Карнавал обреченных Бирюк Людмила
Криницкий умело блефовал и выигрывал раз за разом. Вскоре его бумажник значительно потяжелел. Перетасовав карты, Дмитрий стал быстро их сдавать. Было видно, что ротмистр нервничает, но, когда он взглянул на свои карты, выражение его лица изменилось.
— Делайте ставку, — напомнил Александр.
Ломтев не спеша открыл бумажник и положил на стол триста рублей. Криницкий свистнул.
— Не слишком ли?
— Можете пасовать, если боитесь!
Криницкий пожал плечами и тоже поставил триста. Якушев и Шевалдин отважно присоединили свои деньги к ставкам.
— Сбросим карты, господа? — спросил Криницкий.
— Пожалуйте, если хотите, — отозвался Дмитрий.
Александр сбросил три карты и увеличил ставку на пятьдесят рублей.
— Что так мало, майор? — улыбаясь, спросил Ломтев. — Неужто успели промотать дядюшкино наследство?
Вытащив пять сотенных купюр, Дмитрий нервно бросил их на зеленое сукно.
— Пас! — в один голос заявили Якушев и Шевалдин.
— Ты сошел с ума, Митя!
— Довольно! Пойдем выпьем! Дмитрию надо остыть.
— Нет, господа, — сдвинул брови Криницкий. — Я не собираюсь пасовать! Принимаю вашу ставку, ротмистр!
Он положил на кон пятисотенную ассигнацию. Ломтев зло взглянул на партнера:
— А я поднимаю ставку еще на пятьсот!
Шевалдин выразительно постучал пальцем по лбу.
— Вот как? Согласен! — невозмутимо ответил Криницкий.
Как обычно в таких случаях, их обступили зрители и, переговариваясь, делали между собой ставки на игроков. В это время в дверях трактира вдруг показался полковник Бакланов. Увидев разгоряченных игрой гусар, он подошел к ним и стал следить за игрой.
— Саша, пожалуйста, без излишеств! — тревожно предупредил Шевалдин.
— Все в порядке, — успокоил его Криницкий. — Господин Ломтев! Я сделал ставку, а вот ваших денег на кону что-то не вижу!
Дмитрий побледнел и положил на стол золотой портсигар.
— Так не пойдет, — мягко сказал Криницкий, глядя Ломтеву в глаза. — Попрошу наличные!
— Вы сомневаетесь в моей платежеспособности? — запальчиво отозвался Дмитрий, жаждущий продолжать игру.
— Не волнуйтесь, ротмистр, — вдруг раздался голос за его спиной. — Я готов ссудить вас деньгами!
Все оглянулись. Полковник Бакланов, улыбаясь, протягивал Дмитрию пачку крупных купюр. Ломтев невольно отстранился.
— Ну что же вы? — мягко настаивал Бакланов. — Или передумали играть? Тогда другое дело.
Ротмистр молча взял деньги и пересчитал ассигнации.
— Здесь десять тысяч!
— Так повысьте ставку.
Ломтев молча откинулся на спинку стула, сжимая в руке деньги. Потом медленно перевел взгляд на Криницкого, сохранявшего, в отличие от него, полное хладнокровие.
— Вы готовы поднять ставку до десяти тысяч?
— Извольте! — спокойно ответил Криницкий, доставая все деньги, доставшиеся ему в наследство.
— Вас не затруднит, ротмистр, дать мне расписку? — дружески спросил Бакланов.
Словно под гипнозом, Дмитрий поднялся, попросил у пана Нежинского чернильный прибор и набросал несколько строк под диктовку своего кредитора. Потом бросил купюры на кон и, не в силах скрыть своего торжества, открыл карты. Это было королевское каре. У зрителей, обступивших стол, невольно вырвался общий возглас изумления. Но Александр невозмутимо посмотрел на разложенную перед ним комбинацию.
— Удивительно, — сказал он, помолчав. — В первый раз вижу, чтобы два каре выпадало за одну игру.
И он не торопясь открыл свои карты. Четыре туза! Нескрываемый восторг охватил всех присутствующих. Криницкий явно был героем дня.
— Ты выиграл, Саша! — восхищенно сказал Якушев. — Забирай банк!
В лице Дмитрия, казалось, не было ни кровинки.
— М-да… — тихо сказал Шевалдин. — Обидно проигрывать, особенно чужие деньги.
— Кстати, Ломтев, — зевая, процедил Бакланов. — Вы даже не спросили, когда вам следует вернуть долг. Деньги мне будут нужны через неделю!
Дмитрий вскочил.
— Что? Уже через неделю?!
— Именно так. Вас это затрудняет?
Огромным усилием воли Дмитрий заставил себя сохранить внешнее спокойствие и сказал небрежно:
— Вовсе нет… как прикажете! Через неделю я непременно верну долг. Сегодня же напишу в Нагибино жене.
— Представляю, как будет обрадована Екатерина Николаевна! — заметил Шевалдин.
Приятели рассмеялись.
Поскольку начать новую игру никто не пожелал, все выпили по бокалу рому и вскоре разошлись. Ломтев понуро шагал один по пустынной улице, высматривая извозчика. Настроение было подавленное. Десять тысяч! Где взять деньги? Состояние жены, дочери покойного генерала Уварова, он уже почти промотал. Придется просить ее заложить родовой особняк. Занять у друзей? Но он знал, что таких денег ни у кого нет. Да он и так уже всем должен…
Вдруг он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Резко обернувшись, он увидел Бакланова.
— Что вам угодно?
— Да не шарахайтесь вы от меня, как черт от ладана! У меня к вам дельное предложение.
Ломтев неприязненно взглянул в желтые глаза Бакланова. Но, соблюдая субординацию, остановился и приосанился.
— Слушаю вас, полковник!
— Насколько мне известно, вы — один из близких друзей Репнина. Вам иногда случается бывать у него дома?
— Разумеется, но… я не понимаю вашего вопроса.
— Хочу дать вам маленькое поручение. Если вы его выполните, я постараюсь забыть о вашем долге.
— В чем заключается поручение?
Бакланов испытующе взглянул ему в глаза.
— У Репнина должен быть некий документ, который хранится в маленьком ларце из слоновой кости…
— Что?! За кого вы меня принимаете, господин Бакланов? Я офицер! Да по мне лучше застрелиться, чем стать вором!
— Ну, полно, успокойтесь! Не нужно ничего красть. Да и не к спеху это… Но ежели при случае вам попадется на глаза сей предмет, сообщите мне. Только и всего-то.
Ангел, паривший над головой Федора, спустился на землю и предстал перед ним в образе Офелии. Она была тонка, эфемерна и, казалось, полупрозрачна. Белое скромное платье. Крохотная жемчужная диадема на приподнятых вьющихся волосах. Огромные светлые глаза, чуть навыкате, смотрели с неподдельным участием. Женщина говорила ему что-то ласковое. Он собрал все силы, пытаясь побороть сон, и, с трудом приподняв тяжелые веки, ответил ей словами Гамлета: «О, нимфа, помяни меня в своих молитвах…» Словно сквозь пелену густого тумана к нему донеслось:
— Вы сыграете эту роль, Федор Кузьмич. Я вам обещаю.
— О господи… О какой роли вы говорите?
— Той самой, что не дает вам покоя даже во сне.
— Гамлет? Нет, это невозможно…
Федор с усилием приподнялся, чтобы получше разглядеть таинственную женщину. У него было странное чувство, что он уже где-то ее видел.
— Кто вы, сударыня?
Она не ответила и с улыбкой протянула ему руку. Федор прижал к губам тонкую кисть, пахнущую ландышем. Он огляделся. Его взору предстала богато убранная комната, обитая китайским шелком. Посредине стены висели два портрета: императора Александра Павловича и его супруги Елизаветы Алексеевны. Глаза Федора невольно остановились на портрете императрицы.
— Боже мой… — еле выговорил он. — Государыня… Это вы?!
Елизавета прижала маленький тонкий палец к губам.
— Тише! Вам нельзя волноваться. Вы были на пороге смерти, но Бог даровал вам жизнь, дабы вы могли выполнить свою великую миссию.
— Великую миссию? Ваше величество! Я всего лишь актер…
Усмехнувшись, она взглянула в окно и произнесла немного нараспев:
— «Весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры».
— Да, ваше величество… Это Шекспир.
Елизавета ласково кивнула.
— Послушайте меня, Федор Кузьмич… Мне довелось видеть вас на сцене. Вы по-настоящему талантливы. Жизнь обошлась с вами сурово, но все дурное осталось позади. В этом тихом дворце вы поживете некоторое время и, когда силы вернутся к вам, наконец-то сыграете роль, о которой говорили в бреду.
Голова Федора пошла кругом. Он тихо произнес:
— Ваше величество, это было бы для меня настоящим счастьем!
— Погодите… Я предлагаю вам сыграть Гамлета не на сцене, а в жизни.
Федор удивленно взглянул на императрицу.
— Гамлет — сценический персонаж, ваше величество!
— А вам не кажется, что Россией правит коронованный Гамлет?
Актер завороженно взглянул в прозрачные, выпуклые глаза Елизаветы Алексеевны. Она тоже смотрела на него, пораженная удивительным внешним сходством актера со своим венценосным мужем. Поколебавшись, Федор спросил:
— Государыня, под «коронованным Гамлетом» вы подразумеваете императора Александра Павловича? Но почему? Что между ними общего?
Елизавета встала и медленно прошлась по комнате, собираясь с мыслями, потом заговорила так тихо, что ему пришлось напрячь слух. К счастью, актер, привыкший ловить шепот суфлера, понимал каждое слово.
— Очень многое… Отец Александра, как и отец Гамлета, погиб насильственной смертью. Гамлету явилась тень отца, взывая о мщении. Перед Александром тоже постоянно витает тень убиенного отца. Гамлет был рожден для добра, но, столкнувшись со злом, погиб в неравной схватке с ним. Мой супруг в начале царствования тоже пытался творить добро, но не смог противостоять злу. Подобно Гамлету, он понял, что его убеждения находятся в совершенном разладе с настоящей жизнью…
Она замолчала, переводя дыхание. Молчал и Федор, до глубины души пораженный. Что значат эти откровения? Почему и за какие заслуги императрица выбрала в свои поверенные именно его, ничем не приметного, простого актера? Что это? Театральное представление? Нет… Это не игра. Он мог отличить позерство от истинного душевного порыва.
Не всё в словах императрицы нашло в его душе полное согласие. Александр I — коронованный Гамлет? Возможно, и так, если иметь в виду противоречивость его натуры. Поборник свободы и одновременно учредитель военных поселений… Сторонник конституции, но при этом — глава Священного союза, попирающего права народов. Что же касается смерти его отца, императора Павла… Тут дело темное. Актеры — люди сведущие, и Федору не раз приходилось слышать, что Александр знал о готовящемся заговоре, но не посчитал нужным предотвратить его. А может быть, даже принимал в нем участие.
Он решился ответить:
— Ваше величество! Двойственность личности, несомненно, присуща государю. Но назвать его Гамлетом можно лишь условно… Все-таки они очень разные люди.
Елизавета кивнула и улыбнулась печально:
— Главное отличие в том, что Гамлет был влюблен в свою Офелию, а мой венценосный супруг меня не любит. Да и не только он один. Здесь я для всех чужая…
Глаза Елизаветы наполнились слезами. Странно было видеть неподдельное страдание на ее прекрасном лице.
Повинуясь какому-то непостижимому порыву, Федор вдруг взял тонкую кисть женщины и неожиданно для себя произнес благоговейно:
— Я буду любить вас всегда, ваше величество!
Елизавета вздрогнула, но не отняла руку, а пристально вгляделась в лицо Федора, светившееся в этот момент искренней нежностью и лаской. Никогда Александр не смотрел на нее так… Она упивалась его взглядом, желая только одного, чтобы эта сладостная минута длилась вечно.
— Верю, друг мой… И хочу, чтобы вы помогли мне.
— Я умру за вас!
Елизавета, не ответив, вдруг отвернулась и надрывно закашлялась.
— Что с вами, ваше величество?
— Так… пустое! — она дышала тяжело, но сумела преодолеть приступ кашля. — Я устала, Федор Кузьмич, и покидаю вас на некоторое время. Но мы скоро встретимся.
Она наклонилась над его кроватью.
— Ничего не бойтесь. Я пришлю к вам надежного слугу, он будет ухаживать за вами. Никто другой не посмеет войти в эту комнату.
— Можно ли узнать, где я нахожусь, ваше величество?
— Вы в Каменноостровском дворце, в полной безопасности. Отдыхайте, читайте. Здесь много книг, в том числе ваш любимый Шекспир. А через несколько дней я познакомлю вас с государем. Почему вы так побледнели? Поверьте, он, как и я, большой театрал. Ему будет интересно побеседовать с вами.
Часть вторая
Крушение
Глава 1
«Кровавая любовь»
Прошел почти год после наводнения в Петербурге. Ни безутешный, потерявший невесту Репнин, ни потрясенный гибелью сестры Володя Печерский еще долго не могли бы прийти в себя от горя, если бы не юная Сероглазка. Так домашние называли княжну Полину, дочь Репнина. Это она своей лаской, нежностью и безудержным жизнелюбием согрела их сердца в самые тяжелые дни.
Репнин привез Полину в Петербург и предложил мадемуазель Корваль стать гувернанткой его дочери. Француженка, которая уже все слезы выплакала по своей бывшей воспитаннице, сначала недоуменно взглянула на князя, не понимая смысла его слов, а потом бросилась благодарить и снова залилась слезами.
— Ах, ваше сиятельство! Я уж думала, что жизнь моя кончена. После гибели моей ненаглядной девочки, мне казалось, что я никому не нужна и ни на что не гожусь. Как ужасно доживать свой век в приживалках!
Репнин сочувственно взглянул на старую деву.
— Полина сама предложила, чтобы вы стали ее гувернанткой. Ведь она очень любит вас.
— Я тоже люблю Сероглазку! Клянусь, ваше сиятельство, я буду смотреть за ней так, что ни один волосок не упадет с ее головы.
— Надеюсь, — коротко ответил князь.
Полине исполнилось 16 лет. Внешне она всё еще выглядела угловатым подростком, но в ее больших серых, как у Репнина, глазах появилось новое выражение. Весёлый, озорной взгляд Сероглазки всё чаще становился задумчивым и мечтательным, словно в предвкушении скорых перемен, которые должна была принести ей неумолимо приближающаяся взрослая жизнь. Что ждет ее в будущем? Этого она не знала, но всей душой надеялась на благосклонность судьбы. Мать, умершую в молодости от чахотки, она почти не знала, смутно помнила и ненавистный приют для малолетних сирот… Трудные годы раннего детства выпали из ее памяти. С тех пор как князь Репнин удочерил Полину, дал свою фамилию, богатство, титул, а главное, свою безраздельную любовь, ее жизнь блистала только светлыми, яркими красками.
Сегодня вечером Полина с помощью мадемуазель Корваль впервые в жизни надела длинное кружевное платье со скромным, но все-таки настоящим декольте. Когда она, волнуясь, взглянула на себя в зеркало, волна восторга невольно отразилась на ее юном лице. Она даже не подозревала, что так красива!
Полина мало обращала внимания на свою внешность. Все ее мысли были заняты играми, детскими проделками, увлекательными книгами. По вечерам ей нравилось, забравшись с ногами в старое уютное кресло, слушать рассказы отца о минувшей войне. Но такие минуты были редким счастьем. Во время их пребывания на Кавказе отец служил в штабе Ермолова и не мог уделять дочери много внимания. Ее товарищем по играм был Володя Печерский. В часы, свободные от службы, он не отходил от своей маленькой подруги. Общаясь с ним, она научилась свободно говорить по-французски, танцевать модные бальные танцы, скакать на подаренной отцом маленькой лошадке и даже немного стрелять и фехтовать. В крепости давно привыкли к тому, что они всегда были вместе, и называли их «друзья — не разлей вода»…
Сероглазка, вздохнув, украдкой взглянула на старинные напольные часы в углу гостиной. Уже четверть восьмого, а его всё нет!
По случаю именин дочери Репнин устроил скромный праздник в кругу семьи. К членам своей семьи он причислял своих боевых друзей — Шевалдина, Якушева, Криницкого, Ломтева и, конечно, молодого поручика Володю Печерского, брата покойной Натали. К семье относились также мадемуазель Корваль и немец-управляющий герр Гауз, приехавший по приглашению князя в Петербург из деревни Захарово, родового гнезда Репниных.
— Где Володя? — уже в который раз спрашивала Полина.
— Может быть, начнем без него? — предложил князь.
— Нет, нет! Подождем!
Наконец хлопнула дверь в парадном, и, к общему восторгу, появился Печерский с нарядной коробкой, перевязанной розовой лентой.
Увидев его, Полина радостно всплеснула руками, но, заметив устремленные на нее взгляды гостей, смутилась. Она была прелестна в воздушном голубом платье, открывавшем худенькие плечи. Темно-русые волосы локонами спускались на точеную шею. Свежие розовые губы, приоткрывшись в улыбке, обнажали белоснежные зубки. Огромные серые глаза, опушенные черными ресницами, смотрели доверчиво и простодушно. Печерский замер от удивления, словно увидел свою маленькую подругу впервые.
— Сероглазка, — прошептал он, — как ты прекрасна…
Заметив его замешательство, Репнин улыбнулся:
— Добро пожаловать, Володя! Мы заждались тебя!
— А что у тебя в руках? — поинтересовался Шевалдин.
Володя словно очнулся:
— Подарок имениннице! Собственно, из-за него я и опоздал: мастер едва успел окончить работу в срок.
Он протянул коробку Сероглазке, и та осторожно развязала упругую шелковую ленту.
— Володя! — смущенно прошептала она. — Зачем? Я уже давно не ребенок!
В коробке оказалась роскошная фарфоровая кукла с закрывающимися голубыми глазами и льняными белокурыми волосами, одетая в платье принцессы, с маленькой короной на голове. Репнин взглянул на куклу. Глаза его вдруг увлажнились, некоторое время он молчал, преодолевая волнение.
— Что же ты, Полина? — сказал он дрогнувшим голосом. — За подарок нужно поблагодарить!
Прижимая куклу к груди, Сероглазка дружески поцеловала Володю в щеку.
— Прошу к столу, господа, — гостеприимно предложил князь. Володя поклонился Полине, которая, церемонно присев в реверансе, подала ему изящную ручку. Оживленно переговариваясь, гости отправились в столовую.
— Что с Кириллом? — вполголоса спросил Криницкий у Шевалдина. — Он чем-то взволнован.
— Не знаю, Саша…
После ужина Сероглазка позвала всех в гостиную. Две недели с помощью мадемуазель Корваль она мастерила костюмы для домашнего спектакля, сценарий которого сочинила сама.
Название пьесы заставляло содрогнуться: «Кровавая любовь». Сюжет был прост. Юная атаманша-разбойница и три головореза нападают на карету старой герцогини. Благородный офицер, случайно оказавшийся рядом, бросается на помощь несчастной даме. Но силы не равны, и он вместе с герцогиней попадает в плен. Молодая разбойница предлагает офицеру вступить в ее банду, но получает решительный отказ. Восхищенная его мужеством, разбойница велит отпустить его вместе с герцогиней. Банда протестует и поднимает бунт. Разбойницу запирают в одном сарае с пленниками, но под покровом ночи всем троим удается бежать. Захватив сокровища, беглецы благополучно попадают в замок герцогини. Неожиданно к ним врывается разъяренная банда. Атаманша и благородный офицер сражаются плечом к плечу и побеждают разбойников. Раненный в бою офицер признается юной разбойнице в любви и просит ее руки.
Тексты ролей были разосланы заранее и добросовестно выучены «актерами». Роль разбойницы, как нетрудно догадаться, исполняла сама Сероглазка. Бесстрашным офицером суждено было стать Володе, старую герцогиню играла мадемуазель Корваль, а банду разбойников изображали Якушев, Криницкий и Ломтев. Зрителями спектакля были Репнин, Шевалдин и управляющий герр Гауз. Количество актеров вдвое превосходило количество зрителей, но это никого не смущало.
Спектакль удался на славу. Атаманша лихо командовала своей бандой, разбойники устрашающе рычали, размахивая саблями перед носом герцогини, которая закатывала глаза от неподдельного ужаса. Благородный офицер храбро защищал ее жизнь.
Зрители не жалели ладоней, аплодируя артистам. Все было прекрасно, пока действие не подошло к заключительной сцене, в которой офицер признается в любви юной атаманше. После ее реплики: «Что с вами, рыцарь дорогой?» Володя вдруг запнулся, позабыв текст. Управляющий герр Гауз, который, по поручению Сероглазки, был не только зрителем, но и суфлером, заглянув в тетрадку, тихо подсказал:
— «Я сам не знаю, что со мной…»
Но Володя молчал, будто не слыша.
— «Я сам не знаю, что со мной…» — повысив голос, повторил герр Гауз.
Володя продолжал молчать, глядя на Сероглазку. Тогда встревоженные зрители принялись наперебой подсказывать ему слова текста. Не обращая на них внимания, Володя, словно сомнамбул, взял маленькую руку «разбойницы» и поднес ее к губам.
— Полина… я давно люблю тебя. Но раньше мне и в голову не приходило сказать тебе об этом. Ты была девочкой, моей маленькой подругой. А теперь тебе исполнилось шестнадцать. И я… хочу сказать при всех, что ты самая красивая, добрая и удивительная девушка на свете. Я люблю тебя, Полина, и… прошу твоей руки.
Печерский замолчал, испуганный собственной выходкой. Звенящая тишина стояла и в зрительном зале, и на сцене, среди артистов. Притихли свирепые разбойники. «Герцогиня» ахнула, поднеся руку ко рту. Репнин, как всегда, поспешил на помощь:
— Браво, браво! Очень убедительно, хоть и не совсем по тексту. Господа, ваши аплодисменты!
Все, словно опомнившись, дружно захлопали. Обстановка разрядилась, но Сероглазка вдруг со слезами на глазах убежала со сцены. Володя вздохнул и нервно провел рукой по лицу.
— Простите, ради бога! Не знаю, что на меня вдруг нашло…
— «Я сам не знаю, что со мной», — передразнил его Репнин. — Ладно, успокойся, Володя. Всё образуется.
Гости отправились в столовую, где их ждал десерт, но «разбойница» так и не появилась. Улучив момент, Репнин увел в свой кабинет немца-управляющего.
— Герр Гауз, — сказал он, — у меня к вам поручение.
— Слушаю, князь.
Репнин достал из письменного стола маленький ларец из слоновой кости.
— Мне придется покинуть Петербург. Эту шкатулку нужно увезти в Захарово и спрятать хорошенько. Есть одно надежное место… Вы, наверное, помните портрет моей матери в библиотеке?
— Я часто любуюсь им, ваше сиятельство.
— За портретом в стене есть маленькая ниша.
— Вы никогда не говорили мне о ней, князь!
— Да просто не было надобности… Но теперь, думаю, тайник пригодится. Постарайтесь сберечь эту вещицу, дорогой герр Гауз!
Немец осторожно взял из рук князя шкатулку.
— Будьте спокойны, ваше сиятельство, я жизнь отдам за нее!
Репнин улыбнулся.
— Надеюсь, что такую цену платить не придется.
Выйдя из кабинета, герр Гауз тотчас стал прощаться с гостями и вскоре уехал в Захарово. На уход скромного немца никто не обратил внимания, кроме одного человека — Дмитрия Ломтева, который заметил шкатулку в его руках.
Когда гости разошлись по домам, Репнин отправился к дочери. Сероглазка задумчиво сидела за столом, разглядывая красивую белокурую куклу, подаренную Печерским.
— Не сердись на Володю, — мягко сказал Репнин. — У него еще нет никакого опыта по части любовных признаний.
— У меня тоже нет опыта, но даже я знаю, что такие слова нельзя говорить при всех. Выставил меня на посмешище!
— Он признался в любви. Пусть неумело, зато искренне.
— Испортил такой спектакль! — всхлипнула Полина.
Репнин вытер ей лицо своим платком.
— То, что он решил не делать тайны из своей любви, доказывает серьезность его намерений.
— Если он пришел просить моей руки, то зачем подарил куклу, будто я маленькая девочка? Он думает, что я до сих пор играю в куклы? Вот выброшу ее в чулан!
Репнин молча взял игрушку и долго, внимательно ее рассматривал.
— В чем же провинилась кукла? Если не хочешь с ней играть, лучше отдай ее мне.
— Тебе? — удивилась Полина. — Зачем?
— А разве ты не заметила, что она похожа на Натали?
Полина посмотрела на куклу, замерла на мгновение, а потом кинулась к отцу.
— Прости меня, папа! Я не хотела причинить тебе боль.
Репнин погладил ее по русой голове.
— Ну, полно, полно… Какая ты у меня еще глупенькая, Сероглазка!
Утром, пройдя по набережной Невы и полюбовавшись роскошной решеткой Летнего сада, Полина и мадемуазель Корваль не торопясь направились по аллее к домику Петра Великого. Погода не располагала к прогулке: небо было обложено серыми тучами, моросил мелкий нудный дождь. Летний сад не произвел на Полину большого впечатления. Она очень хотела поглядеть на прекрасные мраморные скульптуры, о которых много слышала и читала, но оказалось, что они были укрыты от непогоды деревянными футлярами.
— Как тихо и пусто, — разочарованно промолвила Сероглазка. — Нет, Луиза, право, мне не нравится Петербург. Скука смертная! На Кавказе было куда интереснее… Там мне разрешали стрелять по мишени, скакать на лошади, фехтовать…
Она озорно взмахнула зонтиком, сделав выпад.
— Полина! — в ужасе вскрикнула мадемуазель Корваль, осенив себя крестом. — Здесь вам не Кавказ! Можно ли так себя вести дочери князя Репнина? А если кто-нибудь увидит?
Полина, подмигнув ей, весело рассмеялась. В этот момент из-за поворота аллеи прямо на них вихрем вынеслись два всадника. Мадемуазель Корваль отчаянно вскрикнула. Столкновение, казалось, было неминуемо… В последний момент Полина успела оттолкнуть гувернантку с дороги на палисадник, где та упала в мокрую траву. Лошади чуть не опрокинули Полину, но она отскочила, еле удержавшись на ногах, и кинулась к гувернантке. Всадники соскочили с коней. Офицер с черным плюмажем на треуголке, подняв на руки старую француженку, отнес ее к ближайшей садовой скамье.
В первую минуту все суетились, мешая друг другу.
— Слава богу, она жива!
— Пригоните извозчика! — приказал своему спутнику молодой офицер с белым плюмажем и обернулся к Полине.
Темно-русые локоны девушки, выбившись из-под шляпы, развевались на ветру. Нежный румянец проступил на щеках, большие серые глаза сверкали от волнения. Незнакомец на мгновение замер, не в силах оторвать от нее глаз.
— Мадемуазель, — тихо промолвил он, — простите, ради бога. Сам не понимаю, как мог допустить такую оплошность.
— Ничего страшного не произошло, ваше высокоблагородие, — ответила Сероглазка и вдруг смутилась, разглядев на его плечах генеральские эполеты с пышной золотой бахромой. — То есть я хотела сказать: ваше превосходительство!
Читать бесплатно другие книги:
