Ниро Вульф и умолкнувший оратор (сборник) Стаут Рекс
– И дальше? – поторопил Вульф.
– Ну, вот я и пришла за советом… – Она посмотрела на меня, потом перевела взгляд на Вульфа. – Не знаю, нужно ли говорить, почему я не хочу обращаться в полицию?
– Мадам, вы вообще не обязаны мне что-нибудь говорить и, тем не менее, говорите уже три или четыре минуты.
– Да, кузен предупреждал, что вы грубиян… Что ж, видимо, придется сразу сказать, что, по моему мнению, за смерть Фиби Гантер ответственность несу я.
– Что и говорить, мнение не из приятных! – пробормотал Вульф. – Почему оно возникло у вас?
– Приятное или неприятное, я все же решила высказать его вам. Я много раз порывалась уйти, пока сидела тут одна, но, как видите, не ушла. Не знаю, что делать, как поступить… Вчера ночью думала, что сойду с ума. Мне еще не приходилось самой принимать важных решений, за меня всегда решал муж. К властям я не хочу обращаться – а вдруг я совершила преступление? Возможно, я поступаю глупо, собираясь говорить с вами откровенно, вы же знаете, как мой муж относился к Национальной ассоциации промышленников, а ведь вы работаете на нее. Мне бы, наверно, следовало обратиться к адвокату. Я знаю многих адвокатов, но среди них нет ни одного, кому я могла бы рассказать все.
Излияния миссис Бун, видимо, несколько смягчили Вульфа, он даже не посчитал за труд повторить, что не находится ни на чьей стороне.
– Независимо от того, как относятся к убийству Буна, Гантер и другие, я вижу в нем не акт личной мести, – заявил он. – А какое преступление вы совершили?
– Не знаю… Не знаю, совершила ли.
– Но что-то же вы сделали?
– Ничего не сделала – вот в чем суть. Однако мисс Гантер рассказала мне, что делала она. Я обещала никому не говорить об этом и не говорила. У меня возникло ощущение… если бы я сообщила полиции то, что рассказала мне мисс Гантер, ее бы не убили. Но я не обратилась в полицию. Все, что делала мисс Гантер, шло на пользу Бюро регулирования цен и наносило вред Национальной ассоциации промышленников, а именно этого мой муж желал больше всего на свете. – Миссис Бун не спускала глаз с Вульфа, словно пыталась прочесть его мысли. – Я одобряю поведение мисс Гантер. И я все еще не решила, правильно ли поступлю, если расскажу вам. Как-никак вы же работаете на ассоциацию…
Вульф некоторое время молча смотрел на нее, потом тяжело вздохнул и повернулся ко мне:
– Арчи!
– Слушаю, сэр?
– Запиши текст письма и отправь его сегодня же. Диктую:
«Национальной ассоциации промышленников, для мистера Фрэнка Томаса Эрскина.
Господа!
Развитие событий вынуждает меня поставить вас в известность, что настоящим я отказываюсь представлять интересы вашей организации в деле об убийстве Ченни Буна и мисс Фиби Гантер. Прилагая при сем чек на тридцать тысяч долларов, полученных в качестве аванса, я тем самым прекращаю всякое сотрудничество с вами.
С уважением…»
Записав все это, я взглянул на Вульфа:
– Выписать чек?
– Разумеется. Иначе что же ты приложишь к письму? – Вульф перевел взгляд на нашу посетительницу. – Вот так-то, миссис Бун. Теперь, надеюсь, ничто не помешает вашей откровенности? Если даже согласиться, что я был в другом лагере, то теперь-то я нейтрален. Так что же мисс Гантер, по ее словам, делала?
Миссис Бун не сводила с Вульфа изумленного взгляда.
– Тридцать тысяч долларов? – недоверчиво спросила она.
Вульф натянуто улыбнулся:
– Да. Солидная сумма, не так ли?
– И это все? Только тридцать тысяч? А я думала, они отвалят вам раз в двадцать больше! У них же сотни миллионов… нет, миллиарды!
– Это был только аванс, – сухо ответил Вульф. – Повторяю, теперь я человек нейтральный. Что же мисс Гантер сообщила вам?
– Да, но теперь… теперь вы вообще ничего не получите! – воскликнула миссис Бун. – Кузен говорит, что во время войны вы без вознаграждения выполняли задания правительства, но сейчас с частных лиц получаете огромные гонорары. Должна заранее вас предупредить, что я не в состоянии обещать вам большое вознаграждение. Я могу… – она заколебалась, – я могу дать вам чек долларов на сто.
– Не нужно мне от вас никаких чеков! – крикнул Вульф, начиная выходить из себя. – Черт побери, что, в конце концов, сказала вам мисс Гантер?
Миссис Бун взглянула на меня, и я подумал, что, возможно, она ищет во мне какое-то сходство с мужем, который убит и потому не может сейчас принять за нее решение. Я подумал еще, что ей легче будет, если я ей кивну. Так я и сделал. Кажется, это и в самом деле помогло, потому что она тотчас же снова обратилась к Вульфу:
– Мисс Гантер знала, кто убил моего мужа. Знала не только потому, что он сам сообщил ей что-то накануне смерти. Ей было известно, что один из валиков к диктофону содержит неопровержимую улику против убийцы. Валик этот хранился у нее. Она собиралась держать его у себя до тех пор, пока всяческие разговоры, слухи, негодование общественности не подготовят почву для окончательной дискредитации Национальной ассоциации промышленников. Мисс Гантер сама сказала мне это, когда я пришла к ней и заявила, что она сознательно запутывает историю с чемоданчиком. Я ведь знала, что он стоит у нее в столовой на столе. Она, видимо, опасалась, что я пойду в полицию и испорчу ей все дело, и решила посвятить меня в свой замысел.
– Когда это было? В какой день?
Миссис Бун наморщила лоб, припоминая, но потом растерянно покачала головой:
– Знаете, у меня все дни перепутались…
– Понимаю, миссис Бун. В пятницу вечером вы впервые были у меня вместе с другими и уже почти решили все рассказать, но передумали. К мисс Гантер вы приходили до этого или после?
– После. На следующий день.
– Следовательно, в субботу. Чтобы у вас не оставалось сомнений, напомню, что в субботу утром вы получили по почте конверт, в котором находился ваш фотоснимок и водительские права. Припоминаете? Именно в тот день вы и навестили мисс Гантер?
Миссис Бун кивнула:
– Да, да!.. Я сообщила ей о конверте, а мисс Гантер сказала, что это она написала письмо убийце моего мужа, – она знала, что муж всегда носил в бумажнике мой фотоснимок, а бумажник исчез. Он носил его при себе двадцать лет… нет, двадцать три года…
Голос миссис Бун дрогнул, она умолкла и несколько раз судорожно глотнула воздух. Опасаясь, что она разрыдается, – а Вульф этого совершенно не переносил, – я поспешил сердито сказать:
– Хорошо, хорошо, миссис Бун, успокойтесь! Возьмите себя в руки и объясните, для чего мисс Гантер написала письмо убийце. Чтобы он вернул вам фотоснимок?
– Д-да… Она понимала, как мне хотелось получить этот снимок обратно. В письме тому человеку она написала, что ей все известно, и потребовала вернуть мне снимок.
– А что еще она написала ему?
– Не знаю. Больше она ничего не сказала.
– Но она назвала вам его имя?
– Нет. Сказала только, что не может назвать убийцу, поскольку не сомневается, что я обязательно проговорюсь, да к тому же навлеку на себя опасность. Что касается преступника, добавила мисс Гантер, то мне нечего беспокоиться, она сделает все возможное, чтобы он не остался безнаказанным… Вот тут-то, мне кажется, я допустила ошибку, почему и считаю себя виновной в ее смерти. Мисс Гантер утверждала, что я буду в опасности, если узнаю имя преступника. Значит, она тоже была в опасности, особенно после того, как написала ему это письмо. Мне следовало уговорить ее пойти в полицию и все рассказать, а если бы она не послушалась – нарушить свое обещание и самой отправиться в полицию. И тогда бы она была сейчас жива. Правда, мисс Гантер предупреждала меня, что, видимо, нарушает закон, так как утаивает весьма важные сведения, касающиеся убийства, и весьма важные доказательства виновности преступника. Мне и самой приходило в голову, что я помогаю ей нарушать закон.
– Ну уж об этом-то можете не беспокоиться, – заверил ее Вульф. – Вернее, можете не беспокоиться с той минуты, как только скажете мне, где мисс Гантер спрятала валик.
– В том-то и дело, что не знаю. Она мне этого не сказала.
Вульф широко раскрыл глаза.
– Лжете! – грубо крикнул он. – Сказала!
– Нет, нет! Она только предупредила, чтобы я не думала, будто преступник останется безнаказанным. Но если этот валик – единственное доказательство…
Наступило долгое молчание. Миссис Бун опять посмотрела на меня, рассчитывая, видимо, вновь найти поддержку, однако на этот раз ей пришлось разочароваться. Тогда она обратилась к Вульфу:
– Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему мне нужен ваш совет и…
– Сожалею, мадам, – ответил Вульф тоном, лишенным всяких признаков сожаления, – но я ничего не могу сделать для вас. Впрочем, вы пришли ко мне за советом – получите его. Сейчас мистер Гудвин отвезет вас в гостиницу. Оттуда вы немедленно позвоните в полицию и скажете, что хотели бы сообщить нечто важное. Как только приедут полицейские, повторите им все, что рассказали мне, и самым подробным образом отвечайте на все их вопросы. Не бойтесь, что к вам отнесутся как к человеку, нарушившему закон. Я согласен: если бы вы не выполнили обещание, данное мисс Гантер, с ней ничего не случилось бы… Но она же сама потребовала этого обещания – следовательно, вы не виновны в ее гибели. – Он поднялся из-за стола. – До свидания, мадам.
Благополучно доставив мисс Бун в «Уолдорф», я вернулся и вошел в кабинет в тот момент, когда Вульф пил пиво.
– Я буду у себя наверху, – сказал я.
– Подожди, подожди! Нам нужно закончить дело с отправкой письма и чека.
– Что?! – Я не поверил своим ушам. – Вы о письме в Национальную ассоциацию промышленников?
– Разумеется. Разве я не сказал этой женщине, что отправлю письмо? Разве не поэтому она дала нам кое-какие сведения?
Я опустился на стул и долго смотрел на Вульфа.
– Знаете что? – наконец сказал я сурово. – Теперь это уже не просто эксцентричная выходка – это бред сумасшедшего. Из каких же шишей вы собираетесь платить мне жалованье?.. Да и потом, она же не сообщила самого главного… – Я помолчал, затем вкрадчиво сказал: – К сожалению, сэр, должен признаться, что наша чековая книжка куда-то исчезла.
– Будет тебе! – отмахнулся Вульф. – Сейчас же выпиши чек и отошли вместе с письмом. Потом просмотри пачку конвертов на моем столе. Это отчеты людей Бэскома. Их только что принес посыльный.
– Но у нас же теперь нет клиента! Я сейчас позвоню Бэскому и попрошу прекратить…
– Ни в коем случае!
Я достал из сейфа чековую книжку, заполнил чек и после этого заметил:
– По данным статистики сорок два и три десятых процента гениев рано или поздно сходят с ума.
Вульф продолжал молча потягивать пиво, не удостоив меня ответом. Выходит, он собирается платить детективам Бэскома из своего кармана! Передавая письмо вместе с чеком на подпись Вульфу, я не удержался и жалобно сказал:
– Извините, но сотня долларов миссис Бун нам сейчас еще как пригодилась бы!
Он бросил взгляд на часы, потом посмотрел на меня и снова на часы.
– Арчи, присядь на минутку. Несколько позже к нам зайдет доктор Волмер, и тебе нужно получить от меня кое-какие указания.
Глава 30
Доктор Волмер обещал прийти в десять часов. Без пяти десять в спальне Вульфа все было готово к спектаклю. Он лежал в постели при свете ночника, а я сидел в его кресле с журналом в руках. Надо сказать, мой шеф в постели представляет весьма примечательное зрелище даже для меня, который лицезрел эту картину много раз.
Доктор Волмер частенько нас навещал, поэтому один поднялся по лестнице и вошел в спальню. Как всегда, он держал в руках чемоданчик. У него было круглое лицо и круглые уши, и, наверно, уже года два-три назад он прекратил все попытки ходить грудью вперед, поскольку стало невозможно скрывать солидный животик.
Мы обменялись рукопожатиями, после чего он подошел к кровати и дружески поприветствовал Вульфа. Вульф долго рассматривал протянутую ему руку, потом проворчал:
– Нет уж, благодарю покорно! Будет ли этому предел?
– Мне следовало заранее объяснить… – заговорил было я, но Вульф прервал меня.
– Вы согласны платить два доллара за фунт масла? – закричал он, обращаясь к Волмеру. – Пятьдесят центов за шнурки для ботинок? Доллар за бутылку пива? Двадцать долларов за паршивую полуувядшую орхидею? Отвечайте, черт бы вас побрал!!!
Волмер опустился на краешек стула около кровати, поставил на пол чемоданчик и, растерянно мигая, взглянул сначала на Вульфа, потом на меня.
– Не знаю, что у него – нервная лихорадка или что другое, – пробормотал я.
– Вы обвиняете меня в том, что я обманом заманил вас сюда! – снова заговорил Вульф. – Вы обвиняете меня в попытке занять у вас денег! Вы обвиняете меня в этом только потому, что я попросил взаймы пять долларов до начала следующей войны! – Он угрожающе помахал пальцем перед носом изумленного Волмера. – И позвольте заметить, сэр, следующая очередь ваша! Да, со мной все кончено, меня довели до этого! Погубили и продолжают преследовать… – Он снова перешел на крик. – А вы, болван вы этакий, надеетесь спастись! Корчите из себя врача… Подумаешь! Все равно вас разденут донага и исследуют каждый дюйм вашей кожи, как они сделали со мной! О, они найдут метку! – Он бессильно опустил голову на подушку, закрыл глаза и забубнил что-то неразборчивое.
Во взгляде Волмера появился веселый огонек.
– Кто сочинил ему этот сценарий, а? – спросил он меня.
Еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, я нашел в себе силы с отчаянием сказать:
– Несколько часов назад я привез его домой, и с тех пор он находится в таком вот состоянии.
– Он выезжал из дому?!
– Да. И с трех пятнадцати до шести сидел в каталажке.
– В таком случае, – решительно заявил Волмер, – я должен обеспечить постоянное медицинское наблюдение за мистером Вульфом. Я немедленно вызову несколько медицинских сестер. Где у вас телефон? Если вас это не устраивает, я сейчас же отправлю его в больницу.
– Правильно! – подхватил я. – Дело весьма срочное, мы обязаны принять меры.
Вульф тотчас открыл глаза.
– Что? Вызвать медицинских сестер? – презрительно спросил он. – Вы что, не врач? Сами не в состоянии распознать тяжелое нервное потрясение?
– Нет, почему же, могу.
– Так в чем дело?
– Ваш случай… э-э… представляется мне нетипичным.
– Ошибаетесь! – огрызнулся Вульф. – Вам просто не хватает опыта, когда речь идет о больном, страдающем манией преследования.
– Кто вас преследует?
Вульф устало закрыл глаза:
– О боже! Кажется, снова приближается приступ… Арчи, расскажи.
– Обстановка, док, чрезвычайно серьезная. Как вам известно, мистер Вульф по поручению Национальной ассоциации промышленников занимался расследованием убийства Буна и Гантер. Верховному командованию не понравилось, как вел расследование инспектор полиции Кремер, и его заменили гориллой по фамилии Эш.
– Знаю. Читал в газете.
– А завтра вы прочтете и о том, что Ниро Вульф отказался вести расследование по поручению ассоциации и вернул полученный аванс.
– Да что вы! И почему?
– А вот послушайте. Эш прямо-таки возненавидел моего патрона. Сегодня, например, он ухитрился раздобыть ордер на его арест, и нам пришлось отправиться в полицейское управление. Хомберт аннулировал ордер, и главным образом потому, что Вульф работает на Национальную ассоциацию промышленников, а если затронуть ее интересы, она может выгнать и мэра Нью-Йорка, и начальника полиции и поставить на их места тех, кто ей угоден. И что же вы думаете? Вернувшись домой, Вульф тут же принял решение порвать всякие связи с ассоциацией. С утренней почтой они там получат соответствующее письмо и приложенный к нему чек на выданный заранее аванс. Завтра разразится грандиозный скандал. Мы не знаем, что предпримет ассоциация, да это нас, пожалуй, и не волнует… нет, я должен был бы сказать – мистера Вульфа это не волнует. Но мы знаем, как поступят полицейские. Во-первых, впредь они не станут церемониться с мистером Вульфом, поскольку он порвал с этой организацией. Во-вторых, им хорошо известно, что среди клиентов Ниро Вульфа никогда не было убийц. Хорошо известно и другое – как трудно заставить его вернуть деньги, да еще такую сумму, как тридцать тысяч долларов. Из всего этого они сделают вывод: Вульф знает, что убийца – один из руководителей Национальной ассоциации промышленников, знает даже, кто именно.
– И кто же?
Я покачал головой:
– Мне неизвестно. Мистер Вульф же теперь сумасшедший, и спрашивать у него бесполезно. Коль скоро обстановка складывается таким образом, можно безошибочно предсказать, что произойдет дальше. После десяти часов, а возможно и раньше, у наших дверей появится тюремный автобус, предназначенный для Вульфа. Мне будет жаль, конечно, разочаровывать полицейских, но ничего не поделаешь, придется предъявить им заключение известного врача о том, что Ниро Вульфа в его теперешнем состоянии опасно не только куда бы то ни было везти, но даже разговаривать с ним. – Я горестно покачал головой и продолжал: – Вот как обстоят дела. Лет пять назад Вульф оказал вам небольшую услугу, когда этот жулик – Гриффин, кажется, – пытался шантажировать вас. Вы тогда обещали моему шефу сделать для него все, что он попросит, хотя я и предупреждал вас, что в свое время вы пожалеете о таком обещании. Ну вот, дружище, этот день наступил.
Волмер, почесав подбородок, погрузился в раздумье. Наконец он посмотрел на Вульфа и сказал:
– Вы, конечно, понимаете, меня так и подмывает задать кучу вопросов. Ответов я, разумеется, не получу?
– Боюсь, что нет. Во всяком случае, от меня, – я и сам ничего не знаю. Попробуйте обратиться к пациенту.
– На какой срок вам нужно медицинское заключение?
– Понятия не имею. Я же говорю, мне ничего не известно.
– Если, по моему мнению, мистер Вульф находится в таком тяжелом состоянии, что я должен запретить всякие визиты к нему, мне придется посещать его по меньшей мере дважды в день. Я напишу медицинское заключение и занесу минут через десять.
Глава 31
Надо сказать, я не был одинок в течение этих двух с половиной суток, с четверга по субботу, пока действовало медицинское заключение. Газетчики, шпики, сотрудники Национальной ассоциации промышленников – все понимали, как мне тяжело, и отчаянно пытались развлечь. Должен признаться, что если в обычное время Вульф платит мне лишь половину того, что я заслуживаю, то за эти шестьдесят с лишним часов он недоплатил мне во много раз больше.
В продолжение всей осады Вульф не покидал постели, дверь в его спальню была постоянно заперта, один ключ находился у меня, другой у Фрица. Вульф с трудом мирился с тем, что так долго не может заглянуть на кухню, побывать в столовой и у себя в кабинете, но особенно мучительно он переживал вынужденный отказ от посещения оранжереи. Чтобы доказать необходимость этой жертвы, мне пришлось долго растолковывать ему, что к нам в любое время может нагрянуть банда полицейских с ордером на обыск, и он не успеет вернуться в постель.
– Вы изображаете сумасшедшего… Хорошо, пожалуйста! Бурные аплодисменты изумленной публики… Значит, теперь парадом командую я, и только я устанавливаю правила. Мне и так трудно, я ведь совершенно не представляю себе, что вы затеяли. Настолько, что…
– Вздор! – отрезал Вульф. – Ты все знаешь и все понимаешь. По моему поручению этот валик ищут двадцать человек. Пока он не найден, ничего сделать невозможно. Просто-напросто я предпочитаю ожидать у себя дома, а не в тюремной камере.
– Уж если кто из нас и говорит вздор, так это вы, мистер Вульф! – Я был расстроен, ибо только что провел минут тридцать с целой делегацией, нагрянувшей из Национальной ассоциации промышленников. – Почему вы порвали всякие отношения с ассоциацией еще до того, как решили ждать, валяясь в постели и изображая психа? Предположим, убийца – один из руководителей ассоциации и вам известно, кто он, – кстати, в этом уверены абсолютно все, но пока вовсе не уверен я, и вы должны дать мне соответствующие доказательства. Все равно это не причина, чтобы возвращать аванс. Никто не может обвинить вас в том, что вы, вопреки обыкновению, взяли себе в клиенты убийцу; вы же сами говорили, что в данном случае вашим клиентом является не какой-то индивидуум, а организация. Так почему же вы вернули деньги? Предположим, что история с исчезнувшим валиком – это не очередной ваш трюк ради выигрыша времени и валик действительно существует. Но ведь может случиться так, что его не найдут. Как же тогда? Вы что, намереваетесь лежать в постели всю жизнь?
– Валик будет найден, – кротко ответил Вульф. – Он не уничтожен, он существует и потому будет найден.
Я с подозрением взглянул на Вульфа, пожал плечами и вышел. Разговаривать с ним, когда он напускает на себя кротость, дело совершенно никчемное. Я спустился в кабинет, сел и скорчил свирепую гримасу диктофону фирмы «Стенофон», стоявшему в углу. Мы платили за его прокат по доллару в день – вот что главным образом заставляло меня верить Вульфу.
Впрочем, не только это, поскольку Биль Гоур и еще двадцать молодцов из агентства Бэскома действительно разыскивали валик. Вульф поручил мне просматривать поступающие от них рапорты, и, должен сказать, они прямо-таки обогащали сыскную науку. Биль Гоур с коллегой опрашивали не только приятелей, но и случайных знакомых Фиби Гантер, и все это влетало нам в копеечку. Но у меня из головы упорно не выходила мысль о Соле Пензере. Неважно, какой спектакль и по какой программе мы разыгрывали – Сол Пензер всегда выступал в нем в качестве звезды, а сейчас среди двадцати молодцов его не было. Мне дозволили только узнать, что никакие валики его не интересуют. Он звонил каждые два часа – не знаю откуда. По категорическому указанию Вульфа я тут же переключал его на параллельный аппарат, установленный у кровати шефа. За это время Сол побывал у нас дважды: утром в четверг и в пятницу во второй половине дня, причем в обоих случаях минут по пятнадцать оставался наедине с Вульфом.
Одна из особенностей поставленного нами спектакля состояла в том, что я не должен был отказывать ни одному посетителю, если он мог объяснить свой визит более или менее убедительно. Это создавало впечатление, что все мы, обитатели дома Вульфа, сохраняем полное спокойствие, хотя и переживаем обрушившееся на нас горе. Особенно доставалось мне от газетчиков и фараонов, но самыми надоедливыми оказались, конечно, деятели из Национальной ассоциации промышленников.
В течение долгих лет совместной работы с Вульфом мне довелось видеть в его кабинете немало расстроенных, подавленных или обезумевших от горя людей, но хуже этой банды я никого не видел. Да и я допустил ошибку. По простоте душевной я обещал им, что, как только у Вульфа наступит хотя бы временное просветление и разрешит врач, я тут же извещу об этом Эрскина. Мне следовало предвидеть, что теперь они не только будут день и ночь висеть на нашем телефоне, но и в одиночку, парами и по трое врываться к нам и торчать в кабинете, ожидая, когда наступит это просветление.
Для предупреждения полицейского налета Вульф поручил мне заблаговременно принять необходимые меры. Именно поэтому в четверг я позвонил в секретариат начальника полиции в восемь тридцать утра. Час спустя нам позвонил сам Хомберт. Разговор протекал почти слово в слово так, как я и предвидел. В результате не прошло и получаса, как у нас появился лейтенант Роуклифф в сопровождении угрюмого детектива, и я пригласил их в кабинет.
Роуклифф трижды внимательно прочел заключение доктора Волмера – я в конце концов не выдержал и предложил снять копию, пусть изучает на досуге сколько хочет! Роуклифф вел себя сдержанно, видел, что метать громы и молнии бесполезно. Он даже пытался доказать, что Вульфу никак не повредит, если он на цыпочках войдет в его спальню и бросит сочувственный взгляд на страдальца. Я объяснил, что горю желанием удовлетворить его просьбу, но, увы, не имею права – доктор Волмер никогда бы не простил мне этого. Роуклифф ответил, что прекрасно понимает мое положение, но почему бы мне самому не расколоться и не сообщить кое-что? Я не могу расколоться по той простой причине, возразил я, что абсолютно ничего не знаю. Роуклифф, разумеется, мне не поверил, но если бы даже он арестовал меня и начал убеждать в полиции, как обычно, с помощью дубинки, то все равно ничего бы не добился. Он хорошо это знал, хотя и относился ко мне неприязненно.
Вскоре Роуклифф уехал, а сопровождавший его детектив принялся разгуливать по тротуару перед нашим домом. С этого момента и до конца расследования у нас перед дверью постоянно торчал часовой.
Гром ударил в субботу; произошло то, чего я опасался с самого начала всей этой комедии и чего, кстати говоря, не исключал и Волмер. После звонка Роуклиффа я вбежал в спальню Вульфа и крикнул:
– Ну, паяц, наконец-то удача! Вам предстоит участвовать в настоящем спектакле! Знаменитый невропатолог Грин прибудет к вам сегодня без пятнадцати шесть. – Я сердито посмотрел на Вульфа и добавил: – Если вы и с ним намерены разыграть ту же комедию, что и с Волмером, я без шестнадцати шесть подам в отставку.
– Так-так, – отозвался Вульф, откладывая книгу. – Вот чего мы все время боялись. – Он положил книгу на одеяло обложкой вверх. – Но почему именно сегодня? Почему, черт возьми, ты согласился на такое время?
– Потому что не было иного выхода. Роуклифф настаивал, чтобы Грин приехал к нам сейчас же. Я еле отбился, сказал, что при осмотре обязательно должен присутствовать ваш врач, а он может прийти не раньше девяти часов. Роуклифф категорически заявил, что Грин явится не позже шести, и больше не захотел говорить. Я выколотил пять часов отсрочки, и вы еще недовольны!
– Перестань кричать на меня! – проворчал Вульф, опуская голову на подушки. – Пойди вниз, мне надо подумать.
– Вы что, хотите сказать, что до сих пор не думали о возможности такого визита и не знаете, как выйти из положения? Но я же с самого четверга твердил, что нам не миновать этого!
– Арчи! Убирайся! Я не могу думать, когда ты стоишь рядом и кричишь.
– Хорошо, я пойду в кабинет и буду ждать, пока вы что-нибудь придумаете.
Глава 32
В тот день в течение двух часов – с двенадцати тридцати до двух тридцати – я находился в самом гнусном настроении, в какое только может впасть человек. Смутно припоминаю, что Вульф завтракал дважды, хотя Фриц отрицает это из вежливости. По его словам, Вульф позавтракал совершенно нормально. Фрицу все показалось обычным, за исключением разве того, что Вульф, слишком погруженный в свои мысли, не похвалил его омлет.
Свой месячный запас самых энергичных выражений я израсходовал за эти два часа вовсе не потому, что видел в перспективе только нашу позорную капитуляцию. В конце концов, это очень неприятно, но еще не трагедия. Меня бесила мысль о самом трюке, который, как я понимал с самого начала, мог придумать только маньяк. Регулярно просматривая все донесения Биля Гоура и людей Бэскома, я считал, что хорошо знаю состояние дел на каждом участке расследования, за исключением участка Сола Пензера. Но что бы там ни делал Сол, это не могло ни объяснить, ни тем более оправдать дурацкую комедию с сумасшествием.
Сол позвонил, как обычно, в два часа, и у меня возникло сильнейшее желание наброситься на него с расспросами, но я понимал, что это бесполезно, и переключил его на спальню Вульфа. Однако из всех соблазнов, которым я когда-либо успешно противостоял, этот был самым мучительным. Меня непреодолимо тянуло подслушать, о чем они говорят. Но я положил трубку и отошел от телефона.
Послонявшись некоторое время по дому, я направился было в кухню, но, проходя мимо лестницы, услышал какой-то шум. И что же я увидел, как вы думаете? По лестнице спускался Вульф, облаченный всего лишь в пижаму. От удивления глаза у меня полезли на лоб, ибо вверх и вниз он перемещался только в лифте. Но я был удивлен не только этим.
– Как вам удалось выйти из спальни? – наскочил я на него.
– Фриц дал мне ключ, – ответил Вульф. – Скажи ему и Теодору, пусть сейчас же придут ко мне в кабинет.
За долгие годы нашей совместной работы я никогда еще не видел Вульфа за дверью спальни в подобном виде, из чего заключил, что происходит нечто из ряда вон выходящее.
В кабинете, сидя за своим столом, Вульф окинул нас взглядом и отчетливо проговорил:
– Я самый натуральный безмозглый болван!
– Совершенно верно, сэр, – охотно согласился я.
Вульф нахмурился:
– Но то же самое, Арчи, должен сказать и про тебя. В дальнейшем ни ты, ни я не вправе обижаться, если от кого-нибудь услышим, что в своем умственном развитии мы застряли на уровне антропоидов. Ты ведь присутствовал при моем разговоре с Хомбертом и Скиннером, читал донесения людей Бэскома и вообще знаешь обо всем, что происходит. И тебе даже в голову не пришло задуматься над простым фактом, что в тот вечер, когда ты приводил сюда в кабинет мисс Гантер, она оставалась одна добрых три минуты, если не все пять! Да и сам-то я подумал об этом только сегодня. Позор! – Он фыркнул от распиравшего его негодования. – Мозги у меня, как у моллюска!
– Значит, вы думаете…
– Нет! Теперь я не имею права утверждать, что способен думать… Фриц! Теодор! Молодая женщина оставалась здесь одна три-четыре минуты. У нее в кармане или в сумочке находился предмет, который ей нужно было во что бы то ни стало спрятать, – черный валик дюймов шесть длиной и дюйма три толщиной. Она не знала, каким временем располагает: в любую минуту в кабинет мог кто-нибудь войти. Будем исходить из предположения, что она спрятала валик где-то здесь, в кабинете, и попытаемся его найти. Я высокого мнения о ее сообразительности и поэтому не исключаю, что она спрятала его у меня в столе.
Вульф отодвинул кресло, с трудом нагнулся и открыл нижний ящик. Я тоже принялся открывать ящики своего стола.
– Может, мы разделим комнату на секторы? – предложил Фриц.
– Зачем? – возразил я, не отрываясь от дела. – Ищи везде, вот и все.
Фриц подошел к кушетке и стал снимать с нее подушки. Теодор начал с двух ваз для цветов на шкафчике с картотекой, из которых – по сезону – торчали ветки вербы. Мы работали молча, на разговоры у нас не оставалось времени. Но я не переставал внимательно наблюдать за Вульфом, так как целиком и полностью разделял его мнение о сообразительности мисс Гантер и тоже считал, что она могла спрятать валик в его столе. Однако самое тщательное обследование стола ничего не дало. Вульф поставил свое кресло на прежнее место и, пробормотав: «Будь прокляты все женщины!» – уселся поудобнее и принялся озирать кабинет, словно полководец поле боя.
– Мистер Вульф, может, мы ищем вот это? – послышался голос Фрица.
Он стоял на коленях перед самой нижней и самой длинной книжной полкой. Около нее высилась стопка томов энциклопедии, снятых с полки, и теперь на том месте, всего в нескольких дюймах от пола, зияло пустое пространство. В вытянутой руке Фриц держал то, что мы так долго и тщетно искали.
– Идеально! – воскликнул Вульф. – Она действительно была особенной девушкой. Арчи, достань машину. Теодор, я, видимо, сегодня же поднимусь к тебе в оранжерею, но несколько позже, а уж завтра утром обязательно, и в обычное время. Поздравляю, Фриц!
Передав Вульфу валик и направляясь к выходу в сопровождении Теодора, Фриц сиял, как солнышко.
– Ну, вот, – заметил я, включая диктофон. – Возможно, это как раз то, что нам нужно. А может, и не то.
– Давай пускай, – проворчал Вульф, постукивая пальцем по подлокотнику. – Что ты копаешься? Не получается?
– Обязательно получится, только вы не торопите. Я волнуюсь.
Я включил диктофон и сел. Послышался тот самый голос, который мы так отчетливо слышали, когда проигрывали другие десять валиков. Минут пять мы сидели неподвижно. Я не отрываясь смотрел в динамик, Вульф закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Как только запись кончилась, я выключил аппарат.
Вульф, глубоко вздохнул, открыл глаза и выпрямился в кресле.
– В нашу литературу нужно внести кое-какие исправления, – проговорил он. – Например, выражение «мертвый не расскажет» определенно устарело. Бун мертв, умолк. И все же он говорит.
– Да, да! – откликнулся я. – Умолкнувший оратор… Наука творит чудеса, однако вряд ли это обрадует преступника. Пойти за ним?
– Нет, мы все устроим по телефону. У тебя есть номер телефона Кремера?
– Разумеется.
– Вот и хорошо. Но прежде свяжись с Солом. Я скажу тебе, как это сделать.
Глава 33
Без десяти четыре наши гости уже сидели в кабинете. Один из них был наш старый приятель и противник инспектор Кремер, второй – бывший клиент Вульфа Дон О’Нил, третий – сравнительно недавний знакомый – Элджер Кэйтс, а вот четвертый оказался совершенно новым человеком: вице-президент фирмы «О’Нил и Уордер» Генри Уордер. Сол Пензер, скромно примостившийся в уголке за глобусом, был не гость, а свой человек, член нашей семьи.
Кремер расположился в кресле, обитом красной кожей, и, как ястреб, взглядывал на Вульфа. О’Нил, едва только вошел и увидел своего вице-президента, взвился чуть не до потолка, но спохватился и взял себя в руки. Высокий и плотный, Генри Уордер выглядел, как устойчивая опора моста, но все его поведение показывало, что как раз устойчивости ему и недостает. Он так откровенно трусил, что я подумал, не сбегать ли за каким-нибудь лекарством от обморока. Элджер Кэйтс не сказал ни слова, когда я открывал ему дверь, и продолжал молчать – ни дать ни взять учитель воскресной школы, попавший в воровской притон.
Вульф впервые после среды был одет. Он уселся и окинул присутствующих взглядом.
– Господа, – заговорил он, – то, что вы услышите, не доставит ни малейшего удовольствия троим из вас, поэтому не стану вас томить, буду краток. Видимо, самое целесообразное – дать вам прослушать сделанную на диктофоне запись, но сначала я должен объяснить, как она попала ко мне. Час назад валик с этой записью был обнаружен здесь, у меня в кабинете, вон на той книжной полке. Его спрятала там мисс Гантер, когда приходила ко мне в прошлую пятницу вечером, то есть неделю назад.
– Не была она здесь! – пропищал О’Нил. – Не приходила она сюда!
Вульф холодно взглянул на него:
– Вы что, сознательно хотите затянуть процедуру?
– Почему же? Чем короче, тем лучше…
– В таком случае не прерывайте. Само собой разумеется, что все, сообщаемое мной, полностью соответствует действительности и может быть доказано без всякого труда, иначе я не стал бы ничего говорить. В тот вечер, когда все разошлись, мистер Гудвин доставил сюда в кабинет мисс Гантер, и в течение нескольких минут она оставалась одна. Я никогда не прощу себе, что не вспомнил об этом раньше и не обыскал кабинет. Но все было именно так… А теперь послушаем запись, сделанную мистером Буном в последний день его жизни у себя в кабинете в Вашингтоне. Прошу не прерывать прослушивания. Арчи, включай.
Я включил аппарат. Сначала послышались шорохи, а через несколько секунд раздался голос умолкнувшего оратора Ченни Буна.
«Мисс Гантер, эта запись предназначается только для нас с вами, и ни для кого больше. Напечатайте ее в двух экземплярах. Первый передайте мне, второй храните у себя в папке с секретными бумагами.
В специально снятом номере гостиницы я только что беседовал с Генри Уордером – вице-президентом и казначеем фирмы „О’Нил и Уордер“. Это он пытался связаться со мной через вас, отказавшись при этом назвать свою фамилию. В конце концов он все же застал меня дома, и мы договорились встретиться с ним сегодня, двадцать шестого марта. Он сообщил мне следующее…»
– Довольно! – взвизгнул Уордер и, вскочив, бросился к диктофону.
Я предвидел возможность подобной вспышки, поэтому заблаговременно поставил диктофон поближе к себе и теперь решительно преградил Уордеру путь.
– Все в порядке. Успокойтесь и садитесь. – Из кармана пиджака я достал пистолет и на виду у всех переложил его в другой карман.
– Я же разговаривал с ним конфиденциально! – крикнул Уордер дрожащим голосом. – Бун обещал мне…
– Перестаньте! – вмешался Кремер. – Вы не обыскивали их? – спросил он у Вульфа.
– Ну зачем же? Они не гангстеры, убивающие из пистолетов! – огрызнулся Вульф. – Они бизнесмены, орудующие отрезками водопроводных труб… Во всяком случае, один из них.
Не обращая внимания на слова Вульфа, Кремер быстро, но тщательно обыскал всех троих. Ничего не обнаружив, он подошел к диктофону, положил на него руку и буркнул:
– Продолжайте, Гудвин.
Я не специалист по обращению с такими аппаратами и, опасаясь повредить драгоценный валик, поставил его с начала. Через минуту мы вернулись к тому месту рассказа Буна, где нас прервал Уордер:
«…Он сообщил мне следующее: ему, Уордеру, несколько месяцев назад стало известно, что президент его фирмы Дон О’Нил получает от одного из работников Бюро регулирования цен конфиденциальную информацию, выплачивая ему соответствующее вознаграждение. Уордер обнаружил это не случайно и не в результате какого-то секретного расследования. О’Нил сам рассказал ему об этом и даже похвалялся на сей счет. Уордер же как казначей обеспечивал его необходимыми суммами, снимая деньги со специального счета в банке. Уордер заявляет, что он был вынужден идти на это, несмотря на свои протесты.
Повторяю, я излагаю здесь лишь рассказ Уордера, но склонен верить ему, так как он пришел ко мне сам. Конечно, нужно будет проверить в полиции, есть ли там какие-нибудь данные на этот счет, касающиеся О’Нила и особенно Уордера, однако в полиции не следует упоминать, что Уордер сделал мне настоящее заявление. Я обещал ему это в качестве условия, при котором он согласился сообщить эти сведения, и я бы не хотел, чтобы мое обещание было нарушено. Подробно я переговорю с вами завтра, а пока, на всякий случай, делаю эту запись на валике диктофона…»
Кремер не то фыркнул, не то чихнул, и три пары глаз с укоризной уставились на него. Я же не испытал особого раздражения, так как уже слышал все это раньше, и теперь меня интересовали только слушатели.
«…По словам Уордера, платежи начались в сентябре прошлого года, и к настоящему времени общая сумма их составляет шестнадцать тысяч пятьсот долларов. Как объяснил Уордер, ко мне он пришел потому, что, придерживаясь в жизни определенных принципов, категорически осуждает взяточничество, особенно когда в роли взяточников выступают государственные служащие. Уордер якобы не мог занять твердую позицию в отношении О’Нила, поскольку О’Нилу принадлежит свыше шестидесяти процентов акций фирмы, а ему, Уордеру, менее десяти и, таким образом, О’Нил может в любую минуту вышвырнуть его. Проверить это утверждение не так уж сложно.
Беседуя со мной, Уордер очень нервничал и выглядел испуганным. У меня сложилось впечатление, что рассказ Уордера соответствует действительности и что его приход вызван угрызениями совести, хотя не исключено, что подлинная причина кроется в его желании скомпрометировать О’Нила из каких-то пока неизвестных нам соображений. Правда, Уордер клялся, что он просто хочет ознакомить меня с этими фактами и тем самым дать мне возможность отделаться от подчиненного-взяточника. В какой-то мере это подтверждается требованием Уордера дать ему обещание, что против О’Нила не будет возбуждено уголовное дело.
Вы удивитесь, как удивился и я, узнав, что человеком, купленным О’Нилом, оказался Кэйтс, Элджер Кэйтс. Вам известно мое мнение о нем, и, как я думаю, вы согласны с ним. Уордер утверждает, что ему якобы неизвестно, какую информацию Кэйтс продавал О’Нилу, но это, в конце концов, не столь важно. Важно, что Кэйтс мог продать ее О’Нилу, а тот передавал банде гангстеров, именующей себя Национальной ассоциацией промышленников. Надеюсь, вы понимаете, какое отвращение вызывает у меня все это. За какие-то злосчастные шестнадцать тысяч!.. Меня не интересует, для чего понадобились Кэйтсу деньги… Правильнее всего было бы обратиться в полицию – пусть бы схватила Кэйтса и О’Нила, но мое обещание Уордеру… Я подумаю, а завтра посоветуемся с вами.
Если бы мне пришлось встретиться с Кэйтсом, боюсь, я не смог бы себя сдержать и набросился бы на него с кулаками.
И все же важен сейчас не сам Кэйтс, а то, о чем эта история свидетельствует. Теперь я не допущу прежней ошибки – полностью доверять кому бы то ни было, за исключением, конечно, вас и Декстера. В дополнение к уже имеющейся мы должны создать какую-то особую систему предупреждения утечки секретных сведений. Подумайте над своими предложениями – завтра обсудим вместе с вами и Декстером. Я лично считаю, что руководство мероприятиями, которые мы разработаем, вам придется взять на себя, отложив все остальные дела. Мне будет трудно без вашей постоянной помощи, но иного выхода нет. Подумайте над этим. Завтра утром мне предстоит выступать на заседании комиссии сената. Я возьму эту запись с собой в Нью-Йорк и передам вам. Пока я буду занят в Вашингтоне, вы прослушаете ее, поразмыслите, а во второй половине дня мы займемся обсуждением…»
Голос умолк, из громкоговорителя слышалось только слабое потрескивание, и я выключил диктофон.
В кабинете царило глубокое молчание.
– Так что вы скажете, мистер Кэйтс? – тоном простого любопытства спросил Вульф. – Может, вы скажете, что, когда принесли мистеру Буну материалы для выступления, он набросился на вас с кулаками?