Лунный парк Эллис Брет
– Так вот звонит мне сегодня кое-кто из моих любимых авторов.
– И кто же, интересно?
– Джей. – Бинки помолчала. – Рассказывал, как вы вчера оттянулись.
– Да, зажгли по полной программе. – Тут я тоже помолчал, соображая. – Не верь ему, ни единому слову.
– Да уж, – грозно произнесла она. – Кстати, ты получил чек за авторские от бриттов? Я перевела его на твой нью-йоркский счет.
– Да, я получил подтверждение. Превосходно, – произнес я зловещим шепотком Монти Бернса.[24]
– Как Джейн? Как дети? – Пауза, потом упавшим голосом: – Не могу поверить, что это я тебя спрашиваю. Я знаю тебя пятнадцать лет, и никогда и в мыслях у меня не было, что буду задавать тебе подобные вопросы.
– А теперь я преданный муж и отец, – гордо сказал я.
– Да, – неуверенно промямлила Бинки, – да.
Я решил выбить ее из ступора сомнений:
– И я преподаю.
– Невероятно.
– Да, в колледже, всего раз в неделю, но детки меня обожают. Легенда гласит, что ни на одного из приглашенных писателей еще не было такой очереди желающих. По крайне мере, мне так сказали.
– И сколько у тебя студентов?
– Я-то хотел всего трех, но администрация сказала, что это недопустимое количество. – Я втянул воздух. – Так что всего у меня пятнадцать маленьких подонков.
– Ну а как книга?
– А, пошутили, и будет.
– А мы разве шутили?
– Я практически разложил по полочкам сюжет, и книга движется точно по расписанию. – Мне захотелось закурить, и я стал шарить по ящикам стола в поисках пачки сигарет. – Я больше не почиваю на лаврах, Бинки.
– Как насчет того, чтобы ненадолго отвлечься?
– Но ведь в каталоге «Нопфа» на следующую осень эта книга стоит первой строкой, значит, я должен закончить не позже января, верно?
– Так-то оно так, но ведь ты сам утверждал, что сможешь написать книгу за шесть месяцев, – сказала она. – Тебе никто не верил, но эта дата тем не менее зафиксирована в контракте, а немцам, которым принадлежит издательство, задержки очень не по нраву.
– Ты так уклончива, Бинки, – сказал я, забив на сигареты. – Такое впечатление, что-то ты темнишь. Мне это нравится.
– А у меня такое впечатление, что у тебя опять аллергия обострилась, – скучающим голосом произнесла Бинки. – Мы, похоже, забыли принять сегодня кларитин. И мне это не нравится.
– Вот именно, аллергия замучила, – принялся возражать я, потом, подумав, добавил: – И не верь Джею, что бы он тебе ни рассказывал.
– Серьезно, Брет, аллергия?
– Не надо смеяться над недугом. Нос заложен, одышка, и все из-за… нее. – Я замолчал, понимая, что это прозвучало не слишком убедительно. – Кстати, я тут йогой занялся, ко мне ходит «пилатовский» тренер.[25] Ну что, похоже на реабилитацию?
Она только вздохнула и сменила тему:
– Ты слышал о таком Харрисоне Форде?
– Знаменитый актер, погасшая кинозвезда?
– Ему понравилось, как ты довел до ума «К моему великому огорчению», он хочет поговорить с тобой на предмет написания сценария. В ближайшие недели две тебе нужно будет поехать встретиться с ним и его людьми. На день-два, не больше. – Она снова вздохнула. – Не уверена, что это самое своевременное предложение. Просто передаю информацию.
– Ты отлично справилась. – Пауза. – Но почему бы им не приехать ко мне? Я живу в замечательном городишке. – Пауза затянулась. – Алло? Алло?
– Придется съездить на день-другой.
– И о чем там речь?
– Что-то про Кампучию или Кубу. Все пока очень смутно.
– И они, надо полагать, хотят, чтобы я – писатель – все и прояснил, так? – возмутился я. – Боже праведный.
– Я просто передала тебе информацию.
– Если Клану Ривз там не снимается, я буду чрезвычайно рад встретиться с Харрисоном. – Тут я вспомнил кое-какие слышанные ранее истории. – А правда, что он жуткий выпендрежник?
– Вот и я думаю, что это будет замечательный тандем.
– Эй, Бинки, это еще что значит?
– Слушай-ка, мне пора бежать, денек сегодня – мрак. – (На заднем плане послышался голос ее ассистента.) – Я скажу им, что ты заинтересовался, а ты пока подумай, когда сможешь слетать в Эл-Эй.
– Что ж, огромное спасибо за звонок. Обожаю твои язвительные формальности.
– Да, кстати…
– Да?
– Счастливого Хэллоуина.
Повесив трубку, я внезапно понял, что меня беспокоило в этих письмах из отделения Банка Америки в Шерман-Оукс. Третье октября. Это был день рождения моего отца. Что навело меня на следующую мысль. 2:40. В это время, согласно отчету коронера, он скончался. Какое-то время я обдумывал ситуацию – связь не из приятных. Но я был с бодуна, обессилен, и через полчаса мне нужно было быть в колледже, так что я стал думать – наверно, это совпадение и я придаю данному факту больше значения, чем он того заслуживает. Собираясь выйти из кабинета, я обратил внимание еще на одно обстоятельство: в комнате сделали перестановку. Стол теперь стоял лицом к стене, а не к окну, где вместо него примостился диван. Лампу передвинули в противоположный угол. Но я опять списал это на вечеринку, как и все, что происходило со мной в тот день.
5. Колледж
Район, в котором мы жили, походил на проект асимметричного города будущего: наклонные здания с фасадами, напоминающими каскады драпировки, были беспорядочно разбросаны на приличном расстоянии, бетонные панели, казалось, едва держатся друг за друга, по стенам вились электронные табло и вывески, а также огромные жидкокристаллические экраны и бегущие строки с биржевыми котировками и основными новостями дня; здание суда украшала неоновая вывеска, а над торговым центром «Блумингдейл», занимавшим четыре центральных квартала, возвышался гигантский телевизор «Джамботрон». Но кроме этого района городок мог похвастаться природным заповедником на восемьсот гектаров, конными заводами, двумя полями для гольфа, а магазинов детской книги здесь было больше, чем «Барнс и Нобл».[26] Мой путь в колледж пролегал мимо бесчисленных игровых площадок и бейсбольного поля до Мейн-стрит (там я остановился у «Старбакс» купить чашечку латте), где располагались деликатесные лавки, продавались первоклассные сыры, стоял целый ряд кондитерских, аптека, где дружественный фармацевт выписывал мне рецепты на клонопин и ксанакс, там же за семейным магазинчиком скобяных товаров прятался синеплекс, и вдоль всех примыкающих улиц были высажены магнолии, и кизил, и вишни.
Притормозив у светофора, украшенного гирляндой свежих цветов, я, попивая обезжиренный латте, наблюдал, как на телеграфный столб карабкался бурундук. Кофе оживило меня настолько, что похмелье стало казаться происшествием недельной давности. И тут, проплывая по тенистым улицам, я внезапно ощутил необъяснимое довольство. Я проехал мимо картофельного поля, мимо лошадей, высунувших морды из гумна. На въезде в кампус охранник откозырял мне двумя пальцами, и я поднял свой стаканчик, приветствуя его.
В тот теплый полдень Дня всех святых я впервые заметил кремовый «Мерседес-450SL». Он стоял на обочине рядом с парковкой моего факультета, и, проходя мимо, я улыбнулся, вспомнив, что на аналогичной модели того же цвета мой отец ездил в конце семидесятых и его машину я унаследовал, когда мне исполнилось шестнадцать. Это тоже был кабриолет, и интригующее совпадение спровоцировало волну воспоминаний – шоссе, на капоте пляшет солнце, я высовываюсь за ветровое стекло и вглядываюсь в изгиб Малхолланда, из динамиков несутся «Гоу-Гоуз», верх опущен, и кроны пальм качаются надо мной. Тогда меня это нисколько не насторожило: в колледже училось много богатеньких деток, и такая машина вовсе не была здесь неуместна. И воспоминания растаяли, когда я припарковался на положенном месте, взял с пассажирского сиденья стопку «Информаторов» и направился в кабинет, расположенный в маленьком очаровательном сарайчике красного кирпича окнами на кампус – само здание и впрямь называлось Амбар. Улыбаясь про себя, я вдруг понял, что приехал сюда только потому, что мой кабинет – это единственное место, где Эйми Лайт согласится теперь со мной встретиться – под предлогом консультации, хотя она не была моей студенткой, я у нее ничего не преподавал, и никаких консультаций не намечалось. (Однажды мы попытались сойтись у нее на квартире за пределами кампуса, но там обитала несносная кошка, на которую у меня развилась страшная аллергия.) На ступеньках обрамленной в стекло и металл библиотеки похмельные студенты ловили солнечные лучи. Проходя по двору, я остановился возле новой арт-инсталляции, помог откупорить бочонок пива (и умыкнул стаканчик). По зеленому полю бегали и прыгали футболисты в спортивных костюмах «DKNY», и за исключением нескольких готов, сидящих под навесом возле главного здания (где я оставил стопку «Информаторов», бросив ее на стол с табличкой «Бесплатно при предъявлении студенческого билета»), все выглядели так, будто сошли со страниц каталога «Аберкромби и Фитч».
Ассоциации возникали самые привлекательные, и мысли мои снова унеслись в прошлое, в кэмденские годы. На самом деле весь кампус – атмосферой, расположением спальных корпусов, конструкцией основных зданий – напоминал мне Кэмден, впрочем, это тоже был небольшой гуманитарный колледж в изрядной тьмутаракани.
– Йо, мистер Эллис, отличная была вечеринка – че как? – позвал меня кто-то.
Я обернулся, это был перец из моей группы, таланта у него – кот наплакал.
– Йо, худо, Джесси, очень худо, – добродушно отозвался я и добавил, как будто вспомнив: – Держи пистолетом!
Пока я шел к Амбару, ко мне подходили студенты и благодарили за вечеринку – на которую никого из них не звали, но они тем не менее явились. На мою профессорскую улыбочку они отвечали довольным смехом.
Был среди них и нервный еврейчик (Дэвид Абромович), которому я кивнул походя. Надо признаться, к нему меня немного влекло. Поздравления с удавшейся вечеринкой не иссякали, и я отвечал на них с не меньшим радушием, даже тем студентам, которых в глаза не видел.
На двери кабинета я нашел записку от студентки, имя которой не показалось мне знакомым, – она отменяла встречу, которой я не назначал, и приносила извинения за «инцидент» на занятии в прошлый четверг. Я изо всех сил постарался вспомнить эту студентку и что это был за инцидент, но ничего так и не прояснилось. Вдобавок занятия проходили как во сне – все было настолько спокойно и комфортно и неформально, что даже намек на инцидент вызывал опасения. В аудитории я всегда старался быть беззаботным, выдавать побольше ободряющих комментариев, но, поскольку я был так знаменит и, возможно, ближе им по возрасту, чем кто-либо из преподавателей (впрочем, в отношениях с коллегами я придерживался полнейшей автономии и знать наверняка не мог), ученики смотрели на меня с благоговейным трепетом. Подвергая рассказы критическому разбору, я старался не обращать внимания на страх и тревогу, мучившие моих студентов.
Я уселся за стол, тут же открыл ноутбук и стал придумывать сон для доктора Ким, крохотной психоаналитички корейского происхождения, на которую жена вышла через нашего семейного консультанта доктора Фахейду.
Будучи непреклонной фрейдисткой, доктор Ким истово верила в то, что подсознательное способно проявлять себя в образах из сновидений, и каждую неделю требовала от меня новый сон, дабы подвергнуть его толкованию, но из-за ее акцента я не понимал и половины из того, что она говорила, а вдобавок уже давно не видел снов, так что переносил наши встречи с большим трудом. Однако на этих визитах настаивала Джейн (и платила за них), так что легче было потерпеть несколько часов, чем нарываться на неприятности из-за неявки. (Кроме того, эта клоунада позволяла продлевать рецепты на клонопин и ксанакс, а без них я покойник.) Тем временем доктор Ким стала что-то просекать и с каждым новым выдуманным сном делалась все подозрительней, но сегодня с меня причиталось сновидение, так что в ожидании, пока Эйми Лайт придет (и, по возможности, разденется), я, послушный долгу, сосредоточился на том, что в данный момент могло бурчать мое подсознание. Взглянув на часы, я понял, что прислушиваться надо побыстрее. Мне нужно было придумать сон, набрать его, отправить на принтер и – после неочевидного еще секса с Эйми Лайт – нестись в кабинет к доктору Ким, чтобы поспеть к трем. Итак: вода, авиакатастрофа, домогательства борзой… барсучихи (помним: с животными у меня нелады); я сидел в самолете голый, борзая барсучиха была… тоже на борту, и знали ее, кажется… Джейн.
Когда я поднял глаза, в дверях стоял студент и смотрел на меня с робостью. На первый взгляд в нем не было ничего необычного: высокий, черты правильные, пожалуй, даже типичные, лицо худое, точеное, густые, коротко остриженные, каштановые с рыжиной волосы, рюкзак за плечами. На нем были джинсы и старинный, оливкового цвета свитер «Армани» с дизайнерским лейблом – орлом (старинный, потому что, когда я учился в колледже, у меня был такой же). В руках он держал бумажный стаканчик из «старбакс» и казался более настороженным, чем большинство близоруких лентяев, населявших кампус. Я хоть и не мог его вспомнить, все же был уверен, что видел его где-то раньше, в общем, я был заинтригован. Кроме того, он держал томик моего первого романа, «Меньше нуля», отчего я даже привстал и сказал:
– Здрасьте.
С парнем чуть удар не случился оттого, что я обратил на него внимание, и на время он потерял дар речи, пока я не поторопился что-то сказать.
– У вас в руках замечательный роман…
– Ах, да, привет, надеюсь, не помешал.
– Нисколько. Пожалуйста, входите.
Он отвел глаза и густо покраснел, потом бочком вошел в кабинет и осторожно присел на стул возле моего письменного стола.
– В общем, мистер Эллис, я ваш большой поклонник.
– А разве формальности здесь еще не запрещены законом? – произнес я с деланой неприязнью на лице в надежде расслабить парня, поскольку сидел тот в крайнем напряжении. – Зовите меня Брет. – Пауза. – А раньше мы не встречались?
– М-м, меня зовут Клейтон, я первокурсник, так что – вряд ли, – ответил парень. – Я просто хотел спросить, не подпишите ли вы для меня эту книжку? – Руки его слегка тряслись, когда он приподнял томик.
– Ну конечно. С большим удовольствием.
Я внимательно изучал его, пока он протягивал мне девственную, будто ни разу не читанную книжку. Открыв ее на титульном листе, я увидел, что это было первое издание, отчего томик в моих руках становился вещью чрезвычайно редкой и ценной.
– Через пару минут у меня занятия, так что… – Он указал на себя.
– Ну конечно, я вас не задержу. – Я положил книгу и осмотрел стол в поисках ручки. – Итак, Клейтон, полагаю, друзья зовут вас Клей.
Он уставился на меня, после чего, поняв, к чему я клоню, ухмыльнулся и произнес:
– Ну да. – Он махнул в сторону книги. – Как героя этого романа.
– Я так и подумал, – сказал я, открывая ящик стола. – Может, здесь найдется? – Я нашел ручку и поднял глаза. Парень вопросительно смотрел на меня. – Так, все верно. Вы правы, – заверил я, но все-таки не удержался: – Мне очень знакомо ваше лицо.
Он просто пожал плечами.
– И какой же у вам основной предмет?
– Я хочу стать писателем. – Это признание, казалось, дается ему с трудом.
– А вы подавали заявку на мой семинар?
– Я первокурсник, а туда берут только третьекурсников и выпускников.
– Допустим, я бы мог потянуть за нужные струны, – тонко намекнул я.
– На каком основании? – спросил он с вызовом в голосе.
Тут я сообразил, что беззастенчиво флиртую, и, устыдившись себя, резко перевел взгляд на книжку и ручку в моей руке.
– Да и пишу я так себе, – произнес он, выправляя осанку и ощущая едва уловимый сдвиг в атмосфере кабинета.
– Все мои студенты пишут не блестяще, так что вы вполне подойдете, – сухо засмеялся я.
Он даже не улыбнулся.
– Мои родители… – Он снова колебался. – На самом деле мой папа… он хотел, чтоб я пошел в бизнес-школу, так что…
– Ну да, дилемма старая как мир.
Клейтон нарочито посмотрел на часы – еще один жест, показывающий, что ему уже пора.
– Вы просто напишите мое имя, то есть – свое имя. – Он встал.
– Вы сейчас над чем-то работаете? – мягко спросил я, выписывая на титульном листе свою фамилию с нехарактерными росчерками.
– Ну, я уже написал часть романа.
Я вернул ему книгу.
– Что ж, если захотите показать мне что-нибудь… – И мое предложение повисло в ожиданий, что он его примет.
В этот момент я понял, где видел Клейтона.
Вчера он был на нашем Хэллоуине.
Это он был в костюме Патрика Бэйтмена.
Это на него я смотрел из окна Сариной комнаты, когда он исчез во тьме Эльсинор-лейн.
Я сделал вдох, что-то дернулось во мне, я поежился.
Он уже упаковывал книжку в рюкзак, когда я спросил:
– А вас вчера не было на празднике, который мы с женой устроили у нас дома?
Он напрягся и сказал:
– Нет. Нет, не был.
Это прозвучало настолько естественно, что я так и не распознал, врет он или нет. Кроме того, если уж он явился на вечеринку без приглашения, то с какой стати признаваться в этом теперь?
– Правда? А мне казалось, я вас там видел, – продолжал давить я.
– Хм, да нет, это был не я. – Он стоял надо мной и ждал.
Я понял – нужно что-то сказать, что даст ему возможность ретироваться.
– Что ж, было приятно познакомиться, Клейтон.
– Да, мне тоже.
Я протянул руку. Он резко схватился за нее, отпустил и, отвернувшись, забубнил благодарности. Тут я услышал шаги, приближавшиеся по коридору.
Клейтон их тоже услышал и, не сказав больше не слова, повернулся к выходу.
Однако в дверях он столкнулся с Эйми Лайт, и, прежде чем Клейтон поспешил восвояси, они обменялись короткими взглядами.
Эйми вошла, покачивая бедрами.
– Это кто? – мимоходом спросила она.
Я подошел к двери, все еще слегка ошеломленный этой встречей, и посмотрел, как Клейтон исчез в пустоте коридора. Я стоял и гадал, отчего это он наврал мне, что не был на вчерашней вечеринке. Ну, допустим, он стеснительный. Допустим, его не пригласили. Допустим, ему все равно хотелось прийти. Да бог с ним.
– Так это был твой студент? – снова заговорила Эйми.
– Да, да, – сказал я, закрывая дверь. – Очень интересный молодой человек, но отведенные ему семь минут только что истекли.
Эйми облокотилась на стол и смотрела на меня. На ней было соблазнительное летнее платье, и она наверняка знала, какой бывает реакция на соблазнительное летнее платье в конце октября – плотские мечты. Я тут же подошел к ней, она уперлась в стол руками, села на него и раздвинула ноги, и я подошел еще ближе, и она обвила ноги вокруг моих бедер и стала меня слегка раскачивать, а я смотрел на нее сверху. Все это вселяло самые смелые надежды.
– Психопат? – спросила она с притворной застенчивостью.
– Нет – тогда бы ему полагалось десять минут.
Мы поцеловались.
– Это так демократично, – вздохнула она.
– Я просто следую клятве препода.
И вкус блеска для губ перенес меня на годы назад, в последний класс школы, к девочкам, с которыми я встречался, когда ароматизированный блеск для губ пользовался бешеной популярностью, и я валялся в шезлонге возле бассейна с черным дном, и на шее у меня было ожерелье из ракушек, «Форинер» пели «Как в первый раз»,[27] ее звали Блэр, и восхитительный, с фруктовыми нотками, аромат баблгама заполнил кабинет, и я совсем забылся, пока не понял, что Эйми уже отстранилась и смотрит на меня в упор. Рука моя осталась в ложбинке ее шеи, чуть ниже затылка.
– Я только что видела Элвина, – сказала она.
Я вздохнул. Элвин Мендольсон был ее научным руководителем. Я был с ним незнаком.
– И что сказал Элвин?
Она тоже вздохнула.
– Он сказал: «Зачем ты тратишь на это свое время?»
– Почему твой научный руководитель так меня ненавидит?
– У меня на этот счет свои соображения.
– Не потрудилась бы ты поделиться ими со мной?
Я нежно перебирал пальцами по ее предплечью. Я легонько ущипнул ее запястье.
– Он считает тебя причиной своих проблем.
– Боже, какая тварь.
Я снова поцеловал ее, и природная ориентация направила мои руки по направлению к ее груди. Она защитилась локтями.
– Как ваш дом – надеюсь, не слишком пострадал? – спросила она, когда я прижал свой эрегированный к ее бедру, отчего она напряглась. Я становился все более настойчив и готов уже был скинуть ноутбук и разложить ее прямо на столе, когда она спросила: – А Джейн о нас знает?
Я слегка отстранился, но она ухмыльнулась и движением ног вернула меня на место.
– Почему ты спрашиваешь? Почему сейчас?
– Вчера она как-то странно на меня смотрела.
Я снова приблизился и поцеловал ее шею, а потом предплечье – она вся покрылась гусиной кожей.
– Такое было освещение. Не бери в голову.
Эйми снова немного отстранилась.
– У меня осталось четкое впечатление, что она меня изучала.
Я вздохнул и выпрямился.
– Мы когда-нибудь это сделаем, или что?
– О боже…
– Потому что я, например, уже не слишком молод.
Она громко рассмеялась, закинув голову.
– При чем тут это.
– А ты очень скоро приобретешь титул самой злостной недавалки в моей жизни, и это уже не смешно, Эйми. – Я схватил ее за руку и притянул к своей ширинке. – Хочешь узнать, насколько это не смешно?
– Мне не стоило связываться с тобой по целому ряду причин, – сказала она и выпрямилась.
Я, однако, остался в прежней позиции. Она все вздыхала.
– Хотя бы потому, что ты женат…
– Так всего ж три месяца! – возопил я.
– Брет…
Я снова приблизился и уткнулся лицом ей в шею.
– Женатые дольше живут.
– Никто еще не доказал экспериментально, что быть женатым – это круто само по себе.
Я стал опускаться на колени, пока мои глаза не оказались на уровне ее раздвинутых бедер. Я засунул руку под платье, почувствовав пирсинг посредине ее мягкого загорелого животика. Рука скользнула по низу живота и – к тазу. В основании позвоночника, прямо над задницей – небольшой уклон, я нежно потрепал это углубление, мягко помассировал его круговыми движениями, после чего руки двинулись к тому месту, где ее булочки смыкались с бедрами, к трусикам и заповедной территории под ними. Она попыталась сдвинуть бедра, но я крепко держал их, не давая закрыться. Я напрягся и выдавил:
– Я тут читал статью в одном журнале. – Она сдвинула еще сильнее. Я стиснул зубы. – Ученые выявили зависимость между длительностью жизни и частотой совокуплений. – И тут, тяжело дыша, я отпустил ее.
– Бред сивой кобылы, – засмеялась она.
– Послушай, я пытаюсь вызвать в тебе ответное чувство, почему же ты еще не бьешься в конвульсиях блаженства?
Она расслабилась, я поднялся, и мы снова поцеловались. Я снова ушел в нее с головой.
– Боже, что за запах? – пробормотал я. – Он возвращает меня туда.
– Куда?
Я облизывал ее губы.
– Да так – туда. В прошлое. Я снова чувствую себя как подросток.
– От блеска для губ?
– Да, – вздохнул я. – Как мандаринчики у Пруста.
– То бишь кексики.
– Да, как те мандаринчики.
– Почему… тебя взяли преподавать?
– У меня красивые ноги.
Я снова гладил ее по животу, слегка оттягивая колечко возле пупка.
– А мне так можно? Пусть у нас будет одинаковый пирсинг. Вот будет здорово, правда?
– Ага, он будет замечательно оттенять твое брюшко.
– Ты хотела сказать, мой выдающийся пенис?
– Я имела в виду твое, хм, пузо.
– Ты очень сексуальна, детка, но я не менее привлекательный.
И тут, как обычно, все прекратилось. На этот раз взаимно. У нее были дела, я должен был распечатать свой сон и бежать к доктору Ким.
Когда мы уже оправлялись перед выходом, Эйми сказала:
– Этот парень, что был здесь до меня…
– Ну, ты его знаешь?
Она помолчала.
– Нет, но лицо у него знакомое.
– Да, мне тоже показалось. Ты видела его вчера на вечеринке? – спросил я под звук запускающегося принтера.
– Не уверена, но он мне кого-то напоминает.
– Он нарядился Патриком Бэйтменом. Пришел в костюме «Армани». Жуть как неприятно.
– Хм, Брет, знаешь, ты так обдолбался, что в самый разгар вечеринки едва ли был способен кого-либо узнать.
Я пожал плечами, свернул сон и сунул его в карман, а заодно прихватил несколько рассказов, которые студенты оставляли в ящике возле двери.
Было тихо. Эйми задумалась о чем-то своем и зажгла сигарету.
– Так, ну и что? – спросил я. – Я уже опаздываю.
– Странно, что именно Патрик Бэйтмен.
– Почему?
– Потому что я подумала, он похож на Кристиана Бейла.
В комнате надолго повисла тишина, потому что Кристиан Бейл сыграл Патрика Бэйтмена в экранизации «Американского психопата».
– Но еще больше он похож на тебя, – сказала Эйми. – Если скинуть лет двадцать.
Меня опять передернуло.