А собаку я возьму себе Бартлетт Алисия Хименес
У него начали дрожать руки. Он глубоко вздохнул и сумел успокоиться.
– Когда я ударил Лусену, у меня не было намерения убить его. Я просто проучил его, возможно, не рассчитал удар… но убивать не собирался. Потом я узнал, что он в больнице, позднее – что он умер, но убивать его я не собирался. В противном случае я бы пристрелил его. Я был охотником, у меня есть разрешение на оружие.
– Почему вы не обратились в полицию?
– Я испугался. Подумал, что, в конце концов, у бедняги Лусены никого нет, ни родных, ни близких. Ничего не изменится, если я сообщу правду. Это был несчастный случай, и он уже произошел. Глупо из-за этого осложнять себе жизнь.
– И раскрывать свой бизнес.
– Мой бизнес – это питомник.
– И подпольные собачьи бои, которые, должно быть, приносят неплохие дополнительные доходы. Так за что вы его убили?
– Я не хотел его убивать.
– Хорошо, за что вы его били?
– Он долго обманывал нас. Присваивал часть денег, поступавших в виде ставок, занимался параллельным бизнесом, пользуясь моим именем. Даже как-то раз предоставил данные одному репортеру, чтобы срубить побольше бабок. Он сам нарывался на неприятности, и я его предупреждал. Однако он не унимался, и я снова его предупредил, но ударил слишком сильно, и он не выдержал.
– Сокрушительное предупреждение.
– Он был такой хилый.
– И тогда вы послали Валентину в квартиру Лусены, поручив ей отыскать деньги.
– Да.
– Но денег она не нашла. Зато обнаружила бухгалтерские книги и взяла себе одну из них – ту, которая доказывала вашу вину. Она была очень встревожена, поняв, до какой степени жестокости вы способны дойти. И хотела прикрыть свой тыл. Ей даже в голову не пришло захватить две другие книги. Нелепый промах; в том, что касается криминала, она не была настоящей профессионалкой.
– Она сказала, что в этой тетрадке фигурирует мое имя.
– Это неправда.
– Я так и подозревал.
– И несмотря на подозрения, убили ее.
– Клянусь вам, я ее не убивал. Я же во всем признался. Я сказал правду. Да, Лусену я ударил и случайно убил. Да, кроме того, я устраиваю собачьи бои. Все это так, но Валентину я не убивал. Я ее всегда любил.
Успокоившийся Гарсон напоминал свежеиспеченную булку, только излучал он не тепло, а высокомерие.
– Расскажите, что произошло в ту ночь, когда напали на Валентину.
– Она приехала под вечер ко мне в питомник и сказала, что уходит, что мы расстаемся навсегда. Она так долго следила за толстяком полицейским и обманывала его, что в конце концов в него влюбилась. Они собирались пожениться.
Он презрительно посмотрел на Гарсона. И я тоже украдкой взглянула на младшего инспектора. Напряженное выражение вдруг исчезло с его лица. Только что он услышал то, что, возможно, больше всего его интересовало.
– И вы рассердились на нее.
– Нет. Я просил ее остаться, не покидать меня.
– И угрожали ей.
– Нет. Я обещал ей, что немедленно уйду от жены.
– И выполнили бы обещание?
– Да, как только я вернулся домой, то сразу сказал Пилар, что ухожу от нее. Она давно знала, что Валентина – моя любовница, и ей на это было наплевать. Но когда до нее дошло, что я ухожу…
– Устроила скандал?
– Нет, по своему обыкновению начала рыдать. Но этим дело и кончилось. У меня был назначен бой, и я не мог больше задерживаться.
– Что произошло потом?
– К месту состязаний явились не все лица, сделавшие ставки, и бои были отложены. Я поехал в питомник, оставил там собак, которых мы собирались использовать, а когда вернулся домой, Пилар уже не было. Она пришла позже, когда я уже спал, сказав, что гуляла, чтобы успокоить нервы.
– В котором часу это было?
– Поздно ночью, точно не скажу.
– Вам это не показалось странным?
– Я не придал этому значения. Но когда узнал, что в эту самую ночь убили Валентину…
– Вы подумали про свою жену.
– Да.
– Конечно, вы могли подумать и про другое. Про то, как замечательно вышло, что ей взбрело в голову отправиться на прогулку, и теперь обвинить ее во всем ничего не стоит.
– Я не убивал Валентину, клянусь. Я не уверен даже, что это дело рук Пилар, ведь, в конце концов, она моя жена.
– А вы испанский кабальеро, – вновь начал закипать Гарсон.
– С вами я не буду разговаривать.
Я опасалась худшего.
– Тут тебе не курорт, будешь разговаривать, с кем тебе прикажут.
– С вами не буду.
– Это вы устроили обыск у меня дома? – вклинилась я.
– Нет, не я. Даже не знаю, о чем вы говорите.
– Кто-то обыскал мою квартиру и убил собаку Лусены. Наверняка искали его бухгалтерскую книгу. Вы об этом не знали?
– Нет.
– Однако это не могла быть и ваша жена. Вероятней всего, она и не подозревала о существовании этой тетради.
– Это не так. Я ей о тетради рассказал.
– Рассказали, что у вашей любовницы имеются против вас улики?
– Да, чтобы Пилар оставила меня в покое и не требовала бросить Валентину.
Заметив, что над нами вновь явно сгущаются тучи, я поспешила позвать охранника, чтобы он увел подозреваемого. Пока на этом допрос закончился. Гарсон пыхтел, словно кастрюля-скороварка.
– Вы не представляете, до чего мне жаль, что я полицейский, – сказал он.
– Почему?
– Потому что, если бы я им не был, я бы сейчас устроил этому типу веселую жизнь…
Не обращая на него внимания, я собирала свои вещи.
– Куда это вы? – спросил он.
– Ухожу. Вы знаете, который час?
– Уже поздно, конечно, но если мы до конца используем ситуацию… Подозреваемые устали, и, наверное, им будет труднее запираться.
– Труднее будет мне. Они только что признались нам в убийстве, Гарсон. У меня голова кругом идет и нервы на пределе. Мне сейчас необходимо переварить все, что я услышала, принять душ, поесть… Да и вам это не помешало бы.
– Я прекрасно себя чувствую.
– А завтра будете себя чувствовать еще лучше. Поезжайте-ка вы куда-нибудь поужинать со своим сыном.
– С моим сыном? Он уже неделя как улетел. Я не смог даже с ним попрощаться. Он оставил мне записку на холодильнике.
– Не слишком вы были к нему внимательны, верно?
– На меня много всякого сразу свалилось.
Странно было вернуться домой и не увидеть Ужастика. Оказывается, я уже привыкла к его приятной компании, даром что это был совсем небольшой зверек. Я тяжело рухнула на диван, не в силах даже налить себе виски. Преступление на почве страсти и избиение, приведшее к смерти, вот и все. Ничего сложного и изощренного. Деньги и любовь. Жестокость и злоба. Низкие чувства. Мотивы убийств можно пересчитать по пальцам, они одни и те же со времен Шекспира, со времен Каина и Авеля. Все остальное – повторение. Жизнь почти так же нелепа, как смерть, но гораздо тяжелее. Мне хотелось спать, у меня болела спина, но основным моим ощущением была смутная грусть. Из-за чего? Возможно, я скучала по уродливой голове Ужастика, по возможности общаться с ним без слов. Кто-то из супругов Рибас убил Валентину. Теперь Гарсон уже не сможет жить за городом. Какой абсурд! Еще у меня болели глаза. На протяжении многих недель забивать себе мозги одними и теми же мыслями вредно для здоровья, они могут протухнуть. Нужно уметь эти мысли отбрасывать. Я сняла трубку и позвонила Хуану Монтуриолю. Все ему рассказала.
– Как видишь, твое участие в расследовании стало решающим.
– Сугубо профессиональная помощь. Как там Гарсон?
– Паршиво.
– А если никто из супругов не сознается, что вы будете делать?
– Сейчас я не могу думать. Почему бы тебе не приехать ко мне? Выпьем по рюмочке.
– Не думаю, что это хорошая мысль, Петра.
– Почему?
Он помолчал, откашлялся.
– Я считаю, мы не должны еще больше углублять наши отношения. Ты меня понимаешь?
– Нет.
– Я никогда к такому не привыкну, Петра, вот в чем дело. Даже теперь, когда между нами не существует никаких обязательств, мне приятно, если женщина, которая спит со мной, воспринимает меня как нечто главное, если она звонит мне и сообщает о том, что делает, если… в общем, понятно. Система «дружба – постель» не для меня. И я очень сожалею об этом, потому что ты мне ужасно нравишься. Теперь ты понимаешь?
– Да.
– В любом случае, я на тебя ничуть не сержусь. Увидимся, когда ты приведешь Ужастика на консультацию.
– Ужастика убили, когда обыскивали мою квартиру.
– Сочувствую. Ну, тогда увидимся где-нибудь в нашем районе, чтобы выпить кофе.
– Да, конечно.
– Мне бы хотелось, чтобы ты по-настоящему поняла мою точку зрения.
– Я понимаю, и она кажется мне правильной.
– Я рад. Ты мне расскажешь потом, чем все кончилось с Рибасами?
– Хорошо.
Я повесила трубку. Такой провал – в моем возрасте. Он одержал уверенную победу. Кем ты себя возомнила, мисс Вселенной? Веселой пятнадцатилетней девчушкой, способной влюбить в себя с первого взгляда? Роковой женщиной? Выпить кофе! Интересно, как это я удовлетворюсь чашкой кофе, сидя рядом с Хуаном Монтуриолем? Видеть его сильные руки, открывающие пакетик с сахаром, его губы, прикасающиеся к чашке, его зеленые глаза, направленные на меня… К черту кофе! Я отправлюсь в постель немедленно, не приняв душ, не поужинав, не вспомнив о накопившемся в голове мусоре из любовных историй. Мне вдруг стало ужасно тоскливо без Ужастика.
Трудно заранее подготовиться к очной ставке. Любая стратегия рассыпается в пух и прах перед инерцией, вызванной встречей двух людей. И чем теснее связаны эти люди, тем быстрее проявляется эта инерция. Задача становится тем более сложной, когда речь идет о муже и жене. Однако мы мало что можем сделать в подобной ситуации, кроме как выслушать, сделать выводы и, возможно, направить разговор в нужное русло.
Когда вошла его жена, Рибас встал. Я попыталась наскоро оценить взгляды, которыми они украдкой обменялись. Мне показалось, что оба смущены. Они составляли друг с другом гармоничную пару. Он – сильный, крепкий, привлекательный. Она – бледная, хрупкая как ребенок. Рибас заговорил первым, произнеся короткую фразу, в которой слышались жалоба и боль:
– Как ты могла?..
Она не ответила. Только нахмурилась и сжала зубы, выказывая несокрушимое упорство. Сев, с деланным бесстыдством закинула ногу на ногу. Посмотрела на меня.
– Долго меня тут продержат?
Было очевидно, что в глубине души она борется сама с собой. По своей натуре она не была ни скандалисткой, ни нахалкой.
– Пилар, мы хотим, чтобы вы подтвердили вашему мужу, что вы дважды звонили в полицию, с тем чтобы его арестовали с поличным.
По-прежнему не спуская с меня глаз, она ответила:
– Да, это была я.
– Вы можете объяснить нам, почему вы это сделали?
Она промолчала.
– Ответьте, пожалуйста.
Она цинично ухмыльнулась, что вышло слишком наигранно.
– Это мой гражданский долг.
– Вам грозит обвинение в убийстве. По-вашему, это подходящий момент для шуток?
Рибас вмешался:
– Она позвонила, потому что умирала от ревности.
Пилар напряглась, но по-прежнему не глядела в его сторону. Потом неожиданно тоненьким голоском проговорила:
– Да, из-за этого, из-за того, что я пять лет терпела, а ты встречался с этой женщиной.
– Мне давно надо было тебя бросить, у тебя в жилах не кровь течет, а вода, тебе на все наплевать.
Она впервые глянула своему мужу прямо в лицо. Ее детские ручки сжались в кулаки.
– Ты всегда был гулякой, Аугусто, и никогда обо мне не заботился. Ты был настолько убежден в своем превосходстве и считал, что я должна благодарить судьбу за возможность быть рядом с тобой, что относился ко мне как к ничтожеству. – Рибас от удивления выпучил глаза и стал недоверчиво вглядываться в нее. – Ты был лучшей для меня партией, не так ли? Король! Изъявив готовность вступить со мной в брак, ты уже меня облагодетельствовал. Мне жаль тебя!
Рибас наконец-то среагировал:
– Замолчи!
Маленькое личико женщины побагровело.
– Я не собираюсь молчать! – крикнула она. Мы присутствовали при бунте, должно быть, давно готовившемся. – Я слишком долго молчала, а теперь буду говорить! Ты неудачник, Аугусто, и ничего больше. Где обещанные чудеса, загородный особняк, путешествия? Ты хотел завоевать мир, а кончил тем, что нанимал каких-то жалких воришек, чтобы с их помощью немного подзаработать на собаках.
Взбешенный Рибас обратился ко мне:
– Скажите ей, чтоб замолчала.
Я умиротворяюще развела руками:
– Мы собрались здесь, чтобы поговорить.
– У нас даже детей из-за тебя не было! Только и знал, что бегать за другими женщинами, и чем вульгарнее, тем лучше.
– Вот что не дает тебе покоя! Поэтому ты ее и убила.
– Это ты ее убил! Ты же совсем обезумел, когда она сказала, что уходит к полицейскому! Бросить такого красавца ради старого толстого полицейского! Думаю, это тебя особенно задело, потому что, откровенно говоря, на любовь женщины тебе наплевать. Единственно, чего ты хотел всю жизнь, – это выделяться, быть центром притяжения. Зачем ты полез во все эти грязные дела? Для чего нам нужны были еще деньги?
Рибас угрожающе поднялся во весь рост. Гарсон кинулся к нему, забыв обо всем. Пришлось мне повысить голос:
– Сеньоры, достаточно, прошу вас! Если вы не проявите сдержанность, нам придется прервать эту встречу.
Я с опаской поглядывала на Гарсона, но он отпустил руку Рибаса и сел. Рибас же расстегнул верхнюю пуговицу своей спортивной рубашки и тяжело отдувался. Говорить теперь он стал тише.
– Ты убила ее, Пилар, и не надо лгать. Ты уже достаточно здесь наговорила. Отвечай, почему ты ушла из дома в ту ночь.
– Я боялась остаться с тобой наедине и наблюдать, как ты собираешь свои вещи, чтобы меня покинуть. Я слишком часто боялась тебя, Аугусто, и такие отношения между супругами ненормальны.
– Болтовня! Ты взяла Помпея и отправилась к ней домой. Не могла примириться с тем, что я тебя бросаю. Ты напустила на нее собаку и продолжала натравливать пса до тех пор, пока он ее не растерзал. Тут ты сообразила, что можешь обвинить во всем меня. А возможно, планировала это с самого начала!
– Нет! Ты убил ее, потому что не мог уговорить, чтобы она бросила своего полицейского!
Мы зашли в тупик. Ноющая боль в желудке сменилась у меня звоном в ушах.
– Тише, пожалуйста! Думаю, будет лучше отложить этот разговор до завтра.
Я велела увести подозреваемых. И тут только заметила, что рот у Гарсона окровавлен. Он прикусил нижнюю губу. Я протянула ему бумажный платок. Он утерся. Мы глядели друг на друга, не в силах что-либо обсуждать и даже просто говорить. Я не представляла себе, который теперь час, и перевела глаза на часы. Выдерживать и дальше взгляд своего напарника я уже была не в состоянии.
– Ну и каково же ваше мнение? – спросил он наконец.
– Не знаю. А ваше?
– Я думаю, что это он.
– Почему?
– Ему в большей степени было что терять, вспомните тетрадку.
– Далеко не всегда убивают из холодного расчета.
– Но ведь это он послал Марсаля к вам домой.
– Меня удивляет, как человек, давно занимающийся всякими грязными делами, мог совершить подобную глупость.
Все было ясно: Гарсон делал ставку на виновность Рибаса. Я подумала о том, насколько же глубоко засело в его израненной душе бессознательное желание, чтобы это был именно Рибас. Ему было важно предать соперника анафеме, обрушить на него весь гнев как на человека, претендовавшего на любовь Валентины. Доказательством этого может служить тот факт, что обвинение он выводил исключительно из наличия тетрадки, забывая о любовном факторе.
Исходя из сложившихся обстоятельств, я была уверена, что решение загадки должны преподнести нам наши подозреваемые. И не ошиблась. Не успела я на следующий день войти в здание комиссариата, как дежурный доложил мне, что Рибас желает поговорить со мной конфиденциально. Я сразу же истолковала это как прямую просьбу, чтобы Гарсон при разговоре не присутствовал. Что ж, вероятно, это был единственный способ сдвинуться с мертвой точки.
Рибас был очень серьезен и все порывался рассуждать. Он признался, что всю ночь не сомкнул глаз. Пребывание в нашем заведении настолько прояснило его ум, что он придумал способ выявить истинного виновного, каковым, разумеется, сам не был. Он прекрасно сознавал, что одно дело – обвинение в убийстве, которое может быть квалифицировано как непреднамеренное, и совсем другое – обвинение в вероломном, коварном преступлении. Рибас попросил у меня разрешения повидаться с женой наедине. Я сказала, что не могу этого позволить – любая попытка повлиять на нее, не контролируемая мною, недопустима.
– Хорошо, ну тогда хотя бы разрешите поговорить с ней в вашем присутствии. Только чтобы вашего коллеги при этом не было.
– Вы действительно считаете, что имеете на нее такое влияние, что она скажет всю правду?
– Уверен в этом.
– Вчера мне так не показалось; возможно, она изменила свое отношение к вам.
– Я знаю, что говорю.
– Хорошо.
– И еще одно. Чтобы то, что я буду говорить, не было потом использовано против меня. Поверьте, ведь я только постараюсь добиться, чтобы она сказала правду.
– Посмотрим.
– А как с этим младшим инспектором?
– Не волнуйтесь, его не будет.
Сообщив новость Гарсону, я ожидала бурной реакции, но он ограничился лишь выразительным взглядом, заклеймившим мое предательство. И ты, Брут? – вопрошал он. Да, и я, потому что речь шла об убийстве и мне некогда было размышлять о том, что я затрагиваю чьи-то чувства. Гарсон неохотно подчинился и ушел к себе в кабинет, где, предполагаю, пережил один из самых горьких моментов в своей жизни. Я же приготовилась к новой очной ставке, стараясь не поддаваться никаким предчувствиям. Меня удивило собственное спокойствие. Я намеревалась вести себя как три китайские обезьяны: смотреть, слушать и молчать.
Пилар вошла в кабинет раньше своего мужа. Что-то ужасное добавилось к ее обычному облику: одна-единственная ночь за решеткой способна пагубно повлиять на личность обычного арестанта. У нее был бледный, осунувшийся, но прежде всего отрешенный вид – как у человека, утратившего свое достоинство. Когда привели Рибаса, она взглянула на него как на незнакомого, а на меня вообще не обратила никакого внимания. Мы уселись и больше минуты, показавшейся мне тоскливой и бесконечной, хранили молчание. Наконец Рибас заговорил.
– Ты устала? – обратился он к жене.
Она нахмурила брови и выпрямилась, состроив при этом болезненную гримасу.
– Я хочу домой, – объявила она.
– Не волнуйся, скоро пойдешь.
В голосе Рибаса слышалась необыкновенная теплота. Он подошел к ней и взял ее за руку. Она не сопротивлялась. Не возражала она, и когда он гладил ее по плечу.
– Скоро ты будешь дома, очень скоро.
Он полностью контролировал ситуацию. Она выглядела расслабленной.
Говорить она начала, не глядя на него. Я же перестала существовать для обоих.
– Почему ты решил уйти к этой женщине?
– Ты же видела, что я не ушел. Я вернулся, чтобы лечь к тебе под бочок, как обычно.
– Потому что она тебя прогнала!
– Я спал на нашей кровати и никуда не собирался уходить, ты это прекрасно знаешь.
– Ты сделал мне много плохого, Аугусто. Не станешь же ты это отрицать?
– Ты мне тоже, дорогая, – сама видишь, где мы с тобой находимся, а все из-за того, что ты выдала меня полиции.
– Я хотела наказать тебя, чтобы все кончилось. Чтобы кончилось все, связанное с этой женщиной.
Она тихо заплакала. Он успокаивал ее, пощелкивая языком, словно она была младенцем. Оба переговаривались шепотом. Меня глубоко тронула эта картина, уязвленность и беззащитность женщины.
– Ну, теперь ты скоро отправишься домой.
– А ты?
– Я не могу, Пилар, ты же меня выдала, помнишь? Я отправлюсь в тюрьму. В том числе и из-за тебя. Я скажу им, что это я убил Валентину. Возьму на себя грехи обоих. А ты отправляйся домой и жди меня – когда-нибудь я вернусь.
Наступил решающий момент. Я подняла глаза на женщину, чего до сих пор из деликатности избегала. И увидела, что дело может кончиться потоками слез, болезненными признаниями или безумием.
– Нет, – сказала она. – Я не хочу, чтобы ты отвечал за все, я убила ее и тоже пойду в тюрьму вместе с тобой. Я убила ее и не раскаиваюсь. Больше она никогда не будет существовать.
– Для меня она уже не существовала, для меня всегда существовала только ты.
Она плакала. Рибас взглянул на меня. Я заговорила, удивляясь звучанию собственного голоса на фоне их голосов:
– Это вы убили ее, Пилар?
Она несколько раз утвердительно кивнула.
– И приходили ко мне домой за тетрадкой?
Она снова кивнула.
– Я хотела заставить ее исчезнуть и чтобы исчезло все, что стояло между мужем и мною. Я надеялась найти эту тетрадку, которой он так страшился, положить ее перед ним и сказать: «Видишь? Ничего больше не осталось – ни тетрадки, ни женщины… Теперь мы с тобой можем начать новую жизнь».
– Но вы же его выдали! Как вы могли одновременно делать и то, и другое?
– Не знаю, у меня в голове что-то помутилось!
– Вы можете описать мой дом?
Она вытерла слезы ладонью. Стоявший рядом Рибас погладил ее. Она попыталась сосредоточиться. Потом заговорила невинным детским голоском:
– Да, примерно помню. Ваш дом расположен в Побле-Ноу. В прихожей висит картина, длинная такая. Еще есть маленький внутренний дворик. В гостиной стоит светлая софа, много книг на полках, а в ящиках хранятся скатерти, все зеленого цвета.
Одной этой детали было достаточно: я купила эти скатерти на распродаже, причем по глупости взяла все одинаковые. Между тем Пилар с поразительной точностью уже описывала спальню. По-видимому, в моей квартире ею двигало не только желание отыскать тетрадку, но и любопытство.
– А собака? – спросила я.
Впервые за все это время она посмотрела на меня. Я заметила страх в ее глазах, даже ужас. Когда она рассказывала, подбородок у нее дрожал.
– Вначале он молчал, даже хвостом вилял, но потом вдруг начал лаять. Все лаял и лаял, с каждым разом все громче… Я испугалась, что кто-нибудь его услышит. И ударила его по голове доской, на которой режут мясо, нашла ее на кухне. Это было ужасно, ужасно, я… кровь полилась рекой… я не хотела…
Она истерически зарыдала, стала икать, у нее начались нервные судороги и спазмы.
– Но это не должно было вас так потрясти, Пилар, в конце концов, вы перед этим убили Валентину.
Она подняла опухшее от слез лицо:
– Мне не пришлось к ней даже прикоснуться, все сделал Помпей, мне не нужно было пачкать руки, это было…
Она не закончила фразу. Ее продолжила я:
– Как игра, правда? Как одна из тренировок в питомнике у вашего мужа. Собака набрасывается на манекен. Только на сей раз это был живой человек. Ведь все так и происходило, верно? Вы почти не сознавали, что убиваете.