Ох. Да, правильно. Конечно, „Большие надежды“». — На время он затихает.
Пока сотрудники Jeopardy! проверяют тесты, двое координаторов конкурса развлекают возбужденную аудиторию ответами на вопросы. Мы с Эрлом понимаем, что если ты не смотрел каждую передачу со времен первого ведущего Арта Флеминга до вчерашнего вечера, то ты лишний на этом празднике жизни. Народ обменивается намеками и шутками о подробностях, связанных с Jeopardy! о которых я в жизни не слышал, не говоря о каких-то незнакомых мне новшествах в шоу. Алекс сбрил усы? Появился какой-то Brain Bus и Clue Crew? Это что — Jeopardy! или «Санта-Барбара»? Мы с Эрлом нервно посмеиваемся, видя, как остальные хохочут, перекидываясь многозначительными взглядами, а внутренне готовы разорвать себя за все то время, которое, как дураки, потратили на учебу в университете, вместо того чтобы смотреть Jeopardy!.
Проверяющие возвращаются в конференц-зал, и все мгновенно замолкают. Они передают результаты координаторам конкурса, напряжение нарастает. Все пытаются изобразить беспечность, но колени нервно трясутся, а ноги ходят ходуном. В 12-й раз нам напоминают, что мы большие молодцы уже потому, что решились приехать, мы доказали себе все, что нужно, ничего страшного, если мы не прошли, через год у нас будет возможность повторить попытку. Да-да-да, читайте же уже список!
Вся моя уверенность внезапно улетучилась: теперь я убежден, что провалил тестирование. О чем я думал, когда решался на эту безумную 12-часовую поездку?
Но вот оно: «Кен Дженнингс». Мое имя прочитали вторым. Сладостное облегчение. Конечно, я прошел. Я ни на секунду в этом не сомневался.
Я ожидал, что будет названо еще пять, в лучшем случае шесть имен, ведь проходной балл, похоже, не очень высок. Но пять, затем шесть имен прозвучали, а Эрла среди них не было. Вот уже девятеро прошедших. Теперь десять. Эрл пытается сохранять спокойствие, но вытягивается вперед всем телом, как игрок, пытающийся перехватить мяч на линии схватки в регби. Его обыкновенно виноватое лицо выглядит теперь как искаженный снимок всех пяти номинантов на «Оскар» в момент вскрытия конверта. Мог ли он не пройти? В таком случае дорога домой превратится в ад.
«Эрл Кахил!» — звучит одиннадцатое имя, а вслед за ним двенадцатое, последнее. Я так яростно зааплодировал, что люди обернулись и уставились на меня.
«Поздравляю, Эрл!» — шепнула мне женщина, сидевшая наискосок от меня.
Двенадцать счастливчиков выходят в переднюю часть зала, остальные скорбно топчутся позади. Оливер Твист, парень, который был «совершенно уверен, что сделал это», среди них, и я чувствую нечто большее, чем приступ жалости, когда вижу его лицо. Он выглядит, как ребенок, который упустил свой только что подаренный воздушный шарик.
Теперь мы должны заполнить нашими новыми блестящими ручками с логотипом Jeopardy! пространную анкету участника. В большинстве пунктов нужно отвечать «нет». Нет, я никак не связан с сотрудниками Sony Entertainment или с Алексом Требеком. Нет, я никогда не принимал участие в Jeopardy!. Нет, я никогда не избирался на государственные посты. Перед тем как заполнить графу «Род занятий», я на секунду замялся. Это мог бы быть хороший шанс отличиться. Неужели Jeopardy! станет нанимать команду частных сыщиков, чтобы вывести меня на чистую воду, если я напишу «ветеринар-психотерапевт» или «ученик чародея»? Честность возобладала, и я небрежным почерком вывожу «программист», с тоской представив себе на миг десятки тысяч подающих надежды молодых программистов, которые, возможно, пробовали свои силы в Jeopardy! за последнюю неделю.
Самым трудным оказывается вопрос, по какому каналу мы смотрим Jeopardy! у себя дома. Мы с Эрлом обмениваемся гримасами смущения, понимая, что Jeopardy! в конце концов поставила нас в тупик. Я пишу: «Ваш партнерский кабельный канал в Солт-Лейк-Сити», но не думаю, что мне удастся кого-то обмануть. Эрл не пишет ничего.
Еще в одном пункте требуется написать пять забавных фактов о себе. Если отборочный тест из 50 вопросов был похож на школьные аттестационные работы, то это уже университетское эссе. Наши пять фактов станут основой для маленького интервью, которое традиционно берет у участников Алекс перед началом игры. Если вы когда-либо видели эти натужные попытки «очеловечить» участников шоу, то знаете, насколько несмешными чаще всего бывают такие «забавные» факты. Хотя некоторым все же удается рассказать неплохой анекдот или забавную историю. Согласитесь, это непросто сделать в первые десять минут на национальном телевидении. Благодаря нашей маленькой книжице мы с Эрлом знали об этом пункте, за время поездки пытались составить несколько анекдотов и… Даже имея 12 часов в запасе, мы были вынуждены немало помучиться. Представляю, насколько подобное требование может ошеломить человека, не предупрежденного заранее. «Запишите пять хорошо продуманных, наиболее удивительных вещей о себе! В одном предложении! Используйте чувство юмора! И уложитесь, пожалуйста, в несколько минут, пока мы не вернемся, чтобы вас сфотографировать!»
Координаторов программы зовут Мэгги Спик и Тони Пандольфо. Оба — совершенно невероятные типы, которые, по задумке Jeopardy! должны впрыскивать адреналин в общество унылых, нервных ботаников, как те клоуны с воздушными шарами, которые пытаются оживить безнадежно испорченную вечеринку в честь десятилетия ребенка. Тони — бородатый лысеющий мужчина со сдержанным юмором, узнаваемым скрипучим голосом, как у актера Харви Фирстейна, и легким нью-йоркским акцентом. Он обожает игровые шоу и всю жизнь в них проработал. Кроме того, он и сам регулярно играет в покер с Бетти Уайт, вдовой Билла Калена — Энн, создателем телеигры Password Бобом Стюартом и другими корифеями телевизионных игр прошлых лет.
Мэгги Спик — это средних размеров сгусток энергии с голосом, похожим на сирену скорой помощи, и громким, нет, оглушительным смехом. Для Мэгги мы все — «милашки» и «красавчики». Она — постоянный источник полезных советов, тренерских указаний, смешных и несмешных шуток и смеха над своими собственными шутками обоих типов. Короче говоря, она идеально умеет подстраиваться под личностные особенности скованных и нервных кандидатов в Jeopardy!.
Следующий тест — это тренировочная игра. Способность пройти очень сложный тест на тривию еще не говорит о телегеничности и общительности человека, которые от него требуются. Кто бы мог подумать! Итак, Тони и Мэгги делят нас на тройки, чтобы мы могли попрактиковаться с кнопками, выбирая и отвечая на настоящие вопросы из шоу.
Их не волнует, правильно мы отвечаем на вопросы или нет. (Если бы и в реальном шоу все было бы так же благостно!) Они лишь хотят проверить, способны ли мы улыбаться, громко говорить, быстро отвечать и вовремя нажимать на кнопку. В Jeopardy! все должно идти как по маслу, поэтому им нужны люди, которые будут играть как следует, чтобы уложиться в отведенные 22 минуты за вычетом рекламы. Tempo, tempo!
Кроме того, координаторы исполняют роль Алекса, проводя мини-интервью с каждым участником. В моем воображении нам с Эрлом предстояло конкурировать с кучкой эмоциональных калек, бледных книжных червей, которые и полфразы не могут сказать, не упомянув «клирика девятого уровня» или капитана Пикара. Я далек от телегеничности, но на фоне подобных персонажей выглядел бы как Кэри Грант![28] Поэтому я был весьма обескуражен, обнаружив, что большинство из 12 финалистов — обаятельные, общительные люди с интересными историями. Один был вертолетчиком во Вьетнаме. Другой только что вернулся из Африки, где полгода копал колодцы. Единственным, кто не справился с заданием, был какой-то несчастный зануда.
«Тут написано, что вы любите читать!»
«Да».
«Ну, а другие интересы у вас есть?»
«Э-э… Я… только читаю. В основном читаю».
Я не особенно рассчитываю увидеть этого парня в шоу.
Мое интервью вышло довольно неубедительным, какая-то история про нашего малыша, которая вытянула из Мэгги долгое «А-аа-ааа-гаааа». Все-таки Америка любит младенцев! У Эрла, как мне кажется, вышло гораздо смешнее, и я думаю, даже в какой-то мере надеюсь, что он получит заветный Звонок с приглашением на съемки раньше меня. Но он зачем-то чуть не выпрыгивает из штанов после неправильного ответа на киношный вопрос во время тренировочной игры. «Как можно не знать, кто сыграл питчера в „Дархэмских быках“![29] Я же смотрел этот фильм 12 раз!» — шепчет он мне в отчаянии.
«Да все у тебя нормально. Интервью было смешное. А это главное».
Тони спрашивает, есть ли у кого-то вопросы. «Сколько можно ждать приглашения на съемки, находясь в обойме?» До года. «Что будет, если нас нет дома, когда вы позвонили, или когда за нами приехала машина, или еще что-то случилось?» Если мы захотим вас позвать, мы вас найдем, не беспокойтесь. «Могут ли дисквалифицировать игрока, скажем, из-за слишком высокого роста?» Этот вопрос задает Эрл. Его успокаивают, что они просто ставят более низких участников на специальные подставки, если один из тройки очень высок. Кажется, раньше пробовали ставить «великанов» в углубления, но они спотыкались и падали. Ответ весьма радует Эрла.
На этом все. Не звоните нам, мы сами вам позвоним. Мы покинули отель достаточно воодушевленные, но это совсем не то состояние восторга, когда хочется звонить всем подряд.
«Эй, можешь себе представить, я только что прошел отбор в Jeopardy!».
«Круто! И когда тебя можно будет увидеть на экране?»
«Ну, может, и никогда. Если меня возьмут, то через год или около того».
«Э-э… Да, круто».
Уже из машины я позвонил Минди, которая, услышав хорошие новости, аж взвизгнула от радости за нас обоих.
Эрл и я, измученные бессонной ночью за рулем, но слишком возбужденные, чтобы спать, проводим остаток дня, катаясь по Лос-Анджелесу. Нормальные люди в таком случае посетили бы какие-нибудь достопримечательности, но вместо этого мы стараемся в точности восстановить в головах вопросы теста и посчитать наш результат. В итоге решаем, что каждый набрал что-то между 40 и 45 из 50, что вроде бы довольно неплохо. Решив все же отдать дань городу, мы отправляемся в парк Гриффит, чтобы Эрл мог сделать несколько фотографий, но дорога наверх к обсерватории оказывается перекрыта.
На следующий день мы снова едем через суровую пустыню Мохаве. Наше бурное путешествие подходит к концу, но теперь мы уже гордые патроны в обойме Jeopardy! и сидим с высоко поднятой головой.
«Ну как, теперь ты спокоен насчет своего результата?» — спрашиваю я Эрла.
«Конечно. Только дебил мог не пройти тест. Твой пес Банджо не прошел бы. Он бы долго мял бумагу, но определенно бы провалился».
Я понимаю, о чем он. Я полностью готов к тому, что не дождусь звонка из Jeopardy! и, конечно, не буду повторять попытку каждый год, чтобы с горечью заявить, как тот парень: «Девять раз!» Но все-таки круто один раз пройти этот тест!
Дома я постарался рассказать о своей поездке как можно меньшему числу знакомых. И все же пришлось не меньше 20 раз отвечать на один и тот же раздражающий вопрос: «Ну и когда же мы увидим тебя по телевизору?» Следующие несколько месяцев всякий раз, когда определитель высвечивал на телефоне междугородний номер, я надеялся, что это может быть Jeopardy!. Но так и не дождался. Минул почти год, и наш сын Дилан сначала сел, потом пополз, потом заговорил и, наконец, пошел. Вскоре я и думать забыл про Jeopardy!.
Глава III
Что такое эрудиция?
Мы с Эрлом познакомились в 1996 году, во время отбора в команду Университета Бригама Янга по викторинам. Нас обоих взяли, и следующие три года мы катались по всей стране от побережья до побережья, разыгрывая по выходным Кубок по викторинам в колледжах и университетах. Кубок по викторинам — это командная игра в вопросы и ответы, в которой принимают участие команды из сотен университетов и тысяч школ повсеместно. Вопросы могут затрагивать любую область знаний, которую только можно себе представить, — от Васко да Гамы до греческой трагедии, от Билля о правах до трилобитов.
Спустя годы после того, как я отказался от тривии и всего, что с ней связано, Кубок по викторинам стал мостиком обратно в наполненный погоней за интересными фактами мир моей юности. Скрытые где-то в глубинах моего мозга запасы тривии наконец получили шанс выйти на поверхность. Мы с Эрлом и еще двое наших друзей составили неплохую викторинную команду от нашего университета, с которой традиционно входили в десятку во всех национальных первенствах. Но с момента выпуска прошло уже много времени. Собственно, последний раз я держал в руках игровую кнопку пять лет назад. И мозги мои заржавели. И вот я приехал в тихий юный городок Нортфилд, расположенный к югу от городов-«близнецов» (Миннеаполиса и Сент-Пола) на берегах реки Кэннон, чтобы выяснить, насколько сильно они заржавели.
Библиотека Лоуренса Мак-Кинли Гулда — это академический центр Университета Карлтон, одного из двух крошечных университетских городков в Нортфилде. (Местная легенда гласит, что «Нортфилд в штате Миннесота» был однажды правильным ответом на вопрос из игры Trivial Pursuit: «Назовите единственный американский город, в котором два университета и только один бар». Правда, тут целых пять баров.) Лоуренс Мак-Кинли Гулд, чье гордое имя носит библиотека, в свое время был президентом Карлтона. Кроме того, он известен тем, что служил заместителем командующего адмирала Берда в его исторической экспедиции на Южный полюс в 1928 году. Сведения эти я почерпнул с большого выставочного стенда в холле библиотеки. На стенде были представлены предметы из антарктической коллекции Гулда, включая чучело императорского пингвина по имени Оскар.
В небольшой классной комнате в углу библиотеки восемь студентов сгруппировались вокруг двух столов. У каждого в руках сигнальное устройство, которое, похоже, собрано из перепаянных педалей для электрогитары. Педали соединены проводами со светящимся механизмом, встроенным в раскрытый кейс, который расположен посередине стола. Волна адреналина накрывает меня, едва моя правая рука касается кнопки. Так должен чувствовать себя давно вышедший на пенсию профессиональный бейсболист, вновь ступая по траве игрового поля. Возвращаться — круто!
Устройство в кейсе — вовсе не бомба. Это кнопочная система для Кубка по викторинам, которая, правда, нередко становилась предметом спора между мной и аэропортовыми секьюрити. Сегодня понедельник, день регулярных тренировок команды Карлтона. Они собираются поупражняться в ответах на некоторое количество вопросов, или «отыграть несколько пакетов», как это звучит на игровом жаргоне.
«Разогреваться будем на обычном школьном пакете», — обращается к команде мужчина с седеющей белой бородой. Я узнаю Эрика Хиллеманна, тренера Карлтона, в бытность мою игроком одного из сильнейших викторинистов в стране. Он имеет в виду, что это будут вопросы, написанные для школьников, поэтому студенты должны их щелкать, как орешки. «Обычный» означает не сгруппированные по темам вопросы, обращенные сразу к обеим командам.
«Вопрос первый. Анна Клевская и Екатерина Парр…» Его прерывает громкий звуковой сигнал, идущий из кейса. Игрок нажал на свою педаль еще до того, как я осознал, о чем идет речь.
«Генрих VIII».
«Верно».
Ладно, это было не трудно. Жены Генриха VIII. Но когда пойдут вопросы сложнее, скорость не должна снизиться.
«Число е получило свое название в честь…» Бип. Леонард Эйлер.
«Под пересечением зрительных нервов находится…» Бип. Гипофиз.
«Когда ему было 13, умер его брат Алли…» Бип. Холден Колфилд.
«Его создал программист компании Namco Тору Иватани…» Бип. Пакмэн.
В кубке по викторинам вы можете нажать на кнопку и прервать ведущего в тот момент, когда придумали ответ, — не обязательно ждать конца чтения вопроса. Команда Карлтона отжигает: они даже не дают Эрику дочитать до сказуемого в первом предложении вопроса. Это одна из великих загадок игры в викторину — молниеносные вспышки интуиции, скоростью появлений которых необходимо управлять, как персонажем видеоигры. Называйте это как хотите — нервные рефлексы, предчувствие, предвидение, быстрочувствование, но лучшие игроки жмут на кнопку еще до того, как их мозг смог обработать полученную информацию. Просто знать правильный ответ может оказаться недостаточно, так же как футболисту недостаточно держать в голове заранее расписанные игровые схемы. Вы должны войти в зону и реализовать момент.
Конечно, экзотические знания тоже не помешают. Это уже не тривия ваших родителей. Каждый вопрос Кубка по викторинам длинный, состоит из серии подсказок, иногда в нем бывает до пяти, даже шести предложений. Эти предложения выстроены по принципу пирамиды, то есть в начале идут подсказки максимально расплывчатые, запутанные («В 1770 году мать этой женщины была экономкой у швейцарского доктора Филиппа Курциус, который обучал ее живописи и анатомии»), а по мере приближения к концу вопроса они становятся все яснее и проще. («За десять очков назовите женщину, которая в 1835 году открыла и назвала своим именем музей восковых фигур в Лондоне[30]».) Таким образом, зачастую все решает скорость — нужно жать на кнопку, как только у вас мелькнул хоть проблеск правильной идеи. Это тривия на стероидах.
Эрик повышает уровень вопросов, переключаясь на пакеты вопросов студенческого уровня, но скорость игры остается прежней.
«Его имя восходит к названию жука…» Бип. Чака Зулу, африканский вождь XVIII века, который оказался крайне невезучим парнем.
«Ее седьмая статья, „Севооборот“…» Снова моментальное нажатие. Книга «Или-или» датского экзистенциалиста Серена Кьеркегора. Верно.