Шерлок Холмс в Америке Миллетт Ларри

Глава шестая

Ее звали Мэри Робинсон

Всего лишь пару раз в жизни рука судьбы спускалась с небес и отвешивала мне оплеуху, словно говоря: «Слушайте, сэр, ваша жизнь может измениться в одно мгновение, не стоит забывать об этом!» Однажды такое случилось, когда пуля «джезаила»[10] попала мне в плечо в Майванде[11], чуть было не убив меня. А еще могу припомнить встречу со Стэнфордом в лондонском баре, которая в итоге привела меня к знакомству с Шерлоком Холмсом. Теперь, вдали от дома, в прериях Миннесоты, меня ждало новое свидание с неожиданным.

Произошло оно около часа следующего дня, в пятницу, в последний день марта. Я встал поздно, как это иногда со мной случается, и к тому моменту, когда спустился в ресторан, я узнал от официанта, что Холмс и Рафферти уже позавтракали и уехали по какому-то делу. Поскольку делать было особо нечего, я неспешно поел, нашел номер «Кларион», где напечатали длинную и весьма острую статью об убийстве Олафа Вальгрена, и остался ждать возвращения Холмса и Рафферти в холле.

Они появились сразу после полудня, и у обоих были новости, пусть и ничего сверхъестественного. Холмс все утро провел, пытаясь разузнать о Рочестере. Он поговорил с местными торговцами, заглянул к редактору «Кларион» и даже останавливал прохожих на улицах, задавая им вопросы. Но никто не знал человека с загадочным именем, которое упомянула Муни Вальгрен. Рафферти тем временем лично поговорил с начальником багажных операций в Александрии и связался по телефону с другими агентами в близлежащих населенных пунктах.

– Если посылку весом в двести фунтов определенных размеров куда-то отправят, мы об этом узнаем, – сказал Рафферти, предложивший в награду двадцатидолларовый самородок золота любому агенту, который предоставит подобную информацию.

После быстрого ланча в отеле Рафферти отправился, как он сказал, «по еще одному маленькому дельцу», а мы с Холмсом пошли на станцию. Холмс послал телеграмму Джеймсу Хиллу, сообщив о том, как продвигается расследование. Поскольку моему другу потребовалось несколько минут, чтобы составить сообщение, я решил подождать его на платформе. Я нашел свободную скамейку, зажег сигару и наслаждался чудесной погодой, ведь денек выдался солнечный и удивительно теплый. И тут меня ждал один из величайших сюрпризов в жизни.

Сидя на платформе, я услышал, что с запада движется поезд, оглашая окрестности гудком. Вскоре состав остановился на вокзале, и из вагонов вышли несколько пассажиров. Я не обратил внимания на эту сцену, глядя в небо, и тут меня напугал громкий стук: оказалось, это носильщик выкинул на перрон тяжелый чемодан. Я взглянул туда, откуда донесся звук, и увидел даму в меховой накидке и широкополой шляпе, которая выходила из поезда. Рядом с ней шагал молодой человек с несколькими дорожными сумками. Мне хватило одного взгляда на даму, на ее точеную фигуру, водопад золотисто-каштановых волос, выбивавшихся из-под шляпы, и характерный профиль, и у меня не осталось никаких сомнений по поводу ее личности. Я тут же помчался на станцию, где Холмс только что закончил отправлять сообщение:

– Боже, Холмс, она тут! Вы должны пойти и сами убедиться!

– В чем дело, Уотсон? – спокойно поинтересовался Холмс. – Я уже сто лет не видел вас таким взволнованным. О ком вы? Кто тут?

Я собрался с мыслями и назвал имя женщины, которую видел. Холмса нелегко застать врасплох, но в этот раз даже его холодные проницательные глаза расширились от изумления.

– Вы абсолютно уверены? – уточнил он.

– Да.

– Покажите мне, – скомандовал он, отвернувшись от стойки и поспешив в сторону перрона.

К этому времени вагон, выгрузив пассажиров и приняв новых, уже покинул вокзал. Но Холмс смог мельком увидеть женщину, когда экипаж, в который она села, медленно отъехал от станции по направлению к центру города.

– Давайте, Уотсон, нельзя упускать ее из виду, – сказал Холмс, пока мы трусцой следовали по пятам за экипажем, ехавшим довольно медленно, но быстрее, чем мы могли идти.

К счастью, станция находилась всего в десяти минутах ходьбы от делового района Александрии, так что мы без проблем сохраняли в поле зрения экипаж, пока он не остановился перед отелем «Дуглас-хаус».

– Такое впечатление, что леди присоединится к нам за ужином, – заметил Холмс. – Как удобно!

Мы издали наблюдали, как женщина, которую поддерживал под локоть ее молодой спутник, выбралась из экипажа и вошла в здание отеля. Переждав пару минут, мы последовали за ней.

Сегодня дежурил бледный коротышка с высокомерным выражением лица, которое, по-видимому, дается всем администраторам от рождения. Сохраняя невозмутимый вид, он уверенной рукой правил своим ничтожным королевством.

– Я только что видел, как сюда вошла дама в меховой накидке и широкополой шляпе, – сказал Холмс клерку. – Уверен, мы раньше встречались, но я никак не могу вспомнить ее имя. Не знаете ли вы, кто эта дама?

– Может быть, – ответил которышка, – но не понимаю, какое ваше дело. Откуда мне знать, что вы не какой-нибудь волокита.

– Ниоткуда, – холодно ответил Холмс. – Но зато я знаю, что вы настолько некомпетентны в своей работе, что вот-вот потеряете ее. А теперь, сэр, вы назовете мне имя этой дамы, как я и просил. В противном случае я проведу остаток дня и все последующие сутки моего пребывания здесь, отравляя вам жизнь. Я не ставил перед собой такой цели, но, уверяю, в этом я мастер. Так случилось, что я хорошо знаком с владельцем отеля, поэтому у меня не займет много времени вышвырнуть вас с работы, если потребуется. Итак, сэр, имя!

Клерк перед таким напором тут же утратил самообладание, словно хулиган на школьном дворе, наконец встретивший соперника, который не спасовал.

– Разумеется, сэр, разумеется, – промямлил он. – Я просто пытаюсь защитить интересы дамы. Но раз вы явно настоящий джентльмен, то не вижу причин, почему бы не назвать вам ее имя. Та женщина, которую вы упомянули, это миссис Комсток, супруга мистера Фрэнка Комстока, владельца фермы Фэрвью, неподалеку от Мурхеда. Вы ее знаете, сэр?

– Да. Но когда мы были знакомы, ее звали Мэри Робинсон.

Хотя с момента нашей первой встречи с Мэри прошло более четырех лет, она принадлежала к тем женщинам, чей образ надолго задерживается в памяти, и не только из-за яркой внешности, но и благодаря необыкновенному, причем не обязательно добродетельному, характеру.

Я помнил почти все детали той первой встречи, когда мы увидели миссис Робинсон посреди пламенно-алой роскоши ее борделя в предместье Хинкли буквально за несколько дней до того, как обреченный город, а вместе с ним и более четырехсот жителей – мужчин, женщин и детей – погибли в Великом пожаре первого сентября 1894 года. Холмс имел с ней беседу с глазу на глаз, пока ко мне безжалостно приставали две молоденькие проститутки, известные как «черные близняшки». Позднее Холмс признался, что с ним произошло «нечто исключительное», и возможно, он вкладывал в эти слова особый смысл.

Однако после весьма трагического дела о Красном Дьяволе, которое Холмс считал одним из величайших провалов в своей карьере, он редко говорил о миссис Робинсон и о ее связи с жестоким человеком, который отнял столько невинных жизней. По правде говоря, у Холмса и не было особых поводов упоминать ее имя, поскольку почти не существовало шансов, что эта женщина, умная, вероломная и, надо признаться, потрясающе красивая, когда-нибудь вновь перейдет нам дорогу на широких просторах Америки. И теперь мне верилось с трудом, но это была она, прекрасный призрак из прошлого, который вернулся преследовать нас, и занесла ее в гущу событий та самая воля Провидения, которую человек не может ни упредить, ни контролировать.

– А в каком номере остановилась эта дама? – спросил Холмс у перепуганного клерка.

– В двести двадцать первом, в самом лучшем, какой у нас был.

– Знакомые цифры. Благодарю вас, – сказал Холмс, который, судя по его взволнованному виду, пытался решить, что делать дальше.

Поколебавшись пару минут, великий сыщик отвернулся от клерка и заявил мне:

– Надо поговорить с ней немедленно. Не вижу другого варианта.

Пока мы поднимались по лестнице, я окончательно уяснил, что миссис Робинсон – или же миссис Комсток – непредвиденным образом замешана в деле о руническом камне, и это наполнило душу Холмса волнением и мрачными предчувствиями. Как и Ирэн Адлер, Мэри Робинсон принадлежала к тому редкому типу женщин, которые благодаря своему острому уму и безупречной интуиции могли стать достойными противницами для Холмса. И правда, ее побег из Хинкли был обставлен так блистательно, что даже мой прославленный друг, который не рассматривал прекрасный пол в качестве равного соперника, мог лишь аплодировать ее изобретательности. Кроме того, стоило бы упомянуть о письме, за этим последовавшем: Холмс прочел его с отвращением, но и с восхищением, убедившись, что дальнейшие поиски этой леди не принесут результатов.

Меня интересовало, как теперь великий детектив отреагирует на появление неожиданного и грозного оппонента. Пока что дело о руническом камне не выходило за пределы, скажем так, границ разумного, за исключением разве что нашего разговора с Муни Вальгрен. Однако теперь в ход расследования внедрился алмаз – твердый, прекрасный и беспощадный, и я не сомневался, что блеск опасного присутствия миссис Комсток неизбежно повлияет на мыслительный процесс Холмса. Когда мы добрались до двести двадцать первого номера, Холмс притормозил, словно собирался с силами перед особенно трудной задачей, а потом постучал в дверь.

Из комнаты выглянул тот молодой человек, что был с миссис Комсток в поезде: не старше двадцати пяти лет, с длинными золотистыми локонами, которые напомнили мне незадачливого кавалерийского генерала Джорджа Кастера. Лицом он тоже походил на кавалерийского офицера: та же вытянутая форма, невыразительные серые глаза, короткий нос и тонкие губы в тени редких усиков. Костюм соответствовал чертам лица, поскольку юноша был облачен в замшевый пиджак и большую шляпу, которую американцы называют «стетсон». Наряд завершали высокие сапоги, брюки из денима и пояс с крупной серебряной пряжкой.

– Кто вы? – спросил молодой человек с явным вызовом.

– Друзья миссис Комсток, – ответил Холмс. – Мы хотели бы выразить ей свое почтение.

– А ей на это все равно, – огрызнулся юноша, который явно не был знаком ни с хорошими манерами, ни с правилами грамматики.

А потом я услышал голос самой хозяйки номера, одновременно твердый и мелодичный, – хриплое контральто, которое, должно быть, соблазнило немало мужчин:

– Кто это, Билли?

– Какие-то мужчины, – ответил ее подручный, не сводя с нас глаз. – Говорят, что знают вас.

– Тогда впусти их, – велела миссис Комсток, и после этого ее спутник нехотя открыл нам дверь.

Леди стояла подле одного из больших окон, глядя на улицу, а потом медленно повернулась посмотреть, кто там. Никогда не забуду момент узнавания, поскольку в ее необыкновенных фиалковых глазах отразился целый калейдоскоп эмоций: удивление, страх, гнев, а потом и решимость, которая означала, что она начала просчитывать следующие шаги, вперед до бесконечности. Кроме того, я убедился, что годы никак не сказались на красоте нашей знакомой. Хотя ей было уже, наверное, около сорока пяти, она оставалась все той же роковой женщиной, которую мужчины не могли не заметить и, с позволения сказать, не возжелать. Длинное надменное лицо с высокими острыми скулами и пухлыми губами было таким же, каким я его помнил; не потускнел и потрясающий блеск ее рыжих волос. Одета она была элегантно: розовое платье украшал белый кружевной воротник, а плечи укрывала длинная шаль, отороченная белым мехом.

– Что ж, миссис Робинсон, – сказал Холмс, – вы выглядите прекрасно, как всегда. Какой сюрприз вновь встретиться с вами!

– И для меня, – произнесла леди спокойным голосом, никак не выдававшим тех опасений, которые я мельком заметил в ее взгляде. – Как тесен мир! Прошу, входите и присаживайтесь. Выпьем чаю. Билли, почему бы тебе не спуститься и не принести нам три чашки чаю, да погорячее. Цейлонский будет в самый раз.

– Вы уверены… – начал было юноша.

Она тут же перебила его:

– Будь любезен, Билли, не спорь со мной. Я знаю, что делаю. Я в полной безопасности в присутствии этих благородных джентльменов. А теперь беги!

После того как юноша покинул нас, миссис Комсток уселась на маленькую тахту подле окон, а мы с Холмсом заняли два стула по соседству.

– Вижу, вы все еще пользуетесь «Джики», – заметил Холмс, говоря о дорогих французских духах, которые были визитной карточкой леди в Хинкли.

– Зачем менять что-то хорошее, – ответила с улыбкой она. – Правда, с нашей последней встречи я взяла себе новое имя. Теперь я Мэри Комсток. Думаю, вы уже в курсе, мистер Холмс.

– С чего вы взяли?

– Потому что я знаю вас. Я только что приехала в город, и есть лишь два варианта, как вы столь быстро оказались у моей двери. Первый – вы знали, что я приезжаю. Второй – вы случайно увидели меня, возможно на станции или у входа в отель. В любом случае вы сначала уточнили бы мое имя, прежде чем явиться.

– Вы льстите мне, мадам, – сказал Холмс с легким поклоном.

– Я и не ожидала от вас иного. Вы ведь величайший частный детектив в мире. Но, должна признаться, что удивлена, увидев вас здесь. Полагаю, ваш приезд как-то связан с руническим камнем.

– Да, – признался Холмс. – Я слышал, что и вы тоже интересуетесь им. Могу я спросить почему?

– Скажем так, я увлекаюсь стариной, как и мой покойный супруг.

– Ну, я бы сказал, что цена в пятьсот долларов за камень – это больше, чем просто увлечение, – сказал Холмс. – Жаль, что бедный мистер Вальгрен не принял ваше предложение. Если бы он на него согласился, то, возможно, был бы сейчас жив.

– Может, и так, – кивнула миссис Комсток. – Я видела сообщение о его смерти в газетах. Такая трагедия! Но теперь, когда вы здесь, мистер Холмс, я уверена, что вы предадите убийцу правосудию, как и в случае с Красным Дьяволом. Разумеется, я могу лишь надеяться и молиться, чтобы в этот раз не пришлось погибнуть четырем сотням безвинных людей.

Это было едкое замечание, и Холмс понял, на что она намекает. Лицо у него покраснело, а подобное я видел лишь пару раз. На мгновение мне стало страшно, что он утратит свою обычную выдержку и ответит миссис Комсток тем же, поскольку она куда больше заслуживала осуждения за смерти в Великом пожаре, случившемся в Хинкли, чем Холмс. Но мой друг, к его чести, усмирил гнев и сказал совершенно спокойно:

– Справедливость восторжествует и на том свете, миссис Комсток, и, когда трубы призовут вас, вам придется отвечать.

– Может быть, но я склонна думать, что единственная справедливость для нас – та, которую мы творим для себя сами в нашем мире. Лишь время покажет, кто из нас прав: вы, мистер Холмс, или я.

– Жду с нетерпением, – сказал детектив. – Но позвольте вернуться к мирским делам. Должен сказать, я нахожу интересным совпадением тот факт, что вы прибыли в Александрию на следующий день после убийства Вальгрена.

– Совпадения – часть нашей жизни, мистер Холмс. Я бы на вашем месте не стала искать тут особый смысл.

– Благодарю вас за совет, мадам, постараюсь помнить о нем. Кстати, вы не могли бы сказать, когда конкретно вы предложили мистеру Вальгрену пятьсот долларов за рунический камень?

– Пару месяцев назад, я не помню точную дату.

– А вы сделали предложение лично ему или же действовали через посредника?

– Боюсь, это только мое дело и вас оно никоим образом не касается. Сделка сорвалась, так что вряд ли ее условия имеют какое-то значение.

– А вы знаете, почему мистер Вальгрен отверг столь щедрое предложение?

– Спросили бы у него.

– К несчастью, как вы знаете, он мертв.

– Тогда у вас, похоже, проблема – да, мистер Холмс?

Мне последнее замечание показалось нестерпимо высокомерным, но Холмс не попался на приманку. Он с обычным спокойствием и уравновешенностью сказал:

– Запутанная проблема всегда меня развлекает, мадам, и уверяю, я поработаю над ее решением. Теперь, раз вы упомянули о своем супруге, должен признаться, что был удивлен, узнав о вашем повторном замужестве. Разумеется, я опечалился, услышав о его безвременной кончине в прошлом году. Вы, должно быть, его очень любили.

Миссис Комсток одарила Холмса долгим ошеломленным взором, а потом проговорила:

– Боюсь, чувства сильно переоценивают. Для большинства женщин любовь сродни жестокому заболеванию, которое разрушает их жизни. Для мужчин же это лишь чесотка: иногда надо поскрести больное место, вот и все. Хотя замечу, что ваш друг доктор Уотсон не особо хотел это делать, когда мы в последний раз с ним виделись. Жаль. Уверена, ему понравились бы близняшки.

– Мадам, – запротестовал я, – я не думаю, что…

– Доктор Уотсон все еще смущен тем небольшим эпизодом, – вмешался Холмс. – Со временем он наверняка сумеет преодолеть замешательство. Но тогда, мадам, должен ли я расценить ваш короткий брак с мистером Комстоком как дань комфорту?

– А разве не таковы все браки, мистер Холмс?

– Я никогда не был женат, так что вряд ли могу высказываться по этому вопросу. Но, как я понимаю, мистер Комсток был очень состоятельным господином.

– Да, Фрэнк кое-чего добился в этом мире. Надеюсь, вы не считаете это чем-то зазорным.

– Ничуть. Могу я спросить, сколько продолжался ваш брак?

Я ждал, когда же Холмс задаст этот вопрос, и мне не терпелось услышать ответ леди. Мое любопытство произрастало из того факта, что в письме Холмсу, написанном после дела Красного Дьявола, Мэри упомянула, что собирается уехать в дальние края и начать жизнь с чистого листа под новым именем. Выглядело логичным, что «дальними краями» могла стать ферма, но это означало, что за Комстока она вышла всего лишь через пару месяцев после бегства из Хинкли. Однако, зная ее, я сомневался, что она могла так долго продержаться в этой холодной глуши.

Я оказался прав, поскольку миссис Комсток сказала:

– Мы с Фрэнком поженились в прошлом году. – А потом добавила: – Вам, похоже, ужасно интересен мой покойный муж. На то есть особая причина?

– А я вообще любопытен по натуре, – ответил Холмс. – Можете назвать это профессиональной привычкой. Кроме того, ваш муж явно не был обычным бизнесменом, а необычные люди меня всегда интересуют. Например, меня весьма удивляет, с чего ваш муж, который сколотил состояние на торговле и сельском хозяйстве, вдруг заинтересовался неким артефактом, якобы руническим камнем.

– Что же здесь удивительного? – спросила леди.

Ее глаза изучали лицо Холмса с той же тщательностью, как усердный картограф рассматривал бы ценную и интересную карту.

Холмс, тоже не сводивший глаз с миссис Комсток, ответил:

– Это просто наблюдение, основанное на моем опыте общения с такими людьми, как мистер Комсток. Их обычно мало что интересует, кроме бизнеса.

– Фрэнк, как вы сказали, не был обычным бизнесменом, – сказала миссис Комсток, изящно отразив словесный удар Холмса и при этом не оставив ему шансов для дальнейшей дискуссии по поводу интереса покойного супруга к камню.

– Верно подмечено, – кивнул Холмс. – В любом случае, похоже, мистер Комсток был прелюбопытнейшим персонажем. Как печально, что он выпал из поезда. Скажите мне, кто-нибудь присутствовал при этом несчастном случае?

– Нет, Фрэнк был один. Да, как вы и сказали, очень печально, но жизнь – это рискованное предприятие, вы так не считаете, мистер Холмс?

– Согласен, мадам. Я бы даже сказал, что без риска жизнь не представляла бы особого смысла для такой женщины, как вы. Интересно, какое «рискованное предприятие» привело вас в Александрию?

Губы нашей собеседницы растянулись в еле заметной загадочной улыбке, а потом она сказала:

– Нет, я приехала всего лишь уладить кое-какие дела на ферме.

– И что же это за дела? – Холмс продемонстрировал ответную легкую улыбку.

– Боюсь, придется вам попридержать свое любопытство, – невозмутимо произнесла миссис Комсток, – поскольку я не привыкла обсуждать личные дела с посторонними, если только на то нет причин. Уверена, вы понимаете.

– Разумеется, – кивнул Холмс, и в этот момент в номер вернулся молодой спутник миссис Комсток, неся небольшой поднос с чаем, который он поставил на небольшой столик перед тахтой.

– Спасибо, Билли, – сказала леди, а потом указала на стул у дальней стены комнаты. – Почему бы тебе не присесть вон там. Джентльмены скоро уходят.

– Конечно. – Парень бросил на нас сердитый взгляд.

– Боюсь, нас не представили, – сказал Холмс, поднимаясь, чтобы перехватить молодого человека, пока он не успел занять место. – Я Джон Бейкер, это мой друг Питер Смит. Мы старые друзья миссис Комсток. А вы?..

– Билли Свифт, – ответила за юношу миссис Комсток. – Прошу прощения, что не познакомила вас сразу. Билли работает у нас на ферме. А с этими джентльменами, Билли, мы и правда давно дружим. Они из Лондона, путешествуют по всему миру.

– Рад знакомству! – Холмс протянул руку, и Свифт ее коротко пожал, словно бы Холмс мог заразить его какой-то ужасной болезнью.

– И я рад, – пробормотал Свифт, а потом пожал и мою руку с той же скоростью, после чего направился к стулу.

Окинув юношу оценивающим взглядом, как фермер смотрел бы на быка-производителя, Холмс заметил:

– Могу представить, что на такой большой и богатой ферме, как ваша, требуется много пахать. Должно быть, тяжкая работа для молодого человека.

– Да, но Билли мастер своего дела. Я обнаружила, что с подобной работой никто не справится лучше молодых, уверена, вы понимаете.

Холмс собирался было задать еще вопрос, но миссис Комсток, которая явно начала уставать от игры, внезапно перешла в наступление:

– Что ж, довольно о моих делах, мистер Бейкер, давайте лучше поговорим о ваших. Странно, что такой пустяковый повод, как этот рунический камень, мог привести вас на другой конец земного шара. Мне казалось, у вас и в Лондоне достаточно работы, но, очевидно, дело не в этом.

– В Лондоне последнее время такая скука, – возразил Холмс, – так что я очень обрадовался, когда нас с мистером Смитом пригласили в Америку расследовать дело о руническом камне.

– В таком случае желаю вам удачи. – Миссис Комсток поднялась и протянула Холмсу руку, он наклонился поцеловать ее, и в этот момент я ощутил, как между ними внезапно проскочила искра.

Медленно подняв голову, чтобы посмотреть на миссис Комсток, Холмс произнес:

– Вы обладаете необычной аурой, мадам, весьма необычной.

– Как и вы, мистер Бейкер, – ответила она. – У меня сейчас дела, но, верю, мы вскоре увидимся.

– О да, – сказал Холмс, уже направляясь к двери. – Не сомневаюсь, что мы снова встретимся.

– Что ж, – обратился я к своему другу, когда мы снова спустились в холл, – наша знакомая ни на йоту не изменилась.

– Вы правы, Уотсон, и это меня беспокоит. Злодейка что-то задумала, и, если я не ошибаюсь, она по всем статьям связана с делом о руническом камне.

– Как вы узнали?

– Назовем это мужской интуицией, – сказал Холмс с бледной тенью улыбки.

Глава седьмая

Думаю, победа останется за мной

– И кто ваша знакомая? – спросил Рафферти, присоединившись к нам за ужином в ресторане отеля «Дуглас-хаус».

Основными пунктами меню были запеченный окорок, картофель, обжаренный в сухарях, горох и яблочный пирог, и Рафферти, который любил покушать, к тому моменту, когда всплыла тема Мэри Комсток, уже почти прикончил свою порцию. Я почувствовал, что Холмс ожидал подобного вопроса, поскольку прекрасно понимал, что Рафферти с такой же готовностью поглощает информацию, как и еду с тарелок.

– Откуда вы услышали об этом? – ответил Холмс в шутливой манере. – Должен сказать, мистер Рафферти, я начинаю подозревать, что у вас повсюду шпионы. Или это только мои домыслы?

– Нет, это правда, – признался Рафферти с улыбкой. – Думаю, в этом городе я лично знаком с пятьюдесятью жителями, а то и больше.

Невероятно широкий круг общения Рафферти стал у нас с Холмсом предметом шуток еще с тех пор, как мы побывали в 1896 году в Сент-Поле и своими глазами убедились, что ирландский здоровяк знает фактически всех в округе.

– Хорошо, мистер Рафферти, тогда расскажите нам, как же вам удалось перезнакомиться с таким количеством здешних жителей? – поинтересовался я.

– Никаких секретов. На самом деле давным-давно я был в этой местности коммивояжером.

Холмс, которого истории Рафферти всегда премного забавляли, хитро сощурился:

– Вы были коммивояжером, мистер Рафферти? Я никогда не слышал об этой ступени вашей долгой и разнообразной карьеры. Уж не виски ли вы продавали?

Рафферти бросил на Холмса сердитый взгляд:

– Нет, мистер Холмс, виски я никогда не продавал. Я торговал Библиями.

– Библиями?! – переспросили мы с Холмсом чуть ли не хором, поскольку мысль о том, что Рафферти распространяет слово Божие, казалась столь же невероятной, как если бы архиепископ Кентерберийский начал раздавать брошюры о поклонении дьяволу.

– Не надо так удивляться, – буркнул Рафферти, которого, судя по всему, действительно задел наш скептицизм. – Хотя сам я и не слишком религиозен, но против Бога ничего не имею, а на продаже Библий можно неплохо заработать. Это было еще в восьмидесятые, до того, как я открыл свою таверну в Риане. Я развозил Священное Писание по всей Миннесоте и Дакоте. Познакомился с кучей народу, как вы можете себе представить, и в итоге продал больше книг, чем кто-либо еще в этом районе.

Холмс с сомнением покачал головой:

– Мистер Рафферти, вы полны сюрпризов. И от продажи Библий вы сразу перешли к управлению таверной?

– Ну да, – признался тот, не подав и виду, что находит что-либо безнравственное в подобной смене поля деятельности. – Понимаете, мистер Холмс, я твердо убежден, что большинство людей ищет в этой жизни нечто такое, что утешило бы их в мирских заботах. Жизнь – это бушующее море невзгод, и множество людей рано или поздно спрыгнут с корабля, если только не найдут средство, которое сможет унять страдания от качки. Кому-то подходит религия, кого-то спасает бокал виски, поэтому я утверждаю, что содержание бара почти равносильно работе священника, просто в другое время суток.

– Не уверен, что церковные власти подписались бы под таким заявлением, – сказал Холмс, – хотя ваши аргументы не лишены логики.

– Благодарю покорно, мистер Холмс. Теперь, когда вы узнали маленький секрет из моего прошлого, возможно, вы расскажете мне и свой. Говорят, вы вроде как знакомы с миссис Комсток? Насколько я понял, это и есть та дама, к которой вы с доктором заходили сегодня днем.

Холмс рассказал Рафферти о нашем знакомстве в Мэри Комсток – тогда еще Робинсон – в Хинкли, а потом пересказал нашу беседу в ее номере.

Рафферти воспринял новость в обычной спокойной манере, а потом сказал:

– Судя по вашему рассказу, эта дамочка просто гренадер в юбке. Хотелось бы с ней познакомиться.

– Думаю, вам представится случай, – пообещал Холмс, – поскольку я даже не надеюсь, что миссис Комсток закончила с нами, да и мы с ней пока тоже не разобрались. Скажите мне, мистер Рафферти, какие у вас планы на вечер? Вы уже куда-то идете?

– Да, мистер Холмс. Я тут провел небольшое расследование в городе, и пьющая публика в один голос заявляет, что вечер пятницы мистер Ларссон почти наверняка целиком и полностью проведет в своем любимом питейном заведении, в таверне «Маджестик».

– Хорошо. Тогда нам придется присоединиться к славному писателю. Что скажете, Уотсон? Вы готовы скоротать приятный вечерок за распитием спиртного и общением в одной из лучших пивных Александрии?

Идея провести вечер и ночь в кровати под теплым одеялом казалась мне куда более приятной, но было видно, что Холмс и Рафферти почему-то не разделяют моих надежд.

– Куда вы, туда и я, Холмс, – покорно сказал я. – Уверен, мы чудесно проведем время.

Как оказалось, мои слова были что ни на есть пророческими.

Таверна «Маджестик», по описанию Рафферти, была «второсортным заведением, где приходится вкушать напитки стоя», и располагалась всего в паре кварталов от нашего отеля. Шэд, который имел опыт в управлении баром, сообщил, что у хозяина «Маджестик» имеется одно неоспоримое достоинство, благодаря которому таверна и обрела такую популярность в городе: владелец, швед по имени Эриксон, наливал «честно».

– Все знают, – разглагольствовал Рафферти, пока мы ближе к десяти часам шагали по направлению к «Маджестик», – что вода – лучший друг нечистого на руку бармена. Если подливать ее в нужных количествах, то прибыли вырастут, это как удобрение для кукурузы, зуб даю! Но это целое искусство. Нальешь лишку – и клиенты, которые могут оказаться очень злопамятными, переметнутся в другое заведение, а то и затянут петлю на шее. Я такое как-то раз видел в Дедвуде, и хоть я не сторонник самосуда, но не могу сказать, что испытывал хоть каплю сочувствия к бармену-мошеннику, который дергался как оглашенный. Разумеется, если разбавляешь чуть-чуть, по капле-две на бутылку, то никакого навара не получишь, окромя риска быть пойманным за руку.

Холмсу эта речь показалась очень любопытной, и он сказал Рафферти:

– Ваши познания просто потрясают, сэр. Интересно, есть ли у вас практический опыт в подобном темном деле?

– Обидно слышать, сэр! – с полушутливым возмущением отозвался Рафферти. – Негодяй, который разбавит добрую бутылку виски, должен гореть в аду, по моему мнению, и определенно там окажется, если дьявол выполняет свои обязанности.

– Приношу свои извинения, – тут же сориентировался Холмс. – Я не сомневаюсь, что ваше замечательное заведение славится по всему Северо-Западу «честными» напитками, которые вы наливаете. Однако теперь прошу обратить внимание на наше сегодняшнее мероприятие. Все готово?

Меня вопрос несколько озадачил, а вот Рафферти, казалось, понял, о чем речь, поскольку ответил утвердительно.

– Отлично, – сказал Холмс, – тогда давайте посмотрим, что за чудеса припасены для нас в «Маджестик» сегодня вечером.

Как мы вскоре обнаружили, пивная и близко не соответствовала своему гордому названию. Она занимала нижний этаж неприметного деревянного здания в квартале от главной улицы Александрии, и мы издали услышали смех и разговоры, доносящиеся сквозь стены.

Холмс, как и обычно, шел впереди и беззаботно распахнул входную дверь, словно приехал в оперу. Внутри мы повесили наши пальто на длинный ряд крюков подле двери – правда, Рафферти отказался расстаться со своим плащом, сославшись на холод, – а потом изучили весьма потертое величие таверны. Она состояла из большого квадратного зала с дощатым полом и обитым жестью потолком; хлипкие стены были оклеены облезлыми обоями, а в дальнем конце возвышалась длинная деревянная барная стойка. Единственной попыткой хоть как-то украсить интерьер были картины, изображавшие сцены рыбалки. Неудивительно, что местечко насквозь провоняло табачным дымом и алкогольными парами, и я с отвращением заметил на полу следы от плевков, пролетевших мимо редких урн.

Несмотря на явную непривлекательность, заведение было забито грубоватыми парнями в простых рабочих комбинезонах. Посетители стояли за маленькими столиками и толпились возле барной стойки. Помещение освещали электрические лампы, и в их свете мы с Холмсом в наших костюмах с иголочки выглядели очень приметно. Рафферти, разумеется, выделялся главным образом своим телосложением – как и еще один из присутствующих мужчин, который стоял за барной стойкой в центре лицом к толпе выпивох.

Рафферти постарался в красках описать нам Магнуса Ларссона, но в реальности тот выглядел даже внушительнее, чем нарисовало мое воображение: ростом под два метра, с широкой грудной клеткой и рельефными мышцами, с окладистой светлой бородой и белокурыми кудряшками, которые ниспадали на плечи. Когда я рассмотрел писателя получше, меня поразила пронзительная синева его безумных глаз, напоминающих альпийские озера. Широкий нос, однако, был красным и весь в пятнах – без сомнения, в результате злоупотребления спиртным. Я на глаз определил, что Ларссону около сорока пяти, учитывая седые пряди, поблескивавшие в шевелюре и в бороде. Самой выдающейся чертой мне показался очень высокий лоб, изрезанный глубокими морщинами, что наводило на мысли о фьордах на родине самозваного рунолога.

Одет Магнус тоже был весьма необычно: в длинную красную рубаху, подпоясанную черным поясом и украшенную примитивными узорами в скандинавской манере. Короче говоря, перед нами стоял замечательный образчик древнего викинга, и если бы он внезапно вытащил меч и щит и начал угрожающе размахивать ими перед толпой, то я бы тут же принял его за скандинавского завоевателя, который вдруг вернулся к жизни в последние годы уходящего девятнадцатого века.

Магнус, когда мы вошли, что-то с пафосом рассказывал, и его барственный бас гремел в зале, словно пушка над водой:

– Колумб, мать его, всего лишь копировал викингов, господа, он открыл Америку не больше, чем папа открыл религию. Вся эта ерунда про тысяча четыреста девяносто второй год всего лишь вранье, не верьте ни на секунду. Нет, господа, это были ваши предки, викинги, с их большими сердцами и широкими душами. Именно они приплыли из Гренландии и впервые высадились на этом огромном континенте. История когда-нибудь докажет это, помяните мои слова. А теперь, хозяин, давай-ка налей мне полную, и мы выпьем за благородных рыцарей прошлых эпох!

Произнеся последнюю фразу под громогласное «ура!» хозяина и посетителей таверны, Ларссон наконец заметил Холмса, Рафферти и меня. Он отставил высоченную кружку с пивом и смерил нас долгим недоверчивым взглядом, словно узрел нечто неподобающее.

– Ну-ну, – сказал он, и его громкий голос с легкостью перекрыл гам в зале. – Кто это тут у нас? Мистер Рафферти, докучливый ирландец?

– К вашим услугам, – ответил Рафферти с легким поклоном. – Я оценил лекцию по истории, которую вы только что прочли, хоть и замолвил бы словечко за святого Брендана[12], если не возражаете.

Ларссон поднял кружку в шутливом приветствии со словами:

– Всеми средствами, сэр, воздадим ирландскому монаху должное, хотя лично я считаю, что кельты скорее доверяют фантазиям, чем фактам. – Затем, посмотрев на нас с Холмсом, Ларссон продолжал: – Вижу, мистер Рафферти, что вы привели с собой неких джентльменов, чтобы весело провести время и слиться с нами, простолюдинами. Что за двух пижонов вы притащили в это логово беззакония?

Остальные разговоры в баре внезапно стихли, и все уставились на нас. Махнув рукой в нашу сторону, Рафферти объяснил:

– Это и правда джентльмены, мистер Ларссон, они преодолели бурную Северную Атлантику, чтобы добраться сюда из самой Англии. Я хотел бы представить вам мистера Джона Бейкера и мистера Питера Смита, экспертов Британского музея, которые надеются изучить знаменитый рунический камень.

– Эксперты, говорите? Согласитесь ли вы выпить со мной, джентльмены, или же вы придерживаетесь сухого закона?

– Я лично не против стаканчика доброго бренди, – ответил Холмс с натянутой улыбкой. – Думаю, нам не повредит присоединиться к вам.

– Тогда подходите сюда, – позвал Ларссон.

Говорил он с сильным акцентом, совершенно не напоминавшим шведский: скорее, его речь звучала как у полукровок, вроде тех, что мы встречали на Манхэттене по пути в Миннесоту. Меня бы смутил его говор, если бы Холмс не предупредил заранее, что Ларссон – уроженец Нью-Йорка, сын шведских иммигрантов. Мой друг, как он выразился, «накопал» эту информацию еще до нашего путешествия через Атлантику. Среди прочего он узнал, что Магнус впервые съездил на историческую родину в двадцать два года, а в тридцать решил обосноваться там. Хотя Ларссон прекрасно владел шведским, он писал свои повести сначала на английском, а потом уже переводил их на шведский. «Он больше американец, чем швед, – сказал мне Холмс, – пусть и выставляет теперь напоказ свои скандинавские корни и любит называть собственные книги „эпосом“ своего народа».

А еще Холмс узнал, что Ларссон, несмотря на успех нескольких его романов, был таким транжирой, что летом 1898 года уехал из Швеции фактически без гроша, чтобы «изучать быт своего народа», как он выразился, в Америке. На самом деле, сообщил Холмс, отъезд Ларссона был связан не столько с литературными изысканиями, сколько с потребностью укрыться от толпы взбешенных кредиторов, наступавших ему на пятки.

Как только мы присоединились к Ларссону, бармен с мрачным лицом – видимо, тот самый Эриксон, владелец заведения, – спросил, чего мы изволим.

– Мы изволим ту же пивоподобную субстанцию, что потребляет мистер Ларссон, – заявил Холмс, чьи высокомерные манеры вряд ли могли понравиться самозваному потомку викингов.

Вскоре перед нами появились три большие кружки пива, после чего Холмс заметил Ларссону:

– Я удивлен, сэр, что вы не переживаете по поводу трагической смерти вашего друга мистера Вальгрена. В конце концов, вы же его хорошо знали.

– Знал, но это не ваше дело, – огрызнулся писатель. – На самом деле мы с друзьями весь вечер выпиваем в память о бедняге.

– Прямо как на ирландских похоронах, – вмешался Рафферти, – правда, без приятного соседства с телом. Хотя настроение ваше не слишком-то похоже на поминальное, мистер Ларссон.