Рус. Заговор богов Крабов Вадим

Глава 8

Месхитополь лихорадило. Очереди в меняльные конторы «Три толстяка» выстраивались невиданные, каждый нес туда только золото и внимательно прислушивался к слухам. «Это до чего дошло! «Толстяки» перестали принимать серебро – немыслимо! Видите ли, золото у них в подвалах не помещается – какое тогда серебро может быть?!»

Люди и верили и не верили – им было все равно. Главное, что по акциям исправно платили в годовом выражении долю в долю, то есть принесешь, допустим, десять гект, через год получишь двадцать. Можешь ежемесячно по гекте забирать или каждые полторы декады по семигекте. Чем не доход? Немного, конечно, теряешь, по сравнению с тем, если подождать целый год, но кто дотерпит?! А покупали акции все. Начиная от матрон-домохозяек и заканчивая богатейшими Торговыми Домами, которые, судя по многочисленным слухам, прикрывали вложения в акции самой царской казны, надеявшейся таким образом поправить свое шаткое положение. Но особое доверие среднему акционеру – так стали называть владельцев акций, – внушало то, что в «Толстяки» вложились некоторые ордены: «Они точно своего не упустят и обмана не потерпят!» – в это люди верили свято, сильнее, чем в новенькие золотые монеты-гекты сильвалифирийской чеканки, ради которых, точнее, ради разработки глубочайших золотоносных шахт в центре Кафарского пятна и выпускались «Толстяками» те векселя, названные акциями.

Прошло всего два месяца после начала блокады тирских портов, а Пиренгул неистовствовал:

– Рус! Ты обещал сам, без помощи войск, снять блокаду!

– Сниму, Пиренгул, не загорайся. Всего два месяца прошло! Народ, хвала богам, в Тире не голодает. Часть даже вернулась к исконному образу жизни, а не только штаны в столице просиживает, подачек ждет…

– Да я сам до отката себя довожу! Отиг устает, все склонные к Силе только «ямами» в Эолгул занимаются!.. Идет ворчанье. По секрету тебе скажу, особенно от магов-подданных Гелингин…

– Разумеется! Пиренгул, давай честно. Неужели ты серьезно думаешь, что никто не понимает того, что вся эта помощь Тиру нужна только лично тебе – чтобы ты сохранил свой титул. Маги прекрасно видят, что за это время проще было бы раз десять нагрузить каналы и перекинуть всех жителей сюда. От силы полторы декады понадобилось бы, если взяться так же, как сейчас – всем вместе…

– Рус! – Пиренгул сделал строгое лицо. – Замолчи! Думаешь, управы на тебя нет?! – Но его взор выдавал, что беспокоился он сейчас вовсе не о словах Руса, которые и без него, появляющегося в Альвадисе не чаще раза в месяц, произносили все, кому не лень, а именно – о нехватке продуктов.

Князя Тира не интересовало то, что подумают о нем другие, пусть даже и склонные к Силе, его гораздо сильнее беспокоила реальная потеря официальной власти. Без Тира он никто. Станет практически «снявшим венец», почти Асманом Вторым. Да не почти, а точно таким же бывшим правителем.

– Ну, когда же, родной ты мой зять, сработает твоя пирамида? – Увидев, в ответ на собственную угрозу, нахмурившиеся брови Руса, искусный правитель мгновенно сменил гнев на милость.

А в саму пирамиду, в массовую близорукость опытнейших месхитинских купцов – не верил. И в том, что зять выполнит обещание, снимет блокаду, не сомневался. Хоть и не представлял, каким образом он это сделает. Единственная приходившая ему в голову мысль, которую можно назвать реалистичной, была: «Неужели Этрусия объявит войну Месхитии?» – Она же была совершенно невероятной.

– Скоро, родной ты мой тесть, – усмехнулся Рус. – Ежедневные выплаты растут и подходят к ежедневным вложениям, которые, увы, потихоньку падают. Скоро вхолостую работать начнем. Через декаду, думаю, закроем лавочки. А вот через сколько уйдет флот – не ведаю, очень надеюсь, что скоро. Потому что в столице такое начнется… – Выделив слово «такое», Рус сменил тему, заговорив неподдельно тепло. – Как тебе мой Игнатий? Внука давно видел? – И лица обоих, отца и деда, расплылись в улыбках.

В отличие от Аригелия, царя Сильвалифирии, лицо которого, по мере наполнения «временной сокровищницы» месхитопольским золотом, становилось смурнее. Он знал, что ему достанется только треть (с условием обязательной чеканки собственных монет!), и теперь сильно жалел, что не доторговался до половины.

Рус выбрал Кафарское пятно потому, что хотел помочь молодому царству золотом – единственным ценным ресурсом, которого не хватало в альганских пятнах. И место под временный клад было удобное – пещера под крайним северным холмом, в которую вел лабиринт с ловушками. Ранее, в глубокой древности, там тоже находилась сокровищница. Только она опустела еще до Сумерек, до нового обретения столицы кланом «Заря-в-утренней-росе-на-Юном-Листочке».

Хвала богам, все ловушки давно деактивировались, и Рус, воспользовавшись чьей-то памятью, легко прошел по лабиринту. Шел вместе с Аригелием и, когда они вдвоем очутились в большом округлом помещении, хлопнул в ладоши – и зажегся свет. Если честно, то Рус и сам удивился: думал, что за тысячи лет Сила в простых узорах развеялась окончательно – ан нет! В «светляках» – сохранилась. Теперь будут гореть вечно – посылать команду «выключение» Рус не собирался. Не хотел, а получились понты, колотить которыми, находясь в альганских пятнах, где иных магов днем с огнем не разыщешь, выходило само собой.

Аригелий был склонным к Силе Эледриаса. Он внимательно рассмотрел, насколько успел, конечно, узор «включения», оторвавшийся от ладоней Руса. Спросил, однако, не о нем:

– Значит, здесь ты предлагаешь устроить нашу казну. А те, неактивные узоры? По-моему, они жаждут активации.

– Ты прав – это ловушки. Они такие. Активируй, если хочешь, – Рус пожал плечами, – в «наставлении» написано, как это делается. А что? Удобно. Лабиринт сложный, открывать его секреты будешь только близким, а на входе поставишь надежную охрану.

– Не в этом дело. Помещение слишком большое. Да и против «ям» различных Сил защиты нет. Заходи, воруй.

– Хах! Ты сначала ловушки активируй и узнаешь, как они отнесутся к появлению в этом большом помещении неугодных тебе личностей. А координаты снимать? Храни секрет, я только тебе его открыл. Да что мы все одно по одному? Говорили уже, и не раз. Условие помнишь?

– Пять магов отправить в Месхитополь, в меняльные конторы «Три толстяка». Они станут с помощью «упругих лепестков» наполнять сокровищницу золотом, но мне от него достанется только треть и обязательно надо печатать свои монеты. Да! Слухи о глубоком руднике поддерживать, но под большим секретом.

Рус – пасынок Френома, побратим Эледриаса и наконец маг-Хранящий неопределенного ранга, написал целое «наставление», куда внес большинство нужных структур, по-местному – узоров. Причем распределил их очень удобно – от простых к сложным – и если внимательно приглядеться, то можно было различить некие закономерности.

Все жрецы и склонные к Силе Эледриаса относились к чужаку с таким пиететом, что Аригелий, всерьез считающий себя настоящим побратимом «Защитника и Освободителя», невольно взревновал. Но первый царь Леса Свободы отлично умел владеть собой – никто, а в первую очередь сам Рус, ни о чем не догадывался.

Вскоре в сокровищнице появилось золото. Сначала немного, потом побольше, а через месяц как прорвало: посыпалось потоком, удерживаемым исключительно развитием каналов пяти магов в Месхитии и двух в Кафарии, которые перебрасывали монеты из подвалов меняльных контор «Три толстяка».

В последние полдекады Аригелий заходил в хранилище, которое стал всерьез считать собственной казной, ежедневно и с вожделением смотрел на золото. Охранники, пребывающие с ним, относили к выходу из холма столько, сколько могли поднять, и лишь с улицы, опасаясь больших колебаний Силы, царь «лепестками» отправлял золото к печам под центральным холмом. Вслед за деньгами в «упругие лепестки» прыгали трое доверенных охранников и сам Аригелий. Только одна мысль резала ему сердце: две трети богатства, которое он стал считать полностью своим, придется отдать…

Рус не успел выйти из шатра Пиренгула, как к князю влетел ошарашенный секретарь.

– Го-государь… – Он шумно сглотнул и протянул Пиренгулу черный амулет «эфирного разговора». Весь княжеский аппарат государственного управления давно переехал в активно строящийся Альвадис. – А-асман-младший зовет тебя на правосудие Богов или Предков, как тебе будет удобнее.

На лице тирского владетеля нарисовалось огромное облегчение, словно он тянул, тянул повозку в гору, знал, что так надо, но упорно не понимал зачем. Теперь все выяснилось.

Князь нарочито медленно, успокаивающе, взял амулет и безразличным тоном поотвечал на горячечные выкрики молодого человека. Рус узнал тот голос, голос вылеченного им от слабоумия Асмана-младшего. «Это сколько прошло-то? – невольно задумался он. – Черт, совсем потерялся. Пять лет точно… нет, шесть. Как время бежит, господи!» О какой-то там опасности для себя или тестя не беспокоился совсем.

– Никого из телохранителей не беру! – высокопарно произнес Пиренгул, отдавая секретарю амулет. – Иду к этому сопляку один. Зять, сопроводить не желаешь? – Это сказал уже гораздо тише.

– Ко второму зятю? – уточнил Рус и продолжил громко, чтобы и за пределами шатра, не защищенного «глушащими» Знаками, было слышно. – За любимым тестем я хоть куда! С ним я никого не боюсь! – Подмигнул князю, обозлившемуся на сарказм, без сомнения, понятый всеми приближенными (это наоборот – с Русом Пиренгулу бояться нечего). – Куда идти? – спросил уже тихо.

– В дворцовый парк напротив парадного входа, – сквозь зубы прошипел Пиренгул, еле удержавшись от «вспышки». Выдохнул горячим паром и продолжил спокойнее: – Я сам «жерло» создам. Пусть ты для них станешь сюрпризом.

– Тогда я следом, не потревожив Силу, в кустики, которые слева от главного крыльца, – негромко предупредил Рус. Пиренгул серьезно кивнул, и вскоре под ним загорелось «жерло вулкана».

Асман-младший (не дававший клятву не оспаривать княжение Пиренгула) толкнул речь перед толпой. И его слова были весомо подкреплены повозками, забитыми вкусно пахнущей снедью. Народ носами потянулся к отряду асманитов, числом два десятка. На белоснежном единороге сидела замотанная в красивый голубой башлык женщина, в которой легко угадывалась средняя дочь Пиренгула Мерильгин – жена Асмана-младшего. Тогда, при принятии венца, идея женить наследника Асмана Второго на собственной дочери, пытавшейся убить Гелингин, показалась Пиренгулу очень заманчивой. Сегодня, смотря на возмужавшего Асмана, державшего в правой руке саблю, а в левой кинжал, – князь сомневался в том решении. Как-никак зять, близкий родственник, убивать которого было, по крайней мере, неприятно. А надо.

Вызов был брошен по всем правилам. Пиренгул, как ни крутился, отказаться не смог – слишком сильны и законны права противника на венец. И так как претендент не был склонным к Силе, то и смерть свою принять должен был не от магии – о чем и состоялся договор на площади под самым крыльцом. Решение скрепили клятвами Богам и Предкам. Громыхнуло. Что в ответ на клятву было явлением редким. Все! Гвардейцы, во главе с кусающим губы Рахмангулом, вперемешку с десятком охранников Асмана (эх, мало их Танагул порезал!) растащили толпу, оставив пустое, мощенное красно-коричневым камнем пространство шагов пятьдесят в диаметре.

Настраиваясь на почти забытую, чисто фехтовальную схватку, отец бросил хмурый взгляд на дочь и закаменел. Такого презрительного торжества, такого уверенного предвкушения победы, такой радости от предчувствия скорой смерти (неясно чьей, но Пиренгул серьезно заволновался) он не видел давно. На лице родной дочери – не ожидал и не желал разглядеть такое.

«Эх, надо было раздавить змею», – с поздним сожалением подумал князь и едва не пропустил ловкий выпад молодого Асмана. А сердце разрывалось: Мерильгин, несмотря на всю ее подлость, он любил. Пусть она себе и воображала обратное.

Вскоре Пиренгулу стало не до сторонних рассуждений. Атаки претендента становились все быстрее и точнее, а вот его ответы, наоборот, замедлялись, будто он сражался в толще воды. Волна бешенства чуть не прожгла нутро опытного воина-мага, однако самопроизвольный вход в транс, чем он грешил и с чем всю жизнь безуспешно боролся – не получился. Более того, не получилось провалиться в транс и сознательно. Сердце мага-Пылающего пронзил ледяной кинжал беспокойства.

Хвала богам, Асман-младший, не желая того, спас ненавидимого им Пиренгула от позорной паники – боль от серьезных ранений остудила горячий характер мага. И тогда он обратил внимание на странную ауру Асмана, на эту светящуюся оболочку, которую раньше попросту упускал из виду. Это поле, имеющее свойство отталкиваться от предметов, в этот раз вело себя иначе: оно растягивалось, пытаясь захватить в свои объятия ближайшего человека – Пиренгула. И чем сильнее было это обволакивание, тем медленней мог двигаться князь, лишенный основного своего преимущества – входа в магический транс. Собственно, так же, «приглаживанием» ауры мага и действовали антимагические браслеты, огромный вклад в создание которых вложили Целители – чуть ли не единственные специалисты по аурам.

«Подонок! Это нечестно!» – остервенело думал сам далеко не праведный Пиренгул, чувствуя, что проигрывает.

Он не смотрел в глаза противнику, он выхватывал взглядом ноги, говорящие, куда последует следующий удар, и руки, пытающиеся замаскировать направление этой атаки. На среднем пальце правой кисти Асмана сидел обычный целительский перстень, которые часто использовали богатые немаги, дабы хоть немного сравниться со склонными к Силе в управлении токов своего тела. Только этот перстень обладал уж очень сложной вложенной структурой и Силой Эскулапа веяло от него очень сильно, буквально сдувая чувствительную натуру мага-Пылающего. «Ну, Рус, родной ты мой, любимый мой зятек, где ты?! На тебя одна надежда». – Нет, помимо этого Пиренгул еще всерьез молился Пирению, только… божественная помощь если и случится, то совсем не факт, что сыграет в пользу молящегося.

А «любимый» зятек, не подозревая об этом своем гордом звании, сидел в кустах, куда пришел как можно аккуратнее, предварительно слетав через слияние с Силой и сняв новые координаты. Он смотрел на амулет Асмана и думал: «Не иначе, магистр Исцеляющий ваял – не меньше. Стоит – мама не горюй! Эндогорские уши не то что торчат, они… они… просто вопят о своем присутствии! М-да, будет тестю наука о хитрости. Ну что, Дармилей Разрушитель, думаю, пора тебе. Хлопни от имени Предков. От настоящих не дождешься: ушлые эндогорцы формально клятву не нарушили. Недалекий Асман абсолютно уверен, что перстенек у него разрешенный, фехтовальный».

И Великий шаман «хлопнул».

С диким загробным завыванием, в котором с трудом угадывались слова «Не гоже клясться Предками и нарушать сию клятву… молокосос», – последнее слово, впрочем, описывается свидетелями неуверенно, из центра неба ударил вихрь и размозжил Асману десницу. Вслед за этим Пиренгул, словно очнувшийся от долгой спячки, разрубил тело зятя. Многочисленные свидетели рассказывали: «От плеча до пояса. И это кавалерийской саблей с обычным «пробивающим» Знаком! Силен князь! Асман так и распался на две половинки. И сразу же загрохотало, и сразу же ударил ливень такой, какого я и не помню, уважаемый. Полная победа князя случилась! Править по-прежнему будут сарматы». Чего в последнем выражении было больше – одобрения или сожаления, – осталось неясным.

Мерильгин не стала оплакивать тело мужа, а сорвалась к городским воротам сразу, как только Асман в буквальном смысле раздвоился. За ней устремились пяток телохранителей. Так они и неслись: шесть всадников сквозь плотный ливень, полностью облепленные мокрой тканью, одетой для защиты от сухой пыли, а не от небесных хлябей. Довольными этой скачкой были только единороги.

Пиренгул орал, махал руками, командовал, мол, надо задержать беглецов, но в громе и радости от его победы (а больше – от небесной влаги) никто его не понял. И сам он напрочь забыл о своих возможностях, позже оправдываясь: «Там люди толпились, задеть боялся», – от самого себя утаивая мысль, что Мерильгин любить не перестал и рад был, что отпустил ее. Родительское сердце отходчиво.

А Рус тем временем сходил в Кальварионский дворец. Появился там, где они с Гелинией договаривались – на заднем дворе, по которому когда-то бежал Андрей со спящей на его плече княжной, одержимой «демонской сущностью». Был проведен в детскую, где, до смерти напугав кормилицу, поигрался с сыном-бутузом, уже ползающим по толстому тирскому ковру. Перед уходом вздохнул, зачем-то украдкой перекрестил ребенка (уж больно напрашивался этот жест в ответ на натуральный крестик, висящий на шее младенца), отмахнулся от навязчивого секретаря, который бубнил, как заведенный: «Госпожа велела подождать, она через статер освободится и прибежит», – снова вышел на задний двор и ушел в Месхитополь, в давно примеченный закуток на бывшем «вокзале» – станции Звездных врат. Ему понравилось получать новости здесь, в таверне, обедая и слушая болтовню красивой танцовщицы, которая любила в перерывах между выступлениями подсаживаться к посетителям и сплетничать. За отдельную плату, разумеется. Сведения его порадовали.

Ажиотаж вокруг «Трех толстяков» стоял неимоверный. Люди уже забыли о сильвалифийском руднике и массово рассуждали о том, что «деньги сами делают деньги», и несли и несли золото, вынимая подвальные кубышки. Впрочем, начинался и обратный процесс – изъятие денег. По слухам, а танцовщице обычно можно было верить, в «Толстяков» сильно вложился Ипполит Скромный и… орден Текущих.

«Пора! – решил Рус и, отпустив девушку, развалился на стуле. Кроме блокировки тирских портов он ожидал чего-нибудь «эдакого», и оно произошло: случилась попытка смена династии. Тянуть нечего. Вызвал «отражение» Адыгея и сказал одно только слово:

– Сворачиваемся.

На следующее утро ни одна меняльная контора «Три толстяка» не открылась. По всей ойкумене. При взломе дверей и проверке помещений не было найдено ни одного сотрудника и, что гораздо обидней, ни одной монетки, даже медной лепты. С этого дня появилась пословица: «Сгинуло, как в сильвалифийский рудник провалилось!» Позже длинное название государства стали опускать.

Ипполит сгоряча хотел было объявить войну лесному царству, но был остановлен словами генерала ордена Пылающих: «Договор договором, но пора бы, государь, и за прежние кампании рассчитаться», – на что месхитинский правитель смог ответить лишь самыми общими словами, с досады до крови прикусив губу. Разыскать пропавшие деньги, конечно, велел. Но был предупрежден, что придется подождать. Потом ему доложили, что интрига эндогорцев не удалась, и царь, невольно порадовавшись неудаче союзника-соперника: «Хоть одна хорошая новость, о боги!» – велел немедленно снимать блокаду с тирского побережья, заранее представляя, что ему скажет генерал Текущих, которым царская казна, разумеется, тоже задолжала. «Интересно, а кому я ничего не должен?» – мелькнула в голове самодержца грустная, но тем не менее успокаивающая безответная мысль.

Когда Бориса вызвали в главное управление Следящих за Порядком, он уже знал, зачем и кто главный виновник. Ему достаточно было услышать название «Три толстяка» и перерыть в памяти и в архивах названия всех меняльных контор. По одной только оригинальности он вычислил, что за всей этой аферой стоит Рус. Потом появились мелкие подтверждающие факты, указывающие на Тир и Кушинар одновременно. Ну и кто еще это мог быть? Однако старый Следящий, написавший целую поэму-повествование об этом герое, не собирался разглашать эти сведения кому бы то ни было. Даже, страшно представить, собственному царю.

– Уважаемый Апилет, – говорил он, находясь в своей бывшей конторе. – Ты пригласил меня в качестве консультанта, поэтому будь так любезен, изложи все в письменном виде.

– Но хотя бы самые общие соображения. – Во взоре красных от недосыпания глаз было столько мольбы…

– Э-хе-хе… Смотри, Апилет: Адыгей и Бехруз – имена варварские, а если точнее – тирские. То, что они прикрывались Кушинаром, вполне естественно – тем купцам доверяют. Так что я на твоем месте начал бы следствие с Тира.

– А как же Сила Эледриаса, колебания которой слышались по ночам? Мощные колебания.

– Э-хе-хех, Апилет. В лес я бы все равно не полез. Все выводит в Тир. Мы их обложили со всех сторон, и Пиренгул добивался снятия блокады. И добился. Он ради этого готов все золото бывшим рабам отдать, чужое – тем более. Но ты вели мне все детали письменно изложить, а то память подводит.

Молодой Следящий Апилет лишь досадно, с тоскливым воем простонал, на несколько ударов сердца закрыв глаза ладонями.

Борис просидел в участке еще целую четверть и, уходя, услышал давно ожидаемое:

– Не обижайся, уважаемый Борис, но в твоем доме произведен обыск. Большими силами.

Это подразумевало полный бардак с полуразрушением стен. Пожилой человек недовольно покачал головой:

– Глупо обижаться после моей поездки в Тир и поэмы о Русе, – сказал он, стараясь улыбаться не вымученно. Это столько ремонта! Хвала богам, он не вкладывал в «Толстяков», так что деньги имелись.

– Да, Борис, ты все правильно понял. Иди. И запомни: сам царь ждет от тебя… хоть чего-то ждет.

В Эледриаполе, столице Сильвалифирии, Рус появился через день после сворачивания операции – высчитывал самый оптимальный маршрут. Груз тяжелый, расстояние длинное, а значит, и Силы придется потратить много. Пришел «ямой» к входу в лабиринт, куда заранее вызвал сопровождающего – Аригелия.

Царь все-таки не выдержал и активировал ловушки, и Рус, разумеется, не был введен в «доверенные лица». Сам побратим Эледриаса только посмеялся этой ожидаемой паранойе.

По лабиринту прошли молча. Не говорил государь и в пещере, когда Рус честно, с помощью Духа слияния с камнем, отделил и оттащил ровно треть мешков с золотом. Эта часть оказалась примерно равной «сокровищнице Али-Бабы» на вилле Апила – солидная казна появилась у молодого государства. Тем более что Рус закрыл глаза на уже отчеканенные Аригелием гекты, не подсчитал их.

– Аригелий, – закончив, Рус наконец нарушил молчание, – невесело у тебя как-то. Ну да ладно, деньги – дело серьезное. Скажи, а те семеро склонных к Силе, которые работали в конторах, уже восстановились?

– Думаю, да, – пожал плечами царь, старающийся не смотреть на собеседника.

– Ты в принципе доволен? Все честно, согласно договора, или есть претензии? Ты говори, полководец, не стесняйся. Полководец – это уважение с моей стороны, в те времена ты показал себя хорошим командиром.

– Я венчан на царство самим богом! По твоему мнению, я стал от этого хуже? – зло спросил Аригелий. – И да, претензий не имею. – Сказал, как выплюнул.

– Венчание не делает человека ни лучше, ни хуже. Оно дает власть. А уж эта дама выжимает из человека все соки. Вроде бы, по моему мнению, которого я придерживался ранее, эта женщина самая сильная, сильнее разных золотых борков. Был не прав. Каюсь пред богами. – Произнося этот монолог максимально нейтральным тоном, Рус так же, как и его визави, смотрел в сторону, не на собеседника, и тщательно давил в себе чувство презрения. – Некоторым людям, причем не важно, венчаны они или нет, видимое богатство застилает взор. Мне искренне жаль таких человеков и еще жальче их подданных. Если такой алчный тип имеет несчастье быть государем.

Рус не видел, но по красивому лицу Аригелия как судорога прошла, на мгновение исказившая правильные черты до неописуемого уродства.

– Аригелий, маги восстановились? Мне, понимаешь, такой груз, – говорил Рус, показывая на свою часть золота, – далеко не унести. Я предоставлю им координаты, а дальше уж сам как-нибудь.

– Да, Рус. Я. Сейчас. Схожу, позову, – отрывисто и хрипло, будто разрывая душу, произнес лесной царь и на прямых непослушных ногах, словно только и ожидающих окрика Руса, неуверенной, шатающейся походкой поплелся к выходу, ни разу не обернувшись.

Побратим Эледриаса смотрел вслед ему, еле заметно улыбаясь. И эта улыбка была горькой и сочувственной. Едва только царь покинул пещеру, как включились ловушки. Мгновенно росшие лианы пытались оплести Руса, но бессильно скатывались с невидимой преграды; невидимые «плоскости» с четырех сторон пытались сжать и скрутить, наподобие того, как поступил Озгул со своим воином; сверкали вспышки ярких «стрел», рикошетящих от защиты Руса; наконец, налетел деревянный четверорукий голем и стал носиться вокруг неподвижного тела, всевозможным оружием рубя упругую пленку.

Чувствуя, что амулет, несмотря на проводимую дважды подзарядку силой Земли, начал сдавать, пасынок Френома ударил тупого голема «близнецами», даже не задумавшись, какими Духами они наполнились. Творение древних альганов развалилось на четыре части. Затем от Руса отделились универсальные узоры деактивации древних амулетов, которые сработали, удивив и самого их создателя: на подступах к башням Кальвариона они были далеко не такими эффективными. В пещере повисла тишина.

Аригелий лежал за первым поворотом коридора в позе эмбриона: колени и локти прижаты к животу, конечности согнуты, голова уперлась подбородком в грудь, сверху ее закрывали ладони. Лежал на левом боку, спиной к сокровищнице. Дышал ли царь или нет – с ходу определить было невозможно. Плотный земляной пол вокруг него был процарапан, все ногти и костяшки пальцев были содраны, губы разбиты до крови, а изо рта торчали крошки грунта. Создавалось полное впечатление, что царь занимался самоистязанием и, наверное, с голода, пытался есть песок. А теперь почему-то не хотел ни на что смотреть, ничего не слышать, ничего не нюхать. Как будто побывать мертвым захотел. Таким же, каким сейчас должен быть истинный побратим его бога, Эледриаса.

Рус сел рядом с царем.

– Да жив я, жив, – прошептал настоящий побратим настоящего бога. – Перестань казнить себя. Если так уж не можешь смотреть на богатство – назначь казначея. Ну, молчи, молчи. Только недолго. Мне на самом деле нужна помощь тех магов. – «Да какого черта?!» – вдруг подумал Рус и вскочил.

– Десятник Аригелий – встать! – заорал он. Тело на полу медленно пошевелилось и вдруг резко вскочило, встав «во фрунт».

– Десятник Аригелий готов выслушать приказание! – отплевывая куски каменной крошки и пыли, ответил царь Сильвалифирии. В его округлившихся глазах угадывалось чувство, близкое к безумию.

– Привести себя в порядок! Ты маг или кто?! И бегом за семью склонными к Силе, кто имел отношение к «Трем толстякам!» Приказ ясен?

– Приказ ясен, господин…

– Рус – побратим Эледриаса! Настоящий! Кругом! Выполнять!!!

Аригелий убежал с самым счастливым выражением на лице, которое Рус и представить не мог, и не знал, что у взрослых такое бывает. Впрочем, ведя с собой семерых магов, царь снова выглядел царем. Однако в сокровищницу предпочел не входить.

Первым этапом, используя возможности семерых склонных к Силе, Рус передвинул золото как можно дальше от Кафарии, как можно ближе к Каринским горам, за белоснежными хребтами которых раскинулась Этрусия. Вторым – проделал то же самое, только использовав Силу Геи. Теперь пасынок Френома находился на удобном островке среди болот, который разглядел из слияния с Силой, сидел рядом с набитыми золотом мешками, наваленными бесформенной кучей.

Горел костерок. Рус насаживал на деревянные шампуры две тушки зайцев, которые, как он надеялся, достаточно вымочил в чистой болотной воде. Непуганых зверьков подстрелил тут же на острове и нисколько не мучился совестью. Надо вкусно поесть, тепло поспать, а за это время должны остыть каналы (как Силы Геи, так и Эледриаса) и наполниться их «астральные колодцы». По крайней мере в «земляном» он был полностью уверен, а вот эледриасовский поток шел гораздо слабее – слишком далеко от ближайших пятен. В очередной раз пожалел о недоступности Силы Гидроса с одноименного «астрального колодца» (зачем делал?) и бросил рассуждать о Божественных Силах.

Рус расслаблялся, как мог. Долго жарил заячьи шашлыки, добиваясь (и добившись!) определенной нежности. Урча от удовольствия, жевал, стараясь откусывать сочные кусочки; жадно глотал полюбившееся каганское плодово-ягодное. Ни о чем не думая, лег спать, забравшись в кожано-меховой мешок, ночью, разумеется, от жары раскрылся. В итоге, неплохо выспавшись, надышавшись болотно-лесным воздухом с примесью дыма, умылся, позавтракал и продолжил путь.

Через две ночевки в снежных горах наконец очутился в сугробах этрусской тайги, в местах неподалеку от владений Карланта, которого воочию не видел уже несколько лет.

«Точно! Как и сейчас – конец осени, начало зимы. Интересно, теремок у него изменился? А в нем я… и вспоминать не хочется, сколько не был». Координаты Карланта – наставника настоящего, к сожалению, погибшего принца Этрусии, он помнил прекрасно.

Глава 9

Карлант, ярый груссит, один из лидеров победившей партии, при новой политике государя Эрлана Первого остался не у дел. Нет, обиды, конечно, не затаил – пойти против самого Френома и тени мысли не возникало. Причем не только у него, склонного к Силе, но и у последнего крестьянина, которому разъяснили политику партии, неприятия не наблюдалось. А Эрлан разъяснял. Активно разъяснял. До хрипоты глоток приходских жрецов разъяснял.

Князю Карланту Горивидику не понравились новые порядки. Не таясь, не противясь им, он открыто разругался с бывшими товарищами (в особенности со старым другом, вдруг ставшим царем Этрусии Эрланом Первым) и жил в своем имении, появляясь в столице, где имел некие торговые представительства и большой особняк, лишь по самым неотложным делам, наподобие приезда пасынка Френома, приглашения в орден Призывающих либо по чисто семейным причинам.

Рус нисколько не сомневался, что сейчас его первый «воспитатель», который в буквальном смысле сделал из варвара этруска, находится в имении. Но все же вызвал его «отражение». Больше с целью предупредить о себе, чем убедиться в наличии Карланта дома.

Оставив золото в снегу непроходимого бурелома, куда Рус залез исключительно по незнанию, Карлант немедленно, как только во внутренней вселенной Руса получил координаты, явился к нему лично и, заверив: «Никуда твое богатство в такой глуши не денется!» – затащил пасынка Френома к себе.

Волшебный теремок из русской сказки нисколько не изменился. Так же потянуло лизнуть его, чтобы убедиться, что это не картинка в книжке. Была баня с девахами, которые хлестали, а к ним нельзя было прикоснуться. Только теперь он привык и не стеснялся насмешек дев над его «восставшим достоинством». Потом пил квас, по крепости похожий на невкусное пиво, отдыхал, паря, в прохладном предбаннике и наконец в чистом исподнем, в новых штанах, рубахе и жилетке – подарках хозяина, встретился с ним за столом в одной из горниц. Стол ломился от яств, а комната была ни большой, ни маленькой – как раз на двоих, без прислуги. Русу это напомнило секретные переговоры заговорщиков, и он не выдержал, иронично улыбнулся. Усмехнулся и Карлант, поняв двусмысленность ситуации. Однако поправил себя: «А золото? Лишние уши о нем не нужны! Тьфу, Аргост меня раздери! Надо же помещение для него подготовить. Не оставлять же в лесу в самом деле».

Они дважды выпили огневички, голодный Рус жадно закусил и, культурно отрыгнув, поинтересовался:

– Ты где «яму» выучил?

– В ордене, – недовольно ответил пожилой хозяин, – специально для этого позвали. Сначала заявили, что хотели наставником меня уговорить. Но не умеют жрецы лгать.

– А координаты снимать?

– Научили, – презрительно отмахнулся Карлант, однако продолжил гордо: – А показывают далеко не всем! По заслугам – мне. – Рус очень серьезно и уважительно кивнул. Бывший воспитатель вдохновился этим отношением. – Я ведь поначалу думал, что глупости это все. Веками без ордена жили и дальше прожили бы. И прожили бы, конечно, но не так. Вот хотя бы «яма» эта. Как скоро о ней узнали бы склонные к Силе? Как быстро бы она распространилась? А отношение к Духам? – Карлант перечислял преимущества, указывал недостатки, а осоловевший Рус почти не слушал – боролся со сном. Сильно он устал за трое суток путешествия, каждый день почти пережигая каналы. Сейчас не мог помочь даже Дух жизни, который старался бодрить Большого Друга.

Хозяин заметил состояние гостя. Недовольно прервал речь, поняв, что его элементарно не слушают, крякнул и самолично взвалил на плечо пасынка. Идя к спальне, той самой, где дважды ночевали Рус и Леон, на ходу раздавал распоряжения. Уснувшего Четвертичного царя князь положил на свежую постель со взбитой периной. Окно, в которое ярко светило солнце, было завешено темной тканью. Шла только третья дневная четверть.

Гость проспал до следующего утра. Карлант успел подготовить одно подземелье, очистив его от хлама, от которого давно пора было избавиться; подумал и решил, что Рус не расстроится, если ему помогут перетащить золото. Сказано – сделано. Приступил активно, радостно, замышляя заодно и размяться, но быстро понял, что под грудами снега неправильно оценил груды денег. Пришлось ему приглашать слуг, умеющих создавать «зыбучую яму». Хвала Френому, таковых нашлось целый десяток – склонные к Силе его уезда как раз недавно прошли «дообучение». До поздней ночи удалось перетащить весь груз, и тогда люди ошалели, оценив количество перенесенного.

– Аргост меня раздери! – восторженно воскликнул белобрысый детина в неизменной жилетке с национальной вышивкой и простой льняной рубахе красного цвета, которым любило выделяться склонное к Силе простонародье.

– Тихо! – предупредил Карлант, удивленный не меньше слуги. – Князь предупреждал – дело секретное, поэтому… клятв не жду, но обещание – от каждого. Ну, – продолжил с нешуточной угрозой, за которой запросто мог последовать вызов на бой, а князь, несмотря на возраст, оставался самым сильным бойцом в имении.

– …пусть мне из Аргольтских снегов никогда не выйти! – закончил обещание последний, тот самый детина по имени Светлан. – А сколько здесь?!

– Светлан! – Карлант воскликнул вдруг с интересом, замешанным на ворчливой иронии. – Ты же в орденскую школу ходил! Единственный из нас. Вот и расскажи нам: сколько груза мы перетащили?

Двадцать серых глаз плотно уставились на скромного, не привыкшего к излишнему вниманию парня.

– Э-э-э… – На несколько ударов сердца он растерялся, но наука начала расчет самостоятельно: практически подсознательно, без участия воли ученика – надо отдать должное жрецам-наставникам. – Учитывая расстояние – три с половиной стадия, количество ходок, при которых наши Духи выкладывались полностью, а это трижды, э-э-э получается примерно сто шестьдесят – двести талантов. Дохлый Аргост!!! Чистого золота!!! – Светлан задохнулся первым. Вслед за ним – остальные.

– Все, этруски, забыли об этом, – подвел итог хозяин имения. – Координаты, назовем это подземелье сокровищницей, тоже забыли, а для стимула я здесь Духа-хранителя оставлю. Очень не советую, господа.

Вот так часто происходит в Этрусии: сначала работа, требующая сохранение тайны, – потом обещание или клятва. Такая вот обратная секретность. Рисковый народ. Воины, одним словом.

Рус, когда узнал, что все золото перемещено в более надежное место, довольствовался только осмотром «надежного места», его координатами и допуском к Духу-хранителю. Об утечке информации даже не побеспокоился. Он выучил характер этрусков.

– Сколько насчитали-то? – поинтересовался для порядка.

– Где-то, – Карлант засмущался тем, что не может ответить точно, а потом вдруг обрадовался, – согласно твоим наставлениям, – сказал, акцентируя слово «твоим», – учитывая количество потраченной Духами Силы, примерно сто пятьдесят – двести талантов чистого золота.

– Карлант, неужели сам посчитал? – искренне удивился Рус.

– Вот еще! Стану я такой ерундой заниматься! Есть у меня молодой… ученый… кстати, орденскую школу закончил. Он и считал. Светланом его зовут. Позвать?

– Не надо. Я сам определил примерно около ста восьмидесяти талантов. А надо бы поточнее. Деньги все же.

– Понял, князь, – серьезно ответил Карлант. – Назначу казначея. Он все учтет в точности.

За обедом хозяин не удержался и спросил о нежданном богатстве: откуда, куда и зачем.

– Зачем – уже могу сказать, – быстро ответил Рус. – Предложу Эрлану построить тоннели через Каринские горы. Хороший стабильный путь в основную ойкумену необходим. Наймем магов разных, в основном Хранящих. Подожди, потом возразишь! Не надо высокомерия. Я знаю, на что способен магистр Хранящий – это… это… – на языке вертелось русское слово «комбайн», – прет сквозь гору, как червь сквозь навоз! Одного магистра, разумеется, мало, и трудно будет добиться согласия ордена, но оно того стоит… А к тебе я пришел потому, что по пути ты ближе всех попался. Извини, если обидел, но ранее именно о твоем участии я не думал. Теперь, как сам понимаешь, у тебя очень важная роль. – Князь Карлант важно кивнул. Рус не менее торжественно кивнул в ответ и продолжил: – А золото люди приносили сами, купцы да менялы, добровольно. Признаюсь, по большому счету оно обманом получено. – У честного Карланта вытянулось лицо. Рус вздохнул и стал объяснять, «что к чему», делая акцент на неправедную блокаду месхитинцами побережья Тира.

После долгого рассказа князь одного из уделов предгорной Этрусии наконец-то понял пасынка своего бога.

– Купеческая алчность виновата, жадность Торговых Домов, – говорил, неодобрительно качая головой. – Я бы, конечно, все честно объяснил: так и так, последние платят первым – это как выигрыш в рисковых играх, который достается тому, у кого нервы крепче. Но и тебя понимаю. Ты использовал такую же военную хитрость, как мы, грусситы, когда тебя, не проверяя твое настоящее происхождение, на щит подняли.

Рус горячо поддержал это предположение:

– Конечно, военная хитрость! Деньги – тоже оружие. Да еще какое! Только остальным знать о происхождении богатства ни к чему. Тебе – надо, потому как у тебя дома хранится. – «Военная хитрость! Молодец, Карлант, придумал!». – И ему стало немного стыдно за то, что заставил верного человека искать причину, которая не поколеблет честь пасынка Френома – бога Духов и Воли, в воинском понимании «силы духа». Сам как-то забыл подумать о легализации такого богатства, а хотя бы однажды, для самых доверенных, происхождение золота надо озвучить. Теперь, в случае непредвиденных обстоятельств, Карлант прикроет.

«Вот и занятие я ему нашел на старости лет. И он доволен – светится, как начищенный самовар. – Рус уже решил, что всеми финансами займется этот пожилой князь. – Только пришлю ему в подчинение кушинга, так сказать, советником. А кого? Черт, ни одно имя на ум не приходит. Но ничего, схожу в Кушинар – выберу».

А на следующий день пасынок Френома узнал, что в землях коренной Этрусии это племя растет и чувствует себя очень даже неплохо.

На торжественный ужин, состоявшийся на следующий вечер после обустройства сокровищницы, Карлант пригласил самых близких родственников, соседей и окрестных жрецов. Рус, воспользовавшись случаем, вызвал Эрлана, Фридланта и Вавилиана, которые прибыли под охраной всего двух гвардейцев и в сопровождении неизменного секретаря – Горлика. Царь со товарищи прибыли еще с утра, и все важные дела были обсуждены. Первоначальным наймом специалистов для постройки тоннелей займутся посланники в просвещенных странах. Дорога пройдет через Анектию, через ее одноименную столицу, где толщина хребтов минимальна. Но это не точно – все можно переиграть, – царь пошлет экспедиции в разные места Каринских гор. Дело намечается долгое, многолетнее. Возможно, Русова золота не хватит, придется залезать в казну (отчего Эрлан заранее брался за голову), а скорей всего занимать – князь Кушинара пообещал низкие ставки (Эрлан всего лишь поморщился).

Царь, с подачи пасынка Френома, давно объявил курс на частичное открытие Этрусии остальному миру. С этим, разумеется, согласились. Только практически ничего не изменилось, кроме разве что расширения страны и выхода к морю. Много этрусков ушло служить «за горы» наемниками, часть – послана туда вполне официально, царем. А вот притока иностранцев что-то не наблюдалось. Строительство тоннеля обещало в корне изменить ситуацию, и Фридлант, как ни странно, против строительства не возражал. За ужином он объяснил свою позицию:

– Чем больше так называемых просвещенных побывает у нас, тем лучше они поймут, кто принес им Силу их Богов. Да я уверен: цари да князья затопят свои страны слухами о том, как у нас ужасно, – лишь бы отвадить народ от посещения нашей богоугодной, изначальной земли первых магов, где Бог прожил среди наших Предков целую жизнь! – В конце предложения его глаза сверкнули-таки религиозным блеском. Рус поймал этот блеск и одобрительно сжал жрецу руку (они сидели рядом: Фридлант – по левую сторону от пасынка, Эрлан – по правую).

Но сам Рус не соглашался с такой уж «силой правды», которая «откроет глаза». В связи с возникновением Звездных путей первый послесумрачный век Этрусия была распахнутой остальному миру, и ничего, революции в сознании просвещенных народов не случилось. В те времена приглашались маги, иногда разрешали открывать ордены. Нет, это совсем не то же самое, что произойдет после строительства тоннеля. Вполне возможно, что кое в чем Верховный Фрегорский жрец прав. «А еще, хитрец, вырвал у меня обещание посетить через месяц-полтора столицу, причем открыто, через Главный Храм, а я этого не люблю», – горестно вздохнул Рус в конце рассуждений.

Вообще-то «иностранцы» в Этрусии появились, причем в большом количестве: кочевники, сложившие оружие и присягнувшие на верность, и кушинги. Если первые продолжили заниматься привычным скотоводством, то со вторыми оказалось сложнее.

– …я, когда судиться с соседом начал… это до чего же дошло, Рус! Понимаю, что неподконтрольные воины тебе, Эрлан, не нужны, осознаю, что благодаря выкупу дружин былая вражда грусситов – гросситов почти забыта… нет, не совсем забыта, но идет как-то вяло, без огонька… ага. – Карлант изрядно выпил, его мысли сбивались.

– Высудить я решил у соседа одну рощицу, – рассказывал Карлант. – Раньше я бы дружиной пошел! Эх, были времена… тем более он гроссит, я точно знаю. – Он был хозяином, поэтому гости, хоть и давно знакомые, но в настоящее время высокопоставленные, терпеливо слушали перескоки с одного на другое. – Земельный суд у нас в этом… в Солигоре. Ну и зашел я туда в первый раз… слово чести, едва за меч не схватился! Мне показалось, уважаемый Фридлант, – князь обратился лично к Верховному и жрец смотрел на него с особым интересом, похоже, зная о чем пойдет речь, – что это кушинги нас завоевали, а не мы их! Посмотри, Фридлант, что ни помощник у жреца-уложенца, так кушинг! Да не один! Хвала Френому, сдержался, не изрубил в фарш. – Князь быстро выпил, быстро закинул что-то в рот и быстро продолжил. Руководство страны слушало с интересом.

– Когда успокоился… а, согласись, уважаемый Фридлант, нелегко видеть в храме Френома чужаков: маленьких, круглолицых; пожилые – с животиками, и все, как один, перепоясаны алыми кушаками, чтоб их всех Аргост забрал! А некоторые так вовсе имеют наглость не бриться – варвары варварами, тьфу! – В хмельном виде Карлант легко выплескивал наболевшее. Сидевшая рядом родня его всецело поддерживала. Одна пожилая дама сделала суровое лицо и с силой сжала столовый кинжал, украшенный золотой чеканкой. – Поговорил я потом со жрецом. Он объяснил, что все они приняли посвящение Френому и пошли в помощники. Не очень-то охотно в помощники уложенца этруски идут – так он сказал. А я, уважаемый Фридлант, ранее не замечал того. – Князь хоть и со всей вежливостью, но очень явственно требовал ответа.

Инициативу перехватил по-звериному оскалившийся и даже каким-то образом ощетинившийся Рус. Фридлант его мысленно возблагодарил.

– Позволь, князь, я тебе кое-что объясню. Глава кушингов – я, – жестко произнес пасынок Френома и в колючей тишине оглядел всех присутствующих на пиршественном застолье в большой горнице усадьбы Карланта, в той самой комнате, где когда-то состоялось историческое заседание верхушки грусситов, на котором «принц Рус» был признан настоящим. Если царь, Верховный жрец столицы, хранитель традиций Вавилиан и хозяин терема, Карлант, привыкли к Русу, видели его, как говорится, всякого, то незадачливые родственники Карланта и даже царские гвардейцы почувствовали себя крайне неудобственно.

– Они, кушинги, точно такие же подданные Эрлана Первого, нашего с вами государя, как и остальные этруски. Они посвятились Френому – это позволяет им заниматься в храмах разными делами, в том числе скучным и неблагодарным – помогать судебным жрецам-уложенцам. Заметьте, этруски: им, не знающим «Божественное Завещание» с детства, гораздо сложнее. А ты, Карлант, раньше обращался в суд? В том-то и дело! Жрецам-уложенцам – главным помощникам судей, всегда не хватало своих помощников. Не шли этруски на эту «буквоедскую» должность. Фридлант? – спросил, резко повернувшись к жрецу.

– Ты прав, князь, – подхватил тот. – Место проблемное было и во многом еще осталось. Надо чаще просить Великого, чтобы он побольше людей выгонял из Кушинара. Кушинги предпочитают торговлю и мореходство, а не скромную должность помощника уложенца, а выше им, по крайней мере в первом поколении, не подняться.

– А зачем же они идут туда, эти хитрецы? – Выпивший Карлант посмел перебить Фридланта. Жрец не обиделся.

– Ты взятку им давал, что ли? – по-свойски спросил Верховный.

– Не взяли, – отмахнулся удельный князь. – Почти всем краснотряпочным[7] предлагал. И так уважительно отказали! На бой вызвать не за что. Чтоб их Аргост! – последнее произнес так потешно, что обстановка сама собой разрядилась.

– Они надеются на рождение склонных к Силе детей, которые в нашей среде встречаются раз в пять – десять чаще, чем среди других народов и вер. – Этими словами Фридлант как бы «подвел черту». – Давайте выпьем, Аргостовы дети! Надоело уже глотку рвать! Даже мне, привычному к этому делу. – Верховному жрецу отказать не посмели.

Утром, провожая Фридланта, Вавилиана и Эрлана, Рус вспомнил:

– Да! Совсем забыл. Тебе, Эрлан, наверняка целый отчет о том составляли, и ты, Фридлант, должен помнить. Примерно год назад в Кушинар прибило судно с другого континента. Военный корабль, патрульный. Их именно прибило: там Текущего не было, а Ревущий при затяжном шторме в откат ушел.

– Да, князь, я помню, – подтвердил Эрлан. – Они были из империи Муль, где правит император Муль, и это имя принимает каждый следующий правитель. Империя занимает почти весь континент, сами себя называют «страной тысячи народов». А в чем дело? – Царь прервал свои «воспоминания вслух».

– Эрлан, Фридлант, – Рус заговорил почти заговорщически, – надеюсь, понятно, что ранее, сразу после Битвы Богов, когда я призывал этрусков идти завоевывать тот континент, я ошибался. – Ухмыльнувшийся Верховный жрец и серьезно кивнувший царь подтвердили, что они и до этого разговора прекрасно понимали: тот призыв пасынка Френома нужен был исключительно для внутренней политики. – Однако! Я велел заложить океанские военные суда, две штуки. Нашли старые чертежи, кое-что подсмотрели у мульцев. Кстати, их купцы давно торгуют с ойкуменой, а в Кушинар почему-то не заходят.

– Так они, князь, в основном единорогов, борков и ингредиенты из пятен скупают, – пояснил Вавилиан. Хранитель традиций, помимо своих прямых обязанностей – толкование спорных положений в запутанной этрусской юриспруденции, – активно интересовался торговлей.

– Нет, не в том причина, что у нас пятен нет. Не пойму пока в чем. Империя-то большая и купцы разные – нашли бы себе партнеров и в наших краях. Это, кстати, еще одна причина для глубокой разведки. Сейчас корабли ходовые испытания проходят, и от вас, товарищи, я жду самых умелых жрецов и разведчиков, желательно неэтрусской внешности…

– Князь! Я как царь давно ждал от тебя этого предложения. – Слово «товарищи» попало в цель – Эрлан растрогался. – Не дело это – военно-разведывательный поход, а в экипаже одни кушинги. Я был уверен, что ты ко мне обратишься и соответствующую сотню давно приказал собрать.

– Сотни много, достаточно по паре десятков на корабль. Эрлан! – восхитился Рус с таким видом, будто только что разгадал страшнейшую тайну. – Почему я не удивлен? Корабли – моя личная инициатива, потрачены исключительно кушинарские деньги, а ты все знаешь. Рад за тебя и жду разведчиков. – Посчитав разговор с царем законченным, повернулся к Фридланту, и тот, не дожидаясь слов, спросил:

– Сколько?

– По пятерке на судно. Низкорослых.

Верховный согласно кивнул.

Рус вдруг вспомнил, как его «звонком» вызвал Пирк. Это случилось примерно с год назад…

– Князь, в наш порт пожаловал корабль «с той стороны».

– Купец? – Рус давно ждал ответных визитов.

Несколько кушинарских Торговых Домов подготовили суда и отправили их наугад, просто на запад. Больше года прошло – никто не вернулся. Амулетами «эфирного разговора», по причине их тогдашней редкости и дороговизне, суда не снабдили, а бывшие в экипажах Ветровики сливаться с Силой могли на самое короткое время, и вскоре график встреч сломался. Последнее, что они сообщили: «Идем по спокойному Океану, признаков земли не замечено. Капитаны берут все южнее и южнее, прошли уже половинную[8] параллель. Пытаемся убежать от шторма».

Как ни старались купцы, но в гильдейском архиве не нашлось досумрачных карт, упоминаний о портах того континента, курсов, лоций, списка потребностей. Это вообще-то никого не удивило: и Гильдия, и город Кушинар возникли уже в постсумрачные времена. Наоборот, удивило то, что в Гильдии Мореходов обнаружились чертежи океанских судов – более дорогих и гораздо более сложных в постройке, чем нынешние, практически каботажные.

– Если их купцы имеют на своих кораблях по четыре скорпиона да по паре баллист, тогда да – торговец, – с легкой иронией ответил Пирк.

– Иду, – предупредил Рус перед тем, как отпустить «отражение» души Пирка. Быстро добурил очередную скважину и перед созданием «ямы» позвал Андрея:

– Я вижу, как тебе надоело напрягаться почем зря.

– Более нудную, скучную, глупую работу, недостойную настоящего мага… – Андрей устало подходил к другу и вдруг остановился. – Так. Куда?

– В Кушинар.

– Идем. Давно моря не видел. Силы на двоих хватит? – Хватило. Иначе бы Рус товарища не позвал.

Вышли в привычном месте – в спальне дворца, где их уже поджидал Пирк – невозмутимый, как спящий удав.

Поприветствовав князя и его друга, давно знакомого мага-Водника… то есть Текущего, райгойд доложил:

– Гости встали на входе в бухту. Разумно предположить, что щиты, выставленные вдоль бортов, – приглашение лоцмана. Наши спорят между собой – кому ехать. Всем хочется подняться первым.

– А какого Тартара все решили, что они из-за океана?

– Во-первых, государь, штандарт абсолютно никому не известен, во-вторых, поднят он на грот-мачте, которая привязана к обломку собственного основания, а остальные две потеряны безвозвратно. Гребная палуба имеется, однако она закрыта заглушками, часть из которых…

– Короче, судно неизвестной конструкции, изрядно побитое заставило предположить давно ожидаемое. Так?

Пирк не преминул нагло польстить:

– Именно, князь! Я завидую твоему точному изъяснению. И корабль действительно изрядно потрепало.

– Все, Пирк, достаточно. Идешь с нами в порт? Кстати, в какое место?

– Береговой форт. И да, я хотел бы сходить с тобой, государь.

Хвала богам, из-за спора лоцманов иноземный корабль по-прежнему стоял на месте. То ли не могли сами просчитать фарватер, то ли справедливо опасались быть неправильно понятыми. И так на чужака всеми своими двумя скорпионами нацелилась единственная военная галера гроппонтского производства. Ну и форты (Береговой и Скалистый, расположенный на гряде-волноломе, образующем Кушинарскую губу) ощетинились горшками с горючей смесью, Ю; нетерпеливо подпрыгивающих в корзинах баллист, гудящих от жажды выстрела.