Лунный парк Эллис Брет

10. Кино

В местной газете я посмотрел расписание шестнадцатиэкранного мультиплекса торгового центра «Фортинбрас» и выбрал картину, которая не смутила бы Сару и не наскучила бы Робби (кино про симпатичного инопланетного подростка, который не признавал авторитетов и как он потом исправился), и поскольку я подозревал, что на такую экскурсию он согласился, только поддавшись на уговоры Джейн (и сцену эту я даже представить себе боялся – ее горячие упрашивания, его немая мольба), то полагал, что без боя он не выйдет, и тем больше я был удивлен, насколько умиротворенным выкатился Робби из дверей (он принял душ и переоделся) и, голову повесив, побрел к «рейнджроверу», где на переднем сиденье уже сидела Сара, пытаясь открыть компакт-диск «Бэкстрит бойз» (в итоге я помог ей и скормил диск проигрывателю), и где сам я пялился в окно и размышлял над романом. Когда он забрался на заднее сиденье, я спросил, как прошла тренировка, но он был так занят, распутывая провод от наушников, что не ответил. Тогда я повторил вопрос, и в ответ услышал:

«Тренировались в футбол играть. Что тебя еще интересует, Брет?» Совсем не так мечтал я провести свою субботу – меня ждала «Подростковая мохнатка», – но я обещал Джейн выгулять детей (кроме того, субботы мне уже не принадлежали). Чувство вины, которое нарастало с тех пор, как я появился здесь в июле, проявлялось все яснее и в данном случае сводилось к следующему: в страданиях Робби виноват я сам, а Джейн только пытается сократить разделяющее нас с сыном расстояние. Это она умоляла, стоя на коленях, – что снова напомнило, почему мы вместе.

– Ремни пристегнули? – весело спросил я, выруливая на дорогу.

– А мама не разрешает мне сидеть спереди, – сказала Сара.

На ней была блузка с принтом статуи Свободы, с воротом, как у Питера Пэна, вельветовые бриджи и пончо из чистейшей ангоры. («А что, теперь все шестилетние девочки одеваются как Шер?» – спросил я Марту, когда она доставила Сару в мой кабинет. Марта лишь пожала плечами и сказала: «А по-моему, очень даже миленько».) В руках Сара держала малюсенькую сумочку «Хелло, Китти», полную трофейных конфет. Она вытащила небольшую коробочку и, закинув голову, сыпанула себе в рот «скитлз», как прописанные ей лекарства, одновременно болтая ножками под бойз-бэнд.

– Малыш, почему ты так ешь конфетки?

– Так мама в ванной делает.

– Робби, забери, пожалуйста, у своей сестры конфетки.

– Она мне не настоящая сестра, – послышалось с заднего сиденья.

– А я ей не настоящий папа, – ответил я, – но к моей просьбе это никакого отношения не имеет.

Я посмотрел в зеркало заднего вида. Робби уставился на меня из-за полусферических очков с оранжевым оттенком, подняв бровь, поеживаясь в джемпере мериносовой шерсти с V-образным вырезом, который, без сомнения, заставила его надеть Джейн.

– Я заметил, что сегодня ты как-то особенно холоден и замкнут, – сказал я.

– Мне нужно больше денег на карманные расходы, – был ответ.

– Может, если б ты был поприветливей, это было бы легко устроить.

– Как это понимать?

– По-моему, карманные деньги тебе выдает мама.

Он испустил глубокий вздох.

– Мама не разрешает мне сидеть спереди, – снова сказала Сара.

– А папа разрешает. Кроме того, тебе вроде бы удобно. И, пожалуйста, перестань есть «скитлз» таким манером.

Мы проезжали по Вольтеманд-драйв мимо жуткой трехэтажной пародии на колониальный особняк, и тут Сара выпрямилась и, указывая пальцем на дом, закричала:

– Мы здесь были на день рожденья Эшли!

Воспоминания об этом мероприятии вызвали приступ тревоги, и я схватился за руль покрепче.

Это было в сентябре. По просьбе Джейн я повез Сару на день рождения Эшли Вагнера, где был двадцатиметровый надувной стегозавр, шоу бродячих дрессировщиков, вход украшала арка из мягких игрушек, а по двору специальная машина гоняла потоки мыльных пузырей. За две недели до праздника была организована «репетиция», с тем чтобы оценить, кто из детишек готов «работать», а кто нет, кто «буйный», а кто вроде спокойный, кто хуже всех запоминает, кто слышал о Моцарте, кто готов раскрашивать свое лицо и у кого самый четкий ПИК (предмет индивидуального комфорта), и Сара каким-то образом прошла все эти тесты (впрочем, я подозревал, что приглашение она получила потому, что ее маму зовут Джейн Деннис). Неторопившихся родителей Вагнеры угощали горячим шоколадом, который подавался без молока (из рациона также исключили все, что содержит муку, кукурузный сироп, клейковину, масло или сыр), и когда очередь дошла до меня, я принял чашку и остался поболтать. Я изображал папочку, то был период, когда я мог побожиться, что это навсегда (кроме того, клонопин замечательно укреплял нервы), и в общем и целом вызывал нормальную реакцию окружающих, хотя происходящее вокруг меня и пугало.

Все казалось мне вполне невинным – очередной неоправданно роскошный день рожденья отпрыска богатых родителей, – пока я не стал замечать, что все дети, находясь под действием таблеток (золофт, лювокс, селекса, паксил), двигались как в летаргическом сне и говорили монотонно, без интонаций. И кто-то кусал ногти до крови, и дежурил педиатр, «так, на всякий случай».

Шестилетняя дочка одного из директоров «IBM» пришла в топике без рукавов и в туфлях на платформе. Пока я наблюдал, как дети общались между собой – жестоко ссорились из-за парашюта, участвовали в эстафете, пытались попасть футбольным мячом в сверкающий обруч, выслушивали сдержанные замечания, почти никого не тошнило, Сара кусала хвост креветки («Un crevette!» – взвизгнула она; да, Вагнеры подавали очищенных креветок), – кто-то всучил мне морскую свинку, и так я и баюкал ее, пока официант, заметив, что свинка извивается в моих руках, ее не забрал. И вот тогда-то меня и поразило желание бежать с Эльсинор-лейн и из округа Мидленд. Мне жутко захотелось кокаина, я еле сдержался, чтоб не попросить у Вагнеров выпить, и вскоре я отбыл, пообещав забрать Сару в оговоренное время. За последующие два часа я чуть не доехал до Манхэттена, но потом успокоился, мой отчаянный план перешел в стадию тихого раздумья. Когда я забрал Сару, она держала пакет, в котором не было ничего съестного, зато был компакт-диск, и, объявив мне, что теперь знает четыре своих самых нелюбимых слова, она сказала:

– А еще со мной разговаривал дедушка.

Я обернулся и посмотрел на нее, она невинно обгрызала креветку.

– Кто разговаривал?

– Дедушка.

– Мамин папа?

– Нет, другой дедушка.

Я знал, что Марк Штраус (отец Сары) потерял обоих родителей еще до знакомства с Джейн, и вот тут-то меня накрыло.

– Что за другой дедушка? – осторожно спросил я.

– На празднике он подошел ко мне и сказал, что он мой дедушка.

– Малыш, но тот дедушка умер, – произнес я как можно мягче.

– Но дедуля не умер, папа! – радостно ответила Сара, подпрыгивая на сиденье.

В машине было тихо – шумели только «Бэкстрит бойз»; тот день пролетел перед моими глазами, и я заставил себя забыть о нем.

– Папа, а почему ты не работаешь? – спросила Сара. Она довольно причмокивала после каждой проглоченной пастилки.

– Да нет, я работаю, малыш.

– А почему ты не ходишь на работу?

– Потому что я работаю дома.

– Почему?

– Потому что я домашний папа, – спокойно ответил я. – И что это у нас за светская беседа?

– Почему?

– Пожалуйста, малышок, не начинай.

– Почему ты сидишь дома?

– Ну, я еще в колледже работаю.

– Папа?

– Да, малыш.

– А что такое колледж?

– Это то место, где я учу чрезвычайно бездарных лодырей писать книжки.

– И когда ты туда ходишь?

– По средам.

– И это работа?

– Работа портит людям настроение и характер. Никто на самом деле работать не хочет. Работы в принципе лучше избегать.

– Ты не работаешь, и настроение у тебя дурное.

Это сказал Робби. Я напрягся и посмотрел на него в зеркало заднего вида.

Он уставился в окно, уперевшись в кулак подбородком.

– С чего ты взял, что у меня дурное настроение?

Робби промолчал. Я понял, что ответ на этот вопрос требует мыслительных усилий, на которые Робби не способен. Я также понял: лучше даже не затевать.

– Мне так кажется, я вполне сойду за счастливчика, – сказал я.

Долгая, жуткая пауза.

– Мне крупно повезло, – добавил я.

На что Сара спросила:

– Почему тебе повезло, папа?

– Да вам, ребята, тоже очень повезло. У вас обоих жизнь как в сказке. Да вам даже больше повезло, чем вашему папе.

– Почему, пап?

– У папы тяжелая жизнь. Папе хочется пополдничать – не дают. Папе хочется прилечь днем – нет времени. Папе хочется на игровую площадку – не пускают.

В зеркале заднего вида я заметил, как Робби зажал ладонями уши.

Мы проезжали мимо закрывшейся на зиму водяной горки, и Сара закричала:

– Хочу на водяную горку!

– Почему? – настала моя очередь задавать вопросы.

– Потому что хочется с нее скатиться!

– Почему?

– Потому что это весело, – ответила она уже с меньшим воодушевлением; то, что мы поменялись ролями, ее явно смутило.

– Почему?

– Потому что… мне так нравится.

– А почему тебе…

– Пожалуйста, не спрашивай ее больше, – пылко взмолился Робби.

Я быстро взглянул на него в зеркало, выглядел он так, будто ему нехорошо.

Я перевел взгляд на проигрыватель, крутивший компакт-диск «Бэкстрит бойз».

– Не понимаю, чего вы этот мусор слушаете, – пробурчал я. – Надо будет купить вам пластинок. Приличных музыкантов. Спрингстина, Элвиса Костелло, «Клэш»…

– Какой еще Элвис Костелло?

Мы свернули с шоссе и уже ехали в сторону торгового центра, когда Робби задал этот вопрос, и я, притормозив на красный, увидел, как с парковки на другой стороне улицы выехал «БМВ» Эйми Лайт.

И видно было, что пассажирское сиденье занято. И что сидит там мужчина.

Я услышал комментарий Робби об Элвисе Костелло, увидел красный свет, заметил Эйми Лайт и понял, что она в машине с мужчиной, – все это случилось за считанные секунды, почти одновременно.

Я тут же развернулся и поехал за ними.

Сара, беззвучно подпевавшая бойз-бэнду, вдруг крутанулась на сиденье:

– Папа, куда мы едем?

– Мы едем в кино, малыш.

– Но мы же едем не туда.

– А ты откинься и оцени уровень вождения отца.

– Но куда мы едем, пап?

– Да мне просто интересно кое-что.

Она была за рулем. Она смеялась. Я ехал прямо за ними, и она смеялась.

Потом она протянула руку и погладила его щеку.

На следующем светофоре (пока мы проезжали три квартала, я не слышал ничего, кроме ее смеха, и видел только зад белого «БМВ») она его поцеловала.

Мне пришлось подавить в себе желание посигналить. Я хотел встать рядом с ними. Мне нужно было разглядеть, кто мой соперник.

Но бульвар был запружен машинами, и я не мог втиснуться ни справа, ни слева. Дети молчали или говорили что-то – не помню, я выключил их из эфира. Я дотянулся до мобильного телефона, и набрал ее номер (что в любом случае собирался сделать, пока дети будут смотреть фильм), и – даже в приступе ревности – ощутил тот болезненный укор совести, какой испытывал всякий раз, набирая ее номер, потому что знал его уже наизусть, хотя телефон дома, в котором я жил, вспоминал с трудом.

Я очень внимательно наблюдал за тем, как в ту же секунду оба посмотрели на панель (мелькнул даже его профиль, но лица я так и не разглядел).

Я ждал. Эйми взяла телефон и посмотрела на входящий номер. После чего положила его на место.

Включился автоответчик: «Это Эйми, пожалуйста, оставьте ваше сообщение, спасибо».

Я повесил трубку. Я вспотел. Я включил кондиционер.

– Она не ответила, – громко произнес я.

– Кто, папа? – спросила Сара. – Кто не ответил?

Включился зеленый свет, «БМВ» отъехал. В этот момент парень обернулся и посмотрел на мой «рейндж-ровер», но на заднем стекле играло солнце, и я опять не разглядел его лица. Ехать за ними я побоялся. Мне даже не хотелось знать, куда они едут. А кроме того, что дети скажут Джейн?

«Мама, папа за кем-то погнался, а когда он позвонил, она ему не ответила». Автомобильные гудки сзади напомнили мне, что пора уже начинать движение. Я развернулся еще раз и поехал к торговому центру, где нарезал не одну милю по заасфальтированной парковке, пока Робби не перегнулся через спинку и, ткнув пальцем, не произнес:

– Вон там есть место. Паркуйся уже, Брет.

Я припарковался.

Мы пошли прямо в мультиплекс. С тех пор как мои мысли занял тот парень на пассажирском сиденье, я с трудом вписывался в неторопливость выходного дня. Может, это Элвин Мендольсон – ее научный руководитель?

Нет, тот парень моложе, ее ровесник, наверное, студент. Я вызвал в памяти его профиль, но размытые черты так ничего мне и не сказали. Я приобрел билеты на «По прозвищу бунтарь» и настолько отвлекся, что, когда дети попросили конфеты, попкорн и колу, я безмолвно купил им все, что они хотели, хотя Джейн просила меня этого не делать. Я разрешил детям выбрать места в похожем на огромную пещеру зале, неожиданно пустом для субботнего дневного сеанса. Я боялся, что выбрал непопулярный фильм, но Робби – фанат кино – не жаловался. Тут я вспомнил, чего, должно быть, стоило Джейн вытащить его сюда: условия, видимо, были таковы, что он высидел бы и детский утренник. Сара села между мною и Робби и присосалась к газировке, а когда я сделал ей замечание, Робби закатил глаза и вздохнул, открывая пакет «Джуниор минтс», но вскоре внимание обоих приковал экшн, бушевавший на экране. Минут через двадцать, когда смотреть уже не было сил, я перегнулся и сказал Робби, чтоб он присматривал за сестрой, пока я схожу в холл позвонить. Сделал я это не без колебаний: имя последнего из пропавших мальчиков – Маер Коэн – засело у меня в голове. Робби послушно кивнул, не отрывая глаз от экрана, и я понял, что никто его никуда не заберет («пока он сам того не захочет», проскочила непрошеная мысль). Расхаживая по фойе, я набрал номер Эйми Лайт и на этот раз оставил сообщение: «Привет, Эйми, это Брет. М-м. Минут сорок назад я видел, как ты выезжала с парковки супермаркета «Здоровая пища», и тебе, похоже, было очень даже весело… – Я слабенько хихикнул. – Вот, собственно, и все. Позвони мне на мобильный».

Когда я вернулся в зал, экран уже был для меня цветовым пятном.

Безнадежно. Я не мог сосредоточиться на сюжете, поскольку все время думал, что в машине Эйми Лайт сидел я. Думал, что парень на переднем сиденье – это я сам. Наконец я сумел сфокусироваться на экране: флотилия черных кораблей зависла в космическом пространстве.

После кино я пошел по накатанной: замороженный йогурт в кафетерии, лазерные стрелялки в игровых автоматах, потом Сара захотела пойти в «Аберкромби и Фитч», где я листал каталог, пока дети примеряли одежду, а потом Робби сказал, что ему нужно зайти в «Почтовые ящики и т. д.».

Помню, я спросил его зачем, но что он ответил – не помню (и впоследствии это окажется моей ключевой ошибкой). Мы с Сарой пошли за ним на другой конец центра. Сара считала шаги и говорила, что хочет в свою комнату побольше неоновых ламп и занавески из бисера. Уже у дверей «Почтовых ящиков и т. д.» Робби наткнулся на группу ребят из своей клики недовольных, которые как раз выходили оттуда, куда он (экое совпадение) направлялся, и он вынужден был меня представить.

– Это Брет, – сказал он.

– Я его отец, – добавил я.

– Да, он мой папа, – без всякого выражения подтвердил Робби.

Робби вдруг зарделся. Он кивнул, хотя на лице было написано, что он понятия не имеет, что означает эта фраза. Он впервые назвал меня папой.

Поняв, что мальчиков он представлять не собирается (их было четверо), я сел вместе с Сарой на ближайшую скамейку и принялся наблюдать, как они общаются. Разговор зашел о пятнашках мячом и о том, что в школе эту игру запретили, потом они обменялись впечатлениями от Хэллоуина. Беседуя, парни смотрели друг на друга, но говорилось все с напускным равнодушием, даже переругивались они вяло, без особого энтузиазма. У каждого на шее висели наушники, на заднице – рабочие штаны «Банановая республика», все были в таких же, как у Робби, оранжевых очках. Когда один из них взглянул на меня мельком, будто я заразный, я наконец-то понял, кто был помехой, причиной, по которой разговор не затянется. Как только стало понятно, что я за ними наблюдаю, парень, который инстинктивно был противен мне больше других, бросил на меня взгляд, говорящий: «А ты что за хер такой?», и мне послышалось слово «залупа», хотя в отношении кого оно прозвучало, было не ясно. Их гладкие лица с едва заметными прыщиками, короткие прически по моде, слегка дрожащие из-за таблеток руки, неясные отношения между собой – все это подводило меня к одной только мысли: никому из них я не поверю. И тут ребята разошлись кто куда, внезапно, без предупреждения. Если и был у них взаимный интерес, то испарился он так стремительно, что, казалось, не существовал вовсе.

Робби устало побрел в нашу сторону по залитому светом моллу, и меня вдруг обеспокоило то, как мало в его жизни романтики и поэзии. Основой всего была скучная тревожная повседневность. Все было показное. Но еще больше обеспокоило меня и пригвоздило к ним мое внимание то, что я услышал, как один из них – я как раз вел Сару к ближайшей скамейке – произнес имя Маера Коэна. Услышав это, я быстро обернулся и заметил, как двое парней шикнули на того, кто проговорился. Заметив испуг на моем лице, они усовершенствовали свои позы. И сохраняли их, несмотря на то что Маер Коэн был одним из них, их одногодкой, и жил в пяти минутах отсюда, а теперь бесследно исчез. Но нехорошее предчувствие еще крепче скрутило меня, когда я заметил, что никто из этих пяти парней, включая моего сына, не казался даже напуганным. Они не боялись. И еще больше я напрягся, когда понял, что в присутствии взрослого они были вынуждены подавить свое веселое возбуждение – свое ликование.

Адреналин ударил в голову, но Сара отвлекла меня очередным вопросом.

– Папа?

– Да?

– Ты помогаешь людям?

Но я не стал отвечать ей – до меня дошло, кто сидел рядом с Эйми Лайт в ее «БМВ».