Рус. Заговор богов Крабов Вадим
– Каналы у тебя уже достаточно растянулись, можно не упражняться, поэтому ребенку не повредишь; мальчика мой Дух жизни обеспечит. В смысле нужные… – Он замешкался в подборе гелинских или тирских слов, объясняющих понятие «сперматозоид», нашел – «мужская часть семени», приготовился добавить, что согласен и на девочку, но сказать ничего не успел. Со словами: «Я так долго от тебя ждала этого, Русчик!» – Гелиния закрыла его уста своими…
«Так это я виноват, оказывается?!» – хотел возмутиться муж, но… отложил выяснение «на потом». А когда настало это «потом» – блаженно уснул.
Девять месяцев пролетели незаметно.
Перед родами молодая мамочка сильно переживала, но процесс прошел на удивление легко: быстро, в особенности для первородящей, и почти безболезненно. Тиренкам-повитухам не пришлось поить княгиню традиционным степным обезболивающим и укрепляющим отваром, а приглашенный Целитель чуть не уснул. На лекаре настоял мечущийся в соседней комнате отец:
– Ничего, Пиренгул, Низарин. – Мать Гелинии все-таки соизволила явиться на такое событие. Обычно она дочь игнорировала. Впрочем, это чувство у них было взаимным. – Не обеднеем. В обычаях моего народа рожать в присутствии Целителя. Да вы садитесь! – Рус показал на удобные округлые диваны. Они находились в «золотой» гостиной – овальной, смежной с супружеской спальней, где сейчас, по представлениям Руса, тужилась Гелиния. – А то я сам как в муравейник залез… Вина, уважаемая Низарин?
– Не откажусь, – ответила теща, кокетливо улыбнувшись и скромно потупив глазки.
– Да успокойся ты, Рус! – воскликнул совершенно уверенный в себе тесть. По крайней мере, выглядел он таковым. – Гелингин – баба здоровая, тем более маг-подмастерье. Уж с таким плевым делом – справится!
Низарин, оглядев мужа с ног до головы взглядом, в котором явно читалось: «А ты сам-то пробовал? Плевое дело?!» – промолчала, как истинная тиренка, живущая по заветам Предков, и изящно отведала красного вина из смешного бокала с длинной ножкой, невесть откуда появившегося у нее в руке, – это уже по-архейски, по обычаям просвещенных земель. Слуги – Рус с удивлением насчитал аж четырех – держались незаметно.
«Блин, настоящий дворец, в натуре!» – почему-то возмутился он.
Хотя понятно почему: во-первых, волновался так, как не переживал никогда в жизни; во-вторых, он еще помнил дом абсолютно пустым, если не считать его и Гелинию внутри этого большого здания. И та пустота удивительным образом не давила, была теплой, благожелательной. Тогда дом казался живым. Он, конечно, и сейчас оставался таковым, а с активированными узорами – даже более того, однако… по мнению высокомерных, но, хвала богам, сгинувших каганов, «толпа грязных людишек, вечно снующих туда-сюда» не давала в этом убедиться.
Задремавший под натужные стоны роженицы Терентий проснулся от богатырского крика младенца. Посмотрел, как ловко действуют повитухи, и даже не пошевелился, чтобы помочь. Опытные тиренки все делали правильно, а сияющая мамочка могла послужить натурщицей для сюжета «счастливая женщина». Целитель вгляделся в орущего малыша. «Здоров», – определил через пару мгновений и… не стал вставлять в ауру «младенческую силу» – тайную целительскую структуру, укрепляющую защитные силы человека.
Орден Исцеляющих не вмешивался в политику. В войнах участвовал исключительно в качестве лекарей, по возможности помогая обеим сторонам. Но был он жаден. Как весь орден в целом, так и большинство его членов. То ли это была особенность Силы, то ли воспитание в школах ордена шло в этом специфическом направлении. Но, как бы там ни было, когда древние маги-Исцеляющие создавали структуру «младенческой силы» – которая, кстати, в свое время резко снизила детскую смертность, – то получилась она с побочным эффектом. Во-первых, резко снижалась вероятность возникновения склонности к Силе (Целители были единственным орденом, который вел статистику в современном земном понимании этой науки); во-вторых, спустя много лет у некоторых людей с этой меткой могли возникнуть псевдозаболевания, излечиваемые только Целителями и, разумеется, за хорошие деньги. То, что, допустим, «красноглазие», «ложное бельмо» или «лицевой лишай» можно было не лечить вовсе – другое дело. Убийцами маги-Исцеляющие все же не были, и частенько псевдоболезни проходили сами. Вместе с юностью и наступлением брачного возраста. Но, пожалуй, главной особенностью той древней структуры была абсолютная скрытность: она полностью растворялась в ауре и обнаружить ее можно было, только если знать о ее существовании.
Не склонные к Силе люди всех просвещенных стран (богатые и просто состоятельные) не ведали о существовании какой-то там структуры, не вели статистику, но Целителей на роды не приглашали. И вовсе не из-за дороговизны! Это считалось дурной приметой. Маги остальных орденов тоже не подозревали о существовании «младенческой силы», однако интуитивно чувствовали что-то «не то».
Чувствовал и Рус, но Терентий был не обычным Целителем. Он являлся тем самым высоким мастером Исцеляющим из Эолгула, которого Рус, приняв вид ожившей статуи Эскулапа, вызывал в свою мини-вселенную, в глубины своей души. Потом Терентий совершенно бесплатно вытянул Адыгея буквально из Долины Предков, и до Руса доходили слухи, что этот мастер основал какое-то «Течение за истинное милосердие». Пока вроде в ордене у него было немного сторонников. Точные сведения, увы, из этого закрытого учреждения не распространялись, и будущий папа довольствовался тем, что слышал.
Когда Гелинии пришло время рожать, то подумал и, пойдя на поводу у абсолютно земных страхов за здоровье жены и первенца, решил пригласить на роды доктора. Это самодурство жена с тестем встретили, мягко говоря, удивленно. Но не оспорили – видели, что бесполезно.
Провожая Терентия в комнату к роженице, Рус никак не объяснял свой необычный поступок. Не выдержал сам Целитель:
– Зачем, князь?! – В составе десятка лекарей от эолгульского филиала ордена (считай – эндогорского) он уже около года жил в Кальварионе и Альвадисе и знал, что муж Гелинии, помимо всего прочего, тоже настоящий владетельный князь Кушинара и чуть ли не бог для местных этрусков, два полка которых являлись самыми боеспособными воинскими подразделениями.
– Я переживаю за жену и ребенка. Неужели не ясно? – Русу, вслед за вставшим лекарем, тоже пришлось остановиться. От нетерпения он переминался с ноги на ногу.
– Княгиня больна?
– Нет. Очень надеюсь, что нет.
– Ребенок?
– Жена и шаманы говорят – полностью здоров. Но ты их еще проверишь, о цене договоримся. – Рус умолчал о том, что он и сам, как только умел, изучал беременную Гелинию.
– Но это же… это… – Целитель не знал, как сказать «плохая примета».
– Не верю я в приметы, господин Терентий, а о жене и первенце очень беспокоюсь, очень! – Последнее сказал так многозначительно, и глаза его сверкнули так пронзительно, что у Целителя пропало всякое желание спорить.
– Тогда идем быстрее, князь. Но учти, денег я возьму с тебя много. Нет, нет, не беспокойся! Я уверен, что все будут здоровы и счастливы, просто у меня принципы.
В ответ Рус кивнул, мол, слышал о них и даже разделяет: с богатых – много, с бедных – меньше, с неимущих – совсем плату не брать; помощь оказывать всем.
Что удержало Терентия от наложения структуры «младенческой силы», он и сам не до конца разобрался. Возможно, испугался разоблачения. И еще он перед внутренним взором заметил Эскулапа, причем в образе совершенно незнакомом: с аккуратной бородкой, с какими-то стеклами на глазах; этого хватило – сдержался. Конечно, прагматичный скептический лекарь не поверил в истинность схождения бога.
«Вот еще! Такой образ нигде не описывается. Больше на дарка похож, а не на бога. Вот в первый раз – то да, истинное явление было. – Терентий в одиночку спускался по лестнице, а по всему дворцу разносилась музыка. – Нет, правильно я поступил. Рус – маг, да еще и пасынок бога – вполне мог заметить. Не то! – Вдруг он замер, забыв опустить одну ногу. – О Милосердный! Ты дал мне знак, и я… понял, как изменить структуру! Это же… это же… так просто! Спасибо тебе!» – Его чуть было не сбила вынырнувшая из-за поворота стайка молодых людей и девиц, одетых, как большинство горожан, довольно богато. Они громко смеялись и не заметили господина в бордовой тунике.
Вместо того чтобы рассердиться, Терентий лишь покачал головой – молодость! – и продолжил размышление: «Смотри-ка, сколько набралось людей в Кальварионе. Я, кстати, не верил… – И спохватился: – О чем я думаю! Прости, Милосердный! Надо немедленно менять структуру».
Он уже спешил в дом, отданный княгиней под целительский госпиталь, и старался гнать от себя неуверенность: древняя «младенческая сила» не поддавалась изменению даже магистрам. За пару тысяч лет многие совестливые Целители (а таковые встречались) не раз пробовали избавить хорошую структуру, отменно укрепляющую здоровье, от «побочных эффектов», но – увы!..
В честь рождения наследника по всей долине Кальвариона отгремели праздники, затянувшиеся на целую декаду. Все это время Рус ночевал исключительно во дворце, чуть ли не с радостью вскакивая на редкий ночной плач Игнатия. Сына он назвал в честь приятеля-начальника, не давшего молодому дембелю-афганцу скатиться в открытый бандитизм. И так удачно совпало, что по-гелински это имя означало «Огненный» – у Пирения появился дополнительный повод обратить на него свой взор, дать склонность к своей Силе.
«Любопытно, а что бы ты сказал по поводу ограбления виллы Апила? А, Игнатий? Небось отругал бы, обматерил, а потом похвалил. За Марка бы точно вставил! Лишняя кровь, чтоб ее!» – Так иногда, качая сына, Рус с иронией вспоминал о земном Игнатии. Да-а, если бы не его приказ «найти фуры», то…
«Интересно, – изредка задумывался бывший «браток», – а если бы я не сбил Флорину, не попал сюда, то чем бы на земле занимался? – Он уже не представлял себе иную жизнь: без богов, без магии, без Гелинии и теперь вот без сына. – Эх, Флорина, Флорина! За рабство тебе, конечно, прощения нет, но за все остальное – огромнейшее спасибо!» Рус и в мыслях «фильтровал базар», имя Лоос называл очень редко и старался не вспоминать ее обещание отомстить. Со своим паучьим характером она, конечно, не отстанет, будет пытаться напакостить, но бывший бог очень надеялся, что наказание его, недостойного, задержится. Боги иногда забывали, точнее, не считали важным отмерять время короткой человеческой жизни. Да и Сила у Лоос далеко не та.
Гнатик уснул. Рус, до этого лично его перепеленав, положил сына в старую люльку, в которой, кажется, провел пару лет младенческого заточения сам Пиренгул, и аккуратно, стараясь не задеть Гелинию, лег на кровать. Уже практически провалившись в царство Морфея, расслышал-таки ворчание жены:
– Надо кормилицу искать. – После этих слов полусонная княгиня сама почмокала губами, будто в подтверждение, и ровненько засопела.
В груди Руса что-то оборвалось. Он так надеялся, что жена одумается, что материнский инстинкт победит это дурацкое, как ему казалось, властолюбие, что она опять станет прежней Гелинией – своенравной, но всегда помнящей о нем. Еле удержался, не стал будить. «Разборки» отложил до утра.
– У тебя молока хватает? – спросил он во время раннего утреннего кормления.
Еще не совсем проснувшаяся Гелиния только-только вернулась из купели, забрала ребенка у Руса и сунула ему в рот сосок. Младенец жадно зачмокал. Он тоже не желал до конца выныривать из мира сновидений, поэтому свои ярко-синие глазки не хотел открывать ни в какую. Даже в поисках титьки работал только губами и носом – потешно принюхиваясь, как слепой щенок.
– Хватает, Русчик, хва… – широко зевнула, – …тает. Я же маг-Хранящий. Забыл?
Взлохмаченная, сонная, с припухлыми губками, с тяжелыми веками, которые из лени открывали глаза только до половины, – такая Гелиния казалась Русу особо красивой. Веяло от нее родством не просто душ, но и общей частицей, сосавшей сейчас аппетитную грудь, к которой Рус теперь опасался прикоснуться: боялся, что лопнет. Так что вопрос о нехватке молока был, в сущности, риторическим.
– Эх, Гнатик… – продолжила Гелиния, – сосешь и сосешь, сосунчик ты мой ненаглядный, мамку от важных дел отвлека… – опять протяжно зевнула и почмокала, будто подразнила сына, – …ешь. Мой сладенький…
– От каких это дел, позволь узнать? – спросил Рус самым елейным тоном.
– Рус! Ну, не начинай! В канцелярии уже сто лет не была, люди ждут моих решений, без которых они… – прижалась к светло-русым кудряшкам сына и с наслаждением вдохнула. – Как вкусно пахнет, Русчик! Такой прям вкусненький, молочненький – съела бы! Иг-на-тий. А мне начинает нравиться! Я как чувствую – откроется у него склонность к Силе Пирения, и переименовывать тогда не будем… да, Гнатик?
Гелиния окончательно проснулась. А шла еще ночь… без звезд, которые сквозь освещенное окно не просматривались, было трудно судить, но Рус полагал, что примерно четвертая ночная четверть. Скоро, без долгих сумерек, должен прийти рассвет.
– А что бы ни открылось, в любом случае переименовывать не станем. Да, Гнатик? – Рус подсел к кормящей Гелинии и осторожно погладил сына по мягчайшим шелковистым завиткам. Игнат гордо не обратил на отца никакого внимания, а тот продолжил говорить: – Гел, ну кто тебя там ждет в этой канцелярии? Десять дней без тебя справлялись, и ничего, не развалился Кальварион. Да, Гнатик? Не развалился же?
– А вот если мамка дальше будет от службы отлынивать, то, Гнатик, развалится. Ты не представляешь, маленький, как это быстро случается! – Руса рядом вроде как не было.
– Ага, сынок, слушай мамку. Она врать не будет: тысячи лет простоял, а за пару годов непременно развалится! Без нее, понимаешь, Гнатик, и узоры расползутся, и люди забунтуют и передерутся друг с другом, и кушать им станет нечего.
– Слушай, Рус, ты чего хочешь?! – прошипела Гелиния, раздраженно и в то же время плавно поднимаясь с кровати, чтобы уложить сытого уснувшего ребенка в болтающуюся на потолочных ремнях деревянную люльку. – Чтобы я только здесь и сидела?!
– Нет, можно еще и гулять. Ребенку это полезно.
– Ага-а, вот как. Значит, когда ты предлагал мне родить, то думал только о том, чтобы засадить меня в клетку?
– В том числе и об этом! Ну, хватит, Гел, отдохни. – Рус попытался подластиться, но был отброшен.
– Хватит, Рус! – Гелиния гордо запахнула цветастый каганский халат, сильно напоминавший Русу цыганский, из которого доставать грудь было несравнимо ловчее, чем из ночной туники, и постельное белье молоком не мазалось. – Ты сам владетель! Думаешь, я не знаю, как ты относишься к своим обязанностям?
– Скидываю все на других. – Рус соврал, честно глядя в глаза жены.
– Только не надо пробирать меня своим честным взором! – возмутилась Гелиния. – Я знаю, что ты врешь! О боги, простите своего родственника, не со зла он! Но хватит! – От мольбы она резко перешла в наступление: – Знай, милый, что завтра же здесь будет кормилица…
– Вспомни себя!!! – Рус бы закричал, если бы не спящий наследник. – Ты же за это ненавидишь собственную мать!
– Уже нет, – гордо ответила княгиня. – Мы с ней общались по душам, когда я была беременна, а ты, кстати, занимался…
– Водой я занимался! В Тире! Чтобы у твоего папы осталось княжество!
– К тому же, Рус, я не поступлю, как она: отдать ребенка, чтобы не видеть. Я каждый день буду его навещать. – Она словно не слышала мужа.
– Навещать?! – Отец чуть не задохнулся от возмущения. Это слово живо напомнило ему детдом, где дети, и он в том числе, так ждали, так ждали…
– Ты чего, Рус? – Гелиния испугалась, увидев во взоре супруга нарождающееся бешенство. – Да спать я буду с Гнатиком, кормить иногда…
– Иногда?! То есть молоко, то нет?! – И мысленно себя одернул: «Черт, она же маг… Но, господи!!! Кормилица! При своем-то молоке? Заставлю!»
Успокоиться не получилось, но, хвала богам, пришло понимание, что и насилие не поможет. Не ставить же глупое условие: «Или я – или она!» Или, допустим, не воровать же собственного сына у родной матери? Или, что еще глупее, не уводить же из Кальвариона законную княгиню с наследником? Ну, если только пошантажировать.
«Спокойно, Владимир Дьердьевич, спокойно… не надо делать резких движений… вдох-выдох… Она мне не враг, и я ей не враг, а очень даже наоборот… А, собственно, чего я так завелся?.. Детдом, наверное…» Как всегда, когда проблема была не критичной, а скорее надуманной, и не решалась ни хитростью, ни силой, Рус выбрал привычное избегание, отложив поиск выхода «на потом».
– Да чего тут такого? Да пойми ты, Русчик! Я тебя люблю, я Гнатика люблю, но не смогу я все время быть с ним! Он меня отвлекает. Я же не от хорошей жизни, не потому, что «так принято», хотя у князей и принято, а просто… не смогу я заниматься делами и сыном одновременно! Русчик… – Гелиния положила руки ему на плечи и попыталась сплести их замком. Рус вывернулся.
– Ладно, Гел, поступай, как знаешь, – сказал совершенно спокойно и отправился в купель.
Гелиния с тяжелым стоном села на неубранную постель, уперлась подбородком в ладони и закрыла глаза. Она уже выучила, что означает это спокойствие. Будут видеться от силы раз в декаду. Или если, не приведите боги, случится что-нибудь экстраординарное.
«Величайшая! Ну почему он такой упрямый? – мысленно молилась она. – Вразуми его, Величайшая Гея! Неужели я не права?! Рассуди! Я люблю его, а он… чувствую, тоже любит. Помоги, Величайшая!»
Богиня, как и в большинстве случаев, не отвечала.
Вечером, когда Гелиния, уставшая от попыток решения массы нерешаемых проблем ее княжества, все-таки нашла в себе силы забрать ребенка из детской комнаты от кормилицы, имеющей собственное двухмесячное чадо, и собственноручно принести его в спальню, туда влетела Грация. Как Верховную жрицу главного местного бога, Эледриаса, ее пропускали беспрепятственно.
– Да хранят тебя боги, подруга! – поприветствовала она и сразу направилась к люльке. – А получше ложа для наследника не смогли найти? – съязвила практически шепотом, потому что ребенок спал. Со словами наподобие «ути-пути» поправила что-то там в пеленках и обернулась к Гелинии, которая, не раздеваясь, блаженно растянулась на кровати.
– И тебя хранят. Тебя чем-нибудь угостить? – спросила с явной надеждой на отрицательный ответ.
– Ага. Как я понимаю, визита мужа сегодня не предвидится. А зачем ребенка забрала? Вымоталась же вся!
– Русу обещала… Я так устала, Грация! Надо было тебе вчера зайти. А то появилась в первый день, благословила и пропала.
– Да?! А кто твоим подданным праздник освящал? Я сама за эту декаду устала, как борк на пахоте! Ну, ты чего? – Жрица аккуратно прислонила к люльке посох, расписанный в нежно-зеленых тонах по цветочно-листочным мотивами, подсела к подруге и толкнула ее в бок.
– А, – отмахнулась Гелиния, – Русчик взбрыкнул. Теперь из-за кормилицы. Он хочет, чтобы я все бросила и только сыном занималась!
– Понятно. – Грация растянулась рядом с подругой. Получилось «валетом». – Мне бы твои проблемы. Мой Андрей мне все уши истоптал – рожай да рожай. Справедливый не против, я чувствую. Только… будь она проклята, эта склонность к Силе! Прости, Справедливый. Каналы еще не растянулись. Через полгода жду.
Молча полежали еще со статер. Обе за день успели наговориться и наораться до боли в горле. Грация потянулась и резко встала на ноги.
– Пойду я, подруга. Ути, какой хорошенький! А знаешь, я вижу: ждет его великая судьба. Я не шучу, Гелиния. На меня иногда находит. – Грация продолжала всматриваться в Игнатия. Вдруг нахмурилась: – Ты побереги его, не пойму что-то.
Гелиния мгновенно вскочила и буквально потребовала ответа, схватив подругу за ворот тяжелой расписной туники-тонзы, форменной одежды жрецов Эледриаса:
– Как? Что?
Грация прикрыла глаза, замерла и виновато прошептала:
– Пропало. Показалось, наверное. Отпусти тонзу. Нет, точно говорю – показалось. Но бдительность не теряй! Просто так никогда ничего не кажется. И отдохни, в конце концов! Пока Русчика нет, не забирай Игнатия.
– Ты меня напугала! – перебила Гелиния, отпуская одежду подруги. – Но ты все же еще попробуй дома. А может, к прорицательнице сходить? Говорят, в городе появилась сильная любимица Клио.
– Мало ли что говорят! – воскликнула жрица с ноткой ревности. – Дома попробую. Вот кусочек подкладки из-под него взяла. Да не расстраивайся ты! Говорю тебе, отдохни.
– Отдохну, подруга, обязательно. – Сказала и мысленно пообещала: «Гнатика на ночь буду с собой класть, мало ли».
Подумала и Руса решила не тревожить, не «звонить». Иначе он точно настоит на том, чтобы Гелиния «сидела дома» и скорей всего в Кушинаре. Не забыла и Грацию предупредить:
– Не пойду я ни к какой прорицательнице, только ты Андрею не говори о своих подозрениях. Хорошо? – Отказ от похода к гадалке – явная лесть способностям Верховной жрицы.
– Почему? – Тугодумная Грация не догадалась.
– Понимаешь…
– А! Поняла, подруга. Чтобы он Чику не разболтал, а то тот у тебя сына заберет. Я – молчок! Но ты сама не тяни – миритесь быстрее, а то на пустом месте, право… И ты и он – тешите свою гордость.
Муж явился через две декады, «ямой» – в спальню. Специально подгадал, пришел поздним вечером, дабы проверить обещание жены «забирать сына на ночь». Ну и, как поняла Гелиния чуть позже, чтобы никто не догадался. А Гелиния предпочла бы его обычное возвращение, через дворцовые двери. Как надоели вечные шепотки за ее спиной: «И мужа выгнала, и за сына боится – как бы обиженный супруг его не забрал. Вот дура! Муж у нее – сам побратим Эледриаса, а она…»
Гелинию это очень обижало. Пока она, сжав зубы, терпела, но если так продолжится еще с месяц, то всех якобы подружек, которые в глаза княгине пели исключительно хвалебные оды, восхищались ее красотой, умом, смелостью и даже гениальностью, выкинет от своей персоны к Тартару! Пусть они дочери вождей нужных родов, которых отец просил держать при себе, но эти сплетни на грани слышимости раздражали Гелинию ужасно.
Игнатий сладко спал, и поссорившиеся супруги воспользовались моментом. Момент растянулся до нескольких статеров. Потом с полчетверти лежали, обнявшись. Наконец делано-безразличными, ленивыми словами Рус разрушил идиллию:
– Я тебе и Гнатику амулеты принес. – И, дразня Гелинию, замолчал.
– Какие… – Она все-таки не выдержала и поинтересовалась, чудом пересилив зевоту.
– Так, безделицу, «универсальную защиту».
До подмастерья Хранящей дошло только через долгие полстатера:
– Как?! Это же невозможно!
– А кто у тебя муж?
– Русчик! – Гелиния навалилась на супруга и от избытка выкрикнула: – Как я тебя люблю, если бы ты знал!
– Я чувствую, – притворно прохрипел он. – Может, бросишь свое игрушечное княжество и пойдешь со мной?
Гелиния, разумеется, хмуро отстранилась.
– Давай амулеты и проваливайся в свою «яму», – пробурчала она.
– Не все так просто, милая, – усмехнулся муж, и в его руке возник изумрудный крестик размером с ноготь. К золотой оправе крепилась золотая же цепочка. От амулета еле-еле, на самой грани восприятия веяло колебанием силы Земли. – Подожди, не хватай раньше времени.
В следующее мгновение в его пальцах возникла игла, которой он коварно проколол палец Гелинии и с силой удерживая его, прислонил к изумруду. Жена не успела возмутиться, как почувствовала слияние… сама с собой! Будто ранее их было две, а теперь они стали единым целым, сконцентрированным в зеленом крестике.
– Что это? – изумленно прошептала Гелиния.
– Это новая привязка. Амулет будет действовать только на тебе, и я жду от тебя обещания никогда его не снимать. Надень. – Увидев на груди супруги крестик – симметричный, с короткими лучами, больше похожий на знак «скорая помощь», чем на атрибут православия, Руса в который раз проняло.
– Понимаешь, – объяснял ему Андрей, – на складе довольно много таких испорченных, как я думал, изумрудов. Их растили, ты знал? Чистые – все. В основном нормальные, а есть и корявые, излишне лучистые… – На мгновение о чем-то задумался, кивнул своим мыслям и продолжил: – Слушаешь? Ага. «Каганы были дураками?» – подумал я. «Нет», – ответил сам себе. А почему бы не попробовать вложить нашу структуру в такую форму? Жалко стало хороших камней. Сказано – выполнено. И надо же, посмотри, Чик, – артефакт практически не «светится», а Силы я залил в него много. Удобная форма оказалась для подобных амулетов. Интересно, а почему у каганов все лучистые заготовки пустые, без узоров? Не подскажешь, Чик?
К стыду своему, Рус этого не знал. То ли не добрался еще до памяти нужного ученого эльфа, то ли современные Перворожденные того не ведали. Порассуждал и так и эдак, ни к какому выводу не пришел и по привычке забросил сложные раздумья. «Мало ли совпадений? Да и не очень-то и совпадают, кстати». На том и успокоился… до того момента, когда сам, на основе Силы Геи, делал перекрещенные амулеты жене и сыну. Свой же, первый, по форме уплощенный ограненный параллелепипед, «фонящий» гораздо сильнее крестообразного, решил не менять.
Поволновался, когда делал и… почувствовал ком в горле, увидев облаченную в крестик Гелинию. Промолчал, чтобы не выдать глубину переживаний.
– Обещаю, Русчик, – пробормотала все еще оторопелая Гелиния. Во время посвящения она не ощущала ничего подобного, а сейчас… «Вот это «привязка»! Ну, милый, если Величайшая заревнует… а это…» – Это не посвящение? – Вопрос задала вслух, с трудом удержавшись от истеричного визга.
– Ты что, Гел? Я, по-твоему, враг тебе или себе? – Рус успокаивающе приобнял жену и показал свой амулет, выглядевший обычной прямоугольной пластиной, где в бронзовой оправе изумруд только угадывался.
Княгиня присмотрелась и поняла, что их «универсальные защиты» идентичны. Разве только от Русовой мощнее веяло Силой. Неожиданно всплыла типично женская мысль: «А мой-то гораздо красивее! – И она успокоилась. – Ой, какая я дура, прости, Величайшая! Как можно посвятиться неизвестно кому? Надо обязательно знать Имя».
– …Гнатику нашему враг? – меж тем продолжал Рус, и в его руке появился второй амулет. Роль цепочки у него выполнял эластичный шнурок – задушиться невозможно.
– Стой, Рус! – испугалась мать. – А если какой-нибудь бог обратит на него внимание?
– Гел! Сколько раз можно повторять? Это не пос-вя-ще-ни-е, это «при-вяз-ка». Да, необычная, но не более того. А бог обязательно даст ему склонность, не знаю, правда, какой именно. Давай поспорим? – Как будто пошутил, но прозвучало это серьезно.
– Слишком уж он маленький, наш Гнатик. Огонечек мой… смотри, как смешно чавкнул! Может, обойдемся талисманом? – На пухленькой ручке младенца болтался пучок непонятной травы.
– Одно другому не помешает, – решительно заявил Рус и неуловимым движением проколол сыну пальчик. Игнатий лишь тяжело, со скрипом вздохнул, крякнул и продолжил пребывать в царстве Морфея.
Гелиния не выдержала – прыснула:
– Кряхтит, как старый дед, Русчик!
– Теперь точно доживет до того возраста, – серьезно ответил Рус, а Гелиния только сейчас вспомнила странные намеки Грации. «Ой, она же говорила! Рассказать Русчику? – В голове сразу нарисовалась картина «зыбучей ямы», куда проваливается она, сын и муж с перекошенным от злобы лицом. Причем сама Гелиния падала насильно, вопреки собственной воле. – Нет! Раз Рус сказал, значит, так и будет! Показалось ей…»
Однако тревога не уменьшилась.
Глава 7
Голод на Тир навалился внезапно. Заморские торговцы все распродали, ушли, пообещав вернуться, но не вернулись. Местные земледельцы не смогли обеспечить и сотую долю хлеба, а скотоводы (позор кочевникам!) не выдали и десятую часть мяса, исходя из самых скромных потребностей немногочисленных жителей. Отчаяние повисло над вольным княжеством.
За два года наступления пустыни почти все резко уменьшившееся население княжества поселилось в Эолгуле. Заняли опустевшие дома районов Погонщиков, Горшечников и прочей бедноты. И вот сегодня, в третий день второй декады месяца Меркурия[5] (еще одна насмешка торговцев) на главной дворцовой площади собрался весь город, по сути – почти все нынешние жители Тира.
Толпа разномастно галдела и выкликивала Пиренгула, прекрасно зная, что во дворце живет не он, а его старший сын Рахмангул, оставшийся наместником. Наследник появился на крыльце, гордо расправил широкие плечи, хмуро скрестил на груди руки и застыл. Его взор выражал глубокое презрение. Громкий гул постепенно разбился на отдельные выкрики, которые сами собой сошли на нет, сменившись молчанием, в котором звенела отчаянная безысходность.
Рахмангул принял от помощника «разговорную» раковину и над большой, забитой людьми площадью, коих наследник, привыкший оценивать неприятельское войско, насчитал примерно сто тысяч «легковооруженных бездоспешных, позорно прикрывшихся бабами с ребятишками», прогремел голос:
– Тиренцы, воины! Что с вами? Вы – присягавшие моему отцу, бившие месхитинцев, галатинцев, фракийцев, гроппонтцев! Не говоря о жалких эндогорцах, что с вами? Подумаешь, декаду нет купцов! И что? Вы, подданные великого Пиренгула, уже растерялись?! – На самом деле только сегодня до простонародья дошел слух, что порты блокированы; потому и вышел народ, справедливо беспокоясь о самом важном – о животе.
Неорганизованная толпа напряженно затихла. Словно легкие пташки, ищущие крупного вожака, над народом запорхали шепотки разной степени тревожности, и вдруг один из них обрел полный голос:
– Ты, Рахмангул, нам песни не пой! – Громкостью и твердостью голос не уступил речи наследника. Толпа, ахнув от неожиданности, расступилась, и в первый ряд вышел сильно пожилой, но крепкий телом шаман без единого седого волоса. Его голос усиливался посредством навершия резного посоха. – Пора явиться Пиренгулу – ему мы присягали, и он нам обещал лучшие тирские пастбища, лишь бы мы остались! А что получилось? Предки недовольны, боги злятся. Текущие своим старанием оставили в степи только с десяток кочевий из наиболее упертых. – Последнее он произнес с эдаким простоватым сарказмом, который особо подкупает толпу. Раздались многочисленные смешки, и все – личность лидера определилась окончательно. – Мы ждем князя! Так и передай отцу.
– Да кто ты такой!!! – заорал несдержанный наследник. В бою – да, само хладнокровие, но нынешнее событие он оценил как бунт и пересиливал ярость исключительно благодаря отцовским призывам к спокойствию, доносящимся из амулета «эфирного разговора». Князь уже организовывал доставку продовольствия с помощью «ям» и обещал отправить усиленный обоз из Кальвариона. Задачу сыну поставил одну: удержать народ в Тире, не дать уйти в пятно.
– Я – избранный Предками, зовут меня Охтангул. – Здесь он выдержал гордую паузу и продолжил вроде как безразлично: – А мой род ни о чем тебе не скажет. Как-то не повезло мне с предками. – Шаман позволил себе усмехнуться. – Не из шахнидов я и к сарматам отношения не имею. В отличие от тебя, Рахмангул! Где твой отец, где князь, которому мы присягали и который много меда из уст своих лил, лишь бы не пошли за большинством народа! Лишь бы остались здесь. Шатер этот каменный охранять, наверное. – Охтангул так потешно выкинул руку в сторону княжеского дворца, что толпа не выдержала – грохнула в идиотском смехе.
– Т-ты… т-ты… ишач… – Рахмангул задыхался от ярости. Красные глаза полезли из орбит, изо рта потекла пена. Вырвав саблю из ножен, он попытался проломиться сквозь четверку охраны – крепких молодых людей, которые с видимым напряжением сдерживали воинственные порывы своего будущего сюзерена.
Ситуация замерла в недолгом равновесии: качнется влево – толпа полезет штурмовать дворец, в надежде на несметные запасы пищи, которой не было; качнется вправо – посмеется и разойдется ждать еще немного; качнется вперед – побежит в пятно, наплевав на все обещания. Создавалось впечатление, будто равновесие держалось с помощью гигантской юлы: вращаясь, она плотно стояла на месте, невзирая на тонкость опоры; потеряла запал – зашаталась. И колебания ее становились все опасней и опасней.
Как часто бывает в приключенческих книжках, «на пике страстей» случилось событие, нежданное ни одной, ни другой стороной: перед первым рядом толпы, напротив возмущенного шамана появилась «зыбучая яма» из которой выскочил Рус, лицом – известный малому числу тиренцев, по слухам – всем. По тому, как рефлекторно отпрянул Охтангул, можно было понять, что он входил в число тех, что знал Пиренгулова зятя в лицо.
– Охтангул! – Рус, широко улыбаясь звериной улыбкой, раскинул руки, словно пытался обнять любимого шамана. Шаман отшатнулся вместе с частью завороженной русовским оскалом толпы. – Со времен Баланборской битвы не виделись! Как ты там, старый товарищ? – Говоря, Рус делал вид, что желает приблизиться к «боевому другу», который явно не знал, что делать: вцепился в посох до побледнения костяшек и, прищурившись, шептал призывы. – Кстати, привет тебе от старца Барангула. Надеюсь, помнишь еще своего бывшего начальника? – Произнося два последних предложения, Рус убрал звериную ухмылку.
Шаман замер, закрыл глаза и надолго задумался. Наконец руки на посохе расслабились, взор открылся, и он выдал речь, как и прежние, усиленную «повелением Предков»:
– Барангул был не только моим начальником в сражениях, но и моим наставником. Он был моим учителем, вольные тиренцы! Все услышали, народ?
Толпа одобрительно и одновременно взволнованно загомонила.
– Ты что творишь, уважаемый? – прошептал Рус. – Бунтовать решился?
– Какой же это бунт? – тихо ответил ему шаман. – Я, наоборот, пытаюсь направить возмущение народа в правильное русло.
– Это какое же? – язвительно поинтересовался Рус, статер назад оторванный «звонком» Гелинии от устройства очередного ирригационного шедевра. Андрей, облегченно вздохнув, отправился в Кальварион, а муж, предварительно слетав в потоках Силы на разведку, «ямой» пришел в Эолгул.
Вкратце жена его проинформировала, что страна на грани голода и что готовятся «ямы» в Эолгул, в рынок Молочников, что в купеческом районе. «Там легче отсечь толпу», – с отцовских слов пояснила его благоверная. По тем «ямам» скинут продовольствие, насколько у магов хватит каналов. Оценив оставшийся в Тире народ и примерную силу кальварионских магов, а также их коллег из Альвадиса, Рус пришел к выводу, что переброшенных продуктов хватит едва ли на день, а значит, и завтра и послезавтра магам практически до состояния отката придется заниматься одним и тем же. Конечно, это не дело. Но ничего иного в голову не приходило.
– Так где же твой отец, Рахмангул? – Шаман снова «включил усилитель». – Не желает выходить к нам из пятна, которое воистину оказалось «Долинами Предков»?! – Последние слова прозвучали особенно громко. Отразились многочисленным эхом и сгинули едва ли не через полстатера.
Покостерив старшего шурина за горячность, похвалив грамотные действия его охраны, мягко остановившей своего бешеного начальника; заметив, что старый шаман, провоцируя Рахмангула, рассчитывал на менее профессиональные действия телохранителей, Рус решил оставить пожилого человека в покое: «Пусть Максад с ним разбирается! Может, шуряк его сыновей или внуков зазря положил», – а самому обратиться к народу:
– О великий народ Великого Тира! Слышите ли вы меня?! – Последнее можно было не добавлять, потому что голос Руса растекся по всей площади и зазвучал в ушах у каждого. Он вспомнил кусочек этрусской молитвы на венчание: составил эту жалкую тень Божественного Слова, а Духи наполнили его Силой. – Князь помнит о вас, о достойные сыновья Великого Тира, и в это время отправляет вам продукты – сытные каганские кушанья. Его гвардия уже готовится сохранить порядок на рынке Молочников. Стоять!!! – И этот не голос, а воистину глас заставил толпу, напрягшуюся было в сторону рынка Молочников, застыть бесформенной кляксой.
– Я только зять князя, не сам князь, но я слышал все ваши взаимные обещания слово в слово. А что я вижу теперь? Толпу оборванцев, собравшихся в Эолгуле, будто другого места в княжестве нет вовсе! А это не так! – Рус вспучил под собой круглый участок мостовой и поднялся над толпой. Голова сразу попала под затяжной суховей, и волосы растрепались. Легкая каганская ткань заколыхалась, и все это, вкупе с мечущим молнии горящим взором, произвело на тиренцев неизгладимое впечатление. В принципе дальше можно было молчать (Рахмангул, успокоившись, что-то слушая в амулете «эфирного разговора», быстрым шагом направлялся в сторону рынка Молочников), но Руса зацепило. Зря, что ли, они с Андреем и другие Текущие пахали от солнца до солнца?! Чтобы эти земли обезлюдели окончательно?!
– Боги и Предки отвернулись от Тира. – Охтангул первый пришел в себя и не собирался сдаваться. – И ты – пасынок бога, любимец Великих шаманов – это прекрасно знаешь! – Голос раздался громко, но куда ему было до «наушного звучания» частички Божественного Слова.
– И что теперь? – насмешливо ответил Рус. – Грабить дворец и уходить в пятно? А работать не пробовал, Охтангул?! И боги и Предки здесь ни при чем! Шаманы ушли – вот чего степи не хватает! Вспомните, люди Тира, эту зиму! Дождей шло нисколько не меньше, чем обычно. Был всего один год засухи – и вы его испугались! Шаманы – твои, Охтангул, подчиненные – убежали из степи, и пожалуйста, последствия – наступление песков. Люди! Не плошайте сами, и Тир не умрет! Целый район Баламбора – уже зеленый. Мы, маги, постарались. Только я не вижу там земледельцев. Где вы, ау! Привыкли к ха… бесплатной еде от казны, разбаловал вас Пиренгул! А разве это дело для настоящих мужчин, тиренцы?! – Рус, уже потерявший первоначальный задор, с удивлением услышал виноватые реплики, которые усиливались и распространялись.
– А где пасти?! – раздался звонкий, почти мальчишеский голос. – И борки почти все в пятно убежали!
– Появилась великолепная степь от «Закатного ветерка» и на восток до Плато шаманов, шириной миль тридцать – сорок. А придут шаманы – вернется скот. Я обещаю и семена, и телят, и ягнят – только возвращайтесь! Не бросайте земли Предков, и тогда полоса начнет расширяться и погонит Карагуль, собственными глазами увидите! А пока прошу всех на рынок Молочников… Осторожней, дарки! Подавите друг друга!
Людская масса колыхнулась и выбросила несколько ложноножек, потянувшихся к узким улицам в стороне квартала Молочников. Рус опустил голову, желая поглядеть в глаза Охтангулу, но тот куда-то пропал.
Смотреть, как из «ям», выполненных на основе всевозможных Сил, вылетают привычные каганские вечнохранимые одноразовые тарелки в упаковке, Рус не собирался. Помогать сотне княжеской гвардии организовывать порядок – тоже. А собрался он сходить в город-порт Карагир, куда его давно звал старинный товарищ Домлар, служивший там в составе усиленного десятка (двадцать мечей) этрусского патруля. Нужных, впрочем, исключительно для порядка.
Они не виделись больше года, но сдержанный Домлар, встречая Руса за городом, лишь коротко приобнял друга и промолчал. Так они и проскакали до спуска в город, до места, где вид на близкую бухту открывался внезапно, а черепичные крыши однотипных домов тоже неожиданно били в глаза яркой ядовито-желтой краской. И кому пришло в голову ежегодно обновлять один и тот же некрасивый пугающий цвет?
– Городскому главе, конечно, – усмехнулся Домлар. Одними краешками губ – так умел только он. – Да, Рус, ты вслух задал вопрос. Дело в том, что глина, из которой получают краску наподобие охры, залегает рядом с городом и не стоит управе практически ни лепты – все на штрафах. Так они выкрутились, когда отменилось рабство. Ловко! Не правда ли, князь?
– Да-да, Домлар, я вижу, что за три года ты выучил Тир лучше меня, – горестно произнес Рус. Друг, как обычно, не ответил. Их единороги, радуясь, что хозяева не заставили спускаться по мостовой дороге – это скучно, задорно резвясь, шли юзом по высохшему, но толстому ковылю, изредка перескакивая ямы, распадки или валуны невесть откуда взявшиеся на длинном чисто травяном склоне.
– Воронку ты, князь, как я вижу, верен, – ни с того ни с сего ляпнул Домлар.
Рус не утерпел и сходил-таки за рогатым другом. Сила оставалась, почему бы нет? Дело одного статера и осторожности, чтобы в дворцовой конюшне Кальвариона остаться незамеченным. Не ехать же на чужом животном, которое предлагал Домлар?
– Ты это к чему? – с подозрением переспросил Рус. Как и ожидалось, этруск, улыбаясь, лишь пожал плечами. – Ну, знаешь, Домлар! Я не такой философ, как ты, и мысли у меня несколько прямее, так что в этом утверждении я чую подвох.
– Верность, из которой следует доверие, – куда уж прямее. Я в тебе не сомневаюсь, но другие этруски, не ведающие о твоем характере, давно тебя не видели, а ты все время где-то рядом. Нехорошо это.
– Ты прав, Домлар, – грустно ответил пасынок Френома. – Прошу прощения у тебя. – Сказал, искренне смущаясь. – Не лично, а в твоем лице у всех недовольных воинов-этрусков. Передай им, пожалуйста. Ты же понимаешь, я не со зла – просто некогда.
– Я-то понимаю. – Домлар важно кивнул, принимая извинения, и поклонился в пояс – как князю. Все, официальная часть на этом закончилась.
Основное ядро тысячи этрусских воинов за три года не поменялось. Люди периодически, двумя-тремя «ямами» (в зависимости от силы сопровождающих магов-Призывающих), ходили в отпуск в родную Этрусию и почти всегда возвращались. Редкие замены вызывались в основном личными причинами, среди которых превалировали женитьбы с наследствами да вызовы на бой. Удача, увы, не всегда была благосклонна к воину Южного корпуса.
Не зря друзья спускались не по дороге. Домлар показал место, откуда море просматривалось как на ладони: хищные галеры с сохраненной гребной палубой, с задранными веслами, лопасти которых были выкрашены в яркий ультрамарин, украшенные суровым месхитинским штандартом, стояли на внешнем рейде. Красиво и смертоносно. Рус насчитал их два десятка: более чем достаточно.
– Ни своих, ни чужих купцов не пускают, – пояснил основательный Домлар. Вообще-то это было и так ясно.
– То есть месхитинские купцы все же подходят? – уточнил Рус.
– Нет, – твердо ответил Домлар. И дополнил: – Корабли не грабят, а разворачивают в другие порты; в любые, кроме тирских. А месхитинцы сами сюда не идут, знают о блокаде. Разве что контрабандисты, которых ловят. Такую армаду не проскочишь.
– Эндогория с Месхитией в коалиции… – задумался зять Пиренгула.
– Да. Насколько я знаю, эндогорцы со стороны пятна пытаются закрыть границу с Тиром. Прижали не только купцов, но и вольных торговцев.
– А вот это для меня уже новость! Надо усиливать охрану обоза. Ты знаешь, что в Кальварионе собирается помощь голодающим?
– Разумеется.
– И что думаешь? Доставить удастся? Ты занимался сопровождением караванов в пятне.
Домлар начал издалека:
– Раз перекрыли все тирские порты, пошли на морскую блокаду, в которой постоянно заняты пять десятков военных галер лучших конструкций с дополнительными прикомандированными магами… – Речь этруска споткнулась, и он перевел взгляд с Руса на море. – Смотри. Корабли постоянно рыщут, как акулы в поисках добычи. Их Текущие и Ревущие работают без устали. Пронзающие, я уверен, и днем и ночью сливаются с Силой – наблюдают. Ты же знаешь, что им легко доступно видеть реальность, а не только миражи из сознания? – Рус безразлично кивнул: могут – хвала им. Кстати, с каких это пор? Ранее, смел надеяться, подобной разведкой владел только он. Однако Рус эту мысль отбросил как несущественную. Прислушался к Домлару.
– Все это очень дорого. Оплата одних только магов, вынужденных постоянно качать каналы, влетит казне в солидную сумму. Ордены заломят цену. Так вот, по сравнению с этим, – этруск указал на морской горизонт, как бы ставя точку, – дороги в пятне, которых не так много, перекрыть гораздо дешевле. Так что караван из Кальвариона провести будет весьма проблематично.
Рус задумался. Крутил мысль и так и эдак и вынужден был согласиться с Домларом. Раз решили блокировать Тир, то перекроют со всех сторон. Ну, за исключением «ям».
– Сколько людей осталось в Карагире? – неожиданно спросил Рус.
– Только обслуга порта без семей. Примерно тысяча. Большинство жителей ушли – боятся нападения. – Глянул искоса на друга. – Не переживай, Рус, голод пока не предвидится. Город портовый, запасы остались. В Кагантополе, где наша основная база, тоже.
– А там откуда? – удивился Рус, по ходу вопроса уже и сам догадываясь о том, как заполнялись кагантопольские подвалы – баловством в пятне. Домлар промолчал.
Этруски не могли обходиться без войны. По территории Тира всех пропускали свободно – согласно «Трактату о проходе в Эндогорское пятно через земли вольного княжества Тир», но за границей княжества малыми группами (чтобы честно было!) устраивали засады на чужие армейские подразделения. Все стороны договора об этом знали, и военные негласно поддерживали подобную ситуацию, которая щипала нервы. Чего нельзя было сказать о канцеляриях глав государств: возмущенные ноты затопили секретариат Пиренгула, которому был формально подчинен этрусский корпус.
– Прости, Домлар, о Кагантополе я понял. А в Карагире этруски чем тешатся?
Друг, усмехнувшись, объяснил:
– Мы нашли выход. В порту грузчики есть, здоровые парни. Они и сами рады были подраться. Только нам пришлось схитрить: подходить к ним полностью разоруженными. Сам знаешь правило, записанное в Завещании: «как есть – так есть». Потом волей-неволей сдружились.
– Ну вы, ребята… из любого положения выкрутитесь!
– Нам есть у кого учиться, – сказал Домлар, коротко глянув на Руса.
– Нет, вы сообразительней. Я даже не представляю, с какой стороны к этой блокаде подступиться.
– Придумаешь. Я в тебя верю. Мы все в тебя верим. Может, поедим? Надо пользоваться моментом, пока голода нет.
– А ты, Домлар, шутник! Знаешь хорошее заведение?
– Поехали. – Домлар взял с места в карьер. Его серый единорог радостно протрубил.
Дела в банковском бизнесе шли ни шатко ни валко. Вроде и сотрудники нашлись, и охранники объясняли всем любопытствующим, что ограбить заведение невозможно, что маг всегда настороже, и в крайнем случае деньги всегда провалятся в «яму», а все равно свои кровные люди нести не торопились. После многочисленных просьб местных управляющих Адыгей (многие раскусили, что именно он, а не Бехруз является главой всего предприятия), посовещавшись с Русом, разрешил переименование. Банки превратились в банальные, а значит, привычные людям меняльные конторы. Только была у них приятная особенность, сразу оцененная немногочисленными клиентами: при обналичивании векселей комиссия не взималась. Адыгей скрипел зубами, укоряя Руса упущенной выгодой, но бывший этрусский принц был непреклонен и более того, велел готовить премиальные доли за продление сроков векселей, выпущенных самой меняльной конторой.
Кстати, сентиментальный «степной волк» прочитал творение месхитинца Агриппы. Где плакал, где смеялся – переживал страшно и понял главное: о «ночном князе», ловко обрубившем ночь, о пасынке своенравного бога Френома, о настоящем или не очень реальном сыне этрусского царя, он не знает ровным счетом ничего.
«Предки и боги рассудят. Моя задача – помогать. И не подводить того, кто меня спас», – примерно так подумал Адыгей, прочитав последние строки поэмы-повествования «Приключения Руса, принца Этрусии на просвещенных землях».
Это, впрочем, не мешало ему спорить с тем же спасителем. Например, о выплатах клиентам наличных, то есть обратного выкупа особых векселей, которые Рус назвал акциями. Причем сумма человеку выплачивалась всегда больше номинала.
– Да пойми, Адыгей, это – показ шарика под пиалой при игре в угадайку. Пока да, мы лохам всегда подыгрываем.
– Знаю я, как заманивать, князь. Я только в конце не пойму: каким образом мы пустую пиалу им предъявим? Это же караул кричать начнут. – Адыгей еще умолчал о том, что ему крайне жалко Русовых денег, которые приходилось выплачивать. Теоретически он понимал, что скоро вклады начнут перекрывать друг друга, и тогда деньги появятся как бы ниоткуда. Задумка правильная. Но временная. В условиях отдаленного малолюдного Гириканского царства годна только для отработки схемы.
Однажды бывший наводчик, разбирающийся в людской жадности лучше, чем блоха в собаках, очень удивился:
– Зачем вывески?! Зачем зазывалы?!
– Ну-у, чтобы все узнали, – растерялся Рус.
– Ты что, князь? Сразу видно, что не зарабатывал ты на жизнь торговым занятием. – На последних словах Адыгей замялся: кто он, а кто Рус? Но увидев ободряющий взгляд начальника, продолжил: – Это на балаганы, ярмарки да комедии зазывать надо. Вывески ярче делать. Туда народ идет развлекаться, несерьезно идет. А чтобы серьезно пошел, с деньгами, с решением их приумножить или рискнуть, как Предки али Боги позволят, тогда надо «тайно» нужным людям шептать, да обещать «замолвить словечко», а иначе, мол, не допустят тебя до… акции. Ну и слово, Рус!
– Вот и займись этим, – сразу решил князь. – Мне уже надоедает свои деньги платить.
Читать бесплатно другие книги:
