Мадикен (сборник) Линдгрен Астрид
— Крыжовенный крем… и просто крем… и еще другой крем.
Карлссоны опять смеются.
— Крыжовенный крем, и просто крем, и еще другой крем, — говорит Петрус Карлссон. — Это же, право, страсть какая уйма крема!
Мадикен им объясняет. Из всех только она поняла, что хотела сказать Лисабет.
— Крыжовенный крем — это крем из крыжовника, а просто крем — это яблочный крем, а другой крем — это все остальные кремы.
Туре тоже смеется:
— Крыжовенный крем, и просто крем, и еще другой крем! Что же, у вас в Юнибаккене одними кремами питаются?
— Представьте себе, нет! — обиженно отвечает Лисабет. — Мы еще питаемся мороженым… Вот когда мне исполнилось пять лет, мне дали много-много мороженого. Наверно, целых пять килограммов!
— Вот это да! — удивляется тетя Карлссон. — Неужели тебе уже исполнилось пять лет? Когда же это?
— Ну что вы! Разве она помнит! — говорит Мадикен.
Лисабет бросает на нее сердитый взгляд:
— Думаешь, не знаю? Очень даже знаю!
— А знаешь, так скажи! Ну так когда же?
— В мой день рождения… Вот тебе! — говорит Лисабет и показывает Мадикен язык.
Мадикен, разумеется, не остается в долгу и тоже показывает ей язык. Но потом девочки спохватываются, что они не дома и что в гостях так себя не ведут. Поэтому они, как воспитанные люди, благодарят за угощение и, как положено, обходят хозяев по старшинству, делая книксен и подавая руку — сначала Петрусу Карлссону, потом тете Карлссон, потом Туре и Майе.
От сытости девочек немного разморило. Хорошо сидеть в кухне у Карлссонов! И совсем не хочется вылезать на мороз и тащиться домой.
— Знаете что, девочки, позвоню-ка я вашему папе, — говорит Петрус Карлссон. — У вас дома, поди, не знают, что вы отправились покупать яйца без… денег.
От этих слов девочки ужасно застыдились, и, пока Петрус Карлссон звонил по телефону, они порядком перетрусили. Мадикен стояла рядом и дергала его за рукав:
— Спросите, пожалуйста, можно ли нам побыть у вас еще немного, а то мы еще не отдохнули.
Петрус Карлссон сделал так, как она хотела, и спросил, можно ли Мадикен и Лисабет подольше побыть на хуторе.
— Потом я их к вам отвезу, — сказал дядя Карлссон.
Мадикен и Лисабет переглянулись и заулыбались.
Но вот Петрус Карлссон протягивает трубку Мадикен.
— Папа хочет поговорить с тобой, — говорит он.
— Послушай, барышня Шик-блеск! — говорит папа. — Не пора ли тебе научиться думать заранее? Что же ты опять наделала — отправилась путешествовать в такой мороз! А если бы вы обе отморозили себе носы? Что бы ты на это сказала?
После разговора с папой Мадикен долго думала над его словами. Неужели можно и вправду совсем отморозить нос? Вот ужас-то! Даже страшно вообразить: идут они себе с Лисабет как ни в чем не бывало, и вдруг — бац! — у них отвалились носы и лежат на снегу, как две смерзшиеся тряпочки! Ну что на это можно сказать? Может быть: «Прощай, мой нос…» У Мадикен мороз по коже прошел, когда она себе это представила. Вон Альбин из их класса однажды, когда учительница спросила, для чего у человека нос, ответил: «Для соплей». А что делать Мадикен и Лисабет? Вот и девай свои сопли куда хочешь, ведь носы-то отморожены! Мадикен готова разреветься, оплакивая свой пропавший нос, но вовремя вспоминает, что носы у нее и у Лисабет пока что еще на месте. Вот счастье-то!
У Лисабет нос как раз занят делом. Она прижала его к толстой куртке Туре, которая висит на стуле.
— Как хорошо пахнет! — восклицает она. — Пахнет скотным двором. Можно, мы туда пойдем?
Туре такой же добрый и сговорчивый, как его папа.
— Конечно, можно, — отвечает он, весело посмеиваясь своим особенным смешком, так что со стороны кажется, будто бы он знает что-то хорошее, что только ему известно.
Туре ведет девочек на скотный двор и показывает им быка, и всех коровушек, и теляток. А в одном стойле, оказывается, лежит теленочек, который только что родился. Он больше всех понравился девочкам. Теленочек уже начал вставать на ножки, он подходит к загородке и тянется к Мадикен и Лисабет влажной мордочкой. Они протягивают к теленочку руки, он лижет им пальцы. Лисабет рассказывает ему, что скоро будет Рождество, а то он, может быть, еще и не знает.
Затем они отправляются в конюшню. Там живут четыре лошади — Титус, и Мона, и Фрейя, и Конке. Девочки не видели их с лета. Летом лошади паслись на выгоне, сейчас они в стойлах. Лошади встречают Мадикен и Лисабет тихим ржанием. Конке — самый ласковый и самый некрасивый, у него шкура какого-то странного желтоватого цвета.
— Наружность — это пустяки, — говорит Мадикен. — Главное, что ты добрый.
Девочки заходят к коню в стойло, гладят его, чистят щеткой, дают ему овса и сена. Туре стоит рядом, смотрит на них и тихонько посмеивается.
— А в каких яслях у вас тут лежал младенец Иисус?[12] — спрашивает вдруг Лисабет.
Она думает, что только в Аппелькюллене есть конюшня и хлев.
Мадикен ей объясняет, что то случилось не здесь, а совсем в другом месте, в далекой Иудейской земле.
— Откуда ты знаешь? — спрашивает Лисабет.
— Знаю. Нам учительница говорила.
Но Лисабет не верит:
— А вот и нет! В моей школе сказали, что Иисус родился тут, в яслях у Конке. Конке добрый, он его не укусил, а только понюхал, чтобы узнать, кто же такой там лежит.
Мадикен поворачивает голову и осматривается в полумраке конюшни. Вообще-то ей тоже хочется, чтобы это было правдой. Как хорошо, если бы Иисус родился в Аппелькюллене и лежал в этих яслях!
— Может быть, так оно и было, — говорит она горячо. — Мария поставила свечки во всех окнах, а Петрус Карлссон и тетя Карлссон сидят у себя в кухне и вдруг видят — что такое? Кажется, снег заблестел от света. А тетя Карлссон тогда и говорит: «Кто бы это мог быть у нас в хлеву?»
Лисабет уже знает ответ.
— А это был младенец Иисус, — говорит она. — Он лежал в яслях у Конке, и Конке его тронул носом, а Иисус засмеялся, потому что ему было приятно.
— Ну а я? Я тоже был на кухне и видел свет из конюшни? — спрашивает Туре.
— Ой, и дурачок же ты, Туре! — говорит Мадикен. — Это ведь было давно, в незапамятные времена, ты тогда еще не родился.
Пока они были в конюшне, погода на дворе совсем переменилась. Красное солнце скрылось, все небо затянула пелена облаков, и в воздухе запорхали снежинки.
— Ура! — обрадовалась Мадикен. — Будет снег!
И Мадикен не ошиблась. Снег так и повалил, укутывая своим покровом Аппелькюллен.
— В такую погоду я не могу отвезти вас домой, — сказал Петрус Карлссон. — Придется пережать, пока снег не перестанет.
— Давайте переждем, — соглашаются Мадикен и Лисабет.
Обе девочки совсем не против подождать, пока снег не перестанет. У Майи еще сохранились куклы, в которые она играла, когда была маленькая. Она их принесла и дала девочкам. Мадикен и Лисабет усадили кукол на кухонном диване, стали их раздевать и одевать, и занимались этим с большим удовольствием. А снег все валил и валил.
— Пожалуй, ехать надо на санях, — говорит Петрус Карлссон. — Вот только дождемся, чтобы кончился снегопад.
— Хорошо, — говорят девочки. — Дождемся.
Они еще поиграли в куклы. Они уже совсем освоились и чувствуют себя как дома. Вдруг тетя Карлссон, подзывает Лисабет и спрашивает:
— Послушай-ка, какой крем ты больше всего любишь — крыжовенный, просто крем или другой крем? Садитесь за стол, девочки, сейчас будем обедать!
И вот Мадикен и Лисабет пообедали. А на обед у Карлссонов было жаркое с луковым соусом и крыжовенный крем с молоком. А снег все еще валил.
— Похоже, что этому снегопаду конца не будет, — говорит Петрус Карлссон. — Придется уж как-нибудь выезжать, а то в Юнибаккене подумают, что мы вас решили украсть.
— Может быть, все-таки скоро перестанет, — говорит тетя Карлссон.
Но снег и не думает переставать и все валит, и валит, и валит на Аппелькюллен. Столбы у ворот уже покрылись пышными белыми шапками, а в воздухе так густо летают хлопья снега, что из кухни нельзя разглядеть скотный двор. Между тем уже начало смеркаться. И Петрус Карлссон сказал:
— Ну, Туре, придется тебе запрягать снегочистку, иначе мы не доедем до Юнибаккена.
И Туре идет запрягать Мону и Фрейю в снегочистку, а Петрус Карлссон запрягает в сани Титуса и Конке. Потом обеих девочек усадили в сани и укутали в шкуры, так что торчали только носы. Они даже не смогли помахать на прощанье тете Карлссон и Майе, которые смотрели из окна на их отъезд. Петрус Карлссон сел на козлы, взял вожжи, и сани тронулись вслед за снегочисткой, которой правил Туре.
— Целых четыре лошади понадобились, чтобы отвезти нас домой. Во как много! — говорит Мадикен.
— Четыре лошади и снегочистка, — говорит Лисабет. — Как на большом катании!
Девочки начинают играть, как будто у них большое санное катание. Уютно спрятавшись под шкурами, они слушают, как звенят бубенчики. И под звон четырех бубенцов Мадикен и Лисабет катят к себе домой в Юнибаккен.
— А хорошо, что мы с тобой отправились в Аппелькюллен, — говорит Мадикен.
— Ведь это надо же, как снег-то зарядил! — говорит Петрус Карлссон. — Все валит, и конца не видно.
Наверно, ему на козлах не так уютно сидится, как Мадикен и Лисабет под шкурами.
— Давай, Лисабет, споем ему песенку, чтобы ему стало повеселее, — говорит шепотом Мадикен.
Лисабет согласна.
- Вот метель поднялась, налетела
- На горы и долы родные… —
поют девочки рождественскую песню.
- — О, мирный звон…
— поет Мадикен.
- — О, детства сон…
— поет Лисабет,
- — На Севере родимом.
Но вот уже и калитка Юнибаккена.
— Смотри-ка, в окошке горят четыре свечи, — говорит Лисабет.
— Да, ты же знаешь, что это — адвент, — говорит Мадикен.
РОЖДЕСТВО В ЮНИБАККЕНЕ
— Ну вот! Как будто со всем управились! — говорит Альва в последний вечер перед сочельником. — Ой, как же я устала, но зато все готово!
— Все, кроме елки! — говорит Лисабет. — А елку украсят мама и папа, когда мы ляжем спать.
Мадикен не говорит ничего, она только поеживается, как от озноба. Это у нее всегда бывает, когда должно случиться что-нибудь такое замечательное, что просто уже невозможно вытерпеть.
Да, теперь уж пускай приходит Рождество, в Юнибаккене все готово к встрече. Полы намыты, из всех углов выметена пыль, на окнах висят белые крахмальные занавески, во все подсвечники вставлены свечи, кухня устлана свежими половиками, медная посуда так и сверкает по стенам, а под печным колпаком красуется в уборе из красных и зеленых бумажных фестонов жениховский жезл, один вид которого напоминает о Рождестве.
В гостиной сплошное благоухание. Тут пахнет белыми гиацинтами, которые мама подгадала вырастить так, чтобы они распустились к Рождеству. А главное — пахнет елкой, она уже стоит посередине комнаты, свежая и зеленая, и ждет, чтобы ее нарядили.
— А уж угощенья наготовлено столько, что хватит, наверно, до следующего Рождества, — говорит Альва.
Мадикен и Лисабет тоже так думают, они уже побывали в подвале и сами видели. На длинном откидном столе наставлены блюда и миски: там и окорок, и зельц, и горшочки с печеночным паштетом, и селедочный салат, и котлеты. С потолка свисают гирлянды разных сосисок и колбас, в большом кувшине стоит напиток из можжевельника, рядом — блюдо с вяленой треской, миска с сырной запеканкой, — все готово. В хлебном ларе сложены горкой домашние караваи, солодовый хлеб, лежат груды пряников и миндальных ракушек, стоят полные жестянки овсяного печенья и хвороста, — есть чем встретить Рождество.
Где-то в мире идет война, о которой на сон грядущий Мадикен рассказывает Лисабет, но Юнибаккен она не затронула, здесь даже воробьи не знают голода. Папа с вечера развесил в саду на яблонях рождественские снопы, чтобы утром, когда воробьи проснутся, у них бы тоже был праздник.
Альва заранее натаскала побольше дров, чтобы жарче горел в печи рождественский огонь. В саду она расчистила от снега дорожки и проложила удобные тропинки к калитке и дровяному сараю и, самое главное, к реке, потому что Юльтомте приедет по льду и увидит, что для него приготовлена дорожка. В прошлое воскресенье, когда Карлссоны отвозили Мадикен и Лисабет домой, Туре дважды проехал по реке со снегочисткой. То-то Юльтомте обрадуется завтра, когда поедет сюда на санях!
Вообще это очень красиво, что Туре расчистил лед. Аббе устроил на реке ледяную карусель с салазками, и Мадикен с Лисабет очень весело на ней катаются, в особенности когда ее крутит Аббе: салазки летают так быстро, что даже голова кружится.
Но Аббе не часто может оторваться от плиты. Перед Рождеством крендельки быстро расходятся. Тетя Нильссон каждый день торгует на рынке. Чем занят дядя Нильссон, не знает никто; по крайней мере, дома он почти не бывает.
Сегодня, в канун сочельника, Мадикен попросилась сбегать в Люгнет, поглядеть, что поделывает Аббе. Ого! Подумать только — Аббе моет пол на кухне! Правда, когда прибежала Мадикен, он сразу же бросил тряпку.
— Вот, плеснул нечаянно на пол, пришлось подтереть, — объясняет Аббе.
А вымыта уже половина кухни. Можно отчетливо различить, до какого места он домыл, вымытая часть совсем уже не такая черная, как немытая. Мадикен посмотрела вокруг… Все остальное не сверкало рождественской красотой. Занавески и вышитые подзоры на полках не стираны. Все, как обычно, не так, как полагается накануне сочельника, решает Мадикен.
— А что, вы еще не наводили порядок? — спрашивает она.
Аббе глядит на нее с изумлением:
— Это где же… не наводили порядок?
Мадикен смущается, не зная, что сказать.
— Так ведь завтра же… сочельник.
— Конечно, мы навели порядок, — говорит Аббе. — Пойдем, сама погляди.
Он ведет Мадикен в комнату напротив кухни. Там на стене висит перевернутый бумажный колпачок, из которого высовываются маленькие бородатые Юльтомте.
— Ну, что ты теперь скажешь? — спрашивает он с торжеством. — Маманя с папаней этого еще не видели. Когда увидят, они рты разинут от удивления, помяни мое слово!
Но Мадикен все еще недовольна.
— А разве у вас нет елки?
— Пока живешь — надейся! — говорит Аббе. — Может быть, папаня к вечеру еще притащит, когда вернется домой. Если, конечно, не забудет. Ну а тогда я пойду утром в лес и сам срублю. Уж елочка-то у меня обязательно будет.
Тут Мадикен вспомнила свою елку, которая стоит у нее дома в Юнибаккене, и даже вздрогнула от радостного чувства.
— Ведь правда же, Рождество — это так замечательно! Да, Аббе?
— Ну да, — отвечает Аббе. — Приятно, когда в доме празднично и нарядно. Этот колпачок мне очень нравится.
Мадикен тоже понравился колпачок с бородатыми Юльтомте, но он украсил только один уголок, а надо, чтобы во всем доме было празднично. Однако Аббе не так привередлив, как Мадикен.
— А как ты думаешь, тебе подарят много подарков? — спрашивает Мадикен.
Пока живешь — надейся! — говорит Аббе. — Вопрос в том, вспомнят ли об этом папаня с маманей. А вот хочешь, я тебе сейчас покажу, что я для них купил? Только поклянись, что никому не разболтаешь!
Мадикен дает обещание. Тогда Аббе осторожно открывает гардероб. А там стоит новая керосиновая лампа с белым колпаком, должно быть, очень дорогая и красивая.
— Вот это вещь! Не то что наша старая лампочка, — говорит Аббе.
— Это рождественский подарок? — удивляется Мадикен.
— А что? Мое дело — отдать ее папке с мамкой. Пускай они сами решают — рождественский это подарок или нет, — говорит Аббе. — Цену за нее заломили такую, что закачаешься, но я все заплатил из своих заработков.
Мадикен уходит домой в задумчивости. Конечно, и лампа, и колпачок с Юльтомте — это все здорово, а все-таки ее почему-то потянуло домой. У Аббе в доме как-то не чувствуется, что завтра будет Рождество. На душе у Мадикен стало тоскливо. Вечером в постели она рассуждает об этом с Лисабет:
— Представляешь себе, если бы мы завтра проснулись, и вдруг оказывается, что это не сочельник, а, скажем, пятница?
— Тогда бы я сразу в воду, и конец! — отвечает Лисабет. Так часто говорит Альва, а Лисабет любит повторять все, что услышит.
Однако Лисабет не пришлось кидаться в воду, потому что, когда девочки проснулись, был уже сочельник. За окном стояла черная тьма, но папа пришел в детскую со свечой, а снизу уже доносились звуки пианино, там мама играла «Вот Рождество пришло».
— Ну, вот и пришло Рождество, — говорит папа. — Счастливого Рождества, золотые мои лохматки!
— Счастливого Рождества, папочка! — закричали Мадикен и Лисабет.
Они повскакали с кроваток и побежали вниз, в гостиную. А там — елка, она вся сверкает зажженными свечами и так хороша, что Мадикен, кажется, никогда еще и не видала такой красавицы. В комнате топится печка и дивно пахнет елкой, гиацинтами и горящими дровами. Рождество и впрямь настало!
В первую минуту девочки молча замерли на пороге, но сразу ожили и ну давай на радостях скакать и плясать! Они пели и прыгали, а Сассо громко лаял. Наконец-то настало Рождество!
Потом пришла Альва и принесла кофе, и все сидели в честь Рождества у печки — мама, папа, и Альва, и Мадикен, и Лисабет — и пили кофе. Для Мадикен и Лисабет это большое событие — не каждый день можно распивать кофе, сидя у огня в ночных сорочках!
— Это потому, что сегодня Рождество, — говорит Лисабет.
— Да, — говорит Мама. — Потому что сегодня Рождество.
Мадикен опасливо поглядывает, не устала ли мама. Но все благополучно — у мамы веселый и совсем не усталый вид. Мадикен хочет, чтобы всем было весело, чтобы все радовались Рождеству, иначе не получится настоящего праздника. Поэтому, пока мама не покладая рук трудилась во время рождественской уборки, Мадикен ей напоминала:
— Только, пожалуйста, не утомись, а то будешь усталой, когда настанет Рождество! Обещаешь, мамочка?
— Ну что ты! Как это можно — быть усталой на Рождество, — говорит мама.
И вот она сидит рядом с папой и Альвой, и все трое рады Рождеству так же, как Мадикен и Лисабет. Вот хорошо-то!
Скоро за окном начинает светать. Проснулись воробьи и слетелись к рождественским снопам. Мадикен и Лисабет смотрят на них из окна столовой.
— Папа, а воробьи тоже понимают, что сегодня Рождество? — спрашивает Лисабет.
— Может быть, и нет, — говорит папа. — Зато понимают, что такое рождественские снопы.
— А вот я понимаю… Я все-все понимаю, — говорит Лисабет.
Но есть одна вещь, которой не понимают ни Лисабет, ни Мадикен: отчего это сочельник всегда такой долгий, почему он тянется вдвое дольше, чем все остальные дни? И кто это выдумал? Мама старается сделать все, что возможно, чтобы долгие часы проходили побыстрее. Сначала она, как у них принято, отправляет Мадикен и Лисабет с рождественской корзинкой к Линус Иде, чтобы Линус Ида тоже угостилась рождественским окороком, и зельцем, и рыбным пирогом. Линус Иде надо отнести и колбасы, и паштета, и хлеба, и печенья, и яблок, и свеч. Когда мама все собрала и уложила в красную корзинку, Мадикен и Лисабет отправились по морозцу в путь.
Линус Ида живет в своем домишке одна-одинешенька, ее дочери далеко, они уехали в Америку. И вот Мадикен стоит на крыльце и заранее волнуется — вдруг окажется, что Линус Ида совсем не любит Рождества, что оно ей не в радость? Но Мадикен напрасно тревожилась. Линус Ида сидит в плетеном кресле перед очагом, она парит ноги в тазу с горячей водой, и настроение у нее прекрасное.
— Право слово, сегодня-то уж и я почувствовала, что настало Рождество! И ноженьки мои рады, что можно три дня подряд отдыхать и ровным счетом ничегошеньки не делать!
Рождественской корзине Линус Ида тоже обрадовалась. Она не утерпела и сразу попробовала немного паштета и зельца, а потом весело похлопала ладонью по гладкой толстой колбаске:
— Что же это делается-то, а? Вы надрываетесь, тащите мне целую корзинищу еды, а я тут рассиживаюсь, точно графиня, парю ноги и только ем за обе щеки.
Но сегодня девочкам некогда задерживаться у Линус Иды, пора бежать домой, котелок уже, наверное, вскипел, пора макать хлеб[13].
— Счастливого Рождества, Линус Ида! — говорят девочки на прощание и уходят. Линус Ида с куском зельца в руке остается парить ноги. Как видно, это Рождество для нее и впрямь счастливое.
На дворе разгребают снег Мия и Маттис.
— Ну что, соплячки, еще захотели получить по мордасам? — закричала Маттис, едва завидев Мадикен и Лисабет. Но Мия сразу дает ей тычка:
— Заткнись хоть сегодня. Ведь Рождество же!
Мия с улыбкой оборачивается к Мадикен и Лисабет, показывая, что она знает, как надо вести себя в сочельник, и желает обеим счастливого Рождества.
— Счастливого Рождества! — говорят Мадикен и Лисабет.
— Счастливого Рождества, соплячки! — говорит Маттис. — А нам с Мией выдали новые красные штаны от благотворительного общества, а вам-то и не дали. Что, выкусили?
Но тут она получила от Мии такого тычка, что так и села на снег, а Мия еще прикрикнула:
— Заткни ты наконец глотку-то, хотя бы ради сочельника!
Мадикен и Лисабет уходят, но долго еще слышат, как позади ревет Маттис.
Время ползет, как улитка. Мадикен и Лисабет макают в котел с бульоном кусочки хлеба, не потому что вкусно, а потому что весело, собравшись всем у котла, макать в него по очереди свой кусок.
— Макать надо, потому что это тоже праздник, — говорит Мадикен.
Потом они запечатывают сургучом пакетики с подарками. На каждом они ставят большую красную печать, папа им помогает. Уже без папиной помощи Лисабет припечатала заодно собственный палец и подняла крик на всю усадьбу.
— На что этот сургуч? Лучше бы его совсем не было, — говорит она, накричавшись.
— Нет, пускай сургуч будет, — говорит Мадикен. — Без него не пахнет Рождеством.
И Мадикен объяснила сестренке, как было бы хорошо, если бы можно было собрать в банку немного сургучного запаха и сохранить вместе с другими рождественскими запахами. Потом можно было бы ее иногда открывать и целый год нюхать, пока не придет новое Рождество.
Среди пакетиков с подарками, которые приготовила Мадикен, есть один для Аббе, в нем спрятана губная гармошка. Мадикен купила ее на деньги, которые ей достались от привидения после ночного похода на пивоварню Нильссонов.
Раньше Мадикен и Аббе никогда не дарили друг другу рождественских подарков, но Мадикен очень боится, что Аббе получит мало подарков и будет огорчаться. Поэтому она и купила для него губную гармошку и, едва начало смеркаться, побежала к Нильссонам. Следом увязалась и Лисабет.
Нильссоны, как всегда, сидят на кухне, и, как всегда, дядя Нильссон лежит на диване. Но вся кухня озарена непривычным светом. На столе стоит и светится новая лампа, а еще ярче светятся глаза Аббе, когда он на нее взглядывает. Он то и дело посматривает на лампу, а на Мадикен и Лисабет даже не обращает внимания. Зато дядюшка Нильссон встретил их приветливым кивком:
— А вот и Мадикен из Юнибаккена и Пимсик![14]
Он с гордым видом показывает на лампу:
— Ну, как вам это? Как вам понравится великолепное приобретение моего сына? Сколько света! Какой уют?
— Да, шикарная лампа, — говорит Мадикен.
— А загляните-ка в спальню! Как вам понравятся забавные Юльтомте, которых мой сын подвесил на стенке? А елка, которую он достал, чтобы только порадовать старика отца? Что вы о ней скажете? Аббе, Аббе! Хороший ты у меня сын!
Тетя Нильссон попивает кофе, примостившись у самой лампы. При последних словах дяди Нильссона она ставит чашку на стол и гладит сына по голове.
— Как будто он обо мне не подумал! Ведь он и ради мамочки это сделал. Да уж, правда, хороший ты у нас мальчик, Аббе!
Аббе совсем смутился от стольких похвал. Он оборачивается к Мадикен и Лисабет и говорит:
— А вы зачем пришли-то?
Мадикен вынимает руку из-за спины и протягивает ему пакет:
— Я только пришла отдать тебе рождественский подарок, Аббе!
— Мне? — спрашивает Аббе. — Подарок? Чего это ты вдруг?
Но тетя Нильссон от растерянности даже всплеснула руками:
— Рождественский подарок для Аббе! А мы-то и забыли!
Она с укором смотрит на дядю Нильссона, который возлежит на диване:
— Послушай-ка, Нильссон, что же ты не вспомнил про подарок для Аббе?
Дядя Нильссон молчит и недовольно глядит на тетю Нильссон. Наконец он обиженно говорит:
— Я, конечно же, домовладелец и хозяин усадьбы, однако сейчас у меня временные затруднения с финансами. Короче говоря, для Аббе подарка не получилось. Тебя это огорчило, Аббе?
На лице Аббе не заметно огорчения:
— Да ну, что там! У нас же есть лампа!
— И подарок от Мадикен, — напоминает Лисабет.
— Действительно, что же это я! Вот у меня и подарок от Мадикен! — говорит Аббе.
Он открывает сверток и вынимает губную гармошку. Дядя Нильссон громко восхищается:
— Губная гармошка! Вот это да! Вот это ты меня уважила! А ну-ка, Аббе, сыграй что-нибудь хорошенькое, порадуй своего старенького папочку!
Гармошка не из дорогих и шикарных, но Аббе такой умелец, что у него она заиграла разные мелодии. Подсев к лампе, он почти без ошибок сыграл «Вот настало Рождество». Видно, как он доволен. Потом он заиграл «Дом, родной дом», а дядя Нильссон прослезился, потому что для него эта песня — самая лучшая на свете.
Мадикен и Лисабет ушли от них довольные.
— Как они веселятся и радуются! — говорит Лисабет.
— Как же им не веселиться, — говорит Мадикен, — вон какая у них замечательная лампа, нам бы тоже такую!
Между тем настал вечер — наконец-то настал, и Юнибаккен заблистал всеми рождественскими огнями.
— Это чтобы Юльтомте не заблудился в потемках, — решила Лисабет.
Юльтомте можно ждать только после семи часов вечера, так он сам сказал по телефону, рассказывает девочкам папа. Если бы он пришел сейчас, его тоже позвали бы на кухню. На широком кухонном столе Альва выставила все богатства, какие только есть в Юнибаккене: тут тебе и окорок, и рисовая каша, и вяленая треска, и колбасы, и котлеты, и селедочный салат, и много чего еще.
Мадикен и Лисабет насчитали целых двадцать мисок и блюд. Обе девочки до того возбуждены, что им никак не усидеть на месте. Жар от многих свечей разрумянил им щечки, они трещат без умолку, хохочут, резвятся, как жеребята, и к еде почти не притрагиваются.
Но вот папа зажег елку, мама села за пианино, и девочки сразу перестали шалить. Сейчас они споют все рождественские песни, вот это и есть самое настоящее Рождество.
- Ты нам свети, звезда,
- На суше и на море.
У Мадикен от нестерпимого счастья даже сердце заныло. Ей кажется, что, когда поешь, свечи горят ярче, и сама она становится добрее и лучше, ей хочется просить прощения у Лисабет за все, только вот за что, она никак не может вспомнить.
Не успела Мадикен об этом подумать, как вдруг папа уже зовет:
— А ну-ка, живо пошли одеваться, Юльтомте вот-вот приедет!
Все вместе — и мама, и папа, и Альва, и Мадикен, и Лисабет — гурьбой выбегают на крыльцо.
На дворе совсем темно, только белеет снег под ногами и на деревьях, а над крышами Юнибаккена светят в небесах яркие звезды.
Мадикен и Лисабет, взявшись за руки, побежали по тропинке к реке. Кругом стоит тишина, но издали доносится звон бубенчиков — едет, едет Юльтомте! Девочки стоят среди снегов и ночного мрака и слушают, как приближается звон бубенцов, от напряженного ожидания их немного познабливает, и они крепко прижимаются к маме. Вот вспыхнул за излучиной отблеск горящего факела, сполохи света пробежали по снегу, показались лошадка и сани — приехал Юльтомте! Лошадка весело трусит к мосткам, а в санях сидит он сам — с белой бородой, в красной островерхой шапке.
— Тпрру! — говорит Юльтомте и останавливается перед Мадикен и Лисабет.
Девочки от волнения молчат и не могут сказать ни слова. Обе восхищенно глядят на гостя круглыми глазами. И на лошадку тоже глядят: она так себе, совсем неказистая лошаденка, и в точности похожа на Конке из Аппелькюллена. Как странно, что нашлась на свете другая такая же желтенькая и некрасивая лошаденка… только что у Конке нет черной кисточки на лбу.
— Есть ли у вас тут хорошие дети? — спрашивает гость с таким добродушным и застенчивым выражением, какое всегда бывает у Туре из Аппелькюллена.
— Есть ли у нас хорошие дети? — повторяет папа. — А как же! У нас тут есть Мадикен и Лисабет — очень хорошие и добрые девочки!
Читать бесплатно другие книги:
