Мадикен (сборник) Линдгрен Астрид
— Ну, раз так, давай! — говорит Аббе. — Только чур, на меня не обижаться, если ты бухнешься в обморок!
Аббе поворачивает ключ и осторожно отворяет дверь. Она открывается со страшным скрипом. Если граф Крок не расслышал будильника, то теперь-то уж он наверняка проснется.
Мадикен напряженно вглядывается в черную темь, схватившись рукой за куртку своего провожатого. Она чувствует, что без Аббе она пропала, и жалобно просит его:
— Зажги фонарик, чтобы было виднее.
Но Аббе не зажигает света.
— Сразу видно, что ты говоришь с непривычки, привидения больше всего злятся, если на них посветить фонариком, бывает, они даже рычат от злости! Слыхала когда-нибудь, как рычит привидение?
Нет, такого Мадикен, к счастью, еще не доводилось слышать.
— Тебе повезло! — говорит Аббе. — Один человек услышал, так он до сих пор трясется.
Тут Мадикен поняла, какая это была безумная затея — посветить фонариком на графа Крока: не хватало еще, чтобы он зарычал! Уж Аббе знает, что можно и чего нельзя. И Мадикен беспрекословно вступает с ним в непроглядную тьму. Аббе закрывает дверь изнутри. Кругом темно, как в дымоходе. Где-то в этой тьме затаился граф Крок, и хотя он пока не рычит, рядом с ним все равно очень страшно. Мадикен пугливо жмется к Аббе. Остановившись у порога, они молча ждут, что будет дальше.
Вдруг Мадикен почувствовала, как Аббе вздрогнул, и услышала его шепот:
— Вот он! Появился! Вон там, где стоит плита.
Мадикен взвизгивает и вцепляется в Аббе изо всей мочи. Она крепко прижалась к нему и зажмурилась.
— Видишь его? — спрашивает Аббе шепотом.
Мадикен через силу заставляет себя открыть глаза и посмотреть в ту сторону, где стоит плита с вмурованным в нее чаном. Кругом непроглядная тьма, и ничего не видно. Должно быть, Аббе прав, и ясновидения у нее не больше, чем у поросенка, но сейчас она этому даже рада.
— Неужели ты его не видишь? — шепчет Аббе. — Вон же он — страшучий, весь в белом и еще светится.
— Не-ет, — правдиво отвечает Мадикен.
— Странно, — говорит Аббе. — Я-то его ясно вижу.
И Аббе даже вступает с привидением в разговор:
— Высокородный граф! Позвольте спросить вас, ваша светлость, где вы спрятали кубышку?! Ответьте мне, если будет угодно вашей милости.
Молчание, и никакого ответа. Как видно, его светлости отвечать неугодно.
— Вот он всегда так! — шепчет Аббе Мадикен. — Упрям как бык.
Затем он снова говорит громко:
— Я тоже граф, и мне бы очень пригодилась эта кубышка… Уж ты удружи мне, дедушка… Мы же с тобой родня.
И опять шепотом Мадикен:
— Вид у него довольно-таки страхолюдный! Неужели ты его совсем не видишь?
— Нет, — твердо отвечает Мадикен. — У меня, наверно, нет ясновидения.
— А ты не зарекайся, — советует Аббе. — Бывает, что сперва требуется время для раскачки, а потом вдруг — раз! — и, куда ни повернись, всюду покажутся привидения.
Но Мадикен уже уверилась в том, что она не духовидица. Она испытала себя, а теперь бы ей только поскорее убраться отсюда подальше.
И опять Аббе вздрагивает и шепотом объясняет:
— Гляди, он мне машет рукой… Он хочет, чтобы я приблизился. — Затем, словно откликаясь на зов, кричит: — Сейчас, дедушка! Сейчас я подойду!
Но Мадикен вцепилась в него изо всех силенок и не отпускает.
— Нет, не ходи! — испуганно просит она.
— Надо! — шепчет в ответ Аббе. — Он хочет показать мне, где зарыт клад. А ты стой на месте и не двигайся.
Неожиданно Мадикен очутилась одна в темноте. Она слышит, как Аббе удаляется от нее в потемках, и тут уж окончательно теряет голову. Пойти следом — страшно, стоять — тоже страшно.
— Аббе! — зовет Мадикен. — Аббе!
Но Аббе не отвечает, он исчез во мраке. Секунды идут. Аббе не возвращается. Для Мадикен эти секунды тянутся очень долго.
— Аббе! — зовет она снова. — Аббе! Я хочу домой!
И в этот миг она увидела! О, страх и ужас! Она увидела привидение… Совершенно ясно она видит перед собой белое страшилище, озаренное призрачным светом. Оно стоит в глубине сарая, возле вделанного чана. Нет сомнений, это он — граф Крок!
И тут Мадикен как закричит не своим голосом! С криком она тычется в потемках, чтобы найти дверь. Свет, исходивший от графа Крока, давно погас. Его больше не видно, но Мадикен все кричит и кричит. Из темноты раздается голос Аббе:
— Тише, Мадикен! Ну что ты орешь, как будто тебя режут! Ты же напугаешь графа Крока. Перестань, слышишь!
Но Мадикен так зашлась, что больше ничего не слышит. Ей лишь бы вон отсюда и поскорее!
У Альвы в этот день был выходной. Сейчас она только что вернулась и не успела вставить ключ в кухонную дверь, как на нее, откуда ни возьмись, налетела Мадикен. Не говоря ни слова, она обеими руками схватилась за Альву и уткнулась ей головой в живот. Она так сильно ее боднула, что чуть не сбила с ног.
— Да что же это ты тут делаешь в такое время? — говорит Альва.
Вместо ответа Альва слышит стон, она чувствует, что Мадикен дрожит, как в ознобе. Не пускаясь в расспросы, Альва скорее ведет ее на кухню. Там она зажигает лампу. Это не так-то просто, потому что Мадикен не отпускает ее ни на секунду и цепляется, как утопающая.
— Да что же это с тобой приключилось, что за напасть? — спрашивает Альва.
Она усаживается в обнимку с Мадикен на диван, берет ее на колени и начинает тихонько покачивать.
— Альва, я видела привидение, — говорит шепотом Мадикен. — Ой, Альва! Я — духовидица.
Потребовалось некоторое время, прежде чем Альва добилась от Мадикен кое-каких подробностей. У Мадикен заплетается язык, она с трудом выговаривает слова. Вдобавок Аббе сказал ей, чтобы она никому не проговорилась. Но ей все-таки надо хоть с кем-то поделиться. И в конце концов перед Альвой раскрывается вся история графа Крока, который живет в пивоварне. Альва приходит в неописуемое возмущение:
— Вот пойду сейчас и выдеру за вихры этого Аббе! Я ему покажу — привидение!
Но Мадикен его защищает:
— Он же не виноват, что он духовидец.
— Не виноват он! — негодует Альва. — Вот погоди, уж я с ним разберусь! Он у меня и думать забудет о духах, слово тебе даю! Высокородный граф Аббе! Скажите на милость, что выдумал!
Мама и папа, к счастью, уже спят, и Альва дает Мадикен обещание, что ничего им не скажет.
— Да уж лучше им не знать! Если мама узнает, тебя к ним больше и на порог не пустят. Но с Аббе я все-таки потолкую по-свойски — век будет помнить!
На другой день, возвращаясь из школы, Мадикен еще издалека увидела Аббе. Он околачивается у забора, как будто поджидает кого-то. Вихры у него на месте, Альва их не выдрала. Однако она ему высказала все, что о нем думала, и сейчас у него довольно пристыженный вид.
Увидев Мадикен, он ей свистнул, и она послушно подбежала по первому зову.
— Я же не думал, что у тебя такое сильное ясновидение, — говорит Аббе. — Если бы знал, никогда не повел бы тебя в пивоварню.
— Я никогда больше туда не пойду.
— Ну почему же! — говорит Аббе. — Прапрадедушку-то больше бояться нечего. Он теперь больше никогда не придет.
— Откуда ты знаешь? — спрашивает Мадикен с удивлением.
— Кончились его хождения, не сомневайся. Потому что я откопал клад.
— Да ну! — восклицает Мадикен.
— Вот тебе и ну! Но только это — секрет! Так что смотри, не вздумай об этом докладывать Альве!
Смущенно пообещав, что не будет, Мадикен во все глаза уставилась на Аббе:
— Теперь ты богатый? Да, Аббе?
Аббе рассеянно сплевывает себе под ноги:
— Понимаешь, на мой взгляд, прапрадедушка зря хлопотал. Стоило ли шум поднимать из-за каких-то двух с полтиной!
Он сует руку в карман брюк и вынимает три монетки — две кроны и пятьдесят эре.
— И больше ничего не было? — удивляется Мадикен.
— Больше ничего. Но ты учти, что прапрадедушка жил сто лет назад, в его время два с полтиной были приличные деньги. Так что, пожалуй, и не удивительно, что он вставал из могилы и волновался за свое сокровище.
Одну крону Аббе отдает Мадикен:
— Вот. На тебе. За все труды и мучения — или как там еще говорят!
Мадикен просияла во всю рожицу: вот какой Аббе добрый и хороший!
— Спасибо тебе, Аббе, миленький!
— Не за что, — отвечает Аббе. — Денежки не простые, как-никак их привидение сторожило! Но покупать на них можно с таким же успехом, как на обыкновенные.
С этими словами высокородный граф Аббе удаляется к себе на кухню, а Мадикен долго еще стоит, разглядывая свои волшебные деньги. Подумать только! Столько лет пролежали зарытыми в пивоварне, а блестят, как настоящие. Наверняка на них можно купить бумажных куколок. «С народом за отечество» — написано на монетке, а посередине — портрет Густава V[6]. Все правильно — деньги как деньги!
ВОТ ВЕТЕР, ВЗДЫМАЯ МЕТЕЛЬ, НАЛЕТЕЛ…
Долгая зимняя темень опустилась на Юнибаккен. Скоро придет Рождество. В своих вечерних беседах Мадикен и Лисабет вспоминают о нем каждый день.
— Как здорово, что есть Рождество! — говорит Мадикен. — Хорошо, что его придумали, потому что это самое лучшее, что есть на свете.
— Каттегоритчески! — подтверждает Лисабет.
Девочки трясут свои копилки — похоже, что в обеих свинках накопилось много денег. То, что гремит внутри, пойдет на рождественские подарки. Вот почему этот звук так приятно слушать.
В детской висит на стене календарь. Каждое утро девочки отрывают один листок и видят, что Рождество приблизилось еще на один день.
В школе тоже чувствуется приближение Рождества. Учительница читает детям святочные рассказы и разучивает с ними рождественские песни. Дома Мадикен поет их для Лисабет.
- Вот ветер, вздымая метель, налетел
- На горы и долы родные… —
поет Мадикен.
Неожиданно быстро настали рождественские каникулы. «Ну кому это, спрашивается, нужны рождественские каникулы!» — так говорила Мадикен в первый школьный день. Это было очень давно. С тех пор она проучилась целое полугодие и теперь считает, что рождественские каникулы придуманы очень удачно, почти так же удачно, как самое Рождество.
Альва и Линус Ида уже принялись за предпраздничную уборку. С окон поснимали все занавески, а на полу в самых неподходящих местах можно наткнуться на ведро. Альва расхаживает по комнатам с длинной шваброй и обметает стены и потолок. Мадикен и Лисабет вертятся под ногами среди расставленных ведер, всем мешают, а главное — пристают и дразнят Альву.
- Вот Альвин, вздымая метлу, налетел
- На стены и полки родные, —
распевают перед ней девочки. Лисабет поет, а самой так смешно, что от хохота, того и гляди, плюхнется в ведро с водой.
— Ой, какие же ты хорошие песни придумываешь, Мадикен!
Альва их гонит прочь шваброй и говорит:
— А вот как по одному месту швабра сейчас налетит. И покажет вам горы и долы родные!
Но вообще-то она не сердится — Альва никогда не сердится на Мадикен и Лисабет.
Мама делает колбасу, и солит окорок, и варит напиток из можжевельника, и льет свечи. Для Мадикен и Лисабет тоже находятся всякие дела, и они помогают, где можно. Девочки пекут пряники, варят домашние леденцы, лепят хорошеньких свинок из марципана и вырезают из бумаги фестоны, чтобы украсить по-праздничному жениховский жезл[7].
Каждый день происходят какие-то необыкновенные вещи, и все больше и больше чувствуется Рождество. Юнибаккен пропах дивными ароматами пряников, домашних конфет и хвороста. Мадикен втягивает носом эти запахи и зажмуривается:
— Рождество… Уже запахло Рождеством!
По вечерам девочки составляют длинный список своих пожеланий для Юльтомте[8].
Мадикен читает вслух, что она написала: «„Робинзона Крузо“, много бумажных куколок, оловянных солдатиков, лыжи и алую розочку, чтобы носить в волосах».
— С ума сойти, Мадикен, — говорит Лисабет. — Ты что, взаправду хочешь розочку?
— Да ну, что ты! — говорит Мадикен. — Это я написала так, для красоты. Ведь правда же, это красиво?
Девочки старательно обдумывают, какие подарки сделать папе и маме. За варкой домашних конфет Мадикен спрашивает у мамы:
— Мама, а чего тебе хочется больше всего на свете?
— Больше всего мне хочется, чтобы у меня были две хорошие, добрые девочки.
У Мадикен предательски заблестели глаза. Упавшим голосом она спрашивает:
— А что тогда будет с Лисабет и со мной?
Но мама погладила ее по головке и объяснила, что она вовсе не мечтает о каких-то других девочках, а только хочет, чтобы Мадикен и Лисабет всегда оставались такими же добрыми и хорошими, как сейчас.
Впрочем, Лисабет решает, что было бы совсем не плохо обзавестись в доме еще двумя девочками.
— Мы бы тогда с ними играли, — говорит Лисабет. — Только мы их не пустим жить в детскую. В детской будем жить мы с Мадикен, а им — шиш с маслом!
На дворе стоит мороз. С утра пораньше Альва приходит в детскую и разводит в печке огонь. Она так гремит дверцами и заслонками, что Мадикен и Лисабет просыпаются от шума. Со своих кроваток они смотрят, как в дырочках печной дверцы играет огонь, и слушают, как трещат дрова. Под эти звуки так приятно понежиться в постельке.
Однажды они проснулись совсем рано. Они думали, что это обыкновенный день. Оказывается — нет. На комоде горят в подсвечнике все четыре свечи. Кончается адвент[9], сегодня последнее воскресенье перед Рождеством. Альва уже растопила печь и теперь стала около Мадикен и смотрит очень таинственно.
— Нынче ночью случилось что-то особенное, — говорит она. — Угадайте-ка, что?
— Приходило привидение, — говорит Мадикен.
— Глупышка ты! — говорит Альва. — Привидений не бывает! Я же тебе объясняла, что это Аббе безобразничал — завернулся в простыню и зажег фонарик.
Альва не в первый раз старается втолковать Мадикен, как тогда было дело, но Мадикен ей не верит. Не верит она, что Аббе способен на такое коварство. Кто угодно, но только не Аббе!
— А ну-ка, подумайте хорошенько! — говорит Альва. — Это что-то очень приятное.
— Привидение тоже — приятная вещь, — говорит Лисабет.
— Вот уж нет! — говорит Альва. — Ну как? Отгадали?
— Может быть, снег выпал? — спрашивает Мадикен с надеждой.
— Нет, — говорит Альва. — Зато река замерзла.
Тут Мадикен и Лисабет с радостными воплями повскакали с кроваток. Комната еще не нагрелась, но им уже все равно, они торопятся. Девочки одеваются, натягивают шерстяные гамаши, теплые кофты, шапки, хватают варежки и бегут на улицу.
— Смотрите, чтобы ненадолго, — кричит им Альва. — И сразу возвращайтесь завтракать.
— Да, да, — отвечают Мадикен и Лисабет.
Все березы вокруг Юнибаккена покрылись белым инеем, а над крышей сарая низко стоит красное солнце.
— Вот такая погода мне нравится, — говорит Мадикен.
По правде сказать, погода ей нравится какая ни на есть. Чаще всего погода бывает обыкновенная, и Мадикен ее не замечает. А сегодня она особенная, такая, что нельзя не заметить. «Она красивая», — думает Мадикен. Бывают красивые слова и красивая музыка, а тут — красивая погода. От такой погоды почему-то делаешься добрее.
Мадикен и Лисабет бегом спешат к реке. Под ногами хрустит заледеневшая на морозе трава.
— Может быть, я дам тебе на Рождество два подарка, — говорит Мадикен.
— С ума сойти, Мадикен! — говорит Лисабет.
Это, конечно, очень здорово — получить сразу два подарка, но сейчас ее мысли заняты не тем, главное — лед.
Какое дивное мгновение, когда ты ступаешь на гладкий темноватый лед и пробуешь, хорошо ли по нему скользить! Ой, какая скольжина! Мадикен с одного толчка прокатилась почти до другого берега.
Конечно, крепкий лед не мог появиться за одну ночь. Еще неделю назад начались морозы, но Мадикен и Лисабет не замечали, что с каждым днем река становилась все тише. Только Альва заметила. А сегодня утром она поднялась раньше всех, сходила на реку, пешней проверила лед и увидела, что по нему можно ходить без опаски.
— Раз лед выдержал Альву, то нас и подавно выдержит, — говорит Мадикен.
— Каттегоритчески! — подтверждает Лисабет.
И вот Мадикен и Лисабет с наслаждением раскатывают по льду, щеки у них разгорелись, дыхание вырывается изо рта белым паром. Девочкам странно, как могут взрослые лежать в постели и спать, когда есть такое замечательное занятие. Но в Люгнете, кажется, еще не вставали. И Аббе еще ничего не знает! Не знает, что вся река превратилась в блестящую гладкую дорогу, по которой можно кататься. Она вьется между берегов, за каждым поворотом начинается новый каток, который так и манит, чтобы по нему прокатились. Если бежать достаточно долго, то попадешь на Аппельшё[10], а это уже деревенские места, и там стоит Аппелькюллен[11].
— А не проведать ли нам Карлссонов в Аппелькюллене? — предлагает Мадикен.
— А мама нам разрешит? — сомневается Лисабет.
Но ведь мама еще спит, потому что сегодня воскресенье. Нельзя ее будить по пустякам.
— Конечно, разрешит, — говорит Мадикен. — Вот если бы мы пошли туда по дороге, она бы нас не пустила, потому что по дороге туда далеко идти, а по льду быстро. Раз-два — и мы там.
— Тогда давай! — говорит Лисабет.
Ни та ни другая и не вспомнили, что Альва говорила про завтрак, и девочки весело покатили к Аппелькюллену.
— Как я люблю лед! — говорит Мадикен.
— Все любят лед, — откликается Лисабет.
А Мадикен мало сказать что любит лед… Она так рада, что у нее даже сердце замирает от счастья. Эта ледяная дорога — просто чудо! Река зимой — совсем не то, что летом. Летом они с папой иногда катались по вечерам на лодке и даже плавали на Аппелькюллен покупать яйца. Летом река тихая и уютная, она течет между зеленых берегов. Ласковые ветви в зеленой листве свисают над водой. Проплывая под ними в лодке, можно протянуть руку и сорвать листик. Да, летом тут тихо и хорошо. А зимой река делается точно зачарованная. Блестящий темный лед и застывшие в белом инее деревья, озаренные странным светом красного солнца, — все так красиво! И от этой студеной, замороженной, фантастической красоты на душе у Мадикен становится радостно и привольно. Быстрее и быстрее скользит она по льду, а на душе у нее все привольнее и привольнее, она словно летит, как птица в небе. Лисабет давно отстала.
— Подожди меня! — кричит она сестре.
Лисабет уже устала бежать по льду, она теперь хочет идти шагом. И чтобы не очень торопиться.
— А далеко нам еще до хутора? — спрашивает Лисабет с тревогой.
— Совсем уж близко, — уверяет ее Мадикен. — Скоро будем там.
— Возьми меня за ручку, — просит Лисабет и сует сестре свою ручонку.
Рука об руку они поплелись дальше. За каждым поворотом они ожидают увидеть озеро и хутор, но опять открывается все та же бесконечная река. Уставшей Лисабет это уже надоело.
— Знаешь что, Мадикен, — говорит она. — А я проголодалась.
И тут обе вспомнили, что им говорила Альва. Она сказала: «Сразу возвращайтесь завтракать!» Вот тебе и раз! Девочки остановились и озадаченно посмотрели друг на друга — дом остался далеко позади.
Мадикен тоже проголодалась, но ей неохота возвращаться. Теперь-то уж наверняка осталось совсем немного — еще чуточек, и они будут в Аппелькюллене, а там можно будет и отдохнуть хорошенько.
— Мы купим себе по яичку у тети Карлссон, — говорит Мадикен. — А когда купим, попросим разрешения сварить и прямо там их скушаем.
— А у нас есть деньги? — спрашивает Лисабет.
— Мда… Деньги… Денег-то как раз и нету, — задумчиво говорит Мадикен.
И вдруг она вспомнила: на ней же надето клетчатое платье, а в кармашке должна быть монетка в два эре.
— Я помню, что у меня тут было два эре, я вчера их сама сюда положила, — говорит Мадикен и начинает нетерпеливо рыться в кармане.
— А нам дадут два яйца за два эре? — спрашивает Лисабет.
Мадикен качает головой:
— Скорее всего, нет. Но можно попробовать. Скажем, что нам нужно яиц на два эре, а там посмотрим, что дадут.
Да вот беда, монетки в кармане не нашлось! Пропала куда-то.
— И что же мы теперь будем делать? — спрашивает Лисабет.
Мадикен пожимает плечами:
— Подумаешь, что такое лишние два эре!
Лисабет тоже так считает.
— Все равно пойдем к ним, — говорит Мадикен. — Может быть, тетя Карлссон спросит: «А нельзя ли вас пригласить позавтракать?» А мы скажем, что да, с удовольствием.
При мысли о том, что их, может быть, за ближайшим поворотом ожидает завтрак, девочки приободрились и опять побежали, потом опять долго шли шагом, а Аппелькюллен все не показывался.
— А вдруг зимой вся усадьба Карлссонов переезжает в другое место? — высказывает свое предположение Лисабет.
— Не будь такой ребячливой, — говорит Мадикен.
Но и ей тоже все это начинает казаться странным.
— Чудно, право, — говорит Мадикен. — Если вон за тем поворотом мы не увидим усадьбы, то, значит, нас заколдовали и, значит, плохи наши дела.
Эта мысль ее гложет… Действительно, все похоже на колдовство. Вон и деревья стоят такие красивые и такие мертвые в уборе из белого инея… Такие деревья могут расти только в заколдованном лесу. А темный блестящий лед, который манит своим привольем, чтобы дети ушли из дома и заблудились, — на самом деле это заколдованная дорога, у которой нет конца. И зимней ночью по ней катаются ведьмочки, потому что в такую стужу ведь не полетишь на метле. Да, точно! Все это — сплошное колдовство.
Но Лисабет не соглашается быть заколдованной девочкой. И с ревом, обливаясь слезами, так и заявляет Мадикен.
И надо же такому случиться: едва они проехали следующий поворот, как впереди — что бы вы думали? — показался Аппелькюллен, и перед девочками возникли скотный двор, сараи и красный жилой дом!
Лисабет перестала плакать, ее рев смолк, точно оборвался.
— Красивое место Аппелькюллен! — говорит она с восхищением.
Мадикен с ней согласна.
— Надеюсь только, что они никуда не ушли, — говорит она. — А главное, чтобы мы застали Туре и Майю.
Туре и Майя — дети Карлссонов, и Мадикен с ними дружит, хотя они оба ужасно старые — им почти что по двадцать лет.
Девочки поспели как раз вовремя. Все — и Петрус Карлссон, и тетя Карлссон, и Туре, и Майя — сидели за столом и завтракали, когда открылась дверь и на пороге возникли, словно два румяных рождественских ангелочка, Мадикен и Лисабет.
Никто не успел и рта открыть, как Лисабет выпалила:
— Нет ли у вас яиц?
Мадикен ущипнула ее. Вот дурочка! Надо же было так некстати сказать! Другое дело, если бы у них нашлось два эре, но раз денег нету, то не с того надо было начинать.
— Да что же вы, деточки! Неужто вы по морозу отправились в такую даль за яйцами? — говорит тетя Карлссон. — А сколько штук нужно вашей маме?
Тут уж Мадикен и Лисабет совсем смутились. Как теперь объяснишь, что мама их никуда не посылала? Мадикен очень зла на Лисабет за то, что она вмешалась и все испортила. Покупателей никто не сажает за стол, а приглашают тех, кто пришел в гости.
— Вообще-то мы просто пошли погулять, — говорит Мадикен.
— Да, — говорит Лисабет. — Потому что у нас нету денег. Мы пошли погулять без денег.
— Ага! — говорит Петрус Карлссон и роняет в чашку свой бутерброд. — Таким вот образом. Погодка и вправду хорошая, в самый раз, чтобы прогуляться… без денег!
— Ужас, какая хорошая! — говорит Мадикен. — Такой аппетит нагуливается!
— Понятное дело! — говорит Петрус Карлссон. — Как же иначе!
Но, кажется, он все-таки не совсем понимает. Зато тетя Карлссон оказалась куда понятливей.
— А не согласитесь ли вы покушать с нами каши? — спрашивает она.
— Спасибо, да! — отвечают Мадикен и Лисабет в один голос.
Они быстро скинули шапочки, кофты и варежки и уселись за стол быстрее, чем Майя успела поставить для них тарелки.
Карлссоны уже позавтракали, но никто не встает из-за стола, все остаются сидеть и заводят беседу с Мадикен и Лисабет.
— Так, значит, вы пошли прогуляться на свежем воздухе, — говорит, посмеиваясь, Петрус Карлссон.
У Мадикен и Лисабет рот так набит кашей, что они не могут ответить и только кивают. Тетя Карлссон подвигает им большие ломти хлеба, намазанные маслом. Девочки жуют хлеб с маслом, большими ложками наворачивают кашу. Глядя на них, сразу видно, какая нынче аппетитная погода.
— По-моему, нет ничего вкуснее каши, — говорит Мадикен. — А как по-твоему, Лисабет?
— Не-а, — отвечает Лисабет кратко и решительно.
Конечно, кто же спорит, каша — вкусная еда, сейчас тем более. Но все-таки есть на свете кое-что и повкуснее, а Лисабет всегда говорит начистоту то, что думает.
Карлссоны дружно смеются. В Аппелькюллене все смеются каким-то особенным одинаковым смешком — негромко и добродушно похохатывая.
— А что же тогда, по-твоему, самое вкусное? — спрашивает тетя Карлссон.
Читать бесплатно другие книги:
