За гранью Крефельд Микаэль
– Как я уже говорил, дочка Нади пропала, с тех пор прошло два года.
– Я помню, это ты уже рассказывал, но что ты хочешь от меня?
– Узнать, что известно об этом в полиции.
– Какой в этом толк? Если только ее не объявляли в розыск, то узнавать особенно нечего, разве что…
– Что – разве что?
– Разве что она умерла или значится как потерпевшая. На каких правах она тут находилась? Может быть, жила нелегально?
Йонсон помотал головой:
– Не думаю. Но я мало что знаю о ее обстоятельствах. Наверное, лучше бы ты поговорил с Надей.
– Ладно. Где можно ее найти?
– Полагаю, дома.
– А где ее дом?
– Да неподалеку отсюда, в нескольких кварталах.
Томас встал со стула:
– Ну так давай сходим.
Йонсона такой ответ, по-видимому, застал врасплох. Он вытаращил глаза:
– Я не могу уйти из бара. Мне скоро открывать.
– Ты открываешься через час. Мы успеем вернуться раньше.
– Но она же нас не ждет.
– Созвонись по пути.
Йонсон сложил газету и взял ключи. Затем допил свой кофе.
– Какой-то ты сегодня странный, Ворон. Болен ты, что ли, или просто трезвый?
Квартира Нади находилась в подвале старого многоэтажного дома на Бурмейстергаде. Сырость там стояла такая же, как на яхте у Томаса, а потолки были еще ниже. Зато в маленькой комнатке с белыми пластиковыми стульями вокруг обеденного стола царил идеальный порядок. Надя предложила гостям кофе и выставила на стол домашнее печенье. Хозяйка оказалась маленькой худенькой седой женщиной, под глазами у нее чернели большие мешки. Разлив по чашкам кофе, она тоже присела с краю, с недоумением посматривая на Томаса, словно не могла поверить, что этот истощенный мужчина с волосами до плеч и растрепанной бородой может быть полицейским.
– Так как зовут вашу дочь? – спросил Томас, ставя на крошечный стол чашку.
– Маша.
– А сколько ей лет?
– Будет двадцать три в следующем месяце, четырнадцатого числа. – Женщина говорила с сильным акцентом, и Томасу приходилось сосредоточенно слушать, чтобы понять ее речь.
– И когда вы видели ее в последний раз?
– Два с половиной года назад.
На глазах женщины выступили слезы.
– И вы даже приблизительно не догадываетесь, куда она могла деться?
– Нет. Я искала ее повсюду. Она пропала. – Надя беспомощно развела руками.
– Вы, наверное, пытались ей позвонить?
– Ее телефон не отвечает. Этот номер больше не существует.
– Она жила здесь?
– Поначалу да, когда мы сюда перебрались. А потом она переехала. Сперва к подружке, потом к другу, к мужчине. – Тут Надя поморщилась. – Мне он не понравился.
– А где он живет?
– Не знаю. Я вообще видела его только два раза, когда Маша заезжала за какими-то вещами.
– Как его зовут?
– Иван, Игорь? Я точно не знаю.
– Как он выглядит?
– Противный такой. Он русский. Все время был в темных велосипедных очках и ездил на большом автомобиле с деревцем.
– С деревцем?
– Ну, такое, которое вешают спереди на стекло, для запаха.
– «Вундербаум», – подсказал Йонсон.
– Это был «Вундербаум»? – спросил он на всякий случай у Нади.
Та кивнула, опустив глаза:
– Год назад я как-то случайно встретила его на улице. Спросила, не знает ли он, где Маша. Он на меня даже не посмотрел. Я побежала за ним и все спрашивала и спрашивала, и тогда он сказал, что не знает никакой Маши, назвал меня сумасшедшей – «помешанная».
– Чем занималась Маша? Где она работала? – спросил Томас.
– Чем придется. Я хотела, чтобы она продолжала учебу, голова у нее хорошая. Но она мечтала зарабатывать деньги, разве можно ее за это упрекнуть?
– Так чем же она занималась?
– Сначала убирала со мной. Но ей это очень не нравилось. Потом поступила на работу в какую-то клинику.
– Какого рода клинику?
– В салон красоты. Работала маникюршей, делала макияж и все такое.
– Где находится эта клиника?
Надя покачала головой:
– Не знаю. Маша мне никогда ничего не говорила.
– Как насчет друзей и подруг?
Надя опять покачала головой.
– Маша их сюда не водила. Стеснялась этого убожества, – пояснила она, обведя рукой обстановку. – Стыдилась, что я такая.
– А как вы сами думаете, что с ней случилось?
На глаза женщины набежали слезы.
– Я опасаюсь самого худшего.
– Разве не могла она найти себе нового парня, о котором вы просто не знаете? А может быть, она вернулась в Латвию?
– В Литву, – поспешил поправить Томаса Йонсон.
Томас сделал извиняющийся жест:
– Ну, куда-нибудь взяла и уехала. Это же вполне вероятно.
Надя замотала головой:
– Маша никогда меня не забывала. В последнее время она заходила редко, но заходила. Я ничего не меняла в ее комнате. Она… Она и квартирную плату за меня вносила из своих денег. Она была… – Тут Надя заплакала: – Она – хорошая дочь.
Йонсон нагнулся к ней и погладил по плечу:
– Ничего, мы узнаем, что там случилось. Наверняка все не так плохо, как вам представляется.
– Можно мне заглянуть в ее комнату? – спросил Томас.
Комнатушка с окном во двор была явно обставлена сразу после приезда хозяйки в Данию и с тех пор оставалась нетронутой. На стенах висели плакаты с портретами кумиров: Бритни Спирс и Йона из «Попстарз». В изголовье кровати на розовом покрывале сидели в ряд плюшевые мишки. Письменный столик был занят целой батареей косметики. В дальнем конце виднелась фотография Нади, на которой та стояла, держа за руку маленькую девочку, перед статуей Русалочки. Томас взял фотографию, чтобы поближе ее рассмотреть:
– Это вы с дочкой?
– Да, – ответила стоявшая на пороге Надя. – Это моя принцесса.
Он осторожно поставил фотографию на место.
С крючка на стене свисало несколько дорогих сумочек фирмы «Луи Виттон», несколько ниток искусственного жемчуга и потертая серая кроликовая шубка с надорванным рукавом, напоминавшим сломанную руку. Томас подошел к платяному шкафу в углу и открыл дверцу. Все полки ломились от вещей, а внизу обнаружились целые залежи туфелек и сапожек:
– Это все Машино?
– Да, – ответила Надя. – Она любит нарядные вещи. Одежду и туфли. Когда приходила, то каждый раз была в обновке.
– А все, что тут?
– Это старое. Маша любит новенькое. Это у нее с детства.
– У вас нет ее фотографии из последних?
Надя кивнула и ненадолго вышла. Через минуту она вернулась с конвертом фотографий. Вынув несколько снимков, она протянула их Томасу. Снимки запечатлели Машу возле пристани Кристиансхавнского канала. Если бы фотограф повернул объектив чуть левее, на задний план в кадр попала бы «Бьянка».
– Снимала ее подружка, они хотели разослать фотографии в киностудии и модельные агентства. Маша мечтала стать моделью или актрисой.
– Она очень красивая, так что подошла бы для такой работы, – сказал Томас, дружелюбно улыбнувшись Наде. – Вы дадите мне с собой один из снимков?
– Ну конечно, – согласилась Надя.
Они вышли из комнаты и направились к выходу. Томас пожал ей руку:
– Посмотрю, что тут можно сделать. Поговорю в полиции и поспрашиваю, не видел ли ее кто-нибудь.
– А от полиции не будет никаких неприятностей? – встревожилась Надя.
– Не будет, – заверил Томас и распрощался.
Томас и Йонсон шли по набережной канала, возвращаясь в «Морскую выдру». Поднялся ветер, и Томас в тонкой куртке зябко поежился.
– Ну, как ты думаешь, что с ней могло случиться? – спросил Йонсон.
– Не имею ни малейшего понятия.
– Совсем-таки не имеешь? – разочарованно протянул Йонсон, заглядывая ему в лицо.
– Похоже, делать людям маникюр – очень денежное занятие.
– О чем это ты?
– О том, что при ее аппетитах да еще если оплачивать квартиру, где живет ее мать, необходимо каждый месяц выкладывать изрядное количество денег. Те старые сумочки, которые остались висеть на крючке, стоят не меньше пяти тысяч каждая. Я сам дарил такую Еве к тридцатилетию. Ушам своим не поверил, когда продавщица назвала цену, но отступать было поздно.
– Думаешь, она их украла?
– Может быть. Но в таких бутиках это довольно сложно. У дверей там стоит охранник, а весь товар лежит в закрытых витринах. Они очень хорошо знают, сколько стоят эти вещички.
– Может быть, ей дарил этот, как его… мистер Вундербаум.
– Может быть.
– Похоже, ты так не думаешь. А как ты считаешь?
– Она была бы не первой девушкой в мировой истории, которая за хорошую цену предлагает сеанс приятного массажа.
– Думаешь, она шлюха? – вырвалось у Йонсона.
Томас пожал плечами:
– Я бы не удивился.
– О’кей. Ну а что дальше?
– Придется мне, видно, сходить в центральный участок и запросить в системе. Какое-то даже странное ощущение. Отвык, наверное… Давненько этого не делал.
Вскоре они подошли к дверям «Морской выдры». Йонсон посмотрел на Томаса:
– Зайдешь, что ли? За счет заведения.
– Да нет, спасибо. Появлюсь, когда что-нибудь узнаю.
Томас повернулся и двинулся в путь.
– Ворон! – окликнул его Йонсон.
Томас посмотрел через плечо.
– Это очень благородно с твоей стороны.
Томас коротко кивнул и пошел к себе на «Бьянку».
21
Эрик открыл глаза. Он лежал в темной комнате, в окно лился лунный свет. Вертушка с маленькими серыми уточками из лакированного дерева несколько раз крутанулась от сквозняка, который задувал в приоткрытую дверь. Эрик приподнялся с подушки. Он поглядел на часы, стоявшие рядом на ночном столике. Было половина третьего ночи. В дальнем конце второго этажа слышались голоса. Они доносились из родительской спальни. Слышно было, что родители ссорятся. Ему показалось, что там кто-то плачет, но который из них, он не мог различить. Эрик откинул перину и встал с кровати. Подтянув спустившиеся во сне пижамные штаны, он на цыпочках приблизился к двери. В коридоре горел свет. Мама говорила недовольным голосом, но о чем речь, он не расслышал. Эрик пошел вперед по узкому коридору, оклеенному обоями в цветочек. Дверь родительской спальни была открыта, и он не сразу решился подойти ближе. Осторожно просунув голову в щель, он заглянул в комнату. Мама в розовой ночной сорочке сидела на кровати, прислонившись к спинке, и, не поднимая головы, все пилила большой пилкой свои длинные ногти. Отец в такой же полосатой пижаме, как у Эрика, беспокойно ходил взад и вперед возле кровати. Эрик увидел, что глаза у отца красные, и, значит, это он плакал. Эрик испугался. Это было страшнее, чем если бы плакала мама.
– Я не понимаю тебя… Не понимаю, Лена! – Бертиль в отчаянии всплеснул руками.
– Потому что не хочешь. Мы уже столько раз все это обсуждали.
– Ну так растолкуй мне еще раз, – вырвалось у Бертиля с такой силой, что на губах даже выступила пена.
– Если я останусь в Мелархойдене, я умру. Понял ты наконец, Бертиль? Тогда я буду такая же мертвая, как твои проклятые звери в подвале. – Она поменяла палец и принялась обтачивать пилкой следующий ноготь.
– Ну хорошо. Давай тогда продадим этот дом и переедем в город. Я готов.
Бертиль сел на кровать, Лена подвинула ноги, чтобы только не соприкасаться с ним.
– Мы начнем все сначала, – сказал он. – Так я даже сэкономлю на поездках. Будем почаще ходить в ресторан, в театр, в кино. У тебя будет все, чего тебе не хватает.
– Ты так ничего и не понял.
– Да нет же! – принялся он отчаянно возражать. – Я прекрасно понимаю, что сидеть тут дома целыми днями совсем не весело. Вот мы с тобой и переедем, куда тебе хочется…
– Не мы с тобой, Бертиль. Уеду я. Дело не только в том, чтобы уехать из Мелархойдена. Я хочу разъехаться с тобой. Мы просто стали… чужими.
– Ну как ты можешь быть такой бесчувственной? – сказал Бертиль, потупившись. – Прожив столько лет вместе!
– Я не бесчувственная, Бертиль, я реалистка. Я приняла решение, которое в конечном счете пойдет на пользу нам всем.
– А как же Эрик? Ты ведь не бросишь сына!
– Не пытайся ставить на эту карту, Бертиль. Эрик сможет ко мне приезжать. Мы договоримся и придем к соглашению.
Эрик не в силах был слушать дальше. Отодвинувшись от двери, он опустился прямо на пол и остался сидеть у порога в коридоре. Он закрыл уши ладонями, но это мало ему помогло, он все равно слышал, что говорят родители.
– Я никуда тебя не отпущу, – сказал Бертиль.
– Это не тебе решать.
– Я покончу с собой, если ты уйдешь. Клянусь тебе, я пойду в подвал и там повешусь.
Эрик отнял руки от ушей и вновь заглянул в спальню.
Отец уже не сидел на кровати. Он опять плакал:
– Умоляю тебя, Лена!
– Прекрати, Бертиль. – Она протянула руку и погладила ту ногу Бертиля, которая была ближе. – Ты делаешь только хуже. Нам было… хорошо вдвоем, но теперь все изменилось.
Лена отложила маникюрную пилку, вынула из пачки сигарету и закурила.
Бертиль застыл на месте и оцепенело стоял, потупив взгляд. Лена курила, пуская сигаретный дым в его сторону. Дым обволакивал его туманной пеленой. «У папы не лучший в жизни момент», – подумал Эрик. Такая поза не достойна пьедестала. Однако он хотел запечатлеть в памяти эту картину на долгие годы. Если бы не то, что случилось в следующую секунду. Неожиданно Бертиль бросился на кровать и упал на Лену. Он схватил ее за шею обеими руками и сильно сжал. Она выронила сигарету, и та упала на ковер. Лена стала вырываться, она отталкивала Бертиля руками, отпихивала ногами, пытаясь сбросить его, но не могла справиться с такой тяжестью. Эрик так и оцепенел на пороге. Ему хотелось крикнуть отцу, чтобы тот остановился, но он не мог издать ни звука, хотелось кинуться на помощь матери, однако ноги не слушались. Клокочущие звуки, которые издавала мать, больно отдавались у него в ушах, между тем как сигарета, прожигая ткань, все глубже погружалась в ковер. Может быть, так и лучше, подумал он. Все равно мама собирается их покинуть.
Вдруг Бертиль издал нечеловеческий крик и схватился за щеку. Длинные ногти Лены разодрали ему кожу, сквозь пальцы у Бертиля проступила кровь. Кашляя и брызгая слюной, она колотила его кулаками в грудь, он медленно сполз с нее и плюхнулся на пол прямо на сигарету. Казалось, он ничего не заметил. Сидя на полу, он отчаянно зарыдал.
– Психопат несчастный, – сквозь кашель выкрикивала Лена. Она била его по голове, и Бертиль не отводил ударов, которые сыпались на него градом. – Психопат проклятый!
Наконец Лена в изнеможении рухнула на кровать. Она все кашляла и хваталась за шею, на которой каким-то жутким ожерельем виднелись красные следы, оставленные пальцами Бертиля.
– Извини, Лена… Сам не знаю, что на меня нашло. Прости меня.
– Ты же больной… Больной на голову, – твердила она свое.
– Я правда сожалею, что так поступил. – Он протянул к ней руки в мольбе.
– Не трогай меня, – сказала Лена, отталкивая его.
Бертиль убрал руки и уставился в пол пустыми глазами:
– Если ты действительно так хочешь, я отпущу тебя. Мы подыщем тебе квартиру, чтобы ты могла прийти в себя, отдохнуть в городе. Тогда рассмотрим это со всех сторон. Через полгода, или через год, или когда тебе будет угодно вернуться. Я подожду, я согласен…
– Прекрати! Прекрати эти разговоры, – сиплым голосом сказала Лена. – Я ничего не приму от тебя.
– Ну что ты, Лена! Ты не можешь так взять и уйти. Жизнь в Стокгольме безумно дорогая. Откуда ты найдешь на это деньги? Пойдешь на работу? – Последние слова он произнес ироническим тоном.
– Ничего, Бертиль, найду.
Бертиль взглянул на свою руку и увидел, что она вся измазана кровью.
– До сих пор это у тебя не получалось… Разве что… – Он бросил на нее взгляд. – Разве что ты нашла другого.
Она снова закашлялась и потянулась к ночному столику за сигаретами.
– Кто он? Отвечай!
Она закурила сигарету и посмотрела на него. Размазанная тушь темными потеками покрывала ее щеки, придавая ей в сочетании с синяками на шее гротескный и жутковатый вид.
– Какое это имеет значение?
– Отвечай!
– Юхан, – сказала Лена, прислоняясь спиной к подушке. – Ну что? Доволен? – спросила она, выпуская в потолок струйку дыма.
Ничего не говоря, Бертиль тяжело поднялся на ноги, пошел в туалет и запер за собой дверь.
Эрик смотрел в щелку на маму. Никогда еще она не казалась такой чужой, как сейчас, когда с сигаретой во рту, сидя на кровати, она смотрела невидящим взглядом куда-то в потолок. Эрику хотелось кинуться к ней и зарыться лицом в ее ночную рубашку.
Вместо этого он резко повернулся и удалился в другой конец коридора.
Эрик включил свет в подвале. На рабочем столе стоял закрепленный манекен. На лосиную морду уже была натянута шкура, оставалось сделать совсем немного. Огромный лось словно ожил и величественно оглядывал большими карими глазами подвальное помещение. Это была самая сложная работа из всех, которые они выполнили вместе. Отец сказал, что для Эрика это экзамен на звание подмастерья. Сейчас Эрику казалось, что лось над ним смеется. Поискав на рабочем столе, Эрик взял скальпель и занес руку. Крепко стиснув рукоятку, он изо всех сил ткнул лезвием в лося. Скальпель прорезал шкуру и проник глубоко внутрь чучела. Эрик вытащил нож и ударил снова. Каждый новый взмах все быстрей и быстрей следовал за предыдущим. Эрик запыхался, пот стекал у него по лбу. Наконец лезвие застряло в шкуре и обломилось. Эрик попробовал выковырять его пальцами, но лезвие вошло в чучело слишком глубоко, и вынуть его не получилось. Вооружившись рукояткой, Эрик нацелился на глаз животного. Глаз был крепко приклеен эпоксидным клеем и сначала не отковыривался, наконец Эрику удалось его отодрать, и большой глаз громко звякнул, упав на пол. Эрик бросил нож и полюбовался на результат своей разрушительной работы. Зверь был обезображен так, словно его прошило автоматной очередью. Эрик посмотрел на стол, где стоял ящик с инструментами. Из него торчал большой шприц, наполненный ядом. Эрик хотел было применить это орудие против лося, но не придумал как. К тому же Эрик смертельно устал. Он засунул шприц себе в карман и пошел назад в свою комнату.
22
В центральном полицейском участке с утра, как всегда, был час пик. Часть задержанных за ночь нарушителей нужно было забрать из находящихся в подвале камер врменного содержания, посадить в патрульные машины и доставить в суд. Томасу встретились два полицейских в форме, которым досталась трудная работа сопровождать нескольких беспокойных парней в рабочих комбинезонах. Молодые люди были под мухой и, несмотря на наручники, оказывали сильное сопротивление.
– Может, подсобить? – спросил Томас полицейских.
Первый из них подозрительно оглядел Томаса, и тот достал и кармана полицейское удостоверение. Запыхавшийся коллега отрицательно помотал головой.
– Ничего, сами управимся, – сказал он и, дернув за наручники, поднял вверх скованные за спиной руки арестанта, заставив того согнуться. Этот прием он сопроводил таким словесным воздействием, что оба задержанных присмирели и спокойно проследовали к выходу.
Закрыв книжечку и убрав ее обратно в карман, Томас пошел дальше по длинному коридору, ведущему к следственному отделу. Перед тем как идти в участок он кое-как помылся над раковиной в камбузе «Бьянки» и переоделся, выбрав ветровку почище и темно-синие брюки чинос. Он хотел еще и побриться, но одноразовые бритвы кончились, а поскольку электричества опять не было, то электробритвой воспользоваться не удалось. Взгляд, который бросил на него дежурный у входа, ясно показал Томасу, что его попытка придать себе приличный вид удалась лишь отчасти. Хорошо хоть впустили!
– Раунсхольт? – услышал он голос у себя за спиной.
Томас обернулся.
Навстречу шел инспектор Клаус Браск, сорокапятилетний, уже обрюзгший мужчина с усами, гораздо более густыми, чем зачесанные поперек темени волосы. Лицо у Браска было потное, рукава форменной рубашки закатаны. Под мышкой он держал несколько папок с делами.
– Я думал, ты еще в отпуске.
– Так и есть.
– Как ты? – спросил Браск, окинув Томаса быстрым взглядом.
– Ничего.
– Замечательно, – ответил Браск не слишком убежденным тоном. – Еще посещаешь Биспебьерг?[22]
Томас мысленно улыбнулся над брошенным Браском замечанием. Говоря «Биспебьерг», Браск подразумевал отделение психотерапии, куда Томас был направлен, когда ему давали больничный, но куда он так ни разу и не зашел.
– Да-да. Каждый вторник. Они очень мне помогли, – соврал он.
– Это хорошо. Ведь их слово будет решающим в вопросе о том, когда ты сможешь вернуться на службу, – сказал Браск и, опустив глаза, прибавил: – Если ты сможешь. Скажи, а ты сдал дежурному свое полицейское удостоверение?
– Ну конечно, – снова соврал Томас и улыбнулся.
Но Браск не улыбнулся в ответ. Браск придвинулся к нему и, приглушив голос, сообщил:
– Между прочим, генеральный прокурор не стал возбуждать дело в отношении тебя.
– Я не знал, что меня в чем-то обвиняют.
– Я же тебе о том и говорю, что дело не возбуждается. – Браск посмотрел на Томаса как на слабоумного.
Томас недоуменно пожал плечами:
– Извини, но я что-то не припоминаю. В чем меня могли обвинить?
– Неужели ты и правда не помнишь?
– Правда не помню.
Браск переложил папки, поменяв руку, и глубоко вздохнул.
– У нас обычно не практикуется такой метод допроса, при котором в рот подозреваемому засовывают служебный пистолет, – сказал он.
Томас изумленно смотрел на Браска:
– Этот эпизод… Я что-то не припоминаю такого эпизода.
– В таком случае, полагаю, биспебьергским специалистам еще есть над чем поработать.
Томас кивнул:
– Как насчет Евиного дела? Есть какие-нибудь новости?
Браск отвел глаза:
– Сам знаешь. Что тут спрашивать!
Читать бесплатно другие книги:
