Разворот полем симметрии Сафонов Никита

конкретика татуированных согласных, что им выбраны были,

как ключевые опоры; от них он проглатывает предлог). Могло

тебе привидеться приближением.

Или разрушенный угол стертой бумаги, на горсть земли.

Характеристики верха и низа значат рамки ломающихся

движений, раскатывающий переход строки. Там, где условием

остается цветовое пятно, где наступить соединяет чертеж и

обратные стороны невесомого знака (в котором – здесь же —

невозможно выразить катастрофы для голоса).

Каким из них, как фраза толпы? Как переписать неузнавание.

Раскрывая ослепший взгляд утопией, где круг сводит одной

стороной к земле, другой – в пустоши цифр-объектов: дома,

увечье в партиях второго ряда, переломы стрел. Вступая

осадой, тебя поднимает обратно, где не остается лица,

помеченного грифелем буквой, долгий створ. Собери, вытесняя,

правду лиц. Наступает и наступить разводятся в открытое

возрождение – блеском тела-суда.

Как толпа поднимается в степенном разложении, проводит

радиус. Как фраза узнает бумагу, разгораясь в отмеченный

переход, а свет ударяется в угол, собранных полный, согласных,

последний, и, руки сложив к голове, их нет.

Записи к речам

Здесь, говорилось далее, дорога теряется. То, что было ей, то, что можно было сказать. Сломанное движение, далее, сходит на нет. Мы оказывались тем, где нас можно было пересчитать.

Эти дикие цифры, слышимые – не разобрать, откуда; последовательности, по которым можно было узнать количество. Именно что – сложение общего тела, одного с другим, среди полного расщепления (за темнеющим городом), количеством тех, складываемых в уме, словно названий, частей.

Количество можно было не узнать, но осилить: так, отталкиваясь от видимого, от того, что было отлично от цвета основы (имя которой не найдено), путаться в определенном.

Эти страницы казались последним, на чем можно было расположить знание-сомнение, с тем условием, что их невозможно прочесть.

Далее продолжалось долгое описание самого действия, после того, как предел был достигнут. «Далее» оставались только условия действий, только цвет декораций руин.

Что ты думал, когда не смог описать это?

Эти страницы не бесконечны, если их невозможно прочесть. Чтение, которое можно забыть: «бесконечно располагая все варианты ответа, скрывать явное»; «что слышал».

Это начало чтения. Это середина страницы – эти надписи склеены посередине. Ты ответил на вопрос в середине? Что за вопрос был в начале?

Далее то, о чем «говорилось», становится тем, что «терялось». То, «что было ей»; что принадлежало, относилось к ней, количество листов, отмеченных сомнением

(в этом месте осталась единственная, не привязанная к общему числу длительностей, ссылка на поиск тех, что были до возникновения двух фигур, трех

фигур, сбившихся с перечисления: это один, кто ты, третий, один и один). Здесь, говорилось, ничего не было, здесь все отпечаток.

Так видно этот ответ, так, словно видно.

Так, словно ты изворачиваешь воображение к предложению: допуская плоти (какому-то из участков) заполнить эту дистанцию, глотая этот пробел.

Проглатывая язык: к бессмысленному обращению, к обращению без акта рассылки, словно последнему чувству.

Любое другое из неопределенных изображений, как невозможность дыхания. Сидя ниже того, «что ты говоришь», они собраны одним, или каким-то.

Или вовсе не эта стена, не пять углов стены, вне значений. Из памяти о том, медленно к подобному. Так, словно эти пять картин совсем не картины, словно их нет, нет следа, буквы, нет резкого света, жгущего имя до пепла.

Так, словно: что это? Кто копирует номера?

Так, если: это не собственно сообщаемое, это – «к возможности адресации»

к тому, кто мог быть «в пяти телах

ожидающего времени»

так, что каждое это копия,

читающая другую

Оборачивается в чистый лист бумаги не фотография, то, что можно было назвать фотографией.

Рука, касающаяся изображенного – перед ней, не присутствующая на носителе, не оставляющая ошибки

не оставляющая ошибке перепад света

не смысл, не свет

Помещаясь среди другого, неузнанного,

среди печати

Вобравшая смысл движения своего, помещения внутрь себя. Помещения себя, снятого пола, внутри.

(Читай: снятого пола, падения стен, остатков окон, точнее, их оголения)

Остановившись среди: остановив перемещения внутри этого шторма, этой катастрофы беспамятства – цифры, описания дозакатного проема (к примеру, между одним и другим зданием, между зданием и стеной, не стен, а их появлением только в этом проеме, между) во времени, требуемом к тому, что возможно быть. След, описанный не изначально, но заранее, к тому, чтобы сказать: этот след недействителен, это его описание ложно.

В самой внутренности: читай – «помещения себя», читай «разбери эти копии», отрисованные печати букв – нет ничего, что указало бы на анализ, на составляющие мнимых конструкций моста, снятой дороги, холода, вокруг которого двигались бы руки, плечо (как части произношения). Связь, удержанная между «к» и «к», это условное отношение. Сложность, стремящаяся к аресту. Что могло не-высказаться. Ближний (ближайший) предмет (свет).

На самом деле оставалось только закончить это исчисление, пока не стемнело, пока различимы были контуры этой сети на отражении электричества, т.е. пока зрением оставалось бы приложить одни объекты к их отражениям, или к ним самим, вывести равенства, уравнять материальность с движимым, завершить то, что говорилось, тем, что прибывало среди, пока ложно дыхание.

Между контуром и касанием, или касанием, вымещенным в контур, расположенным на периферии этих равенств, этих численных разнесенностей

Этому месту: от дальних границ к ауре помещений, к тому, что длилось, пока продолжалось вещание, пока постоянство оставляло буквы, оставленные самим себе, в центре всех ситуаций. Всех возвышений, фиксированных картой.

(Думаешь: картой, как формулой, как небывалым ветром на местности)

Оставленные самим себе, буквы, означив близость границ, укрывали все переменные (перемещения) дороги, теряющейся в темном пространстве, на неощутимом ветру.

Не в рамках действия, «книги остались сожженными», «текст так и остался несуществующим», этой печати действия, то, видимое, не перенесено и не явлено здесь.

Другие обращаются к собственным записям, временно не имея возможности продвигаться к границе.

Стр. 34, 585: пейзаж, нанесенный на пейзаж, свернутый втрое. Безжизненный, устраненный до взгляда, орган зрения.

Полярность движения – не океан, не траектория, предположение о наличии; карта – не знак, прозрачна.

Скажем, «в том или ином месте все происходит иначе». Так, или иначе, в другом месте, здесь.

Так, как могло быть написано: преждевременно, не вовремя,

не к месту. Иначе – возникшее еще до того требование перезаписи, указанное в корнях этих безумных линий начала. Возникающее до написанного, требование существующего возможного (разделить все на двойные послания)

Поле схватывания, не территория, не сон «эти руки не знают, как не знали бы, не знают того, что вокруг», это отсутствие света не сводится к темноте.

Мерный шум (отголосок), схожего с телом, сообразно построениям на плоскости, неподвижная ткань территории синтаксиса.

Схожего с камнем изображенного тела – выгоревшего изнутри произношения, как можно было увидеть – с тем, написанным.

«После чего мы принялись описывать руками, с помощью рук то, что находилось в отдалении» (см.: растительность, синхронистичность). После чего любая продолжительность переставала определяться.

Страницы одних и тех же картин

(стр. 21)

1x

Без названия 15: перемещаемые границы, разделенные

терминами присутствия

«актуальные формы жеста, рушащего границы

между телом и цветом»

3x

(постоянно выпадает из видимости сюжет порта)

напишешь сквозь пальцы, пока, касаясь окна, забудешь,

что значит и это тоже, что держится между желанием прочитать

внутри отражения. Может, многие те, лежащие неподалеку,

страницы настойчиво говорят: назови полдень, как это

возможно, было уже. Случается ли твое воспоминание двумя

цифрами на стекле-нарушении? Они далеко, как только

возможно. Поэтому он решил определить сами пути, разложить

на асфальте отрезки шаблона.

7x

серый карниз над водой

угол между пристальным наблюдением

за появлением этих деталей и тем,

что оставил за кромкой местный

живущие в нем, когда вид движется трассой,

исписанной очертанием стихотворения,

о котором – далее – кем-то упоминается

(стр. 13)

5x

для имени, забывающего назваться,

пока в толпе происходит коллапс воспоминания

так они (те, кто был здесь уже давно) печатают на лохмотьях

подземные надписи, доски сливаются

с линией катастрофы терпения. Это здесь снимали

последние кадры дороги, уходящей, намеренно, в прошлое.

(забыл спросить: сколько тогда оставалось длины исписанной

пленки, или нет, «те, которые были здесь», уходящие в

оборотный лист буквы и жители)

3x

эта сила, пронизывающая перспективу, этот силуэт дома,

который можно назвать так, соединяя

первые семь проводов согласно механике света,

спадающего на волос животного, приходящего на порог,

мысли пытают звучащие ветры емкостью для воды: глаза эти

полны знаков, подражающих дверям в момент, когда

демонстрация завершается образом

4x

образа, которым заканчивается демонстрация,

переходя коридор метафоры

(стр. 354)

3x

Тогда мы отстранялись, играя в те слова, которые нельзя было

разделить? Слова, которые разделяются сами?

Расклеиваются на части: А, В,

точки на карте, где пройдено три значения одного и того же

изображения, света ли, точки на карте:

красный под листом отпечаток (оттенок, что приобретает цвет

после того, как сам распадается к фразам)

Значит, то, что указано как заря, надписью поверх того

тайной часа во времени не определено.

Постоянно за спиной оказывается окно,

дым распределяется по двойной линии

в отношении стен к тому, что сказалось на первой части

движимого вопреки

7x

Окно, указанное вопреки точке зримого,

не распалось бы в этом неожиданном парадоксе

как дальше погоня одного за другой,

солнце измерит окно за спиной. Слишком похожие,

капли на удаленной стене составляют мотив,

которого стороной обходит звучащий, (немыслимый,

идентичный?) рассудок того (одного)

Пропись номер четыре, умножение слепка и скола

сфабрикованного произведения

(стр. 84)

может, когда говорили о них, треть погруженного в воду,

что стало с тем, что они обездвижено, как перелицованные лучи

выходящего зрительного маршрута, не стали частью и до

в этом году, как распадом, расширен строй, если

думаешь, как увязать

что в одном нет того, что называлось «стороной света»

яркие до преждевременного насилия. Закольцованные,

мерой обратного, на помещениях без знамен, удары к наличию:

возвращенных наверх, утопленных в беспорядке. Которого

имени на листах; ведомый последним движением,

на отходящей воде

кажется, рушащийся, знак очертаний оси

снова мерой пришлось выражать стон, двойной метой

не на уверенном поле в достаточности захвата

но на строке замечания, «вовсе не было слышно, словно

находясь в толпе, отворачивающей цветомассив к пересечению,

несколько этих следов назад»

помнишь узоры поверхности льда, или

само угнетение материала (140 7 2 521)

(стр. 253)

5x

углы без названия, для имени округа на вытянутой гряде

камней, среди постоянных следов поверхности.

Эти, другие, не строят напротив ни одного

появляющегося в тени улиц.

в настоящем разрыве локальных сил,

вертикальное зарево иллюминаций выражено на дне

столкновения безотказной боли во рту; только что

покидая здание 6 или 141

стало ответом на чтение очередного начала улицы

снятый среди интерьера в красном, сбросивший вес перехода,

с руками, смещенными к центру метафоры, сон

как успешный мотив узнавания третьего

находится дальше, чем срыв фактуры

записано «находится дальше него»

(стр. 257)

‘2х

Говорящие, их видишь и после: симметрии продолжаются

над отдельными, уже не фрагментами узкого места

напротив стены

Обнаружение трех точек без продолженных направлений

становится подражанием рукописному варианту правки

это не строится

ни как здание, ни как аллегория скрытой фигуры

Становится все навязчивей (сна, которого нет)

И для каждого чертежа лица, которое тонет, окажется: новый

масштаб, разреженность, скрытый товар

Корпус слагаемых черт пейзажа

дрожит распадающимся фотоснимком объема

(стр. 141)

1x

На границах, как это и происходит

говорил без акцента, чтобы не забывать

и одно: то, что снова касается «прежде, чем можно

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

«У Джека сегодня верховодила злая голова. Скорее всего, именно это спасло ему и Джилл жизни.Возможно...
«На пятый день Глаша умерла.Мама сказала, что мы не будем ее есть, потому что в ней слишком много ну...
Мало хто з письменників має таку широку читацьку аудиторію, як О. Генрі (1862–1910). Його новели чит...
«Работаем тихо. Пришли и ушли, а потом – фейерверк. Мы займемся объектом, Чертяка – «цветами». И, ре...
«Вольсингам стоял на центральной площади и глядел в темно-синее ночное небо. Небо смотрело в глаза В...
««Пикник на обочине» – одна из самых известных вещей братьев Стругацких. Помимо колоссального количе...