Шпион в костюме Евы Хмельницкая Ольга

– Я думаю, тысяч сто долларов, – медленно ответил Жорик, пристально глядя на Селедкина. – Или, на худой конец, фотографии с Дездемоной.

– Ты думаешь, я ее похитил? – рассмеялся режиссер.

– Уверен, – прошелестел шантажист. – Больше некому.

– А может, это был не я, а какой-нибудь страстный поклонник драматического таланта госпожи Гнучкиной? – захихикал Селедкин.

Жорик изо всех сил шарахнул кулаком по столу.

– Где моя мать? – заорал он, кидаясь на режиссера.

Тот прыжком переместился за кресло. Риточка стояла посреди комнаты и хлопала сильно накрашенными ресницами. Жорик схватил со стола чашку и швырнул ее в сторону кресла, за которым спасался режиссер. Чашка оказалась с недопитым кофе. Веер брызг облил Риточку, ее белый костюм, платиновые локоны и искусственный загар.

– Блин! – завопила девушка. – Мой костюм!

– А ковер – персидский! – возмущенно заметил Селедкин, сидящий под креслом.

Тут у Риты зазвонил сотовый. Девушка побледнела. Все замолчали. Селедкин высунул голову из-под кресла.

– Ты думаешь, это за выкупом? – шепотом спросила Риточка.

Дрожащей рукой она взяла телефон.

– Але! Ах, это ты, дорогой пупсик! Как я рада тебя слышать, – защебетала она, мгновенно забыв о пропавшей матери, разгневанном брате и испорченном костюмчике. Звонил ее новый поклонник – миллионер, который ездил на ярко-зеленом «Тойота Ленд-Крузере».

Жора скривился. Пользуясь паузой, режиссер вылез из укрытия и снова сел в кресло.

– Спрашивай, – повторил Чен. – Что ты хочешь обо мне знать?

Ева с трудом пошевелила затекшими руками. Ее запястья были закованы в наручники. Цепочка наручников, в свою очередь, была перекинута через трубу батареи в ванной.

– У тебя было в детстве любимое животное? – спросила Ершова, три месяца работавшая буфетчицей именно для того, чтобы познакомиться с Ли Минем поближе. Почему-то ее непосредственное руководство было уверено, что Чен не сможет пройти мимо такой очаровательной девушки. Он и не прошел, но в настоящее время положение Евы было плачевным.

– У меня была анаконда, – улыбнулся Чен.

Ему явно нравилось наблюдать за Евой, находящейся в состоянии беспомощности.

– Без ядовитых зубов? – уточнила она.

– Почему же? С зубами, – отозвался Ли Минь. – Она меня боялась. А я ее – нет.

Ли Минь, прищурившись, посмотрел на буфетчицу.

– Ты ее дрессировал, свою анаконду? – спросила Ева. – Ну там, тапочки приносить…

– У тебя крепкие нервы, – сказал Ли Минь Еве. – Мне нравится твоя выдержка.

– Спасибо, – кивнула Ева. – У тебя тоже.

Чен рассмеялся.

– Демонстрируешь зубки? В твоем положении, – он выразительно посмотрел на наручники, – я бы вел себя повежливее.

– Не понимаю, чего ты добиваешься, – пожала плечами Ева. – В любом случае, тебе придется отпустить меня.

– Ты думаешь? – спросил Чен.

– Кто-то говорил, что любит меня, – саркастически заметила Ева.

– Это было, пока я не заметил, что ты меня динамишь, – ответил Чен. – И сейчас я думаю, что ты просто хочешь денег или дело в другом?

«Главное, чтобы он не догадался, что я – лейтенант ФСБ, – подумала Ева, судорожно сглотнув, – пока он думает, что мне от него были нужны только деньги, все не так страшно. Во всяком случае, у меня есть шанс выудить из него какую-нибудь информацию».

– А родители как относились к твоей анаконде? – спросила она, не меняя тему.

Прикованные к батарее руки ужасно болели.

Диана Грицак приготовила на ужин курицу по-провансальски. Люда сидела за столом и вяло ковыряла мясо вилкой.

– Ты чего не ешь? – спросила Диана. Ее круглые щеки ходили туда-сюда, пережевывая сочное хрустящее крылышко.

– Ем, – грустно отозвалась Чайникова, – просто я скучаю по Селедкину.

– Не говори ерунды, – махнула рукой Грицак, – скучает она! Да Селедкин забыл и думать о тебе. Ты же сама сказала, что он опять собирается жениться.

– И все равно я по нему скучаю, – сказала Люда. – Мне его не хватает. Как подумаю о бывшем муже, так сердце сжимается от тоски.

– От такого недуга есть аж три средства, – глубокомысленно заметила Диана. – Время, смена обстановки или замена игрока.

– Второе не действует, – сказала Люда.

– Хочешь разлюбить его? – спросила Грицак.

– Да.

– Ну тогда ищи другого. Клин клином вышибают. И побыстрее, пока он не одумался и не позвал тебя назад. Я тебя знаю, полетишь к нему, как на крыльях, все, что он попросит, сделаешь. А он может неизвестно что попросить. Гадость какую-нибудь!

И Диана снова сосредоточилась на курице. Люда же на мгновение вспомнила о предсказании гадалки об убийстве рыбы круглым предметом, но отогнала от себя странные мысли и продолжила трапезу.

Рязанцев весь день ничего не ел, зато очень много курил. Прошли сутки с момента последнего выхода на связь лейтенанта Ершовой. С тех пор о ней ничего не было известно. Николай и Олег, исправно поставлявшие информацию из стен университета, знали только одно – Ева и Чен ушли из университета вместе.

Евгений Владимирович глубоко вздохнул. Сердце ныло. Стрелка на часах, висящих рядом с флагом России, двигалась очень медленно. За окнами было темно.

– Она уже сутки не дает о себе знать, – сказал капитан Сергеев. – И это очень подозрительно. Может, надо было поручить кому-то следить за ней и за Ли Минем?

– Лейтенант Ершова – профессионал, – процедил Рязанцев сквозь зубы, сжимая под столом кулаки. – Я вот сейчас думаю, что мы были неправы, стилизуя Еву под голубоглазую русскую красавицу с косой. Что, если он обнаружил маскарад?

– Цветные контактные линзы довольно сложно обнаружить, – пожал плечами Сергеев. – К тому же само по себе это не представляет никакого криминала. Так же, как и парик. Девушка просто хотела быть красивой.

Владимир Евгеньевич закурил еще одну сигарету.

– Кроме того, – продолжил Сергеев, – яркая внешность Евы сыграла свою роль – Чен ею заинтересовался. И вообще, может быть, мы зря беспокоимся. Возможно, они просто проводят вместе выходные, и Ева не выходит на связь, чтобы не вызвать подозрений.

Сердце Рязанцева заныло просто отчаянно. К беспокойству прибавилась острая ревность.

– Ты думаешь? – спросил он Григория.

– Ну, всякое может быть. Возможно, у них романтичный уик-энд, и в понедельник Ева объявится, – ответил капитан, – я бы особо не волновался пока. Вот если она и после выходных не даст о себе знать…

– Григорий, ты веришь в интуицию? – перебил Сергеева Владимир Евгеньевич.

– Нет, я в логику верю, – ответил капитан. – Ева никак не может провалиться. Разве что Ли Минь будет ее пытать? Но с чего бы ему это делать?

Повисла пауза, после которой полковник Рязанцев резким движением затушил бычок, надел бушлат и вышел из кабинета. Он в свою интуицию верил и поэтому не мог больше ждать.

– Ну, родители мою любимицу не очень жаловали, – ответил Чен, помрачнев. – Особенно они разозлились, когда моя красавица съела хомячка младшей сестры.

Ева внимательно слушала, хотя и не представляла, как и когда она сможет передать полученную информацию. Она также не имела понятия, являются ли эти сведения важными.

– Тебе было жаль хомячка? – задала Ева следующий вопрос.

– Нет, – ответил Чен, – не жаль. Я был рад, что моя девочка наелась досыта.

Он сидел на краю ванны, привалившись спиной к стене, и смотрел на Еву темными восточными глазами. Повисла пауза. Девушка пошевелила закованными в наручники руками, пытаясь размять затекшие конечности. От долгого сидения в ванне у нее онемели ноги и намокли джинсы.

– Твоя сестра намного младше?

– На пару лет, – отозвался Чен.

– Родители любили ее больше, чем тебя?

– Ну конечно. Но я не слишком страдал. Во всяком случае, по этому поводу.

– А по какому поводу страдал? Из-за неразделенной любви?

– Нет. Из-за того, что мои родители хотели сдать анаконду в зоопарк. Они ее боялись.

– Сдали?

– Нет, – усмехнулся Чен, – обстоятельства им не позволили.

И он снова уставился на Еву своим гипнотическим взглядом.

– Можно, теперь я спрошу? – сказал Ли Минь.

Ева вздрогнула.

– Ты полукровка?

Ершова напряглась. Наручники врезались ей в запястья. Чен приблизил свое лицо к ее и пристально заглянул девушке в глаза. А потом протянул руку и сильно дернул за волосы. Длинная светлая коса осталась у него в руках. Под париком были короткие черные шелковистые волосы.

– У тебя оливковая кожа. Я сразу заметил, что что-то не так, – пояснил он. – Русая коса диссонировала с общим обликом. Я, дорогая моя Ева, бывал во многих странах, видел тысячи людей, и сразу замечаю такие несоответствия. Кто-то из твоих родителей – с Ближнего Востока. Сирия? Иордания? Ливан? Палестина?

Ева закрыла глаза.

– Глаза лучше открыть, – холодно сказал Ли Минь, – там же цветные контактные линзы, правда?

И он засмеялся.

– А теперь расскажи, зачем тебе такой маскарад, – попросил Ли Минь Еву. – А не расскажешь, я налью в ванну очень много холодной воды. Полчаса, и вуаля! Сердце остановится.

Ева побледнела.

– Или очень горячей воды, – продолжал фантазировать Чен. – Тоже ничего приятного.

– Это не маскарад, – пожала плечами Ершова, пытаясь выглядеть спокойной и естественной, – просто мне, как и всякой девушке, хочется выглядеть красивой.

Вместо ответа Ли Минь принес в ванну сумку Евы и вытряхнул ее содержимое на пол. На кафельный пол вывалились телефон, косметика, какие-то бумаги.

Взяв мобильный, Ли Минь принялся читать телефонную книжку. Ноги Евы за это время окончательно затекли.

– Ничего интересного, – пожал плечами Ли Минь, откладывая в сторону сотовый. – Какие-то Маши, Кати, Гали и Жени. Посмотрим дальше. Ага, паспорт!

Он внимательно изучил паспорт девушки.

– Ершова Ева Хасановна, – прочитал он. – Родилась в Архангельске. Прописка… Тоже ничего интересного.

Красная книжечка полетела в сторону и шлепнулась в углу возле висящего полотенца. Ева следила за действиями Чена со все возрастающим беспокойством.

Закончив с паспортом, Ли Минь извлек из сумки помаду, пудру и тюбик увлажняющего крема производства екатеринбургской фабрики «Калина». Потом Чен методично разобрал помаду, оказавшуюся просто помадой, высыпал пудру, которая тоже не содержала ничего интересного, и принялся потрошить тюбик с кремом.

Следующим предметом, который Чен извлек из кучки вещей, была круглая щетка для обуви, аккуратно упакованная в целлофановый пакет.

– Какую только ерунду носят с собой женщины, – сказал Чен, – щетка для замшевой обуви, а у тебя сапоги – из гладкой.

– Я уже неделю забываю ее выложить, – сказала Ершова из ванны.

– Да? – переспросил Ли Минь, от которого нервозность девушки не ускользнула. – У тебя плохая память?

– Девичья.

– Ну да, ну да, – усмехнулся Чен.

Держа в руках щетку, он вынул из кармана швейцарский армейский нож и поддел пластиковую крышку щетки. Раздался щелчок. Ева закрыла глаза. Ли Минь, закудахтав от восторга, нажал на маленькую кнопку.

– Восток, Восток, я Запад! – прогудел в ванне голос капитана Сергеева, – Восток, Восток, отзовитесь!

Чен захлопнул крышку.

– «Восток», говоришь, – передразнил он.

Чен встал, откинул вещи Евы ногой в сторону, вытащил из настенного шкафчика шприц и направился к беспомощной девушке, прикованной к батарее.

Рязанцев зашел домой, снял форму, переоделся в гражданское и через полчаса уже стоял перед дверью квартиры, которую снимал Чен. На лестничной площадке было совершенно темно. Из-за двери слышались голоса. Владимир Евгеньевич прислушался. Телевизор.

«А может, я зря психую, – подумал полковник, чувствуя уже привычную тоску где-то за грудиной, – может, у нее все в порядке? Может, это дурацкая ревность, а я – старый глупый идиот».

Он постучал. Дверь распахнулась почти мгновенно. На пороге стоял Ли Минь в белой майке и белых джинсах Hugo Boss.

– Вам кого? – спросил Чен.

– Я ваш сосед снизу, – соврал Рязанцев, – нас залили. Это не вы?

– Нет, – пожал плечами Чен. – Заходите, смотрите.

Не веря своей удаче, полковник ступил в квартиру. Говоря какую-то чепуху про ремонт, он осмотрел пол и потолки в прихожей, потом заглянул на кухню и бросил быстрый взгляд в единственную комнату. Евы нигде не было. Чен, широко улыбаясь, распахнул ванну. Рязанцев заглянул туда. Пусто.

– Давайте еще внимательно комнату осмотрим, – предложил Ли Минь. На его лице читалась явная издевка.

Уже не таясь, полковник быстро обыскал комнату, кладовку и балкон. Никаких следов Ершовой. К лицу Чена прилипла саркастическая усмешка. Рязанцева прошиб пот.

– Вы убедились, что я не имею ни малейшего отношения к вашему потопу? – вежливо спросил Ли Минь.

– Да, спасибо, – выдавил из себя полковник. – До свидания.

– Всего доброго, – улыбнулся Чен, захлопывая за Рязанцевым дверь.

Владимир Евгеньевич остался стоять на темной лестничной площадке.

– Итак, читаем, – сказала Люда, уткнувшись носом в толстую книгу под названием «Штурманское дело». – «Штурман – человек справа от пилота, отслеживающий курс движения экипажа по маршруту и осуществляющий расчеты скорости движения и времени».

– Ой, – испугалась Диана, – а я ведь считать не умею, я филолог.

Чайникова наградила ее снисходительным взглядом.

– Зато ты умеешь читать, – подняла Люда вверх указательный палец. – Нам с тобой перед соревнованиями выдадут дорожную книгу, которая представляет собой перечень пунктов следования от старта до финиша, контрольную карту, в которой судьи будут отмечать время прибытия экипажа в точки контроля и все записывать, а также регламент соревнований. Регламент, к слову, у нас уже есть.

Грицак в ужасе закатила глаза.

– Кроме того, – продолжала Люда, – нам дадут маршрутный лист, который представляет собой перечень этапов соревнования с указанием расстояний, средней скорости на этапах маршрута и времени, отведенного на прохождение этих участков.

Диана взяла с блюда булочку и впилась в нее зубами.

– Не нервничай, – строго сказала ей Люда, – слушай внимательно. Нам ведь нужен главный приз!

– Люська, – вздохнула Грицак, – ну ты подумай. Ну как мы будем конкурировать с большими дорогими внедорожниками, цена которых – больше ста тысяч долларов? Видела, там в списках участников были «Порш Кайенн» и «Мерседес Гелендваген»? А мы? На «УАЗе» бутафорском? С неопытным штурманом? С пилотом, который, конечно, дочь знаменитого гонщика, но сама-то ничего еще не выиграла?

– Целься в солнце, – ответила ей Чайникова, – и даже если ты в него не попадешь, стрела твоя полетит выше, чем если бы ты стреляла вниз, в землю. Слушай лучше, каким оборудованием ты, штурман, должна будешь пользоваться.

Услышав про секундомер, часы, программируемый калькулятор, одометр и терратрип, прирожденный гуманитарий Диана совсем пала духом.

Режиссер Селедкин вышел из квартиры, спустился по лестнице и оказался на улице. С неба падали редкие легкие снежинки, фонари ярко светили. Погода была морозной и безветренной. Два часа назад он, Леонид Селедкин, еще раз разговаривал с детьми Гнучкиной, грозившимися сообщить о пропаже маменьки в милицию, и в который раз, притворно вздыхая, объяснял, что его будущая теща вышла из своего дома в субботу утром, но до него, Леонида Ивановича, не дошла.

Стараясь не улыбаться, Селедкин прошел в подворотню, забрался на водительское сиденье и завел свою «Субару Форрестер». Машина довольно заурчала, пожирая бензин.

– Мадам Гнучкина, – громко сказал Леонид Иванович, плотно прикрыв дверцы автомобиля, – как вы себя чувствуете?

Из багажника донеслось невнятное мычание.

Рязанцев опустил одну руку, продолжая второй держаться за ступеньки пожарной лестницы. Потом он ловко подтянулся и одним махом перепрыгнул на балкон квартиры, в которой жил Чен. Посланец мирового терроризма, одетый в трусы и майку, смотрел телевизор. В комнате было темно, на Ли Миня падал изменчивый неверный свет, и в этом свете мышцы на его руках выглядели необычайно сильными и рельефными. Они змеились под кожей, переходя в плечо. Что-то подсказывало полковнику, что в это плечо часто упирался приклад винтовки.

Рязанцев стоял на балконе, глядя на Чена, и думал, что ему делать дальше. У него не было уверенности, что Ева вообще когда-либо заходила в эту квартиру. До того, как приехать в квартиру к корейскому аспиранту, Владимир Евгеньевич заехал домой к Ершовой, где ему подтвердили, что девушка ушла на работу утром в пятницу и с тех пор не появлялась. Рязанцев еще раз вспомнил, с каким выражением лица Чен Ли Минь разрешил ему обследовать квартиру, и похолодел.

– Он понял, что я ищу Ершову, – сказал сам себе Владимир Евгеньевич. – А это плохо, очень плохо.

Особенно настораживало полковника то, что Чен совершенно не нервничал, а, казалось, над ним, Рязанцевым, насмехался.

– Где она, ну где? – процедил полковник сквозь плотно стиснутые зубы.

Чен спокойно смотрел телевизор. Рязанцев не сомневался, что террорист знает, где находится Ева. Но никаких методов узнать это, по крайней мере лежащих в правовом поле, у полковника не было.

– Я буду лично следить за ним, – сказал полковник, – глаз не спущу. Но это имеет смысл лишь в том случае, если Ева жива. Если же он успел убить ее, то…

Полковник стиснул пальцами пистолет, лежащий в кармане куртки.

Вокруг стояла кромешная темень, и было очень холодно. Ева пошевелилась, джинсы, которые были когда-то мокрыми, замерзли. Хрустнула тонкая корочка льда. Тонкая блузка прилипла к телу и совсем не грела. Руки девушки по-прежнему были скованы наручниками, только теперь они крепились не к батарее, а к столбу.

– Эй! Где я? – прокричала лейтенант Ершова.

Голос прозвучал слабо и хрипло. Тишина была гулкой и звенящей. Ева попыталась опустить руки пониже и ощупать пол. Босые ноги почти ничего не чувствовали.

Трава? Солома?

На земле было что-то колючее. Резкий запах бил в ноздри. Пока девушка ощупывала пол, ей послышался звук мотора. Шум усилился, потом затих. Где-то вдалеке скрипнула дверь. Что-то тяжелое упало на пол, и наступила тишина.

– Кто здесь? – попыталась крикнуть Ева, но из горла вырвался еле слышный шепот.

Никто не отозвался. Все было тихо. Девушка еще раз пошевелила руками и попыталась ощупать столб, к которому она была прикована.

Утро выдалось прекрасным. Яркое солнце било в глаза, в воздухе висела морозная пыль. Диана и Люда стояли возле своего «УАЗа» – зеленого, пыльного, с пулевыми отверстиями и красными звездами, и ждали, когда объявят регистрацию участников. Чуть поодаль, за веревочной оградой с красными флажками, стояла толпа корреспондентов с камерами. Над головами девушек висела огромная вывеска: «Ралли „Русская зима“.» Генеральный спонсор – компания «Хладожарпромторг».

– Люська, я мандражирую, – сказала полненькая Грицак. – Особенно я нервничаю, когда смотрю на вывеску. Никак не могу понять, чем может заниматься фирма с названием «Хладожарпромторг».

– Не дрейфь, – успокоила ее подруга, – «Промторг» значит, что они что-то производят, а потом продают.

– А «Хладожар»? Сначала охлаждают, а потом жарят, наверное.

– Или летом охлаждают, а зимой – жарят. Как тепловые вентиляторы, которые иногда прохладный воздух гонят, а если красную кнопку нажмешь, то начинают теплый гнать.

В этот момент журналисты, скучавшие за ограждением, оживились. Фотоаппараты защелкали, видеокамеры зажглись красными глазками, гул голосов стих. К группе участников подъехал зеленый «Тойота Ленд-Крузер» – глянцевый, сияющий, цвета весенней травы, весь покрытый наклейками, как чемодан, прибывший из Рио-де-Жанейро.

Грицак прищурилась.

– Кто это? – громко спросила она.

– Не знаю, – пожала плечами Чайникова, – думаю, что это наш главный конкурент.

Диана неотрывно смотрела на машину.

– Люська, – прошептала она, – сколько в этой машине лошадей?

– Лошадиных сил? – переспросила Люда, наблюдая за суетой журналистов, – двести сорок девять.

– Ах! – воскликнула Диана, мелко задрожав от волнения. – А фамилия, фамилия у него какая?

– Да это же миллионер Коровкин, хозяин «Хладожарпромторга», – прогудел откуда-то слева голос еще одного участника соревнований, высокого и с бородой.

Глаза у Грицак стали, как чайные блюдца.

– Ты что? Заболела? – переполошилась Чайникова.

– Помнишь, лжецыганка Ира нагадала мне встречу с принцем, у которого есть табун зеленых лошадей и сельскохозяйственная фамилия? – лихорадочно заговорила Диана.

Чайникова сморщила брови, напрягая память, но бьющее прямо в глаза солнце мешало ей сосредоточиться.

– Смутно, – призналась она.

– Так вот! Это он и есть! Коровкин! Йес! – триумфально пропела Грицак и решительно пошла в сторону зеленой машины.

Чен никуда не выходил. Рязанцев был в отчаянии. Было утро воскресенья, яркое солнце весело светило, но у полковника не было никаких идей. Где Ева? Что с ней? Чен был единственной ниточкой, ведущей к пропавшей девушке, но трогать его пока было нельзя.

Полковник сидел за столом и нервно барабанил пальцами по гладкой полированной поверхности.

– Передатчик не отвечает, – доложил капитан Сергеев.

– Может, попытаться его запеленговать? – спросил майор Берестов, известный спецназовец, много лет проживший на Дальнем Востоке.

– Пытались, – ответил ему связист, – видимо, передатчик сломан.

– Это очень плохо, – сказал капитан Сергеев, – потому что либо сумка с передатчиком попала в условия, несовместимые с эксплуатационными характеристиками, либо…

– Пресс гидравлический? Мартеновская печь? Асфальтовый каток? – прорычал Рязанцев. – Это новейшая военная разработка, передатчик не боится ни воды, ни высоких температур, ни давления, ни ударов, ни вибрации.

– Значит, его специально вывели из строя, – сказал Сергеев.

В кабинете повисла тишина.

– Я думаю, что зря такое ответственное дело было доверено юной сотруднице, – сказал Берестов.

– Лейтенанту Ершовой двадцать четыре года, – парировал Рязанцев. – У нее на счету две боевые антитеррористические операции. К тому же было необходимо, чтобы объект ею заинтересовался. Мы могли бы дать роль буфетчицы майору Тарасовой, пятидесяти трех лет. Убежден, что она тоже бы справилась с заданием, но…

– Что будем делать? – спросил Берестов.

– Следить за объектом, – сказал Владимир Евгеньевич. – Сейчас за квартирой Чена наблюдают двое. Увеличить число до трех. Кроме того, надо опросить всех свидетелей. И открыть уголовное дело по факту пропажи человека. Пусть им займется наша милиция, а мы постоим пока в тенечке.

Сергеев все добросовестно записал.

– Шеф, – спросил Берестов после паузы, – вы думаете, она жива?

Полковник закрыл глаза, потом с трудом открыл.

– Не знаю, – ответил он наконец. – Я не знаю.

Он достал сигарету и закурил.

Ева проснулась оттого, что перестала чувствовать свои руки. Испугавшись, она принялась шевелись запястьями. Через несколько минут кожа на руках порозовела, и девушка почувствовала боль и пощипывание. Она повернула голову и при свете дня оглядела помещение, в которое попала при таких драматических обстоятельствах. Это была ферма или заброшенный свинарник. Большой барак был разделен на две половины, посередине лежал дощатый настил, а пространство справа и слева было огорожено покосившимися оградками и высокими деревянными столбами, к одному из которых Ева была прикована. По полу были рассыпаны остатки навоза и соломы, часть окон была выбита, и оттуда дул резкий морозный ветер.

– Куда я попала? – пробормотала Ева. – Я, видимо, где-то в области, за пределами города.

В помещении царил полумрак, кое-где в разбитые окна проникали лучи света. Всюду царили разруха и запустение.

Оглядевшись, Ершова принялась осматривать столб. Наручники держали крепко, и сломать или разорвать цепь не было никакой возможности. Девушка посмотрела вверх. Столб был высоким, метра четыре высотой, и забраться на него для того, чтобы посмотреть, не удастся ли освободить руки, было также нереальной задачей. Тогда Ева опустилась на колени и пристально посмотрела на основание столба. Оставалось только одно – копать, пытаясь добраться до основания опоры. Но чем? Девушка огляделась. Поблизости не было ничего подходящего.

Майор Чабрецов, сотрудник уголовного розыска, сидел за столом и думал. В один день на него свалились две задачи. Почти одновременно пропали две женщины – восходящая звезда экрана Гнучкина, о пропаже которой заявили ее дети, и лейтенант ФСБ Ершова. И в обоих случаях следствие не располагало никакими явными уликами. То есть подозреваемые были и в том, и в другом случае, но оба раза их причастность к преступлению, если таковое действительно имело место, было недоказуемым. Проблема осложнялась тем, что подозреваемым в похищении актрисы Гнучкиной был известный режиссер, к которому благоволили многие руководители государства и который дружил со множеством известных и влиятельных людей, посему проводить допросы с ним, человеком капризным и избалованным славой, было трудно. Второй подозреваемый был еще хуже – корейский аспирант, по поводу которого ФСБ предоставило следствию документ, что он предположительно является посланником мирового терроризма, выведывающим информацию о технологии создания «грязной» ядерной бомбы.

– Час от часу не легче, – сказал Денис Леонидович, рисуя на бумаге возможные схемы развития ситуации. – Пока женщины не будут найдены, я ничего не смогу сделать. Надо их искать.

Но где и как? Этого он пока не знал.

Мужчина, вышедший из ярко-зеленого автомобиля, был невысок, плотен, голубоглаз и белобрыс. Корреспонденты защелкали фотоаппаратами активнее. Некоторые подпрыгивали, чтобы лучше видеть.

– Здравствуйте! – выпалила Грицак. – Давайте познакомимся. Меня зовут Диана, я штурман на «УАЗе».

Люда вытаращила глаза. Сама бы она никогда не решилась вот так вот запросто подойти к миллионеру, хозяину «Хладожарпромторга», вызывающему столь явный интерес у журналистов. И это она, два года проведшая на модных показах и известных тусовках под руку со своим знаменитым в богемных кругах мужем! Чайникова думала, что ее подруга Диана, реализатор на рынке, скромный продавец посуды, не решится и глаза поднять на Коровкина. Но Грицак оказалась не робкого десятка.

– Штурман? На «УАЗе»? – переспросил Коровкин, хмурясь.

Он сфокусировал на Диане взгляд своих светло-голубых глаз, в которых эффектно отражалось небо, и поглядел в ту сторону, куда показывала Грицак. Он увидел «УАЗ» с пулевыми отверстиями и красными звездами, и на его мужественном лице отразилось легкое замешательство.

– Ой, что это? – спросил миллионер уже совсем другим голосом.

– Это наш «УАЗ», – ответила Диана, сияя широкой улыбкой.

– Какой симпатичный, – захохотал Коровкин, – так вы, девушка, штурман этого пепелаца?

– Это не пепелац, – ответила Грицак, ненавязчиво взяв Юрия Борисовича под ручку, – это реквизит. Для каскадеров.

– Клево, – улыбнулся хозяин «Хладожарпромторга», – просто суперская машина. А кто пилот?