Жизнь среди людей Рекунова Алиса

Я разулся и поставил кроссовки на коврик в прихожей рядом с красивыми лаковыми туфлями Алины. Странно, на ее туфлях не было ни капли, а я вот сильно забрызгал грязью свою обувь.

По длинному светлому коридору мы прошли в комнату Сони.

Одна стена выкрашена в белый цвет, другая из темного кирпича. Большое окно, высокий потолок. Никаких ярких цветов, никаких плакатов, никаких цветов. Красивая комната.

Синий угловой диван, фиолетово-синие занавески, пушистый серый ковер, заваленный тетрадями и учебниками стол, высокий книжный стеллаж, рядом с которым стоял стул.

На стуле лежали две книги и какой-то журнал.

Я подошел поближе, чтобы рассмотреть их, но задел коленом и уронил.

Подняв их, я увидел обложки. «Лечение от любви» Ирвина Ялома и «Пасынки Вселенной» Роберта Хайнлайна. Журнал был интереснее. Это был какой-то самиздат под названием «Ключи от будущего» № 1 (14).

– О, это наш школьный сборник, – сказала Алина. – Соня там печатается.

– Правда?

– Ага. Она всякие рассказы пишет.

– Ясно.

Я положил книги и сел рядом с Алиной на диване.

Соня вернулась в комнату с тремя яркими кружками чая (фирма «Люминарк», у нас дома такие же) и поставила их на стол.

– Хотите поесть чё-нить? – спросила Соня шепотом. – Может, шоколада?

Я кивнул.

Тогда Соня принесла плитку пористого шоколада.

– О, я люблю пористый шоколад, – улыбнулся я Соне.

Она улыбнулась в ответ, и мне стало приятно. Все-таки здорово, когда тебе улыбаются.

– А я не очень, – сказала Алина.

– Пористый шоколад похож на Вселенную, – сказала Соня, – Это довольно забавно.

– Да? – спросила Алина.

– Да, это так, – я кивнул, – У Вселенной пористая структура. Галактики распределены во Вселенной не равномерно, они образуют ячейки. Множества галактик образуют скопления, а те образуют сверхскопления. Наша Галактика находится в сверхскоплении Девы. Помимо нее туда входят еще примерно тридцать тысяч других галактик.

– А сверхскопление Девы находится в другом сверхскоплении, – прошептала Соня, – Оно называется Ланиакея – «необъятные небеса».

Необъятные небеса. Красивое название.

– Когда время закончится, они разлетятся так далеко друг от друга, что свет одной галактики не будет виден из другой. Однажды из одной точки пространства не будет видно ни одной звезды. Так закончится время. Так закончится Вселенная. И наступит эпоха вечной тьмы.

Я знал, что она шепчет, потому что не может говорить нормально, но сейчас ее шепот казался каким-то волшебным.

– Вы какие-то темы дурацкие обсуждаете, – сказала Алина. – Неужели нельзя о чем-то веселом поговорить?

Я смутился и подошел к книжному стеллажу.

– Да ладно, – прошептала Соня. – Это просто реальность. Да и мы этого уже не увидим. Это случится через миллилли-оны лет после нас.

– Ты хотела сказать «миллионы»? – спросила Алина.

– Нет, – сказал я. – Соня правильно сказала. Это очень большое значение. Кажется, десять в шеститысячной степени. Прошу прощения, я точно не помню. Но она права. Это просто реальность.

Алина издала странный звук. Очевидно, смешок.

Я стал разглядывать книги.

Здесь стояло полное собрание сочинений Аркадия и Бориса Стругацких (старое издание), десять томов Марка Твена в оранжевом переплете (тоже старое издание), разные писатели-классики – все на нижних трех рядах.

Дальше было интереснее. Герберт Уэллс, Гарри Гаррисон, Роберт Хайнлайн, Роберт Силверберг, Роджер Желязны, Фрэнк Герберт, Клиффорд Саймак.

Все, что мне нравится. Неужели Соня и правда любит научную фантастику?

Еще выше стояли книги Зигмунда Фрейда, Карла Густава Юнга, Карен Хорни, Льва Выготского, Оливера Сакса, Юлии Гиппенрейтер и других психологов.

Стыдно признаться, но из всех этих авторов я читал только Зигмунда Фрейда, основателя психоанализа.

Когда у меня началось половое созревание, я заинтересовался книгами о сексе. Поскольку именно Зигмунд Фрейд совершил сексуальную революцию в научном мире, когда начал первый открыто об этом говорить, то я решил начать с его трудов.

– Ты любишь научную фантастику? – спросил я у Сони.

Она пожала плечами, но ответила Алина:

– Да, Сонька это дело любит.

– И психологию?

– Психологию мы обе любим, не зря же на факультатив записались, – сказала Алина. – А тебе нравится?

– Психология или фантастика?

– Психология.

– Я только Фрейда читал. «Очерки о теории сексуальности» и «Введение в психоанализ».

– Это же антиквариат. Представляет только историческую ценность, – прошептала она, – Слушайте, расскажите про травму Бережкова? Что там случилось?

– О, ты не поверишь, – сказала Алина, – Юрка с качелей грохнулся, его тошнило, а Лешка его на бок уложил. А я кровь останавливала.

– Как? – спросила Соня шепотом.

– Зажимала рану. Огромную. Я слышала, короче, ему двенадцать швов наложили. Так страшно было, жесть просто.

Я вспомнил, как Алина сидела рядом со мной, и слезы текли по ее лицу. И как я накрыл рукой ее руку.

Почему я не успел ее поцеловать?

– Я ему писала в аську, – сказала Алина. – Он говорит, что еще три недели дома будет. Крутяк. Столько отдыхать.

Соня помотала головой.

– Ничего крутого. Дома скучно. Лучше уж в школу ходить, чем болеть. Я думала, весело будет. Хотела читать, а не получается.

Алина и Соня еще говорили, а я молча разглядывал книжный шкаф. Потом взял школьный сборник и начал его листать. Там были стихи и рассказы учеников.

Сонин рассказ был как раз посредине. Он назывался «Железный Генрих». Иллюстрацией к рассказу служил грубо нарисованный космический корабль. Это заинтриговало меня, и я начал читать.

«Когда Генри попал в аварию, ему было всего девять лет.

В девять лет ему пришлось стать киборгом. Механические руки и ноги, легкие, гортань и часть печени. Даже механические глаза! Но сердце осталось настоящим, живым и бьющимся, однако закованным в три обруча.

Родители отправили его на Марс, поскольку гравитация там была меньше, да и адаптироваться было легче. Генри быстро привык к белому небу, красным равнинам и черной траве. Здесь солнце заходило стремительно – в один момент еще светло, а через несколько минут уже полная темень.

Мальчик жил среди подобных ему детей, но ни с кем не мог сблизиться, поскольку большинство было такими с самого раннего детства. Ему было жалко детей, которые никогда не бегали на своих ногах, не играли в футбол с друзьями, не плавали в соленой воде лазурных морей Земли. И больно было оттого, что он сам никогда этого не испытает.

На самом деле ему еще повезло, и он это осознавал. Пускай он видел все механическими глазами, ощущал не своим телом, но его мозг остался неповрежденным. Несмотря на то что обожженную кожу заменили нарощенной, его лицо все же сохранило свой изначальный облик. Жаль только, что он больше не сможет попробовать свое любимое кокосовое мороженое, ведь вкусовых рецепторов у него больше не было.

Генри стал учиться математике и достиг в этом определенных успехов. Он усердно учился, но однажды, после нескольких лет отсутствия, приехали родители и с ними мальчик, который был поразительно похож на самого Генри много лет назад.

– Это твой брат Джеймс, – представила мальчика мама. Тот боялся немного, но все же разглядывал Генри с любопытством и… неужели с доброжелательностью?

Быстро растущий брат становился все больше и больше похож на Генри, а потом ему исполнилось десять, одиннадцать, двенадцать лет…

Джимми рос, хорошел, а Генри так и оставался таким, каким был. Длинные механические конечности, неживые голубые глаза, неподвижное лицо. Черепно-мозговые нервы, отвечающие за мимику, постепенно утрачивали свою активность за ненадобностью. Младший брат часто прилетал на Марс, а затем вовсе переехал в Элладу. Он часто навещал Генри, они помногу общались, разговаривали и оба мечтали о полетах в далекий космос. Магеллановы Облака были их общей мечтой.

Джеймс решил стать пилотом, а Генри проектировать корабли.

Несмотря на свою привлекательную внешность и незаурядные умственные способности, Джим много времени проводил с братом-киборгом и этим вызывал насмешки со стороны своих одногруппников-пилотов. В кратких увольнительных они шли в бары или проводили время со своими девушками, а он неизменно отправлялся проведать брата.

Генри хотел, чтобы Джим приезжал, однако ему было обидно, что его брата дразнят из-за него.

– Ты можешь ко мне не приезжать, – как бы невзначай сказал он однажды, когда они гуляли по нагорью Фарсиды.

– Нет уж! Я буду к тебе приезжать, – упрямо покачал головой светловолосых! Джеймс, а Генри так хотелось улыбаться или плакать, но он не мог ни того ни другого.

Когда Генри предложили участвовать в секретном проекте, касающемся новых космических кораблей, он сразу же согласился. Это означало возможность быть не просто киборгом, а стать мозгом настоящего космического судна!

Строительство корабля длилось несколько лет, и Генрих с самого начала знал, кто будет его пилотом.

Он с нетерпением и радостью скинул оковы механических конечностей, чтобы стать кораблем. Больше не было грузности и неуклюжести, Генри ощущал корабль как себя самого, а себя – как корабль.

Пришло время первого полета.

Генри чувствовал, как Джим поднимается на лифте в рубку, видел внутренними сенсорами, как тот улыбается.

– Жаль, я больше не увижу твоего лица, – немного печально сказал младший брат, глядя на стену, за которой хранился мозг Генри.

Джим прислонился к ней лбом и закрыл глаза.

За переборкой в прозрачном саркофаге находилось настоящее тело Генри. Без механических конечностей, органов и глаз.

И на сердце больше не было обручей».

В 17:06 Алина потыкала меня пальцем в плечо.

– Мм? – спросил я.

– Пойдем?

– Хорошо, – я кивнул и вышел в коридор.

Когда я обувался, то услышал приглушенные голоса. Вернее, один приглушенный голос, потому что Соня и так шептала.

– Такой странный.

– Ага. Но миленький.

Я не удивился. Если отвлечься от характерных для пубертата проблем с кожей, меня вполне можно назвать миленьким. Если бы я еще не был таким тощим.

Интересно, кто из них это сказал? По шепоту было очень сложно определить. Но я надеялся, что миленьким меня назвала Алина.

Я не сразу заметил, как ко мне подошел рыжий пушистый кот. Он лениво мяукнул и потерся о мою руку.

– Привет, – шепотом поздоровался я и погладил зверя.

Он был не просто пушистый, а очень-очень пушистый. Когда я провел рукой по его спине, полезла шерсть.

Я гладил кота, а он терся об мою ладонь и тихо мяукал.

Алина и Соня вышли из комнаты в коридор.

– Как его зовут? – спросил я.

– Редрик, – шепнула она.

– Красный король, – сказал я. – Ему подходит.

Соня улыбнулась.

– Я же говорю, что ты как Википедия, – сказала Алина.

Редрик терся о мои джинсы, оставляя на них рыжую шерсть.

Алина тоже обулась и надела куртку.

Мы попрощались и вышли из квартиры, а Соня закрыла за нами дверь.

Мы с Алиной ехали в лифте, и я размышлял, о чем поговорить с ней.

На улице стало прохладнее, и я застегнул пальто.

Алина была в легкой куртке нараспашку и, видимо, совсем не мерзла.

Мы шли к метро дворами. Людей стало меньше. Дул сильный ветер, а небо покрылось тучами.

Мы молчали.

– Ты такой странный, – сказала Алина, – Я тебя совсем не понимаю.

– Если я скажу, что я тебя тоже не понимаю, ты мне поверишь? – спросил я.

– Наверное. А знаешь, – она помедлила, прежде чем говорить, – Я не сказала тебе спасибо.

– А должна была?

– Должна.

– Почему?

– Потому что… ты очень собранный. И ты помог мне тоже собраться. Когда Юрка упал и…

Алина замолчала.

– В общем, мне тоже нужно собраться. У меня завтра соревнования.

Я думал, что она позовет меня, но Алина замолчала.

Мы шли к метро, чтобы разъехаться в разные стороны. Но я не хотел, чтобы этот день закончился. Я не хотел, чтобы этот миг закончился.

– Где ты живешь? – спросил я.

– На «Рижской».

– Я провожу тебя, хочешь?

Алина кивнула и неожиданно взяла меня за руку.

Ее ладонь была мягкой, сухой и теплой. Мне было приятно, хотя обычно я не люблю прикосновений.

Тогда я сжал ее пальцы, чтобы показать: я здесь.

Я с тобой.

Проводив Алину до парадной, я поспешил назад, к метро. Капал дождь, а я прикрывал большой экран смартфона курткой, потому что смотрел в гуглокарты. Пока мы шли к Алине, я не запоминал дорогу, потому что держал ее за руку. Поэтому обратно надо было идти по навигатору.

Но сейчас осадки меня не пугали. Вода заливалась за шиворот, но мне было почти все равно.

Мне хотелось смеяться.

Я вдруг понял, что я хочу изменить что-то в своей жизни.

Я хочу изменить все.

Когда я зашел в метро, то увидел у мраморной стены бабушку, которая держала трех маленьких черных котят.

Я решительно направился к ней.

– Сколько стоят? – спросил я.

– За сто рублей отдам. Бери любого.

Все три котенка спали, но я сразу понял, какой из них мой. Самый маленький, самый пушистый. Он держался коготками за пальто и быстро-быстро дышал.

– Вот этого, – сказал я, указав на котенка.

– Очень ласковая девочка, – сказала бабушка. – Будет тебе хорошим другом.

Я дал ей деньги, а она передала мне маленького, сонного, теплого и очень хрупкого котенка. Я осторожно прижал его к себе и застегнул куртку. Котенок тихо мяукнул и закрыл глаза.

Я ехал домой, прижимая к себе маленький пушистый комочек.

Когда я вышел из метро, дождь закончился. Котенок в моей куртке замурлыкал, и я почувствовал, что черная дыра у меня в груди начала потихоньку исчезать.