Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти Монтефиоре Саймон

Еврейки Сталина. Семья в опасности

Однажды, когда Сталин отдыхал в Зубалове, Сергей, средний сын Жени и Павла Аллилуевых, с плачем вбежал в комнату. Родители испугались, что Сталин будет недоволен. Павел обладал таким же истерическим характером, как и его сестра Надя. Он ударил дочь Киру за то, что она не сумела успокоить брата. Кира Аллилуева тогда была уже девушкой. Она выросла на глазах Сталина, была смелой, непослушной и не понимала опасности, которые несет близкое знакомство с вождем. Кира нередко отказывалась есть то, что предлагал Иосиф Виссарионович. Павел хмурился и начинал бить ее ногой под столом. Несмотря на террор и потоки крови, заливающие страну, дети продолжали безмятежно играть вокруг Сталина и его убийц. Они были похожи на беспечных птичек, которые влетают в открытую пасть крокодила и вылетают из нее.

Сталин по-прежнему ездил в гости к товарищам. Он часто приглашал на ужин Александра Поскребышева. На ужинах танцевали и играли в шарады.

Поскребышев недавно женился на очень красивой и подвижной девушке. Она тоже вошла в окружение вождя. Познакомились будущие супруги в 1934 году. Поскребышев, которого даже при большом желании нельзя назвать ни красавцем, ни романтиком, приехал на вечеринку в дом кремлевского врача Михаила Металликова. Ася, жена Металликова, состояла в дальнем родстве с Троцким. Ее сестра была замужем за сыном Троцкого, Седовым. Настоящая фамилия Металликова – Масенкис. Он родился в семье литовских евреев-сахаропромышленников. В те годы – опасное родство.

У Металликова была сестра, смуглая молодая Бронислава. Она излучала энергию и игривость, которых часто так не хватало женщинам старых большевиков. 24-летняя Бронка была замужем за адвокатом. Она родила дочь. По образованию Бронислава тоже была врачом – эндокринологом. В архивах и альбомах сохранились ее фотографии. На них мы видим стройную молодую женщину с яркими веселыми глазами, одетую в платье в горошек. В тот вечер она играла в какую-то игру и бегала вокруг стола. 43-летний Поскребышев, шеф сталинской канцелярии, не мог отвести от нее взгляда. Потом за столом начали бросаться едой. Она кинула в кого-то кусок торта и попала прямо во всесильного секретаря Сталина. Поскребышев влюбился в Бронку и вскоре на ней женился. Семейные снимки показывают, как он любил ее. Историки чаще всего видели в Александре Поскребышеве этакого Квазимодо. На снимках из семейного альбома мы видим нежного любящего мужа, который положил голову на плечо красавицы жены и спрятал лицо в ее каштановых волосах.

Эта семейная пара, красавица и чудовище, вызывали смех в свите Сталина. Кира Аллилуева слышала, как полька Бронислава шутила об уродстве мужа. Поскребышев, говорила Бронка, настолько уродлив, что ей приходится спать с ним только в темноте, чтобы не видеть лица.

Александр Поскребышев гордился своей уродливостью. Говорят, что Сталин выбрал его в первую очередь не за деловые качества, а за непривлекательную внешность. Секретарь не обижался на язвительные шутки в свой адрес и с удовольствием играл роль придворного шута. Иосифу Виссарионовичу нравилось смотреть, как его секретарь залпом выпивает стакан водки, не закусывая. Он восторгался тем, что Поскребышев может очень долго стоять с поднятыми руками и держать под ногтями горящую бумагу. «Смотрите! – Вождь смеялся. – Саша может запросто выпить стакан водки и даже не поморщится».

Сталину нравилась и Бронка. Она представляла новое поколение легкомысленных женщин. Супруга Поскребышева нисколько не боялась вождей и быстро освоилась среди руководителей Советского Союза. Со Сталиным она была на «ты». Когда Бронка ехала за границу, то обязательно так же, как женщины из семейства Аллилуевых, всегда привозила Светлане подарки. Прежде чем вручить девочке подарок, она непременно звонила Сталину и спрашивала разрешения.

– А он ей подойдет? – отвечал вождь вопросом на вопрос, когда речь шла о купленном за границей пуловере.

– Подойдет!

– Тогда дари!

Лучшей подругой Бронки была Евгения Ежова, редактор и большая поклонница литературы и писателей. Эти две вечно хихикающие и красивые очаровашки с еврейско-польской и литовской кровью так похожи, что Кира Аллилуева считала их сестрами. У них даже отчество одинаковое: Соломоновна. Ежов и Поскребышев тоже были близкими друзьями. Пока их жены сплетничали и обсуждали подруг, они ездили на рыбалку.

В то время как Ежевика, сейчас уже кандидат в члены политбюро, безжалостно расправлялся со своими жертвами, его жена тоже не сидела сложа руки. Она не только дружила с известными литераторами, но и спала с большинством из них. Обаятельный и красивый писатель Исаак Бабель был главным львом литературного зверинца Евгении Ежовой. «Когда приглашают „на Бабеля“, можно не сомневаться, что обязательно все придут», – не без гордости писала жена писателя.

Соломон Михоэлс, знаменитый актер, еврей по национальности, с блеском игравший короля Лира для Сталина, руководитель джаз-банда Леонид Утесов; кинорежиссер Сергей Эйзенштейн, писатель Михаил Шолохов, журналист Михаил Кольцов – вот далеко не все, а только самые известные люди искусства, входившие в салон очаровательной сплетницы и болтушки.

На кремлевских вечеринках Евгения Ежова всегда плясала фокстрот и старалась не пропускать ни одного танца.

Ее хорошая подруга, Зинаида Гликина, тоже создала свой литературный салон. Когда Зинаида развелась с мужем, Ежов пригласил ее жить к себе домой и вскоре соблазнил. Она – далеко не единственная любовница миниатюрного наркома.

Евгении было не до мужа. Она в это время крутила любовь с Бабелем, Кольцовым и Шолоховым. Мало кто отказывался от приглашения жены Ежова. «Только подумайте, наша девушка из Одессы стала первой дамой королевства!» – говорил Бабель.

После самоубийства Нади ходили слухи, что Сталин влюбился и женился. Среди супруг вождя чаще всего называли Розу, сестру Лазаря Кагановича, его племянницу Розу и дочь Майю. Об этом много сплетничали, слухам верили. Смуглая Роза Каганович, если судить по фотографиям, была очень привлекательной. Кагановичи вообще отличались красотой. Железный Лазарь в молодости был настоящим красавцем, а его дочь Майю, когда она выросла, нередко сравнивали с Элизабет Тейлор.

Сплетням о тайной женитьбе Сталина больше всего обрадовались в Германии. Гитлеровская пропаганда получила отличный козырь – женой правителя Советской империи стала еврейка. Немцы с удовольствием писали о союзе главного большевика и еврейки. И хотя Кагановичи, отец и дочь, горячо отрицали слухи о замужестве Майи, причем, по мнению многих, слишком горячо, похоже, что история с женитьбой вождя – все же вымысел.

Сплетни о жене-еврейке особенно забавны еще и потому, что нацистам не нужно было прилагать особых усилий, чтобы связать Сталина с ненавистными для истинных арийцев евреями. Советского руководителя окружали одни еврейки – начиная от Полины Молотовой, Марии Сванидзе и кончая Бронкой Поскребышевой, Евгенией Ежовой. Сын Берии, которому вполне можно доверять, когда речь заходит о слухах и сплетнях при дворе красного царя, вспоминал, как Лаврентий Павлович со смехом подсчитывал романы Хозяина с еврейками.

Фавориток вождя больше всего интересовали наряды, шутки и романы, чем диалектический материализм. Женщины Сталина во главе с Женей Аллилуевой и Марией Сванидзе были уверены, что являются душой и сердцем его мира.

Станислав Реденс, начальник московского НКВД, часто возил свою семью в гости к Ежовым. Детям родственников Сталина главный чекист страны очень нравился. Леонид Реденс вспоминал, как Ежевика вприпрыжку спускался по ступенькам в мундире генерального комиссара госбезопасности, очень напыщенный и гордый. Наверное, для того, чтобы подчеркнуть свою важность, он часто хмурился.

Кира Аллилуева была в восторге от шуток и розыгрышей Евгении Ежовой и Бронки Поскребышевой. Ежов, работавший по ночам, слишком уставал, чтобы общаться с Кирой и другими подростками, которых прятали за занавесом. Когда маленький Ежевика в поскрипывающих сапогах проходил мимо детей, они начинали хихикать. Павел Аллилуев и Станислав Реденс знали, к чему может привести этот смех. Они страшно сердились и запрещали детям хохотать над наркомом.

Иосиф Виссарионович начал заметно отдаляться от семьи. Шутки и сплетни Аллилуевых и Сванидзе теперь вызывали у него не улыбки, а подозрения. 28 февраля 1937 года все родственники собрались на кремлевской квартире Сталина, чтобы отметить одиннадцатый день рождения Светланы. Яков, ласковый и спокойный старший сын вождя, в первый раз привел с собой Юлию, свою новую жену, тоже еврейку. Она была замужем за охранником-чекистом, когда встретилась с Яковом. Познакомились они благодаря Реденсу. Возмущенный Сталин тут же обвинил родственника в сводничестве.

Мария Сванидзе ни на минуту не прекращала плести интриги. Она считала Юлию авантюристкой и пыталась настроить Сталина против нее.

– Иосиф, это невозможно! – возмущалась она. – Ты должен вмешаться!

Однако Мария добилась противоположного результата. Наверное, назло ей Сталин неожиданно поддержал старшего сына.

– Мужчина любит ту женщину, любить которую ему велит сердце, – ответил он. – И ему все равно, швея она или принцесса.

Вскоре после женитьбы у Якова родилась дочь. Девочку назвали Гуля. Вождь обратил внимание на то, как хорошо следит Юля за одеждой мужа. Похоже, думал он, она все же настоящая баба. «Теперь я вижу, что у тебя хорошая жена», – в конце концов сказал Сталин Яше, который жил со своей маленькой семьей в огромном жилом доме в переулке Грановского. Когда Сталин затем встречался с Юлей, он хорошо к ней относился, проявляя заботу, – даже кормил ее с вилки, как самый настоящий любящий грузинский свекор.

Сталину надоели родственники, поэтому на день рождения дочери он не приехал. Марии Сванидзе казалось, что она понимает причину его недовольства. От Аллилуевых не было «никакого толку». «Безумная Ольга, круглый дурак Федор, недоумки Павел и Нюра [Анна Реденс], ограниченный и недалекий Стан [Реденс], лентяй Вася [Василий Сталин], глуповато-сентиментальный Яша, – перечисляла она родственников вождя. – Единственные нормальные люди в нашей большей семье – Алеша, Женя, я и Светлана». Читать этот психологический анализ смешно, потому что первыми были репрессированы именно Сванидзе.

В Марии чувство самовлюбленности било через край. Она затерзала мужа письмами, в которых хвалилась: «Я выгляжу лучше 70 процентов большевистских жен. Стоит мужчине меня увидеть, и он никогда меня не забудет». Наверное, она была права, но яркость и красота при дворе Сталина никогда не являлись особенно важными преимуществами и не способствовали благосклонности вождя. Остается только пожалеть этих высокомерных, но порядочных женщин. Судьба обошлась с ними жестоко. Она забросила их в такую трясину времени и жизни, которую они так и не смогли осознать до конца.

Как-то весенним вечером Сталин в паре с Павлом играл в бильярд со Сванидзе и с Реденсом. В этих семейных баталиях существовало одно правило. Проигравшие должны проползти под столом. В тот вечер удача была не на стороне вождя. Павел дипломатично предложил, чтобы вместо них под столом проползли дети, Кира и Сергей. Девятилетний Сергей не возражал, но Кира, которой тогда было уже восемнадцать и которая стала такой же прямой и смелой, как мать, дерзко отказалась. Она бесстрашно заявила, что раз Сталин и ее отец проиграли, то они и должны лезть под стол. С Павлом Аллилуевым в тот вечер случилась истерика. Он долго гонялся за дочерью с бильярдным кием.

Вскоре после этого знаменательного поединка голубоглазый и щеголеватый Сванидзе неожиданно обнаружил, что они со Сталиным больше не «братья». «Алеша был либералом, европейцем, – объяснял Молотов. – Сталин почувствовал это и начал отдаляться от него».

Сванидзе работал заместителем председателя Государственного банка СССР. Все руководство банка состояло из таких же, как он, «космополитов», и поэтому сейчас находилось под подозрением. 2 апреля 1937 года Сталин написал Ежову зловещее письмо. «Займитесь Государственным банком, – приказал он главному чекисту. – Очистите его от врагов и вредителей».

Здесь следует заметить, что Алеша Сванидзе к тому же много лет выполнял деликатные личные поручения Сталина. В середине 1937 года неожиданно обрывается дневник Марии Сванидзе. Причина ясна. Она больше не входила в окружение Сталина, и ей не о чем писать. К 21 декабря Сванидзе уже находились под следствием. Еще одним признаком опалы стало отсутствие приглашения на день рождения вождя. Для Марии это, наверное, было особенно обидно и больно.

Через несколько дней Сванидзе пришли в гости к Жене и Павлу Аллилуевым. Происходило это в Доме на набережной, где они все жили. Мария хотела похвастаться бархатным платьем с большим декольте. В полночь гости ушли. Женя и Кира пошли на кухню мыть посуду. Неожиданно в дверь позвонили. На пороге стоял взволнованный сын Марии от предыдущего брака. «Маму и Алешу арестовали, – сообщил он. – Маму увели в том красивом платье…» Через несколько месяцев Жене принесли письмо от Марии Сванидзе, которая просила передать его Сталину. «Если я не покину этот лагерь, то умру», – писала она. Женя передала письмо Сталину. Он нахмурился и предупредил: «Больше никогда этого не делай!»

Вскоре после ареста Марию перевели в тюрьму более строгого содержания. Только теперь Женя почувствовала, какую опасность таит для нее и ее детей такая близость к Сталину. Это вовсе не означает, что она разлюбила Иосифа Виссарионовича. Несмотря на ужасные несчастья, которые ей пришлось пережить, она продолжала любить Сталина до самой своей смерти.

Женя решила, что будет благоразумнее отдалиться от Сталина. Одновременно с этим она принялась уговаривать Павла поговорить с вождем об аресте их друзей. Очевидно, он выполнил ее просьбу. «Они мои друзья, – сказал он. – Посади тогда и меня в тюрьму!» Обращение помогло, нескольких человек отпустили.

Другие Аллилуевы тоже старались при случае заступиться за арестованных. Бабушка Ольга, жившая, как благородная дама, в Кремле, больше молчала. Многие считали, что Сталин не знал о кровавых подробностях репрессий и его обманывали чекисты. Она одна на этом корабле дураков прекрасно понимала, как обстоят дела. «Ничего в этой стране не происходит без его ведома», – говорила Ольга Аллилуева. Поэтому она никогда не просила ни за каких друзей. Сергей Аллилуев продолжал обращаться к Сталину. Он приходил к вождю домой, садился на диван и ждал, нередко засыпая. На рассвете, когда Сталин возвращался с позднего ужина, Аллилуев просыпался и просил за чью-нибудь жизнь. Генсеку нравилось дразнить тестя. Он часто повторял любимое выражение Сергея Аллилуева: «Точно, точно». «Значит, ты пришел ко мне, „Точно, точно“», – шутил вождь.

Сразу после ареста Сванидзе Анастас Микоян приехал, как обычно, на ужин к Сталину в Кунцево. Иосиф Виссарионович знал, как тот близок с Алешей. Он подошел к армянину и спросил:

– Ты слышал, что мы арестовали Сванидзе?

– Слышал. – Микоян мрачно кивнул. – Но за что?

– Он немецкий шпион, – ответил Сталин.

– Но это невозможно, – запротестовал Анастас Иванович. – Он ничего не саботировал. Какой толк от шпиона, который ничего не делает?

Тогда Сталин поведал своему непонятливому другу, что Сванидзе был особым шпионом. Немцы завербовали его, когда тот был в плену во время Первой мировой войны. А сейчас он должен только собирать информацию.

Можно предположить, что ужин после таких откровений продолжился как ни в чем не бывало.

Чтобы свалить руководителя, достаточно было его заподозрить. Дальше все происходило по инерции. Павел Петрович Постышев в свое время очень развеселил Сталина медленным танцем с Молотовым. Этот решительный и высокомерный большевик с нездоровым желтоватым цветом лица долго правил республикой, но недавно был смещен с поста первого секретаря компартии Украины. После отъезда из Киева он отчаянно пытался доказать свою преданность. Для этого Постышев уничтожил едва ли не всех чиновников в Куйбышеве. Сейчас же неожиданно выяснилось, что он погорячился и уничтожил не тех. Расплата наступила на январском пленуме.

– Но советское и партийное руководство находилось в руках врагов… – оправдывался Павел Постышев.

– Все? – прервал его Микоян. – От самого низа и до самого верха?

– Неужели в Куйбышеве совсем не было честных людей? – поинтересовался Булганин.

– А вы не преувеличиваете, товарищ Постышев? – грозно спросил Молотов.

– У всех бывают ошибки, – примирительно сказал Лазарь Каганович.

Постышев понял намек и тут же сказал:

– Я готов говорить о своих личных ошибках.

– Я хочу, чтобы вы рассказали всю правду, – попросил Лаврентий Берия.

– Пожалуйста, разрешите мне закончить, – взмолился Постышев. – Я попытаюсь объяснить мотивы, которыми руководствовался…

– Вы не можете ничего объяснить! – прогрохотал Железный Лазарь. – В том-то все и дело!

Павел Постышев встал, чтобы ответить на обвинения, но Андреев, который вел заседание, резко остановил его:

– Сядьте, товарищ Постышев! Это не место для прогулок.

Прогулки для Постышева закончились навсегда. Его подверг беспощадной критике Георгий Маленков. Сталин предложил исключить переусердствовавшего руководителя из политбюро. Никиту Хрущева, который вскоре отправился руководить Украиной, выбрали вместо опального Постышева кандидатом в члены политбюро. Хрущев взобрался на вершину советского Олимпа.

Падение Павла Постышева являлось и завуалированным предупреждением для Николая Ежова. Однако нарком и не думал успокаиваться, он действовал все с большей и большей яростью.

Сталин, казалось, не сразу решил, как поступить с Постышевым. У бывшего руководителя Украины, человека властного и жестокого, имелось немало врагов. Возможно, они в конце концов и уговорили вождя добить поверженного соперника. У Постышева оставалась последняя надежда – личное обращение к Сталину. «Товарищ Сталин, я прошу вас принять меня после заседания», – написал Постышев. «Я не могу вас сегодня принять, – сухо ответил Сталин. – Переговорите с товарищем Молотовым».

Через несколько дней Постышева арестовали. Сталин подписал очередную разнарядку на расстрелы, всего на 48 тысяч человек. В это же время состоялось падение и маршала Егорова. Военачальника ждала та же печальная участь, что уже постигла его красавицу жену.

Николай Ежов арестовывал, пытал и убивал не покладая рук. Он так выкладывался на работе, что валился от усталости с ног. 1 декабря 1937 года Сталин приказал ему взять недельный отпуск.

В начале января Ежевика, который к тому времени каждый день пил, отправился чистить Киев. Новый украинский руководитель Хрущев оказал ему самую энергичную помощь. Всего в столице Украины было арестовано 30 тысяч человек. Приехав в Киев и узнав, что его опередил предшественник Станислав Косир, вычистивший почти все украинское политбюро, Хрущев арестовал нескольких наркомов и их заместителей. Политбюро одобрило расстрельный список Никиты Сергеевича, состоявший из 2140 человек. Будущий преемник Сталина и тут перевыполнил норму. Он развернул на Украине свой Большой террор. В 1938 году были арестованы 106 119 человек. Приезд Ежова в Киев ускорил проведение кровавой бойни. «После приезда Николая Ивановича Ежова на Украину началось настоящее уничтожение спрятавшихся врагов», – хвалил Хрущев несгибаемого сталиниста Ежова за то, что тот безжалостно выкорчевывает «врагов народа».

НКВД «раскрыл заговор», участники которого хотели отравить лошадей. Два профессора были арестованы и объявлены нацистскими агентами. Никита Хрущев проверил так называемый яд и обнаружил, что он для лошадей безвреден. Только после назначения трех разных комиссий ему удалось доказать, что с этим заговором вышла ошибка. Налицо появление сомнений в работе НКВД. Однако есть все основания считать, что колебаться в отношении чекистов Хрущев начал лишь после того, как свое недовольство ими выразил сам Сталин.

Во время пьянок в Киеве Николай Ежов проявил поразительную неосторожность. Такая неосмотрительность тем более удивительна для человека, который знал, как работают органы, которые он сам возглавлял. Ежов хвалился, что все политбюро у него в руках, что для главного чекиста нет авторитетов и неприкасаемых, что он мог арестовать любого человека, даже партийного вождя. Ежевика напивался до такого состояния, что однажды ночью его пришлось нести домой. Сам он идти уже не мог. Конечно, рано или поздно, но Сталин должен был узнать о возмутительном поведении наркома в Киеве и его пьяном хвастовстве.

Ежов вернулся в Москву к началу третьего, последнего, показательного процесса над антисоветским блоком правых и троцкистов. Суд открылся 2 марта 1938 года. Главными обвиняемыми были Рыков, Бухарин и Ягода. Бывший нарком внутренних дел признался во множестве преступлений, в том числе в убийствах Кирова и Горького. Николай Бухарин сделал «признание» особого рода – на эзоповом языке, наполненное сатирой в адрес Сталина и детских потуг Ежова на раскрытие страшных заговоров. Однако Бухарин старался напрасно. Его язвительность ничего не изменила.

Николай Ежов присутствовал на расстрелах «врагов народа». Говорят, он приказал избить Ягоду.

Но Ежевика проявил и какое-то слабое подобие гуманизма, когда очередь дошла до казни его старого собутыльника, бывшего секретаря Ягоды, Буланова. Перед расстрелом Ежов велел принести Буланову коньяка.

Сразу после мартовских расстрелов Ежевика предложил организовать четвертый суперпроцесс над польскими шпионами в Коминтерне. Он готовился уже не один месяц и старательно собирал материалы против иностранцев. Но Сталин предложение маленького наркома отклонил. Какими бы важными ни были эти дела, Иосиф Виссарионович всегда помнил, что есть и другие вопросы. Его сверхчувствительная интуиция уловила опасные настроения среди помощников. Все они страшно устали. Но особенно сильно выдохся главный палач, Ежевика.

Берия и усталость палачей

4 апреля 1938 года Николай Иванович Ежов был назначен комиссаром водного транспорта. Это назначение имело определенный смысл, потому что строительство каналов велось в основном силами заключенных ГУЛАГа, то есть находилось в ведении НКВД. Но чувствовалась тут и тревожная для Ежевики симметрия – Генрих Ягода после снятия с поста наркома внутренних дел получил такую же должность.

Ежов тем временем основательно прошелся даже по политбюро. На Лубянке допрашивали Постышева. Вскоре был арестован Роберт Эйхе, руководитель Западной Сибири.

Сталин решил повысить Станислава Косиора. Он был назначен заместителем председателя Совнаркома и переехал в Москву. Однако в апреле 1938 года чекисты схватили брата Косиора. Как обычно бывало в подобных случаях, единственной надеждой самого Косиора на спасение был отказ от родственника.

«Мне приходится жить в обстановке подозрений и недоверия, – писал он Сталину. – Вы не можете себе представить, насколько это тяжело для невинного человека. Арест моего брата бросает тень и на меня. Клянусь жизнью, я даже представить себе не мог истинную природу Казимира Косиора. Мы с ним никогда и не были особенно близки. Не могу понять – зачем он все это придумал?.. Товарищ Сталин, все обвинения в мой адрес от начала и до конца неверны. Прошу вас, товарищ Сталин, разрешить мне объясниться перед политбюро. Я докажу, что стал жертвой лжи врагов народа. Иногда мне кажется, что все это какой-то глупый сон…»

Как же часто жертвы доносов и наговоров сравнивали свое положение со сном! 3 мая Косиора арестовали, за ним последовал Чубарь. Каганович позже утверждал, что защищал Косиора и Чубаря, но когда увидел подписанные ими признательные показания, сдался.

Николай Ежов и не думал менять свою ночную жизнь вампира, наполненную пьянками и пытками. Его раздавила гигантская работа. От Сталина, конечно, не укрылось, что его любимый нарком морально разлагается. «Позвонишь в комиссариат – говорят, что он уехал в Центральный комитет. Позвонишь в Центральный комитет – выясняется, что он уехал в комиссариат. Посылаешь курьера к нему на квартиру, а он там валяется мертвецки пьяный», – жаловался вождь.

Конечно, палачам приходилось постоянно жить в обстановке стрессов. Как Гиммлер спустя несколько лет заботился о своих подручных, чтобы те лучше выполняли работу, так и сейчас Сталин часто успокаивал своих помощников. Далеко не все обладали достаточными силами, чтобы выдержать такую напряженную жизнь.

Палачи из НКВД спасались при помощи спиртного. Даже у тех, кто не пил, голова шла кругом от потоков крови и гор трупов. Даже страшный Мехлис едва не сломался в самом начале террора, когда он еще руководил «Правдой». Он отправил необычное письмо Сталину. Оно позволяет нам понять, как трудно приходилось помощникам вождя в годы репрессий.

Дорогой товарищ Сталин, мои нервы на пределе. Я не достоин высокой чести быть большевиком. Особенно обидно и больно мне было после нашего частного разговора, ведь я обязан вам не только своей жизнью, но и партийностью. Я чувствую себя полностью раздавленным. Эти годы забрали у нас много людей… Мне приходится руководить «Правдой» без секретарей и редакторов, когда нет одобренных руководством тем, когда я оказался в конце концов в роли «мальчика для битья». Это организованный бедлам, который может поглотить кого угодно. И он уже поглотил немало народа! В последние дни я мало спал и сейчас чувствую себя разбитым, засыпать удается лишь в одиннадцать часов утра или даже в двенадцать… Я мечусь по квартире после бессонных ночей в газете. Считаю, что пришло время освободить меня [от этой работы]. Я не могу быть главным редактором «Правды», потому что не сплю и болею, потому что не могу следить за тем, что происходит в стране, в экономике, искусстве и литературе, у меня нет времени даже сходить в театр… Простите меня, дорогой товарищ Станин, за те неприятные минуты, которые я вам доставил. Мне очень трудно перенести такое потрясение!

У генерального прокурора Вышинского также едва не произошел нервный срыв, когда он нашел у себя на столе записку следующего содержания: «Все знают, что вы меньшевик. Сталин попользуется вами, а потом приговорит к вышке. Бегите! Вспомните Ягоду. Это ваша судьба. Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти!»

Постоянно пьяный Ежов почувствовал, что Сталин, как он позже сам писал Хозяину, «не доволен работой НКВД», что еще сильнее ухудшило его настроение. Он предпринимал отчаянные попытки доказать свою преданность и полезность. От него, говорят, исходило предложение переименовать Москву в Сталинодар. Политбюро идею высмеяло и отклонило. Вместо этого наркома призвали расстреливать собственных сотрудников, которых он защищал.

В начале 1938-го Сталин с Ежевикой решили уничтожить старого чекиста Абраама Слуцкого. Слуцкий руководил зарубежной разведкой, поэтому, чтобы не пугать советских агентов за границей, они придумали хитрый план. 17 февраля Фриновский пригласил Слуцкого к себе в кабинет. Туда же вошли и другие заместители Ежова. Они схватили Слуцкого и прижали к его лицу маску с хлороформом. Потом ему вкололи яд. Слуцкий скончался прямо в кабинете Фриновского. Официально было объявлено, что он умер от сердечного приступа.

Вскоре чистки стали угрожать даже тем чекистам, кто был близок к самому Ежову. Когда с Дальнего Востока решили отозвать его протеже, Люшкова, Ежевика предупредил своего человека. Люшков все понял и перебежал к японцам. Николай Ежов был в такой страшной панике, что попросил Фриновского поехать вместе с ним к Сталину и присутствовать при разговоре. «У меня одного не хватит для этого сил», – признался нарком. Ежов чуть с ума не сошел от страха. Сталин справедливо заподозрил, что тот предупредил Люшкова о вызове в Москву.

Чувствуя, что Ежов сейчас в опале, соратники Сталина, с лихвой доказавшие готовность и решимость убивать, начали обвинять наркома внутренних дел в моральном разложении и лжи. Наиболее острым критиком ежовских перегибов, по словам очевидцев, был Андрей Жданов. Его сын Юрий утверждает, что отец давно хотел переговорить со Сталиным наедине, но в кабинете всегда присутствовал Ежов. «Наконец отцу удалось встретиться со Сталиным тет-а-тет, – рассказал Юрий Жданов. – „Политические провокации продолжаются“, – сказал он». Эта история звучит вполне правдоподобно, потому что Жданов был ближе всех к Сталину и мог позволить себе некоторые вольности.

В середине 1938 года на заседании политбюро произошла горячая перепалка между Вячеславом Молотовым и Николаем Ежовым. Сталин стал на сторону премьера и велел Ежевике извиниться.

Тучи продолжали сгущаться. Очередным предателем стал советский резидент в Испании Александр Орлов. Ежов страшно боялся Сталина. Он решил промолчать и попытался скрыть эту информацию.

29 июля Сталин подписал очередной расстрельный список. Среди подлежащих уничтожению были и люди Николая Ежова. Нарком так испугался, что начал расстреливать заключенных, которые могли бы дать против него показания. Успенский, начальник украинского НКВД, находился в то время в Москве. Он узнал, что за пять дней должны расстрелять тысячу человек. «Ото всех следов необходимо избавиться, – предупредил его Ежов. – Все расследования надо срочно закончить. Дела нужно привести в такое состояние, чтобы в них ничего нельзя было понять».

Сталин мягко указал Ежову, что тот не справляется с НКВД в одиночку и нуждается в помощи. Он попросил Ежевику найти себе ассистента. Ежов попросил назначить Маленкова, но вождь решил, что тот должен остаться в ЦК. Трудно сказать, от кого исходила инициатива, но, возможно, Каганович предложил перевести в НКВД Лаврентия Берию. Это должно было устроить Сталина. Он сам кавказец и знал, что на его родине до сих в почете кровавая вражда, месть и тайные убийства. Берия вполне подходил для выполнения непростой задачи. Ему не нужно было ничего объяснять, он сам был чекистом. Лаврентий Павлович – единственный первый секретарь компартии союзной республики, лично пытавший задержанных. Его излюбленными орудиями пыток были жгут и дубинка. Берию ненавидели многие старые большевики и члены семьи Сталина. Вождь наверняка подумал, что грузинский чекист с его интригами, заговорами и мстительностью поможет ему навести порядок в собственном доме.

Вероятно, Ежов попытался арестовать своего соперника, но было поздно. Сталин уже переговорил с Лаврентием Павловичем – на заседании Верховного Совета 10 августа. Берия перебирался в Москву.

После 1931 года Лаврентий Павлович Берия проделал долгий путь. В момент описываемых событий ему исполнилось только тридцать шесть лет. Этот незаурядный человек обладал сложным и очень мощным умом. Он был остроумен и очень любил, казалось бы, не по делу шутить, рассказывать не всегда приличные анекдоты и грубо разыгрывать коллег и знакомых. Ему удавалось одновременно быть и садистом-палачом, и любящим мужем, и нежным отцом.

К 1938 году Берия уже был хроническим бабником. Из таких людей власть нередко делает сексуальных маньяков. Берия, несомненно, был талантливым организатором. Прирожденный управленец являлся единственным руководителем Советского Союза, которого можно было представить, как через много лет говорила его невестка, на посту председателя правления «Дженерал Моторс». Он руководил гигантскими предприятиями при помощи комбинации угроз («Я сотру вас в порошок»), мелочной аккуратности и педантизма. Все, за что ни брался Берия, работало с точностью часового механизма. Он не терпел только две вещи: многословия и неясного выражения мыслей.

Лаврентий Берия был хорошим работником, деловым и способным. Еще в начале 1932 года Сталин говорил Кагановичу, что у Берии «бычьи нервы» и он никогда не устает. Эти качества необходимы при сталинском дворе. «Он был очень умный человек, – признавал Вячеслав Молотов, – и отличался нечеловеческой энергией. Мог неделю работать без сна».

Лаврентий Павлович обладал удивительной способностью вызывать страх и энтузиазм. С подчиненными он был груб, часто угрожал: «Мы арестуем вас и сгноим в лагерях. Мы превратим вас в лагерную пыль». Несмотря на это, перед ним преклонялись. Протеже Берии, молодой грузин Алеша Миртсхулава, хвалил своего бывшего покровителя за человечность, силу духа, энергию и патриотизм даже спустя полвека после его гибели, во время нашего разговора в 2002 году.

Берия любил хвастаться, что может выбить из человека любое признание. «Дайте мне его на одну ночь, и я заставлю его признаться в том, что он король Англии!» – любил повторять Лаврентий Павлович.

Его любимыми фильмами были вестерны, но в них ему нравились не американские ковбои, а мексиканские бандиты. Берия был прилично образованным для большевистского вождя. Сталин любил подшучивать над этим неудавшимся архитектором. Генсек с улыбкой говорил, что в пенсне Берии простые стекла и он носит очки лишь для того, чтобы придать себе умный вид.

Коварный интриган, большой грубиян и хам, психопат и сексуальный авантюрист, Лаврентий Берия вполне мог бы перерезать горло соперникам, соблазнять фрейлин и отравлять кубки с вином при дворах Чингисхана, Сулеймана Великолепного или Лукреции Борджиа. Но этот «фанатик», как называла его Светлана, боготворил Сталина на раннем этапе своей московской карьеры. Отношения между ними напоминали связь между монархом и вассалом. Берия обращался со Сталиным как с царем, а не как с товарищем по партии, пусть и первым. Старые товарищи вели себя со Сталиным уважительно, но с большей фамильярностью. Конечно, и они восхваляли вождя, но это не была такая грубая лесть, как у Берии. Лаврентий Павлович произносил верноподданническим тоном: «О да, вы правы, абсолютно правы, на все сто процентов правы». «Он всегда подчеркивал, что предан моему отцу, – вспоминала Светлана. – Со временем Сталин к этому привык. Он считал, что этот человек поддержит все, что бы он ни говорил».

Берия принес ко двору Сталина обычаи знойной Абхазии. Со временем он станет еще более сложным, честолюбивым и испорченным, но менее преданным марксизму. В 1938 году эта «колоссальная фигура», по словам Артема Сергеева, изменила все.

Лаврентий Берия, как многие перед ним, сначала попытался отказаться от нового назначения. Нет причин сомневаться в его искренности. Судьба предшественников говорила, что это очень опасное место. Генрих Ягода только что был расстрелян. Ежову грозила опасность. Не хотела переезжать в Москву и жена Берии, Нина. Но Лаврентий был невероятно честолюбив. Когда Сталин предложил сделать его первым заместителем НКВД, Николай Ежов патетически воскликнул, что из этого грузина получится и хороший нарком. «Нет, он будет только хорошим заместителем», – успокоил его Сталин.

Сталин приказал Власику организовать переезд Берии в столицу. В августе 1938 года, после краткой поездки в Тифлис, где он назначил своего преемника, Лаврентий Павлович приехал в Москву. 22 августа он был назначен первым заместителем наркома внутренних дел.

Берия получил квартиру в роковом Доме на набережной. Сталин лично приехал посмотреть, как устроился его очередной протеже, но квартирой остался не очень доволен. Он знал, что на солнечном юге с его традиционными пристрастиями к роскоши, вину и в изобилии растущим в этих краях экзотическим фруктам большевистские руководители живут лучше, чем в остальных местах необъятной страны. В Тифлисе Берия обитал в элегантном старинном особняке.

Сталин предложил соотечественникам перебраться в Кремль, но жена Берии отнеслась к этому предложению без особой радости. В конце концов вождь выбрал для своего выдвиженца из Грузии величественный дом в самом центре Москвы. В этом особняке на Малой Никитской улице до революции жил генерал Куропаткин. Так у Лаврентия Берии, единственного из советских руководителей, появился собственный особняк.

Сталин, казалось, нашел в приехавшей в Москву семье Берии свою давно потерянную семью. Он очень любил Нину Берия, похожую на статуэтку миловидную блондинку, и всегда относился к ней как к дочери.

Новый руководитель Грузии Кандид Чарквиани приехал к Берии на ужин. Зазвонил телефон. Через минуту в доме началась суматоха. «Сейчас приедет Сталин!» – сообщила Нина и бросилась на кухню готовить грузинские блюда. Скоро появился Иосиф Виссарионович. Сталин и Берия пели во время супры, грузинского застолья с традиционными блюдами. Даже после Большого террора вождь не лишился способности совершать неожиданные поступки.

Берия и Ежов стали друзьями, но это была показная, неискренняя дружба. Лаврентий Павлович ласково называл шефа «Дорогой Ежик» и даже гостил у него на даче. Такие отношения не могли долго продолжаться в диких джунглях сталинского двора.

Берия присутствовал на большинстве совещаний в комиссариате. Он взял под контроль разведку и начал неторопливо, исподволь готовиться к устранению Ежевики. Лаврентий Павлович пригласил на ужин Хрущева и предупредил о близости Маленкова и Ежова. Хрущев догадался, что на самом деле Берия завуалированно советует ему порвать с наркомом внутренних дел. Вне всяких сомнений, такой же разговор состоялся и с Маленковым. Но самое яркое доказательство того, что Берия копал под начальника, можно найти в архивах. Грузинский чекист хитростью уговорил Вышинского пожаловаться Сталину на медлительность Ежова. Вождь никак не отреагировал, но Молотов строго указал Николаю Ежову: «Необходимо прислушиваться к советам товарища Берии и работать побыстрее». Поскребышев всегда был флюгером, по которому можно определить настроение Сталина. Вскоре он перестал, как раньше, по-дружески говорить Ежову «ты» и начал ездить в гости не к нему, а к Берии.

Берия принес в НКВД новый дух. На смену неистовости и страстности Ежова пришла строгая система террора в «административных рамках». Именно посредством этой системы Сталин затем управлял Россией. Работа наркомата внутренних дел значительно улучшилась. К сожалению, заключенным от этого легче не становилось. Берия вместе с Ежовым допрашивал арестованных партийных боссов: Косиора, Чубаря и Эйхе. Их продолжали жестоко пытать. Чубарь написал письма Сталину и Молотову, где рассказывал о страшных пытках, которым подвергают заключенных в тюрьмах НКВД.

Сталин, Ежевика и Берия решили сейчас заняться Дальним Востоком – армия, которой командовал талантливый маршал Блюхер, до этого почти не подверглась чисткам. В конце июня на блюхеровских командиров набросился кровожадный Мехлис. Свой штаб он организовал в железнодорожном вагоне. Вскоре Лев Захарович начал закидывать Сталина и Ворошилова телеграммами примерно следующего содержания: «Повсюду в специальных железнодорожных войсках сомневающиеся и колеблющиеся… Выявлены 46 командиров немецкой, литовской, польской, латвийской и галицийской национальности… Должен отправляться во Владивосток, там предстоит большая чистка в войсках…» Он удовлетворенно рапортовал вождю: «Уволил 215 политических работников, большинство из них арестованы. Но чистка еще не закончена. По-моему, нельзя уезжать из Хабаровска, не проведя более тщательного и серьезного расследования». Когда Ворошилов и Буденный попытались спасти офицеров, Мехлис пожаловался на Ворошилова (они люто ненавидели друг друга) Сталину: «Я докладывал ЦК и наркому Ворошилову о ситуации в секретном отделе Дальневосточного фронта. Там окопалось много сомневающихся людей и шпионов. Тов. Ворошилов приказал прекратить процесс. Не могу согласиться с этим решением». Даже Каганович, человек очень жестокий, считал, что Мехлис проявляет верх кровожадности, и говорил: главный политрук Красной армии порой перегибает палку.

В то самое время, когда Мехлис отправился наводить порядок в дальневосточных войсках, японская Квантунская армия решила проверить Красную армию на прочность. Западнее озера Хасан произошло крупное сражение. Блюхер атаковал японцев 6–11 августа 1938-го и отбросил их с большими потерями. Сталин, которого Мехлис постоянно уговаривал быть жестче и решительнее, был недоволен многочисленными потерями и колебаниями Блюхера. Он отругал маршала по телефону: «Скажите мне честно, товарищ Блюхер, вы действительно хотите воевать с японцами? Если нет, ответьте честно, как подобает настоящему коммунисту».

«Акулы приехали, – сказал Блюхер жене. – Они хотят меня съесть. Вопрос стоит ребром: или они меня съедят, или я – их. Но последнее маловероятно». Московские акулы-убийцы сыграли в судьбе Василия Блюхера роковую роль. Мехлис арестовал четырех человек из штаба маршала и потребовал у Сталина и Ворошилова разрешения «расстрелять всех четверых без суда по специальному приказу». Маршал Блюхер был отозван в столицу и арестован 22 октября 1938 года.

«Теперь очередь за мной!» – рыдал у себя в кабинете Николай Ежов. Несмотря на критическое положение, он продолжал с неослабевающим рвением пытать и расстреливать «врагов народа». 29 сентября Берию поставили во главе Главного управления государственной безопасности (ГУГБ), которое было самым важным в НКВД. Ежов лишился большей части власти. Теперь приказы по наркомату считались недействительными без подписи Лаврентия Павловича.

Ежевика попытался нанести ответный удар: он предложил Сталину назначить вторым заместителем наркома Станислава Реденса, врага Берии и зятя вождя. Сталин отверг идею. Ежов понял, что это окончательное и решительное поражение.

Карлик пил по-черному на даче вместе со своими упавшими духом друзьями и помощниками. Он предупредил, что всех скоро могут арестовать, и строил планы один фантастичнее другого. «Немедленно удалите из Кремля всех людей, поставленных туда Берией, – громко приказал он начальнику службы охраны Кремля во время одной из таких пьянок. – Замените их более надежными людьми». Через минуту он пробормотал заплетающимся голосом, что необходимо убить Сталина.

Трагедия и моральное разложение

Ежовых

Слухи об охоте Евгении Ежовой на литературных львов неожиданно дошли до Сталина. У Шолохова, одного из любимых писателей вождя, начался роман с женой наркома. Ревнивый Ежов велел поставить микрофоны в его номер в гостинице «Националь». Ежов с яростью читал распечатки записей, из которых следовало, что его жена и писатель целовались и занимались любовью. Нарком был в таком бешенстве от измены жены, что влепил ей пощечину в присутствии их вечной гостьи Зинаиды Гликиной, с которой сам спал. Через какое-то время он простил Евгению, но слежку за писателем не отменил. Шолохов заметил людей Ежова и пожаловался Сталину и Берии. Иосиф Виссарионович сильно рассердился. Он вызвал Ежевику на заседание политбюро и заставил извиниться перед Михаилом Шолоховым.

Партийные руководители видели, какая борьба идет между Ежовым и Берией, и осторожно лавировали между ними. Когда Николай Ежов арестовал одного комиссара, Сталин послал разбираться Молотова и Микояна. Вернувшись в Кремль, Анастас заявил, что задержанный невиновен. Берия воспользовался случаем и вновь обрушился на начальника с критикой. «На лице Ежова появилась двусмысленная улыбка, – вспоминал Микоян. – Берия был явно доволен. Один Молотов, как всегда, оставался непроницаем. На его лице застыла каменная маска». Арестованному наркому явно повезло. Он вернулся, можно сказать, с того света. Сталин велел его отпустить.

Как-то офицеру НКВД срочно потребовалась подпись наркома, но Ежова нигде нельзя было найти. Берия посоветовал поехать на дачу и поискать наркома там. Ежов действительно был на даче. Он находился в ужасном состоянии, как будто смертельно болел или, что более вероятно, беспробудно пил всю ночь. Уловив, откуда дует ветер, на Ежова начали жаловаться начальники НКВД на местах.

Зловещие тучи начали сгущаться и над семьей Николая Ивановича. Евгения, красивая, но недалекая супруга наркома внутренних дел, самозабвенно играла роль черной вдовы. Так получилось, что большинство ее любовников погибли. Евгения оказалась слишком хрупким и чувствительным цветком для жестокого и грубого мира, в котором обитал Ежов. Конечно, они оба были очень развратными людьми, но в свое оправдание, наверное, могли бы сказать, что пребывали в состоянии постоянного напряжения, головокружительной власти над жизнью и смертью и поразительной суматохи.

Трудно спорить с тем, что в падении Николая Ивановича была справедливость. Но для Евгении и особенно маленькой Наташи, которая знала его как доброго и любящего отца, произошла страшная трагедия.

Фатальный рок опустился на литературный салон Евгении Ежовой. Как-то вечером ее провожал в Кремль один знакомый. Евгения шла по темным улицам и думала над судьбой Бабеля. Ему угрожала опасность, потому что писатель дружил с арестованными военачальниками-троцкистами. «Только европейская слава и может его спасти», – размышляла Евгения. Она не догадывалась, что ей самой грозит еще большая опасность.

До Ежова дошли слухи, что Берия собирается использовать против него жену. Чекист из Грузии знал, что Ежова какое-то время жила в Лондоне, и хотел сделать ее «английской шпионкой». В сентябре 1938-го нарком решил развестись с супругой. Надо заметить, это было вполне разумное решение. Ежов лучше других знал, что развод может спасти Женю. По крайней мере, ему были известны несколько похожих случаев.

Напряжение последних дней почти сломало хрупкую психику Евгении. Она взяла Зинаиду и поехала лечиться в Крым. Похоже, нарком пытался спасти жену от ареста. Наверное, этим и объясняется ее письмо, полное любви и благодарности. «Колюшенька, я прошу тебя, я настаиваю, чтобы ты позволил мне контролировать мою жизнь, – написала она обложенному со всех сторон врагами мужу. – Коля, дорогой, я серьезно прошу тебя проверить все мое прошлое, все обо мне… Не могу примириться с мыслью, что нахожусь под подозрением, что меня обвиняют в преступлениях, которые я никогда не совершала».

Окружающий их мир сужался с каждым днем. Николай Ежов успел расстрелять бывшего мужа Евгении, Гладуна, прежде чем Берия захватил контроль над НКВД и мог им воспользоваться. Но один из бывших любовников Евгении, издатель Урицкий, попал в руки всесильного заместителя наркома. На допросах помимо прочих признаний он рассказал о том, что у Евгении Ежовой был роман с Бабелем.

Вскоре чекисты арестовали секретаря Ежова и начали хватать его друзей. Нарком вызвал жену в Москву.

Евгения ждала решения своей участи на даче с дочерью Наташей и подругой Зинаидой. Больше всего она боялась за семью. Ее нервы не выдержали, и она вновь очутилась в больнице. Врачи поставили следующий диагноз: «Астенически-депрессивное состояние. Не исключена возможность циклотимии» – и посоветовали лечение в санатории под Москвой.

В числе прочих друзей Ежова Берия приказал схватить Зинаиду Гликину. После ареста Зинаиды Евгения написала Сталину: «Прошу вас, товарищ Сталин, прочитать это письмо. Меня сейчас лечит профессор. Но какое это имеет значение, если мне не дает покоя страшная мысль, что вы не доверяете мне? Вы дороги мне, я люблю вас…»

Поклявшись жизнью дочери, что она говорит правду, Евгения призналась, что совершала ошибки в личной жизни, но все они объясняются ревностью. Вне всяких сомнений, Сталин к тому времени был уже в курсе всех ее любовных приключений. Евгения предложила принести жертву: «Пусть у меня заберут свободу, жизнь, но я не откажусь от права любить вас, как все остальные советские люди, которые любят страну и партию… Я чувствую себя как живой труп, – жаловалась Женя Ежова. – Что мне делать? Простите меня за это письмо. Я написала его в постели…»

Сталин не ответил.

Ловушка захлопнулась. Спасения ни для Евгении, ни для ее любимого Колюшеньки не было. 8 октября Лазарь Каганович написал черновик постановления политбюро по НКВД. 17 ноября комиссия политбюро осудила «очень серьезные ошибки в работе органов НКВД». Тройки, наводившие ужас на всю страну, были распущены. Сталин и Молотов подписали постановление. Тем самым они отрекались от террора и репрессий.

Ежов присутствовал на ноябрьском параде, но стоял на мавзолее не рядом со Сталиным, как раньше, а позади. Вскоре он вообще исчез. Его заменил Лаврентий Берия в синей фуражке и форме комиссара государственной безопасности первого класса.

Узнав, что Сталин приказал арестовать его друга, шефа украинского НКВД Успенского, карлик предупредил того об опасности. Успенский решил схитрить. Он инсценировал самоубийство и пустился в бега.

У Иосифа Виссарионовича были все основания подозревать, что Ежевика прослушивает и его телефоны.

Евгения Ежова по-своему, конечно, любила мужа, несмотря на многочисленные обоюдные измены, и обожала дочь Наташу. Поэтому была готова пожертвовать всем, чтобы их спасти. Ее подруга, Зинаида Орджоникидзе, вдова Серго, навестила опальную жену наркома в больнице. Она пошла на этот шаг, прекрасно зная, как к такому проявлению истинной дружбы и верности могут отнестись Сталин и Берия. Евгения передала с ней письмо для супруга. В нем она сообщала, что хочет совершить самоубийство, и просила принести снотворное. И предупредила, что примет лекарство, когда муж пришлет ей статуэтку маленького гнома. Ежов передал в больницу люминал, а через несколько дней приказал служанке отнести жене статуэтку. Этот гном, учитывая маленький рост самого Ежова, придавал трагедии элемент фарса. Возможно, Евгения выбрала гнома в качестве знака для совершения самоубийства, потому что он был подарком от дорогого Коли в начале их романа. После ареста Гликиной Евгения поняла, что ее тоже неминуемо схватят, и отправила мужу прощальное письмо.

19 ноября она приняла люминал, в 23 часа потеряла сознание. Ежов в это же время приехал в Маленький уголок, где его уже ждало политбюро вместе с Берией и Маленковым. Пять часов они беспощадно критиковали его за допущенные ошибки и перегибы. Евгения умерла двумя днями позже.

Ежов мрачно размышлял, что ему пришлось пожертвовать женой, чтобы спасти себя. Она вышла замуж за монстра, но умерла молодой, чтобы спасти дочь. В некотором роде Евгения Ежова выполнила материнский долг и частично компенсировала пустую и никчемную жизнь, которую вела.

Исааку Бабелю рассказали, что Сталин никак не может понять, почему она покончила с собой.

Девятилетнюю приемную дочь Ежовых Наташу взяла сестра Евгении. Потом ее отправили в один из мрачных детских домов, в которых воспитывались дети «врагов народа».

23 ноября, через два дня после смерти Евгении, Ежов вернулся в Кремль за очередной порцией критики. После четырехчасового разноса от Сталина, Молотова и Ворошилова он написал заявление с просьбой отставки с поста наркома НКВД. Сталин отставку принял. Ежов остался секретарем ЦК, наркомом водного транспорта и кандидатом в члены политбюро. Он по-прежнему жил в Кремле и бродил по аллеям старинной крепости, как крошечное привидение. Сейчас этот страшный человек наверняка испытал те же ощущения, что и его жертвы накануне ареста. «Друзья отвернулись от меня, как от прокаженного, – жаловался он. – Я никогда не догадывался, как много низости и подлости таится в этих людях». В репрессиях Ежов обвинял Сталина. Он приводил широко распространенное русское выражение: «Божья воля, царский суд». Себя он, конечно, считал царем, а Сталина – богом.

Утешение Николай Иванович Ежов искал в пьянках и бисексуальных оргиях. Этим он занимался на своей кремлевской квартире. Как-то вечером бывший чекист привел к себе двух собутыльников и любовников времен молодости. Всю ночь эта теплая компания пьянствовала и занималась гомосексуальной любовью. Племянники привозили Ежову женщин, но он вспомнил о своем былом увлечении – мужчинах. Приятель Константинов приехал к нему в гости с женой. Ежов станцевал с ней фокстрот, потом расстегнул брюки и изнасиловал. Следующей ночью, когда бедняга Константинов приехал вновь, они опять долго пили и танцевали под граммофон. Гость уснул, но проснулся, почувствовав что-то у себя во рту. «Я открыл глаза и увидел Ежова, который засовывал свой член мне в рот», – с отвращением рассказывал он. Полностью потерявший над собой контроль Ежевика безропотно ждал финала.

Сталин прозвал Лаврентия Берию Прокурором. 25 ноября он был торжественно назначен наркомом внутренних дел. Берия пригласил в столицу своих людей из Грузии. Уничтожив свиты старых большевистских князьков, Сталин сейчас для уничтожения Ежова был вынужден выписать в Москву банду Берии.

По иронии судьбы, приспешники Берии оказались намного образованнее Кагановича и Ворошилова, но образованность не является помехой для того, чтобы быть варваром. Взять хотя бы седого, обаятельного и утонченного Меркулова. Этот обрусевший армянин писал пьесы под псевдонимом Всеволод Рокк. Их ставили в московских театрах. Берию он знал по совместной учебе в Бакинском политехническом институте. В ЧК Меркулов вступил в 1920 году. Лаврентий Павлович, перенявший у Хозяина привычку давать всем клички, называл Меркулова Теоретиком.

Еще одним членом команды был Шалва Церетели, бывший грузинский князь. Впрочем, князей в Грузии так же много, как виноградников. Он был офицером в царской армии, затем вступил в Грузинский легион. Церетели имел благообразный вид респектабельного джентльмена. Он работал в особом отделе НКВД и состоял при патроне убийцей.

Особенно бросался в глаза 130-килограммовый Богдан Кобулов. Этот унизанный кольцами гигант был, по выражению знавших его людей, «самым отвратительным человеком на земле». Многим Кобулов напоминал медведя. Кавказец с мутными карими глазками был большим любителем хорошей жизни. Он обладал волосатыми руками, короткими кривыми ногами и щеголеватыми усиками. Кобулов относился к той породе бериевских мучителей, которые наверняка чувствовали бы себя в гестапо не менее уютно, чем в НКВД. За широкие плечи Лаврентий Павлович прозвал его Самоваром.

Своих жертв Кобулов избивал кулаками. Он прыгал на них и наваливался всем огромным весом. Его любимым орудием пыток была дубинка. По поручению Сталина Богдан Кобулов ставил у партийных руководителей жучки. Он заменил расстрелянного Паукера и стал придворным шутом.

После переезда в Москву прошло совсем немного времени, а Самовар уже доказал свою полезность. Во время одного из допросов в кабинете Берии заключенный неожиданно вскочил и прыгнул на наркома. Кобулов часто с удовольствием рассказывал, что произошло в следующее мгновение: «Я увидел шефа на полу. Тогда я прыгнул на этого типа и сломал ему шею голыми руками».

Богдан Кобулов был, наверное, самым жестоким из подручных нового наркома внутренних дел. Тем не менее даже этому зверю порой казалось, что он занимается плохим делом. В такие минуты он ехал к своей матери и рыдал у нее на плече, как огромный грузинский мальчишка: «Мама, мама, что мы делаем? Придет день, и мне придется за все это отвечать!»

Появление в Москве этих экзотических выходцев из Грузии, среди которых были и осужденные убийцы, напоминало приезд Панчо Вильи с бандитами, как в любимых вестернах Берии. Пройдет время, и Сталин, осуществляя большую и сложную игру, отправит часть из них домой, заменив русскими чекистами. Пока же люди Берии придавали свите вождя ярко выраженный грузинский оттенок.

Дел по-прежнему было невпроворот. К примеру, в день официального назначения Лаврентия Берии наркомом Сталин и Молотов подписали очередной расстрельный список на 3176 человек.

Лаврентий Павлович каждую ночь ездил в тюрьму Лефортово пытать маршала Блюхера. Ему помогали «Теоретик» Меркулов, «Самовар» Кобулов и главный следователь наркома, Родос. Последний садист так зверски избивал маршала, что тот кричал: «Сталин, ты слышишь, что они со мной делают?» Берия с подручными работал с большим энтузиазмом. Они так старались, что даже выбили Василию Блюхеру один глаз. Маршал скончался от побоев. Берия приехал в Кремль и доложил Сталину. Вождь приказал кремировать тело.

Выполняя приказы Хозяина, Берия не забывал и о личных делах. Сейчас он с удовольствием сводил старые счеты. Лаврентий Павлович лично арестовал Александра Косарева, главного комсомольца Советского Союза, за то, что тот когда-то оскорбил его. Позже Сталину донесли, что причиной гибели Косарева стала личная месть Берии. «Мне говорили, что Берия очень мстителен, но доказательств этим словам у меня не было, – размышлял генсек. – В деле Косарева Жданов и Андреев лично проверяли все доказательства».

Лаврентий Павлович упивался властью.

Сталин, как всегда, вел себя осторожно. Он решил не доверяться Берии полностью. Начальник госбезопасности (первого отдела НКВД), отвечавший за личную безопасность вождя, занимал важное, но чрезвычайно опасное положение. После Карла Паукера были расстреляны еще двое человек. Сейчас Сталин решил назначить на этот пост своего личного телохранителя Власика. Как начальник охраны вождя Власик также отвечал за безопасность дач, следил за поставками продуктов и состоянием автопарка. Через его руки проходили миллионы рублей. Власик управлял маленькой империей. Следовательно, объяснял Артем Сергеев, в политике Сталин руководил через Поскребышева, а в личных делах – через Власика. Оба умели работать, не уставая. Оба были очень энергичными и подлыми людьми.

У Николая Власика и Александра Поскребышева были очень похожие судьбы. Их дочери вспоминали, что дома они проводили только воскресенья. Все остальное время находились при Сталине. Домой возвращались такие усталые, что тут же валились спать. Никто не знал Сталина лучше этих двух человек. В кругу семьи они никогда не говорили о политике. Серьезные беседы заменялись обсуждением рыбалки.

Власик жил в элегантном особняке на Гоголевском бульваре. Он был очень предан Хозяину, необразован и много пил. Другой его отличительной чертой была любовь к слабому полу. У него имелось так много любовниц, что он забывал их имена и был вынужден записывать их в блокнот. Во время оргий у Власика порой находилось по женщине в каждой комнате. Сталина за глаза он называл Хозяином, но в лицо – только «товарищ Сталин». Изредка Власик ужинал с вождем.

По своему положению Александр Поскребышев, конечно, был значительно выше. Он часто сидел с партийными руководителями за одним столом. Сталина секретарь уважительно называл «Иосиф Виссарионович». Поскребышев часто был объектом розыгрышей и сам любил пошутить.

Обычно он мрачно сидел за столом в приемной Сталина. Маленький уголок входил в его владения. Большевистские вожди понимали, какое высокое положение занимает Поскребышев, и всячески старались с ним подружиться. Играя на его самолюбии, советские руководители выясняли, в каком настроении находится Сталин.

Александр Поскребышев всегда звонил Вышинскому и говорил, что Сталин выехал в Кунцево. Только после этого генеральный прокурор мог позволить себе немного поспать. Однажды Поскребышев спас жизнь Никите Хрущеву.

Он обладал такой властью, что иногда позволял себе оскорблять даже членов политбюро. «Верный щитоносец», по словам Хрущева, играл свою роль в самых земных делах Сталина и в самых ужасных. Позже Поскребышев хвастался, что они с вождем пользовались ядами.

Он был любящим мужем для Бронки и ласковым отцом для двух детей: Гали, дочери от первого брака жены, и собственной дочери Натальи.

Если по воскресеньям звонила вертушка, никто не имел права снимать трубку. Поскребышев гордился своим положением. Когда его дочери должны были сделать операцию, он прочитал лекцию о том, что дочь должна вести себя в соответствии с их высоким статусом.

Личному секретарю Сталина приходилось тесно сотрудничать с Берией. Они дружили семьями и часто ездили друг к другу в гости. Если нужно было обсудить какое-нибудь дело, шли в сад. Но по большому счету, и Власик, и Поскребышев являлись соперниками Лаврентия Павловича. Они стояли у него на пути к власти. А вот семья Аллилуевых к тому времени уже перестала быть для кого-либо препятствием.

Смерть сталинской семьи. Странное предложение и домохозяйка

Страницы: «« « ... 345678910 » »»