Смерть внезапна и страшна Перри Энн
Ночь выдалась долгой, и Эстер так и не удалось вздремнуть. Боль не позволяла глубоко уснуть и пациенту, но когда в четыре часа в комнату пришло утро, пульс его оставался хорошим, а легкий румянец говорил о том, что сильной лихорадки у него нет. Невзирая на усталость, сиделка порадовалась за пациента, и когда в половине восьмого в палату зашел сэр Герберт, она с чувством удовлетворения рассказала ему все новости.
– Отлично, мисс Лэттерли, – проговорил врач, приглушив голос, хотя Прендергаст не мог его слышать, поскольку был погружен в дремоту. – Даже великолепно. Однако это еще только начало. – Выпятив губу, он с сомнением поглядел на пациента. – Фатальная для него лихорадка может начаться в каждый из ближайших семи-восьми дней. Мне бы хотелось, чтобы вы проводили с ним каждую ночь. А миссис Флаэрти приглядит за ним днем. – И, отвернувшись от девушки, Герберт приступил к обследованию больного.
Отступив назад, Эстер ждала. Хмурясь и словно бы полностью уйдя в себя, хирург легко и ловко прощупывал пациента. Не нуждаясь в какой-либо информации, он все же задал ему один-два вопроса, чтобы убедиться, что Прендергаст реагирует на его присутствие. Неразборчивые ответы мужчины, глаза которого ввалились от болевого шока и потери крови, тоже не смущали его.
– Очень хорошо, – проговорил Стэнхоуп, наконец отступая назад. – Ваши дела идут великолепно, сэр. Я рассчитываю увидеть вас в полном порядке через пару-тройку недель.
– В самом деле? Вы так полагаете? – Прендергаст слабо улыбнулся. – Я чувствую себя так скверно…
– Конечно же. Но это пройдет, уверяю вас. А теперь, если вы не возражаете, я отправлюсь дальше. Сестры приглядят за вами. Всего доброго, сэр. – Хирург слегка кивнул сиделке и, распрямив спину, горделиво прошествовал к двери.
Эстер ушла, как только ее отпустили. Она едва успела пройти лишь половину коридора, ведущего в направлении спальни сестер, когда перед ней возникла Береника Росс-Гилберт. Хотя в обществе мисс Лэттерли всегда сочла бы себя равной этой леди – пусть та, возможно, и не согласилась бы с ней, – но теперь, в сером платье медсестры и занятая подобной работой, она была лишена всех преимуществ своего происхождения и, к своему прискорбию, понимала это.
Береника была, как всегда, разодета: платье ее – осеннее золото и рыжина – было сшито по самой последней моде. Она улыбнулась с небрежным очарованием и, глядя сквозь Эстер, продолжила свой путь. Но не успела леди сделать несколько шагов, как из какой-то двери ей навстречу вынырнул сэр Стэнхоуп.
– Ах! – воскликнул он, и лицо его посветлело. – А я как раз надеялся вас найти!
– Доброе утро, сэр Герберт, – перебила его Росс-Гилберт резким и, пожалуй, излишне громким голосом. – Еще один приятный день! Как себя чувствует мистер Прендергаст? Я слышала, что вы сделали ему блестящую операцию. Она послужит укреплению репутации госпиталя и, конечно же, всей английской медицины… Как он провел ночь? Хорошо?
Главный врач был чуточку ошарашен. Он смотрел на Беренику, стоя боком к Эстер, серое платье которой растворилось в тени в дюжине ярдов от них. Как сестра милосердия она была в известной степени невидимкой – подобно вышколенной домашней прислуге.
Брови Герберта поднялись в явном удивлении.
– Да, он чувствует себя очень хорошо, – ответил медик. – Но пока еще слишком рано полагаться на это… Я не знал, что вы знакомы с мистером Прендергастом.
– О нет, мой интерес к нему лишен личных мотивов.
– Я хотел сказать, что…
– Просто, – вновь остановила хирурга попечительница, – я озабочена репутацией госпиталя и вашим содействием ее укреплению, сэр Герберт. – Она делано улыбнулась. – Увы, прискорбный случай с сестрой… как ее там звали?
– Бэрримор? Но, Береника…
– Да, конечно же, Бэрримор! Но теперь, как я слышала, у нас новая крымская сестра – мисс э-э… – она сделала полоборота в сторону Эстер, указывая на нее взглядом.
– Ах, да! – Стэнхоуп как будто бы удивился. – Да, похоже, это приобретение оказалось удачным. Она очень компетентная молодая женщина. Благодарю вас за вашу доброту, леди Росс-Гилберт. – Сам того не замечая, он поправил пиджак. – Очень благородно с вашей стороны. А теперь, простите, у меня есть другие пациенты. Очень рад нашей встрече!
Береника вяло улыбнулась:
– Конечно. Доброго утра, сэр Герберт.
Мисс Лэттерли отправилась наконец в спальню, где смогла отдохнуть часок-другой. Она чересчур устала и не могла сразу уснуть посреди бесконечной ходьбы и болтовни товарок. Девушка истосковалась по уединению. Спокойная собственная квартирка теперь казалась ей раем, чего еще никогда не случалось: ведь сравнивать ее приходилось с отцовским домом – просторным, теплым, всегда элегантным…
Спала она недолго и вскоре, вздрогнув, проснулась, отчаянно пытаясь что-то припомнить: это воспоминание было важным, но смысл его Эстер никак не давался.
На нее глядела пожилая сестра с пролысинкой в волосах за виском.
– Там тебя фараон хотит видеть, – невозмутимым тоном сообщила она. – Тот, с глазами хорька. Так што ты лучше подтянись, ево одурачить трудно. – Передав известие, она отправилась прочь, не проверив, встает Эстер или нет.
С тяжелой головой, моргая и потирая глаза, девушка выбралась из койки, которую ей трудно было считать своей, натянула на себя платье, поправила волосы и отправилась на встречу с Дживисом: судя по короткому описанию, ожидал ее именно он, а не Ивэн.
Она обнаружила инспектора возле кабинета сэра Герберта Стэнхоупа. Тот смотрел в ту сторону, откуда она должна была появиться: должно быть, знал, где располагается спальня сестер.
– Доброе утро, мисс, – проговорил полицейский, когда Эстер оказалась в нескольких футах от него, и с любопытством оглядел ее снизу доверху. – Это вы у нас мисс Лэттерли?
– Да, инспектор. Что я могу сделать для вас?
Медсестра начала разговор более прохладно, чем намеревалась: что-то в манерах Дживиса сильно раздражало ее.
– Да-да, вас здесь не было, когда мисс Бэрримор встретила свою смерть, – начал он объяснять без всякого повода с ее стороны. – Но вы, я слышал, служили в Крыму? И, возможно, были с ней знакомы?
– Да, слегка. – Эстер уже собиралась добавить, что не знает такого, что могло бы помочь следствию, и решила сказать это, не дожидаясь дальнейших вопросов, когда вдруг осознала, что в разговоре может и сама кое-что узнать от полицейского. – Мы служили поблизости, но встречались только однажды. – Она посмотрела в его темные, почти лишенные бровей глаза и невольно вспомнила, что лысеющая сестра назвала его хорьком. Жестоко, но, пожалуй, и лестно: пронырливый и смышленый бурый зверек… Что, если попытаться направить его по ложному следу?
– Трудно сказать, какова была из себя эта женщина, – произнес он задумчиво, – если ты не видел ее живой. Все говорят, что она была достаточно симпатичной. Вы с этим согласны, мисс Лэтеррли?
– Да. – Эстер была удивлена – этот вопрос казался ей крайне неуместным. – У нее было… какое-то особенное лицо, очень привлекательное. Но она была выше ростом, чем следовало бы.
Дживис бессознательно расправил плечи.
– Ну что ж, значит, у нее были поклонники?
Девушка преднамеренно уклонилась от его взгляда.
– Ах, ну да… И вы полагаете, что кто-то из них мог убить ее?
– Вам незачем знать, о чем думает полиция, – бойко ответил инспектор. – Просто отвечайте на мои вопросы самым правдивым образом.
Эстер вскипела и с трудом скрыла негодование. Экий самоуверенный человечишка!
– Я не слышала, чтобы Пруденс когда-либо поощряла кого-нибудь из мужчин, – процедила она сквозь зубы. – Она не увлекалась флиртом. И, по-моему, даже не знала, как это делается.
– Хмм… – Ее собеседник закусил губу. – Ну, предположим. А скажите, не упоминала ли она когда-нибудь при вас имя мистера Джеффри Таунтона? Подумайте, пожалуйста, я нуждаюсь в точном и честном ответе.
Лэттерли сдержала себя невероятным усилием воли – так хотелось ей отпустить пощечину этому типу. Но разговор этот оправдает себя, только если она что-нибудь выяснит… хотя бы самую кроху информации. Сестра поглядела на полисмена, широко раскрыв глаза:
– Можете ли вы описать его внешность, инспектор?
– Неважно, на кого он похож, мисс! – воскликнул тот раздраженным тоном. – Я хочу знать, упоминала ли она это имя в вашем присутствии?
– У нее был портрет. – Эстер солгала совершенно непринужденно. Во всяком случае, это была ложь во спасение. Пруденс действительно брала с собой в Крым портрет, но на нем был изображен ее отец, и мисс Лэттерли знала это.
Дживис заинтересовался ее словами:
– Неужели? А на кого был похож этот человек с портрета?
Хитрость девушки не удалась.
– Ну, э-э… – Она скривилась, словно бы пытаясь с трудом подобрать нужные слова.
– Ну давайте, давайте, мисс, у вас должно быть какое-то представление о нем! – настойчиво проговорил инспектор. – Был он из простых или из благородных? Красивый или так, домашний? Чисто выбрит или с усами, бакенбардами или бородой? Словом, на кого он был похож?
– О, он был из благородных, – увильнула Эстер, надеясь, что полицейский забудет про осторожность и проговорится. – Ну, что-то вроде того… Словом, теперь мне трудно сказать… О, да, – тут она испугалась, что если теперь же не даст ему удовлетворительный ответ, он потеряет интерес к разговору, и поспешно добавила: – Пруденс повсюду носила его с собой!
Дживис потерял терпение:
– Ну же, какой он был? Прямые волосы, правильные черты лица, небольшой рот, светлые глаза, ровный взгляд?
– Да! Похож, – проговорила девушка, изображая облегчение. – Это и есть тот Таунтон?
– Вам незачем знать! Итак, она носила портрет с собой? Похоже, что их кое-что связывало… Итак, она получала от него письма?
– О, да – всякий раз, когда из Англии приходила почта. Но, по-моему, мистер Таунтон живет не в Лондоне?
– Это так, – согласился полисмен. – Но существуют же поезда, и никто не мешает ими пользоваться. Путешествие отсюда до Илинга занимает примерно час или даже меньше. Можно просто приехать и прямо в госпиталь. Придется познакомиться с мистером Таунтоном поближе… – Он мрачно качнул головой. – Такой симпатичный джентльмен, на него леди наверняка одна за другой вешались. А он выбрал себе такую… мало того, что она работала в больнице, так еще и не думала оставлять это занятие!
– Любовь, инспектор, штука забавная, – резко проговорила Эстер. – И хотя люди, бывает, женятся по разным причинам, некоторые не признают женитьбу не по любви. Быть может, мистер Таунтон принадлежал к их числу.
– У вас весьма острый язык, мисс Лэттерли, – заметил Дживис, бросив на нее проницательный взгляд. – А мисс Бэрримор тоже была такой? Независимой и колючей?
Эстер некоторое время молча глядела на него. Описание ей не льстило.
– Я бы выбрала другие слова, инспектор, но, в общем-то, вы правы, – сказала она наконец. – Однако не думаю, что ее могла убить ревнивая женщина. Те дамы, которые могут полюбить мистера Таунтона, не обладают достаточной силой, чтобы удушить такую высокую и сильную жертву. Она стала бы сопротивляться, и преступница наверняка заработала бы кучу царапин и синяков.
– Нет, – быстро возразил Дживис. – Борьбы не вышло. Все произошло очень быстро, и душили ее могучие руки. – Он резким движением показал, как это было сделано, и губы его напряглись в отвращении. – Хотя она могла бы, конечно, исцарапать ему руки, шею или лицо. Но крови под ногтями у нее не оказалось. Как и царапин или синяков. Сопротивления не было, а значит, она не ожидала нападения.
– Безусловно, вы правы, инспектор. – Эстер старательно скрывала свой триумф, смиренно опустив глаза. Знает ли уже Монк, что убитая не сопротивлялась? Неплохо будет сообщить ему факт, который он не смог выяснить сам. Только ей не хотелось даже думать о том, что, в сущности, следовало из утверждения Дживиса.
– Если это была женщина, – продолжил полицейский, поведя бровью, – то женщина сильная, с крепкими руками… скажем, хорошая наездница. Только не из изнеженных дам, никогда не державших в пальцах ничего тяжелее вилки. Кроме того, нападение было внезапным, потому что мисс Бэрримор, должно быть, была не из трусих.
Гибель Пруденс вдруг сделалась для Лэттерли такой реальной…
– Конечно, она была отважной, – проговорила Эстер, помедлив. Она постаралась выбросить из памяти воспоминания: освещенное лампой лицо Пруденс, хирургическую пилу в ее руках… А вот Пруденс, сидя на постели в Скутари, при свечах изучает медицинские статьи…
– Хмм, – задумчиво проговорил Дживис, не замечая ее волнения. – Интересно другое: почему она не кричала? Как вы считаете, она ведь могла хотя бы вскрикнуть, а? А вы бы на ее месте кричали, мисс Лэттерли?
Эстер смахнула внезапно набежавшую слезу.
– Не знаю, – откровенно проговорила она. – Не могу представить себе такого.
Глаза инспектора раскрылись немного шире.
– Но это же глупо, правда ведь, мисс? Неужели если кто-нибудь набросится на вас, вы не станете обороняться? А как поступила мисс Бэрримор? Совсем наоборот! Здесь, как мне кажется, не настолько шумно, чтобы нельзя было расслышать громкий крик.
– Значит, преступник действовал очень быстро! – резко проговорила Эстер, разгневавшись не столько на его слова, сколько на пренебрежительный тон. Чувство потери в ее душе еще не улеглось… рана была слишком свежей. – И это свидетельствует, что преступление совершил физически сильный человек, – без всякой необходимости добавила она.
– Именно так, – согласился полицейский. – Спасибо вам за сотрудничество, мисс. Значит, когда она была в Крыму, в Англии у нее оставался поклонник… Вот и все, что я хотел узнать у вас. Вы можете приступить к своим обязанностям.
– Я не была занята, – отрезала она. – Я спала! После того как провела всю ночь возле постели пациента.
– О, даже так? – Огонек усмешки на миг мелькнул в глазах инспектора. – Тогда я рад, что не оторвал вас от по-настоящему важного дела.
Несмотря на возмущение, которое мисс Лэттерли по-прежнему испытывала по отношению к Дживису, эта колкость, пожалуй, понравилась ей больше его прежней обходительности.
Когда на следующее утро она встретила Монка на Мекленбург-сквер, жутким образом памятной убийством, виной и еще чем-то неизвестным, уже стояла сильная жара и Эстер была рада тени деревьев. Они непринужденно шли бок о бок. Детектив нес с собой палку, словно бы прогуливаясь после обеда, а на Лэттерли было простое платье из голубого муслина, широкие юбки которого задевали траву на краю дорожки. Девушка уже рассказала о встрече с Дживисом.
– Я знал, что Джеффри Таунтон был в госпитале, – проговорил Уильям, когда она закончила. – Он сам это сказал. Я думаю, он понимает, что его здесь видели сестры, а может быть, и не только они.
– О! – Медсестра ощутила совершенно иррациональное уныние.
– Но самое интересное, что на ее теле не было других отметин, – продолжил сыщик. – Я не знал этого. Дживис мне ничего не скажет, что вполне естественно. Я бы и сам поступил так на его месте. Но он не сказал этого и Ивэну. – Бессознательно Монк ускорил шаг, хотя они просто прогуливались вокруг площади. – А это значит, что преступление совершил очень сильный человек. Слабак не мог бы убить Пруденс без сопротивления. Кроме того, она знала этого человека и не ожидала от него ничего подобного. Весьма интересно… Возникает один очень важный вопрос.
Эстер решила не спрашивать, что он имеет в виду, а потом вдруг сама поняла, о чем думал ее спутник, и как только эта мысль сформировалась у нее в голове, выпалила:
– Было ли убийство предумышленным? То есть пришел ли преступник или преступница в госпиталь с намерением убить Пруденс… или же это намерение возникло в результате какой-нибудь ссоры? Быть может, Пруденс что-то сказала, не понимая, насколько опасны ее слова, и сама спровоцировала нападение?
Монк удивленно поглядел на Лэттерли, сразу и радуясь ее смекалке, и не одобряя подобной прыти.
– Именно. – Он замахнулся, чтобы палкой отбросить камешек с дорожки, но промазал, после чего выругался и попал по нему со второго удара, отбросив в сторону ярдов на двадцать.
– Джеффри Таунтон? – спросила девушка.
– Едва ли. – Уильям ударил по другому камешку, на этот раз более удачно. – Она не представляла для него никакой угрозы, насколько мне известно. Я просто не могу представить себе какой-либо причины, по какой он мог бы ее убить. Нет, если это сделал он, то все случилось в горячке… при бурной ссоре, если бы нервы его наконец не выдержали. Они и поссорились тем самым утром, но после ссоры она была жива. Правда, Таунтон мог вернуться назад, но это кажется маловероятным. – Он с любопытством поглядел на свою собеседницу. – А что вы думаете о Кристиане Беке?
Они прошли мимо няни с маленьким ребенком в матросском костюмчике. Где-то вдали уличная шарманка выводила знакомую мелодию.
– Я мало встречалась с ним, – ответила мисс Лэттерли. – Но то, как он себя держит, мне понравилось.
– Мне не интересно, понравился он вам или нет, – едко ответил детектив. – Я хочу знать ваше мнение: мог ли он убить Пруденс?
– Вы подозреваете, что его пациент в ту ночь умер не совсем естественным образом? Едва ли. В больнице многие умирают внезапно. Думаешь, что человек поправляется, а оказывается наоборот. Но в любом случае как могла Пруденс узнать, что доктор Бек что-то сделал не так? Если бы он совершил ошибку при ней, она бы сразу сказала ему об этом, поправила бы его… Но в ту ночь Бек не оперировал.
– Ну что вы все обращаетесь к той ночи?
Сыщик взял спутницу под локоть, чтобы увести с пути мужчины, идущего им навстречу и явно спешившего по какому-то делу. Будь этот жест дружественным и теплым, Эстер была бы рада ему, но, уловив в нем формальную вежливость и скорее даже нетерпение из-за того, что она не смогла позаботиться о себе, девушка резко отодвинулась.
– Пруденс было что-то известно, Бек просил ее не выносить этот предмет на обсуждение начальства, и она отказала ему, – не замечая этого, продолжил Монк.
– Это не похоже на ту Пруденс, которую я знала, – мгновенно возразила мисс Лэттерли. – Наверное, это дело было очень серьезным. Пруденс презирала авторитеты и относилась к ним с предельным пренебрежением. Как и все, кто служил тогда в армии… Вы уверены, что здесь нет никакой путаницы?
– Их ссору подслушали, – объяснил Уильям. – Она грозила обратиться к начальству, и Бек просил ее не делать этого. Но Пруденс была непреклонна.
– Но известна ли вам причина ссоры? – настаивала Эстер.
– Нет, конечно же, нет! – Сыщик бросил на нее яростный взгляд. – Если бы я знал хоть что-нибудь, то выудил бы все остальное из Бека. Или же мне пришлось бы попросить Дживиса арестовать его, хотя это едва ли порадует Калландру. Похоже, она и наняла меня главным образом для того, чтобы доказать, что Бек здесь ни при чем. Она весьма симпатизирует ему.
Девушка моментально вскипела, но на спор у нее не оставалось времени. К тому же дело было важнее ее эмоций.
– Вы опасаетесь, что он все-таки виновен? – негромко проговорила она.
Монк не глядел на нее.
– Не знаю, – признался он. – Однако подозреваемых не слишком много… А с сестрами она не ссорилась? Конечно, я не рассчитываю, что Пруденс любили, если ее представления о реформах в медицине подобны вашим. Не сомневаюсь, что она вполне могла вывести из себя не одного, а нескольких докторов, как это сделали вы во время вашего короткого пребывания на службе.
Хорошее настроение Лэттерли окончательно приказало долго жить.
– Если сестра сумеет взбесить доктора, тот ее уволит! – резко огрызнулась она. – Нет смысла убивать, когда есть возможность отделаться от нежелательной персоны более простым способом, ничем не рискуя и при этом причинив ей достаточно неприятностей.
Монк в ответ заворчал:
– У вас точный и логический ум. Быть может, это полезно для вас, но не привлекает других. Интересно, была ли Пруденс на вас похожа? А что все-таки насчет других сестер? Наверное, они не любили ее, как и вас?
Эстер почувствовала себя задетой, хотя это было смешно. Она уже знала, что Уильям предпочитает дам женственных, нежных и таинственных. Ей вспомнилось, как его очаровала Имогена, ее невестка, умеющая подать себя самым изящным и привлекательным образом. Однако мисс Лэттерли весьма хорошо знала, что под мягкими манерами Имогены скрывалась женщина отнюдь не глупая и не слабовольная. Это был талант, которого Эстер была полностью лишена, и недостаток этот показался ей вдруг весьма болезненным.
– Ну? – потребовал сыщик. – Вы видели их за работой и должны представлять, как они могли относиться к убитой.
– Некоторые просто преклонялись перед ней, – задрав подбородок, торопливо ответила девушка, ступая подчеркнуто осторожно. – Другие, что вполне естественно, ревновали. Нельзя преуспевать, не рискуя столкнуться с завистью. Вы сами это знаете!
– Но могла ли подобная зависть превратиться в ненависть? – Детектив старался рассуждать логично, не обращая внимания на собственные чувства.
– Возможно, – согласилась его собеседница столь же рассудительным тоном. – У нас работает очень сильная и рослая женщина по имени Дора Парсонс, которая ее ненавидела. Но хватило бы у нее ненависти для убийства? Этого я сказать не могу… Впрочем, едва ли, если только у нее не имелось какой-то конкретной причины.
– А не могла ли Пруденс попытаться уволить эту женщину за некомпетентность, пьянство или кражу? – Монк с надеждой поглядел на Эстер.
– Думаю, да, – Та деликатно подобрала свои юбки, обходя высокий кустик травы, выросший у дороги. – Пруденс работала непосредственно с сэром Гербертом. Он отзывался о ней очень уважительно и посчитался бы с ее мнением. – Девушка опустила юбки. – И потом, Дора Парсонс принадлежит к тем женщинам, которых очень легко заменить. Таких, как она, в Лондоне тысячи.
– А подобных Пруденс Бэрримор очень немного, – докончил за нее Уильям. – И, быть может, в Королевском госпитале найдется не одно подобие Доры Парсонс. Впрочем, это мы пока можем только предполагать.
Некоторое время они шли по тропе молча, погрузившись в собственные мысли. Мимо прошел человек с собакой, а потом двое мальчишек: один с обручем, другой с юлой и веревочкой, выискивавший ровное место, чтобы запустить игрушку. Молодая женщина бросила на Монка восхищенный взгляд, а ее спутник, заметив это, помрачнел.
Наконец Эстер снова заговорила:
– А вы что-нибудь узнали?
– Что? – переспросил сыщик.
– Вы узнали что-нибудь? – повторила девушка. – Вы же что-то делали всю последнюю неделю! Каковы же результаты?
Монк вдруг широко улыбнулся, словно бы вопрос развеселил его.
– У вас есть все права знать это, – заключил он. – Я опускался в глубины души мистера Джеффри Таунтона и мисс Нанетты Катбертсон. Это весьма решительная молодая женщина, как я сразу и заподозрил. Из всех подозреваемых у нее, пожалуй, были самые серьезные мотивы, побуждавшие ее избавиться от Пруденс, которая мешала ее любви и не давала ей занять респектабельное положение в семейной жизни, к которой Нанетта стремится более, чем к чему-нибудь еще. А время ее оканчивается – осталось очень немного. – Они на миг остановились под деревьями; Уильям запустил руки в карманы. – Мисс Катбертсон уже двадцать восемь, и хотя она до сих пор на удивление хороша, я вполне представляю себе, что она может испытывать страх за будущее… вплоть до того, чтобы решиться на насилие. Однако я сомневаюсь, что она могла справиться с Пруденс, – задумчиво проговорил детектив. – Нанетта ниже убитой дюйма на два и, пожалуй, потоньше. К тому же, даже несмотря на то что ее голова затерялась в академических облаках, Пруденс не могла бы не заметить злодейских намерений своей подруги.
Эстер уже намеревалась ответить, что двадцать восемь лет – это еще не старость, в особенности для хорошенькой женщины, и что подобное положение не переменится еще лет двадцать или даже больше; но внезапно она ощутила неожиданный комок в горле, и слова остались невысказанными. Какая ей разница, является ли двадцать восемь лет старостью на самом деле, если в глазах Уильяма это много! Незачем спорить с человеком, разделяющим подобную точку зрения.
– Эстер? – Ее спутник нахмурился.
Поглядев прямо вперед, девушка пошла дальше.
– Возможно, Пруденс и не заметила ее неприязни, – сказала она отрывисто. – Она ценила людей за их достоинства: за юмор, отвагу, целостность, за разум и сочувствие, дружбу и воображение, за честь… За целую дюжину качеств, которые не оставляют женщину в тот день, когда ей переваливает за тридцать!
– Ради бога, не будьте дурой! – вспыхнул Монк, шагая возле нее. – Я же совершенно не о том говорю! Я вам твержу, что Нанетта Катбертсон была влюблена и стремилась выйти замуж за Джеффри Таунтона, завести семью… Это не имеет никакого отношения к интеллекту, отваге и юмору. Что с вами случилось? Замедлите шаг, иначе споткнетесь обо что-нибудь! Ей нужны дети, а не нимб. Она совершенно ординарная женщина. Я было решил, что у Пруденс хватило ума заметить это. Но после этого разговора с вами усомнился. У вас-то его явно не хватает!
Мисс Лэттерли открыла рот, чтобы возразить, но логичного ответа у нее не было, и она обнаружила, что ей не хватает нужных слов.
А сыщик шел дальше в молчании, непременно отбрасывая в сторону каждый попадавшийся на мостовой камешек.
– И это все, что вы сделали? – спросила наконец девушка.
– Что?
– Вы открыли, что у Нанетты был повод для убийства, но не было возможности… как вы полагаете?
– Нет, конечно же, нет! – Уильям стукнул тростью по новому камешку. – Я заглянул в прошлое Пруденс, узнал, какой она была сестрой милосердия, что делала на войне… словом, все, что я мог узнать у других людей. Слушать было очень интересно: жизнь ее достойна всякого восхищения. Но ничто не предполагает никакого мотива для убийства – я не нашел причин, по которым кто-то мог захотеть ей зла. Хотя, конечно, мне мешает отсутствие официального положения.
– Ну, и кто же в этом виноват? – буркнула мисс Лэттерли. Правда, она немедленно пожалела об этом, но все равно, черт побери, абсолютно не собиралась извиняться за свои слова.
Они прошли еще сотню ярдов в молчании, пока опять не оказались на Даути-стрит, где Эстер, извинившись, сказала, что очень мало спала, а вечером ее вновь ждет сидение возле постели мистера Прендергаста. Расстались они прохладно: девушка вернулась в госпиталь, а детектив отправился неведомо куда.
Глава 7
Все, что Монк узнал о Пруденс Бэрримор, говорило, что она была женщиной страстной, интеллигентной, целеустремленной… и сделавшей помощь страждущим целью своей жизни. Впрочем, при всем его восхищении, она, безусловно, была не из приятных людей: ни в качестве друга, ни в качестве члена семьи. Никто не упомянул, что она была наделена хотя бы каплей юмора. А ведь одно лишь это качество иногда спасало Эстер в глазах сыщика. Впрочем, не совсем так: он также всегда будет помнить про ее отвагу, с которой она билась за него, когда даже ему самому сопротивление казалось бесцельным, а жизнь – не стоящей каких-либо стараний. Но быть с этой девушкой рядом… проводить вместе время – нестерпимая мука!
Уильям шел по улице в сторону свинцовой тучи, сулившей обильный летний ливень. Скоро дождь промочит пешеходов, польет деловитую улицу, смоет в канаву конский помет, оставит влажные лужи на мостовой… Ветер уже нес запах влаги.
Монк находился на Грейс-Инн-роуд: он шел к госпиталю, чтобы повидать Ивэна и порасспросить его о Пруденс Бэрримор, если тот обнаружит желание поделиться информацией. Хотя, по трезвом рассуждении, Джон мог и не испытывать подобного устремления. Сыщику не хотелось просить его об этом: на месте Дживиса он не велел бы подчиненным рассказывать кому бы то ни было о деле, а тот, кто осмелился бы нарушить этот запрет, непременно схлопотал бы строгий выговор.
И все-таки, не имея достаточно оснований для подобного мнения, Монк считал, что Дживис не сумеет справиться с делом Бэрримор. Он помнил о собственных успехах после несчастного случая. Некоторые из них были достаточно сомнительными, и детектив понимал, что многим обязан своим друзьям, особенно Эстер. О том, что было с ним до потери памяти, он мог судить лишь по отчетам. Все они свидетельствовали о его блестящем уме, болезненно чувствительном к несправедливости, но не наделенным любовью к скромным и нерешительным людям, и вообще об отсутствии уважения к ним. Однако все бумаги были написаны его собственным почерком, и оставалось неясным, настолько же можно на них полагаться.
Но одно воспоминание дразнило Уильяма, скрываясь на границе его памяти со времени его возвращения из Литтл-Илинга… Они с Ранкорном вместе работали над каким-то делом. Это было давно, когда Монк только что поступил на работу в полицию. Он пытался вызвать в памяти еще хоть что-то, найти какой-нибудь намек на суть этого дела, но не смог припомнить ничего, кроме собственного гнева – раскаленного добела, словно щитом ограждающего его от… от чего же?
Пошел дождь: огромные теплые капли падали все чаще и чаще. Вдалеке, заглушая стук колес, прокатился гром. Мимо пробежал пешеход, пытавшийся на ходу открыть черный зонтик. Мальчик-газетчик поспешно запихивал свои листки в брезентовую сумку, не прекращая зазывать покупателей. Детектив поднял воротник пиджака и направился вперед.
Вот что было во время того расследования. Давление! Тогда он отчаянно оборонялся от начальников, требовавших чьего-то ареста. Но ему было не до того, что думают или ощущают другие, он был поглощен лишь собственным отношением к преступлению, и ярость поглощала его. Но каким же было само преступление? Память ничем не могла помочь Уильяму: он копался в ней, но поиск не приносил результатов.
Это крайне раздражало Монка – чувство, которое он знал превосходно. Тогда он тоже был раздражен, а гнев всегда порождается беспомощностью. Каждый тупик, из которого удавалось найти выход, сменялся новым тупиком. Сыщик ощутил прилив надежды, быстро сменившейся раздражением, пульсировавшим в гулкой пустоте неудачи. Чувство это, по крайней мере отчасти, было направлено на Ранкорна: тот вел себя застенчиво… и слишком считался с чувствительностью свидетелей. Монк же намеревался давить и давить на них… Не из-за жестокости, а потому, что они прятали свои дурацкие крохотные секреты на пороге куда большей и злой трагедии.
Но какой же трагедии? Уильям помнил лишь тяжесть и пустоту, а еще эту не знавшую выхода ярость.
Дождь припустил как следует и промочил его брюки. Ноги детектива промокли, а по спине стекали ручейки. Он поежился и ускорил шаг. Вода поднималась в канаве и, закручиваясь водоворотом, исчезала в люке канализации.
Надо наконец выяснить прошлое. Надо же понять самого себя… того человека, которым он был все прежние годы, узнать, был ли его тогдашний гнев оправданным или же винить в нем следовало склонность к насилию, таящуюся в его же собственной природе, найдя себе извинение – эмоциональное, но интеллектуально бесчестное. Подобные вещи сыщик презирал больше всего на свете.
Приступив к исполнению поручения Калландры, Монк не имел причин для довольства собой. Мотивы убийства Пруденс Бэрримор и личность преступника еще надлежало выяснить. Возможных вариантов было множество: убийцей мог оказаться ее старинный враг, отвергнутый жених, кем, собственно, и был Джеффри Таунтон, или ревнивая и отчаявшаяся соперница… Нанетта Катбертсон. Время шло, Джеффри ждал Пруденс, а та держала его при себе, не соглашаясь, но и не отказывая.
Еще убийцей мог оказаться неизвестный любовник, врач или попечитель госпиталя, если какая-нибудь ссора или вспышка ревности завершилась трагедией. Следовало допускать и шантаж, в котором, если верить словам Ивэна, Дживис подозревал Кристиана Бека.
К тому же мисс Бэрримор была самоуверенной и властолюбивой, а значит, убийство могла совершить любая из сестер, не выдержавшая постоянных унижений. Очередной укол самолюбию, одно, пусть и обоснованное, замечание могло стать последней соломинкой, заставившей обиженную работницу нанести удар.
Госпиталь был уже совсем рядом. Последние несколько ярдов Монк пробежал и, прыгая через две ступеньки, поднялся к двери, где навес наконец укрыл его от дождя. Он остановился в холле. По телу уже текли струи воды. Опустив воротник, сыщик разгладил отвороты сюртука и с неосознанным тщеславием пригладил волосы. Разговаривать с Ивэном надо было с глазу на глаз, и при этом он не мог дождаться, пока встреча состоится сама собой. Итак, сержанта придется искать. Оставалось только надеяться, что тот окажется один, а не в обществе Дживиса. Монк отправился в путь, оставляя за собой мокрые следы – с его одежды капала вода.
Увы, ему не повезло. Детектив решил сослаться на то, что ищет Калландру, если кто-нибудь заинтересуется, чем он здесь занят. Но, обогнув первый же угол, он едва не врезался в Дживиса и Ивэна, оказавшихся возле желоба, ведущего в прачечную.
Инспектор поглядел на него с удивлением. Увидев дорогой костюм Уильяма, он сперва решил, что видит кого-то из попечителей, и только потом узнал бывшего сослуживца. Полицейский сразу же помрачнел и скорчил подозрительную мину.
– Привет, Монк! Что это вы здесь делаете? – коротко улыбнулся инспектор. – Надеюсь, не заболели? – Он поглядел на промоченный дождем сюртук сыщика и оставленные им мокрые следы, но больше ничего не сказал.
Уильям помедлил, прикидывая, не солгать ли ему. Впрочем, обманывать Дживиса, пусть даже и косвенно, было ниже его достоинства.
– Как вы наверняка знаете, леди Калландра Дэвьет попросила меня заняться этим убийством, – проговорил он. – Так, значит, именно этот желоб ведет в прачечную?
Джон Ивэн чувствовал себя неловко. Монк вел себя невежливо и сам понимал это. Лицо Дживиса напряглось. Нахальный детектив заставил его перейти к обороне. Не слишком красивый поступок, но, с другой стороны, зачем откладывать неизбежное?
– Другого в госпитале нет, – с прохладцей ответил инспектор, приподнимая свои бледные брови. – Неужели вы здесь впервые? Что-то вы на этот раз не торопитесь, Монк.
– Не знаю, чем этот желоб может помочь нам. Если бы возле него остались какие-то свидетельства, вы бы давно уже арестовали преступника, – парировал его соперник.
– Я бы арестовал его, обнаружив свидетельства в любом месте, – согласился Дживис с неожиданной усмешкой. – Но едва ли это помешало бы вам тереться вокруг да около… и плестись позади меня.
– Или иногда забегать на шаг вперед, – отозвался Уильям.
Инспектор метнул на него едкий взгляд.
– Возможно. Словом, смотрите себе на этот желоб сколько хотите. Все равно под ним вы увидите всего лишь бельевую корзину. А здесь, наверху, – длинный коридор с редкими лампами и полудюжиной дверей, но в этом крыле расположены только кабинеты доктора Бека и казначея. Думайте вволю.
Монк оглядел коридор. Он уже мог заключить, что, если Пруденс душили возле желоба, крики ее непременно были бы слышны в кабинетах Бека и казначея. Прочие же двери находились чересчур далеко. Если же сестру убили в одной из этих комнат, ее тело следовало принести к желобу, что было в известной мере рискованно. В больничных коридорах всегда можно кого-нибудь встретить, не то что в жилых домах или присутственных местах. Однако объяснять это все Дживису было незачем.
– Похоже, вы все-таки заинтересовались, не так ли? – сухо осведомился инспектор, и Уильям понял, что тот думал примерно о том же самом. – Увы, больше всего похоже, что виноват добрый доктор Бек!
– Или же казначей, – согласился детектив. – Кроме того, любой другой человек тоже мог воспользоваться здесь удобным моментом… так быстро, что жертва не успела даже вскрикнуть.
Дживис скривился, но потом улыбнулся.
– А мне кажется, она стала бы сопротивляться, – покачал он головой. – Женщиной она была высокой и, на мой взгляд, неслабой. Конечно, не то что некоторые. Тут есть такие сестры – прямо упряжные кобылы! – Он поглядел на Монка с открытым вызовом. – Увы, язык нашей покойницы был что хирургический нож: она никого не щадила и не прощала коллегам ни единой ошибки. Не из рядовых женщин была эта сестра Бэрримор… – Сделав паузу, полицейский негромко добавил: – И слава богу!
– Она достаточно хорошо знала свое дело и имела право на подобные замечания, – задумчиво проговорил сыщик. – Или же она все-таки изрядно досадила кому-то? – Он старался не глядеть на Ивэна.
– Возможно, – без промедления согласился Дживис. – Она действительно много знала. Но я не могу представить причины, по которым с ней могли обойтись подобным образом… даже если кому-то она не нравилась. Любили ее тут или не любили, но для некоторых она была в известной степени героиней. Сэр Герберт в высшей степени положительно отзывался о ней.
Мимо прошла сестра со стопкой свежих простыней, и детективы отступили, давая ей дорогу.
– А как насчет Бека? – спросил Уильям, когда она отошла.
– Он утверждает, что тоже ей симпатизировал. Но если Бэрримор убил именно Бек, то едва ли он теперь признается нам в том, что терпеть ее не мог, правильно?
– Ну, а что говорят другие?
– Вот что, мистер Монк, хватит: не хочу лишать вас удовольствия самостоятельно проделать работу… Или же вы не согласны? – проговорил Дживис, глядя сопернику прямо в глаза. – Сомневаюсь, едва ли вы тогда сумеете взять деньги за свой труд или даже просто поглядеть в глаза леди Калландры… – И, улыбнувшись сыщику, он многозначительно взглянул на Ивэна и направился по коридору.
Сержант пожал плечами и послушно последовал за начальником. Дживис остановился в дюжине ярдов, поджидая его.
Других дел у Монка здесь не было. Он не имел права расспрашивать кого-либо, а искушению переговорить с Эстер следовало противостоять изо всех сил. Любое ненужное свидание с нею вызовет в госпитале подозрения и тем самым подорвет всю выгоду от ее присутствия.
Детектив уже запомнил расположение коридоров. Задерживаться было незачем.
Негодуя на себя самого, он уже приближался к выходу, когда заметил Калландру, пересекающую фойе. Она казалась усталой, да и волосы у нее были взлохмачены сильнее обычного. Привычная усмешка на лице этой дамы сменилась совершенно несвойственной ей тревогой.
Леди Дэвьет почти поравнялась со своим другом и только тогда пристально поглядела на него и узнала. Выражение ее лица переменилось, хотя сыщик видел, что эта попытка далась ей не без труда.
Неужели же ее так глубоко опечалила смерть этой сестры милосердия, совершенно чужой ей женщины, пусть даже и невероятно способной? Или же причиной оказалась недавняя трагедия Джулии Пенроуз и ее сестры?
Детектив вновь с тревогой ощутил свою бесполезность: леди Калландра заслуживала всяческого восхищения и благодарности, а он не мог избавить ее от терзаний!
С ним уже бывало такое, когда несчастье сразило его благодетеля, помогавшего ему, в то время еще молодому человеку, устроиться в Лондоне. Снова, как и тогда, Монк не мог ничего сделать, но голос неоплаченного долга заставлял его забывать настоящее своим по-прежнему жгучим укором.
– Привет, Уильям, – приветствовала его Калландра с достаточной вежливостью, но в голосе ее не слышалось ни удовольствия от встречи, ни оживления. – Вы меня разыскиваете? – Она говорила с беспокойством, словно страшась ответа.
Детективу хотелось утешить ее, но он без всяких слов знал, что причина, способная столь сильно потрясти эту женщину, могла быть лишь глубоко личной, и миссис Дэвьет должна заговорить о ней сама и только когда захочет. Оставалось лишь сделать вид, что он ничего не заметил.
– Увы, я надеялся повидаться с Ивэном с глазу на глаз, – скорбным тоном проговорил Монк. – Но вместо этого наткнулся прямо на Дживиса и теперь ухожу. А жаль – хотелось бы побольше узнать о Пруденс Бэрримор! Я уже переговорил о ней со многими людьми, но тем не менее мне все еще кажется, что я по-прежнему не знаю чего-то весьма важного. Эстер была с ней знакома, как вы помните…
Лицо Калландры напряглось, но она ничего не ответила. Мимо прошел застенчивый практикант.
– Я посетил мисс Найтингейл. Она очень высокого мнения о Пруденс и, кстати, об Эстер тоже, – добавил Уильям.
Калландра усмехнулась не без легкого тщеславия.
– Вы узнали что-нибудь новое?
– Ничего такого, что могло бы пролить свет на причины убийства. Похоже, что погибшая была великолепной сестрой милосердия… пожалуй, даже блестящей. Отец не преувеличивал ни ее способностей, ни приверженности к медицине. Но хотелось бы знать… – Сыщик внезапно умолк. Быть может, мысль, которую он собирался высказать, заденет Калландру?
– Что знать? – Она не могла оставить его вопрос без ответа. Лицо попечительницы помрачнело, и на нем вновь проступили усталость и тревога.
Монк не представлял себе, чего именно она опасается, и поэтому не мог уклониться от объяснений:
– Хотелось бы выяснить, действительно ли познания Бэрримор были столь велики, как она считала. Быть может, она в чем-то и ошибалась…
Глаза Калландры посветлели.
– Этого нельзя исключить, – неторопливо проговорила она. – Однако трудно представить, что некоторая переоценка своих знаний может привести человека к смерти… Итак, у вас на сегодня больше ничего нет? Прошу вас, продолжайте и не забывайте сообщить мне все новости!
Они коротко поклонились священнику, прошедшему мимо них и бормотавшему что-то себе под нос.
– Безусловно, – согласился Уильям. Распрощавшись, он вышел на мокрую улицу. Дождь прекратился, но по тротуару и мостовой еще текли игравшие на солнце ручейки. Воздух был полон запахов: теплых, густых и далеких от благоухания. Пахло лошадиным пометом и переполненной канализацией, неспособной сразу пропустить всю обрушившуюся в нее дождевую воду. Мусор кружил в водостоках. Цокали копытами лошади, дымились их бока, от колес повозок веерами разлетались капли воды…
Как же выяснить истинные пределы одаренности Пруденс? Здесь, в госпитале, никто не даст сыщику непредубежденного ответа. Не поможет в этом и ее семья, и Джеффри Таунтон. Безусловно, и от Флоренс Найтингейл большего уже не узнать. Не существовало и общепризнанного учреждения, классифицировавшего сестер по способностям: школ и колледжей они не заканчивали.
Детектив подумал, не поискать ли армейского хирурга, который знал бы убитую. Мнение подобного специалиста вполне заслуживало бы внимания. Однако на войне врачи спешили и уставали, заваленные потоком раненых и больных. Разве могли они в такой обстановке запомнить всех медсестер и их медицинские познания? Хватало ли им времени для чего-нибудь, кроме операций – торопливых ампутаций, прижиганий культи, шитья швов, наложения лубков и молитвы?
Где могла Пруденс Бэрримор совершенствовать свои знания после Крыма? Как и где это было возможно, ведь медицинские учебные заведения женщин не принимали… подобное никому даже в голову не приходило! Но, быть может, этим делом занимались частные школы?
Читать бесплатно другие книги:
