«Ла»-охотник. В небе Донбасса Юров Роман

Зато обратный путь обернулся сплошной нервотрепкой. Пара «мессеров»-охотников пристала к группе как банный лист, периодически атакуя и очень сильно действуя на нервы. Драться с ними не имело смысла: они висели чуть в стороне, с сильным превышением, и действовали в практической безопасности. Да и бензина на драку тоже не было. Оставалось предупреждать об атаках заранее да стараться ловить врагов на выходе. Отстали они лишь тогда, когда с аэродрома поднялась дежурная пара.

При посадке Виктор обратил внимание на столб дыма, поднимающийся метрах в трехстах от посадочного «Т». Оказалось, что сбили капитана Землякова. Такая же пара охотников атаковала возвращающуюся с задания группу и сбила ведущего. Земляков упал вместе с самолетом…

Подвезли обед. Молодая девушка-официантка в белом накрахмаленном халате принялась разносить еду. Летчики ели неохотно, капризничали. От жары и нервного напряжения кусок не лез в горло.

– Вчера мой техник в деревню ездил, – тихо сказал Гаджиев, – а там госпиталь какой-то. Раненых, говорит, столько, что уже помещений не хватает. На землю кладут.

Все замолчали, мрачно переваривая услышанное.

– Тут прошлой зимой, – зачем-то влез Виктор, – такая же песня была, только чуть южнее. Я видел. Морская пехота прорывала, так там снег был черный от бушлатов. Как вспомню, до сих пор трясет…

Его слова заглушило ревом мотора – «Яки» первой эскадрильи, выстроившись за своим ведущим, гуськом выруливали на взлетную полосу. Сражение продолжалось, и конвейер, его обеспечивающий, работал на полную мощность.

Долгий день заканчивался, на землю опускалась ночная тень. В чистом, словно вымытом небе между облаками заблестели первые звезды. Аэродром затихал, погружаясь в сон. Виктор вышел из штабной палатки и с удовольствием потянулся, разминая спину. В висках покалывало болью, в глаза словно насыпали песка. Завтра ожидался очередной тяжелый день войны, нужно было бы выспаться, но все некогда. Как оказалось, быть комэском – это не только водить летчиков в бой, но еще и куча административной работы и всяческой писанины. И вроде бы оно все несложно, но когда в должности всего полтора дня…

Раздалось деликатное покашливание. Приглядевшись, Виктор разглядел устроившегося в тени палатки Литвинова.

– Иди сюда, – приглашающе махнул рукой тот, – покурим, пообщаемся. А то ты совсем в своих бумажках закопался.

– Знаешь, – Виктор уселся рядом, помял мундштук папиросы, – чего-то я не ожидал, что столько писанины будет. Конца и края не видно…

– Ерунда, – Сашка легкомысленно махнул рукой, – не бери в голову, – и неожиданно тихо спросил: – По Землякову поминки организовали. По граммульке. Ты пойдешь?

– Пойду, конечно. Хороший был мужик.

Они некоторое время молчали, потом Литвинов сказал:

– По писанине не беспокойся. Помогу. Вообще, по-хорошему, это тебе нужно адъютанта на всю эту ерунду запрячь. А то он у Егорова на голове сидел, а теперь попытается еще и ноги свесить. Завтра с утра его возлюби хорошенько, а вечером проверь и снова возлюби. Нашего нужно постоянно в страхе держать, тогда толк будет. Я на таких насмотрелся.

– Спасибо.

– Да не за что, – усмехнулся Литвинов, – я же теперь твой заместитель, или забыл? Только у меня просьба. Очень для меня важная. – Сашка замолчал, словно собираясь духом, а потом выпалил: – Возьми меня завтра в бой!

– Да ты сдурел, – Виктор едва не задохнулся от возмущения. – Там мясорубка! Вчера Егорова сбили, сегодня Землякова… не самые слабые летчики были…

– А я бывший комиссар, – зло зашипел Литвинов, – а теперь твой зам по политической части. А еще я коммунист, а значит, обязан летать. Обязан подавать пример, обязан быть в мясорубке, а иначе зачем я нужен? Я просто так, за красивые глаза, летный паек жрать не желаю.

– Забыл, как в ямах сидели?

– Я! С Шубиным! Договорился! – с расстановкой сказал Сашка. – Он сказал, что разрешает, если ты согласишься.

– А твое начальство?

– А мое начальство, – тихо засмеялся Литвинов, – меня потом на руках носить будет.

Виктор задумался. С одной стороны, было просто замечательно получить в эскадрилью еще одного опытного летчика, с солидным, еще довоенным налетом. Да и в сорок первом Сашка успел много полетать. С другой стороны, опыт у него уже немного устаревший, да и нога эта деревянная…

– Ладно, – нехотя выдавил он, – пойдешь ведомым. Посмотрим.

– Как ведомым? – Литвинов даже подскочил от праведного гнева. – Да я еще в сорок первом летал! У меня сбитых двое!

– А у меня шестнадцать, – отрезал Виктор, – и я тут вроде как командир. Полетаешь с Ильиным, посмотришь, пообвыкнешь. Потом видно будет.

– Ладно, – Сашка повеселел, – спасибо.

Разбудило его ревом прогреваемых моторов. Было очень рано, рассвет только еще расталкивал звезды, высветляя небо. Ощущение было как будто и не спал, и он, раздевшись по пояс, долго фыркал под рукомойником. Холодная вода немного освежила, боль в висках ослабла.

– Вот ты где, – Майя шутливо шлепнула его полотенцем, – а я ночами жду, кто же согреет?

Виктор поморщился. Крайние дни были очень тяжелыми, отнимали много сил, и идти ночевать к Майе, в липкую духоту тесной землянки, он просто не захотел.

– Что слышно? – спросил он вместо оправданий.

– Да вроде ничего такого, – быстро оглянувшись по сторонам, ответила Майя, – гадают, когда прибудет новый комэск. Танька, твоя бывшая, – она ехидно улыбнулась, – написала рапорт, чтобы ее отправили в школу снайперов. Прутков от злости вчера чуть не лопнул. Вокруг Шубина бегал, как собачка. Чего ей неймется?

– Это разве Шубин решает? – Виктор задумчиво почесал отросшую щетину, но бриться было откровенно влом. – Ладно, хрен с ним…

Он уступил ей умывальник и, не удержавшись, хлопнул девушку по попе. Майя захихикала.

«Ишь как стелется, – с неожиданной неприязнью подумал Саблин, – как узнала про назначение, так сразу же прибежала передком вертеть. И плевать, что я ВРИО и скоро, скорее всего, приедет варяг. Лишь бы успеть что-нибудь урвать себе. На хрена мне такое счастье?» Вопрос был риторический, и Саблин прекрасно знал на него ответ. С ней было удобно, хотя и довольно разорительно.

Начался новый день! Над летным полем стоял несмолкающий рев авиамоторов. Одна группа истребителей взлетала, другая тут же садилась, самолеты быстро обслуживали: заправляли топливом, пополняли боезапас, проводили ремонт, и очередная эскадрилья снова уходила на задание. Полковой аэродром работал, словно заводской конвейер. Конвейер был и под тентом. Летчики, которым предстояло лететь, уходили на стоянки небольшими группами. Возвращались вразброд, по одному. Уставшие, почерневшие, находящиеся под впечатлением воздушной мясорубки…

– Где бензин? – кричал в телефонную трубку Прутков. – Мы получили всего три тонны. Немедленно обеспечьте. Вы срываете выполнение…

– Шесть машин не вышли из ремонта? – чуть ли не стонал из другого угла Шубин. – Шесть? Николаич, ты знаешь, сколько нам тута нужно сделать самолетовылетов? Твои черти там совсем уже ничего не могут?

– Шестой день аврала, – Шаховцев флегматично пожал плечами, – люди устали, техника устала. Машины у нас в своем большинстве уже не новые, начинают сыпаться. Необходимо либо снизить интенсивность эксплуатации, либо выделить один день на приведение матчасти в порядок. По-другому никак. Если бы из дивизии передали обещанные «Яки», то тогда конечно…

Шубин сгорбился, нехорошо посматривая красными от недосыпа глазами на инженера полка.

– Это я еще молчу про нехватку запчастей, – продолжил было тот, но был прерван коман-диром.

– Николаич, делай что хочешь, но чтобы самолеты были. Укради, роди… не знаю тута. Я с генералом сегодня еще раз переговорю, может, чего выбью.

Комполка потер виски, кивком головы отпустил Шаховцева. Устало плюхнулся на стул и исподлобья принялся изучать застывшего у входа Виктора.

– Саблин, – наконец изрек он, – а ты чего тута?

– Так… вы вызывали, товарищ майор.

– Я? – Шубин даже прищурился, силясь вспомнить, зачем он вызывал, но так и не смог. – Ладно, – наконец сказал он, – иди отсюда. Надо будет, вызову тута. Хотя отставить… Хватит тебе у хлопцев самолеты отбирать. Я сегодня летать не буду, так что бери мою единицу, а то застоялась кобылка… хе-хе. Через час твоей эскадрилье лететь. Поведешь шестерку передний край прикрывать…

– Мало шестерки, Дмитрий Михайлович. Немцы приходят толпой – две-три девятки бомбардировщиков и «мессеров» пятнадцать-двадцать. А у нас всего шестерка будет. Вчера еле живы остались…

– За это твое «вчера» я от комдива тута уже получил. Драпали, говорит, только пятки сверкали. Пехота на матюги изошла.

– Мы не драпали, мы с «мессерами» дрались.

– А бомбардировщики тем временем отбомбились и ушли. И вы никого не сбили.

– Да как собьешь, – возмутился Виктор, – когда их вдвое больше? Одному в хвост зайдешь, а сзади уже пара болтается.

– Это ты на трибунале рассказывать будешь, – подал из своего угла голос Прутков. – Живы они остались… ишь ты. Надо было не шкуру свою спасать, а выполнять поставленную задачу.

– Товарищ майор, – голос у Шубина стал ледяным, – по этому вопросу я вашего мнения не спрашивал. А значит, вам тута стоило бы помолчать…

Прутков сердито засопел, шея его сделалась багровой.

– За вчерашнее от меня претензий нет, – сказал Виктору Шубин, – сделал что мог. Но хоть разок, хоть парой, проатаковать бы стоило.

– Там «Хейнкели» летели, две девятки. Толку от той пары…

Шубин понимающе кивнул и продолжил:

– Шестерки тута мало, это понятно. Надо патрули усиливать, чтобы было десять-двенадцать самолетов. Только где же их взять, сам все слышал… Ладно. Бери вторую машину из управления – пойдете восьмеркой. Только смотри, аккуратно тута. Соедини с дивизией, – крикнул он притаившемуся в своем углу телефонисту, – надо срочно с генералом поговорить…

Наступление наших войск выдыхалось. И без того неудачное, сорвавшее все сроки топтанием на месте, оно наконец замерло, встретив упорное сопротивление немцев. Сверху хорошо было видно, как, словно по мановению волшебной палочки, на пути прорыва появлялись новые оборонительные сооружения, которые тут же заполнялись вражескими войсками… Потом к противнику подошли еще резервы, подтянулась авиация, и теперь уже наши войска отражали бесчисленные контратаки, а небо стало черным от вражеских самолетов. Вместо прикрытия «Илов» и легкой прогулки до цели и обратно, как было в первый день боев, приходилось то и дело вступать в схватки с немецкими самолетами.

Фронт был заметен за много километров по огням пожаров и мелькающим огонькам трассирующих пуль. Дым и пыль поднимались к небу, образуя что-то вроде грязной дымки. И в этой пелене мелькали какие-то точки.

– Вижу самолеты противника! – доложил Ильин по радио. Вчера на его машине поставили передатчик с «русалки», и он спешил его обновить.

– Хорошо. Давай наверх, худых не прозевай. Группа, набираем высоту.

С восточной стороны была довольно густая облачность, а с вражеской чистое голубое небо. Виктор решил использовать данное преимущество и подойти к противнику незамеченным.

– Атака.

Четверка «мессеров» рванула в сторону, избегая пикирующих на них «Яков». Один из них чуток замешкался, сразу же вспыхнул и, перевернувшись через крыло, свалился в беспорядочное падение.

– Худых не гоним, бьем больших!

Над самой землей плыли подопечные «мессеров» – какие-то необычные двухмоторные машины, – и разогнанная до бешеной скорости шестерка «Яков» заходила им в хвост.

– Атакуем все! Ведомые, чуть оттянитесь и тоже бейте! Двадцатый, как у вас?

– Командир, худые. Много!

– Будь выше! Держись! Мы сейчас!

Странные неприятельские машины приближались очень быстро. Виктор успел разглядеть низко расположенные моторы, странно скошенные носы самолетов и видимое отсутствие оборонительного вооружения. Он загнал силуэт в прицел, вынес упреждение и с удовлетворением отметил, как пули и снаряды хлестнули по левому мотору, мелькнули рядом с крылом и сразу же комком разрывов ударили по фюзеляжу. Вражеский самолет вздрогнул, мотор выплюнул длинный сноп огня и тотчас окутался жирным черным дымом. Виктор потянул вверх и сквозь навалившуюся перегрузку успел разглядеть, как атакованный им противник цепляет левым крылом землю и начинает рассыпаться на куски. Над обломками моментально поднялся столб пламени. Прямо над головой он увидел дерущуюся против шести «мессеров» пару Ильина и, чуть довернув в сторону, повел группу в набор высоты.

– Двадцатый, это Дед. Отходите на курс девяносто. Со снижением отходите…

– Не могу, – пропыхтел Ильин, – зажали. – Судя по голосу, прикрывающей паре приходилось несладко, но Виктор не в состоянии был ничем им помочь. Основная группа пока была ниже, а вступать в бой без запаса скорости и высоты было самоубийственно. Наконец высоты сравнялись, но немцы уже были начеку и, бросив терзать пару Ильина, сами потянули вверх.

– Группа, внимание. Разворот на курс восемьдесят. Двадцать второй, набирай высоту. – Виктор решил сменить явно измученного Ильина на Ларина. – Двадцатый, займешь место слева от меня.

Истребители отошли к району прикрытия. Оставшееся время патрулирования превратилось в игру «кошки-мышки» с шестеркой «мессеров». Разбившись на пары, те принялись непрерывно атаковать, стараясь не упустить свою инициативу и не дать «Якам» получить преимущество в высоте. Пришлось тоже действовать парами, стараться набрать высоту в стороне. Бой принял затяжной характер, и лишь когда подошла четверка «Яков» чужого полка, «мессера» вышли из боя и растаяли в заслонившей фронт дымке.

– Репей – двадцать четыре, – влез в эфир мелодичный голос станции наведения, – командование вас благодарит. Подтверждаем падение троих фрицев… – Эти слова легли бальзамом на душу Виктора. Время патрулирования подходило к концу, оставалось лишь довести подчиненных домой без эксцессов.

После посадки они долго сидели, листали справочники и спорили.

– Этот! – Ларин потянул из его рук альбом со схемами. – Точно этот!

– Да ну, – засомневался Виктор, – у того был нос другой.

– Да точно тебе говорю, это «Фокке-Вульф» был, сто восемьдесят седьмой, – горячась, воскликнул Ларин, – все равно больше никто не подходит.

– Нос другой, – пробурчал Саблин, – крылья вроде другие. Да и моторы у того под крылом были, точно помню. «Хеншель» подходит, сто двадцать девятый.

– Хрен его знает, – влез в разговор Литвинов, – но вроде похож на этого «Фоккера».

– Ладно, – сдался Виктор, – пишем, что сбили самолет типа «Фокке-Вульф-187»…

Гул моторов заглушил слова – над аэродромом появились возвращающиеся с задания «Яки» первой эскадрильи. Только вместо ушедшей шестерки возвращалось пять машин.

– Кого не хватает? – загалдели летчики – Может, на брюхо в степи сел? – Самые нетерпеливые бросили обед и помчались узнавать новости.

Новости оказались неважными – группа была атакована «мессерами». Ведущий, штурман полка майор Ефимчук, сбил одного, но те в ответ зажгли «Як» его ведомого – младшего лейтенанта Ковалева. Горящий истребитель упал на вражеской территории, парашюта никто не видел…

У Виктора что-то екнуло в груди, а перед глазами встало юношеское лицо с нелепыми усами. Усы Ковалев сбрил в первый же вечер в полку и погиб в своем третьем боевом вылете. Из прибывшей в начале мая пятерки младших лейтенантов спустя три месяца в живых осталось трое…

Два истребителя из резерва дивизии передали уже этим вечером. Это была новейшая модификация «Яка», вооруженная мощной крупнокалиберной пушкой, – «Як-9Т». Новенькие, недавно с конвейера самолеты на фоне потертых и потрепанных полковых машин смотрелись, словно сошедшие со страниц глянцевого журнала красотки. Виктор по-быстрому облетал один из истребителей и задумался. Самолет показался ему тяжеловатым и более инертным, чем прежние «Яки», зато новая пушка с ее тридцатисемимиллиметровыми аргументами позволяла разбираться с любой вражеской машиной одним попаданием. Если использовать истребитель в роли эдакого снайперского слонобоя, то вражин можно щелкать довольно быстро и относительно безопасно. Пересаживаться на новую модификацию в разгар боев было глупо, но Виктор рискнул попробовать.

Палыч новому аппарату обрадовался и сразу же полез в самолетные потроха. Зато Майя, не так давно сменившая Ложкину на месте оружейника саблинской машины, была далеко не в восторге. Необходимость обслуживать неизвестную ранее пушку, весящую почти втрое больше ее, приводила девушку в ужас. Виктору пришлось всю ночь выслушивать жалобы и упреки. Забавным в этой ситуации было то, что ранее Майя так же изводила его просьбами перевестись на его самолет.

В эфире звучал треск и вой, видимо, немцы пытались заглушить работу наших радиостанций. Внизу, как обычно, шел бой: по подсолнечному полю ползли коробочки танков, судя по очертаниям, наши. Некоторые машины горели, добавляя в небо густой черной копоти. Бой шел и в воздухе. Чуть в стороне сошлись в карусели с «мессерами» «Яки». Над Саур-Могильским стояли в круге десятка полтора «Юнкерсов», поочередно пикируя к земле, они бомбили наши войска. Деревня практически полностью скрылась в дыму разрывов.

– Атакуем «Юнкерсов»! Двадцатый, прикрываешь. – На радио надежды было мало, и Виктор, привлекая к себе внимание летчиков, активно закачал крыльями. Он решил атаковать бомбардировщиков с ходу, пока они никем не были прикрыты. Чуть в стороне от пикировщиков паслась четверка вражеских истребителей, но они были далековато, и имелись все шансы успеть.

Он склонился к кольцу визира, прикидывая упреждение, успел разглядеть тактический номер на борту вражеского самолета, желтую полосу у того на капоте и необычные, желтые же обтекатели шасси. Ракурс был неудачный, но Виктор не сомневался, что немец сам влетит в трассу. Он нажал гашетку.

Ощутимо тряхнуло. Машина вздрогнула, будто в нее попали, потом сотряслась еще и еще. Он увидел вспышку выстрела, совпавшую с очередным колебанием, и только тогда догадался бросить гашетку. Неподалеку промелькнул атакованный им «Юнкерс», и Виктор расстроился. Враг выглядел целым и невредимым, а вот в снайперских качествах новой пушки у Саблина поселились здоровые сомнения. Пока что из всех присущих «слонобоям» особенностей он узнал лишь неимоверную отдачу.

Тем не менее их атака не прошла для немцев даром: один из «Юнкерсов» все-таки загорелся, остальные же решили не искушать судьбу и стали разворачиваться на запад. Сверху уже заходила четверка «мессеров», и преследовать удирающих пикировщиков не было возможности. Завертелась карусель.

«Мессера» атаковали напористо, нагло. Сразу стало понятно, что в кабинах вражеских самолетов сидят отнюдь не зеленые юнцы, а опытные профессионалы. С первого же захода они подбили Ларина и затем принялись жестко и непрерывно прессинговать, заставляя уходить в вираж, в глухую оборону. В маневренном бою новый истребитель оказался неуклюжим и неповоротливым, и Виктор дважды, буквально чудом, уворачивался от вражеских атак. Потом подоспел Ильин, своей атакой отогнавший худых. Но те количественного превосходства советских самолетов не испугались и полезли в вираж. Бой сразу превратился в свалку.

– Атакуем!

Виктор зашел в хвост одиночному «мессеру», убедился, что у него самого, кроме ведомого, сзади никого нет, загнал вражеский силуэт в прицел. Дистанция была метров двести, и в принципе противника можно было сбить. Снова рявкнула пушка, трассер мелькнул совсем рядом с чужой машиной, но «Як» вздрогнул, и прицел сбился. «Мессер» не стал дожидаться, пока его расстреляют, и потянул на вертикаль. Виктор кинулся следом, но скорость подозрительно быстро упала, и его истребитель буквально завис в воздухе. Немецкий летчик, похоже, именно того и ждал и, перевернувшись через крыло, устремился на него сверху. Саблин понял, что проиграл…

Совсем рядом мелькнула тень, и навстречу вражескому самолету потянулись огоньки трассирующих пуль. Истребитель Рябченко обогнал его на горке и тянул вверх, к развернувшемуся и теперь разгоняющемуся для атаки противнику. Колька не попал, но этого оказалось и не нужно, враг вильнул в сторону, за ним потянулся дымный след, и он стал пикировать вниз, выходя из боя. Остальные последовали его примеру. Теперь можно было немного осмотреться.

– Двадцать второй, уходи домой. Ведомый прикрывай. – Виктор увидел развороченное крыло ларинского истребителя. – Двадцатый, становись от меня слева. Идем на девяносто с набором.

Бой, в котором сражались «Яки» чужого полка, уже закончился. Наши разрозненно отходили на восток. Немцы шли компактной группой, и чувствовалось, что победа осталась за ними. Вскоре, кроме саблинской группы в небе не было никого. С уходом пары Ларина у Виктора оставалась всего четверка самолетов. Слишком мало. «Мессера» обычно приходили крупными силами, по десять-двадцать машин, и лишь вражеские охотники летали парами.

Минут десять в небе было спокойно. Внизу продолжался бой, наши войска пытались штурмовать господствующую над местностью высоту, но, видимо, неудачно. Увиденная Виктором накануне танковая атака захлебнулась. Железные букашки теперь отползали назад, а дымных костров в подсолнухах добавилось. Потом разглядывать наземный бой стало некогда, на горизонте появилась восьмерка «мессеров». Им, видимо, не понравилась висящая в высоте четверка «Яков», и они тоже принялись лезть вверх. Следом, на горизонте, показалась густая россыпь приближающихся бомбардировщиков. Их было много, машин двадцать пять или тридцать, но никаких истребителей рядом с этой армадой Виктор не увидел. «Мессершмитты» тем временем набрали равную с «Яками» высоту: пара продолжила набор, а шестерка неторопливо пошла на сближение.

Драться с худыми на большой высоте было совсем не в планах Виктора, с ростом высоты преимущества «Мессершмитта» в скорости и скороподъемности только увеличивались. Но и деваться особо было некуда, можно было выйти из боя прямо сейчас, но это означало неминуемый удар по нашим войскам, а такого второй раз за несколько дней могут и не простить. Бомбардировщики были уже близко, но если атаковать их сейчас, то можно было попасть под огонь истребителей прикрытия. Мозг работал с максимальной нагрузкой, ища выход из сложившейся ситуации. А что, если?.. В метаниях мыслей Виктор выловил один вариант, который хоть как-то мог сработать.

– Я Дед! Атакуем худых в лоб. – Не надеясь, что его услышат, он вновь закачал крыльями, привлекая внимание, и помчался на приближающихся врагов. Из его летчиков никто не отстал, вся четверка шла за ним, как единое целое, и это приободрило. Увидел, что висящая в вышине пара «мессеров» там и остается, видимо ожидая некой развязки, и мысленно усмехнулся.

Шестерка истребителей противника лобовой не приняла, рассыпалась на пары, отворачивая в стороны, намереваясь зайти в хвост. Но Виктору только это было и надо.

– Переворот. Атакуем бомбардировщики. Бьем ведущего.

Четверка «Яков» синхронно перевернулась и устремилась вниз, на проплывающие километром ниже вражеские машины. Вся свора «мессеров», чуть помедлив, кинулась следом. Но они немного опоздали.

Стрелки бомбардировщиков открыли бешеную пальбу. Виктору показалось, что все это разноцветное море трассеров летит прямо ему в голову, что его «Як» сейчас изрешетят и он упадет, как Егоров, рассыпаясь на куски еще в небе. Но бояться было уже некогда. Он торопливо, словно от этого зависела вся его жизнь, стрелял по вражеской головной машине. Стрелять начал метров с семисот, одиночными, раз за разом загоняя ненавистный силуэт «Хейнкеля» в прицел. Метров с трехсот он попал в первый раз, увидел необычно яркую вспышку у противника на крыле, увидел, как качнулась многотонная туша бомбардировщика, увидел здоровенную дыру на месте попадания. Следующий снаряд лег едва ли не в упор. Вспышки разрыва Виктор не видел, лишь нутром понял, что попал, что никак не мог промазать, и в тот же миг «Як» тряхнуло от попадания в спутный след вражеского самолета.

– Курс сто двадцать, – закричал он, стараясь перекричать шум в наушниках. – Идем по прямой. Двадцать второй, на вас атака. Отбиваю.

Позади нагоняла четверка «Мессершмиттов», а за ними Виктор увидел кувыркающийся с наполовину отбитой плоскостью «Хейнкель». Головная девятка вражеских машин смешалась, некоторые бомбардировщики торопливо сбрасывали свой груз раньше времени, еще часть начала разворачиваться. На месте красивого, ровного строя образовалась куча-мала.

А дальше началась карусель. «Мессера» словно осатанели, непрерывно атакуя, мстя за сбитого «Хейнкеля». «Яки» отбивались, оттягиваясь в глубь своей территории, и Виктор в который раз стал жалеть, что полетел в бой именно на этом самолете. Машина снова стала казаться ему слишком тяжелой и неповоротливой. Он несколько раз ловил выходящих из атаки «мессеров» в прицел и стрелял, стрелял… Но все снаряды пролетали мимо. У немцев со стрельбой было лучше: законцовку левого крыла саблинского «Яка» вдребезги разнесло снарядом, несколько попаданий пришлось по фюзеляжу. Истребитель еще сильнее отяжелел, буквально повис на ручке, и его стало постоянно тянуть влево. Если бы не Рябченко, Виктора сбили бы раз пять. Но благодаря ведомому он все еще держался в воздухе и пытался хоть как-то управлять боем.

Спасла их шестерка «Яков». Виктор увидел их не сразу, а лишь когда наседающие «мессера» синхронно отвернули. Он зашарил глазами по небу и обнаружил нежданную помощь. Сразу стало легче дышать.

При посадке одно шасси не вышло. Сажать на одно колесо постоянно пытающуюся развернуться машину было практически невозможно. Виктор решил сажать ее на живот. Даже такая относительно безопасная посадка вымотала все нервы. «Як» непрестанно сваливался, и, чтобы не зацепить крылом землю и не закрутиться по ней волчком, приходилось постоянно удерживать от крена. Земля встретила неприветливо. От резкого толчка едва не лопнули привязные ремни, больно впившись в тело. Кабину моментально заволокло пылью, козырек засыпало мусором. Самолет начал останавливаться, и тут что-то тяжелое врезалось Саблину в затылок. От удара из глаз буквально посыпались искры, в кабину хлынул кипяток из вбитого внутрь самолета радиатора. Виктор едва успел выскочить в предусмотрительно открытый заранее фонарь.

«Як» лежал подстреленной птицей, издырявленный, запыленный, ничуть не напоминая того красавца, на котором Саблин вылетел на задание час назад. Похоже, самолет не собирался загораться, и Виктор, немного поколебавшись, вернулся к кабине, обнаружив лежащее в чашке сиденья заднее бронестекло. Оно сорвалось при жесткой посадке и за малым не проломило голову…

– Сука, мля. – В голове шумело, из-под шлемофона на гимнастерку капала кровь, обожженная нога саднила, злость захлестывала с головой. – Бракоделы сраные! – Он пнул искалеченную машину в борт и зло усмехнулся, увидев лопнувшую перкаль, и ударил снова и снова, словно пытаясь выместить на ней свои злость и страх…

Боль от ожогов прошла к обеду, а рана на затылке ныла весь день, периодически начиная кровоточить. Синицын пытался наложить повязку и все время грязно ругался, но Виктор был непреклонен. Он считал глупостью ходить обмотанным бинтами из-за какой-то царапины. Голова периодически болела, но это была боль, которую можно было терпеть и которая не мешала летать. Впрочем, сегодня он больше не летал. Не было ни сил, ни желания, да и врач такого бы не допустил.

Шубин подошел, чуток прихрамывая, махнул рукой – мол, сиди – и устало привалился рядом. Комполка по плановой таблице летать сегодня был не должен. Саблина после вынужденной посадки нужно было кем-то подменить, а Шубин никакой кандидатуры лучше себя не нашел. Он сделал с эскадрильей два вылета, в которых без потерь сбили еще два немецких самолета. Виктору такое вмешательство не нравилось. Он мысленно считал эскадрилью своей, и то, что в бой уже ЕГО летчиков ведет кто-то другой, пусть даже комполка, немного задевало. Впрочем, говорить это Шубину он не стал.

– Летуны, мать вашу! Утром получили два новых самолета, еще солнце не зашло, а один сбит, другой в ПАРМе тута, – усмехнулся комполка. На второй машине летал младший лейтенант Лабудько из первой эскадрильи. В бою с «мессерами» его сбили, и он выпрыгнул с парашютом. К счастью, бой шел над нашими войсками, и летчик вернулся в полк уже через несколько часов

– Надеюсь, мой там и оставят, – буркнул Виктор. – Я на эту баржу больше не сяду!

Шубин хмыкнул, недовольство Саблина новым «Яком» он уже выслушивал, и не раз.

– Зато «Хейнкеля» сбил, – рассудительно сказал он, – а вот получилось бы такое с обычной пушкой?

– Уж лучше с обычной, чем это…

Шубин не ответил. Он неожиданно сменил тему.

– Что вы там за херню во вчерашних рапортах понаписали тута?

– Мы про сбитых немцев писали, – настороженно протянул Виктор. – Про «Фоккеров» двухмоторных.

– «Фоккеров», – передразнил Шубин, – вы чем смотрели тута? Видал я сегодня этих «Фоккеров», это «Хеншели» – немецкие штурмовики.

Виктор пожал плечами. Ему было безразлично правильное наименование сбитого вчера самолета.

– Не нравится мне твой вид, – сказал вдруг комполка, – зеленый какой-то. Вот что, Витька, иди-ка ты к себе. Отлежись, отоспись, бабу свою тута потискай. Отдохни, в общем…

…Письмо он увидел утром. Вчера вечером, обласканный Майей, Саблин уснул довольно быстро, девушка ничего про известие от жены не говорила, а он и не обратил внимания. Поэтому, обнаружив бумажный, украшенный штампами прямоугольный конверт на сделанном из патронных ящиков столе, сильно удивился. Почерк на адресе был незнакомым, да и обратный адрес тоже. Но письмо было из Саратовской области, а значит, имело отношение к жене. Читать письмо при спящей рядом любовнице почему-то показалось постыдно, и он, одевшись, вышел на улицу.

Солнце только-только надумало подниматься из-за горизонта, и на земле царил полумрак. Аэродром все еще спал, спали оккупировавшие узкую посадку истребительный полк и БАО. Спали, забившись в душные палатки и тесные землянки. Спали под самолетами, на чехлах. Спали прямо на земле, подстелив шинели и положив под голову пилотки. Виктор в этом плане жил, словно арабский шейх: у него были поистине роскошные апартаменты – своя землянка. И пусть она была малюсенькая, где-то два на два, и низенькая, зато в ней помещалась кровать и стол. А кровати, само собой, хватало еще и на Майю…

– Вот ты где. – Пока Виктор возился с конвертом, проснулась и девушка. Она опасливо выглянула из землянки и, убедившись, что вокруг никого, выбралась наружу. Из одежды на ней было только нижнее белье. – А, письмо нашел? Я забыла вчера сказать…

Она принялась умываться, поливая воду из фляги. Потом озабоченно оглядела Виктора.

– Мне в караул сегодня, – с грустью сказала она. – А я не хочу. Прикажи там, хорошо?

– Я не буду этого делать, – возмутился он. – Ты не должна и ничем не будешь отличаться от других моих подчиненных. Или ты хочешь, чтобы командир эскадрильи пошел к вашему старшине утрясать этот вопрос? Этого не будет ни-когда.

– Командир эскадрильи, – фыркнула она, – смотри не лопни… И вообще, что здесь такого? Лешка вон сказал, и Ольку уже никуда не ставят.

– Мне нет дела до поведения Соломина, – отрезал Виктор, – он не в моей эскадрилье.

– Моей… эскадрилье… – фыркнула Майя. – А сам даже приказать боишься…

– Эскадрильей командую я, а не ты, – огрызнулся он. – И под твою дудку в ней ничего делаться не будет.

– Какие мы принципиальные, – девушка нырнула в землянку и вернулась уже одетая. – А если я тоже стану в позу?

– Снимай трусы и становись. – Разговор, да и сама Майя уже стали раздражать.

Она метнула на него полный злобы взгляд. Сейчас девушка очень сильно напоминала готовую к атаке змею.

– Я тебе что, – угрожающе зашипела она, – проститутка какая-то? Да ты сам у меня в позу станешь! Ты гляди…

– Красноармеец Бирюкова, – устало бросил Виктор, – вы забываетесь.

– Я? Забываюсь? – Майя задохнулась от злости. – Знаешь что? – Что именно он должен знать, она не сказала и вновь скрылась в глубине землянки. Виктор же решил, что вместо ругани лучше заняться письмом. Примириться с Майей можно будет и позже.

Из конверта выпало два листа: один обычный, тетрадный, наполовину исписанный, а второй оказался серой казенной справкой с синим оттиском «копия». Он взял справку, но прочесть сразу не смог, буквы, и без того едва различимые в полумраке, почему-то стали расплываться. Потом долго, раз за разом перечитывал письмо, пытаясь в сумбуре слов уловить смысл. Почерк был странный, незнакомый. Писал ему человек, которого он никогда не видел и скорее всего не увидит, но который для Виктора был родней. Писала теща. Писала, что жены у него больше нет. Во время авианалета Нина спешила в бомбоубежище, и неподалеку разорвалась бомба…

– Убило осколком, – прошептал он, – убило осколком.

Виктор сидел, словно в ступоре, повторяя раз за разом эти слова. У него была жена, был еще не рожденный ребенок, а теперь не осталось никого. Он снова остался один-одинешенек в этом мире. Потом навалилась тоска и горечь чудовищной, несправедливой обиды. Обиды на мир, который позволил такое. Почему умерла его жена? За что?!

– Я требую, чтобы ты извинился, – Майя появилась на пороге, и глаза ее нехорошо блестели, – и чтобы я не ходила в караул. Никогда…

– Пошла вон, – равнодушно ответил он.

Она захлопала глазами, потом лицо девушки приобрело свекольный оттенок.

– Что? – зашипела она. – Что ты сказал? Ах ты, козел! Скотина похотливая. Да ты себя в зеркале давно видел? Урод! На коленях ко мне приползешь…

Она ругалась, шипела, плевалась ядом и грозила Виктору немыслимыми карами. Сперва он пропускал ее вопли мимо ушей, потом это стало раздражать.

– Заткнись и проваливай.

Майя затыкаться и уходить не собиралась. Уходить должен был он, причем сразу на тот свет и, желательно, как можно более болезненным способом. Ее крики, должно быть, перебудили весь полк, и Виктор решил, что с него хватит. Неторопливо спустился в землянку, достал из кобуры пистолет, взвел курок.

– Даю тебе пять секунд. Потом пристрелю. – Он смотрел сквозь нее, странный, непонятный и оттого пугающий. И Майя испугалась. Она как-то бочком стала отходить в сторону и вдруг припустила со всех ног. Через несколько секунд он остался один.

Дальнейший день Виктор помнил плохо. Он что-то делал, что-то говорил, но это все проходило мимо сознания, словно происходило не с ним, а с другим, совершенно посторонним человеком. Словно механически управлял самолетом, в бою с немецкими истребителями командовал бездумно, автоматически, за что едва не был сбит – опять спас ведомый. Лишь потом, видя, как из зажженного Рябым «мессера» выпрыгнул темный комочек, что-то шевельнулось в душе. Он развернул самолет в сторону так раздражающей белизны парашюта, довернул, ловя в тонкие линии коллиматора висящее на стропах тело, прикинул упреждение. Дымные штрихи пуль и снарядов проложили в небе короткую дорожку, он скорректировал трассу, показалось, будто мелькнуло что-то розовое, и парашютист словно стал короче. На секунду мелькнуло удовлетворение, и все снова стало на круги своя…

Вечером он не мог найти себе места. То беспрестанно курил, то начинал ходить кругами. На душе было тоскливо и погано. Вся эта война, все и всё вокруг опротивели ему. Он и сам был себе противен. За свою глупость и трусость. За то, что погибла жена. За то, что, проведя в этом времени уже полтора года, так и не сумел его изменить, не сделал ничего хорошего и полезного. Лешка Соломин пытался его разговорить, узнать причину депрессии, но был услан в матерной форме. Остальные стали держаться от комэска-три по-дальше…

…Солнце еще всходило. На горизонте занялась розовая заря; от нависшей над ней черной тучи заря казалась еще алее. Ночью прошел небольшой дождь, и аэродромная трава была усеяна искрящимися дождевыми бусинками. Виктор ночевал под самолетом, на чехлах, и немного продрог. Зато утром стало немного легче. Сон притупил вчерашнее, боль утраты утихла. Потом захлестнула текучка, затем на аэродром прилетели три «Яка» из резерва дивизии, и переживания отошли, сдвинулись на второй план.

Прибывшие самолеты оказались родом из девятого гвардейского и были уже порядком изношены. Виктор облетал все три и остался недоволен. Пришлось в очередной раз, но уже насовсем отбирать машину Острякова. У того был «Як-1Б» из полученных в апреле, он выгодно отличался от остальных малым износом, и Виктор здраво рассудил, что комэск на такой машине всяко навоюет побольше желторотика. Палычу только осталось перерисовать тактический номер на любимые Саблиным «24» и разрисовать фюзеляж россыпью звезд. Делать какие-либо другие рисунки попросту не было времени.

– А она мне говорит: «Что ты делаешь?», а сама, чувствую, дрожит вся… и голову так наклонила, – от приятных воспоминаний глаза капитана Чурикова – командира второй эскадрильи – подернулись маслянистой пленкой.

Низкие тяжелые тучи часто проливались мелким, унылым дождем, прижимали к земле, не давали летать. Непогода резко сократила деятельность авиации. И пока техники в поте лица приводили в порядок поизносившуюся матчасть, летчики, оказавшись не у дел, отдыхали. Собравшись под тентом, травили анекдоты, рассказывали байки.

– А дальше что? – не выдержал Остряков. От услышанного рассказа у него покраснели уши.

– Дальше? – Чуриков снисходительно посмотрел на молодого и поправил пилотку. – Дальше было в подсобке! – Он усмехнулся, показав крупные белые зубы. Высокий, плечистый, со сломанным носом, он больше напоминал боксера-тяжеловеса, чем летчика.

– Что-то ты, Витя, мне не нравишься в последнее время, – негромко, чтобы не слышали сидящие рядом летчики, сказал Иванов, – смурной какой-то.

– Так погода видишь какая? – попробовал отшутиться Виктор.

– Да брось ты, – отмахнулся Иванов, – ты вчера тоже такой был. В себе замкнулся, молчишь, волком смотришь, злобствуешь.

Виктор промолчал.

– Твои болтают, что на «мессеров» стал кидаться, в самое пекло лезть. Ты ведь раньше таким не был, жить надоело? Ладно, сам загнешься, но ребят своих зачем за собой в могилу тянуть?

Саблин и эти вопросы также проигнорировал.

– Это все из-за твоей бывшей? Майи? – Иванов был упрям и если чего-то хотел узнать или услышать, то обычно действовал без сантиментов. – Так было бы из-за чего! Она тебя дерьмом поливает, а ты страдаешь. Забудь как страшный сон.

– Чего вы ко мне пристали? – буркнул Виктор. – Вчера Сашка с Лешкой пытали. С утра Шубин прямо-таки отцом родным стал. Теперь ты…

– Так жалко тебя. Пропадешь ни за грош и еще других за собой потащишь. И было бы из-за чего… Ну вот скажи, на хрена тебе эта блядь? Она вчера перед химиком хвостом крутила. А ты же нашего химика знаешь, он теперь не успокоится…

– При чем здесь Майя? – сдался Виктор. – Я про нее давно забыл. Нахрен. – Подробности личной жизни Майи были ему уже практически неинтересны. Она ушла, не оставив ни впечатлений, ни тоски.

– Вот и отлично. – Иванов посчитал свою миссию практически выполненной и резко повеселел. – Слушай, – видимо, пытаясь развить успех, он зашептал Виктору на ухо, – у меня знакомая в госпитале работает, неподалеку. Хорошая знакомая. У нее подруга есть, тоже хорошая. Давай, как наступление стихнет, в гости сходим. Все будет в лучшем виде, обещаю. Сейчас там делать нечего, у них работы во, – он провел большим пальцем по горлу, – но скоро будет можно.

– Ну хорошо, – вяло согласился Виктор, – сходим.

– Отлично. – Усики Иванова победно приподнялись. – Видишь? Все для тебя? Цени! – Он усмехнулся и потянулся за очередной папиросой. Виктор тоже закурил, размышляя о своем. О смерти жены он никому не говорил, и его мрачное настроение принималось с непониманием. Друзья пытались узнать причину, как-то растормошить, правда, без особого успеха. Их назойливость немного злила. Впрочем, внимание тоже было приятно. Виктор все больше ощущал, что он уже прирос к этому миру, прижился здесь. Что, оказывается, здесь уже есть много людей, которым он дорог…

Облака норовили прижать к земле, сливались впереди в белую муть. Смотреть можно было лишь в стороны, да и там видимость ограничивалась всего парой километров. Что можно найти в таких условиях, было неясно, но приказ есть приказ, и пришлось лететь. Первый вылет, еще с утра, взяв в ведомые Гаджиева, сделал сам Шубин. Теперь пришлось лететь Виктору с Рябченко. Полет проходил погано: в глазах рябили дороги, от непрерывного бокового наблюдения кружило голову, как на карусели. Над районом барражирования погода была не лучше, и он, тихонько матерясь, принялся нарезать круги на высоте метров двести. Выше не позволяла сплошная пелена облачности, ниже земля.

– Репей, Репей, ответьте, – неожиданно раздался голос связистки со станции наведения, – Репей, нас бомбят.

– Наведите, – закричал он, – я не вижу ни хрена.

«Ольха» больше не отвечала, и Виктор принялся нарезать круги, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь. Наконец он разглядел, как что-то мелькнуло восточнее, и он повернул туда. И едва не потерял дар речи, когда увидел, как сбоку, метрах в ста, вынырнул какой-то самолет. Он был необычный – торчали обтекатели шасси, четко выделялись два крыла – биплан, и Виктор даже подумал, что это наш старенький истребитель «И-15». Но на крыльях самолета четко выделялись белые кресты, да и сама машина все же отличалась от старой советской машины.

– Колька, «немец» слева! Бей гада!

Сам он атаковать не смог – враг был слишком близко, и «Як» проскочил его на скорости. Теперь же, оказавшись за хвостом, немец потянул за Саблиным, собираясь пострелять вдогонку. Над кабиной мелькнули трассы, Виктор подумал было уходить в облака – хоть и дистанция с противником стремительно увеличивалась, но шанс получить дурную пулю был очень высок. Мелькание трасс прекратилось, обернувшись, он увидел, что немец вдруг загорелся и свалился на крыло. Рядом мелькнул «Як» – ведомый не промазал.

– Молодец, Рябый, – крикнул он и тут же, заглушая его слова, эфир забила «Ольха».

– Справа, справа еще двое. Ну смотрите же.

И действительно, буквально в каком-то километре набирали высоту два биплана. Виктор кинулся на них. Расстояние было слишком велико, а облака низко, так что первый из противников благополучно растворился в белой мути. Второй немного не успел. Виктор начал стрелять метров с четырехсот, увидел, что вроде попал, но тот тоже скрылся в облаках. Тогда Саблин дал две очереди наобум, примерно по курсу движения. Когда спустя десять секунд прямо перед носом из облаков вывалился вражеский самолет, его удивлению не было предела.

Биплан выпал слишком близко, и вновь атаковать его никак не получалось. Он уже дал команду Кольке добивать подранка, чтобы не ушел, но немец упал сам. Как летел с креном, так и воткнулся в землю, безо всякого пожара, оставив груду обломков с торчащим вертикально, украшенным белым крестом крылом.

Радость от очередной победы быстро улетучилась на обратном пути. Потрусил мелкий дождь. Капли размазывались по фонарю, убирая и без того плохую видимость, облака почти полностью прижались к земле, и лететь приходилось буквально на ощупь. После долгих мытарств Виктор наконец нашел «свою» лесопосадку, но аэродрома все не было. Наконец углядел где-то вдалеке искры сигнальных ракет и только тогда, наведенный по радио, вышел к посадочному «Т». Ему этот полет и посадка обошлись очень дорого, что уж говорить про Рябченко, который в подобной переделке оказался впервые…

Он оставил парашют и реглан, вылез из кабины, потянулся, разминаясь, и только полез за папиросой, как у самолета, взвизгнув тормозами, остановился новенький «Виллис». Из машины довольно ловко выпрыгнул моложавый рослый генерал в темно-синем приталенном кителе и насмешливо уставился на Виктора. Пока Саблин вспоминал, что именно нужно делать, как рядом затормозил «Виллис» комдива, и оттуда буквально посыпался народ. Судя по тому, что за рулем второго «Виллиса» сидел сам комдив, Виктор решил, что этот генерал, видимо, очень большая шишка.

– Товарищ генерал-лейтенант, – так и не подкуренная папироса улетела в траву, и он, вытягивая ногу и пытаясь чеканить шаг по траве, принялся рапортовать, – задание по прикрытию наших войск выполнено. В ходе боя мной и ведомым уничтожено два вражеских штурмовика типа «Хеншель-123». Исполняющий обязанности командира эскадрильи лейтенант Саблин!

– Во как! – усмехнулся генерал, протягивая руку. – Ну что же, поздравляю! – Пожатие у него оказалось неожиданно сильным. – А чего так долго аэродром искал?

– Дождь и низкая облачность. Ориентиров тут поблизости никаких, только эта посадка. А она длинная.

– Ясно, – снова усмехнулся генерал, – давно воюешь? – За его спиной уже успела собраться свита. И там же, на периферии, жались комдив и Шубин. – Твои? – спросил он, считая звезды на фюзеляже «Яка».

– С осени сорок первого! – Генерал Виктору чем-то понравился. – За это время сбил шестнадцать самолетов лично и два в группе. И сегодня еще одного.

– Вот как? – снова сказал генерал и, скользнув взглядом по груди Саблина, удивился. – Почему этот летчик так скудно отмечен? – спросил он, ни к кому не обращаясь.

Виктор увидел, как комдив ткнул Шубина кулаком в бок. Комполка выступил вперед.

– С апреля тута трижды подписывал на товарища Саблина наградные. Однако до сих пор ничего не приходило.

– Разберитесь, – коротко бросил генерал, и высокий рослый майор что-то зачиркал в блокноте.

Вскоре высокое начальство стремительно убыло, оставив на аэродроме нервозность и запоздалый переполох. Потом Шубин увел комдива в свою землянку отпаивать то ли чаем, то ли чем покрепче, и полковая жизнь вновь потекла в привычном русле…

А через день начался ад. Немцы подтянули резервы, удвоили количество своей авиации и перешли в контрнаступление. К этому времени наши армии сумели вклиниться во вражескую оборону на двадцать километров, и по всей длине этого обильно политого кровью прорыва снова завязались тяжелые бои. Земля скрылась за дымом и разрывами, содрогнулась под гусеницами сотен вражеских танков. Небо потемнело от копоти, почернело от «Юнкерсов» и «мессеров». Наши позиции одновременно атаковали до сотни немецких самолетов, и четверкам и восьмеркам советских истребительных патрулей оказалось не под силу справиться с такой ордой. Резко активизировались вражеские асы. Летая парами, они атаковали смело, а иногда даже нагло, нанося сильные неожиданные удары. Снова появились по-тери.

В утреннем бою сильно потрепали вторую эскадрилью, сбили Битмана, истребитель Гаджиева издырявили так, что он еле дотянул до аэродрома. Потом дралась первая эскадрилья – получил ранение лейтенант Бессекирный. Первый вылет третьей эскадрильи тоже не обошелся без потерь. В бою отличился Ильин, подловивший одного фрица на выходе из пикирования, но и немцы в долгу не остались, сильно повредив истребитель Ковтуна. Саше повезло, он отделался легким ранением в руку. Был и плюс – с одного из переданных в полк стареньких истребителей удалось снять передатчик и поставить на Славкину машину. Теперь на шесть исправных «Яков» имелось целых три передатчика.