Диана, Купидон и Командор Питцорно Бьянка

Глава третья,

в которой синьора Мунафо наносит следующий удар

Очень скоро Диана так разбогатела, что в Лоссае ей это и не снилось. Разбогатела не только в смысле денег. У нее появилось много друзей или по крайней мере товарищей, которые претендовали на это звание, чтобы иметь возможность пройти в кино за пятьдесят лир вместо того, чтобы платить за билет триста.

Идея Розальбы имела неимоверный успех. Через неделю Диане пришлось ограничить свое предложение, заявив, что она в состоянии ходить в кино не каждый день, а лишь по понедельникам, средам и пятницам. К тому же сначала все клиенты выбирали один и тот же фильм, обычно тот, что шел в «Одеоне», и ей приходилось смотреть его по три раза, а иногда и по шесть, если фильм шел две недели. Тогда она сократила и выбор фильмов, вычеркивая из списка тот, который уже видела, кроме, конечно, тех случаев, когда фильм настолько нравился ей самой, что она не против была посмотреть его еще раз. Но желающих пройти в кино по «спецпредложению» все равно было огромное количество.

К счастью, Элиза, Приска и Розальба помогали ей с домашними заданиями. Особенно по математике, французскому и рисованию.

– Не стоит тратить время на то, чтобы учить на девятку[9] литературу, латинский, историю и географию, – трезво рассудила Элиза. – Все равно «эта» (синьора Мунафо), хоть ты и выучишь все назубок, никогда не поставит тебе больше шестерки.

Учительница литературы ставила оценки по своим собственным критериям, постичь которые девочки были не в состоянии. Словно она уже заранее решила (основываясь неизвестно на чем), как и сколько ты занимаешься и каких успехов можешь достичь. Например, в классе были ученики, которых она с самого начала назвала «застенчивые, но серьезные и прилежные». Им достаточно было пролепетать два-три слова, не допуская совсем уж диких ошибок, чтобы получить твердое семь с половиной или даже великолепную круглую восьмерку.

Другие, окрещенные «умными, но ленивыми», чтобы получить в журнал семерку, должны были как минимум продекламировать четыре страницы по памяти да еще и ответить в придачу на дюжину каверзных вопросов по пройденной еще в прошлых месяцах программе.

Что касается Приски, которая, по мнению Дианы, заслуживала своими сочинениями всей десятки, учительница решила, что это ученица «довольно талантливая, но слишком вздорная и легко отвлекающаяся на посторонние темы». Посторонние темы заключались в том, что Приска читала книги, не входящие в школьную программу и не подходящие для школьницы ее возраста, и имела неосторожность с энтузиазмом описывать их в своих сочинениях. (Например, Элизу Маффей, которая читала те же книги – две подруги обменивались книгами и, вообще, настолько дружили, что делали все одинаково, – но не упоминала о них в сочинениях, учительница не считала «легко отвлекающейся».)

Когда синьора Пунтони приходила на школьные собрания, Мунафо сопровождала свои слова тяжелыми вздохами:

– Ваша дочь! Ученица, которая могла бы иметь все десять баллов! Но ей не хватает прилежания, она совсем не старается.

– Неправда! – возмущалась Приска за обеденным столом. – Я стараюсь, еще как. Я стараюсь ровно на шесть. Этого достаточно, чтобы не остаться на второй год.

И, правда, ей этого вполне хватало. Она была слишком занята, чтобы посвящать все свое время зубрежке и учебникам.

Что касается Элизы, ей пришлось столкнуться с непреодолимым барьером. Как бы учительница ни хвалила ее, как бы Приска ни старалась, этот барьер оставался непреодолим, потому что Мунафо считала Элизу «второй ученицей» в классе, а не первой.

Барьер этот носил имя Томмазо Гая, это он признавался первым учеником в классе и сидел за первой партой в среднем ряду, прямо перед учительской кафедрой. У него были очень короткие волосы, торчащие уши и очки, и его появлению в средней школе имени Элеоноры д’Арбореа предшествовала его слава вундеркинда. Некоторые его сочинения из начальной школы даже опубликовали в городской газете.

Когда они писали сочинение в классе, неважно, на какую тему, Гай строил вокруг своей тетради баррикады из словарей, чтобы никто из соседей не смог списать ни одного слова. За свои сочинения он всегда получал девять с половиной или десять баллов, потому что, как довольно объявляла в классе синьора Мунафо, их словно написал взрослый человек. Сочинения Элизы Маффей тоже были отличными – длинными, интересными и без ошибок, но в них часто проскальзывали исконно «детские» суждения, а учительница не выносила в литературе никакого «ребячества». (Например, она терпеть не могла Джованни Пасколи[10] и никогда не изучала со своими учениками его стихотворений, как это делали в других классах.) Но она не сомневалась, что Элиза, приложив небольшое усилие, сможет избавиться от этого дефекта.

– Маффей, – произносила она, протягивая ей проверенное сочинение, – на этот раз у тебя пчти получилось. Я поставила тебе восемь с минусом. Ты лишь слегка не дотянула до восьми, как у Гая. В следующий раз постарайся.

Но это была безнадежная гонка. Если в следующий раз Элиза получала восемь, то Гай – девять с минусом. Если она писала такое бесподобное сочинение, что Мунафо приходилось поставить ей девять, то можно было держать пари, что Гай написал произведение искусства на все десять с плюсом.

Самое абсурдное в этом соревновании, которое было так важно для учительницы, что она никогда не забывала обратить на него внимание, хотя Элизе не было совершенно никакого дела до того, догонит ли она Гая. Из солидарности с Приской она согласилась бы и на обыкновенную шестерку, но никак не могла понять, сколько ошибок нужно допустить, чтобы заслужить эту оценку.

А вот для Томмазо тот факт, что Элиза ни в коем случае не должна его догнать, казался делом жизни или смерти. Из-за этого все в классе только и ждали, когда же он проиграет, и всегда держали кулаки за Элизу.

У Элизы были светлые волосы (хоть и не такие светлые, как у Дзелии), и, когда весь класс после школы играл в Троянскую войну, она всегда была Ахиллом (а Приска, естественно, Патроклом). Томмазо Гай исполнял роль Гектора, командира троянцев, любимого героя синьоры Мунафо. Но бегал он не ахти как и поэтому постоянно торчал на тротуаре, который считался троянской территорией. Или, если он оставался последним и должен был выходить в открытое поле, сразу же попадал в плен, и никто из его соратников не желал рисковать собственной свободой ради его освобождения.

Глава четвертая,

в которой класс распадается на греков и троянцев

Серрата, вилла «Верблюд»

15 ОКТЯБРЯ

Дорогая Тереза,

какая жалость, что, как ты пишешь, в твоей школе не изучают «Илиаду». Я уверена, что тебе эта книга ужасно понравилась бы, хоть и написана она странно – в стихах и на древнем языке. Мунафо каждый раз заставляет нас записывать краткое содержание и перевод той части, что мы прочитали. Перевод называется «переложением в прозу», и скучнее работы нет на земле. К счастью, Приска Пунтони охотно дает списывать.

Но историю эту ты наверняка знаешь: мы с тобой встречали почти всех ее персонажей в сборнике мифов твоего отца и еще в другой книге для детей, со странными рисунками, где вместо волос на голове были змеи, помнишь? Она называлась «История мифов мира». И еще когда тебе задают срисовывать греческие статуи или рисунки на вазах, то это опять же персонажи из «Илиады».

Но мы изучаем настоящую «Илиаду», и в ней разыгрываются такие страсти! Иногда аж мурашки по спине бегут, как, например, когда бог солнца Феб-Аполлон (брат-близнец богини Дианы) пускает отравленные стрелы из своего серебряного лука, чтобы наслать эпидемию на греческий лагерь. Элиза Маффей, у которой дядя доктор, говорит, будто это самая что ни на есть холера или даже бубонная чума.

Как бы то ни было, воины вдруг начинают умирать как мухи, и их товарищи по оружию сжигают трупы на огромных кострах. И все по вине Агамемнона, который плохо обошелся с неким Хрисом, жрецом Аполлона.

В начале «Илиады» греки вот уже девять лет как осаждают город Трою, но безуспешно, им это уже до чертиков надоело, и многие из них ждут не дождутся, когда же можно будет вернуться домой. Кстати, ты помнишь, почему они вообще туда заявились? Чтобы помочь Менелаю, королю Спарты и их другу, вернуть его жену Елену, самую красивую женщину в мире, которую обманом похитил троянский принц Парис (но она, кстати, сама согласилась с ним бежать). Этот Парис, которого, не знаю почему, в «Илиаде» называют Александром, предал гостеприимство Менелая, радушно принявшего его в своем доме, и похитил не только жену, но и все богатства.

После чего он сбежал из Спарты и вернулся в Трою к своему отцу-королю, и троянцы, вместо того чтобы изгнать его с позором за то, что он так плохо себя вел, приняли его и позволили грекам осадить свой город.

Как только можно быть такими глупцами? Идти всем, включая стариков, женщин и детей, на верную смерть ради какого-то вора и обманщика? Причем они прекрасно знали, что не выиграют эту войну, потому что сестра Париса, некая Кассандра, могла предвидеть будущее и постоянно повторяла: «Вы плохо кончите!» Но все без толку.

Я не понимаю, почему синьора Мунафо утверждает, будто троянцы лучше греков. Она говорит, что троянцы были у себя дома и что греки напали на них, завидуя их богатству. Да какое там богатство? И вообще, кто первым начал? Троянцы спокойно могли бы вернуть Елену и похищенные сокровища, и греки убрались бы восвояси к себе в Грецию, не нанося больше никаких серьезных повреждений городу.

Греки приплыли на множестве кораблей и вытащили их на сушу прямо перед Троей. Здесь, на пляже, они и устроили свой военный лагерь. Между греческим лагерем и троянскими стенами лежала равнина, по которой текли две реки: Скамандр и Симоэйс, служившие границей. Иногда троянцы выходили из-за своих стен и провоцировали греков, и тогда на этой равнине разгоралось сражение. Но за девять лет сражений они так ничего и не решили, и грекам все это порядком надоело. А тут еще и эпидемия чумы!

Самый сильный из греческих воинов Ахилл – высокий, красивый, с голубыми глазами и светлыми волосами – собрал военный совет и попросил у предсказателя Калханта найти способ остановить эпидемию. Тогда Калхант заставил Ахилла поклясться, что он защитит его, если вдруг его ответ не понравится кому-то из присутствующих (он прекрасно знал, кому – Агамемнону, который был военачальником всего греческого войска и старшим братом Менелая). После чего предсказатель набрался мужества и заявил: «Эпидемия – это наказание нашему генералу. Он взял в рабство пленную девушку по имени Хрисеида, отец которой, к несчастью, жрец Аполлона, и Агамемнон должен был учесть это. Но когда отец девушки пришел просить об ее освобождении (и не задаром, а предлагая большой выкуп, и мы все согласились вернуть ее отцу), наш генерал выгнал старика с позором. Тогда Хрис обратился за помощью к Аполлону, который наслал на нас чуму. Мы должны немедленно вернуть девушку отцу и послать лучших быков для жертвоприношения в храме Аполлона на острове Хриса.

Что бы ты сделала на их месте, причем зная, что Аполлон – бог гневный и очень жестокий? Но эти греки, когда речь шла о женщинах, совершенно теряли разум и скорее дали бы содрать с себя живьем кожу, чем вернули похищенную девушку.

Агамемнон ужасно разозлился. Он заявил, что это несправедливо и что только он, военачальник над всеми, останется без рабыни.

«В конце войны мы найдем тебе другую», – предложил ему Ахилл.

«Нет. Я желаю иметь рабыню немедленно. И если уж ты так настаиваешь, то возьму твою».

У Ахилла тоже была рабыня по имени Брисеида. Агамемнон и Ахилл ужасно переругались, и лишь вмешательство богини Афины (невидимой) удержало Ахилла от того, чтобы он пронзил Агамемнона мечом. В конце концов он уступил, но сказал при этом: «Ты оскорбил меня. Я не буду больше сражаться на стороне греков». А вот это уже большое несчастье, потому Ахилл был самым сильным греческим воином, и троянцы трепетали, едва лишь завидев его издали.

Но этот нахал Агамемнон ответил ему: «А мне какая разница? У меня много воинов и посильнее тебя». И послал двух глашатаев к шатру Ахилла за рабыней.

Пока мы дочитали лишь досюда. Честно говоря, я не понимаю, почему они подняли столько шума из-за какой-то девушки. Может, эти рабыни отлично готовили и хорошо убирали в шатре. Но ведь даже моя мама не так уж и рассердилась, когда Грациелла, ее подруга в Лоссае, увела у нас кухарку, которая была до Аурелии.

Звева Лопес дель Рио, вот сплетница, настаивает на том, что Агамемнон был влюблен в Хрисеиду, а Ахилл в Брисеиду, и поэтому они так не хотели с ними расставаться; она даже принесла в школу другую «Илиаду», не школьное здание, а книгу ее деда, где есть строчки, которых в наших книг нет: «…иль ложе мое разделяя», – говорит Агамемнон о Хрисеиде. Я лично не верю, что речь идет о чем-то грязном, как утверждает Звева, ведь Агамемнон говорит так с отцом девушки и он ни за что не позволил бы себе так двусмысленно отзываться о ней. Может, он имеет в виду, что она просто заправляет его постель по утрам, и потом, и Агамемнон, и Ахил уже женаты: один на Клитемнестре, другой на Деидамии, у них еще был сын, маленький Пирр. Элиза говорит, что это просто опечатка и что там наверняка было написано «ложе мое убирая».

Ты, наверное, спрашиваешь себя, зачем я тебе все это рассказываю (краткое содержание, если честно, я почти полностью списала с переложения в прозу Приски Пунтони). Дело в том, что с тех пор, как существует средняя школа, каждый год во втором классе изучается «Илиада» и каждый год классы распадаются на греков и троянцев.

Здесь, в Серрате, сложилась традиция (тетя Лилиана рассказала мне, что в ее время было то же самое) играть в Троянскую войну. На улице во время обеденного перерыва и после школы на площади Францисканцев, где нет машин.

Для этого необходимы два тротуара и дорога между ними. Дорога – это Троянская равнина, один тротуар – лагерь греков, другой – город Троя. Участники находятся каждый на своем тротуаре и обмениваются дерзкими словами и жестами, но, пока они не двигаются с тротуара, им ничего не грозит, потому что на своей территории они в безопасности. После того как противники обменяются ужасными гримасами и вызовами, дается сигнал к бою и первые смельчаки спускаются на дорогу и начинают бежать, стараясь вызвать на себя преследование противника и заманить его на свою территорию. Дорога – это нейтральная территория, где противники лишь обмениваются дерзостями и провокациями. Пока ты на дороге, ты не можешь никого брать в плен, но и попадать в плен тоже.

Игра заключается в том, чтобы запрыгнуть на вражеский тротуар, скорчить пару рож и убежать, пока никто до тебя не дотронулся. Если противник схватит тебя, когда ты находишься на его территории, пусть всего лишь дотронется кончиком пальца – ты пленник. Пленников уводят подальше от поля противника, и они не могут больше принимать участия в игре.

Вот здесь и начинается самое интересное, потому что твои друзья могут освободить тебя из плена. Они должны отвлечь противника настолько, чтобы самим заскочить на его тротуар и дотронуться до тебя. Если им это удается, то ты снова в игре, но, пока ты находишься на вражеской территории, тебя снова могут взять в плен, поэтому лучше побыстрее уносить ноги.

Хотя самое главное в этой игре не скорость, а тактика. Необходимо решить, кто остается на защите территории и будет брать в плен противников, которые посмеют на нее ступить; кто спускается на равнину отвлекать врага, делая вид, что вот-вот запрыгнет на его тротуар либо заскакивает и отводит на себя погоню, спрыгивая в последнюю секунду, в то время как кто-то действительно бежит освобождать своих.

Часто об этом невозможно договориться заранее: нужно понять на месте, по взгляду или жесту, что именно в этот момент лучше.

И, конечно же, есть воины, которых все всегда стремятся освободить (обычно это девочки), и те, которых охотно оставляют у стены противника в течение всей игры (как Томмазо Гай). Выигрывает та команда, у которой в конце игры осталось больше пленников.

Я вхожу в состав греческого войска. Моя роль – Менелай, брат генерала Агамемнона. А знаешь ли ты, кто играет Агамемнона? Паломбо Лоренцо, представь себе! Он не такой надменный, как сам Агамемнон, но мы выбрали его генералом за то, что он отлично бегает и организовывает спасения. А я Менелай, потому что мы сидим за одной партой, и он защищает меня в игре.

Когда я рассказала за столом, кого именно играю, мама рассердилась так, словно я получила плохую оценку.

– Конечно, – сказала она, – тебе всегда нужно выставлять себя на посмешище! Неужели ты не могла выбрать женскую роль?

– Но из женщин там только Елена, эта предательница! Никто не хочет ею быть.

– Ладно. Но почему именно Менелай? Тебе что, нравится, когда над тобой смеются? Неужели тебе не стыдно?

Почему мне вдруг должно быть стыдно, Тереза? Менелай – великий воин, сильный, светловолосый, как Ахилл, и любимый всеми друзьями. Они же пошли из-за него на войну!

– Да, но он дал увести у себя жену! – с презрением бросила мама.

Ну и что? Она тоже дала увести у себя Манфреди. Неужели она считает, что виновен тот, кого обокрали, а не вор?

– Диана, твоя мать хочет сказать, что ты не должна быть на стороне рогоносца, – хмыкнул Командор.

– У Менелая разве растут рога? – немедленно оживилась Дзелия.

И Галинуча:

– Перестаньте говорить об этих вещах при детях!

Сколько церемоний! А знаешь почему, Тереза? «Рогоносцем» называю того, кому изменила жена. Вроде как «Ты полный дурак. Твоя жена изменяет тебе с другим, а ты не видишь этого, как олень своих рогов». Мне объяснила это Элиза, а ей – ее дядя Бальдассарре. Но даже она не может взять в толк: 1) почему вдруг «олень», если у множества других животных тоже есть рога; 2) почему люди высмеивают несчастных мужей, а не их предательниц-жен и их сообщников.

Я нахожу это презрение несправедливым и нисколько не собираюсь менять свой персонаж на другой. И если кто-то называет меня «рогоносцем», то я не жалею для него кулака и в придачу говорю об этом Лоренцо Паломбо, который мой брат и должен помогать мне в борьбе: мы с ним являемся «доблестными повелителями аргивян».

Генерал наших противников тоже мальчик, но не потому, что он самый смелый или быстрый, а потому, что первый в классе – Томмазо Гай. Мунафо говорит, что более зрелые ребята все держат сторону троянцев, ибо они поняли истинный дух Гомера, и что лишь дети очаровываются Агамемноном и Ахиллом. Ну что ж, значит, мы и есть дети.

А вот Приска утверждает, будто это несправедливо, что главнокомандующими в обоих войсках являются мальчишки и иногда эту роль должны играть девочки. Но с тех пор как существует наша школа, такого никогда не было, если, конечно, речь не идет о женских классах.

Кроме того что я выбрала роль Менелая, маме вообще не нравится, что я играю в «Илиаду», потому что возвращаюсь домой вся вспотевшая после бега и растрепанная. Она говорит, что если бы я ходила в школу к монашкам, то не вела бы себя как уличный мальчишка. Позавчера, когда я упала и до крови расцарапала колено, она всего лишь сказала: «Вот так тебе и надо».

Но даже если бы мне не нравилась эта игра, как можно не участвовать, если играют все?

Вот видишь, Тереза, я опять настрочила на обе страницы. И мне уже пора бежать в кино. Я отправлю письмо по дороге!

Целую тебя в спешке, твоя

Диана(то бишь Атрид Менелай, доблестный царь Спарты)

POST SCRIPTUM. Напиши мне, если хочешь узнать больше об «Илиаде» и Троянской войне. Мне все равно нужно будет составлять пересказ (то есть списать его у Приски Пунтони), и мне ничего не стоит списать его два раза, и для тебя тоже.

Глава пятая,

в которой нашей героине предстоит довольно странная встреча

В этот день Диана должна была сопровождать в кино своего одноклассника, Риццо Виктора, который, к счастью, выбрал фильм про пиратов. (Нет ничего более неловкого, чем смотреть фильм про любовь в компании мальчишки. Когда наступал момент поцелуя, Диана даже в темноте чувствовала, как у нее горят щеки, и умирала от стыда и страха, что ее спутник вдруг воодушевится примером и станет оказывать ей внимание сентиментального характера.)

Виктор Риццо был троянцем, но совсем не врединой, и в перемирие между сражениями (ну на уоках, на переменах и в другое время дня, когда класс не играл в Троянскую войну) вел себя совершенно нормально. То есть не толкал девочек из войска противника, не подслушивал их разговоры, чтобы кривляясь и гогоча повторять их потом во всеуслышание, не цеплял на волосы жевательную резинку, как делали эти два придурка Пизауро Фабрицио и Кассол Жан Карло (и потом приходилось волей-неволей отрезать весь локон, потому что освободить волосы от жевательной резинки совершенно невозможно, не помогает даже бензин).

Они договорились встретиться перед зданием почты, за два квартала до кинотеатра «Афина». Вот почему Диана не бросила письмо, как обычно, в почтовый ящик на улице Монастырской. Она подумала, что если отправит его с почты, то письмо дойдет быстрее.

– Подожди секунду, мне только марку купить, – сказала она (благодаря своим заработкам она уже не нуждалась в том, чтобы Тереза посылала ей марку в письме) и бегом взбежала по ступенькам.

На почте было мало людей, потому что в этот час принимались лишь телеграммы. В конце зала, в полутени, элегантная женщина, одетая в черное, возилась с ключами у стены, полностью закрытой металлическими дверцами… Диана не обратила бы на нее никакого внимания, если бы очертания ее шляпки с пером не показались ей такими знакомыми.

Она подняла взгляд и немедленно отскочила в сторону, прячась за колонну. Ее мать! Но что она делает на почте? Ведь всего лишь полчаса назад она заявила, что идет в салон красоты «У Данила» к парикмахеру! Невозможно, чтобы она уже освободилась.

Изумленная Диана увидела, как мать открыла ключом одну из металлических дверок, засунула туда руку и вытащила письмо, которое сверкнуло своей белизной на фоне черного пальто и немедленно скрылось в его кармане.

Тут Диану озарило: это же абонентский почтовый ящик! Она часто читала эти слова в газетных объявлениях, но никогда не задумывалась, что же это значит на самом деле. Теперь все стало ясно. Эти металлические дверцы были почтовыми ящиками. Но почему же маме не посылали почту на их домашний адрес? Что у нее за тайны?

Весь фильм Диана только и думала об этом. Но подходящего объяснения не находилось.

Единственное, что пришло ей в голову, это то, что ее мать забирала почту для кого-то из своих подруг. В Лоссае их у нее было много, хотя она никогда не принимала их на вилле «Верблюд».

В этот раз Диана не получила никакого удовольствия от фильма, несмотря на то что видела его впервые и Эррол Флинн был великолепен в своем зеленом пиратском костюме.

Когда они вышли из кинотеатра, уже почти стемнело.

– Проводить тебя домой? – великодушно предложил Виктор Риццо.

Он был и вправду хорошим парнем. Не зря из всех персонажей троянцев он выбрал роль доброго Энея. Но Диана не хотела, чтобы кто-то увидел их вместе в тени липовой аллеи, через которую ей нужно было пройти по дороге к вилле «Верблюд». Там обычно прогуливались парочки, и кто-нибудь наверняка решил бы, что она влюбилась, и злые языки немедленно донесли бы об этом маме или Командору.

– Нет, спасибо.

Виктор Риццо отдал ей положенные деньги, и Диана сломя голову понеслась домой, надеясь не опоздать к ужину. Она не знала, останется ли этим вечером Командор в театре или же вернется домой, готовый в сотый раз уколоть ее своим сарказмом и нахальством, на которые она, как всегда, не будет знать, что ответить.

У калитки она подняла голову и взглянула наверх, на правую башенку. В маминой комнате горел свет, и за окнами виднелся ее силуэт. Мама нервно ходила взад-вперед по комнате. Кто знает, когда она вернулась домой.

Входная дверь оказалась лишь прикрыта. Диана поднялась по лестнице, стараясь не шуметь. Двери в квартиры на нижних этажах, как всегда, были распахнуты – вина служанок, которые постоянно переходили из одних апартаментов в другие. (Тетя Офелия шутя говорила, что у этих деревенских девушек имелся невидимый хвост, и они никогда не закрывали за собой дверь из-за страха прищемить его.) Из комнаты Сильваны доносились звуки музыки: американская пластинка с песней Пэта Буна «Слова любви на песке», которую Диана уже слышала в одном фильме.

Дверь в апартаменты на последнем этаже тоже была открыта. Диана зашла туда на цыпочках, но ей не удалось обмануть острый слух вечно настороженной Форики.

– Это ты, Диана? Вытри обувь. И иди мыть руки, я уже подаю на стол.

Командор этим вечером остался в театре, и за столом сидели лишь они втроем. Мария Антония приготовила жареный лук, любимый гарнир Дзелии.

– Я не могу поверить, что ты моя дочь! – заявила мама, кривя нос от запаха. – Что за деревенский вкус!

Она вышла к столу все еще в своем выходном платье и с ниткой жемчуга на шее. Волосы были заново уложены в мягкую волну на правом виске.

«Астрид Мартинец-Серра-Таверна, в котором часу ты вернулась домой?» – хотелось спросить у нее Диане инквизиторским тоном. Но она лишь промямлила, не поднимая глаз от тарелки:

– Я видела тебя на почте.

– Да? – небрежно отозвалась мама и беспечно продолжала: – Знаешь, Данила, мой парикмахер, почти убедил меня позволить тебе остричь волосы… Он дал мне несколько журналов, чтобы ты выбрала, какая стрижка тебе больше нравится. Они у меня в комнате. Когда мы закончим ужинать, можешь подняться и полистать. Только смотри, стрижка должна быть практичной и никаких укладок! Не думаю, что дед позволит тебе тратиться на парикмахера каждую неделю.

(Маме он позволял. Он давал ей все необходимые деньги, чтобы она могла продолжать вести такую же жизнь, как две ее невестки и другие подруги. Только он выдавал их ей лично, и каждый раз мама должна была сообщать ему, сколько денег ей требуется и на что именно она собирается их потратить. Он никогда ни в чем ей не отказывал. Но и никогда не округлял сумму так, чтобы она могла потратить их на что-то без его ведома.)

Диана зарделась от такого сюрприза. Короткие волосы! Вот так, без предупреждения! Когда она почти уже потеряла надежду… И она сама может выбрать стрижку… Диана почувствовала, как ее захлестывает волна благодарности. Какая добрая у нее мама! Она решила пренебречь своим вкусом, чтобы удовлетворить ее, Дианино, желание. На фоне такого великодушия эпизод на почте потерял всякое значение. Нужно немедленно было написать Терезе об этой новости! Или хотя бы позвонить Приске Пунтони.

– Когда? – дрожащим от радости голосом спросила Диана.

– На следующей неделе. Я уже записала тебя в салон красоты на четверг в пять сразу же после меня. Но ты не слишком радуйся… Все же это такая жалость – отказаться от кос…

– Я тоже хочу остричь волосы, – подскочила Дзелия.

– Нет, ты нет. Это было бы глупостью, – ответила мама.

– Но я хочу короткие волосы, как мальчик! В школе я всегда играю в папу и маму с моей подружкой Клариссой, а Пеппо наш сын.

– Ну и зачем же остригать твои прекрасные волосы? Будь мамой, вот и все.

– Но Диане ты позволяешь!

– Диана уже большая. И у нее не такие чудесные локоны, как у тебя.

– Как можно остричь, это непозволительно! Просто непозволительно! Синьора Астра, не позволяйте ей, ни в коем случае! – и этими словами Галинуча закрыла тему.

Глава шестая,

в которой в ожидании парикмахера заканчивается книга первая «Илиады»

Диане казалось, что шесть дней, которые отделяли ее от встречи с парикмахером, никогда не закончатся. Каждый раз, заходя в ванную, она подолгу задерживалась у зеркала, стараясь представить себе, как будет выглядеть ее лицо без привычных длинных кос. Она не могла думать ни о чем другом, ей казалось, что она находится на пороге глубочайшей метаморфозы, которая изменит не только ее внешний вид, но всю ее жизнь.

Диану так занимало это ожидание, что она едва замечала, что творится вокруг нее. А жизнь шла своим чередом.

Мама и Командор все еще не разговаривали. Сильвана продолжала нахальничать, дерзить и целоваться в подъезде со своим Пьером Казимиром. Служанки, как и раньше, звали друг друга, крича из открытых дверей на лестницах. В школе Мунафо продолжала ставить оценки по своим непостижмым критериям…

В «Илиаде» Одиссей отвез на корабле рабыню Хрисеиду и передал ее отцу со множеством извинений, после чего приказал зарезать сто быков в честь Аполлона, который, удовлетворенный жертвой («Бедные животные!» – возмущалась Элиза), прекратил эпидемию чумы в лагере греков.

Но Ахилл никак не мог успокоиться после потери Брисеиды (может, и правда был в нее влюблен?). Рыдая, он отправился к берегу моря и вызвал свою мать – прекрасную богиню моря, живущую в пучине вод. Хотя Гомер ничего об этом не говорил, но Приска Пунтони утверждала, будто эта Фетида была как русалка из книги сказок братьев Гримм, вышедшей в издательстве «Хоепли» с рисунками Витторио Аккорнеро: прекрасная, с волосами из водорослей и в развевающемся сине-зеленом платье. И пусть она и была богиней, но не смогла предотвратить гибели сына под стенами Трои, ибо он сам выбрал себе эту судьбу. (Разве можно выбрать собственную судьбу? Тем более что ее нужно принимать без слез и жалоб, потому что судьба бесповоротна и часто неизвестна до последнего момента? Интересно, какая судьба уготована им: Элизе, Диане, Приске, Розальбе? Или, например, Манфреди, или Томмазо Гаю, Галинуче?)

На перемене разгорелась жаркая дискуссия между Приской Пунтони и Джиджи Спадавеккия. Джиджи презирал Ахилла.

– Тоже мне, смельчак! Ясно, почему он никого не боится! Маменькин любимчик! Его мать, когда он был маленький, искупала его в волшебном ручье, и это сделало его неуязвимым. И ему не надо было, как другим воинам, рисковать жизнью в каждом сражении.

– Неуязвимый – не значит бессмертный, – парировала Приска. – И тебе прекрасно известно, что на теле Ахилла было место, куда его можно ранить: пятка, за которую держала его мать, когда купала в волшебной воде. И вообще, когда в детстве ему предложили выбор между длинной и спокойной, но бесславной и короткой жизнью, преисполненной славы, он выбрал второе. Он прекрасно знал, что погибнет до окончания войны. Так что, мне кажется, ему нечем хвастать перед остальными воинами…

Класс, конечно же, разделился на два лагеря: кто-то встал на сторону Приски, кто-то поддерживал Джиджи Спадавеккия. В этот день на площади Францисканцев Троянская война шла с еще большей яростью. Жан Карло Кассол, в роли Париса, поймал Диану, удобно схватив ее за длинные косы, и так дернул, что та заплакала.

Но мести не пришлось долго ждать. Из греческого лагеря выскочили три воина. Самый быстроногий из них, Ахилл (Элиза Маффей), зигзагом пронесся вдоль берегов Скамандра, провоцируя и отвлекая врага. Агамемнон (Лоренцо Паломбо) увлек Париса подальше от своих и резким толчком повалил на землю, хоть это было против правил игры (но дергать за косы тоже считалось против правил). В это время Патрокл (Приска Пунтони) подбежал к бедной Диане, освободил ее из плена одним лишь прикосновением и уволок на свою территорию с таким устрашающим выражением лица, что враг не посмел к ним подступиться.

На следующий день Диана описала новую версию пересказа в прозе «Илиады» Приски Пунтони.

Ахилл, рыдая, обратился к матери:

– Смотри, что сделал мне Агамемнон! Ты – подруга Зевса, отца и начальника всех богов, попроси его, чтобы он помог троянцам выстоять против греков. Тогда Агамемнон поймет, что без меня им в этой войне не обойтись, и пожалеет о своем оскорблении.

Тут Приска была не очень-то согласна с Ахиллом. Она бы на его месте попросила Зевса, чтобы он наслал какую-нибудь болезнь на Агамемнона, зубную боль например или вообще чуму. Тогда пострадал бы только он. А причем здесь все остальные греки?

Но Гомеру казалось совершенно нормальным то, как все оборачивается, и он не потратил ни слова на то, чтобы покритиковать просьбу Ахилла. С другой стороны, и Хрис вместо того, чтобы отомстить только Агамемнону, попросил Аполлона навлечь эпидемию на весь лагерь. Своими серебряными стрелами он наслал смерть даже на ни в чем неповинных собак и лошадей.

И сама Фетида даже и не подумала отругать Ахилла, а, наоборот, сразу же отправилась на гору Олимп, где жили боги и где стоял трон Зевса. «Помни, лишь я одна помогла тебе, когда твоя жена и дети хотели лишить тебя власти! – сказала она, обнимая его колени (она как раз бросилась на землю к его ногам). – Теперь настал твой черед оказать мне услугу: помоги мне отомстить за сына, которого оскорбили».

«Ладно, ладно, я помогу тебе, – ответил Зевс. – Хотя из-за этого мне придется поругаться с женой. Ты же знаешь, что Гера болеет за греков и ненавидит троянцев».

Так и вышло. Гера устроила мужу ужасную сцену, и ему пришлось даже пригрозить ее поколотить, что случалось уже не раз.

Тут мнение Приски Пунтони тоже расходились со взглядами Гомера. Что за пример подавал Зевс остальным мужьям? Как он смел бить женщину? И как Гера ему это позволяла? Да, конечно, они жили в очень давние времена, но все равно… не в первобытном же мире. Но все вокруг них считали, что лупить собственную жену самая нормальная вещь в мире. Даже Гермес, бог-кузнец, который был сыном Геры и Зевса, посоветовал матери успокоиться, рассмешил ее, предложил выпить всем присутствующим. Аполлон принялся играть на кифаре (делал вид, что он тут ни при чем, Гоняльщик ворон, но ведь если бы он первый не наслал, по просьбе Хриса, эпидемию на греческий лагерь, то всего этого не случилось бы. Музы пели бы себе песни, и все остальные плясали бы и радовались. Так заканчивается книга первая (то есть длинная глава) «Илиады».

Когда Диана закончила списывать, она вытерла пот со лба своей длинной косой. Уфф! Подумать только, все эти неприятности начались с глупой стрелы Купидона. Малыш по приказу своей матери Афродиты, богини любви, выстрелил из лука в Елену, чтобы влюбить ее – несмотря на то что она уже была замужем и даже имела дочь – в этого смазливого предателя Париса!

Диана подняла глаза к потолку и нашла взглядом маленького крылатого лучника. Хорошо, что она решила передвинуть свою кровать к другой стене комнаты!

Дина и не подозревала, что маленький озорник способен попасть в цель и наискосок и что он уже к ней прицеливается!

Глава седьмая,

в которой наша героиня смотрит фильм, покоривший ее сердце

Серата, вилла «Верблюд»

24 ОКТЯБРЯ

Дорогая Тереза,

ты даже представить себе не можешь, что со мной приключилось! Но только поклянись, что ты никому не расскажешь. Хотя мне нечего стыдиться, ведь это не моя вина, что я влюбилась. Вот, я так и написала! Да, я влюбилась. Можешь мне не верить, но это так и есть. И поэтому я решила не стричь волосы. Знаешь, почему? У НЕГО тоже длинные волосы. Только он носит их распущенными. Длинные, до самой спины. И после еды он не моет руки, а вытирает их о собственные плечи, чтобы укреплять мускулы. Хоть у него они и так крепкие, как у грузчика, и видела бы ты, как он скачет на коне и стреляет из лука! А когда он говорит, то все вокруг слушают, затаив дыхание.

Но, может быть, ты все еще не поняла, о ком я говорю. Его зовут Кочис, и он вождь апачей-чирикауа, индейцев, которые жили на территории Аризоны. На правой щеке у него шрам, но это нисколько его не портит. Его играет актер Джефф Чендлер. Я уже видела его в других фильмах, однако он никогда не нравился мне так, как в этом. Лишь за него одного я вышла бы замуж. Перед сном я представляю себе, как он приезжает за мной на коне, чтобы увезти в свое тайное убежище. Я даже слышу стук копыт в саду, и сердце начинает биться как сумасшедшее.

Это случилось вчера после школы. Элиза Маффей заказала поход в кино по моей карточке. Она хотела пойти в «Звезду», но я была против: мне не понравилось название фильма – «Индейская любовница». Я думала, речь идет о тошнотворной любовной истории, из тех, что я ненавижу. Но Элиза ткнула пальцем в английское название, написанное внизу мелким шрифтом, – я уже не помню точные слова, но переводилось оно как «Сломанная стрела», и тогда я согласилась. И слава богу! Фильм оказался великолепным!

Значит так, там был изыскатель, Том, которому надоела война между белыми и индейцами, и он еще вылечил индейского парня из племени апачей с девятью пулями в спине. За это краснокожие сохранили ему жизнь, но других ковбоев они убивали стрелами и сжигали, а одного даже закопали живьем в землю и оставили снаружи лишь голову, и того съели красные муравьи. Сам виноват – в его рюкзаке они нашли четыре скальпа апачей.

И вот этот Том отправился к белым и сказал им, что хочет выучить язык апачей, чтобы оправиться в горы и найти их вождя Кочиса и уговорить его принять мир. Но другие не были согласны, они хотели истребить всех индейцев до единого, но Том все равно сделал по-своему.

И тут наступает самый лучший момент фильма, на экране появляется Кочис – красивый мужчина, одетый в наряд из шкур с бахромой, загорелый, с длинными волосами и цветной повязкой на голове. Он великолепно скачет верхом без седла, и при его появлении все кланяются и трепещут, потому что стоит ему лишь посмотреть тебе в глаза, как он знает, врешь ты или говоришь правду. Кочис понимает, что у Тома добрые намерения, и устраивает его в своей палатке, потом он показывает ему индейский лагерь и они оказываются в месте, где находится прекрасная девушка, девственница в самый святой для нее момент, со множеством бус и индейскими амулетами в волосах. Она дотрагивается до Тома и излечивает все его раны.

Том не может оторвать от нее взгляд и влюбляется по уши, и она тоже влюбляется в него. На следующий день они встречаются у реки, где он бреется и дарит ей свое зеркальце. (Кстати, ты знала, что у краснокожих не растет борода, лишь редкие волосы, которые они выдергивают пинцетом?) Конечно, в то время это было настоящим скандалом, если ковбой влюблялся в индейскую девушку. Но Том говорит, что у него честные намерения, что он хочет жениться на ней и уважает ее родителей. Тогда Кочис позволяет ему взять девушку в жены, даже если до этого она и предназначалась другому, которого не любила. Девушку зовут Сонсирей, что означает «Утренняя звезда», и ее играет актриса Дебора Пагет. У нее белоснежная улыбка и длинные черные волосы, иногда она носит их распущенными, а иногда завязывает кожаными ремешками в два хвоста.

После чего Кочис объявляет, что позволит ковбоям перевозить почту через территорию апачей и что не будет их убивать. Том довольный возвращается в город, но остальные белые говорят, что Кочис – предатель и убийца и Том его сообщник. Они даже держат пари, что почтовый дилижанс не проедет. Но тот пересекает территорию индейцев целых пять раз.

Тогда старый генерал, который постоянно читает Библию, обращается к Тому с вопросом, нельзя ли навсегда заключить мир с индейцами, и Том возвращается к Кочису.

Тут они празднуют свадьбу Тома и Сонсирей, и жених с невестой скачут на белых конях в особенную палатку, и они оба очень рады. Кочис собирает всех остальных вождей и передает просьбу генерала. Кто-то не верит в мир с белыми и уходит, как некий Джероним Отверженный. Но остальные соглашаются попробовать устроить перемирие сроком на три месяца. Каждый день, который проходит без войны, Кочис кладет на землю камень, надеясь сложить из этих камней огромную гору, что будет означать вечный мир.

Но один белый предатель заманивает Тома и Кочиса в ловушку. Его сообщники хотят убить Кочиса, но по ошибке попадают в Сонсирей, которая умирает, и Том клянется, что никогда ее не забудет. Том рвется отомстить за девушку, но Кочис не позволяет ему, потому что он – отец своего народа и не желает, чтобы белокожие обвинили индейцев в том, что они нарушили перемирие.

Вся эта история – чистая правда, это говорит Том в начале фильма. Это случилось в 1870 году. Единственное, что не соответствует действительности, то, что индейцы говорят на нашем языке.

Когда зажегся свет, у нас с Элизой в глазах блестели слезы, но у нее в общем из-за трагедии индейцев, которых почти полностью уничтожили белые. Я же не смогла сдержать слез, потому никогда до этого мне никто не нравился так, как Кочис. Я даже не знаю, чем это объяснить. Я хотела бы быть как он и в то же время хотела бы быть самой собой и чтобы он говорил мне: «Ты самая красивая на свете. Хочешь всегда жить вместе со мной?»

Конечно, я с удовольствием пошла бы жить в индейскую палатку из шкур и кожи. Тем более что тогда мне не пришлось бы становиться домохозяйкой. И мне нет никакого дела до того, что он краснокожий. Тот же генерал в фильме говорил, будто в Библии ничего не сказано о цвете кожи.

Я читала бы ему «Илиаду» и научила бы читать и писать, и сражалась бы с врагами рядом с ним. Видела бы ты, как сверкают его глаза, когда он в последний раз называет имена воинов, погибших в сражении!

Элиза говорит, что я не могу выйти замуж за Кочиса, потому что он жил в 1870 году (как говорит Том в начале фильма). Но я могла бы выйти замуж и за актера Джеффа Чендлера, лишь бы он всегда играл роль Кочиса.

Не знаю. Если честно, о свадьбе я пока не думаю. Я еще слишком молодая. Нужно хотя бы окончить школу. И потом, смотри, чем завершился брак между мамой и Манфреди. Пока я всего лишь попросила билетера «Звезды», с которым мы подружились, придержать для меня плакат фильма, где изображен Кочис, чтобы повесить в моей комнате.

Тереза, если в Лоссае тоже будут давать «Индейскую любовницу», сходи обязательно на этот фильм и потом напиши мне, что ты об этом думаешь. Только смотри, не влюбись сама в Кочиса, он мой.

Когда я вернулась домой и сообщила маме, что больше не хочу стричь волосы, она ужасно рассердилась: «Да что ты позоришь меня перед Данилой! – сказала она. – У нас уже назначено время!» Но я же знаю, что все можно спокойно отменить, причем парикмахеру даже не нужно платить неустойку, как например дантисту.

Тогда мама пригрозила: «Я приду ночью в твою комнату и сама отрежу тебе косы кухонными ножницами, тогда тебе волей-неволей придется идти к парикмахеру и приводить их в порядок».

Не думаю, что она на это пойдет. Но на всякий случай я положила под коврик перед дверью целлофановые пакеты, так что, даже если она войдет на цыпочках, я проснусь от шума. И косы я больше не оставляю как попало, когда сплю, а завязываю их на двойной узел под подбородком. Это довольно неудобно, зато я могу быть уверена, что никто не сможет отрезать мне их во сне.

Вот такие вот дела. Думаю, моя влюбленность для тебя – большая неожиданность, но не переживай, Тереза, на нашу дружбу это никак не повлияет.

Обнимаю тебя крепко-крепко, твоя

Диана.

POST SCRIPTUM. Ты знаешь, как происходит свадьба у индейцев? Их жрец, колдун деревни, разрезает жениху и невесте ладонь и прикладывает обе раны так, чтобы кровь смешалась. Так же, как это сделали мы два года назад! Представляешь?! Но мы же не собирались жениться. И потом, брак – это тоже как дружба, только очень близкая.

25 октября

P. P. S.

Вчера я не отправила тебе письмо, потому что, пока писала адрес на конверте, случилось нечто очень странное. За нами пришли из театра, поскольку Командору вдруг стало плохо. Только не у него в кабинете, а у какой-то женщины, которая работает уборщицей. Понятия не имею, чего он вообще туда пошел. Мама вызвала дядю Туллио, и они вместе пошли смотреть, в чем дело. Сейчас Командор в больнице и ему уже лучше. Но тетя Лилиана устроила семейный совет у себя в квартире – мама тоже на него пошла – и они до сих пор сидят там и обсуждают что-то в большом секрете. Как только я выясню, что произошло, сразу же тебе сообщу.

P. P. P. S.

Сегодня ночью мне приснился Кочис. Будто он приехал за мной в школу на телеге первопроходцев, и Звева Лопес хотела отправиться с ним вместо меня. Но он поднял руку и сказал: «Та, которую я хочу увести в мое селение, – это Диана, владычица моего сердца». Представляешь! Если бы это было правдой!

Прости, что в этот раз я ничего не написала тебе про «Илиаду». Но Кочис для меня намного важнее!

Глава восьмая,

в которой выясняется, что Купидон натворил ужасные дела

Да, дорогие мои. Я вступаю в брак! И не надо на меня так смотреть. Я принял решение и не собираюсь его менять.

Было воскресенье, и вся семья Серра в полном комплекте сидела за обеденным столом в квартире Командора.

При этих словах мама, которая как раз наливала себе воды, вздрогнула и пролила воду на скатерть. Дядя Туллио и тетя Офелия взглянули друг на друга с ошалелым видом. Сильвана едва сдержала смешок. Тетя Лилиана одарила ее испепеляющим взглядом и произнесла вслух, но ни к кому не обращаясь:

– Что за абсурд!

Дзелия бросила вилку и наклонилась вперед, с интересом ожидая продолжения. Диана… Но, как некоторые из читателей могут догадаться, слова эти произнесла не Диана. Это был Командор.

Он вернулся домой вчера вечером после пяти дней, проведенных в больнице. Пяти дней, в течение которых на вилле «Верблюд» не говорилось ни о чем другом, кроме необыкновенной новости: хозяину стало плохо не у театральной уборщицы, как судачили в первый момент, а в доме театральной швеи, с которой – тут Форика таинственно понижала голос – с которой Командор виделся вот уже больше года.

Диана и Дзелия не верили своим ушам. Служанки что-то напутали, не иначе! Командор был слишком старым, чтобы «с кем-то видеться» или «бегать за юбками», как говорила Галинуча.

Оказалось нет. Лишь они обе ничего не заметили, потому что глаза у них были «залеплены сладкой ватой», а вот вся Серрата давно знала, что Командор Джулиано Серра настоящий Дон Жуан.

Особенно, ехидно добавляла София Лодде, знали это актрисы и певицы, которые приезжали на гастроли в театр Масканьи в сезон лирики или прозы.

Странностью во всем было то, что эта швея из театрального ателье (о ней так и говорили, что она простая швея четвертой категории, а не одна из модных портних, у которых есть свое ателье, и помощницы, и коллекции тканей на выбор; которые подписываются на «Вог» и дают советы по французской моде, и пришивают этикетки с собственным именем на одежду своих клиенток), так вот, что эта обыкновенная модистка далеко не молодая и красивая девушка, при виде которой невозможно удержаться от того, чтобы не ущипнуть ее за щечку. Нет, это сорокалетняя вдова, причем в театре ее знали как скромную, добропорядочную и работящую женщину, полностью посвятившую себя уходу за престарелой матерью, которая умерла примерно месяц назад, упокой, Господи, ее душу. Во всяком случае, так рассказывали о ней прислужник в Масканьи и синьор Эфизио. Но всем известно, насколько легко позволяют мужчины обвести себя вокруг пальца, и ведь именно в тихом омуте, как говорят, водятся черти. Но никто из служанок не знал, как выглядела эта ведьма-соблазнительница. Как она одевалась на работу, каким приемам выучилась у окружавших ее актрис, чтобы казаться моложе. И кто знает, к какому колдовскому искусству она еще прибегла, чтобы заполучить Командора!

В гостиной наверняка обсуждали то же самое. Только туда Диану и Дзелию не пускали, и им оставалось лишь пытаться подслушивать, спрятавшись за креслами или делая вид, что они случайно проходят мимо двери в свои комнаты, а на самом деле прилипали ухом к замочной скважине. На то, что взрослые находятся в состоянии боевой тревоги, указывал тот факт, что мама окончательно покинула свое гордое отшельничество, чтобы примкнуть к невесткам, а те, в свою очередь, вместо того чтобы держаться холодно и мстить ей за ее вечные мигрени, приняли ее с распростертыми объятиями и даже устроили в гостиной верхнего этажа свой генеральный штаб.

Конечно же, каждый день они ходили навещать Командора в больницу. Тот быстро поправлялся. Диана и Дзелия тоже навестили деда вместе с матерью. В больничной кровати старик казался еще более старым (и уродливым), и тем абсурднее была идея, что он может быть героем какой-то любовной истории.

Диана, если честно, чувствовала себя чуть ли не обкраденной. С тех пор как сердце ее билось лишь для отважного краснокожего, ей казалось, что только она одна имеет право быть влюбленной. Она или по крайней мере молодые люди. Не могла же она запретить Сильване любить ее Пьера Казимира. И если бы Галинуча завела себе молодого солдата в качестве ухажера – что ж, все это представлялось бы нормальным. Но никак не Командор. Он должен был вести себя согласно своему возрасту, а не подвергаться насмешкам за какие-то слезные любовные истории, как в фильмах с Ивонн Сансон и Амадео Наццари!

Может, в этот момент лучше всего было делать вид, что ничего не произошло, и тогда вся эта история лопнула бы сама по себе, как мыльный пузырь. Так же считал и дядя Туллио.

– Ничего ему не говори. Не лезь на рожон, – рекомендовал он сестре, тете Лилиане, которая выходила из дома, чтобы пойти навестить отца в больнице. – Делай вид, что ты ничего не знаешь. Да и вообще, если бы ему не стало плохо в доме этой Мессалины… Вот увидишь, с этой все закончится так же быстро, как и с остальными.

Остальные? Диана, которая свесилась через балконные перила со второго этажа, чтобы услышать, о чем они говорят, чуть не грохнулась вниз. Все остальные любовные истории Командора? Сколько же их у него было? И с кем? У Дианы в голове просто не укладывался образ деда в виде старинного романтичного кавалера. Хотя, по мнению Галинучи, любовные истории хозяина можно было назвать не столько романтичными, сколько мерзопакостными. Говорили, что он пользовался своим богатством и влиянием, и никто не мог ему отказать. И что ему наплевать на репутацию бедных юных девушек, он-то сам – мужчина и никому не должен отдавать отчет.

Но швея, она же была вдовой, а не юной девушкой, – все еще не веря в происшедшее, возражала Диана. Она тоже старая! Как могла родиться между ними такая нелепая история?

Вместе с Дзелией Диана составила список всех эпитетов, которыми мама и тети награждали невесту Командора: «эта женщина» казалось самым безобидным из них, потом шли «эта особа», «хитрая вдова», «жадная швея», «интриганка», «ведьма», «переулочная Цирцея», «обольстительница», «мадам Помпадур», «старая искусительница», «Мессалина»… Как можно придумать столько прозвищ человеку, которого совсем не знаешь?

Диана находила забавным этот воинственный дух в доме. Но и немного глупым. Сама она не желала терять времени на всякие абсурдные истории. Ей самой было о чем подумать. В спешке закончив уроки, она каждый день неслась в кинотеатр, чтобы заново посмотреть своего Кочиса. У них оставалось не так много времени: как и все другие фильмы, «Индейскую любовницу» через семь дней должен был сменить новый фильм. Диана уже знала наизусть все реплики актеров и могла с точностью до секунды сказать, когда начинается какая сцена.

Она отменила все заказы на походы в кино. Свою любовь Диана хотела разделить только с самыми верными подругами. Розальба сопровождала ее в «Звезду» два раза и чуть было не влюбилась сама в Тома, которого играл Джеймс Стюарт – бледнолицый и пресный добряк. Но в конце концов она решила, что он ей не интересен.

Естественно, никто из взрослых не знал о тайной любви Дианы. Она была не настолько глупа, чтобы рассказывать об этом. Даже с Галинучей она не проронила ни слова. Они только бы посмеялись над ней и осыпали шуточками, а этого Диана перенести не смогла бы. Вместе с любовью Диана открыла для себя, сколько страдания может принести это чувство. Каждый день она готовилась распрощаться навеки со своим возлюбленным – она знала, что это неизбежно, но сердце ее все равно обливалось кровью.

И вот в субботу в «Звезду» прибыл новый фильм, глупая музыкальная комедия, в которой в самый неподходящий момент все бросались петь и плясать, и у истории не было ни начала ни конца. Диана объявила в школе, что половина ее карточки снова в продаже.

В тот же вечер Командор вернулся домой из больницы и сообщил Форике, что завтра, как обычно, ждет детей и внуков к обеду.

Чтобы ни решили они, он не мог делать вид, что ничего не случилось, зная, что его раскусили.

– Я решил жениться. Да, господа. Нинетта – славная женщина, и она меня любит. Я знаю ее давно. И мне уже не двадцать лет. Зачем ждать?

– Но, папа, это всего лишь какая-то швея! – нетвердым голосом возразил дядя Туллио.

– Вдова какого-то каменщика! Вульгарная особа! – поддакнула ему тетя Офелия.