Жизнь среди людей Рекунова Алиса

– Что здесь происходит? – услышал я голос Влада.

Он только вышел из ванной комнаты.

– Ничего, – Игорь отпустил мои волосы, и я отошел от него. Ноги дрожали.

Мы с Владом пошли в комнату. Он лег на диван, а я залез наверх (в первый раз) и лег.

Хотелось плакать, но, поскольку двери у нас все еще не было, я не решился.

Мне было страшно выходить из комнаты. Было страшно спускаться. Страшно дышать.

Вдруг я снова сделаю что-то не так?

Поэтому я просто смотрел в потолок.

Раньше мама часто говорила мне о том, что я неправильный. Индифферентный. К этому я привык. Несколько раз она била меня. Это было очень неприятно.

И все же это не могло сравниться с тем, что делал Игорь.

Наверное, я и правда виноват. Надо было позвонить ему, а не в скорую помощь. И как я не догадался?

– Прости, – раздался тихий голос снизу.

– Все в порядке, – ответил я, потому что не понял, за что Влад извинялся.

Он не был виноват. Ни в чем.

Очевидно, у меня было какое-то странное лицо, потому что Вика весь день спрашивала, что со мной. Я отвечал – ничего. Незачем лишний раз волновать человека. С этим я должен разобраться сам. Но она все равно спрашивала. Раньше она никогда не вела себя так настойчиво.

– А что у тебя с руками? – спросила она после уроков в раздевалке.

– А что?

– У тебя все пальцы исцарапаны, – она взяла мою ладонь в свою теплую-теплую руку.

Я присмотрелся к своим ладоням. На некоторых пальцах кожа была содрана до крови.

– Ты сам это делаешь?

Я снова пожал плечами.

– Не знаю. Я не замечал. Мне пора. Пока.

И я ушел, а она осталась.

Я виноват. Во всем.

Во всем. Во всем. Во всем.

Вероятность рождения любого человека составляет одну на многие миллиарды. Почему при таких ничтожных шансах родился именно я? Человек с обратной стороны Луны. Если в ДНК есть ген социальности, у меня он точно сломан.

Мы с папой должны были встретиться у «Макдональдса» на Сухаревской. Он опоздал, поэтому мне пришлось немного его подождать.

Артем Хвостов и Гриша Зыбин тоже стояли неподалеку и курили. Они что-то кричали мне, но я не слышал. Не слушал.

Тогда они подошли ко мне.

– Ты чё, не слышишь, когда к тебе обращаются? – спросил Артем Хвостов.

Я отвернулся от них, но Гриша Зыбин развернул меня к себе.

– Что вам нужно? – спросил я, но тут кто-то сзади положил руку мне на плечо.

– Привет, – услышал я папин голос, – Твои друзья? Познакомишь?

Но Артем Хвостов и Гриша Зыбин уже убежали. Это показалось мне забавным.

– Какие странные мальчики, – папа приподнял одну бровь, – Ну что? Куда двинем?

– Что двинем?

– Не что, а куда, – он засмеялся, – Ты хочешь куда-нибудь?

Я пожал плечами.

– Может, в кино? А? Хочешь в кино?

Я опять пожал плечами.

– Что ты такой недовольный? Не поел по расписанию?

Я медленно втянул воздух через нос и выдохнул через рот.

– Пойдем в кино, – сказал он, – Где здесь поблизости кинотеатр?

– Не знаю, – сказал я.

– Тогда давай поедем туда, где ты знаешь.

Папа не забыл о том, что я люблю ходить в кино. Забыл он только о том, что я предпочитаю ходить туда утром, на самые ранние сеансы, когда почти нет людей.

И мы поехали на «Павелецкую», хотя больше всего я хотел сейчас оказаться дома. Один. За закрытой дверью, которой больше не существовало.

Но мы ехали, а потом делали пересадку, а потом снова ехали.

Шум метро очень раздражал меня, но я старался не обращать внимание.

Две недели назад Ольга Алексеевна что-то говорила про сенсорные перегрузки, которых мне следует избегать, но это было сразу перед тем, как пришли Вика, Женя, Алина и Соня. Поэтому я не записал и не запомнил.

В кинотеатре мы с папой долго выбирали фильм, но мне не хотелось ничего смотреть. Тем не менее папа купил два билета на какой-то боевик, о котором я даже не слышал раньше.

Я никогда не любил боевики.

Я надеялся хотя бы несколько минут посидеть в темноте и тишине в зале, но вокруг были люди. Они говорили, смеялись, чавкали и хрустели попкорном, толкались, кричали. Было слишком ярко, свитер был слишком неудобным, носки слишком обтягивающими, ремень слишком сильно давил на кости. Будто бы все сигналы внешнего мира решили о себе напомнить.

Громко, слишком громко. Меня несколько раз толкнули.

Когда начался фильм, стало еще громче. Еще ярче. Кадры на экране менялись слишком быстро, кто-то в кого-то стрелял, кто-то кричал. Громко. Громко. Громко.

Я не мог больше этого выдержать.

Я молча встал и пошел через свой ряд к выходу из зала. Людям это не нравилось, но мне было все равно. Мне надо было уйти.

Протиснувшись сквозь людей, я выбежал из зала и пошел в туалет.

Ряды раковин, ряды кабинок. Я решил не включать воду, потому что кто-нибудь мог войти. Я просто закрылся в кабинке, прислонился затылком к стене и закрыл глаза руками.

Не знаю, сколько времени прошло, но стало немного легче.

Кто-то приходил, потом уходил. А потом я услышал папин голос.

– Леша? Ты здесь? – спросил он тихо.

Я знал, что надо ответить, но очень этого не хотел.

– Леша?

– Да, – сказал я и тут же услышал приближающиеся шаги.

– Слишком шумно? – спросил папа.

– Да.

– Тебе стало получше?

Я промолчал.

– Леш?

– Я аутист, да?

Теперь уже замолчал папа.

– Ответь мне.

– У нас… было такое подозрение.

– Было?

– Ты можешь выйти? Тогда мы поговорим.

Я помотал головой, но потом сообразил, что папа меня не видит.

– Там слишком ярко, – ответил я.

– Хорошо. Давай поговорим так.

– Говори.

– Когда тебе было три года, мы поняли, что ты не играешь с другими детьми. Ты собирал конструкторы, играл с машинками, очень хорошо говорил, но всегда был один.

– В младшем дошкольном возрасте распространена параллельная игра.

– Да, но ты вообще не обращал внимания на других детей. Будто их не существовало. Но врачи сказали, что раз ты говоришь, то ты не аутист. У тебя не было умственной отсталости, ты был очень спокоен. Только иногда случались срывы.

– Срывы? – спросил я.

В туалет вошел кто-то еще. Я слышал шаги.

– Давай пойдем отсюда, – сказал папа.

– Нет. Продолжай.

– У тебя были срывы. Вроде… – он заговорил тише, – этого. Раньше ты начинал ломать игрушки, плакать. Потом драться. А потом, когда ты научился просто уходить, мы решили, что все в порядке.

– Я не помню, как дрался.

– Это было давно. После семи лет обычно ты уходил в ванную и включал воду.

– Шум воды успокаивает.

– Я знаю, – сказал папа.

– Расскажи еще.

– Что рассказать?

Я услышал, как кто-то смывает за собой.

– Может, мы пойдем? – спросил папа.

– Ты меня стыдишься?

– Нет, что ты.

– У кого-нибудь в вашей семье есть подобные проблемы?

– Нет.

Я не стал говорить о своих подозрениях насчет мамы.

– Врачи не подтвердили диагноз. Так что ты здоров.

– Есть синдром Аспергера. Там как раз нет проблем с речью.

Папа молчал.

– И все всегда знали, – прошептал я, сползая по стене. – Знали. Все всегда понимали, что я какой-то не такой. Что я неправильный. Поэтому надо мной смеялись. Поэтому издевались. Поэтому хотели показать мне, что я другой. Вывернуть меня наизнанку, сделать таким же, как они.

– Что ты такое говоришь?

– Я урод. Мутация. Дерево, которое не поддается правильной культивации. Подрежешь там, вырастет здесь. Подровняешь макушку, вылезут листья сбоку. И криво. Кстати, знаешь, я ведь начал писать стихи.

– Леша. Выходи. Нам надо поговорить.

Он сказал это очень серьезно. Я понял по его тону. Поэтому встал и открыл дверь.

– Пойдем, – папа кивнул в сторону выхода.

Мы зашли в ближайшее кафе и сели в самом темном углу. Только там было недостаточно темно. И музыка играла слишком громко.

Папа заказал мне домашний лимонад, который принесли всего через четыре минуты. Все это время я молчал, ковырял кожу на руках, глядя вниз. Мне не было больно.

Я сразу же выпил половину стакана лимонада.

– Я хотел поговорить, – напомнил папа.

Я кивнул.

– Ты слушаешь?

Я снова кивнул.

– Я вижу, как тебе здесь плохо, – сказал папа, – Мы думали, ты привыкнешь. Освоишься. Но оказалось, это слишком тяжело.

Я пожал плечами. Все было не так просто, как он думал. Это было не плохо – это было ужасно. И больно. И остро. И было тяжело дышать, когда я думал обо всем этом. Но у меня не хватило сил сказать даже слово. Я не мог говорить.

Вместо этого заговорил папа:

– Я приехал, чтобы предложить тебе вернуться в Питер. Хочешь?

Я чуть не подавился лимонадом. Этого я совсем не ожидал.