Разворот полем симметрии Сафонов Никита

0..1

Когда, например, мы находились там, где могли ощущать значения, как отдельные вспышки ясного цвета, когда говоримое и произнесенное, то, что становилось обратной операцией по восстановлению сил, за вычетом самой аварии, этого прикосновения от-языка, устремляющего к задержке нерв, в момент, которым каждый ряд появлений растягивался, когда произносимое отделялось так, что не оставалось возможности возвращаться к записи, лишаясь всех сил, точнее – снимая их приложимости, разница между звуком для букв (и для отдельных мест, в которые каждое из общих тел было вброшено и повторено) и звуком, выпадающим из себя, становилась пребывающей выше, чем можно было прокинуть след.

0..2

Все начертания вечно пропадали, как, раскидывая одежду, один являющимся другим забывает четыре угла. Возвращая предъявленное тому, что оставалось нетронутым. В одном из домов, нарушенных «домом», постоянного крика нет (в достаточно сжатой перспективе, когда отправленное переводит размах различия). Между разницей в окончательном счете напротив входа, где мыслящий открывает уже не конструкции, обосновывая таблицы выхода и логически выводя вопрос крови, но длящиеся импульсы безжизненной широты обзора.

3..4

Те, кого они, запечатленные снимком в боли, не оставляют воображению представлять, раздвигают ограды, собирают вне отношений все это. Тяжелый пласт земли, верность которой выходит в степень мысли о тяжести объективного вывода. Когда читающий продолжает идти, за ним продолжает селение берегов приближаться (от голосов, отраженных трансляцией).

0..3

Над третьим следом и потому – ночь: ветер менялся, пока протекала эта вода, трещина над рекой (можешь составить то, что «не составит труда»), просто каждый из взятых с собой элементов не расположен быть собранным из ничего, их сил

на другого. Когда это стало знакомым, никто уже не писал таким напряжением. Была эта техника непрямой печати, от пятого до одного

просто каждый из расположенных, пятый, восьмой (не элементы, собрать не составит труда), пока протекала трещина над водой, река, взятая на другого, мог устремляться обратно.

Техника непрямой печати, когда никто уже не записывал то напряжение, как ветер менялся, становился знакомым, этим и обращалась.

0..4

(видимо этого интерьера, горящего в темноте прохода, не стало – тепло, исходящее со стороны, способно подняться до края и стать одним словом, кривыми изгибами вылетающей лексики, полуоткрытой раной на коже, сталкивающимся миражем, посторонним взглядом, звучанием и бесполезным номером в ответ)

(исходящее со стороны звучание, поднятое до края слова, горящего в мираже постороннего взгляда, вылетающего одним столкновением «стать», кривыми изгибами лексики, раной в ответ)

2..4

узнаваемое, до периодически возникающих схватываний предмета пять в приглушении, начатом спустя несколько часов – обрывок фиксации, удаленной до края жеста, ставшего молчаливым показом черной ткани на уставшем плече, испуганном расслаблением

начавшись, жест в испуге оборван («пятый предмет – черный – приглушен, узнан возникновением)

краем ткани, плеча, расслабленного обрывком часа

2..5

через другую технику напряжения, представляя 169 этаж, номер, которого не указать высотой этих сил, как и ту, постоянную тяжесть сосуда (блеск мог сразить при печати на камне) проходить

вдоль излома шагов, отмечаемых знаком растраты на предисловие, «больше не обращать твое воспоминание эквивалентно удару», не говорит

говорит, представляя номер высоты указания этажа, постоянно растрачивая воспоминание тяжести, напряжение при печати излома, вдоль камня, значащего сражение 169», удар, «обращенный техникой в знак»

0..5

поднятое запястье выражало то возвышение и перешеек между подстрочными комментариями, позволением видимые; затем, попадающий в рамку красный становится временным показателем тела (говорит не дыши, не соблюдай договор перед тем же)

может все остановится, пока рассуждение не касается знания, наличия, ниспадающего до трактовки числа, так они сознательно отказались переходить дорогу к твердому под ногами, “все прошедшее время

без видимых, гладких граней предметов”, под стать чему эта работа который час разрывается на глазах

красные возвышения комментария, видимые, затем – показатели тела, говорит между подстрочными, поднимая запястье, соблюдая тот перешеек, договор перед тем же, временным, попадающим в рамку

3..6

распадающаяся дорога, твердая под ногами, касается знания, которое может остановиться, пока рассуждение переходит прошедшее время который час, видимая предметность падения граней трактует глаза, обращаемые к числу

то, что припоминается, когда, как видишь, и движение само себя называет в танце материала, поставленное в ряд согласий с пространственным изменением света (во дворе, где собирается тень камня и повторяется очертание переплета)

из полученной фотографии пересеченной местности, 13.02, пока были написаны первые три получателя гаммы возможной иллюзии «думаю, это сказалось на всем, что разделялось, даже на тех различных планах усилить ближайший порог боли, при получении адреса вслух»;

что отмечено непостоянством того, как проговаривается слог ли

0..6 – >5

в ряд согласий с пространственным изменением света (снаружи припоминается то, как видишь, движение в ряду с тенью камня, очерченным переплетом, танцем, материалом сборки) ставится то, что называет себя само, как повторяется пересеченная местность различными планами, иллюзией

усиления на отмеченной фотографии непостоянного получателя, слога «ли», сказавшегося при написании адреса порогом боли, ближайшем различием в получении 13.02

когда ничего не остается кроме того, чтобы примерять: полуденное ослепление и набор цвета, испытанного вполовину, пропорции цементации до относительного фрагмента, снова им не нашлось одного и того же. Место осталось сколом на постаменте круга, залитого с оглядкой вверх, с превышающим окружение действием постоянных набросков темного, беззвучного прыжка в зону статистики, статики, пара

0..5 – > 2..5

окружающие фрагмент цвета, полудня; пар остается залитым вверх, одним и тем же набранным местом испытанного беззвучия (в зоне статики, превышающей темное), относительно постоянного действия, примеряющего пропорции статистики на себя: скол цемента, в залитом вполовину, когда знаешь, что не измерен круг прыжка

3..5 – > 6..5

когда фрагментарное остается, половиной круга статично наброшенного, знаешь тот скол, то межстрочное измерение, слепящее цвет на себя, тот измеряющий половину бросок, между строк фрагментирующий себя

на осколок круга, оставшись на месте (после чего: исключение всякой тени сомнения)

долгой паузы (после чего: исключение всякой тени сомнения)

исключенной из сомнения

вместе со звуками чьей-то речи в отраженном окне, словно невидимый, проявился остаток чтений посередине дороги, сметающей ввысь переход от ближайшего к вертикальным лопастям урагана, касающегося железных листов

2..4 – > 1..2

вертикальный остаток листа, сметающий чтение, касающегося отражений железа, проявляется вместе с чьим-то окном, словно дорога звука среди урагана близится речью

за следующими, протяженными прямо к ногам силуэта, путями: ровный фасад, мерцающий перечисленными ограждениями полей; сквозь которую дверь проходя, ожидает момента искусственного рассвета

дверь, сквозь которую рассвет протягивается прямо к фасаду, ровно следуя ожиданию следующего момента мерцания поля, перечисляет искусственные силуэты

4..6

свернутые элементы одежды, медленный полет сломанного глагольной формой животного знака над полностью открытым пространством ткани в руке, сложенный край книги, жженый до пятых букв по горизонтали. Надо ли говорить, что кажущееся законченным разменивает очередной круг договора: край ткани в книге медленно сгорает в форме круга, разменный знак чего заканчивается, как договор, очередным глаголом: животное пространство медленных рук, пятая горизонталь полета

То, что могло быть повтором, через запятую, невнимательного к себе повествования – «когда туда было уже не пройти». В одной перспективе развязка сгущалась до треска страниц, но постепенно соскальзывала на прочерк имени одной из вещей

2..6

Когда перспектива сгущалась, проходя треск вещей. Повтор страницы, развязанной до запятой, соскальзывает в повествование уже невнимательного имени. Звуки меняются: очерки снова потерянного в пыли ключа, дописанные в совершенно другой манере соединения. Крики снаружи, пока за чертой пролегает беспорядочный шорох станций, рассеиваются в простом положении смотрящего, слева – как замирает кадр, как свирепеет глаз

2 – >0..4

За чертой, как шорохи беспорядочных звуков снаружи, кадры другого глаза соединяются с криком потери, рассеиваясь слева от станции перемены; очерк смотрящего в ключе положения совершенно прост

отнимая от камня мысленно пятую часть, чтобы рассматривать дальше – дерево, снова – памятник, уходящий в пустоты, залитые солнцем (не берега) – то, что в каком-то месте мы отнесли к запаху поздней травы, было уже переписано, до всякой попытки собрать эту массу земли в один выдох рассказа (движение, протокол различий)

отнесли к берегам пустот солнца, залитого на камне в пять. Попытки рассматривать уходящее в землю, один памятник, поздний запах дерева, уходящего на вдох. Масса движется в месте различия.

A. S. X

Среди нарушенного в створе огня, принявшего форму свода,

над которым дополнен зной

Проводит сеть возникающий ритм увеличения, как часть

приблизительного температурного кода. Над головой, уходящей

вслед. Когда оторванные от земли, языки не схвачены

прошедшим временем

правка, не знающая об устройстве ввода, ложится пятном

на отступающую от кирпичной ограды

груду знакомого до неявного узнавания, а место фасада

заменяет круг, захваченный краской

Чем дольше у тени, собравшей минуту порога. На одном из

этих надписанных образцов попытавшись ввести элементы,

которые дополняют уже без того задержавшееся дыхание, после

чего останавливается звук окружающего еще тогда, и уже

неслышимого – например, горящего, или собранного наспех, в

собственной определимости как предложения, что ты сказал,

размышляя о скорости действия, о спутанном ветре, что рас

пределен дыханием.

«Далее провести нет способа», 1-22 у тех же самых линий,

дополненных очередностью повторяемого «С-п», в конце

располагаются фразы, не предполагающие ответа.

На поперечном срезе силуэта склонившейся головы, словно все

остальное спущено к белой спине, нагреваемой солнцем,

незаметны глаза, на берегу оставлено наспех сколоченное

помещение для обнаружения перспективы, сквозь щели

которого силуэт поправляет ровную гладь воды. Можно узнать

знакомую ясность темного профиля с тем, что остается, как

шрам, вне тела.

Сам словно видит, как за спиной больше не осталось ограды,

которой значился переход между вторым и настоящим, о

бесконечной последовательности незнакомых до этих пор

пропускающих ветвей любой голос, до которого не услышать

начала, медленно завершал то разграничение лиц, сделанных

парой фигур на переднем плане

Продолжая прослушивать удаленные из ничего записи, между

делом высматривая в пейзаже то, что уже стало двойным

мышлением о поверхности и вращении, не соединяясь в

логиках факта «это, возможно, снова оно», движимое рукой

забывает подписывать образ, который уводит ближе к уже

неделимой отсвеченной концентрации «здесь, где еще».

Пока рядом не замолкает предельная различимость

дополненного в сжимающейся, а, значит, отбрасывающей

поворот траектории стертой спины в качестве предлагаемого

для твоей речи, С, П, которой был полон дневник, столько же

беспредметный, сколько и найденный в нищете места, где

письма (любые, скрученные в несколько исключенных фигур)

не остаются, фрагмент верхнего свода, переместив каждый

взгляд в точку без меры, становится тем,

что говорит сети черт лица.

На той же самой табличке с указанным направлением, когда ни

одно не пропадало из виду, оставались рисованные фрагменты

вокруг; не узнавая лишь то, что оказывалось позади. Ты

можешь сделать больше цвета, чем объема: горизонтальный

рельеф спадает в течение рва.

Уже далеко после того дня, неспособный к выстраиванию

иллюзий – беглый сюжет на экране: тянут свернутый алфавит

на широкую полосу, перекрыв положения карт. В одном из

этих угловатых полей. Как узор двусмысленности, верхняя

граница кошмара над А.

Слеты тектоники, измеренные логикой вертикальной опоры,

пока продолжает переходить угол в сторону, где начертанный

символ уже не соответствует предметности антиграни, и так, до

окончания, (где полурассвет, контртечение, сумма столбов,

вереницы железа) в полную землю окон, перечеркивают

единство воды; торможение, безотчетность, отложенный текст:

аx, sur, xt

Сна не было об охоте, хотя, если навязчиво переложить одни

знаки в другие, можно представить буквы, необязательно

расположенные на одном из забытых зданий, вдоль которых ты,

ускоряясь, дышишь, одиннадцать раз повернув голову вдоль

направления тяжелого шага над поднимающимся из-под ног

расстоянием слева, где еще остается прежней отметка состава

на плече представленного: оригинальные и замещенные,

копоть и треск в продолжающемся замере.

Если то предложение и может с такой частотой повторяться, то

двойное употребление станет причиной того, что, собранные

в технической сортировке, части без замыкания на одно из двух

продолжат вытягивать из другого времени то направление,

вдоль которого шея, сжимающая поворот, как один из

возможных, оказывается выраженным сквозь отрезок пыльной

травы ослабленным, скрытым в попытке захвата, шагом

в сторону, где разлад сустава мешает добавить ветвям, видимым

некогда, и спицам, распределяющим синтаксис окружения: «то,

что в одном исполняло роль снятия для другого»

В этих железных кольцах. Растущая диагональ во время, пока

этот мост перейден наполовину, где «окинуть взглядом» не

означало смыкать их, рассеивает жару «где еще, здесь»

Этих стен (в час)? Комнат, заполненных местоимениями?

Вне всего, что могло поддержать основания, пристально

воображая отступ.

На середине проезда, в подвешенном на языке: угольный руст,

некоторые следующие следы; того, что касается края

«может быть, некоторых из тех

вымещающих, без остановки, отсутствие освещенности, когда

именно то, что способно быть слабой попыткой установить без

потери порядок частей, сложенных у границы между

предложением обстоятельств и бесконечными

сжатиями промежуточных поверхностей

(например, больного ума) и – уже необязательных – линий

приближенного в зону идущих.

Таким могла быть и страсть намерения их без тел, и само

предложение, выпадающее из цитаты,

и стоптанный горб подъема.

Поступает вода, не преломляясь, ни одного хребта, перед тем

как выйти к смутным различиям высоты. Вид скрывает как есть

то, что перед нами разрушено, разрушая пороги, сводя

(сухостью кожи, спилом, подними руку на уровень пояса;

четвертый в ряду) обнаженный округ. Упражняясь в традиции

горловых судов, Терции (вытянутый плод жаргона) завершают

умысел.

Располагая только простыми согласиями, в соотнесенность

раската, удара, кирпичного дна – до того, как его рассечет

резонанс остановки движения – стоит раздел между историей;

горла, твоего осветления, хаотичный шов, над которым

смиряются покровы лица.

Двумя изобретается отсвет в окне, двойной коридор через

путаницу переходит второй напрямую узором, выйдя на

стерзанный свет.

Как обрывает глубины расцвета внутри перекрестного хора,

положенного на условный объект абзаца, где метит силой,

собранный переход. Он отсекается там, где голова еще

продолжает терпеть избирательную растительность,

открываясь, расцвет, в осаде исходного текста. Поиск луча и

поиск миниатюры собраний – последний ход. Травой волн:

размерности, расставленные леса.

В область, закрытую чертой и кругом, совместная скорость

вмещает вступающего (за ним – очереди возвышений,