Антарктида online Громов Александр
Дела наши идут в целом неплохо. Правда, их не становится меньше. Мне то и дело приходится мотаться то в Амундсен-Скотт, то в Новолазаревскую, то в новый поселок в оазисе Грирсона, то куда-нибудь еще. Как и прежде, меня заедает текучка, и я мечтаю об отпуске.
Мечтать, говорят, не вредно. Но уж если мне надоест до чертиков — подам в отставку и махну с семьей на Таити. Или в Австралию. Андрюха Шеклтон звал погостить на отцовском ранчо.
У нас еще все впереди. Не у всех, к сожалению…
Мы так и не узнали, где нашли свою смерть Игорь Непрухин и Евгений Кубицкий, более известный как Женька Большой. Мы не знаем, что их убило: холод или непрочный снежный мост над трещиной в леднике. Для нас, оставшихся в живых, это не так уж важно, а для них теперь тем более. Известно только, что они не дошли до Солнечного. И еще известно, что Игорь удрал из оккупированной Новорусской на тракторе без кабины и без настоящего снаряжения, чтобы местоположение Солнечного оставалось тайной. А Женька добровольно пошел с ним, чтобы хоть немного увеличить его шанс дойти до цели.
Теоретически авантюра могла закончиться удачей — при полном отсутствии ЧП. Но так не бывает. А если такое иногда случается, то немедленно объявляется чудом.
Чуда не произошло. Антарктида вообще не щедра на чудеса и шутить не любит. Сколько прекрасных людей навсегда остались в ее льдах! Игорь и Женька очень далеко не первые и, убежден, не последние. Хотя мне очень хочется думать иначе.
Мы долго пытались найти их тела. Мы не нашли ничего. В редкие погожие дни на поиски вылетал «Ан-3». Два наблюдателя заработали себе снежную слепоту — и все без толку. Поиски продолжались месяц и другой.
Потом, как водится, трагедия начала забываться, а самолет понадобился для других целей. Количество неотложных дел отнюдь не убыло после того, как агрессор оставил нас в покое. Но еще и сейчас пилоты, пролетая над предполагаемым районом гибели наших друзей, пристальнее, чем обычно, всматриваются в ледяной ландшафт, если позволяет видимость.
Шимашевич предложил поставить им памятник. Я видел несколько эскизов, выполненных разными скульпторами. На одном из них они стоят обнявшись — полярник-мечтатель, осмелившийся провозгласить независимость Антарктиды, и яхтсмен, ставший настоящим антарктом. Оба улыбаются, причем под мышкой у Игоря зажат разинувший клюв утконос, а Женька держит в свободной руке банку пива «Оболонь».
Кое-кому идея поставить такой памятник показалась легкомысленной и даже кощунственной, а мне пришлась по душе. Когда мне однажды сказали с отвратительным апломбом, что памятник-де должен воспитывать нашу молодежь в духе мужества и героизма, я взбесился и наорал. Кому нужно искусственное, культивированное, вроде тепличного ананаса, мужество? Оно либо есть, либо его нет, и ни пиво, ни глупые мечты об утконосах ему не помеха.
Лично я до сих пор не могу простить агрессору гибели моих друзей-антарктов. Что мне с того, что его потери в итоге сравнялись с нашими? Я не удовлетворен тем, что далеко не все наши средства обороны, импровизированные и часто экзотические, были приведены в действие.
Отчасти из-за внезапности нападения. Отчасти из-за того, что само антарктическое руководство не владело всей полнотой информации о том, что мы на самом деле имеем.
Например, так и не пошли в дело вакуумные бомбы на пропане, детали которых дизелист Хвостовой втихую выточил в механической мастерской еще до агрессии, а готовую продукцию где-то прикопал. Впоследствии мы испытали одно такое «изделие», избрав полигоном пустынное местечко метрах в двухстах от крайних домиков поселка. Кто ж знал, что надо было уходить за горизонт! Короче говоря, четырьмя домиками (к счастью, только что собранными и еще не заселенными) в Антарктиде стало меньше. Меня и Хвостового контузило, причем он уверяет, будто его контузило не взрывом, а мною, упавшим с несусветной высоты на него, мирно катящегося по насту и никого не трогающего. Может, так и было: чего не помню, того не помню.
При обороне Новорусской мы потеряли больше пятидесяти человек. Погибли в бою Нематодо и Бакланов-Больших. Приняв ледяную ванну, умер от воспаления легких Илья Зубко — оккупантам не пришло в голову его лечить. А сколько наших соотечественников, как старожилов, так и новичков, пало по всей Антарктиде в попытке оказать безнадежное, как тогда казалось, сопротивление!
Нет ничего безнадежного. Теперь я это точно знаю.
Мы похоронили мертвых в красивом месте на берегу. Рядом с людьми вырыли могилу для Тохтамыша. Никто не видел, как погиб наш верный пес, но прошит пулями он был так густо, как могут прошить только из мести, паля по уже мертвому. Я не сомневаюсь, что его клыки успели попробовать чужой крови.
А попугай Кеша остался жив и снова как ни в чем не бывало летает под куполом. Его сломанное крыло вполне зажило и действует нормально. Сам видел. Уоррен души не чает в крылатом ухоеде и на полном серьезе просил для него медаль. А пока повар оставляет самые лакомые кусочки баранины специально для попугая, так что уши жителей и гостей Амундсен-Скотта остаются в относительной безопасности.
В Новорусской теперь шумно: строится порт. Поселок — уже почти город — пришлось перепланировать, многое снести и еще больше выстроить заново. Работы хватает. О досуге мы тоже не забываем, имея для этого многое, в том числе и… яхт-клуб. Только у Баландина, нового мэра, нет минуты свободной.
Еще быстрее растет новый Солнцеград-Зонненбург в оазисе Грирсона. Прежний «Шнупфендорф» мы эвакуировали — жить в той сырости оказалось на редкость малоприятно. А ведь все-таки жизнь дана человеку, чтобы радоваться.
Не только наша Новорусская размножается почкованием. Новолазаревская вывела поселок-сателлит к озеру Унтерзее в оазисе Ширмахера. Там купаются! Новые поселения отпочковались от Моусона, Дюмон-Дюрвиля и Бодуэна. Удалось реанимировать некогда заброшенные Молодежную, Бэрд, Восток, Литл-Рокфорд и некогда самую южную из береговых станций — Русскую. Процесс продолжается.
С Шимашевичем я сознательно не встречаюсь. Мне и думать о нем не хочется. Вероятно, он полагает, что поступил со мною максимально корректно, ну а я так не думаю. Люди для него — игрушки, подороже и подешевле. Меня он счел дорогой игрушкой и не позволил привести в негодность. Но почему я должен быть благодарен ему за это?
Я признателен за другое: ведь выезд ко мне Вали с пацанами наверняка организовали его люди. А Антарктида признательна ему за хлопоты, денежные вливания, оплаченные акции гринписовцев и антиглобалистов и тэ дэ, и тэ пэ.
Короче говоря, убивать набоба я передумал и даже не стал настаивать на лишении его прав гражданства, но немало позлорадствовал над тем, как он ИСПУГАЛСЯ нашего «геофизического оружия», о котором нам по-прежнему ничего не известно. Но Шимашевичу знать об этом необязательно.
Он по-прежнему остается крупнейшим нашим финансистом с ограниченным влиянием и ведет себя очень осторожно. От мысли положить Антарктиду себе в карман ему пришлось если и не отказаться насовсем, то уж, во всяком случае, исключить ее из ближайших планов. Нам известно, что он прикармливает некоторых депутатов Конгресса, но, конечно, не может купить голоса всех антарктов. Есть сведения, что его люди втайне собирают информацию о том, кто где находился в тот день и час, когда «скакнул» континент.
Мы тоже.
Мы — это члены бывшей антарктической делегации в Женеве плюс Коган. Плюс несколько добровольных помощников, умеющих держать язык за зубами и не посвященных полностью в суть дела. Во избежание.
Лично я не уверен, что мы что-нибудь отыщем. Еще меньше надежд на то, что с находкой или без нам удастся понять физику «скока». Но если есть хоть микроскопический шанс, было бы фатальной глупостью отдавать его Шимашевичу.
Почти все антаркты убеждены: мы действительно нашли во льдах инопланетный корабль и располагаем геофизическим оружием, настолько секретным, что засекречены и люди, которые могут знать о нем хоть что-нибудь. Но если вы вздумаете разубедить в этом какого-нибудь антаркта, пожалуйста, не надо ссылаться на меня. В ответ на прямой вопрос я лишь многозначительно усмехнусь и переведу разговор на другую тему.
Но ведь где-то — девять шансов из десяти! — и в самом деле прячется Нечто. Может быть, чужой космический корабль, вмороженный во льды миллионы лет назад. Может быть, что-то такое, чего мы себе не можем даже представить.
Оно есть.
И — снова девять из десяти! — сработало оно не случайно. Во второй раз — наверняка не случайно. Уж очень вовремя.
А значит, пресловутое геофизическое оружие не только существует, но и находится в распоряжении вполне реального человека, вернее всего, антаркта.
Надеюсь, он разумный человек. В пользу такого предположения говорит хотя бы то, что вот уже больше года никаких новых «рокировок» не наблюдается.
И все-таки мне неспокойно. Я предпочел бы поставить столь могучее средство под надежный контроль. Или тайно вывезти в океан да и утопить где-нибудь в глубоководном желобе.
Мы не успокоимся, пока не найдем. Мы продолжаем искать.
Но результатов пока нет. И нам остается лишь вопрошать, подобно толстовской Аэлите: «Где ты, где ты, Сын Неба?»
Не знаю, получим ли мы когда-нибудь ответ.
Хотелось бы надеяться…»
Дизелист Самоклюев встречал гостей.
Встречал он их всегда радушно, независимо от того, намеревались ли они задержаться или спешили дальше, перекинувшись с отшельником двумя-тремя словами. Некоторые и вовсе катили мимо, не притормаживая у кособокого домика близ холодного склада.
Самоклюев не обижался.
«Сосланный» Ломаевым на седьмой километр, он там и остался, несмотря на то, что его внешность теперь уже не имела никакого значения. Свое решение он объяснял тем, что стал полярником не для того, чтобы вертеться в шуме и давке — этого добра и на Большой земле навалом. Чем меньше народу суетится вокруг, тем лучше. А еще лучше жить одному. Тогда начинаешь по-настоящему ценить всю прелесть человеческого общения.
— Генка! Андрюха!
Могучий Ломаев и долговязый Макинтош слезли со снегохода, подошли пожать руку. Макинтош протянул левую.
— Как? — спросил Самоклюев, указав взглядом на культю.
— Что? А, это? Уже не ноет. Рука есть как рука. Короткая только.
— Да уж, парень, нарушили тебе симметрию…
— Плохой солдат, — объяснил, улыбаясь, Макинтош. — Хороший выставляет из укрытия… как это… ствол! Да. Ствол, а не руку.
— Бывает, и чего похуже отстреливают, — сказал Самоклюев. — Вы на склад?
— Мы в оазис. Синоптики дают погоду. Часа за четыре добежим. Вот Андрюха хочет перебраться туда на жительство.
— Хорошее дело. Радируй оттуда в Новорусскую: дизель я перебрал, пускай забирают. Зайдете чаю выпить?
— В другой раз. Знаешь, прогноз — прогнозом…
— Знаю. Прямо сейчас и поедете?
— Ага, — кивнул Ломаев и достал блокнот. — Андрюха, ты погуляй покуда… Тут вот какое дело: я, знаешь ли, надумал писать историю Свободной Антарктиды. Ну, то есть с того дня, когда она прыгнула… Не поможешь?
— Я?
— Ты.
— Нашел историка. Я и объяснительные-то записки никогда не умел толком писать…
— Тебе и не надо. Ты только вспомни. Давай с самого первого дня, ладно? Когда случился «прыг-скок», ты был в дизельной?
— Здесь я был. Мы с Недобитько приехали за мороженой птицей. Да ты уже спрашивал.
— Ну? Когда? Убей, не помню. Ладно, давай по новой. «Прыжок» ты сразу почувствовал?
— Все его почувствовали. Сперва тряхнуло несильно, потом у всех сразу мигрень…
— То есть почувствовал, когда был на складе?
— Не так. У вездехода я был, трансмиссию щупал. А Недобитько — тот на складе.
— Ну? Дальше, дальше…
— Чего тут «дальше»? Погрузили мы на сани курей-гусей — и назад. Что нам тут было делать? Прикатили на станцию — а там все ошалевшие, все бегают, и Типунов ругается. Да ты сам видел.
— Ладно… — Ломаев спрятал блокнот в карман каэшки. — Если еще вспомнишь что-нибудь…
Он оседлал снегоход, велел Макинтошу держаться крепче, махнул на прощание рукой и газанул. Слышимость сегодня была отменная. Прошло минут десять, прежде чем треск мотора затих вдали.
Еще долго Самоклюев курил, подставлял лицо солнцу, вдыхал морозный воздух пополам с крепким табачным дымом и все никак не мог решиться. Потом косолапо затопал в сторону от «тракта», от холодного склада и своего жилища. К свалке.
Поставь в Антарктиде хоть собачью конуру, хоть скворечник на шесте — и все равно рядом неизбежно будет свалка, дело только в ее размерах. Здесь, на седьмом километре, свалка была совсем маленькая. Не чета залежам всякого ненужного барахла в Новорусской и особенно в Мирном. Вдобавок все мало-мальски пригодное для строительства хибар — доски, бочки, ржавые жестяные листы, обрезки труб и швеллеров — давно было откопано, увезено и использовано.
В ничем не примечательном месте Самоклюев осторожно пробил ледяную корку. Пришлось повозиться, прежде чем в его руках оказалась драная, трижды отслужившая свой срок телогрейка, свернутая в тугой ком и обмотанная шпагатом. Дизелист осторожно развернул ее. Молочно-белый шар, испещренный непонятными, похожими на причудливые кляксы значками, ничуть не изменился за год. По-прежнему казалось, будто от него исходит тепло, и по-прежнему это был обман: шар нипочем не желал плавить снег. Какая энергия скрывалась в нем на самом деле, Самоклюев боялся даже думать. Ни одно рукотворное устройство так не может — это он знал точно. Дизелисту шар казался живым.
Он вновь не удержался — приложил к шару ладонь. Если просто дотронуться до него, ничего не случится. А если приложить палец к любому значку и начать чертить линию — значок послушно поедет за пальцем. И если совместить этот значок с другим значком, то…
То будет то, что уже было.
Один раз повезло. А ведь можно было, наверное, загнать земной шар в недра Солнца. Чего проще? Или разорвать Землю надвое. Или зашвырнуть ее к чертовой матери за орбиту Плутона — тоже удовольствие маленькое.
Худо, что Ломаев снова стал допытываться. Наверняка что-то подозревает. Как хорошо, что на шар не наткнулся покойный Непрухин! Болтун он был, светлая ему память. Растрепал бы всем в один момент. А есть вещи, которые никому не надо знать…
Даже достойнейшие из достойных небезгрешны. И потом, разве необходим злой умысел? Ведь в первый раз шар сработал, и Антарктида «прыгнула» не от действия значка и пальца, а просто из-за того, что он, дизелист Самоклюев, поскользнулся и уронил шар на наст!
Старая телогрейка без одного рукава показалась недостаточным амортизатором. Дизелист сходил в подсобку за тряпками и стометровой бухтой капронового шнура. Как следует упаковав шар, обвязал его шнуром и, сориентировавшись по вешкам, понес его в сторону от трассы. В пятидесяти шагах он нашел то, что искал.
Трещина была давно знакомая — узкая, не шире метра. Надо думать, в глубине она еще сужалась. Идеальная могила.
Опустив в трещину сверток, Самоклюев стал медленно стравливать шнур. Когда от бухты осталось всего пять-шесть петель, дизелист забеспокоился. Бросать было ни в коем случае нельзя. Но вот шнур провис. Осторожное подергивание ничего не дало — как видно, сверток плотно застрял. Вот и ладно…
Свободный конец шнура Самоклюев бросил на скользкий наст. Развернувшись змеей, шнур заскользил туда, вниз. Еще оставалась секунда, чтобы поймать его, переиграв все заново…
Секунда прошла. Рядом с трещиной остался только Самоклюев. Он точно знал, что уже сейчас никто не найдет ухоронку, а спустя дни и недели, когда вьюги наметут в трещину снега… Нет, это навсегда.
Гостинец со звезд сделал свое дело. Свободная Антарктида более в нем не нуждалась.
2001–2004 гг.
Авторы рады выразить благодарность:
ИГОРЮ АНТОНОВИЧУ КОРЖЕНЕВСКОМУ, начальнику нескольких антарктических научных станций, великодушно поделившемуся с нами своим знанием Антарктиды и антарктического быта, и не его вина, если мы все-таки не избежали кое-где «развесистой клюквы»;
ДМИТРИЮ БАЙКАЛОВУ, серьезно пополнившему наши запасы литературы об Антарктиде в период работы над книгой, что, надо надеяться, уменьшило развесистость указанной ягоды;
КИРИЛЛУ ЕСЬКОВУ, литератору и ученому, без чьей светлой головы и дельных консультаций мы, может быть, и не начали бы писать эту книгу;
ПАВЛУ ВЯЗНИКОВУ, также не оставившему нас во тьме невежества;
многим нашим друзьям и знакомым, не раз помогавшим нам добрым советом и торопившим с окончанием затянувшейся работы.
Пингвинам Адели за факт их существования.
Спасибо всем!
Читать бесплатно другие книги:
