Лунный парк Эллис Брет
– А потом?
– А я успеваю съездить в мультиплекс на дневной сеанс.
– И как он реагирует? – спросили Адама. – Когда не может тебя нигде найти?
Гарднер пожал плечами.
– Да, может, никак. Идет и садится за компьютер и пялится на эту дрянь день-деньской. – Гарднер задумался. – В конце концов он меня находит.
– Это совершенно другой мир, – пробурчал Хантингтон, – у них развился целый комплекс навыков, они ушли далеко в сторону.
– Они умеют перерабатывать визуальную информацию, – пожал плечами Гарднер, – делов-то. Меня, например, это нисколько не впечатляет.
– Они понятия не имеют, как вписываться в контекст, – снова забурчал Хантингтон, вырубаясь после очередной затяжки свежего косяка; два все еще ходили по рукам, и никто не пропускал.
– Они подсажены на фрагменты.
– Однако в современных технологиях они более продвинуты, чем мы, – сказал Митчелл, но по его ровному, отчужденному тону было не понять, спорит он с Марком или соглашается.
Тут на нашем дворе залаял Виктор.
– Мими запрещает Хэнсону играть в «Дум».
– Почему?
– Она говорит, что эту игру используют для тренировки солдат.
Глубокий вздох.
Наш участок и алленовский разделяла только низкая живая изгородь, однако расстояние между домами было более чем достаточное, так что сетовать на недостаток уединенности не приходилось. Дети все сидели в медиа-комнате, и взгляд мой скользнул наверх. В спальне горел свет. Я проверил еще раз – Венди по-прежнему держала Сару на коленках.
Я снова подумал: «Странно… все это…», – однако на этот раз мысль была подбита зачатками паники.
Я был уверен, что выключал свет в спальне. Или, может, я только сейчас обратил внимание? Уверенности не было.
Я расфокусировал взгляд на общий план и сначала оглядел медиа-комнату, но тут мое внимание привлекла тень за окном спальни.
Тень исчезла так же внезапно, как появилась.
– Да нет, я же не то чтоб за строжайшую дисциплину, – интонировал один из отцов, – я просто хочу, чтоб он отвечал за свои действия.
Я тревожно поерзал в шезлонге, не сводя глаз со второго этажа.
Никакого движения. Свет горел, но теней не было.
Я слегка расслабился и уже собирался вновь присоединиться к разговору, как мимо окна промелькнул силуэт. И снова появился, уже как тень, присел на корточки, будто прячась.
Я не мог сообразить, кто это, но по форме оно напоминало мужчину, одетого в нечто похожее на костюм.
Тут оно снова исчезло.
Я невольно посмотрел на Робби, Сару и Венди.
Но, может, это никакой не мужчина, подумал я машинально. Может, это Джейн.
Совсем сбитый с толку, я вытянул шею и глянул на кухню, где Надин и Шейла раскладывали малину, а Джейн стояла у стола и показывала Мими Гарднер что-то в журнале, причем обе смеялись.
Я медленно достал мобильный из кармана брюк и нажал быстрый набор.
В тот же момент я увидел, как Венди резко повернула голову, оторвавшись от книги, которую читала Саре, и с девочкой на руках отправилась к телефону, висящему рядом с бильярдным столом. Она ждала, пока оставят сообщение на автоответчике.
Снова появился силуэт. Он замер прямо посреди окна.
Услышал телефон – и замер.
– Венди, это мистер Эллис, возьми трубку, – сказал я в автоответчик.
Венди тут же взяла трубку, удерживая Сару в другой руке.
– Алло?
Силуэт уставился на двор Алленов.
– Венди, а ты никого к нам не приглашала? – спросил я как можно осторожнее.
Я свесил дрожащую ногу с шезлонга и снова обернулся на медиа-комнату, где все трое понятия не имели, что происходит наверху.
– Нет. – Венди посмотрела по сторонам. – Здесь никого, только мы.
Я уже встал и нетвердым шагом двинулся к нашему дому, земля подо мной качалась.
– Венди, выведи детей из дома, сейчас же, – спокойно сказал я.
Силуэт все так же маячил в окне, подсвеченный сзади, его черты оставались неясными.
Я не стал отвечать на посыпавшиеся мне вслед вопросы, мол, куда это я, а прошел вдоль дома Алленов, открыл калитку и выскочил на тротуар, откуда даже сквозь недавно высаженные вдоль Эльсинор-лейн вязы мне открывался обзор окна второго этажа.
Подойдя к дому, я вдруг заметил кремовый «450SL», припаркованный на обочине капотом к дороге.
Тогда-то я и увидел номера.
– Что это значит, мистер Эллис, – спрашивала Венди, – вывести детей из дома? Что случилось?
В этот момент, как будто услышав нас, силуэт отвернулся от окна и исчез.
Я замер, потерял дар речи, но, собравшись, двинулся по каменной дорожке к парадной двери.
– Венди, я у главного входа, – спокойно сказал я. – Выведи детей на улицу. Немедленно.
Где-то во дворе лаял Виктор, теперь лай перешел в вой.
Я стал мелко стучать в дверь, но вскоре уже барабанил во всю силу.
Напуганная Венди отперла, все еще держа на руках Сару, которая улыбнулась, увидев меня. За ними стоял Робби, бледный от страха.
– Мистер Эллис, в доме, кроме нас, – никого…
Я отпихнул ее и зашел в офис, где за считанные секунды открыл сейф, вытащил небольшой пистолет тридцать восьмого калибра и, тяжело дыша, заткнул его за пояс слаксов, чтоб не напугать детей. От травы кружилась голова. Я направился к лестнице.
Проходя гостиную, я остановился.
Мебель снова переставили.
По всей комнате было натоптано пепельными следами.
– Мистер Эллис, вы меня пугаете.
Я обернулся:
– Выведите детей. Все в порядке. Я просто хочу кое-что проверить.
Сказав это, я почувствовал себя сильнее, как будто это я держал ситуацию под контролем. Страх преобразился в спокойную рассудительность и ясность, и теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что произошло это благодаря траве Марка Хантингтона. Не покури я тогда, не стал бы я вести себя так необдуманно и беспечно, а о том, чтобы встретиться лицом к лицу с тем, что было там, в спальне, и думать не стал бы. Поднимаясь по лестнице, я почувствовал вот что: я ждал этого. Это как часть повествования. В жилах мягко пульсировал адреналин, хотя двигался я не спеша, взвешивая каждый шаг. Я схватился за перила, они помогали моему восхождению. Я был безучастен, как в трансе.
Взобравшись по лестнице, я свернул в темный коридор, ведущий к спальне.
Там было тихо. Когда глаза привыкли, я стал различать багровые оттенки полутьмы. Пройти по коридору я смог только благодаря растущей панике.
– Кто там? – спрашивал я в темноту хриплым, дрожащим голосом. – Кто там? – повторял я, медленно двигаясь по коридору к спальне.
Бра вспыхнуло и погасло, когда я прошел мимо.
Со следующим произошло то же самое.
И тут я кое-что услышал. Какое-то шарканье. Доносилось оно из-под двери спальни. И, стоя посреди темного коридора, я увидел, как полоска света, выбивающаяся из-под двери, исчезла, уступив место черноте.
И тут я услышал смех.
Я застонал. За дверью снова хихикнули.
Но смех этот не имел ничего общего с весельем.
Бра перестали мерцать, и единственный свет в коридоре исходил от луны, которая висела за окном, смотрящим во двор. Через него я увидел Виктора, он сидел напряженно, пристально уставившись на дом, как будто страж на посту («Но кто тогда противник?»), а за собакой открывалось залитое лунным светом, похожее на серебряное блюдо поле.
Хихиканье переросло в пронзительный вой.
Я вслепую пошел к спальне – ничего не видя, просто двинулся по стенке в нужном направлении.
Находясь уже буквально в двух шагах, я услышал, как открылась дверь.
– Эй! Кто там? Алле! – Голосу не хватало звука. Я полез под рубашку за пистолетом.
Вой прекратился.
Дверь раскрылась в темноту, и что-то выскочило оттуда.
Нечто поковыляло ко мне, но разглядеть его я не мог.
– Эй! – завопил я, а оно подпрыгнуло и пролетело мимо.
Я развернулся и бессмысленно замахал на него руками.
Тут захлопнулась дверь в комнату Робби.
Я уже держал пистолет в руке и на ощупь, опять-таки положась на стену, прокладывал путь в темноте, пока не дошел до двери.
– Мистер Эллис? – кричала снизу Венди. – Что происходит? Вы напугали детей.
– Вызови полицию! – заорал я так, чтобы нечто в комнате Робби услышало. – Набери девять-один-один, Венди, немедленно!
– Папа? – услышал я голос Робби.
– Все нормально, Робби, все в порядке. Выйдите только из дома. – Я старался, чтоб голос мой не дрожал.
Я задержал дыхание и открыл дверь.
В комнате было темно, и только луна скринсейвера отсвечивала с монитора.
Окно, выходящее на Эльсинор-лейн, было открыто.
Мне показалось, что я уловил какое-то движение и услышал прерывистое дыхание шагах в четырех в глубь комнаты.
– Кто ты? – крикнул я.
Я дрожал от страха. Я не представлял, что делать дальше.
– У меня, сука, пистолет! – без толку орал я. (Который ты даже держать толком не умеешь, подхихикивало нечто в моем воображении.) Я сделал шаг назад и стал шарить по стене, пока не нашел выключатель.
И тогда что-то укусило меня в ладонь, которой я тянулся к выключателю.
Послышалось некое шипение, потом жгучая боль разлилась по руке.
Я невольно вскрикнул и включил свет.
Держа пистолет в вытянутой руке, провел им из угла в угол.
Признаки жизни подавал только Терби, который сел на пол, проковылял немного, а потом завалился на бок, уставив на меня свои жуткие зенки.
Он лежал рядом с мышью, брюхо которой было вспорото.
Но ничего больше в комнате не было. Я чуть не расплакался от облегчения.
Я сглотнул и направился к открытому окну.
Услышав скрип шин, я побежал.
Кремовый «450SL» скрылся за поворотом с Эльсинор-лейн на Бедфорд-стрит.
Спотыкаясь на каждом шагу, я спустился к входу, где в полном онемении стояли Венди, Робби и Сара. Венди нагнулась, взяла Сару на руки и прижала к груди, как будто защищая.
– Вы машину видели?
Я задыхался и тут почувствовал приступ тошноты. Я отвернулся и наклонился, меня вырвало на лужайку. Сара заплакала. Меня снова вырвало и на этот раз еще жестче, до судорог. Я вытер рот тыльной стороной руки, в которой сжимал пистолет, и постарался вернуть самообладание.
– Вы видели, кто сел в машину? – снова спросил я.
Я никак не мог отдышаться.
Робби посмотрел на меня с отвращением и зашел в дом.
– Ты псих! – крикнул он и разразился рыданиями. – Ненавижу тебя! – вопил он, и в голосе его чувствовалась полнейшая уверенность, непоколебимость.
– Какая машина? – спросила Венди, и глаза ее округлились, но не от страха, нет, от предательского недоверия.
– «Мерседес». Который проехал только что по улице. – Я указал на пустую улицу.
– Мистер Эллис, машина просто ехала мимо. Что происходит?
– Нет, нет, нет. Вы что, не видели, как в машину сел человек и уехал?
Венди смотрела мне за спину. Я обернулся. К нам медленно приближалась Джейн, руки скрещены на груди, лицо суровое.
– Да что происходит, Брет? – спокойно спросила она, подходя поближе.
Сначала мне показалось, что в ее лице читается сочувствие, но тут я увидел, что она в ярости.
– Венди, не могла бы ты отвести Сару в ее комнату?
Я шагнул к няне, и она отпрянула, когда я протянул руку к Саре, которая отвернулась и заплакала, сотрясаясь всем телом.
Джейн протиснулась мимо меня и шепнула что-то на ушко дочери, потом Венди; та кивнула и понесла Сару в дом. Тяжело дыша, я вытер с губ слюни, Джейн подошла ко мне. Я стоял в полном изнеможении. Она посмотрела на пистолет, потом снова на меня.
– Брет, что случилось? – спокойно спросила она, снова скрестив руки на груди.
– Я сидел во дворе Алленов, разговаривал с парнями, посмотрел на дом и увидел кого-то в нашей комнате. – Я постарался выровнять дыхание, но не смог.
– И что же вы там делали? – спросила она тоном профессионала, заранее знающего ответ.
– Да так, просто тусовались, просто… – я сделал неопределенный жест, – тусовались.
– И курили при этом шалу, верно?
– Ну да, но я тут ни при чем… – Я помолчал. – Джейн, там кто-то был, наверное, мужчина, он был в нашей комнате и что-то искал, вот я и пришел сюда, и поднялся наверх, чтоб проверить, но он оттолкнул меня и забежал в комнату Робби и…
– Посмотри на себя, – оборвала она.
– Что?
– Посмотри на себя. Глаза краснющие, бухой, травой несет за версту, детей перепугал до смерти. – Она говорила тихо и напористо. – Господи Иисусе, я не знаю, что делать. Просто не знаю, что дальше делать.
Никто из нас не повышал голоса, поскольку мы стояли на лужайке, на улице. Я невольно огляделся. И тут, совершенно разбитый, произнес:
– Секундочку, если ты говоришь, что эта хреновина наверху привиделась мне от травы…
– Какая хреновина наверху, Брет?
– Так, блин, все. Я вызываю полицию, – потянулся я за мобильным.
– Никого ты не вызываешь.
– Почему нет, Джейн? В нашем доме было нечто, чего быть не должно. – Я активно жестикулировал. Мне показалось, что меня снова вырвет.
– Ты не будешь звонить в полицию, – произнесла Джейн со спокойной решимостью. Она потянулась за пистолетом, но я отпрянул.
– Почему мне нельзя вызвать полицию?
– Потому что я не желаю, чтобы копы наблюдали тебя в таком жалком состоянии и пуще прежнего напугали детей.
– Секундочку. – Я стиснул зубы. – Я сам напуган, Джейн, я боюсь – понятно?
– Ты просто обдолбался, Брет. В кашу. Давай сюда пистолет.
Я схватил ее за руку, она позволила мне подтянуть ее к дому, я толкнул входную дверь. Она стояла за мной, я указал ей на гостиную, на переставленную мебель и, с нездоровым ликованием, на следы. Я ждал, что она скажет. Она молчала.
– Утром я переставил мебель, Джейн. Когда сегодня вечером мы выходили из дому, она стояла по-другому.
– Да что ты?
– Да. И не надо говорить со мной снисходительным тоном, – сердито сказал я. – Кто-то переставил ее, пока нас не было. Кто-то забрался в наш дом, переставил мебель и оставил вот это! – Я указал на пепельные следы и понял, что горожу околесицу, что пот льет с меня рекой.
– Брет, отдай мне пистолет.
Я опустил голову. В кулаке, сжатом до белых костяшек, дрожал тридцать восьмой калибр.
Я вздохнул и взглянул на ладонь другой руки. Небольшая колотая ранка будто уже заживилась.
Она спокойно забрала пистолет и снова заговорила успокоительным тоном, как с ребенком:
– Мебель переставили для вечеринки…
– Да нет же, Джейн, – я сам ее сегодня ставил на место.
– …А выцветшие следы тоже остались после вечеринки, и я уже вызвала сервис…
– Черт побери, Джейн, это не галлюцинация, – презрительно сказал я; ее нежелание поверить окончательно сбило меня с толку. – Возле дома стояла машина, и кто-то был наверху и…
– И где теперь этот человек, Брет?
– Ушел. Сел в машину и уехал.
– Как?
– Что значит – как?
– Ты сказал, что пошел наверх и видел его, а потом он выбежал и сел в машину – так?
– Ну да, но я не разглядел его, потому что было темно и…
– Тогда он должен был пробежать мимо Венди и детей, – сказала Джейн, – должны же они были увидеть его, когда он пробегал прямо мимо них к машине, верно?
– Ну… нет. Нет… то есть, я думаю, он выпрыгнул из окна Робби…
Лицо Джейн исказилось досадой. Она отвернулась, пошла в офис, положила пистолет обратно в сейф и закрыла его. Я молча поплелся за ней, посматривая по сторонам в поисках улик, подтверждающих, что визит незнакомца – это не галлюцинация, вызванная злоупотреблением сангрией и марихуаной и общей непрухой, безжалостно надвигавшейся на меня.
Бра заливали коридор своим обычным холодным сиянием.
Дверь в комнату Робби была закрыта, и, дернув ручку, Джейн поняла, что он заперся на ключ.
– Робби? – позвала Джейн. – Сынок?
– Все в порядке, мам, иди, – услышали мы из-за дверей.
– Робби, пусти. Я хочу кое-что у тебя спросить, – сказал я, налегая на дверь.
Но он так и не открыл. И не ответил. А я не стал переспрашивать, потому что боялся его реакции. Кроме того, там был Терби, и мышь дохлая, и открытое окно.
По дороге в комнату Сары, где Венди укладывала девочку спать, Джейн тяжело вздыхала. Под бледно-лиловым покрывалом Сара сжимала жуткую игрушку, лицо ее блестело от слез. Я постарался успокоиться, вяло уповая на извечное – слезы рано или поздно прекратятся, но в сложившейся ситуации спрашивать ее, каким образом Терби попал из комнаты Робби к ней за этот промежуток времени, я просто не мог.
– Мамочка! – вскрикнула Сара, голос ее дрожал от страха и облегчения.
– Здесь я, – уныло ответила Джейн. – Я здесь, малышка.
Я хотел зайти в комнату, но Джейн захлопнула дверь перед моим носом.
Я постоял. Она не верила ни единому моему слову и поэтому избегала меня, отчего ночь сделалась еще страшней и невыносимей. Тщетно пытался я отогнать страх. Обезумевший, стоял я за дверью и пытался расслышать успокаивающий шепот Джейн, и тут откуда-то донесся шум, и я подумал, что меня снова вырвет, но, спустившись, я увидел, что это всего лишь Виктор скребся в дверь кухни, чтоб его впустили, но передумал. Я снова уставился в окно, надеясь разглядеть машину, но сегодня улица была пустынна, как, впрочем, и обычно; все сидели по домам. Что я мог сказать Джейн, Робби и Саре, чтоб они мне поверили? Что бы я ни описал им из увиденного, меня лишь скорее выпрут из дому. Никто из них никогда не поверит ничему из того, что мне пришлось пережить. И вдруг, именно той ночью, я почувствовал, что должен остаться в этом доме. Я должен участвовать в событиях. Мне нужно было укорениться в жизни обитающей здесь семьи. Как никому на свете, мне нужно было остаться. Потому что той ночью я решил, что спасти свою семью могу только я сам. Теплой ноябрьской ночью я убедил себя признать эту непростую истину. И решающим фактором послужили вовсе не призрачные тени, разгуливавшие по спальне, пока я обдолбанный сидел во дворе у Алленов, и не то, что пронеслось мимо меня в коридоре, и не Терби, и не дохлая мышь, но небольшая подробность, которой я никогда бы не стал делиться с Джейн (да и ни с кем), потому что это было бы последней каплей. Меня бы просто ссадили с поезда. Номера кремового «450SL», который всего несколько минут назад стоял возле нашего дома, полностью совпадали с номерами кремового «450SL», на котором ездил мой покойный отец более двадцати лет назад.
Понедельник, 3 ноября
13. Родительское собрание
Я убедил себя, что ничего не было. Я уже много раз так делал (когда отец побил меня, когда я впервые порвал с Джейн, когда передознулся в Сиэтле, всякий раз, когда я пытался наладить отношения с сыном), по части вымарывания реальных событий я был большой дока. Писателю совсем не сложно выдумать сценарий, более приспособленный к жизни, нежели тот, что был реализован на самом деле. Таким образом, я просто вырезал десять минут экранного времени – начиная со сцены во дворе Алленов и заканчивая моментом, когда я сжимаю пистолет в комнате моего сына, в то время как машина из моего прошлого исчезает за поворотом на Бедфорд-стрит, – и вмонтировал что-то другое. Быть может, сознание мое сместилось от зудящих голосов за обеденным столом у Алленов. А может, видения, которые я воспринял как реальные события, были вызваны марихуаной. Верил ли я в то, что видел прошлой ночью? А если и верил – что это меняло? Тем более что мне никто не верил, а доказательств не было никаких. Писатель расположен подгонять все свидетельства под выводы, которые он хочет сделать, и куда реже склоняется в сторону правды. А поскольку утром третьего ноября правда оказалась не ко двору – поскольку была уже дисквалифицирована, – меня ничто не сдерживало и я мог придумать себе совсем другое кино. Я неплохо умел придумывать ситуации, тщательно вырисовывать детали, придавать им необходимый объем и блеск, поэтому я приступил к созданию нового фильма с другими сценами и финалом посчастливее, где я бы не оставался в гостевой, дрожа от страха и одиночества. Таково ремесло писателя: его жизнь – водоворот лжи.
Приукрасить для него – что перекреститься на красный угол. Мы делаем это, чтоб доставить вам удовольствие. Мы делаем это, чтоб убежать от себя. Физическая жизнь писателя, как правило, статична, и, пытаясь вырваться из этого плена, мы вынуждены ежедневно выстраивать себя заново. Тем утром я столкнулся с необходимостью придумать мирную альтернативу вчерашнему кошмару, при том, что в писательском мире драма, боль, поражение поощряются как необходимые для искусства предпосылки: если дело было днем – выпишем ночь, была любовь – устроим ненависть, безмятежность заменим хаосом, из добродетели сделаем порок, из Господа – дьявола, из дочери – шлюху. За участие в этом процессе я был неумеренно обласкан, и ложь зачастую просачивалась из моей творческой жизни – замкнутой сферы сознания, подвешенной вне времени, где вымысел проецировался на пустой экран, – в осязаемую, живую часть меня. Однако вполне допустимо, что третьего ноября я был готов поверить, будто обе мои жизни слились в одну, и я уже был не в состоянии отделить одну от другой.
Во всяком случае так я сказал себе. Потому что мне-то виднее. Я-то знал, что произошло прошлой ночью.
События прошлой ночи – это реальность.
И тем не менее, чтобы поддержать существование, чтобы доказать себе, что я не схожу с ума, необходимо было выдвинуть рациональное объяснение тому, что я видел прошлой ночью. Требовалась невероятная концентрация и выдержка, чтобы метаться от выдуманного мною к тому, что являлось для меня безусловно правдивыми событиями, и оставалось только надеяться, что по пути меня никто не раскусит. Так я представлял себе положение дел третьего ноября. Это было необходимо, потому что впереди был целый день, и если я хотел прожить его, хоть сколько-нибудь напоминая душевно здорового человека, прошлую ночь надо было вычеркнуть. Вымарать из черновиков следующее: созданный мною монструозный персонаж сбежал из романа. Убедить себя, что прошлой ночью его в доме не было (с кремовым «450SL» было сложнее из-за калифорнийских номеров). Считай, что Терби не кусался (и пусть болячка на ладони тебя не смущает) и что инспектор, который приезжал в субботу, просто нагнал зловещей пурги. Придумай новую главу, назови: «Ночь, которой не было». Скажи, что все это тебе приснилось. Прошлой ночью мне привиделось, что в подсветке бассейна я видел, как Терби копошится в кусте хризантем и аккуратно так объедает оранжевый цветок. Этот эпизод приснился мне, когда я шатался лунатиком по дому, проверяя замки на всех дверях и защелки на всех окнах. Мне снилось, что игрушка сбежала из объятий Сары и оказалась во дворе. Еще мне приснилось, что звуки, доносившиеся из нашей спальни, когда я стоял в коридоре, были похожи на плач ребенка. Приснилась мне и обезглавленная, с выпущенными кишками белка на перилах террасы. Мне снилось, что я так и не доехал до той свадьбы в Нэшвилле, где впервые встретил Робби и где он взял меня за руку и прошептал «ш-ш-ш», так как под кустом в гостиничном дворе было что-то, что он хотел мне показать.
Мне приснились мягкий уклон лужайки, по которой мы шли, и тени, скользящие за нами по траве, и тянущий меня за руку Робби, как еще раньше приснилась мне рука отца, когда я вел его к поросшему пальмами гавайскому берегу, дабы показать ту же ящерицу, что и Робби хотел показать мне, в реальности, которой не было ни на Гавайях, ни в Нэшвилле. Поскольку все это мне лишь приснилось, я вновь обрел равновесие, необходимое, чтобы протянуть этот день. Я скользил по его поверхности, отчасти потому, что совсем не выспался (той ночью дальше тревожной полудремы дело не пошло) и постоянно закидывался ксанаксом, отчасти потому, что писатель убедил меня, будто все в порядке, хотя сам-то я знал, что поверхностное спокойствие этого дня – всего лишь передышка перед надвигающейся тьмой кромешной.
Первоначальный план состоял в том, чтобы не показываться никому на глаза до семи вечера, когда нам с Джейн нужно было идти в Бакли. Но прятаться не требовалось, потому что дети были в школе, а Джейн готовилась к пересъемкам в спортзале. Когда дом опустел (осталась только Роза, пылесосившая следы, которых не было), нужно было себя чем-то занять, и я решил навести инспекцию.
Для начала я просмотрел газеты на предмет новых сведений о пропавших мальчиках.
Таковых не оказалось.
Потом я поискал хоть что-нибудь насчет того, о чем поведал мне Дональд Кимболл.
По нулям.
Войдя в спальню, я и там ничего не нашел (и чего я искал-то? какие улики может оставить призрак?). Стоя у окна, я поднял шторы и уставился во двор к Алленам, и вдруг на мгновение показалось, что я увидел себя, растянувшегося в шезлонге и смотрящего на себя же. Это было как вспышка, но на какой-то миг я оказался вчерашним силуэтом, тенью, которая мне приснилась. (В тот же миг я вдруг оказался тем парнем, что сидел рядом с Эйми Лайт в ее «БМВ».) Я стал бродить по комнате, повторяя движения тени, стараясь угадать, чего он искал. Из шкафа и комода ничего моего вроде бы не пропало, и на ковре не осталось видимых следов (хотя в моих снах их было полно в гостиной, а теперь еще и в кабинете). Наконец я пошел к комнате Робби и долго не решался в нее войти. На двери в правом нижнем углу до сих пор виднелись царапины, надо будет их закрасить, а («Ненавижу тебя». Сколько раз я говорил это своему отцу? Ни разу.
Сколько раз я мечтал об этом? Тысячи.) никакой мыши нет, уговаривал я себя, потому что она мне приснилась, да и во всей комнате не нашлось ни одной зацепки, ничего, напоминавшего о том, что мне здесь вчера приснилось. Возле стенного шкафа стояли полупустые коробки со старой одеждой для Армии спасения. На экране компьютера мерцала луна.
Вернувшись в кабинет, я так и не смог сосредоточиться на романе и вместо этого перечитал главу из «Американского психопата», где убивают Пола Оуэна, и в очередной раз ужаснулся деталям преступления – газеты, расстеленные на полу, плащ, который Патрик Бэйтмен надел, чтоб не замарать костюм, острие топора, расколовшее голову Пола, брызги крови и шипящий звук, который издает череп, разламываясь пополам. Больше всего меня ужаснуло вот что: а вдруг человек, наводящий ужас на округ Мидленд, делает это без гнева, без ярости? Что, если он спокойненько спланировал свои преступления и методично их осуществил и переживания его сравнимы с чувствами покупателя, который толкает перед собой тележку по универсаму и вычеркивает пункты из списка продуктов? Что, если логическое обоснование этим преступлениям было лишь одно: тому, кто их совершал, это просто нравилось.
Я снова набрал Эйми Лайт. Она снова не ответила. Я снова не оставил сообщения. Да и не знал я, что говорить, ведь теперь ее машина, выезжающая с парковки на бульвар Офелия с Клейтоном на пассажирском месте, – это тоже сон. То есть – на данном этапе сна – в субботу вечером этого не происходило.
Я не видел Робби, когда он пришел из школы, он не спустился к семейному обеду и предпочел питаться в одиночестве, сославшись на домашнее задание. Сара сидела со мной и Джейн, и казалось, что события прошлой ночи не возымели на нее никакого эффекта, и за обедом я понял почему: она мне тоже приснилась.
Готовясь к родительскому собранию, я надел костюм. Выглядел я представительно. Озабоченный мужчина, жаждущий известий об академической успеваемости своего ребенка. Ниже следует диалог, записанный мною для вечерней сцены в спальне, который Джейн отказалась разыгрывать и переписала на свой лад.
– Что мне надеть? – спросил я.
Долгая пауза.
– Полагаю, улыбки будет достаточно.
– То есть можно пойти голым и скалиться как идиот?
– Все, что от тебя требуется, – еле слышно пробурчала Джейн, – это кивать и улыбаться минут десять перед несколькими учителями и поздороваться с директором. Справишься? Обойдемся без баклажки? Пистолет выхватывать не станешь?
Я, извиняющимся тоном:
– Постараюсь.
– Перестань ухмыляться.