Шпион в костюме Евы Хмельницкая Ольга

– Твою мать, – негромко выругался штурман «Нивы», стряхивая пепел в воду.

Красный «Паджеро» и грязно-серый «Сузуки» стояли на льду неподалеку. Их экипажи наблюдали за разыгравшейся драмой. Увидев, чем все закончилось, оба внедорожника рванули с места. Но в этом случае «Сузуки» был быстрее. Машина, громко воя мощным дизелем, успешно проехала через озеро и, взобравшись по склону, первой подъехала к контрольной точке. Подъехавший красный внедорожник с угрозой ткнул «Сузуки» в бампер.

– Поехали, – махнула рукой Люда, – еще неизвестно, чья возьмет. «Паджеро» так просто не сдастся.

Чайникова нажала на газ, и девушки поехали к контрольной точке по белой гладкой поверхности, пролагая в снегу глубокую колею.

Чабрецов бежал по снегу. Пистолет, который он вытащил из кобуры, был благополучно засунут обратно, чтобы не мешался. Плотные белые хлопья, падающие с неба, не давали Денису Леонидовичу возможности хорошенько рассмотреть окружающее пространство. Он шел вдоль длинного забора, частично поваленного, из которого кое-где торчали балки, колья и прогнившие доски. Забор окружал ферму, создав возле заброшенного здания, зияющего выбитыми стеклами, нечто вроде двора.

Пару раз Денису казалось, что он слышит женские крики. Чабрецов остановился и прислушался.

– Может, это птицы? – проговорил он.

Крики больше не повторялись. Денис – невысокий, крепкий и темноволосый, пошел вперед, внимательно прислушиваясь и глядя вперед своими глазами-буравчиками.

Чабрецов прошел мимо перекошенных ворот, одна половина которых качалась на одной петле, а вторая – отсутствовала вовсе, и хотел было пойти дальше, как вдруг его взгляд зацепился за что-то массивное и металлическое.

Во дворе фермы, сразу за забором, стоял автомобиль «Субару Форрестер». Присвистнув, Денис свернул к автомобилю, на ходу вытаскивая пистолет.

Женщины все бежали и бежали, не желая сдаваться и принимать лютую и неминучую погибель. За их спинами звучали издевательский смех Чена и звяканье лопаты режиссера Селедкина. Преследователи приближались. Они были молодыми здоровыми мужчинами, а Ева и мадам Гнучкина – измученными и физически истощенными представительницами слабого пола, одна из которых к тому же была закована в наручники.

– Все, больше не могу, – прошептала Ершова, – пусть убивают!

– Ни за что, – отчеканила актриса. – Будем сражаться до последнего!

– Все равно нам осталось недолго, – простонала Ева, вздымая к небу красивые темные глаза, еще более прекрасные, чем тогда, когда она скрывала их естественный цвет голубыми контактными линзами. По ее грязной, покрытой пылью щеке ползла большая прозрачная слеза. – Еще пару минут, и они нас догонят!

– Долго – недолго, – проворчала актриса, тяжело дыша. – А сдаваться нельзя! Нельзя! Мы же все-таки не в дикой прерии! Тут же где-то люди могут быть!

Гнучкина зацепилась за кусты и упала в сугроб. Она ворочалась, пытаясь подняться, но только еще глубже погружалась в снег.

– А-а-а-ах, – вдруг выдохнула актриса.

Ева, повернувшаяся к преследователям, которые были уже в паре метров, вдруг потеряла Гнучкину из виду. Она посмотрела направо, налево, пытаясь сфокусировать взгляд слезящихся от боли и мороза глаз, но увидела только воронку на том месте, где еще секунду назад барахталась Гнучкина.

– Прыгай! – раздался откуда-то из-под земли приглушенный голос мадам. – Быстрее!

Сцепив зубы и стараясь не упасть от усталости, Ева сделала два шага вперед и поставила свои многострадальные оледеневшие ноги в то место, где она видела Гнучкину в последний раз.

Ш-ш-ш-ш-ш!

Земля под ее ногами поддалась, по ее лицу ударили кусты, потом мелькнула грязная, мокрая почва и какие-то кирпичи, а потом Ева полетела вниз, в кромешную тьму.

Коровкин стоял возле ленточки финиша и ждал. Рядом нервно мерзла Рита. Для постороннего наблюдателя могло показаться, что хозяин «Хладожарпромторга» ожидает победителя ралли, но на самом деле ему очень хотелось еще раз увидеться с девицами из экипажа «уазика», доблестно вытащившими его на крепкий лед.

– Особенно мне та толстенькая понравилась, – пробурчал себе под нос Юрий Борисович, стараясь, чтобы его не услышала невеста.

Мысль о том, что они пойдут вечером в ресторан, грела его. Он скользнул глазами по тонкому лицу Риты, потом посмотрел на ее худощавую фигурку. Его невеста, спору нет, была хороша, красива и гламурна. Но пампушечка из «УАЗа» его странно волновала.

– Блин, – выругался Юрий Борисович, не в силах выбросить толстушку из головы. Почему-то она его задела. А ведь он, миллионер и частый герой светской хроники, давно устал от обилия женщин вокруг себя, многие из которых были признанными красавицами.

Сердце у Коровкина сжалось. Это было совершенно новым для него ощущением.

– Странно, очень странно, – пробурчал он, – я как-то необычно себя чувствую.

– Что-то случилось? – спросила Юрия Борисовича его красивая невеста.

– Не знаю, – честно ответил Коровкин. – Помнишь двух девушек из «УАЗа»?

– Помню, – улыбнулась Рита, мгновенно насторожившись. – Очень симпатичные, – добавила она светским, нейтральным тоном.

– Да, хорошие девушки. Особенно та, что пониже, – добавил хозяин «Хладожарпромторга», – они мне здорово помогли на трассе, и сегодня вечером я иду с ними в ресторан. Ты не против, дорогая?

Риточка ласково улыбнулась. Конечно, она не против. Маргарита скосила глаза, посмотрела на жениха и с презрением прищурилась. Конечно, ни в какой ресторан он не пойдет. Уж она, Рита Гнучкина, сумеет организовать обстоятельства так, что они помешают Коровкину встретиться с этими колхозницами!

Посланник мирового терроризма Чен Ли Минь и модный режиссер Селедкин стояли у сугроба и таращились на гладкую поверхность.

– Секунду назад они были здесь, – прорычал Ли Минь, размахивая монтировкой.

– Да! Я их тоже видел! – хрипел, тяжело дыша, Леонид Иванович. – Где они? Куда подевались?

Он обвел сугроб красными, как у Ивана Грозного, полубезумными глазами и на всякий случай перекрестился.

– Как сквозь землю провалились, – сказал Чен.

– Может, на дерево залезли? – Селедкин посмотрел вверх.

Ли Минь тоже посмотрел на ветки ближайшей елки.

– Нету, – сказал он. – Наверное, все-таки провалились. Давай копай. У тебя лопата есть. А если они будут вылезать, мочи их по голове своим садовым инструментом.

Леонид Иванович подошел к сугробу и, смахнув со лба пот, принялся копать.

«Сузуки» боролся изо всех сил. Он несся через лес, легко подпрыгивая на кочках. Он пролетал между деревьями и лихо входил в повороты. Его мощный дизельный двигатель ревел. И все же красный «Паджеро» не отставал. Он ехал за «Сузуки» впритирку, буквально ударяя в задний бампер японского внедорожника. Ржавый «УАЗ» с красными звездами и пулевыми отверстиями еле-еле плелся сзади. Заднее колесо у него отчаянно стучало.

– Боюсь, что мы до финиша не доедем, – грустно сказала Люда, поправив прядь рыжих волос, – колесо вот-вот отвалится.

– А его потом можно привинтить назад? – спросила Диана.

– Теоретически можно, – вздохнула подруга. – Но практически денег на ремонт нашего пепелаца у нас нет и не будет. Так что мы сдадим его в металлолом. Других вариантов нет.

Диана грустно засопела носом.

– Не печалься, – пожала плечами Чайникова, – ты же вечером идешь на свидание со своим принцем. А будешь шмыгать носом, он распухнет, покраснеет, и Коровкин в тебя не влюбится.

Грицак испугалась и шмыгать перестала.

Грязно-серый «Сузуки» и шедший за ним впритирку «Паджеро» скрылись за поворотом.

– Мы можем хоть чем-то помочь Роме? – спросила Диана.

Люда отрицательно покачала головой.

– Теперь все зависит только от него, – сказала она.

Ева упала на что-то твердое и на секунду потеряла сознание. Придя в себя, девушка попыталась открыть глаза, но ей на лицо сыпалась земля, падали куски засохшей глины и кирпичная крошка, попадая в рот, забиваясь в нос и мешая дышать. Преодолевая боль и головокружение, Ершова села. Вокруг была кромешная тьма. Девушка несколько раз закрыла и открыла глаза, но света не прибавилось. Рядом кто-то застонал.

– Мадам Гнучкина! Вы живы? – спросила Ева. Ее голос прозвучал тихо и хрипло. Девушка облизала сухие потрескавшиеся губы и подумала, что она уже много часов ничего не ела и не пила.

– Кажется, жива, – простонала актриса из темноты. – Но, по-моему, я сломала ногу!

– О, ужас, – воскликнула Ершова, – мало того, что мы неизвестно где! Мало того, что я в наручниках! Так еще и нога!

– Главное, чтобы мы тут не задохнулись, – сказал из темноты голос Гнучкиной, – нас, по-моему, завалило в каком-то подвале.

В этот момент откуда-то сверху раздалось знакомое звяканье лопаты. Преследователи копали.

– Ой, мамочки, – пискнула актриса, – они даже здесь пытаются нас найти.

– Да. Они готовы достать нас из-под земли, – поддакнула Ершова.

– Бежим? – спросила Гнучкина, но не шевельнулась.

– Ага, – согласилась Ершова, укладываясь на твердый пол.

Сил у женщин больше не было. Ни на что.

Рязанцев бежал вдоль полуразвалившегося забора. В отличие от Чабрецова, который начал обходить ферму, двигаясь на запад, полковник шел на юг. По дороге полковник заглядывал в каждую щель. Здание фермы зияло выбитыми окнами. Быстро темнело. Снег все валил и валил. Увязая по колено в сугробах, Евгений Владимирович шел вперед, напряженно прислушиваясь. Внезапно забор закончился, дальше из снега торчали только редкие балки. Оглядев здание, полковник подошел к нему и понял, что находится у задней стены длинной приземистой фермы – дверей с этой стороны не было. Подтянувшись, Рязанцев нырнул в ближайшее разбитое окно, рама которого покосилась и качалась на ветру, жалобно скрипя.

В помещении было гулко и темно. Полковник, который хорошо видел в темноте, пошел вперед, зорко глядя по сторонам.

Он увидел столб с подрытым основанием и упал рядом с ним на колени. Поломанные щепки. Контуры женского тела в пыли и соломе на полу. Короткий волос цвета вороного крыла.

– Ева, – прошептал Владимир Евгеньевич, – Ева!

Наконец-то он напал на след.

Было уже совсем темно, когда «Сузуки», красный «Паджеро» и еле-еле плетущийся «УАЗ» добрались до ручья, после которого начинался подъем, едва не стоивший жизни пилоту и штурману черного «Порша». Пострадавший внедорожник уже выволокли из камышей трактором и утащили, оставив в грязи глубокие, частично обледенелые борозды.

– Почему ручей не замерз? – спросила Грицак подругу, сжимающую руль из последних сил.

– Потому что тут много подземных ключей, – пояснила Люда. Финиш гонки был уже близок, но силы Чайниковой таяли с каждой секундой. От усталости у нее начала кружиться голова.

«Сузуки», прошедший воду первым, ринулся на склон. Жидкая грязь, нанесенная предыдущими участниками, теперь замерзла и блестела, как каток.

– Не пройдет, – сказала Чайникова.

– Может, подтолкнем? Или подтянем? – предложила Грицак. – Надо же что-то делать…

«Сузуки» тем временем попытался забраться на скользкий, будто отполированный склон. Колеса автомобиля бешено вращались, но сам он не двигался ни на миллиметр.

– А по снегу? Рядом с дорогой? Проедет? – спросила Диана.

– Нет, – покачала головой Люда, – слишком глубоко и к тому же опасно. Видела, как «Порш» перевернулся?

В этот момент из «Паджеро», тоже отчаянно буксовавшего, выпрыгнул штурман с ведром песка в руках. На глазах у изумленных наблюдателей мужчина принялся посыпать лед. Красный внедорожник спокойно и даже отчасти глумливо двинулся вперед.

– Вот что значит тщательная подготовка! – сказала Люда.

«Паджеро» медленно, но верно ехал вперед. «Сузуки» отчаянно буксовал, но не продвигался ни на миллиметр.

– Неужели он не понимает, что «Ниссан» тоже прекрасно поднимется по посыпанной песчаной дорожке? – хихикнула Диана.

– Ну и что? – пожала плечами Чайникова, – зато «паджерик» окажется впереди. И вряд ли его потом удастся обогнать.

– Прямо-таки, – фыркнула Грицак, – ты сама говорила про возможность внезапных поломок! И потом же уже совсем темно, в сумраке «Паджеро» вполне может врезаться в дерево или улететь в кювет.

В этот момент пилот красного внедорожника как будто услышал разговор девушек и включил фары. Мощные снопы света ударили вперед. Через секунду включились и дополнительные фары, на крыше.

– С таким светом им никакая ночь не страшна, – вздохнула Люда, – тем более что до финиша осталось не больше двух километров.

Они переглянулись, потом вздохнули. Их «уазик» стоял посреди ручья, как печальный одинокий ослик Иа. «Сузуки» медленно пополз вперед по песчаной дорожке.

– Поехали, – наконец махнула рукой Грицак. – Хоть грамоту получим за то, что до финиша добрались.

«УАЗ» задрожал и пополз вперед, с трудом волоча сдувшееся правое заднее колесо, которое, помимо всего прочего, еле-еле держалось на оси.

Маргарите было холодно и скучно. К тому же она злилась. Спрашивается, ну почему она должна весь день торчать на морозе в платье из люрекса и невесомой шубке из щипаной норки и смотреть на автомобили, которые ей совсем неинтересны?

– Полюбуйся, дорогая, какие тут клапана! – говорил Коровкин, демонстрируя невесте двигатель под капотом грязного горбатого автомобильчика на большущих колесах.

Риточка изобразила любопытство.

– А что это за рычажок? – спросила она Юрия Борисовича, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

Коровкин пустился в пространные объяснения, от которых у Марго свело зубы.

– Обрати внимание, – продолжал хозяин «Хладожарпромторга», – как интересно размещен бензонасос относительно трамблера!

И он взял Гнучкину за руку и ткнул ее пальчиком, украшенным полуметровым маникюром с лепниной, в какую-то грязную железку, покрытую темным маслом.

Риточка скривилась, испуганно отдернула пальчик и захлопала глазами, стараясь скрыть охватившую ее брезгливость.

О пропавшей матери она не вспоминала уже давно. Гораздо больше ее волновал вопрос, как бы сделать так, чтобы Коровкин вечером не пошел в ресторан с толстой девицей из «УАЗа».

Олег курил. Николай ходил вдоль скамейки по колено в снегу. Они сидели на лавочке, стоявшей в глубине двора и частично закрытой зарослями, уже несколько часов, но Чен не входил и не выходил. В окнах его квартиры горел свет.

– Как ты думаешь, – спросил Олег Николая, – ему нужны чертежи ядерной бомбы, которую можно было бы изготовить в домашних условиях? Так эту информацию можно даже в Интернете найти. Или какого-нибудь третьекурсника купить. Профессор для этого не нужен.

– Да, концы с концами не сходятся, – кивнул Николай, – я тоже сомневаюсь в том, что Ли Миню нужны именно чертежи.

Он выбросил окурок в урну и продолжил:

– Наше руководство и британская разведка считают, что это именно так. Хотя чертежи – это не главная проблема. Нужен обогащенный уран. Без него бомбу не сделаешь. Поэтому большинство ядерных держав берегут свои арсеналы как зеницу ока.

– Но все равно его и продают, и воруют. Такие заметки время от времени появляются в газетах. Может, ему наш уран нужен? У нас немного есть в лаборатории.

– Да, но только его кот наплакал. Ты не хуже меня знаешь, сколько нужно урана, чтобы была превышена критическая масса.

Олег встал со скамейки и потянулся.

– Много, – сказал Николай, глядя на светящиеся окна квартиры Чен Ли Миня.

– Да.

– Столько у нас нет.

– А может, он об этом не знает?

– Чушь. Конечно знает. Впрочем, этого количества вполне достаточно для того, чтобы сделать грязную ядерную бомбу – просто положить в ящик с ураном тротиловую шашку, взорвать, и радиация распылится на большой территории.

– Фу, прекрати, – ответил побледневший Николай. – Нам еще таких ужасов не хватало!

– Я просто думаю, что ему у нас на кафедре надо? То, чего больше ни у кого нет? Может, наш полковник чего-то не знает? Он ведь не физик и на кафедре нашей не работает.

– Не знаю. У тебя есть какие-нибудь идеи?

– Есть. Я думаю, что ему нужен калифорний.

Николай остолбенел. Его волосы встали дыбом, а глаза вылезли из орбит. Сигарета упала в снег.

– Что?! Это только слухи, у нас его нет, – хрипло ответил он.

– Есть, – кивнул Олег. – Есть. В свинцовом сейфе, в лаборатории. Просто студентам о нем не говорят. Калифорний стоит больше миллиона долларов за грамм, это искусственный элемент, и его очень трудно добывать. Зачем людей вводить в искушение? Тем более что для учебного процесса калифорний не используется.

– А с чего ты взял, – поморщился Николай, потирая замерзшими руками виски, – что он у нас есть? Калифорний! Это неслыханно!

– Видел опись. Инвентарную. На столе у Селедкина. Она там довольно долго валялась, но кого у нас интересуют бюрократические бумажки? Нам сказал полковник, что Чен Ли Миня интересует информация – но я сейчас думаю, что информация ему совершенно ни к чему. Информация у него уже есть. Ему нужен калифорний.

Несколько секунд молодые люди смотрели друг на друга.

– Ты хоть понимаешь, что это значит? – прошептал Николай. – Для того чтобы сделать ядерную бомбу, достаточно нескольких граммов калифорния – и критичная масса будет превышена! А у нас там на кафедре сколько? Полкило, мелко расфасованного в свинцовые ячейки?

Повисла гнетущая тишина.

– А почему Селедкин не сказал ФСБ о том, что у него хранится в лаборатории калифорний? – наконец спросил Николай.

Олег, щурясь, посмотрел на горящие окна в квартире, которую снимал Чен.

– А его разве спрашивали? – пожал он плечами. – Или, второй вариант, Селедкин сам в этом замешан.

– Вряд ли. Он – милейший старикан, – покачал головой Николай.

– Тогда кто? Кондрашкина?

Они синхронно выхватили свои мобильные телефоны и принялись звонить руководству.

– Копай, они там, – сердился Чен.

Селедкин копал. С него градом лил пот.

– А зачем копать? Их же, наверное, насмерть завалило, и это просто отлично, – сказал он через несколько минут. – Просто редкая удача! Нам не надо их убивать и закапывать. Они сами это сделали. Самоликвидировались!

Ли Миню длинное русское слово «самоликвидировались» очень понравилось.

Он подошел к месту, куда провалились женщины, и тщательно все осмотрел. Ничего. Рыхлая земля, покрытая сугробами.

– Ладно, – кивнул посланник мирового терроризма, – поехали. У тебя есть машина?

– У тебя тоже есть, – запротестовал режиссер, – ты же на чем-то сюда приехал!

– Ту я угнал, – махнул рукой Чен. – Поехали, отвезешь и спрячешь меня в своей квартире. Потом кое-что для меня сделаешь, а я за это дам тебе… сколько тебе… кстати, нужно денег?

– Сто тысяч долларов, – ни секунды не колеблясь, выпалил Леонид Иванович.

– Вах! – удивился Чен. – Зачем тебе столько денег? Снять фильм ужасов про заброшенную ферму?

– Меня шантажирует будущий зять, – угрюмо огрызнулся Селедкин. – То есть, если я заплачу ему сто тысяч, мне не обязательно становиться его зятем.

– Он хочет, чтобы ты женился на его дочери? – ужаснулся Чен. Даже для него это было слишком.

– На сестре. Она жаждет выйти замуж и стать женой известного деятеля искусств.

– Тебя то есть? – скептически поднял бровь Ли Минь.

Мужчины шли к ферме, возле которой Селедкин оставил свою машину.

– Между прочим, в прошлом году мои фильмы посмотрели два миллиона триста пятьдесят тысяч человек, – сказал Леонид Иванович.

Чена эта информация не впечатлила.

– А по поводу чего тебя шантажируют? – спросил он деятеля искусств. – Убил кого-нибудь?

– Да. Давно. Из ревности, – вздохнул режиссер. Он почему-то ни секунды не сомневался, что информация, которую он сообщит этому молодому человеку, никогда не дойдет до представителей правоохранительных органов. В то же время Селедкин, обладавший хорошим чутьем на людей, благодаря чему, собственно, он и сделал хорошую карьеру, прекрасно понимал, что ухо надо держать востро и не расслабляться.

– А ты почему девицу хотел убить монтировкой? – спросил Селедкин Чена.

– Зачем тебе это знать? – улыбнулся Ли Минь, сверкнув острыми зубами.

Режиссер не стал настаивать на ответе. В глубине души у него шевельнулся страх.

«А вдруг он убьет меня, как только я открою машину и достану ключи? – запаниковал Леонид Иванович. – Впрочем, – подумал он через несколько секунд, – ничто не мешает ему убить меня сейчас, а ключи просто вытащить из кармана».

Мужчины шли по глубокому снегу в сторону фермы. Когда до полуразрушенного здания оставалось несколько десятков метров, Чен резко толкнул Селедкина вбок, и они вместе рухнули в сугроб.

– Караул! Убивают! – закричал было режиссер, но Ли Минь стремительно зажал ему рот рукой.

– Идиот, – сказал он в ухо бывшему мужу Люды Чайниковой, – да ты мне сто лет не нужен, убивать тебя еще. Лучше посмотри на того типа, что так тщательно осматривает твою машину! Он тебе никого не напоминает?

Селедкин перестал вырываться и поднял голову. Возле его «Форрестера» ходил невысокий плотный мужчина с короткой стрижкой. Леонид Иванович присмотрелся: на одной из рук у парня не хватало пальца.

– Ба! – сдавленно воскликнул Селедкин. – Это тот мент, беседовавший со мной о пропаже тещи!

– Со мной он тоже беседовал, – мрачно сказал Ли Минь. – Это милиционер. Вот его и будем мочить.

Ли Минь взвесил в руке монтировку и быстро пополз по снегу в сторону Чабрецова, увлеченного изучением автомобиля. Селедкин зажмурил глаза. Он был творческой натурой и не хотел смотреть, как кого-то «мочат» в реальности, а не по телевизору.

С огромным трудом Еве удалось встать. Ее голова уперлась в земляной потолок, помещение было очень низким. Из земли торчали какие-то полусгнившие балки. Вокруг стояла кромешная темень, и было трудно дышать.

– Мадам Гнучкина! – позвала Ершова. – Как ваша нога?

– Я зде-е-есь. И нога вроде цела, – ответил ей тихий, но энергичный голос актрисы. – Пытаюсь понять, куда нам идти.

В углу зашуршало.

– Крысы? – испугалась Ева.

– Нет, это я шуршу, – ответила мадам. – Пытаюсь выяснить диспозицию.

Во тьме вспыхнул огонек. Гнучкина зажгла зажигалку. Ева закрыла глаза, потом, пару раз моргнув, открыла. Они стояли в невысоком, наполовину засыпанном землей помещении. С потолка что-то сыпалось. Где-то капала вода. Пол был твердым.

– Кирпичи? – спросила Гнучкина, наклоняясь. – Интересно.

– Что нам делать? – спросила Ева, тоже внимательно оглядываясь по сторонам и потирая руки в наручниках.

– Ползти вон туда, – сказала мадам, показывая на темное пятно в дальнем углу помещения. – По-моему, там есть проход!

Ева поежилась. Дыра выглядела очень неуютно и вела вниз.

– Проползем, – оптимистично сказала полная Гнучкина, – в крайнем случае, расширим проход. Тут на полу осколки кирпичей, будем ими копать.

Ева вздохнула и грустно позвенела наручниками.

– Ах да, дорогая моя, – просипела мадам, погасив слабый, колеблющийся огонек, – ты же в наручниках!

Ершова кивнула. Руки у нее болели просто ужасно.

– Ну ничего, – прогудел в темноте голос актрисы, – сейчас мы сделаем тюремный автоген и снимем с тебя эту неудобную штуку.

– Тюремный что? – удивилась девушка.

В темноте послышался шорох. Гнучкина что-то искала в карманах.

– Вот, – сказала она наконец, – это подойдет. Я нашла в кармане старый чек и пустой пакет из-под соленого арахиса. Из этого надо скрутить тонкую трубочку.

Совсем рядом с Евой раздался шелест. Гнучкина сворачивала из пакета и чека тугую трубочку.

– Сейчас я объясню тебе теорию вопроса, – сказала мадам, – обычное пламя зажигалки не способно перерезать металл, потому что температура огня слишком низка, около восьмисот градусов. В свою очередь, пламя имеет низкую температуру потому, что ему не хватает кислорода. Если энергично дуть на пламя через узкую трубочку, температура огня резко возрастает. Этот метод многократно проверен и называется, как я уже сказала, «тюремный автоген».

– Я потрясена вашими познаниями, – сказала Ева. В ее голосе сквозило искреннее восхищение.

– Да ладно, – засмеялась Гнучкина, – я про этот метод по телевизору слышала. В передаче «Что? Где? Когда?». И почему-то запомнила.

Из угла помещения послышались странные звуки. В темноте вспыхнули два красных огонька глаз и мгновенно исчезли.

– Таки крысы, – сказала мадам. – Ну, куда же тут без них? Но ничего, я знаю, как их готовить! Если будет совсем нечего есть, попробуем.

– Тоже по телевизору видели? – спросила Ева, думая о том, что она явно недооценивала силу и полезность телевидения.

– Конечно! – подтвердила мадам. – Садись, клади руку на пол и старайся не шевелиться, – приказала она Ершовой.

Ева с трудом опустилась на каменный пол.

– Ой, не могу! – сказала она, – все болит!

– Не хнычь, – строго прикрикнула на нее Гнучкина. – Помни, что я тебе жизнь спасла. Уже дважды, как минимум!

Она зажгла зажигалку, поднесла пламя к стальным звеньям наручников и принялась осторожно дуть на огонь через узкую трубочку. Желтый язык пламени изогнулся, лизнул сталь, и начал менять цвет. Ева смотрела на огонь, как завороженная. Огонь постепенно позеленел, потом стал голубым, как в газовой горелке. Секунда – и пламя стало почти прозрачным, с легким фиолетовым отливом. На поверхности стального звена появился красный след, который медленно углублялся. В то же время горячий язычок зажигалки стал под действием потока воздуха узким и длинным, как игла, как вдруг все кончилось, и огонь снова приобрел привычный желтый цвет.

– Дыхания не хватило! – пожаловалась Гнучкина. – Надо еще раз попробовать. Главное, чтобы газ в зажигалке не закончился раньше времени.

– Или кислород здесь, – прошептала Ева, которой показалось, что атмосфера в помещении заметно сгустилась.

Мадам вздохнула, потом набрала в грудь побольше воздуха и снова принялась дуть.

Чабрецов подошел к «Форрестеру» и положил руку на капот машины. Он был еще теплым. Мужчина повернулся и посмотрел на колею. Ее полностью засыпал снег. Денис заглянул в салон автомобиля, потом смахнул рукой белую пелену с номеров. Денис Леонидович огляделся. Автомобиль стоял так, что его было сложно заметить за забором, к тому же его укрывал слой снега. В случайные совпадения Денис Леонидович не верил.

– Сейчас мы все выясним, – сказал он и принялся нажимать на кнопки мобильного, намереваясь позвонить в ГИБДД и попросить выяснить, кому принадлежит «Форрестер».

Где-то недалеко хрустнула ветка. Чабрецов на мгновение насторожился. Огляделся. Никого. Он снова принялся набирать номер.

Удар был очень сильным и пришелся ему прямо по затылку. Охнув, Денис Леонидович выронил мобильник из ослабевшей руки, на которой было четыре пальца, и рухнул в снег. В глазах потемнело. На белоснежную поверхность земли закапала горячая алая кровь.

Было уже совсем темно, когда уныло дребезжащий «УАЗ» с трудом переполз за финишную черту и тут же заглох. Внедорожник весь перекосило от тяжелой дороги, капот приоткрылся, казалось, что машина, как большое усталое животное, сейчас завалится на бок и уснет. Зрителей оставалось совсем мало, большинство не выдержало мороза, снега и сгущавшихся сумерек. Прямо за отметкой финиша стоял красный «Паджеро», его пилот – маленький, толстый и улыбающийся змеиной полуулыбкой – о чем-то разговаривал с хозяином «Хладожарпромторга», который отказывался уезжать домой, несмотря на уговоры Маргариты. Грязный «Сузуки», занявший почетное, но – увы – второе место, расположился у входа в шатер, в котором располагалось кафе.

– Юрий Борисович! – радостно воскликнула Диана. – Как вы себя чувствуете? Как ваша машина?

Риточка скривилась, как будто проглотила что-то очень противное.